Хроники Синей Бороды

Этот разговор случился у меня совершенно случайно. Как это часто бывает, открыть душу случайному попутчику гораздо легче, чем кому-то из близких. А нигде в мире, нет более приятного способа легко познакомиться и быстро расстаться, как в поезде. Бывает конечно, что речи попутчика вам противны, но от него всегда можно сравнительно легко избавиться, выйти в коридор, тамбур, вагон-ресторан или просто не реагировать и тогда он сам собой умолкает. Но гораздо чаще в долгой поездке и вам хочется что-то рассказать и даже услышать, лишь бы перебить этим общением ровный стук колес.

Я сел в этот поезд ближе к вечеру, измотанный долгим днем в пути. Последний час, пока ждал прибытия состава, я мечтал только о том, как упаду в купе на полку и засну блаженным сном. И вот теперь купе было, даже с заботливо застеленной постелью, благо поезд был фирменный, а сна не было. На верхней полке ворочался мой попутчик. Непонятно почему он лежал наверху, ведь я точно знал, что больше до конечной к нам никого не подсадят. Была уже настолько поздняя осень, что в данном направлении желающих ехать, да еще и посреди недели, кроме командированных, чудом начитывалось положительное количество.

В тоскливой тишине мы проехали около получаса, ко мне не шел сон, а от моего соседа он кажется и вовсе бежал. Наконец, когда я сам уже был готов завязать разговор, сверху раздалось: «Ну, что не спится?». Начинать разговор с очевидных замечаний, или простых и верных утверждений это самый лучший способ направить беседу в позитивное русло!
- Да. Весь день мечтал, наконец-то спокойно полежать. Теперь вот лежу, а спокойствия-то и нет! А вы?
- А мы, кстати сказать, Константин. Можно просто Костя.
- Алексей, - терпеть не могу, эти «можно просто», как будто мы сразу стали приятелями, но в данном случае переход был мягкий, действительно доверительный.

Видимо продолжать разговор сверху-вниз Константину стало неудобно, и он спустился вниз. Передо мной появился мужчина солидной комплекции лет около пятидесяти, колоритного вида с густой, но аккуратно подстриженной бородой, такой же выдержанной прической. Вообще весь его облик можно было охарактеризовать словами степенность, стиль и аккуратность, если бы не глаза! Глаза были полны невероятного задора, глазами он был совсем зеленый пацан, который должен был бы сейчас не отрываясь смотреть в окно и считать столбы вдоль железной дороги.

Изменение нашего взаимного положения в пространстве привело к невольной заминке, мы как бы заново знакомились и оценивали друг друга. Наши критерии приятного собеседника, до определенной степени совпали и потому, пусть и с некоторым напряжением, Константин предложил:
- А может по чуть-чуть, на сон грядущий?

Не так-то легко сразу предложить подобное действие незнакомому человеку, дабы тебя не записали сходу в алкоголики. Но мой сосед произнес это так спокойно и даже выказывая мне определенное доверие, что отказываться стало неудобно. Тем более, что я и сам понимал, что без пары рюмок коньяка мне не уснуть.
- С удовольствием. У меня есть замечательный армянский коньяк. Надо бы найти какую-нибудь закуску. Терпеть не могу все эти шоколадки и жирную еду под коньяк.
- О, мосье - тонкий ценитель! Уважаю. Яблоки устроят? Я как знал, купил себе килограммчик в дорогу, люблю кисленьких.
- Вполне.

Тут же наши действия обрели смысл, а от напущенной сонливости не осталось и следа. Ни что так не организует действие мужчин, как начало веселой пирушки!
Бутылку мне подарили представители компании, с которой я вел переговоры. Точнее их было две, но увы, все в нашем мире когда-то кончается. Так что вторая, должна была в скором времени повторить судьбу первой, хотя и по разным сценариям. Я достал коньяк и разлил его по походным рюмкам, Константин быстро нарезал яблоки и по купе разнесся замечательный запах, грядущего отдохновения.
- Банально, конечно, но куда деваться. Полагаю за знакомство?
- Надеюсь, что приятное, - я подхватил стиль поведения попутчика.
- Ура.
Первые рюмки стремительно опустошились, без лишней суеты было взято по дольке, раздался дружный хруст и только тогда мерный выдох.
- Хорошо, - почти в унисон произнесли мы.

Далее мы продолжали спокойнее, наливали больше и пили мерно. Ведя неспешную беседу, начавшуюся само собой про то, кто, куда и зачем, где работает и что думает о жизни. Так мы проговорили около получаса. Когда беседа наша совершенно неожиданно изменили свое русло.
- А что ты, Алексей, думаешь об одиночестве?
- Я стараюсь о нем не думать. Все мы глубоко одиноки, а кто так не считает, просто никогда его не ощущал.
- Узнаю собрата по несчастью. Но позволь я задам тебе более сложный вопрос. Какое одиночество ты познал в своей жизни?
- В смысле?
- О! Мой юный друг, значит к тебе приходило только одиночество тела, а вот одиночество духа еще не навещало тебя. Если ты не против, я позволю себе скорбный рассказ моей жизни.

Меня уже достаточно давно никто не называл «юным другом», и если бы я не слышал интонации произнесенного и не видел глаз собеседника, то принял бы все сказанное за пафос, но сейчас меня просто пробило дрожью от сказанного, потому что только что веселые и задорные глаза вдруг стали полны буквально осязаемой болью. Так и не дождавшись моего ответа, Константин начал.

- С самого детства, я был одинокий человек. Нет, у меня была семья: отец, мать, бабушки и дедушки. Они все, наверное, любили меня, но любовь эта скорее была любовью их отражений во мне, чем любви меня как независимой личности. Потому годам к пятнадцати, я окончательно замученный их перетягиванием меня, как каната, между рознящимися представлениями о том, кем я стану, сбежал из дому. Мне хотелось свободы, независимости выбора. Я был согласен есть протухший суп с голоду, не потому, что не могу достать другой, а от того, что выбрал его сам, а не ем, то, что для меня более полезно и необходимо моему организму. Да я бунтовал, дико иррационально порой, но боже мой, какое это счастье ложиться спать от того, что устал и больше не можешь стоять на ногах, а не потому, что в доме заведено, чтобы в десять вечера все уже были в своих спальнях.

