Вечные ценности - главные смыслы

       (отклик на роман Юр. Михайлова  «Реквием, роман о романе или роман с романом".)

      О прошлом можно говорить по-разному. Особенно о прошлом своей Родины. Особенно, если твоя Родина – Россия. Можно в остервенелой злобе, можно с безнадежной иронией и сарказмом, можно с высокой патетикой, можно с истинным патриотизмом, можно симулируя этот патриотизм, а можно с осознанием величия прошедшего. Реквием – это не похоронный марш, реквием  - это отдание почестей прошлому теми, кто живет будущим.
«Реквием» – книга завтрашнего дня. Книга – шифр. Интеллектуальный квест. Послание. Откровение Старшего Посланника. Архистратегическая аналитика.
       Роман о романе или роман с романом, пришел в этот мир совершенно вовремя. Пришел, когда те, кто думал о будущем, научились анализировать и делать выводы, те, кто плыл по течению, давно унесены бурным потоком, и у них нынче  одно желание – выплыть.
Пришел, когда каждый уже успел выбрать, но не каждый сделал этот выбор осознанно. Да и само осознание происходило трудно и вымученно, в полутонах, в полусловах, но, по привычке стараясь не обидеть, в бесконечных сомнениях собственной правоты.
И пробил час. И настал Век. И стал потребен ответ, подтверждение, согласие. И роман пришел.
         Случайные озарения, не находящие подтверждения, со временем тускнеют, превращаясь в сомнения и отодвигаясь на задний план. Роман возвращает первоначальную удивленность.
         Что мы знаем о Родине? Что мы знаем о Человеке? Что мы знаем о Боге? Как много вопросов. Автор ищет ответы. Он рассуждает над тем, что уже перестало обсуждаться. Не модно? Да. Но как же необходимо. Он рассуждает фрагментарно, прерывисто, давая время на раздумья, меняя направление и высоту слога, как бы ставя препятствия, оберегая сознание от рутинной монотонности. Коротко. Почти молниеносно. Меняя стили от пьесы до исповеди, чтобы удовлетворить желание внимающего - слышать. И как положено реквиему, то поднимаясь до предельной высоты, которая граничит уже с «иным», то спускаясь до горечи потери, по которой звучит эта удивительная музыка.
         Зачем это все? О чем такие старания? Очевиден ответ – все старания и усилия ради донесения смыслов. Смыслов, которые стали частью самого автора и благодаря которым он уже не смог жить, держа их при себе. По этой причине выбиралась форма и способ донесения их до читателей. Так видно он и складывался этот роман о романе или роман с романом. Именно роман о романе, потому что глубоко и пространственно, и роман с романом, потому что с любовью и возвышенно.
        Так все же о чем? О Человеке? Да, о человеке, который становится другим, сам того, к сожалению, не осознавая. О том, что другими становятся не все, и станет другим не каждый. Каждый соприкоснулся с миром новым, но не каждого он поглотил, не каждому он стал «землей обетованной». Очень точно подмечено, что ожидание это длилось почти век, почти через век, озираясь на это новое, сопротивляясь ему, удивляясь ему, соглашаясь с ним, человек таки стал сопричастен ему, так до конца и не поняв, что же это за время.
А время было подлое. Как хорошо это видно по сквозному пунктиру определений, прошивших насквозь весь роман о романе или роман с романом. Подлое было и до того как появилась «белая гвардия», которой никогда то и не было, и когда появилась другая «красная гвардия», и даже когда победила сама своих же. Все равно подлое. Как созвучен Реквием со словами А. Городницкого: «Ты думал враг убит, а оказалось брат». Куда уж подлее.
Но оказалось было и подлее! Было потом, когда победили фашизм – и в лагеря. Когда стартовали в космос - и в изгнание. Когда построили развитой социализм - и в психушку. Подлость продолжает прогрессировать и ныне, не замечаемая человеком или ставшая для него привычной обыденностью.
         Но в эти все времена Человек жил. Он жил, когда пели осанну Христу, и когда изгоняли певших, и когда распяли в полном соответствии с Великим Писанием и согласно провидческому роману, о котором роман, продолжают распинать сегодня.
Жил человек, всматриваясь во всю эту смрадность. Но автор не о том, как жил этот человек рассказал, а о том, как пережил и кем стал переживши. Он увидел в переживании преображение. Но какое? И вновь пунктир, и вновь прошит роман о романе чередой повторяющихся сюжетов об этом проживании, переживании, преображении. Другим видит Человека автор. Замечает, что не прежний он. Определяет, что шрамы на его облике изменили образ его. Задает понимание этого изменения – преображения. А оно оказывается не всеобщим, коснувшимся всех, но не каждого. Не каждый, сменив облик, сменил душу.
