Большой пёс. гл 1. Цветы, духи и пирожные

Гл. 1.  Цветы, духи и пирожные.



Люди одинаковы в главном. Пусть кто-то считает себя невезучим, кто-то везучим, но, в большинстве, они уверенны в собственной уникальности. Лариса Хименес отличалась от большинства. Она считала себя такой, как все. Подвернётся случай, – не упустит. Нет случая, – сама дойдёт. Чтобы найти брата, ей нужны были деньги и ради денег она, кажется, согласилась бы на любую работу.
Когда истёк срок действия первого контракта, Ларисе сразу предложили подписать новый. На этот раз на участие в съёмках фильма. Ей дали прочесть сценарий и пообещали за работу пол миллиона кредитов. Сценарий девушке очень понравился. В нём были сокровища, головокружительные приключения и романтическая любовь. Ещё больше ей понравилась сумма. О таких деньгах недавняя фабричная девчонка недавно могла только читать. Не понравился ей контракт. Во-первых, потому, что она в нём ничего не поняла, а во-вторых, потому, что он во всём отличался от первого.
Целую неделю трое юрисконсультов уговаривали девушку, буквально заваливая её доводами, большинство из которых она тоже не понимала. Ясным в этих разговорах ей было одно: сто дней (первый контракт Ларисы был стодневным) для съёмок фильма недостаточно. С этим доводом Лариса согласилась без возражений: хорошо, пусть будет не сто дней, пусть будет двести, или столько, сколько нужно. Выше оплата, – больше работы. Так и должно быть. Почему-то её уступчивость ещё больше разозлила юристов. Ларисе пригрозили найти другую актрису. Девушка опять согласилась: это их право. Конечно, если её кандидатура почему-то не устраивает работодателя, она ни на чём не может настаивать. Деньги на жизнь у неё теперь есть. Восемьдесят тысяч кредитов – достаточная для этого сумма.
Два дня юрисконсультов она не видела, и даже почти обрадовалась, что её оставили в покое, и что она наконец-то сможет хотя бы отдохнуть, как следует. Но на третье утро все трое явились к ней в гостиницу. С контрактом, почти слово в слово повторявшим первый, составленный для Ларисы на «Терце», пройдохой  Жераром Босхом. Изменению подверглись только две цифры: продолжительность контракта в сто двадцать пять дней вместо ста, и чистая сумма вознаграждения  – триста тысяч, вместо восьмидесяти. Этот вариант Лариса подписала после первого же прочтения. Так началась её карьера киноактрисы, а примерно месяц спустя…
«… Франческо Габини просто лапочка, но бабник – ужасный…». Лариса остановилась. Две девушки, актрисы третьего плана, громко обсуждали общего знакомого. Лору заинтересовало имя. Франческо тоже снимался в этом фильме.  Тот самый Франческо из ювелирного магазинчика синьора Томазо, заменивший для публики рядом с Ларисой Жерара Босха – Трампа (Бродягу). «Габини» же, – звучала фамилия одного из совладельцев огромной ювелирной империи, финансировавшей, съёмки фильма. Синьор Томазо, оставшийся на Терце, тоже работал на эту империю. Правда, совладельца звали не Франческо, а Александро.
«Франческо? Какой Франческо?» – спросила Лариса, заинтересовавшись. На вопрос актрисы первого плана девушки оглянулись. Обе они, почти как близнецы, были голубоглазые, светловолосые, с одинаково пышной укладкой, одинаково-прозрачной, светлой кожей и одинаково безупречно – типичной внешностью красоток с журнальной обложки.
– Ну, Франческо. Ты знаешь его!
– Я не знаю…
– Франческо. Он играет главную роль в фильме!
– Франческо?
– Да, да, Франческо!
– Так он Габини?
– Да. А ты не знала?
– Нет, не знала.
Вопрос был исчерпан, и Лариса потеряла к нему всякий интерес. А вот у девушек любопытство, напротив, усилилось до предела:
– Так ты действительно не знала, что Франческо, – сын того Александра Габини, который пожертвовал на съёмки нашего фильма пять миллионов и предоставил настоящие драгоценности для съёмок? Франческо не говорил тебе этого?
– Нет.
– Потрясающе! На Франческо это не похоже. Он же каждой своей подружке только об этом и твердит!
– Но не мне.
– Потрясающе! Слушай, а о чём он тогда вообще говорит?
Не понимая чужого интереса, Лариса с недоумением рассматривала девушек: что их так заинтересовало в её словах? Ну, не знала она, что Франческо – сын одного из богатейших людей Ойкумены, ну и что? Какое ей, собственно, дело до чужих миллиардов? Собеседницы её недоумевали не меньше.
– Ни о чём, – ответила Лариса, наконец. – А о чём мы должны разговаривать?
– Так вы что? Всё время без слов? Молча?
Взгляд Ларисы стал осмысленнее: так вот что заинтересовало этих милых сплетниц!
– Между нами исключительно деловые отношения, – спокойно, почти высокомерно оборвала Лора паузу и, отвернувшись, пошла прочь.
Итак, роковые слова были произнесены.
Избитую фразу о том, что за всё в жизни приходится платить, Лора приняла как данность, ещё будучи ребёнком. Именно поэтому на второй день после исполнения восемнадцати лет она уехала с родного хутора в город. Так поступали все её ровесницы. Так поступила и она. Пять лет работы на фабрике должны были обеспечить деревенской девушке покупку своей фермы в кредит. Цель была ясна и цена: пять лет работы в отрыве от родных и жизнь в общежитии – в расчёт не шли. Случай разрушил этот план, забросив деревенскую девчонку аж на другую планету. Восемнадцатилетняя девчонка не смутилась. Работы она не боялась, бытовых трудностей – тоже. После заводского общежития с его пенал – койко – номерами, где нельзя было даже распрямиться во весь рост, и тамошнего вечного недоедания, любые условия жизни могли считаться комфортными. Деньги, которые она теперь зарабатывала, вообще казались ей нереально – огромными. Но жизнь нашла, какую цену ей потребовать. Платой за успех стало одиночество.
В общежитии Лариса прожила не долго, и обзавестись друзьями не успела. И всё-таки, одинока она не была. Там можно было поговорить с коллегами по работе, поболтать с соседками по коридору, или поругаться. Был бы повод. На Терце круг её общения сузился. Остался только Герард. Но человек относился к Лоре доброжелательно. С ним можно было поговорить иногда, или послушать его.
Теперь одиночество стало реальностью. Как вакуум в космосе. Порезанное платье или битое стекло в туфлях – крайность в мире моды. Для чувствительного человека достаточно простой недоброжелательности. Издёвательская речь и надменный тон коллег напрочь отбили у Ларисы желание заговаривать с ними. Тоже ждало девушку и в мире кино.
Люди, рядом с которыми она теперь жила и работала, никогда не знали физического труда, и стойко презирали тех, кто физическим трудом на жизнь зарабатывали. Больше же всего не нравилось Лоре то, что, играя в страсти перед объективом, люди, вокруг, продолжали играть в них и в «нерабочее» время. Всё превращалось в игру: любовь и ненависть, вражда, дружба и интриги. Даже само служение искусству, преувеличивалось до состояний абсолютной, режущей слух и глаз фальши. Столь же фальшивы были здесь и нравы. Вопреки громко декларируемой, всеобщей свободе, основным законом здесь, стал закон собственности. Каждая вещь была чья-то, над каждым человеком стоял хозяин. Особенно строго это правило соблюдалось по отношению к женщинам. Каждая женщина кому-нибудь принадлежала: отцу, брату, любовнику, мужу, но принадлежала. И ценили женщину не за красоту, не за ум или мастерство, а за статус хозяина. Чем больше стоил господин, тем большим почётом пользовалась его «вещь».
Лариса Хименес не участвовала в этой игре. Но только потому, что у «игроков» сложилось впечатление, будто девушка уже принадлежит своему напарнику. На неё не смотрели, с ней не заигрывали, к ней не приставали исключительно из уважения к много миллиардному состоянию Александра Габини, отца Франческо Габини. И вот Лариса сама обнажила истину: она – ничья, и, следовательно, может считаться законной добычей всякого, кто, окажется достаточно смел, чтобы ею завладеть.
Впрочем, тот, кто привык лгать, не спешит верить чужим словам. Вильгельм Арунский – самый дорогой актёр фильма, – светловолосый гигант с волевым лицом и бронзовыми мускулами, – счёл разумным, сперва разузнать обстоятельства дела у Франческо:
– …ходят слухи, что твоя девушка совсем не твоя?
Франческо насторожился. Слухи до него ещё не дошли, и юноше не просто было понять о которой из его подружек идёт речь.
– Кто это говорит? – спросил он, стремясь скрыть настороженность за небрежностью.
– Лора. Не далее, как сегодня, она сказала Жули и Дороти, что между ней и тобой существуют чисто профессиональные отношения. Если это так, и если ты ничего не имеешь против, то я бы сам занялся крошкой. На мой взгляд, она на редкость мила.