Моя вольница продлилась две недели. Я был чертовски изобретателен и везуч, и потому милиция, которая в то время работала, значительно лучше, никак не могла напасть на мой след. Тут надо заметить, что папа мой сам был милиционер, полковник, начальник отдела, так что искали меня тщательно. Но потом я заболел, глупо, простудился, начался жар и меня в бреду привезли в «Красный крест», а там уже сразу же и опознали. Когда я пришел в себя, в моей палате, естественно уже совсем в другой больнице, семья у меня была обеспеченная и как говорится с родословной, то у моей кровати дежурила баба Роза. Женщина суровая, под стать царевне Софьи.

- Пришел в себя, голубчик (она всегда меня так называла). Побунтовал Стенька Разин наш, ну теперь готовься к казни, отец твой уже явно ремень приготовил.

Тут я опять вынужден отступить и заметить, что в принципе телесные наказания у нас в семье применялись редко, насколько я знаю, мою старшую сестру вообще ни разу не наказывали, только мне и моему двоюродному брату (тот воспитывался у нас, пока его родители работали на Севере) порой перепадало, тем самым ремнем. Ремень этот был с историей, он был дедовский, а дед мой был лихой кавалерист, офицер, красавец, но погиб на войне. Вот дабы мы его не забывали, нас этим ремнем и пороли. Отец тщательно хранил ремень, смазывал его жиром, но об наши жопы лупил им нещадно, но только за дело. Приготовить ремень означало, что папа снял с него жир и замочил в воде, видя ремень в тазу с водой, мы понимали, что наказание неминуемо и от того трепетали еще сильнее, только надо заметить, что за все детство, случилось это раз десять, не больше, так что папаша мой не был домашним садистом. Правда оплеухи от него я получал значительно чаще.

Как ни странно, я нисколько не испугался в этот раз и даже решился нахамить бабе Розе.
- Дух свободы через жопу не выбить, - нарочито грубо сказал я.
- И то верно, оттуда, как правило, вырываются совсем другие запахи.

Тем не менее, никакого серьезного наказания не последовало. Радость обретения меня, значительно превысила страх потери, ну и определенная трагичность моего возвращения добавила мне очков. Все вокруг радовались и пытались меня баловать, только отец был суров и у нас случился серьезный разговор, по окончании которого, я пообещал более не убегать. Так вот, все радовались, а мне стало совсем противно жить, потому что в этом своем разгуле свободы я тоже не нашел себе места. Не нашел самого себя или кого-то кто смог бы задеть мою душу. Наверное, более хрупкий человек решился бы в такой ситуации на самоубийство, но мое вечное одиночество так сильно закалило меня, что я не собирался сдаваться.

Здесь снова необходимо сделать отступление, для корректности. Что поделать: вся полнота жизни описывается ремарками. Я почти ничего не сказал о своей матери. Но наши с ней жизненные пути слишком быстро разошлись. Только мне стало казаться, что она единственный человек, понимающий меня, как выяснилось, что она сошла с ума. Это произошло, так тихо и незаметно, что никто поначалу и внимания не обратил. Но когда она дважды чуть было не взорвала весь дом, пытаясь изгнать голоса из своей головы при помощи газа, пришлось отправить ее в больницу. Для отца это был сильный удар, он долго за нее боролся, но в итоге, вынужден был сдаться, шизофрению победить не удалось. Время и природа взяли свое и в возрасте десяти лет у меня появилась мачеха, молодая очаровательная женщина, много младше отца. Она невероятно любила отца, буквально боготворила его, и пыталась свою любовь проецировать на меня, моя старшая сестра в это время уже вышла замуж я был на одиннадцать лет младше ее. Но я естественно сначала принял мачеху в штыки, потом уже бузил из принципа, но постепенно мы научились не мешать друг другу, а затем у меня появился младший брат и всем стало не до моих капризов. Да и я привязался к этому карапузу, он не пытался меня учить и принимал, таким какой я есть.

Время шло, казалось, что ничего не меняется. Моя замкнутость и отрешенность от внешнего мира уже воспринималась всеми, как черта характера. Перерыв совместные воспоминания домашние решили, что я в прапрапрадеда, тоже известного чудака, прожившего почти всю жизнь бобылем и только на старости лет умудрившегося наплодить детей, причем в огромном количестве, назывались цифры от шести до десяти. Пытаясь представить предка, сумевшего так озаботится потомством, на излете жизни я даже немного испугался. Обета  безбрачия я конечно давать не собирался, скорее даже наоборот, вот только, какой должна быть моя избранница я никак не мог представить. Меня тянуло к девушкам, но до определенной степени и отталкивало. Мне очень хотелось подойти поговорить с ними, но я не знал о чем. Однако, замкнутый не значит тугодум. Не можешь заговорить, надо завлечь молчанием. Только одного молчания мало, надо еще добавить какое-то действие. С детства я хорошо рисовал, даже ходил в художественную школу, но серьезно становиться художником не собирался. Теперь же мое увлечение делать зарисовки и наброски, дало мне дополнительный шанс. По школе уже разнесся слух о моем побеге, хотя и случилось все летом. Такой немыслимый поступок добавил мне определенного романтизма, а замкнутость представляла меня носителем тайного знания. Дальше требовалось только поддержать таинственность и развить любопытство. Я стал ходить по школе с блокнотом и постоянно делать в нем наброски. Быстрые, легкие рисунки карандашом. Интересно было всем. Несколько раз «нормальные» пацаны попытались посмотреть содержимое блокнота, но я ходил не только в художественную школу, но и продолжал ходить в секцию самбо, о чем никто толком и не знал, до этого момента. Так что я достаточно легко достиг требуемого градуса всеобщего любопытства, и когда затянувшаяся пауза грозила сорвать весь эффект, я как бы случайно позволил через плечо, вскользь, на самый краткий миг увидеть одной из школьных красавиц рисунок. Достигнутое впечатление превысило все возможные ожидания, все-таки обрамление тайной и невозможность длительного рассмотрения способны любую посредственность перевести в гениальное творение. Вскоре очередь из заинтригованных красавиц старших классов, бродивших за мной, могла конкурировать с очередями в продуктовых магазинах. Мой неизвестный ранее талант и грамотный антураж таинственного романтика, сделали свое дело и каждая из них желала быть натурой и музой.