Так роман о душе? Да, о душе. И врывается в смысловую ткань метафизика. Ох уж эта метафизика, ох уж этот трансцендентный мир. Сколько о нем говорено, отвергнуто, осуждено и успенсковским энциклопедизмом сохранено, дабы стать напоминанием, что остались еще темы для размышлений над аристотелевскими откровениями. Роман о романе или роман с романом пронизан метафизическими смыслами, тем же пунктиром насквозь, от этого сам становясь метафизическим, с ангелами, демонами, Пилатом, Иешуа, «Кремлевским Седельцем», Автором Романа, со всеми, кто говорить в нем не должен, но по воле автора говорит, стараясь объяснить и донести музыку уходящей реальности, ставшей уже легендой, а может той ирреальностью, которая останется с нами навсегда в неосфере, открывшейся Вернадскому, в зеландовском трансерфинге, в хенкоковской сверхъестественности, в уилсоновском оккультизме, в талботовском голографизме, оставаясь невероятным, непонятым, отвергнутым, осужденным, признанным ненаучным, но оставшимся, и оттуда из изгнания вопрошающим: «А если не так, то как?» Автор смел? Но здесь смелость уже не причем. Здесь уже мудрость, которая не боится. Оказалось, это разные вещи. Оказалось, быть смелым – это одно, а не бояться – это другое. Смелость нужна Уилсону, Талботу,  Хенкоку.  Автору романа о романе или романа с романом достаточно мудрости, чтобы, не придумывая нового, вернуться к главному. Метафизика – это вера. Метафизика – это душа. Вера в душу или борьба за  душу, это одно из прозрений, которое автор несет на самых высоких нотах. И проступает сквозь всю словесную многообразицу современности эта мудрая правда, что при всей декларации научности, ни  за что, кроме души Человека, борьбы то и не было. А значит, есть она, душа-то. В этой бездушной научной казуистике со времен Декарта  до времен нынешних, поставленной на службу, казалось бы, Человеку, этого самого человека изменив, разрушив в нем как раз то, что этому человеку и было особо дорого на самом деле. Оказалось, только ее он хранил и тосковал по ней, без нее оставшись. И автор возвращает нас к душе, открывая, пусть не универсальную, но одну из опробованных тысячелетним опытом дорогу к ее возвращению. Более того, в романе о романе как-то очень взвешенно и просто объяснено, что душа-то никуда не делась, а скорее забилась в какую-то невероятную глубину, прячась от многоглазности, показушности этого сумасшедшего века. Не просто ее оказалось забрать. Как не старался Воланд, она остается у Иешуа, как не старается дьявол, она остается у Человека. Обмен был предложен всем, да не каждый согласился. И как бы в доказательство этому автор сквозь бездуховную безысходность проложил нить одухотворенной надежды, в которую хочется верить.
         А может это роман о Боге? Может и Боге, но скорее о Вере в него, потому что автору романа с романом хватает мудрости не давать определения неопределимому и оценивать неоценимое. Очень точно и вовремя, почти на пределе восприятия, надрывной нотой звучит то ли вопрос, то ли сомнение о поражении  Иисуса, о дьявольском торжестве, и сомнение это не только в том, проиграл ли Иисус, а больше в том, победил ли Дьявол. И снова фрагментарность, и снова эпизодичность, но очень точная и своевременная, когда вопрос уже созревает сам по себе, вдруг возникает, но не ответ вовсе, а еще более глубокое сомнение, позволяющее все больше и больше проникать в ткань метафизических определений, которые только и заставляют понять возможную реальность Великого Замысла.
Может в этом романе о романе и кроется ответ, от чего все так жаждут истины, юродствуя, умирая, ища бессмертия и находя ответы лишь каждый сам для себя. Сам лично. Один на один. Может в этом и смысл истины, что открывается она каждому, но не каждый этого открытия ждет, а по сему не может она стать громогласной, единственной и непоколебимой, потому что она для каждого своя и лишь для всех общая. Роман о вере. Ибо вера оказалась краеугольным камнем в сооружении Российского государства, изъятие которого привело в движение всю конструкцию. Именно это движение явно чувствуется в романе о романе  или романе с романом. Колеблется конструкция, и слышен скрежет уставшего от напряжения металла, и шум осыпающегося строительного материала, стремительно превращающегося из реального здания в обыкновенную пыль. Что держало это здание?  Здание империи. Наверное,  Вера. В ментальности этого народа, населяющего 1/5 часть Ойкумены, она всегда была главным фактором единения. Отсутствие веры рождает пустоту, ментальный вакуум, который с легкостью заполняется любым пропагандистским мусором. Может это предвидел автор Романа, может именно это предвидение очень тонко подмечено автором романа о романе. Глубина понимания этого процесса приводит автора к удивительным заключениям, граничащим с прозрением о конструкциях современности. Эти прозрения везде, они растворены во всей торжественной мелодии Реквиема. Инфернальность, победившая веру, погубила ее носителя. Гибнет религиозная реальность, замещаясь бесовщиной, которая уже сама становится обыденностью. Но сквозь слезы потери, где-то в вышине, на самых трогательных нотах появляется надежда, что вернется вера. Камень краеугольный вновь займет свое место, удерживая конструкцию от развала, позволяя уже ее модернизировать, реконструировать, ремонтировать, красить во все цвета радуги, привинчивать, отвинчивать, сбивать ржавчину, придумывать нанотехнологии, оберегающие от коррозии.