Франческо почувствовал, что краснеет. До этого мгновения он не думал о Ларисе вообще. Слишком много он знал о ней. Отставная подружка старателя просто не должна была вызывать интерес у столь преуспевающего и перспективного молодого человека, как он. И вот, оказывается, что не менее преуспевающий и перспективный Арунский, сам Арунский, знаменитый и наипопулярнейший актёр считает девушку милой настолько, что не прочь заняться ею, включив в свою коллекцию. Это вызывало досаду. Юноша чуть криво усмехнулся:
– Синьорина преувеличивает. Просто я не спешу делать ей предложение. Понимаешь, проще подождать неделю, чем две недели уламывать. А крошка бесится.
– Конечно… В таком случае, извини.
– Не за что.
* * * * *
Наездница лошади не нравилась, что она сразу дала понять Ларисе. Однако указания режиссера толкований не предусматривали. Девушка должна была самостоятельно сесть на лошадь и проехать на максимальной скорости до отмеченного места. Желательно, по прямой. Лариса довольно неуклюже взгромоздилась на спину норовистой скотине, делавшей вид, что желает наездницу укусить, ударила пятками в бока: «Но! Пошла!». Вычищенная лошадиная шерсть была скользкой, как ледяной каток, жёсткая грива резала пальцы, а вокруг реяли пять или шесть кинокамер, снимая происходящёё с разных точек. «Вперёд!» – пришпорила Лариса лошадь, мечтая лишь об одном: доехать до намеченной точки, прежде чем потеряет равновесие и, поскользнувшись, свалится наземь. Она успела, хотя от падения это её не спасло. Съехав таки набок, она упала на землю, инстинктивно, боясь, что лошадь наступит на неё, откатилась в сторону, встала, смущённо отряхиваясь, хотя «земля» в съёмочном павильоне была стерильно чистой.
– Хорошо, – режиссер отвлёкся от пульта, над которым горело несколько экранов, – Снято. Давайте следующий кусок.
– Второго дубля не будет? – удивлённо переспросил его помощник.
– Нет, этот достаточно хорош…
Не веря в происходящее, Лариса села в кресло у стены, обхватила голову руками. Случилось небывалое. Первый же дубль – удачный. У неё! Невероятно.
То, что актриса она никудышная, Лариса поняла довольно быстро. Если эпизод удавалось снять после пятого или шестого дубля, день можно было считать лёгким. Порой, к ней закрадывалась мысль, что режиссера, при работе с ней, увлекает не столько съёмка, сколько процесс муштры. С другими её коллегами он так не обращался, но… каждый раз, когда она, кажется, готова была взорваться, её останавливала одна и та же мысль. Остальные актёры – профессионалы, она – нет, их козырь – мастерство, её – терпение и старание. То, что непрофессионала Франческо никто не гонял, она просто не видела.
«Коломбина странная сегодня, – заметил кто-то из съемочной группы, – Сколько я помню её: она передвигается только шагом и никогда и никого не пыталась укусить…».
Видя, что её никто не зовёт, Лариса встала и подошла к режиссеру: «Я ещё буду сниматься сегодня?» Мужчина мазанул по ней пустым взглядом: «Сегодня, нет. Можешь идти отдыхать». И Лариса пошла отдыхать. Она прогулялась по коридорам, перекусила в буфете и там же зависла в виртуальной библиотеке перед экраном компьютера. Здесь, просматривая последние новости, она и заснула, а, проснувшись, решила заглянуть в раздел исторической литературы.
Как многие «маленькие люди», недовольные своей серой жизнью, Лора быстро привыкла искать забвение в призрачном мире романтических фильмов. Пока дозы были невелики, – лекарство действовало, но при перелёте с Рары на Терцу, просматривая, по пять – восемь фильмов за день (больше ей было нечем заняться), она вдруг поняла, что её от этого развлечения тошнит. Тогда-то Герард Айер – человек, выступавший в роли то ли похитителя, то ли спасителя, предложил ей книги. Идея оказалась удачной. Чтение требовало больше времени, нежели пассивный просмотр что, в условиях отупляющего, вынужденного безделья, оказалось немалым преимуществом. 
Тогда девушка остановила свой выбор на романтических историях в около историческом антураже. Прошло немного времени, и история начала интересовать её сама по себе. Главным образом в мелочах: сколько ливров в пистоле? Сколько су в ливре? Что такое шемизетка или рингравы? Чем протазан отличается от аркебузы? Ну, и так далее. Сейчас Лариса открывала любую историческую книгу не с начала, а с конца и только прочитав глоссарий, решала: стоит ли браться за текст или нет. Недавно же, она открыла для себя, что в некоторых словарях можно найти тоже, что и в ярких книжках, но при этом совсем не обязательно тратить время на чтение приключений, которые почти у всех авторов одинаковые. За чтением словаря её и застал Франческо.
«Привет. Как дела? Чем занимаешься? Да ты читаешь?! Словарь?! Делать тебе нечего. Закрывай программу и пошли. Хватит здесь киснуть…»
Франческо тараторил не давая Ларисе вставить слова. Параллельно, он выключил компьютер и почти выволок девушку из-за столика, подмигнул: «Пошли, пошли, счёт тебе пришлют на дом, не беспокойся».
Только за дверью кафе Лариса смогла задать вопрос:
– Франческо, что случилось?
– Почему что-то должно случиться? – юноша сделал вид, что удивлён. – Можно подумать: для того, чтобы поболтать со знакомой девушкой, должно непременно что-то случится.
– Куда мы едем? – спросила Лариса своего спутника в такси.
– К тебе. Представляешь, живём рядом, а, будто и не знакомы…
Ларисе его напор настолько не понравился, что она успела вклиниться в его болтовню:
– Почему ко мне?
– Ну, если не хочешь к тебе, пойдём ко мне…
– Зачем? – непрерывная болтовня действовала на нервы, или… Чувство возможной опасности никогда не обманывало её. Да и в самом деле, по какому поводу этот франт вдруг возжаждал близкого знакомства с ней?
– Понимаешь…
– Не понимаю, – оборвала спутника Лариса. – Я прекрасно отдыхала, ты же в наглую влез и потащил меня ко мне. Зачем?
– Я подумал, что ты скучаешь, и решил развлечь тебя. Но, если ты не хочешь посидеть в номере, можно поехать куда-нибудь. В кино, например, или в кафе…
– Именно в кафе я и сидела. И сидела я там, потому, что номер мне давным-давно опротивел.
– Я хотел сказать не в «кафе», а в ресторан. Ты давно в последний раз была в ресторане?
– Недавно. Неделю назад, на презентации…
– Лора, так то была работа! – Франческо почувствовал почву под ногами. Тратиться ради старательской подружки, он как-то не собирался, но не отступать же после первой неудачи. – Короче: я приглашаю тебя в ресторан. Никакие возражения не принимаются. Кстати, Жерар, как я слышал, в рестораны тебя водил, и достаточно часто?
– Достаточно, – вспомнив Жерара – Герарда, Лариса невольно улыбнулась. – Но это тоже была, как ты выразился, «работа». В рестораны Бродяга ходил исключительно ради встреч с потенциальными клиентами.
– Вот видишь, в ресторане отдыхать тебе ещё не случалось. Это упущение и его следует исправить. Таким образом, сейчас мы идём… – юноша коснулся её плеча. Лариса вздрогнула, попыталась отстраниться:
– В ресторан не ходят в рабочей одежде, – перебила она собеседника.
– Правильно! – радостно поддержал её Франческо. – Ты должна переодеться и мы идём к тебе в номер.
– Мы должны переодеться, – поправила его девушка. – Если ты настаиваешь на приглашении, встречаемся через сорок минут в фойе.
Ровно через сорок минут, секунда в секунду, в вечернем платье, Лариса села в кресло в абсолютно пустом фойе гостиницы. Идти с Франческо, куда бы то ни было, она не хотела. Пришла же девушка только потому, что, как обычно, попалась в старую как мир ловушку: сама назвала время встречи. Ещё через пять минут она поднялась из кресла и направилась к лифту, внутренне радуясь, что под благовидным предлогом, сможет вернуться в номер, но столкнулась с Франческо. Парень как раз выходил из лифта:
– О, синьорина Лариса, вы уже здесь!
За восклицанием крылись растерянность и … раздражение. Дорогая заколка в пышно взбитых волосах девушки и ещё более дорогое колье с силиконовыми алмазами в вырезе леопардовой раскраски платья, значили для Франческо одно: чашкой кофе и мороженным здесь обойтись не удастся. Сам юноша был одет куда как более небрежно. Конечно, роспись на его шёлковой блузе была, несомненно, ручной работы, но это не делало её менее аляповатой. Модные, укороченные, светлые брюки выглядели, так, будто юноша вырос из них, а туфли – наводили на мысль о растоптанных, клоунских штиблетах. В придачу ко всему, блузу украшал малиновый бант, напомнивший Ларисе банты на шеях у официантов в «Арго» – самом модном кабаке Терци.
