Розы растущие глубоко. Стихотворение Кари Унксовой

               

               
   Восьмидесятые годы выдались урожайными на инокомыслие.  Мы были молоды, жадно искали единоверцев.  Местом наших  встреч  служил  кофетерий на пересечении Владимирского  и Невского. Вывески на фасаде не было, а название было. Кто знает, откуда оно взялось, но закрепилось за рядовой забегаловкой навечно.
   Ежедневно с шести до семи вечера здесь собиралась наша театральная студия Эрика Горошевского. Уважаемая «тетя Люся» варила самый крепкий в городе кофе – маленький четверной.  Было еще тепло, многие кофе пили на улице, пристроившись на узких выступах под большими окнами.  Андрея  я заметила издали, высокий рост дает преимущество в толпе.  «Идем к Жоре, там сегодня читка». Так я оказалась у Жоры Михайлова.  На стенах висели необычные картины.  Много лет спустя, в 2006 году, я пришла в галерею  Георгия Николаевича на открытие  выставки, и увидела их снова. Уже нет на  земле художника; в мощном седом человеке  трудно узнать  хозяина той ленинградской квартиры, но  мистический, библейский  мир  Саши Исачева  по прежнему восхищает.
   В сохранившихся с той поры записях нахожу: «У Жоры Михайлова состоялась читка. Свои стихи читала женщина, иностранка».
   «Иностранка», именно так на слух воспринималась ее фамилия и имя – Кари Унксова.( «Я исконно местная, а что касается фамилии, то был такой хан «Ун Кыс» - «Десять жен»)
   Свои стихи Кари читала  спокойно,  ее речь  западала на согласные, как бы сглаживая их.  Одно стихотворение из цикла «Океан» я запомнила сразу.

                Куда ушел мой  друг
                Куда идешь мой враг
                Распороты в степях обглоданные сливы
                Их гусеницы жрут
                А ты уходишь так
                Куда уходишь друг
                Вернемся под оливы
 
   Она была невысокого роста, на кофточке красовался большой блестящий бант. (« Это мне одна послица подарила».), деликатна, сдержанна. Мы несколько раз  ходили  на улицу Карла Маркса ( теперешний Большой Сампсониевский), где она жила на первом этаже старого дома.На узкой кухне за чаепитием читали свои стихи в надежде на советы. Советов  Кари не давала, только говорила: «Пусть ваши стихи еще слабы по технике, но ничего не поделаешь, если старая культура умерла, а новая родилась» Вскоре Андрей влился в ее окружение.
   Вот запись:  «Приехала Кари, мы с Андреем зашли к ней, пили чай, она говорила о поэзии».  «Приехала…». Откуда?  Кажется из Москвы или из Вильнюса. Поездки были связаны с делами самиздата и еще с антикварным комодом.  Я уже не помню, кому он принадлежал, но Кари сказала, что  его нужно продать, а деньги потратить на самиздат. Вокруг этого комода кипели нешуточные страсти, многие пытались найти богатого  ценителя  старины. Чем закончилась история, не знаю.Читаю далее: « Кари сказала: «Это очень не просто, сломать форму. Мы привыкли к одной, а ведь может быть и иное ее качество. Путь к новому лежит через отрицание, через сопротивление». Что именно Кари Васильевна подразумевала под этими словами, я тогда понимала слабо, но ее слова вселяли уверенность ,чем яростнее будет бунт, тем скорее наступит торжество свободы. Чего-чего, а уж  бунтарства нам было не занимать!
     Мы  мотались по квартирным выставкам,  по захолустным  домам культуры, где играли рок-музыканты;  собирались  у Михайловского  замка, откуда всех  увозили в ближайший милицейский участок, а  часа через два выпускали.  Серьезной опасности мы не представляли.  Гоняли больше для порядка, но, чтобы сажать в камеры, извините, много чести. Другое дело десиденты.
    Однажды я встретила Кари  в районе Финлянского вокзала. Она спросила: «Почему вы не заходите? Приходите, пообщаемся. Всегда рада.», но выражение лица было тревожным. Времена менялись к худшему. Представители властей все чаще наведывались в квартиры, где собирались художники, литераторы. 