 На этом этапе я допустил много ошибок. Среди женщин нельзя явно выделять одну, даже если ее достоинства значительно превосходят остальных. Месть отверженных тем страшнее, чем больше они осознают свои недостатки. Но как ни странно, мои уроки были не столь болезненны как могли и постепенно все вошло в позитивное русло. Но когда волна первой удовлетворенности прошла, я на время стал еще более одинок, осознав, что никому из них, не было до меня ровным счетом никакого дела. Всем им хотелось, одного, чтобы своим искусством я прославлял их, выделял достоинства и скрывал недостатки. За это они согласны были скорее терпеть меня рядом с собой, как текущего фаворита, игрушку на время. Но грех жаловаться, желаемого я умел от них добиться и теперь уже считал себя взрослым и опытным человеком.

Наверное, несмотря на все перипетии это было самое счастливое время в моей жизни. Все было просто и понятно. Всеобщее глубинное, подсознательное безразличие, если не зацикливаться на нем, было даже более искренним, чем имитируемое участие. Каждый хотел своего и умел этого добиваться, а компромиссы нужны взрослым. У нас же не было сомнений в своей правоте, а каждая новая встреча, была всего лишь первым шагом к грядущему расставанию. Одни желали страдать от любви и за любовь, считая ее такой. Другим нужны были страдальцы, дабы возвышать себя за их счет. И те и другие были абсолютно уверены в правоте своих убеждений и легко находили друг друга.

Тем временем у меня случился очередной разговор с отцом, теперь уже о выборе профессии. Часть моих проделок стала ему известна, но он не осуждал меня, хотя и мог. Мы сравнительно легко поговорили, и решили, что быть милиционером точно не мое призвание, не подхожу я по складу характера для работы в системе. Вольным художником, я сам не собирался быть. Так что мне было предложено стать юристом. Профессия творческая и имеет потенциал для роста, опять-таки рядом с милицией, вдруг выросту и захочу стать прокурором. Для отца, у которого весь род был связан с работой в правоохранительных органах, такое предложение не могло даться легко и это был край его уступок. Тут наверное поработала моя замечательная мачеха, тем более, что мой сводный брат спал и видел себя милиционером. Дополнительным бонусом, мне предлагалось переехать жить к бабушке Розе. Переехать это звучало громко, она жила в соседнем доме, но все равно там в трехкомнатной квартире, размерами даже больше нашей сталинки, я мог чувствовать себя сравнительно свободным. Тем более что, бабушка большую часть года проводила в санаториях и поездках по курортам. Вот на таких условиях я и поступил в юридический институт.

Как это часто бывает, первое время было замечательным, и чем лучше начало, тем страшнее финал. Бабушка обрадовалась мне невероятно. Все-таки одно дело иметь возможность постоянно приходить в гости, ощущая себя именно гостей, а не хозяйкой, и совсем другое, когда к тебе в дом приходят, причем не по принуждению, а просто так, чтобы жить у тебя и от тебя зависят! Это святое чувство значимости, осознания, что есть люди зависящие от тебя, оно дает нам силы, пусть даже временно, но дает.

Итак, первые несколько месяцев учебы в институте, я катался как сыр в масле. Группа у нас собралась плотная, все так или иначе были близки к внутренним органам и по статусу тоже были близки, генеральские дети учились в других вузах, но нам и тут было хорошо. Учили нас строго, но интересно. С ребятами из группы было интересно общаться и после того, как мы пообвыклись, естественно начались любовные увлечения. Тут мое положение было недосягаемым для многих, по договоренности с родителями и бабушкой, я мог гулять до девяти вечера, карманные деньги у меня были (давал отец и бабушка каждый день давала мне пару рублей, откуда у нее было столько денег для меня было загадкой, но приятной). Я мог приходить домой с девушкой, тут меня никто не ограничивал. Нельзя сказать, что я был завзятым донжуаном, все-таки нравы и времена были совсем другие, я уже хотел достаточно серьезных отношений, но пока не понимал, что это означает и значит снова ошибался. В основном это были приятные ошибки.

Катастрофа наступила как всегда внезапно. Вообще вы задумывались над этими словами: «внезапно», «вдруг», «мгновенно»? После их прочтения или произнесения невольно ждешь чего-то плохого, негативного. Будто бы веру в случайное счастье из нас вытравили долгим воздействием неподконтрольных, спонтанных злых сил. Так вот, начало действия никак не предвещало негативного конца. Бабушка наконец собралась в очередную поездку в санаторий, ей предстояло три недели лечить какие-то свои болячки, и я оставался на это время один на хозяйстве. Список разрешаемых мне действий был огромен, запрещено было заходить в бабушкину комнату и разводить бардак. Чтобы упростить мне жизнь по первому пункту, который казался самым легким, дверь в комнату заперли. Только сейчас я обратил внимание, что для простой межкомнатной двери она слишком массивна и имеет серьезный замок. Со вторым пунктом, мне должна была помочь наемная уборщица, приходящая раз в неделю и обещала заглядывать мачеха.

Итак, моя свободная жизнь началась. Я не склонен был устраивать кутежи, моя замкнутость никуда за это время не делась. Я стал конечно легче общаться с людьми, да и профессия юриста требует определенной способности к риторике и общению. Но мне как и раньше сложно было сближаться, да и честно говоря не желал я этого. Так что никто не знал о моей нечаянной свободе. Первые несколько дней прошли спокойно. Приходя домой, я даже стал приходить раньше, ужин я готовил себе сам, мне это очень понравилось, готовка представлялась мне неким экспериментом над продуктами и своим желудком. Контрольный звонок отца, ровно в девять вечера. Просмотр программы «Время», прочтение газет и какой-то необходимой по учебе литературы и сон. Трагедия начала разыгрываться, как и положено, когда все уже, кажется установившемся и ничего не предвещает беды.