– Ну, ты и вырядилась! Как на официальный приём! – не сдержав своё недовольство, Франческо попытался съязвить, но Лариса, к его удивлению, не огорчилась:
– Прекрасно, рада, что тебе не понравилось, – бросила она в ответ, одновременно стремясь обойти его и попасть в лифт. Поведение девушки оказалось доходчивее слов. Франческо сбавил гонор:
– Ты куда?
– В номер, переодеваться. Как я поняла, твоё предложение аннулируется.
– Нет, но…
– Тогда чем ты не доволен? Тем, что опоздал и заставил меня ждать?
– Извини… – невозможная ситуация! Кажется, впервые, у Франческо  не получалось занять место обвинителя. Старательская подружка почему-то не желала оправдываться за чужой промах! – Я просто не ожидал, что ты придёшь точно минута в минуту. Девушки всегда опаздывают.
– Понятно.
– И выглядишь ты сногсшибательно.
– Ты тоже.
– Польщён. А теперь пошли? Где бы ты хотела посидеть?
Лариса задумалась на мгновение:
– Если честно, я думала, что мы пойдём в один из ресторанов при гостинице. И рядом и респектабельно.
Вариант оказался не самым худшим и Франческо немного приободрился:
– Согласен.
Лариса благожелательно рассматривала зал ресторана. Небольшой, светлый. И никаких новомодных декоров и модерновой отделки. Две трети от общего числа столиков располагались у стен, в светлых, уютных полу нишах. В центре зала – танцевальная площадка, за ней – лестница эстрады. По лестнице, в такт певучим голосам настоящих инструментов, бегут и переливаются мягкой пастелью волны цветомузыки. Посетителей много, но и свободные столики тоже есть. Франческо выбрал столик не в нише, а поближе к танцевальной площадке. Пусть так. Может быть, он хочет и потанцевать? Было бы неплохо…
– Салат из омаров, шампанское, меренги…
Лариса отвлеклась от созерцания:
– Мне шампанское не надо.
– Предпочитаешь более крепкие напитки? – в вопросе спутника прозвучала непонятная Лоре ирония. Девушка неопределённо пожала плечами, прикидывая, как бы уместнее обосновать отказ от спиртного, а Франческо не отставал:
– А что заказывал к салату из омаров твой дружок Жерар Босх?
– Жерар? – переспросила Лариса. – Какое-то светлое вино. Я не помню, какое именно. Я не пила.
– Чем же он угощал тебя?
– Коктейлями из «Трезвой дюжины».
– Да, Босх был скуповат к тебе.
– Ничуть. «Трезвая дюжина» на Терце была дороже любого вина. Спиртное гонят всюду. Оно – дешёвка. А «Трезвую дюжину» собирают со всех планет Ойкумены… – Лариса не ожидала, что её вежливые объяснения могут так задеть юношу. Спеша смягчить впечатление от своих слов, она добавила. – Так Жерар говорил…
Несколько мгновений юноша смотрел на неё чуть ли не с ненавистью:
–А что ещё говорил тебе контрабандист, мошенник и убийца Жерар Босх – Трамп?
Лариса растерялась, ответила неопределённо:
– Ну, многое, он очень умный и образованный… – она хотела добавить, что сама она не чета тому человеку, но не успела. Франческо перебил её:
– А за сколько он продал тебя компании? Твой Жерар тебе не говорил?
– Нет…
– Между нами говоря, он содрал с Томазо сто пятьдесят тысяч кредитов. Тебе же, за твой первый контракт заплатили всего восемьдесят тысяч!
Лариса опять не поняла его злости:
– За что Жерару заплатили сто пятьдесят тысяч?
– За то, что он отказался от тебя! Понятно? Твой Жерар – обыкновенный подонок! Ему безразлично чем торговать!
–Так… А какие из этого вытекают последствия для меня? Насколько я знаю, торговля людьми  – преступление.
– Конечно, преступление! Твой Жерар – преступник!
– А Томазо? Он тоже участвовал в сделке и, как я понимаю, от имени фирмы…
– При чём тут фирма! Тебя продал Жерар!
– Продал, по твоим словам, Жерар, купила, по твоим же словам, фирма. Но это мелочи. Главное: какие последствия это обещает мне?
Сделки такого рода, как мне кажется, относятся к неправомочным…
– Да никаких последствия для тебя нет и быть не может! Пойми! Твой дружок за деньги отказался от тебя!
– Не понимаю. Чушь какая-то. Вреда для меня здесь нет. Жерару дали деньги. Он их, естественно, взял. Что случилось? Объясни толком? – Она действительно не понимала ни Франческо, ни Жерара. Впрочем, последнее девушку не особо беспокоило. Поступки Жерара – Герарда никогда не были понятны ей до конца. В логике этого человека всегда присутствовала некая вывернутость. Если же исходить из фактов, Герард не причинял ей зла, разве что тогда, давно, дома, на Раре… Но тогда так и должно было быть, раз они стояли по разные стороны…
– Нет, я не понимаю.
– Он продал тебя, как надоевшую вещь!
– Ну и что? Жерар вытащил меня, бог знает, откуда, привёз на Терцу. Фактически, он заключил от моего имени первый мой контракт, обеспечив этим моё безбедное существование. Я не понимаю, в чём ты обвиняешь его. В том, что он знал, какое вино подают к салату из омаров? Или в том, что он не спаивал меня?
Франческо открыл рот и… закрыл его, почувствовав обращённые на них взгляды других посетителей. На них или на Лору? На юную красавицу, похожую только на себя и ни на кого другого. Индивидуальным и неповторимым в девушке казалось всё, даже самый модный и обычный в этом сезоне цвет волос «полный спектр». Платье цветом под леопардовую шкуру, и зелёные глаза с кошачьей искоркой на дне придавали Ларисе сходство то ли с прекрасной, дикой кошкой, то ли с мифической царицей амазонок.
– Кто эта девушка? – пронзительно-неприятный, женский голос, бесцеремонно прозвучавший на весь зал, заставил юношу повернуть голову. Дама лет шестидесяти, за столиком во второй нише слева, брезгливо и высокомерно разглядывала пару в центре зала.
– Очень оригинальная внешность. И ведь где-то я её видела!
– Лариса Хименес, мадам, – поспешил откликнуться на вопрос молодой мужчина лет тридцати, сидящий за тем же столиком в нише. – Манекенщица и фотомодель. Можно сказать, собственность ювелирного концерна «Габини энд компани». Рядом с ней, кстати, сын владельца компании Александра Габини, Франческо Габини…
– Дружок, – столь же бесцеремонно и пронзительно прервала дама своего кавалера, – разве я спрашивала вас о мужчине?
– Нет, мадам, – кавалер смутился и покраснел, а женщина продолжала безжалостно:
– Что же касается вашего замечания о «собственности», то, естественно, нищему вроде вас, такая девушка не по карману…
Франческо нервно отвёл глаза, от скандальной пары и встретился взглядом с официантом, покорно и терпеливо ждущим заказа. Не зная, что сказать Габини передал меню соседке:
– В таком случае, синьорина, заказывайте вы.
Взгляд девушки пробежал по строчкам меню, то, вспыхивая, при виде особенно соблазнительного названия то, погасая, испугавшись проставленной рядом цены. Подчиняясь нарастающему аппетиту, Лора продиктовала:
– Мясной салат, суп – пюре из утки, баранье седло с бобами и… вот эту рыбу. Пить я буду сок «Пурпурное яблоко»…
– Это кислый сок, – попытался поправить её выбор Франческо.
– Я знаю, – согласилась Лариса. – А на сладкое пусть будут вот эти два пирожных со сливками и мятный чай.
– Хорошо, – кивнул Франческо. – Мне то же самое, только мясной салат замените овощным, а на десерт подайте фрукты и вместо сока принесите минеральную воду. А теперь… – он раскрыл карту вин, и Лариса поспешила напомнить:
– Мне вино не надо.
– Боишься опьянеть?
– Боюсь, – равнодушно согласилась девушка.
– Принесите так же средство против опьянения, – сказал Франческо официанту
– Нет, нет, не надо. – Остановила его Лариса, пояснила. – Глупо пить вино, если не хочешь пьянеть, и…
– Это тебе тоже говорил Жерар Босх?
– Нет, Вик. Мой брат. Старший.
– Да? У тебя есть брат? И где он?
– Служит… на Раре.
Последний ответ Франческо успокоил. Он знал, что Рара – родная планета его соседки по столу, а раз так, то почему бы там и не жить какому-нибудь старшему брату.
Лариса изо всех сил старалась выглядеть в соответствии с обстановкой. Она даже первая начала разговор, памятуя, что собеседник её к ним склонен:
– Франческо, я никак не могу понять вот что: если твой отец миллиардер, то почему ты работал консультантом в магазинчике на какой-то периферийной планете?
