Правосудие

В офисе продаж было душно. Солнце проникало сквозь шоколадные жалюзи и растекалось на двух лакированных столах сдвинутых один напротив другого. К черным вертящимся креслам прилипали строгие брюки и сидеть было все равно что в вязком болоте.
Разноцветные графики, две кипы бумаг, все плыло перед глазами. Было немного не по себе.

- А если и не виновен, - разве кто докажет? - Спросил вдруг Степанов. Вы вспомните, если были раньше судьи, адвокаты, а что теперь?
- Теперь уже несколько лет подряд всем правит бесстрастная машина, - сказал Вохрицев. - Нет теперь ни продажных судей, ни алчных адвокатов, нет присяжных ни заседателей. - Есть просто комп, набитый доверху юридической лабудой. Он бесстрастен, а потому люди ему верят.
- Я раньше был адвокатом, - сказал Первушин. И никогда не опускался до такой низости как взятка. Если хочешь, Степанов, я, наверное мог бы доказать твою непричастность или найти смягчающие обстоятельства...
Степанов обхватил голову, навис над столом. - Жарко, - сказал он, - очень жарко. Почему кондиционер не работает?
- У них профилактика, - сказала Эллочка, сидящая у двери в самом углу, - лед на них нарос, на вентиляторах, так они...
Ей было любопытно. Она хотела вмешаться. Быть может посоветовать.
Степанов ее не слушал.
- Не на них, а под ними, - поправил Вохрицев назидательно. Через час, самое большее обещали включить. А пока терпите.
- Нет, в самом деле, - сказал Первушин, - если человек, считай невиновен, а его заставляют ждать и...
И смертная казнь, - подумал Степанов, - за это всегда смертная казнь. Безболезненная, правда, но быстрая.
- Ты вот что, - похлопал его по плечу Вохрицев, - приободрись. Не раскисай. Будь, в конце концов мужчиной!
- А, дьявол, - вскочил Первушин, - порезался, понимаешь. - Он бросил на стол нож для разрезания бумаг и сунул большой палец в рот. Капля вишнево-алой крови сверкнула на тонком лезвии.
- Кровь за кровь, - сказал Вохрицев, - тьфу ты пропасть. Вырвалось! Извини.

Степанов откинулся в кресле собираясь встать, думал, что вот именно сейчас в обществе всегда кровь за кровь. Преступление равноценно наказанию.
Совсем плохо, надо пройтись, подышать. Скоро обед, полдень, а есть совершенно не хочется. Все привыкли к этому, вот в чем дело. Обыденно и просто. Не устраивают сейчас показательных процессов, не разводят шумиху. Просто на почту, в обязательно синем бумажном конвертике приходит уведомление: гражданин такой то, просьба вас явиться.... в назначенное время. Исполнитель такой то. Дата, красный треугольный штамп как на бланке больничного и все.
Что последует дальше известно одном богу. Впрочем нет, решение уже существует. Оно в недрах, электронных потрохах бесстрастной машины.
- И все же, ты мне друг, Степанов. - Сказал Первушин, - а я тебя так не брошу. Пойдем.
Вохрицев посмотрел на них, качнул головой, мельком кинул взгляд на застывшую каплю крови и углубился в какие то свои дела. Их было много, Степанов ничего с утра не может делать, у него есть отгул, понимаешь, а тут завал, работа, если оставишь так, завтра прибудет еще две кипы бумаг, а потом концы в воду. Надо всегда так: если уж совершаешь преступление, то сматывайся пока никто не увидал... Правда, усугубление наказание, тут так просто не отвертишься, но и шансы, шансы, что никто не узнает, они ведь тоже...
- Подлый ты, _ сказала Эллочка из своего угла комнаты, - не помог Степанову хотя бы морально. У тебя работа на первом месте, да? Бедный Степанов...