Мной овладела бессонница. Я принципиально не мог уснуть, один в этом огромном пустом и темном пространстве. В первый раз это произошло в ночь с субботы на воскресенье, до этого я так уставал на занятиях, что часам к десяти вечера мои глаза уже слипались и я спал сном праведника, до самого утра, часто даже не слыша будильника из-за чего прибегал на занятия чаще всего последним, хотя мне было идти спокойным шагом минут десять. А тут я просто не мог уснуть. Я слышал каждый шорох, ход настенных часов казался мне шагом марширующего караульного, случайная капля, сорвавшаяся из крана в ванной, взрывом, шаги в подъезде топотом разъяренного слоновьего стада. Такие ощущения были настоящей мукой. Даже собственное дыхание мешало мне спать. И вот на фоне такой мучащей какофонии звуков я стал слышать какие-то непонятные звуки, неподдающиеся звуковой идентификации, раздающиеся в запертой бабушкиной комнате.

После недели таких мучений я понял, что когда одиночество крепко берется за тебя, то всякие понятия о чести и морали отступают в сторону. Ты согласен на все, лишь бы между вами появился кто-то еще третий. Для мужчины это, конечно же, женщина. Ты носишь ее на руках, прижимаешь к себе, неотрывно смотришь в глаза. А она не нарадуется такому счастью, не понимая, что на самом деле, ты просто используешь ее как щит, прижимаешься к ней столь плотно, даже во сне, потому что боишься, что одиночество просочится между вами, смотришь в ее глаза, потому что за ее спиной маячит вечно голодный взгляд пустоты, который пугает тебя. Самое страшное, конечно же, происходит ночью. Мрак в сговоре с тишиной, он отдаляет от тебя всех и ты слепо шаришь вокруг руками, чтобы уловить тепло жизни рядом. Ты уже не доверяешь звукам, потому что в бессонной ночи наступает миг, когда все звуки гаснут, и ты можешь слышать только стук своего сердца. Оно звучит огромным тамтамом так сильно, что кажется будто идет не изнутри, а извне. Но постепенно, почти незаметно, он начинает умолкать, дыхание твое слабеет, ты зависаешь на грани между сном и явью и вдруг не слышишь своего сердца. Ужас прокатывается по тебе волной холода, руки сжимаются, в отчаянной попытке выдавить крохи жизни, заставить сердце снова застучать, но если никого нет рядом, все это тщетно. Только прикосновение к другому человеку в это мгновение приносит понимание собственной жизни. Как же в этот миг ты любишь ту, которая теплым комочком свернулась рядом, пригрелась рядом с тобой, даже не подозревая о том, что с тобой творится. Ты искренне и неподдельно любишь ее, мечтая о том, что она всегда будет рядом, одним только своим присутствием отгоняя одиночество. Но проходит какое-то время и ты начинаешь потихоньку ненавидеть эту зависимость. Она становится проявлением твоей слабости, воплощенным слабым местом. Хуже того, ты так сильно связал эту женщину с одиночеством, что они теперь для тебя неразрывны и тебе начинает казаться, что именно она приносит одиночество с собой. Тебя предали! Обманули в самых лучших побуждениях, отняли то немногое, действительно дорогое, чего ты никак не можешь сформулировать, но чего так остро теперь не хватает. Это катастрофа! Ваш мир, в котором были четко разделены обязанности, рушится на глазах, просто потому, что ты, как ненасытный вампир, испил все его тепло.

Вот этого печального конца, я естественно еще не мог знать и потому прибег только к первой части. В этот момент у меня была девушка, с которой я только начал встречаться, так получилось, что она была с третьего курса, то есть старше меня. Но я и тогда уже не выглядел хрупким юношей и потому никто не мог сказать, что я первокурсник. Мне не пришлось ее долго уговаривать приехать ко мне и остаться на ночь, узнав, что уже неделю я живу один и ничего ей об этом не сказал, она даже немного рассердилась. Наверное, я потому и стал с ней встречаться, что мне хотелось узнать более опытную в любовных делах женщину, а не останавливаться только на поцелуях и томительных объятиях, когда каждый не решался пойти дальше, хотя этого так хотелось. То есть несложно понять, что опыт у меня был весьма условный и это кажется еще больше распаляло мою новую подружку. Наташа была из профессорской семьи, но притом, у них в семье царила удивительная по тем временам свобода нравов, ограниченная только тем, что никакие поступки не должны становиться достоянием общественности. Как опытные конспираторы мы приехали ко мне домой с разницей во времени в целый час, я специально не запирал входной двери, чтобы никто из соседей не кинулся к дверному глазку, на звук звонка. За этот час, я успел подготовиться. Накрыл стол с легкими закусками и фруктами, открыл бутылку красного сухого вина, поставил свечи, в общем, все как по учебнику. Мои старания были оценены. До еды мы так и не добрались, после первого же бокала вина, спасшего мое горло от пересыхания, мне наконец открылся мир, о котором я мог раньше только мечтать. Наташа осталась ночевать у меня, сказав, что отпросилась дома под видом похода к подружке. О, эту ночь, я не забуду до конца своих дней, моя первая неопытность быстро прошла, я был диким зверем дорвавшимся до добычи после долгого голодания и я не спешил насыщаться. Это нельзя пересказать, даже сейчас от одних воспоминаний мне сладко и немного стыдно.

Но самое главное, я уснул, счастливым сном. И утром, мы уже вместе опаздывали на занятия. В целом две последующие недели, были замечательны. Конечно же Наташа, не могла оставаться у меня постоянно, но приходила она каждый день, а когда уходила сил на бессонницу у меня уже не оставалось. Но видимо, действительно, каждое счастье конечно, то ли организм мой приобрел некую тренировку и привычку, то ли обострилась бессонница. Но я стал просыпаться ранним утром, без возможности уснуть снова. Это было уже не так страшно, все-таки восходящее Солнце, а мои окна выходили как раз на восток, убивало мрачную таинственность темноты. Но звуки, звуки мучили меня, и особенно звуки мерных шагов, легкого покашливания и дыхания, доносящиеся из бабушкиной комнаты. Я даже посчитал, что постепенно схожу с ума, как моя мать, хотя меня и уверили, что ее болезнь не может передаться мне.

Так что возвращение бабы Розы, хотя несколько и расстроило мои отношения с Наташей, на некоторое время, вернуло мне определенную долю душевного спокойствия. Хотя я и снова стал мучиться бессонницей, но она хотя бы не выматывала меня чередой непонятных и даже пугающих звуков, бабушкин храп уверенно перекрывал все. Наташа начала приходить к нам в гости, они с бабушкой быстро подружились и мы частенько проводили время играя в преферанс, баба Роза была жуткая картежница. Так что, когда она в первый раз осталась у нас ночевать, пусть и в гостевой комнате, все произошло естественно.