Выбранная тема оказалась удачной. Франческо, позабыв о недавних разногласиях и с откровенным удовольствием, поправил её:
– Не миллиардер, а мульти миллиардер! Но он человек старых правил и уверен, что в этой жизни каждый должен всего добиваться сам! На Терцу он меня послал ради моего же блага. Теперь, когда я доказал, что твёрдо стою на своих ногах, и отношение ко мне будет другое. За участие в этом фильме мне заплатят миллион. Используя систему ссуд и закладных, я, уже знаю как, всего за год превращу его в пять миллионов. Деньги я вложу в акции нашей компании. Имея же пакет акций, стоимостью в пять миллионов кредитов, я смогу претендовать на место в правлении одного из филиалов нашей компании. Согласись, иметь пятимиллионное состояние и быть в правлении крупной фирмы, да ещё в двадцать семь лет, - это неплохо!
– Через год тебе исполнится двадцать семь лет?
– Нет, Лора, двадцать семь лет мне сейчас, – юноша на миг задумался, спросил, резко меняя тему разговора. – Ты видела моего отца?
– Мельком.
– Как ты думаешь, сколько ему лет?
– Где-то около шестидесяти…
– Сто двенадцать! Он уже четыре раза проходил курс омоложения. И, представь, после каждого омоложения заново женится!
– Все его предыдущие жёны умерли?
– Что?  – Франческо расхохотался. – Лора, ты непостижимо наивна! Конечно, нет. Он разводится перед каждым омоложением, а после него вступает в новый брак, с новой женщиной. Но ты не думай о нём плохого. Мой отец – человек старых нравственных устоев. В брак он вступает только по любви и только ради продолжения рода. У него пятеро детей!
– И ты – младший в семье?
– Нет. Младшая у нас Валерия. Ей семь лет. Премилая девица и очень способная. Представляешь, она…
Рассказ Франческо об его родственниках, кажется, мог длиться бесконечно. Лариса кивала, вставляла восклицания типа: «Да?», «Неужели?», «Вот как?», вежливо изображая свой интерес к разговору, одновременно изнывая от скуки и гадая, как бы поудачнее избавиться от многословного кавалера.
 Семья ювелиров оказалась большой, а когда живые родичи закончились, Франческо легко перешёл к покойным. Он с патетическим воодушевлением излагал историю своего рода, не прерываясь ни при выходе из ресторана, ни в фойе отеля, ни в лифте, ни на пороге Ларисиных апартаментов. Он не прочь был бы продолжить рассказ в номере спутницы, но Лора решительно воспротивилась этому.
– Спасибо за вечер, Франческо, – вежливо прервала она собеседника, а так как тот то ли не услышал её, то ли сделал вид, что не услышал, жёстко преградила парню вход в номер. – Спокойной ночи.
– Разве ты меня не приглашаешь? – Взгляд юноши заострился, в голосе слышалась обида, но Лоре его монолог надоел:
– Зачем? – девушка придала своему взгляду ту прозрачную ясность, которая свидетельствует об абсолютном непонимании. Взгляд Франческо был столь же невинен:
– Я думал, мы ещё поболтаем…
– Нет, я устала.
– После того, как я оплатил счёт…
– Стоп, – уже раздражённо перебила его девушка, – Я, между прочим, не напрашивалась ни на твоё внимание, ни на поход в ресторан. Всё это ты предложил мне сам. Если же та сотня за обед тебя так «заела», следовало сказать об этом сразу. Кстати, утром можешь прислать мне счёт, и я его оплачу, но ночью, на пороге номера, я счета не подписываю, – боясь в запале сказать что-нибудь лишнее, она заскочила в номер, резко захлопнув дверь перед носом незадачливого ухажёра. Рассвирепев от подобного отпора, Франческо дважды рванул дверную ручку. Дверь не поддалась, и он вынужден был уйти, давя бессильную ярость, обманутого жертвой охотника. Впрочем, не так уж он был бессилен.
* * * * *
Во-первых, утром, вместе с завтраком, Лариса получила счёт из ресторана за вчерашний ужин. Счёт за двоих. Сумма в триста кредитов не могла считаться серьёзным убытком, но обида задела девушку достаточно глубоко. Самым же обидным показалось то, что никто её согласия на оплату не спрашивал. Клиентку просто поставили в известность, что с её счёта сняты деньги, не более. На работе всё тоже пошло наперекосяк. Режиссёр, словно решив отыграться за вчерашнюю снисходительность, просто издёргал её  всяческими придирками. Когда же оказался испорченным десятый дубль, мужчина сорвался на откровенную брань. Он обзывал Ларису дурой и тупицей, клялся, что никогда за всю свою жизнь не встречал столь бездарной актрисы, добавляя по ходу дела много других слов, эпитетов и сравнений. Лариса глотала слёзы, стоя посреди съёмочной площадки у всех на виду. Из последних сил, она сдерживалась, желая хотя бы не зарыдать во весь голос.
– …бесчувственная тупица! Не уметь изобразить…
– Утихомирься, друг. С каких это пор ты стал психовать из-за такой чепухи, как испорченный дубль?
Развернувшись к неожиданному защитнику, режиссёр накинулся на него, но крик его звучал уже на несколько баллов ниже:
– Из-за одного дубля? Из-за десятого дубля! Эта актрисишка…
– Эта девушка вообще не актриса, – опять перебил его Арунский.
– Тогда какого чёрта она здесь делает? Пусть танцует на подиуме, демонстрируя тряпки и мишуру. Кто пустил её на съёмочную площадку?!
– Ты, – Арунский сохранял невозмутимость.
– Я? – возмутился режиссёр.
– Да, Мартин, ты. Именно ты согласился с ней работать. Согласился, заранее зная, что девочка – не актриса. Что ты орёшь сейчас? Или ты считаешь, что, доведя актрису до слёз, заставишь её правильно улыбнуться?
Одно лишь присутствие имени Вильгельма Арунского в титрах фильма притягивало зрителя лучше любой рекламы. И режиссёр не мог не считаться с супер звездой. В конце концов, другого режиссёра найти можно всегда, Великий же Вильгельм – незаменим.
– Тебе легко рассуждать, – буркнул Мартин, отступая. – А у меня есть план съёмок. Есть другие эпизоды…
– Вот и займись другими эпизодами, а лучше объяви перерыв на четверть часа и отдохни сам. Ты сейчас в таком состоянии, что результата всё равно не будет. А я поговорю с девочкой. Слово профессионала, ровно через пятнадцать минут она улыбнётся именно так, как этого требует сценарий.
Ворча про себя, режиссёр отошёл, объявил через громкоговоритель: «Всем перерыв на пятнадцать минут».
Вильгельм подошёл к девушке, взял её за руку:
– Не надо плакать, Лора, ничего страшного не случилось.
– Да, ничего, –  едва сдерживая слёзы, отозвалась девочка. – Просто я не актриса и не могу выполнить свою работу. Пустяк, право.
Даже захлёбываясь от бессилия и обиды, девушка изо всех сил старалась «сохранить лицо», но Арунского интересовали не её переживания. Он приподнял собеседнице лицо и, глядя ей прямо в глаза, заботливо спросил:
– Лариса, в котором часу ты вчера легла спать?
– Около одиннадцати.
– А когда ты обычно ложишься?
– В десять. Но при чём здесь это?
– Одна из причин снижения работоспособности, – недостаток сна и переутомление.
Осмыслив слова собеседника, девушка серьёзно возразила:
– Получасовую задержку нельзя считать причиной переутомления.
– Следовательно, причина в другом. Тебя что-то огорчило?
– Да, нет, ничего, – отозвалась Лариса, и собесёдник мгновенно уловил лёгкую неуверенность в её ответе:
– Так огорчило? Что именно?
– Да нет, это тоже пустяк. Подумаешь, какие-то триста кредитов, –  рука девушки невольно коснулась кармана.
– Не прячь, показывай, или стыдно?
– Мне? Чего?
– Тем более.
 Лариса неохотно достала из кармана смятый счёт.
– Что это? – Спросил мужчина с недоумением.
– Вчерашний счёт из ресторана.
Арунский взял листок, посмотрел на итоговую цифру:
– Он что, слишком большой для тебя?
– Нет, не слишком. Это счёт за двоих.
– За двоих?
– Да, за меня и за Франческо?
– Ты вчера ходила в ресторане с Франческо? – спросил Вильгельм с таким недоумением, словно это было для него новостью.
– Да, он вчера пригласил меня в ресторан и…
– Вы прекрасно провели время…
Лариса, вспомнила вчерашнее, непрерывное хвастовство кавалера и неопределённо пожала плечами.
– Поужинали, поболтали, мы даже не танцевали.
– А потом?
– Я спать пошла.
– А – а – а, – протянул Арунский, и, оборвав паузу, быстро спросил.  – А утром тебе принесли счёт за обоих?
– Ну, да.
– Это досадно, – Вильгельм оглянулся, прикидывая, кого бы из присутствующих заинтересовала такая новость, увидел режиссёра. Тот с недовольной миной наблюдал за беседой со стороны. – Мартин, можно тебя отвлечь?