Вохрицев нагнул голову, сделал вид что не слышит.
Первушин вышел из офиса вслед за Степановым закрыв за собой двери.
В длинном полутемном коридоре было заметно прохладнее. В приоткрытое одно из многочисленных окон доносились звуки улицы. Здесь было лучше. Негромко потрескивая мерцал на головой темно-зеленый прямоугольно квадратный неоновый плафон с дурацкой рекламой - "чайно-сетевая компания Давыдова"
И большой логотип: - стилизованный слон на фоне ярко зеленого холма вдалеке на котором маленькие индийские женщины несут на головах корзины с собранными листьями.

Степанов машинально дотянулся до плафона и легонько стукнул кулаком. Плафон перестал трещать. Мигнул, загорелся спокойным зеленым светом.

- Ты не впадай в уныние, - деланно как то натужно весело сказал Первушин, - у меня диплом между прочим.
Опротестовать всегда можно попытаться. Я слыхал что такое возможно. Кому то же удалось доказать свою невиновность.

- У Степанова положение аховое, - сказал Эллочке Вохрицев, - и ты знаешь почему? И не дожидаясь ее ответа сказал: а это потому, что почти наверняка ему светит вышка. Утром он сам мне рассказал, что сбил того пешехода нечаянно, ну а с кем это бывает нарочно, а? Ты как думаешь?
- Не думаю, - бесцветным голосом сказала Эллочка, - все, я работаю. Не мешай.
Степанов иногда нравился ей, а иногда был невыносим, но больше конечно же нравился, поэтому она испытывала к нему некую симпатию, а вот теперь даже очень.

- А главное не дрейфь. - Сказал Степанову Первушин, - сейчас мы пойдем и пока не поздно сделаем заявку на адвокатское сопровождение. Я знаю, что формально они отменены, но если, ведь общественный резонанс наверняка... если нам вдруг откажут, то мы сможем поднять буду вокруг прав человека, как думаешь?
Степанов кивнул. Невесело улыбнулся сказал, что наверняка, после его, Степановой смерти можно будет устроить грандиозный скандал. А их противникам, я рым сторонникам судебной машинерии коих большинство, даже удастся поплясать после это на его могиле буде таковую удастся вместить на одно из некогда сохранившихся кладбищ. Или нет, создать целую религию. Да, где он, Степанов станет занимать роль центрального великомученника. Хаха.
Юмор всегда приходил ему на помощь, пожалуй единственное лекарство от депрессии. Или напиться? Ха. Являешься, вернее тебя приносят в судебное отделение двое таких же забулдыг, заботливо поддерживая под белы ручки, в кармане у него бутылка, неплохого, кстати, а, ты чиновник... ага, ну и что, что сейчас чиновник? Так давай выпьем? Или боишься что на судебных исполнителей тоже незамедлительно последует наказание?
Ну разумеется пить он не станет... А вообще как это, ну, исполнительное наказание? Что это, как это будет. Укол или удар молотом? - Ты как думаешь, - спросил он Первушина, - что лучше, укол в руку или удар молотом по голове?

Первушин покачнулся, губы его чуть искривились. Он понимающе похлопал по плечу Степанова, - сказал: не дрейфь, старик, прорвемся.

Синий конверт был в почтовом ящике. Ярко красная печать тоже была на месте. Разрывать его не имело смысла. Это все равно что читать смертный приговор, но Степанов все же решился.
Зачем то вынес его на улицу. Посмотрел на просвет. Прошел день и еще полдня. А казалось, что больше, иногда казалось, что время летит со скоростью товарного поезда, а потом замедлялось замедлялось до такой степени, что можно было разглядеть каждую крохотную терцию времени. Каждую ее долю, что бы осмыслить, оглянуться назад, потому что нет ничего хуже чем ждать неотвратимого.
Первушин должен был сдержать слово. Вот только от него совсем нет никаких известий.

Было жарко. На небе плыли одинокие облачка. Иногда набегали на солнце и становилось чуть прохладнее. Степанов смотрел на запечатанный конверт и думал: Виновен. Виновен.