Чем больше проходило времени, тем сильнее я осознавал  свою зависимость от Наташи, но мне она, эта зависимость казалась естественной и даже правильной. Ведь это так логично зависеть от любимого человека, желать его внимания, хотеть получать от него тепло и заботу. Мы слишком поздно понимаем, что в любви не бывает взаимозачетов, жертвовать без каких либо уступок, любя, столь же естественно, как дышать. И только когда любовь, по каким-то причинам покидает нас, мы начинаем вести счета потерь и приобретений, печальная бухгалтерия разрушенных мечт и затаенных желаний.

Естественно тогда эти мысли не приходили мне в голову. А вот желание каждый день видеть ее рядом, преобладало над любыми доводами рассудка. Как и следовало ожидать, мое слепое обожание и требование всегда быть рядом со временем надоело девушке и мы тяжело и скандально расстались. Я считал себя обиженным и униженным, не понимая, что своим постоянным давлением и навязчивым присутствием убил все позитивное, что у нас было. Но научился я этому естественно не сразу, и даже не быстро. Боязнь одиночества так сильно меня преследовала, что отпустить любимого человека хотя бы на миг от себя, казалось мне невозможным. А главное ведь я ни так многого просил, просто быть рядом, давал я значительно больше, как мне казалось! Но что может быть больше, чем просто возможность, не быть кем-то и для кого-то, а быть собой?

Так что до третьего курса я метался между одиночеством воплощенном в пустоте вокруг тебя и страхом одиночества, при наличии кого-то рядом. Но наступила летняя практика, и отец желая как-то меня развеять и даже поощрить за удачную учебу выбил мне стажировку в прокуратуре города Сочи. Я выбился в почти круглые отличники, обращая свою невозможность спать в усиленную работу мозга в час ночной или предутренний, обладая хорошей памятью я много и с удовольствием читал, в основном по направлению учебы.

В те времена побывать в Сочи, все равно, что сейчас в Ницце. Другая жизнь и другое отношение к жизни. Смена климата, яркое Солнце, море витаминов, легкая практика и прочее значительно изменили меня. Я попал в команду старого папиного друга, который меня почти не эксплуатировал, я появлялся на работе часов на пять-шесть не больше и это с обеденным перерывом. Но на самом деле за это время я успевал много и багаж моих знаний существенно вырос. Но самое главное, я встретил женщину мечты. Ее звали Жанна. Легкая, веселая, озорная брюнетка, загорелая настолько, что ее можно было принять за мулатку. Моя мрачность и молчаливость только еще сильнее раззадоривали ее. Здесь конечно сыграл контраст: все мужики бегали за Жанной, а я даже сторонился, чем привлекал значительно сильнее. Так и получилось, что через неделю после знакомства нас уже невозможно было разлучить. И то, что мне в августе уезжать обратно в Москву, не пугало никого из нас. Мы оба считали, что обязательно сможем что-нибудь придумать. Впервые мне было легко и приятно, я не зависел от нее и не боялся потерять. Она даже не замечая этого, легко разгоняла все мои страхи, а одиночество не подпускала и близко. Как только Жанна была нужна мне, она тут же появлялась, а когда мне хотелось побыть одному - исчезала, мне даже не надо было говорить об этом. Мы жили с ней в ее однокомнатной квартире, а казалось, что в огромном дворце. Нас ничего не стесняло и мы ничего не стеснялись. Все казалось нам естественным и правильным. Нам даже говорить было порой не обязательно, так хорошо мы друг друга понимали. Так что нет ничего удивительного, что после моего возвращения в Москву, вскоре Жанна переехала ко мне. Точнее к нам с бабушкой. Я настолько привязался за это время к старушке, что не мог от нее уехать.

Вскоре мы сыграли скромную, но веселую свадьбу. Здесь я должен был бы закончить фразой, что и сейчас мы живем вместе и счастливо. Но это не так!

К этой части рассказа, моего попутчика мы выпили почти весь коньяк и я находился в состоянии, когда был способен казалось даже видеть произносимые им образы, так ярко он их представлял. Но больше всего мне не давало покоя, что же это за звуки раздавались из комнаты бабы Розы? Это волновало меня значительно сильнее, вопроса, почему же его жизнь не продолжилась легко и приятно. Поезд наш остановился на какой-то маленькой станции, несмотря на позднюю ночь жизнь на платформе во всю кипела, и мы решили выйти, прогуляться. Ночной воздух приятно освежал и возможность пройтись по твердой, не качающейся земле, дарила непередаваемые ощущения. Мы молчали, так как до этого было сказано слишком много, и для продолжения Константину необходимо было набраться сил, а мне как-то переварить услышанное. В такие ситуации значительно легче курильщикам, если не о чем говорить, можно просто затянуться сигаретой, но ни один из нас не курил, поэтому мы несколько странно смотрелись среди ожесточенно выкуривающих сигареты пассажиров. Вернулись в купе мы значительно более свежими, чем покидали его.  Почти пустая бутылка и огрызки смотрелись в купе сиротливо, наподобие дешевого натюрморта, посреди выставки Третьяковской галереи. Ехать дальше в такой обстановке было бы совсем печально и мы быстро навели порядок, немало удивив милую девушку проводницу. После нашей активности в купе стало значительно чище, только совсем уж тоскливо, с остатками прошедшего застолья мы как будто выкинули и часть радости общения. На перроне продавали только пиво,  что после коньяка, вообще дурной тон, но умение любого взрослого человека - быстро достигать компромиссов и с самим собой.  Мы с такой тоской посмотрели на уже почти пустую бутылку, как, наверное, должен смотреть законченный алкоголик на стремительно опустошаемый шкалик водки.