По тому, как быстро подошёл мужчина, сразу становилось ясно, насколько он перед этим был занят.
– Мартин, посмотри, что учудил наш «романтический герой». Вчера пригласил девушку в ресторан, весь вечер хвалил себя дорогого и любимого. Причём, даже не догадался пригласить её на танец. Естественно, его отшили. И, естественно, он отомстил: заставил Лору оплатить ужин за двоих. Девочка оскорблена, от обиды чуть не плачет, у нас срываются съёмка, но Франческо, как истинный сын миллиардера, сэкономил сто пятьдесят кредитов. Учись, Мартин, как надо зарабатывать капитал!
Режиссёр посмотрел на Вильгельма, на счёт, на Ларису, сказал коротко:
– Плюнь, – и, подумав, добавил. – Ты не обеднела, он не разбогател, зато опозорился на всю тусовку. Это я тебе обещаю.
– Именно это я и хотел сказать, – поддержал его Вильгельм. – Теперь перехожу ко второму вопросу. Лора, у тебя есть при себе зеркало?
– Где-то в сумочке.
– Погоди, не надо искать, держи моё.
– Тяжёлое… – Зеркало, поданное ей Арунским, не смотря на свой небольшой размер, ощутимо оттянуло руку. Золотой обод оправы с бриллиантовыми искорками, обрамлял толстое, двустороннее, стекло. Определение девушки было верным, но именно поэтому оно удивило мужчину.
– Тяжёлое?
– Да… Я что-то не так сказала?
– Да, нет, – мужчина смотрел на неё с каким-то, непонятным Лоре недоумением.
– Наверно, оно очень дорогое…
– Не оправдывайся. Зеркало, действительно, тяжёлое. Удивительно, что ты первая из моих знакомых, обратила внимание именно на это. Обычно, всё говорят, что зеркало необыкновенно красиво.
Лариса с недоумением разглядывала безделушку: сглаженные грани, ничего лишнего в отделке. Вещица очень удобно ложилась в ладонь, но назвать её необыкновенно красивой, девушке  никогда бы ни пришло в голову. Немую паузу оборвал Вильгельм:
– Короче, к делу. Смотри на меня. Видишь, как я улыбнулся?
– Да.
– Теперь смотрись в зеркало и попробуй эту улыбку повторить. Получилось? Нет? Опять смотри на меня. Смотри внимательно. Я улыбаюсь специально для тебя и очень медленно. Улавливаешь? Гляди в зеркало и повторяй.
Режиссёр, не скрывая одобрения, следил за работой профессионала. Две минуты понадобилось тому, чтобы девочка повторила первую улыбку. За следующиё пять минут были отработаны три следующие, а ещё десять минут спустя, был снят до того не получавшийся эпизод. Да и дальше работа покатилась как бы сама по себе.
После того, как у режиссёра появилось имя, он словно изменился. На Ларису больше не кричал, не возмущался, не хлестал словами. Гонял он её по-прежнему, если даже не с большим упорством, но делал это с каким-то непонятным для Ларисы упоением. Человек словно лепил из послушной ему девушки, образ, который видел только он сам.
К концу рабочего дня Лариса ощущала себя выжатой досуха. И это было приятно. Впервые, она чувствовала, что работа у неё ладится, что дело пошло, и что всё не так уж и плохо.
Арунский, не давая девушке остыть, пригласил её в кафе. Лариса согласилась сразу, хотя и боялась, что человек начнёт навязывать ей спиртное, и, как оказалось, зря. Вильгельм заказал обычный ужин. Девушка ожидала, что знаменитейший киноактёр начнёт рассказывать о себе, но человек заговорил о ней. И заговорил именно о том, что её интересовало больше всего: о работе. Начал он, естественно, не с похвалы.
– Лора, ты, действительно, никудышная актриса. Но, заметь, Мартин возится с тобой больше, чем с кем бы то ни было. А знаешь, почему? Ты, как никто подходишь к данной роли.
– Разве это роль: служанка…
– Не скажи, – Вильгельм улыбнулся, как человек знающий, о чём говорит. – Зрителю меньше всего интересны главные положительные герои. Они слишком традиционны и примитивны. А вот роль злодея, как у меня или твоя роль субретки всегда считались наиболее выигрышными. По сути, фильм вытягиваем мы с тобой. Да, да, наделённый всеми доблестями герой Франческо, и красавица – героиня, которую играет Анна, публику не привлёкут.
– Тогда почему…  – не удержавшись, перебила собеседника Лариса, но Арунски не остался в долгу и тоже перебил её:
– Почему тебе, не актрисе, поручили самую важную роль? Видишь ли, Лора, искусство – очень нежная субстанция. Любое искусство – имитация реальности, но искусство настоящее – это имитация, превосходящее оригинал. И ещё, искусство – это прекрасная маска, которую люди надевают на серую действительность исключительно из стремления к красоте и совершенству. Ты улавливаешь мою мысль?
Рука мужчины приобняла её за плечи, лицо склонилось к лицу, губы почти приникли к уху. Знаменитый актёр был похож сейчас на … Герарда Айера, когда тот уговаривал её не улетать с Рары вместе с Сержем и Элен. Старая, но, отнюдь, не забытая история. Ассоциация промелькнула и скрылась. Так скрывается в шкафу не нужное пока платье. Пока не нужное.
Парочка сидела в маленьком и недорогом кафе, коих было несколько рядом с киностудией, за столиком у стены. Кафе было почти полно, но Лариса слишком увлеклась беседой, чтобы обращать внимание на такие детали. Она лишь чуть отодвинулась, кивнула: «Понимаю» – одновременно бросив на собеседника искренне заинтересованный взгляд.  Арунский улыбнулся ей, отстраняясь. Иначе девушка не смогла бы как следует увидеть и оценить его улыбку, продолжил рассказ:
– Да – да, искусство – это маска. Запомни, Лора, зритель идёт смотреть не на чужие приключения, а на свои. Герой – это маска, которое искусство предлагает примерить зрителю.
В те времена, когда произведения искусства создавались аристократами для аристократов, героями могли быть исключительно люди благородных кровей. Постепенно круг потребителей искусства расширялся, и, одновременно расширялся круг персонажей. Мусорщик никогда не наденет маску короля. Он предпочтёт маску мусорщика, но мусорщика удачливого, который вследствие своей удачливости может, по ходу пьесы, даже стать королём. В сфере обслуживания работают миллионы женщин всех возрастов. Очаровательная, юная субретка – идеальная маска для любой из них. Вспомни: вчера ты ехала на лошади. Помнишь?
– Да.
– Так вот, из твоих зрительниц на лошади не ездил почти никто. И когда такая женщина видит, как неуклюже ты взбираешься в седло (а лошадь крутится и кусается), видит, как неумело ты погоняешь её, то она начинает верить, что и сама она способна сделать то же самое. Уже не ты, а она скачет верхом, скользя и подпрыгивая. Это она едва не падает и дрожит от напряжения. Она доезжает до цели вопреки  глупой скотине, трудной дороге, своему неумению. Она! И она счастлива. Она получила то, что искала. Благодаря счастливому стечению обстоятельств ты точно изобразила то самое счастливое равновесие между неуклюжестью зрителя и ловкостью героя, которого все мы добиваемся. Но нельзя же всегда надеяться только на удачу!
– У меня просто не получается!
– У тебя всё получится. Для этого тебе надо слушать себя саму. Ты читала сценарий?
– Конечно.
– Читай его каждую свободную минуту, вдумывайся в каждую сцену и представляй: как бы вела себя в такой ситуации ты. Слушай Мартина. Впрочем, это бессмысленный совет.
– Почему?
– Потому что никто из актёров не слушает его так, как ты. И запомни вот что: самую выигрышную роль в фильме дали именно тебе, не актрисе, потому что, именно Ларисе Хименес природа дала нужное для этой роли равновесие. Так и используй его на все сто процентов.
– Значит…
– Что?
– Вильгельм, вы думаете, что я могу стать актрисой?
Арунский чуть отстранено посмотрел на девушку, подумал, ответил:
– Нет,  – и пояснил. – Настоящей актрисой ты никогда не станешь, потому что природа создала тебя только для одной роли. Настоящая актриса никогда не живёт в одном, единственном образе. Но эту роль ты можешь и должна сыграть так хорошо, как никто.
Ответ девушки предварила недлинная пауза и такой же, чуть отстранённый взгляд. Она обдумала услышанное:
– Спасибо, Вильгельм. Большое спасибо. И за ответ и за советы. Я благодарна вам за честность.
Во взгляде её собеседника мелькнула насмешка:
– Как ты, однако, легко сдаёшься.
– Я не сдаюсь. Просто я не хочу класть всю жизнь на достижение того, что мне не предназначено.
– Да? Считается, что так рассуждают неудачники.
– Я так не считаю. Биться всю жизнь за чужое и упустить своё, –  по-моему, это и есть главный признак неудачника. А трудностей и ошибок я не боюсь.