                Куда уходишь друг
                Какие небеса горят каким огнем
                Какие в море рыбы
                Каким тебе я был бы пламенным рабом
                До смертной до поры
                До смертной до поры бы
    
   Не знаю, как родилось такое стихотворение,  этот вопрос лучше адресовать  Андрею Изюмскому, но появилось оно задолго до того, как равнодушие  властей сменило насилие.
  Далее: « Вчера  навестила Кари. Мы сидели на кухне, пили чай, говорили об Эренбурге и литературе начала века. Кари Васильевна сказала (дословно): «Между последними стихотворениями Некрасова и первыми Блока почти сорок лет, между последними Мандельштама и нашими чуть больше. Если верить, что история - прежде всего закономерность, то в этих датах есть большой смысл».
  Я  сообщила, что еду в Таллин.  Кари обрадовалась:  «Послушайте, я дам вам адрес моих друзей, зайдите к ним обязательно». Помню сумерки, тесный автобус, новый район.  Друзья Кари оказались  милыми и гостеприимными, мы провели  чудный вечер за чтением стихов. Они с восторгом говорили о Кари, называли ее гениальной. В Ленинград  я вернулась с большим свертком, в нем лежал  мерлушковый полушубок, предназначенный Кари Васильевне. «Зачем мне сейчас шуба? ,- сказала Кари. – Пусть пока поживет у вас».Полушубок  прожил у меня на антресолях  до зимы 1980 года. Я вспомнила о нем , когда ждала  появления ребенка; широкая теплая вещь пришлась кстати. 
  Разгромы  выставок в Москве  стали  ударом по субкультуре. Вскоре волна докатилась до нас, последовали обыски, аресты. Кари  арестовали, но  потом все-таки отпустили.  Мы с Андреем   пробирались  во двор на улице Карла Маркса, озираясь, нет ли слежки. В  памяти осталось фотоснимком:  слабо освещенная комната,  Кари Васильевна в черной прямой юбке,  светлой  блузке, бледная.  Потом, за чаем, она  сказала, что уезжает из  страны. «Но это совсем не значит, что все наши связи обовутся. Не переписку, нет, хотя бы переглядку, можно попытаться сохранить». Она  дала мне отпечатанный на машинке экземпляр своего перевода повествования о жизни Кришны. («Яшода в колыбели Кришну качает».)
и несколько  пьес, но многочисленные переезды поглотили этот дар.

                КУДА  уходишь  друг
                Куда уходишь ДРУГ
                Смотри уже вскочил уже летит телега
                За пеленою глаз
                За пеленою рук
                Она уже бела бела белее снега
   
  Друзья и правда  уходили. Кто в молчание, кто в изгнание. Некоторые избегали общения  с неблагонадежными, но таких, к счастью, было немного.
  В последний раз мы виделись  18 марта 1979 года. Мы перебросились несколькими предложениями, Кари торопилась.
  Только через несколько лет я узнала о ее трагической гибели  в 1983 году.
            
                Куда уходишь враг,
                Конями на скаку
                Как лебедь щука рак не приподнимут воза
                Проклятие и страсть
                Так неподвижны. Так
                Так прорастает вглубь
                Уродливая роза.       
             
   А враг, действительно, ушел; ушел  от правосудия, но, смею надеяться, не от возмездия. Жаль, невозможно проследить дальнейшую судьбу тех, кто виновен в смерти гениального поэта. Но, как известно, «Рукописи не горят».
   «Куда ушел мой друг / Куда идешь мой враг». Тридцать  лет это стихотворение  живет во мне. Оно вросло в память, я читаю его для себя, для других, пытаюсь разгадать.  Самозабвенная преданность  Другу, непримиримость  к Врагу, эта проросшая  вглубь «уродливая роза». Прекрасный, яркий образ. Я влюбилась в это  стихотворение  сразу, как только  услышала. Доказательство тому, наша долгая совместная жизнь.
               

  P.S.
  Как-то , в  2000 году Невский проспект вывел  меня на угол  дома, где  находилось легендарное  кафе.  Я открыла стеклянную дверь  и  очутилась в зале  со множеством зеркал. В них  отражались  серебряные, позолоченные  смесители;  висящие на вертикальных панелях  лейки;  стоящие на высоких  тумбах раковины;  красующиеся на подиумах джакузи. Вежливые продавцы в униформе, охрана в черных костюмах, несколько любопытных зевак. Я, конечно, не надеялась увидеть круглые одноногие столы и облупившуюся барную стойку, но хотя бы то, что присутствовало здесь всегда, витающий в воздухе аромат кофе. Но его тоже не было.
   Ничего не осталось от нашего гигантского, великолепного   корабля  с названием «Сайгон».
   Ничего кроме памяти.               
   Только ее мутные воды еще  держат на плаву этот Ноев ковчег, населенный призраками.

                ( 2009 г).