- Вот как знал, как знал, что повезет мне с попутчиком - пробормотал Константин и полез в свой чемодан.
Извлекая из своей дорожной сумки бутылку приличного виски, он имел вид фокусника, придумавшего и исполнившего ранее никому не виданный фокус.
- Я в принципе не приемлю смешение разного сорта спиртов, однако, в хорошей компании главное последовательность общения, а не смены алкоголя. Поэтому предлагаю продолжить нашу дегустацию. В этот виски, для полноты вкуса, надо капельку воды добавить прямо на поверхность. Ты не против попробовать, такое противоестественное для русского человека действие?
- Отнюдь, я за эксперимент.
- Тогда вперед.
Вкус действительно получился неожиданным, не возникало даже желания закусить. Такой напиток еще больше способствовал неспешной беседе и Константин, получив мое молчаливое согласие продолжил.
- Как я сказал. Все должно было сделать нас счастливыми. И мы были такими. Только вот будучи счастливым, ты наивно полагаешь, что счастье будет вечным. Оптимизм вообще типичен для влюбленных. Но ведь счастье на самом деле так хрупко, разрушить его много легче, чем мы себе представляем. Мы разрушаем счастье даже не наплывом повседневности, как принято считать. А тем, что желаем лучшего. Как одержимые, мы жаждем чего-то лучшего. Нам сейчас хорошо, но в сознание наше тут же вкрадывается мысль, что могло бы быть и еще лучше. И вот уже вместо наслаждения текущим моментом, бесспорно приятным, ты уже ловишь себя на том, что думаешь, а могло бы быть и лучше.

Вот это самое лучше подстерегло и меня с Жанной. Я настолько привык, что мне с ней хорошо, что это самое хорошо, стало нормой. Мои друзья мне завидовали, а я уже начинал ощущать, нехватку, чего-то неуловимого, что делало меня раньше безоговорочно счастливым. Мне было просто хорошо, а хотелось лучшего. Я его даже сформулировать не мог это лучшее, но мне его хотелось. Начало доходить до нелепого. Я стал обижаться на нее, ровным счетом за то, что раньше доставляло мне удовольствие. Например, она часто перед сном гладила меня по спине. О, как это было приятно, я даже не могу передать. А теперь, когда она хотела погладить меня, я буквально начинал злиться, потому что пары минут поглаживаний мне было мало, я хотел больше, даже не думая, что это не так-то и просто. В общем, я стал маленьким избалованным ребенком, а она моей заботливой матерью. Хотя и с ней порой случались приступы в стиле «все или ничего».  И только бабушка Роза могла примирить нас друг с другом в такие минуты. Мы оба любили ее невероятно, даже соревновались за ее внимание. Глядя на нас она постоянно говорил: «Сущие дети, это хорошо, оставайтесь такими, Бог любит детей». Тем не менее, мы достаточно благополучно жили. Я закончил учиться и работал юридическим консультантом. По связям отца мне удалось устроиться в одно совместное предприятие, которые только стали появляться. Так что я получал приличные деньги и даже бывал за границей. На работе я быстро достиг определенного положения и моя юридическая практика развивалась. Я без преувеличения был увлечен своей работой, причем настолько, что стал поздно приходить домой, чего со мной ранее не случалось. Размеры гонораров меня оправдывали, но когда вот так деньгами выкупаешь право на самореализацию, нужно быть готовым к тому, что деньги не решают всего.

Я не заметил, как это случилось, но мы стали отдаляться друг от друга. Точнее даже не так, все вроде бы было как и раньше, но я совершенно перестал понимать Жанну. Она все дальше уходила от меня, пока не стало очевидно, что она уходит не только от меня, а от всего мира, в центре которого я в своих мыслях находился. Это был страшный удар, сумасшествие матери, все детство преследовало меня, теперь собственная жена теряла рассудок на моих глазах. Я запаниковал, вообще в этот момент я вел себя некрасиво, ужасно. Только вмешательство отца заставило меня вернуться домой и все уладить. У Жанны началось омертвление мозга, никто не мог сказать, с чем это связано, но процесс был необратим.  И вскоре она окончательно угасла. Около года после этого я был сам не свой: работал как робот, даже хуже - на износ, чтобы измотать себя, не думать более ни о чем, кроме работы. Пить в тех количествах, чтобы вообще не вспоминать о Жанне у меня не получалось, временное забытье приносило еще большую боль, когда приходил в себя. Поэтому я пошел другим путем и  после работы начал заниматься тяжелой атлетикой, подъем тяжестей выматывал так сильно, что сил хватало только, чтобы дойти до дома, поесть и уснуть. Остервенение с которым я поднимал штангу позволяло погасить внутренние переживания, хотя людям вокруг было порой страшно со мной находится, во время тренировки, лицо мое становилось почти демоническим.

Но время лечит все, если не убивает сразу.  Жизнь моя наладилась и даже обрела вновь смысл. Из прошлого осталось увлечение тяжелой атлетикой и самбо, что сделало меня коренастым сверх всякой меры, но мне нравилось ощущение своей силы, которое вернуло мне уверенность в себе. В гостях у моих давних друзей, я познакомился с милой девушкой, из известной актерской семьи. Тонкое, облачное существо с невероятной белой кожей и волосами настолько белыми, что казались седыми и с глубокими черными глазами, от которых я не мог оторваться. Постепенно наши отношения наладились, я долго и трогательно за ней ухаживал, не пересекая все-таки определенной грани. Но когда она прямо мне заявила о том, что ей надоели мои метания вокруг и около, то я сразу же сделал предложение. Я не могу  сравнить мой брак со Светланой с первым браком. Тут уже я был хозяин и повелитель. Я баловал ее, как никогда и никого ранее, но при этом мог быть чрезвычайно строг. Баба Роза, которая явно вознамерилась жить вечно, удивлялась на меня. Мы все так и жили в той же квартире, старушка была для меня самым дорогим человеком в мире и я не мог от нее уехать. Казалось, что пока она рядом, мне есть за кого и для кого держаться. Ни одна другая женщина не давала мне такой уверенности в необходимости жить.

Наш брак со Светой был гармоничен во всем кроме одного спорного вопроса, который преследовал нас постоянно. Я хотел детей, а она хотела делать карьеру. О, как мы из-за этого ругались! И как после ссор набрасывались друг на друга. Моя умная бабушка, только еще заслышав, что мы начинаем ругаться, собиралась к подруге с ночевкой, бухтя себе под нос «Теперь всю ночь стонать на пару будут, не заснуть мне тут». Так прошло пять лет. Это были замечательные годы, хотя не всегда и все было гладко, но я ощущал себя живым и нужным. Тем страшнее стало потом. Я уехал в командировку на два месяца в Швейцарию, а по возвращению узнал, что Света с нервным срывом лежит в больнице. Когда мне озвучили диагноз острая шизофрения, я чуть было сам не стал следующим пациентом.  В этот раз я боролся до конца, испробовал все. Но периоды просветления становились все короче, а поведение  все агрессивнее. Поверьте было очень страшно, когда эта маленькая, хрупкая, почти девочка, набрасывалась на меня и пыталась душить, с такой яростью в глазах, что я невольно робел перед ней и с большим трудом сопротивлялся. В итоге пришлось навсегда оставить ее больнице. Я и сейчас регулярно ее навещаю, хотя она и не узнает меня больше.