Вильгельм растерялся:
– Тебе сколько лет? – спросил он, не сумев эту растерянность скрыть.
– Восемнадцать.
– Всего? – вопрос смутил девушку:
– Я опять сказала что-то не то?
– Да нет. Всё в порядке. Просто теперь мне понятно, почему именно ты смогла так легко отшить вчера сына и одного из наследников миллиардера Александро Габини.
– Я тогда устала и…
– Нет, Лора, ты не «просто устала». Похоже, ты уже выбрала свою дорогу, хотя, возможно, ещё и не осознала этого в полной мере. И самовлюблённый ловелас Франческо, не смотря на все его миллионы, в твоей программе не предусмотрен. В принципе, как честного человека, меня это только радует. И не отводи смущённо глаза. Лучше ответь откровенно: как, поглощая такое количество сладкого и вкусного, ты умудряешься сохранять «вес пера»?
Как раз на этот вопрос честно ответить Лариса не могла. Поэтому она сказала расплывчато:
– Природа…
* * * * *
Огромный букет тёмно-пунцовых роз и коробку с пирожными Лариса обнаружила на столике рядом с кроватью, как только проснулась. Горничная подтвердила её догадку: цветы и пирожные принесла она, по просьбе некоего молодого человека, пожелавшего остаться неизвестным. Поклонники часто шлют актрисам такие подарки. Ведь, по правилам хорошего тона, девушкам и женщинам не зазорно принимать от мужчин только цветы, духи и сладости.
– Духи? – Только теперь Лариса заметила на том же столике маленький, округлый флакончик в округлом же, двустворчатом, приоткрытом наподобие раковины, футляре. Концы шёлковой нити, обвязывающей стеклянную же пробку, скрепляла печать из светлого, пахнущего свежим мёдом, воска. Стеклянная пробка флакона, восковая печать и тоненький, сусального золота, листочек этикетки, – указывали на высокие качество и цену духов.
Девушка взяла флакончик. Рука ощутила его непривычную тяжесть, свойственную только дорогому, свинцовому хрусталю. Подчиняясь любопытству, она сломала печать и, кроша тончайший слой лака на стекле, вывернула пробку, вдохнула лёгкий и свежий аромат.
Пурпурные розы, пирожные и духи. Кто же прислал ей этот, ни к чему не обязывающий, но роскошный и соблазнительный дар? Необыкновенно! Лариса опять вдохнула исходящий из флакончика, аромат свежести. Каплю духов на запястье. Она читала, что именно так определяется настоящий запах. Нет, не правильно. Сперва душ, а уж потом, на чистую кожу…
Горничная раздвинула шторы. Солнечные лучи ударили в глаза, рассыпавшись ясными, сияющими блёстками. Как всё-таки прекрасно проснуться и обнаружить на столике перед кроватью розы, прозрачную коробку с пирожными и флакончик духов!
* * * * *
Анна Болерн, – такой псевдоним взяла себе красавица – кинозвезда, игравшая в фильме роль героини.
Главной индивидуальной особенностью этой ухоженной и дорогой киноактрисы было отсутствие какой-либо индивидуальности. Косметологи, парикмахеры, стилисты и портные выгладили, вычистили, вылощили доверенное их мастерству тело, доведя его до всемирно – журнального стандарта: рост – бюст – талия – бёдра. Затем к телу пририсовали столь же привычно – почитаемый набор: атласная кожа – золотые локоны – синие глаза – губки вишенкой. Речь красавицы тоже строилась по стандарту, и звучала либо заученно правильно, либо истерически – капризно.
Так вот, стоило Ларисе, во время съёмки очередного дубля, встать рядом с ней, Анна вдруг решила закатить очередную истерику: «Я не могу работать в такой атмосфере! Этот запах меня душит! Манекенщица забыла, что она не на подиуме, а в съёмочном павильоне, и что её духи могут понравиться далеко не всем!»
Лариса с удивлением взглянула на главную героиню фильма и, поймав брезгливый взгляд красавицы, процедила сквозь зубы, с ужимкой «фабричной модницы»: «Фифа».
Анна, как человек в скандалах опытный, не растерялась. Звонкая пощёчина мгновенно заставила Ларису отшатнуться, но уже в следующий миг на искусно подрумяненные щёчки кинозвезды обрушился град пощёчин: коротких, резких и хлёстких. Красавица попятилась, отступила, оступилась…
Анна лежала на полу. Бледная, растерянная, с бисеринками пота на лбу и на висках. Лариса не била упавшую. Резко отвернувшись, она отошла прочь, встала у стены, с вызовом оглядывая всех свидетелей безобразной сцены. Анна поднялась. Оправляя платье, она бросала в сторону соперницы взгляды, полные плохо скрытой ненависти и страха. Напряжённую тишину разбил, срывающийся от возмущения, голос режиссёра: «Хватит дурить! Всем в кадр! Немедленно приступаем к работе!»
Лариса не смогла бы определить: хуже она сегодня играла или нет, но ни одного грубого окрика от режиссёра в её адрес в этот день не прозвучало. Мартин, казалось, напрочь забыл о ней. Весь день он увлечённо ловил в объективы камер отблески тихого ужаса во взгляде и жестах главной героини, выныривавшего у Анны каждый раз, когда к ней приближалась её «субретка».
Во время одного из перерывов, первый «герой – любовник» фильма, Франческо Габини громко и чётко (для всех), заявил высокомерным, через губу, тоном:
– Не переношу нежных красоток! С ними одна морока. Девушка, не умеющая постоять за себя, обругать, ударить, – мне не интересна. Это не подруга. Это игрушка.
Арунский на это не преминул заметить:
– У монеты две стороны. Может статься, что для такой девушки не нужен будешь ты сам. Тот, кто сам платит в ресторане, сам же выбирает себе партнёра, – и, выдержав яростный взгляд Франческо, добавил, – Лично мне, нравятся девушки красивые и любящие красивое: красивую речь, красивую одежду, красивые цветы. А если они иногда могут постоять за себя, – я не поставлю им это в вину. Нет, это вина мужчины, который слишком боится потратиться…
Арунский насмехался над Франческо в глаза, и в этой забаве его поддерживала вся мужская половина присутствовавших и, по меньшей мере, половина женской половины. Но Габини никогда не считался ни с чьим мнением, кроме своего собственного. Отповедь Великого Вильгельма не могла заставить его замолчать на долго. Как только режиссёр объявил следующий перерыв-пятиминутку, юноша перешёл в наступление.
 Рабочие при съёмочной площадке спешно выравнивали смятые, пластиковый ветви кустарников, взбивали до «нетронутой» пышности траву на поляне. Спеша использовать эти краткие минуты, Франческо подошёл к Анне: «С фреляйн Лорой следует  вести себя осторожней, – заявил он ей, –  Она – убийца».
Красавица с недоумением взглянула на своего партнёра. Только что, на пару с режиссёром, она старательно обыгрывала выражение страха. То самое, которое случайно, но так удачно отпечаталось на её лице при падении. Эпизоды должны были получиться очень выигрышными, что, в свою очередь, обещало упрочить её славу непревзойдённой актрисы. Бредовое заявление навязанного ей дилетанта вызвало у Анны лишь раздражение. Остальные участники съёмок юношу вообще не услышали. Франческо повысил голос: «Да, да! Говорю всем и при всех! На планете «Терца» Лариса  Хименес застрелила четырёх мужчин. Такое число жертв было названо в вечерних полицейских сводках!»
Уже при первых словах юноши Лариса заметно вздрогнула и насторожилась. Знал бы Франческо сколько покойников действительно повисли на совести восемнадцатилетней девчонки за этот год! Впрочем, слова насчет совести – крайность. Ну не умела Лора подставлять левую щёку после того, как ей ногой, с размаху, врезали по правой. А, когда Франческо пояснил о каком именно случае ему известно, девушка окончательно успокоилась. Именно в той истории она была чиста не только перед совестью, но и перед законом. Но юноша не унимался и продолжал высказывать свои обвинения:
– Историю ту замяли благодаря деньгам Лориного тогдашнего дружка. Убитых обвинили в похищении. Действия Ларисы определили как законную самооборону. Да вы сами посмотрите на эту дикую кошку! Разве её можно украсть?
Теперь, к удивлению Франческо и Ларисы, новость вызвала доброжелательный интерес:
– Похищение?
–Застрелила четырёх мужчин?
– Дружок откупил? А кто он?
– Какой-то контрабандист, – буркнул раздосадованный Франческо в ответ на последний вопрос и поспешил уточнить. – Лора до сих пор по нему сохнет. Он, видите ли, вытащил её из какой-то дыры и осыпал драгоценностями!
– Насчёт дыры и драгоценностей верно подмечено, –  Лариса уже не могла отмалчиваться. – И вытащил, и осыпал, а, когда наши отношения закончились, не пришёл в суд с кипой чеков и требованием компенсировать ему затраты. Как это сделала та старуха – миллионерша из вчерашней светской хроники при расставании с любовником.