          Так может роман о конструкции? Да, это роман о конструкции, которая как невероятное древнее сооружение устояла, благодаря гениальности конструкторов до сегодняшнего дня. Эту конструкцию пытались развалить всем миром, подключив в конечном итоге даже наследников этой конструкции, которые по всем правилам логики должны были бы хранить ее. Но она устояла и на фоне современного мельтешения по сооружению чего-то нового, стоит и сегодня, возвышаясь могучей стальной махиной.
          Может это роман о Сталине? Да и о Сталине тоже. Печаль реквиема обрамлена мощными аккордами грозного напоминания. Напоминания о том, что «сон разума рождает чудовищ», что одностороннее восприятие личности уродует историческую правду, создавая какой угодно фантастический контекст, предоставляя возможность дополнять и без того изуродованный портрет чертами совершенно неестественными, превращая в монстра любую личность и не замечая монстров современных. Напоминает нам роман, что дьявол появляется там, где его ждут, где создали ментальную брешь, уготовленную для его проникновения. Коварен, жесток и гениален в романе Сталин. Нет оправдания ни его тирании, ни его жестокости, но нет и отрицания его гениальности, которая может и заключалась в том, что создавалась система, которая могла бы ликвидировать создавшуюся брешь, и даже создана была, но до конца не реализована. Может быть, реквием звучит по тому, что бесконечные жертвы, принесенные в процессе создания этой конструкции, оказались бессмысленными, что не нашлись те, кто увидел бы истинную цель, чтобы продолжить движение. Закружившись в круговороте собственных амбиций и неясных желаний, возникнут лишь те, кто из-за пигмейности миропонимания не смогут до конца осознать величие бремени власти, его бесконечную ответственность и безграничную свободу, дарующуюся лишь тем, кто способен ограничить ее сам. Но не нашлось таких. И может по этим надеждам звучит реквием, собирая за поминальный стол тех, кто может еще надеется и верит, кто еще молится о прошлом, думая о будущем, которое станет возможным, если есть еще те, кто верит в рассвет и ждет солнца, которое непременно по закону последовательности сменит тьму, в которую погрузился Великий город, таща за собой всю великую страну.
          А может это о том, что мраку не хватило сил на всех, может это как раз реквием по тем, кого этот мрак окутал. Ведь если появился торжественный поминальный мотив, то писан он уже точно не тем, кто пребывает во мраке, и услышан не теми, кто в него погружен. И значит, история не закончилась.
          Так ведь и об этом роман, который о романе, как напоминание о том, что история еще продолжается и не кликушество о ее конце является реальностью, а метафизика пророчества, о том, что так и случится. Именно так случится, если не будет действия и если действие не совершится осознанно.
          Так это роман – программа. Да, в какой-то мере это программа. Программа для осознающих реальность, объясняющая невероятную деятельную ситуацию современности, в которой броуновское движение стало обычным, естественным способом проживания, утвержденная нобелевским хаосом, что можно, как угодно, все равно что-то получится. Так и получается это что-то, если не задумываться и не всматриваться в будущее, которое обязательно наступит, о том, какое оно должно быть, о том, что создать его смогут лишь те, кто это будущее ценит, кто готов его созидать и нести за него ответственность.
А может это роман о Булгакове? О нелегкой судьбе гения российского в вечно трудной российской действительности? Конечно, о нем. О последнем пророке этой земли, который вслед за Пушкиным, Достоевским, Гоголем, Чеховым и Толстым взошел, не признанный своим отечеством, на пьедестал. Взошел сам, не понимая до конца грандиозности своих прозрений, потому что пророчества - они для тех имеют действительную ценность, кто видит воплощение их в реальности, и лишь немногим дана способность понимания их величия в момент написания. Но  в романе о романе или романе с романом не просто судьба и прозрение, не просто подтверждение и согласие, тут собственный пророческий мотив о том, что этот пророк так и останется последним, если мы не сможем разобраться в его пророчестве. В грозных смыслах, возникающих благодаря его озарениям. Об этом звучит удивительная музыка Реквиема, заставляя удивляться внимающего.
         Как много тем в этом реквиеме, как много значений, как много смыслов. Отдавая почести прошлому, торжественно, с достоинством автор предлагает нам всмотреться в будущее. Там, наверное, будут и Воланд, и Мастер, и Иешуа, и Пилат, но зваться они будут по-другому, и действовать будут по-другому, и слова звучать будут другие, но смысл их останется прежним. Может поэтому и Реквием, что в каждом из них звучит тема возрождения, и эту тему дописывать нам. Дописывать с достоинством и верой, всматриваясь в вечные ценности и определяя по ним главные смыслы.
         Дорога будет долгой, она не может быть легкой. Идя по ней, мы не услышим дифирамбов и не увидим почестей, но главное, что мы будем не одиноки, и нас будет все больше и больше, тех, кто услышал этот Реквием и понял, о чем он звучит.