Вторую потерю я пережил проще. А еще через год умерла бабушка Роза. Вот эта смерть по-настоящему потрясла меня. Я так привык к ней, что не мог представить, что ее больше не будет рядом. Мы не посидим с ней вечером, не поговорим. Ей было почти сто лет, а она постоянно читала, ездила по своим санаториям и родственникам, посещала театры и выставки, сохранила такую осанку, что ее принимали за балерину. Когда я нашел ее утром в постели, уже холодную, то целый час плакал сидя рядом с ней и держал ее за руку. Эта рука была все также нежна, мне все казалось, что она сейчас откроет глаза и погладит меня снова по голове, приговаривая что-то свое, а я опять замру от наслаждения, боясь вспугнуть радостное ощущение, возвращения в детство.

Мне было тяжело привыкать жить без нее. Осознав, что не могу жить в той обстановке, в которой привык каждый день видеть бабу Розу, я затеял капитальный ремонт. Мы и до этого ремонтировали квартиру, но так по мелочи. А тут я поменял всю обстановку в зале и кухне, а комнату бабушки переделал под гостевую, но обставил ее только старой мебелью, которую отреставрировал. Я хотел, чтобы там остался ее дух. И именно из-за этого духа, я чуть было не сошел с ума. Вечерами и особенно ночью я опять слышал звуки в гостевой комнате. Казалось призрак бабы Розы бродит там не находя покоя. Слышны были шаги, покашливания, даже звук отодвигаемого стула, когда он ножками царапает пол. Сколько раз я вскакивал и бежал туда, чтобы убедиться, что там никого нет, не перечесть. И там действительного никого не было, а звуки были. Только я уходил, и утихшие было шорохи, вздохи и покашливания усиливались, а проклятый стул все ездил по полу ножками. Это было не то чтобы очень страшно, но вместе с тем, порой жутковато.

Мои приступы одиночества возобновились, я мучился бессонницей, стал раздражителен и даже груб. Пришлось брать отпуск на работе и отправляться лечить нервы. Вы не представляете какое это блаженство приехать в место, где звуки знакомы и понятны. А как только заволнуешься, можно вызвать грамотную медсестру, которая не только сделает укольчик успокаивающего, но и посидит рядом. К слову сказать нервы мои основательно были расшатаны и лечение явно пошло мне на пользу. Не стоит и говорить, что в такой обстановке я сильно привязался к одной медсестре. Ее звали Маргарита, яркая, страстная женщина, настоящая ведьма, рыжая и зеленоглазая. Сначала это действительно была просто привязанность, я просто не был способен на глубокие чувства, настолько был вымотан. Но постепенно, наши отношения становились все более близкими, потом явно переросли необязательные и легкие. Но мы никуда не торопились. Мы оба уже были умудренные жизнью и не хотели допустить ошибки, понимая, что она может стать роковой. Однако и страсть не была нам чужда и именно она заставила нас перешагнуть заветную черту. Спустя два месяца мы поженились. Нам хотелось тихой и спокойной церемонии, но нашим родным явно желалось иного. Получилась слишком большая и шумная свадьба, от которой и я и Марго сильно устали. После свадьбы, я впервые отправился в свадебное путешествие. Было здорово: новые места, новые люди. Я заметил, что когда приезжаешь в место, где раньше не бывал и оно тебе нравится, то и сам несколько меняешься. Пускаешь в себя частичку нового, обновляешь себя. Такое же происходит и при знакомстве с новыми интересными людьми. Как-то невольно перенимаешь их коронные словечки, жесты, трансформируешь конечно, адаптируешь под себя, но перенимаешь. Наверное это указывает на определенную слабость характера, но есть в этом и положительные моменты. Их вроде бы больше. В конце концов, два человека решившие быть вместе тоже меняются, приспосабливаясь друг к другу, если бы они не менялись, то не смогли бы жить рядом.

Так и мы с Марго менялись. Но я заметил, что оба мы занимаемся сравнением. Особенно, наверное, я усердствовал в этом вопросе, у меня как-никак уже был серьезный опыт и главное было море страхов. Это наверное тоже нормально, проецировать свои страхи в реальность и в тоже время боятся того, что они реализуются. Не нормально – подстегивать  ситуацию к развитию этих страхов. А я вот никак не мог остановиться в этом направлении. Я буквально провоцировал жену на неадекватные реакции, а, не дождавшись их, вместо радостного удовлетворения испытывал, чуть ли не разочарование. В это время, несмотря на недавнее лечение, я как никогда раньше был близок к безумию. Страх, постоянный страх разрушает мозг, порождает химер и убивает разум. Правду сказать я помню очень мало из того периода, я можно сказать и не жил. Какая-то странная смесь из взаимного отвращения и неподдающейся логике привязанности и необходимости, держала нас вместе. Когда наконец я вынырнул из этого чудовищного водоворота, то лежал в ведомственном санатории. Отец устроил меня туда. Он сразу же приехал ко мне, и хотя был уже весьма пожилым человеком, когда он вошел в палату, я буквально ощутил потоки силы в палате. Никогда ранее не видел я его таким:  сильным, властным, казалось, что легендарный правитель из прошлого явился ко мне. Не сказав ни слова, он стоял рядом с моей кроватью и только смотрел. Но от этого взгляда мне казалось, что чужие мысли врываются в мой мозг.
- Ты низко пал, - услышал я голос отца, - как мог ты, мой сын, дойти до такого. Позволить безумию охватить тебя?
- Оно было таким сладким, таким желанным. Прости, я не был к нему готов.
- Ты был готов с детства, просто забыл. Но теперь вспомнишь и никогда более не сдашься. Я верю в тебя.
Клянусь, этот разговор был точно таким, слово в слово. И никто из нас не открывал рта.