– И счета из ресторана твой друг тебе, наверно, не посылал? – поддержал её Вильгельм.
– Естественно, –  в тон ему ответила Лариса, глядя Франческо в глаза, да так, что юношу передёрнуло.
– Да, – подлил масла в огонь Вильгельм, одарив, при этом, зрителей скандала ободряющей усмешкой. Мол, погодите, то ли ещё будет! – У богатых – свои причуды. Не удивительно, что нормальные девчонки шарахаются от них, как от чумы. Подарки во временное пользование мало кому нравятся… – развить мысль дальше он не успел.
– Верно сказано. А теперь – за работу, – поставил в перебранке точку режиссер. – Сцена номер…
И опять один пустяк тянул за собой другой. Лариса же шла по пустякам, как по ступенькам к грани, за которой её ждало… Что?
Ужинала она опять в том же недорогом кафе, вместе с Вильгельмом. Арунского заинтересовало то давнее похищение. Ларисе неприятно было вспоминать, о том, как её, оглушив ударом по голове и, обмотав клейким скотчем, везли в тёмном, душном багажнике в неизвестность. О том же, как она освободилась от пут, вспоминать не хотелось вообще. Но рассказывать пришлось, пусть и с явной неохотой, но с такими интригующими подробностями, что за ними полностью терялось главное. Человеку не нужно знать, что его милая собеседница на самом деле – мутант, двуликая, боевая машина. И уж тем более не следовало рассказывать постороннему о  тогдашнем Ларисином покровителе – Жераре Босхе – Трампе. Хотя бы из одной благодарности к этому человеку.
Франческо буквально «отловил» девушку в фойе гостиницы, когда она, сжимая ключ от номера, направлялась к лифту:
– Лариса, нам надо поговорить.
Разговаривать, да ещё и с Франческо, девушка не хотела.
– О чём?
– По очень важному делу, – не отставал парень.
– В лифте что ли?
– Нет, не в лифте. В номере.
– Извини, – отказ прозвучал  сколь вежливо, столь и категорично, однако, Франческо привык считаться только со своим мнением и потому настаивал:
– Это сугубо деловой разговор.
– Не имеет значения.
– Тогда в ресторане?
На такое предложение Лариса ответила не в пример длиннее:
– Дважды извини. Я не настолько много зарабатываю, чтобы содержать сына миллиардера.
Слова собеседницы и её прямой взгляд заставили Франческо покраснеть от злости. Самым разумным в такой ситуации, было просто взять и уйти. Насильно мил не будешь. Но в сознании юноши уход равнялся поражению и Франческо продолжал настаивать:
– Лора, у меня к тебе чисто деловое предложение от имени фирмы. Понимаешь? От имени фирмы!
Слово «Фирма» обуздало упрямство девушки:
– Хорошо, если тебя устроит кресло в холле…
– Разговор слишком серьёзный!
– В таком случае, я уже сказала: извини, – она шагнула к лифту.
– Лора, – юноша схватил её за руку, но девушка жёстко отстранила навязчивого собеседника:
– Если тебе недостаточно слова, я буду вынуждена позвать охрану отеля.
Наконец, Франческо, понял, что сейчас большего ему уже не добиться и поспешил сбавить тон:
–Согласен, пусть будет фойе.
– Лариса, – начал разговор юноша, лишь только очутился в объятиях кожаного кресла. – Как я уже сказал, у меня к тебе сугубо деловое предложение.
– Я слушаю.
– Попытайся правильно понять меня, – продолжал юноша, даже не заметив короткой фразы собеседницы. – Дело это очень серьёзное.
На этот раз вместо ответа Лариса только коротко кивнула.
– Суть его такова: в настоящий момент есть возможность приобрести пакет акций фирмы «Габини энд компани». И не просто пакет акций, а пакет акций сто пятидесятилетней давности.
– Не понимаю в чём разница.
Эта реплика собеседницы обрадовала Франческо и он поспешил пояснить сказанное:
– Не удивительно! Дело – то вот в чём. Акции фирма выпускает ежегодно. Это наиболее выгодный способ привлечения капиталов населения в большой бизнес. Но дивиденд на такую акцию колеблется в зависимости от дохода конкретного филиала и не превышает в лучшем случае трёх процентов годовых. Через пятьдесят лет, если филиал не разваливается, и деятельность его стабилизируется, на акцию устанавливается стабильный дивиденд в размере пяти процентов от её стоимости. Каждые последующие десять лет выплаты увеличиваются на один процент. Таким образом, ежегодные выплаты на сто пятидесятилетнюю акцию составляют стабильные пятнадцать процентов от её первоначальной номинальной стоимости. Я понятно излагаю свои мысли?
– Да.
– Ну и как?
– Что: как?
– Ты будешь покупать акции?
– Я?
– Лариса, ты не слушаешь меня! Старые акции почти никогда не продаются. Владеть ими выгоднее, чем перепродавать, но сейчас есть возможность приобрести такие акции. А, поскольку ты работаешь на фирму, то вполне естественно, если тебе, при покупке, будет оказано некоторое предпочтение перед остальными покупателями.
– Перед какими остальными?
– Перед теми, кто в фирме не работает.
– Понятно.
– Так ты хочешь купить акции? Я бы мог замолвить за тебя словечко…
– А сколько они стоят?
– Пакет – миллион.
– Нет, не буду. У меня нет миллиона.
– Скоро он у тебя будет. Смотри: можно договориться, чтобы оплата происходила в несколько этапов. Например, сейчас ты вносишь первый платёж в размере ста тысяч. Через три месяца, после окончания съёмок фильма, – платишь ещё триста. Тогда эти деньги у тебя будут. Итого, ты выплатила четыреста тысяч. Эти акции твои. Ты берёшь их, относишь в банк, где тебе, под них, дают ссуду на  десять лет на триста тысяч кредитов под десять процентов годовых. Эти деньги ты тоже отдаёшь за акции. Заметь, ты выплатила семьсот тысяч и у тебя есть свободные акции на триста тысяч. Ты опять несёшь их в банк и опять на тех же условиях получаешь кредит, но уже на двести тысяч. Повторив эту операцию ещё два раза, ты за неделю выплатишь недостающие тебе шестьсот тысяч кредитов. Итого, у тебя миллион!
– И долг на шестьсот тысяч плюс проценты.
– Ерунда. Ссуды ты взяла под десять процентов. Дивиденды по акциям с миллиона –  пятнадцать процентов. Чистая прибыль –  пять процентов в год или пятьдесят тысяч. Их ты пустишь на оплату долга…
– Нет, что-то тут не так. Если я взяла в долг шестьсот тысяч на десять лет, то ежегодно я должна буду выплачивать шестьдесят тысяч за долг и шестьдесят тысяч –  проценты по нему. Это – сто двадцать тысяч. Дивиденды же, по твоим словам, составляют сто пятьдесят тысяч?
– Да! У тебя ещё остаётся ежегодно тридцать тысяч!
– Это так, но есть ещё налоги. И, даже если они не превышают тридцати тысяч на миллион, мне надо будет на что-то жить эти десять лет?
– Будешь жить на свой заработок. Тебе неплохо платят!
– А если я не буду работать? Контракт заключён на строго определённый срок.
– Это твоя вина. Тебе предлагали долговременный контракт. Почему ты отказалась? Впрочем, ещё можно всё исправить. Ты не спеши с ответом, подумай. Если надумаешь, позвони, я зайду к тебе, и мы ещё раз всё обговорим…
Последние слова Франческо Лариса слышала, как во сне. Миллионное состояние, твёрдый доход через десять лет, – было от чего смутиться. Но, десять лет!  Десять лет, она будет связана финансовыми обязательствами, и не сможет произвольно потратить ни сантима. А как же Вик? Что будет с ним за эти десять лет?
– Не надо, –  медленно и раздельно произнесла она, глядя в пространство расширившимися от волнения глазами.
– Что: не надо? –  переспросил её парень.
– Я не буду покупать эти акции. Извини.
– Почему?
– У меня нет денег.
– Лариса, ты что? Абсолютно меня не слушала?!
– Прости, Франческо. Я выслушала тебя и очень внимательно, однако  твоё предложение неприемлемо для меня. На мои деньги у меня уже есть мои же планы. И менять их я не собираюсь. Не надо настаивать. Это бесполезно. Я благодарна вам за предложение, но принять его не могу. Кажется, так принято говорить в высшем  обществе?
– Лариса, пойми, такой шанс…
– Я поняла. Такой шанс выпадает только один раз в жизни. Но я повторяю: нет. И не надо хватать меня за руки. На нас и так уже все обращают внимание.
* * * * *
Франческо ввалился в её номер ночью. Пьяный, с охапкой цветов и какими-то коробками. Врубив на полную мощность освещение, он буквально швырнул цветы в, подскочившую от неожиданности и кутающуюся в одеяло, девушку. Розы, гвоздики, левкои, хризантемы и другие цветы, первоначально собранные в изящные букеты, сейчас, превратившись в обыкновенную охапку, рассыпались по тонкой, измятой ткани постельного белья.