Когда я выписывался, то узнал наконец судьбу своей жены. Не знаю, какое безумие охватило нас, но мы заперлись затворниками в своей квартире, и не делали ничего, просто лежали и умирали. Когда обеспокоенные нашим долгим отсутствием родственники пришли к нам, Марго уже давно погибла от истощения, а я был близок к смерти. Удивительно, но нашли меня лежащем на столе в гостевой, бывшей комнате бабы Розы.

Окончив эту часть рассказа, Константин, встал налил себе полный стакан виски и выпил его залпом. Он еще пытался говорить после этого, но речь его становилась все более несвязанной. Я мог выхватить только отдельные отрывки:
«Кто же проклял меня? Неужели моя судьба порождать безумие вокруг? Жить страшно, а смерть обходит меня стороной. Не могу один, и удержать их не в силах…». Это все что я смог разобрать, дальше он говорил совсем уже неразборчиво. Мне стоило большого труда уложить его спать, а тем более уснуть после всего услышанного, но постепенно и я погрузился в сладкое забытье.
Переход в мир снов, я не уловил, осознав себя стоящим на пороге большой и светлой комнаты, у открытого окна, в пол-оборота ко мне стояла высокая женщина, в ее облике и осанке было что-то непередаваемо властное, но не угнетающее, а демонстрирующее «мягкую» силу. Она курила папиросу, изящно держа длинный мундштук и внимательно всматриваясь в невидимую мне картину.
- Опять разыгрались, как бы до беды не дошло, - произнесла она красивым, грудным голосом. Потом обернулась ко мне, - Ну, что же ты замер, дружок, проходи, раз уж тебя сюда занесло. Присаживайся, по-другому отсюда все равно не выйти.
Только сейчас я обратил внимание, что между нами находится массивный деревянный стол, поверхность которого была столь плотно завалена различными книгами и бумагами, что отдельные пятна потертого, зеленого сукна проглядывали между ними, как первая травка весной среди снега. Чтобы сесть, мне нужно было отодвинуть не менее массивный стул, что оказалось не так легко сделать и комнату наполнил противный звук царапаемого пола.
- А с виду достаточно сильный, - прокомментировала незнакомка мой промах, - нелегко тебе будет, особенно с некоторыми. Не знаю, как Константин тебя сюда затянул, объяснять что-то тебе сейчас просто бесполезно, так что запомни главное, ничего не бойся и не вставай со стула. И да, постарайся не слишком сильно царапать пол, а то я сама тебя прибью.
На последних словах я невольно опустил взгляд, пытаясь понять какой ущерб уже нанес, и заметил, что под ножками стула наметились значительные бороздки, и вряд ли я существенно ухудшил ситуацию. Но оправдываться было уже не перед кем, за окном плескался туман, вползая в комнату в виде причудливых занавесей, но темнее от это не становилось. Затем в этом тумане проступил размытый облик, который наполнился объемом и формой и материализовался в комнате хрупкой девушкой с невероятными белыми волосами. Изящная, как эльф и в тоже время женственная она могла стать воплощенным символом мужского вожделения. Сам не заметив как, я распрямился, максимально расширил плечи и уже готовился встать, как в моей голове раздался властный голос: «Куда собрался, кабель похотливый, кому сказала сидеть!». Голос буквально припечатал меня к стулу. Тем временем незнакомка приблизилась к столу, присела на его краешек, взяла первую попавшуюся книгу и начала ее листать, будто бы меня и вовсе не было в комнате. Не зная, что делать, раздираемый противоречивыми желаниями я, то подавался к ней, то отшатывался назад, изображения на стуле нечто похожее на ритуальный танец, который по какой-то причине нужно было исполнять сидя. Внезапно наши взгляды пересеклись и такая безумная ярость проступила в ее взгляде, что я невольно отпрянул назад, пол опять предательски заскрипел, раздираемый ножками, стул качнулся и только чудом не упал вместе со мной. Казавшаяся столь милой девушка превратилась в фурию, миг и пробежав по столу, она запрыгнула на меня и ее ладони стальными клещами сдавили мое горло. Не знаю как, но я смог отбросить ее от себя, в глазах все плыло, казалось, что прикосновением она смогла заразить меня гневом, я буквально дрожал от ярости, но еще и от несдерживаемого желания обладать, рыча, как зверь я начал подниматься.
Раздался знакомый голос Константина: - не сметь! Назад!
Кто-то невидимый толкнул меня в грудь столь сильно, что я отлетел обратно на стул и уже на нем  рухнул на пол, на мгновение свет померк, и я провалился в липкую темноту. Открыв глаза, я увидел над собой лицо проводницы:
- Проснулись, вот и здорово, через сорок минут прибываем.

Горло пересохло и ужасно саднило, я потянулся к бутылке воды, непонятно откуда взявшейся на столе, все еще не понимая, проснулся я или нет.
Константин смотрел на меня сверху имея вид сконфуженный, но вместе с тем решительный.
- Я  наверное испортил вам ночь своими рассказами. Не принимайте их слишком серьезно, а еще лучше забудьте.
- Вечер был поучительным и приятным. Вы замечательный попутчик и рассказчик. Надеюсь, еще увидимся.
- Не будем загадывать, жизнь непредсказуема, но хотелось бы только в Яви.
Больше мы не разговаривали до самой станции. Слова были бы лишними. Я все пытался понять, что увидел во сне и насколько это был сон.
Я уже стоял на платформе и поезд должен был вот-вот тронуться, когда я все-таки решился спросить:
 - А что за звуки ты слышал из бабушкиной комнаты, когда мучился бессонницей?
- Какие звуки, не понимаю?
- Ты постоянно рассказывал, про звуки, что не давали тебе спать, будто бы кто-то был в комнате бабы Розы.
- Ах эти звуки! Все оказалось просто, кто бы мог догадаться?
В этот момент поезд начал набирать ход, как назло, различные звуки раздавались со всех сторон и я ничего толком не смог услышать, только какие-то обрывки фраз. И только сейчас я заметил, что волосы в бороде моего попутчика на солнце отливают странным синим цветом.  Так и получилось, что вместе с историей жизни этого по-своему несчастного человека, плодящего вокруг себя ужас безумия, мне досталась еще и загадка таинственного сна и странных звуков в бабушкиной комнате.