– Вот! – с возмущением и обидой крикнул Франческо. – Гора цветов, море духов, груды сладостей! – Коробки и коробочки посыпались из его рук на кровать, разваливаясь и обнажая содержимое. Одна из коробок упала на пол. Смятые пирожные вывалились на ковёр, измазав его разноцветным кремом. По одеялу и простыни рассыпались шоколадные конфеты, зефир, сверкающие сахарными блёстками цукаты…
– Вот! Вот! Вот! А это…
Из очередной коробки посыпались сиреневые бумажки.
– Вот! Смотри! Вот! Миллион! Миллион!!! Я хочу тебя! Я! Габини! Не этот шут, Арунский! Я!!! Смотри, целый миллион! Ты ведь этого хотела? Этого! И я тоже хочу! Девочка, деточка, лапочка…
Он попытался рвануть к себе одеяло, сминая и сбрасывая на пол свои же дары. Пьян он был скотски. Лариса, без труда увернулась от его жадных и неуклюжих рук, успев подхватить с прикроватной тумбочки широкий, махровый, купальный халат. Франческо барахтался в её постели, путался в одеяле, среди цветов конфет и денег, будучи уже не в силах даже подняться.
Без спешки, Лариса покинула номер. Наглость человека слишком разозлила её. Она испугалась, что может сорваться и совершить что-то такое, о чём очень скоро сама же и пожалеет. Такой печальный опыт у Ларисы уже был. И ещё она возмутилась. Фабричная девчонка никак не ожидала столь хамского поступка от юноши из богатой, семьи.  Он же вёл себя просто как обыкновенный «боров»! Много денег, много наглости и никакого уважения к кому бы то ни было! И пьян! Пьян, как свинья. Грохнулся мордой в кровать и даже встать не смог. Да, да, именно «боров». Серж тогда очень верно обозвал эту породу двуногих.
Кипя от сдерживаемого возмущения, Лариса широкими шагами расхаживала по гостиничному коридору, не догадываясь даже, что выглядит сейчас невероятно скандально.
Разумеется, если судить здраво, в одежде её не было ничего непристойного. Длинный, до самого пола, плотно запахнутый, почти дважды обёрнутой вокруг её тела халат из пёстрой, махровой ткани «одевал» девушку плотнее самого скромного из её платьев или костюмов. Но в ночном коридоре фешенебельной гостиницы наряд её был неуместен и потому сразу привлёк к Ларисе внимание окружающих. К счастью, в столь позднее время их оказалось немного. Уже первый, встретившийся ей коридорный, поспешил сообщить об увиденном горничной и дежурному администратору.
Всё закончилось бы тихо и незаметно. Лариса была слишком взволнована, и мысль о том, как Франческо, пусть и, будучи постояльцем гостиницы, смог войти в чужой номер среди ночи, пока что её не настигла. Иное дело администратор. Он сразу почуял неладное и, отложив расследование на потом, поспешил, с профессиональным тактом, успокоить кипящую от возмущения клиентку, не дожидаясь, когда та начнёт задавать «неудобные» вопросы.
Шум утром поднял Франческо. Он, видите ли, не досчитался сколько-то там бумажек. Выслушивая его обвинения, Лариса разозлилась всерьёз. Ничего, кроме халата из своего номера она не брала. Остаток ночи – провела в ближайшем из свободных номеров. Там её устроила, с разрешения администратора, горничная. Теперь же эта пьяная свинья смеет обвинять её в воровстве! Не дослушав обвинения и до половины, она взорвалась: «Да пошёл ты! Скотина неумытая! Ты ввалился ко мне в спальню, осыпал деньгами и конфетами и полез ко мне в постель! Я была вынуждена покинуть свой номер, вынуждена ночью беспокоить нормальных людей, имевших полное право отдыхать. Почему я должна знать, куда делись твои деньги, если я даже не знаю, сколько их было?! Я их не брала! Обращайся хоть в суд к господу Богу! Я и там повторю тоже самое! Да ещё и добавлю во всеуслышанье о цели твоего ночного визита! Да, да, да! Я не желаю спать с тобой! Это не числится в списке моих служебных обязанностей! Мне плевать на твои похотливые желания! Плевать! Ясно? Свинья ты непотребная!»
Оглушённый её криком, Франческо то краснел, то бледнел, порываясь вставить слово, но Лариса умела ругаться и прервать себя не позволила. Когда же взбешённый парень замахнулся на неё, намереваясь ударить, – резко замолчала, подобралась, как зверь перед прыжком. Вдруг заробев, парень опустил руку, попятился и, отвернувшись, побрёл прочь, бормоча в пол голоса: «Вот психопатка!» «Сам псих»  – не осталась в долгу Лариса.
Она не преувеличила. Действительно, как иначе можно назвать человека, затеявшего скандал утром, в фойе престижной гостиницы, возле лифта, на глазах изнывающих от безделья и в ожидании сенсации репортёров? Неужели парень настолько обнаглел от вседозволенности, что забыл о возможных последствиях?
И последствия не заставили себя ждать. Газету, состоящую из одних фотографий, с короткими подписями – комментариями к ним, Ларисе принесли два часа спустя, прямо на съёмочную площадку. Между дублями, артисты и рабочие при площадке передавали друг другу разрозненный, пёстрый листы, смакуя подробности. Ажиотаж объяснялся просто: фильма ещё нет, а скандал вокруг него уже наличествует. Прекрасное предзнаменование! К концу рабочего дня на площадку принесли ещё одну газету. Вечернюю. В ней фотографии перемежались большими кусками текста, освещавшего не только и не столько утреннее событие, столько так сказать «предысторию» превращения никому не известной беглянки с режимной планеты конфедерации, подружки контрабандиста, в, возможно, популярную и известную киноактрису. Одна из этих фотографий заставила девушку вздрогнуть, но тревога оказалась напрасной. Присмотревшись, Лариса увидела, что изображён на ней всё-таки не контрабандист Жерар Босх, а загримированный под него Франческо. Осторожный бродяга сумел нигде не оставить следов и Лариса,  немало знавшая об этом человеке, искренне порадовалась такой ловкости и предусмотрительности. А приключения продолжались.
Во-первых, вечером до гостиницы она доехала на такси под охраной Вильгельма. Его защита оказалась девушке весьма кстати. Сама бы она, просто не пробилась через толпу репортёров, заполнивших узкую щель между дверьми киностудии и дверцами заранее заказанной машины. Арунский отработал ситуацию с блеском и профессионализмом настоящей звезды. На ходу парируя ответом вопрос очередного искателя интервью, он ловким движением оттирал его в сторону и, продвинувшись на шаг, отвечал следующему. При этом мужчина успевал улыбаться и ловить в наивыгоднейшем для себя ракурсе, яркие вспышки направленных на него и Ларису объективов. Ситуация повторилась и при переходе из такси в гостиницу. В самой гостинице Ларису тоже ждали журналисты. Работать с ними девушке пришлось уже самой. Четыре беседы с четырьмя репортёрами по очереди, заняли весь вечер. Журналисты расспрашивали её обо всём подряд: об отношениях с коллегами, о взглядах на моду, на известных людей, на… на всё, чем могут заинтересоваться любители светских и полу светских сплетен – главные читатели жёлтой прессы. Между безобидными вопросами, разумеется, проскакивали и «неудобные», касавшиеся главным образом, прошлого интервьюируемой. Но Ларису и это не смущало. Интервью такого вида были ей не в новинку, подходящий вариант «своей» биографии она выучила накрепко и потому ни разу не сбилась.
Утром к машине такси через толпу репортёров Лору провели охранники отеля, у дверей студии встретила местная охрана. С единственным в это утро журналистом она беседовала в одном из кабинетов. На обычное интервью эта беседа совсем не походила. Журналист говорил, девушка слушала. Предположение о том, что даже из глупейшего скандала создатели фильма попытаются извлечь выгоду, оказалось верным.  Инструкции  журналиста-профессионала пришлись на редкость ко времени.
Репортёр еженедельного журнального сборника «Всё о кино», представившийся просто Карлом. Он досконально разобрал все её недавние интервью, все вчерашние ответы-реплики Вильгельма, все статьи, предшествовавшие им. Вывод, его, впрочем, были скорее положительным. Вопреки своей неопытности, восемнадцатилетняя девушка сумела ускользнуть от всех, расставленных по её душу ловушек. Оставалось лишь немного подкорректировать некоторые мелочи.
– По распоряжению руководства, с этого дня и до выхода фильма на экраны – я твой консультант по связям с прессой, – уточнил мужчина свой последний, слишком уж расплывчатый для его слушательницы, вывод. – Распространятся тебе обо мне, конечно, не следует. Работать будем здесь, в этом кабинете. Каждый вечер, перед тем как вернуться в гостиницу, ты будешь заходить в это помещение, и получать мои инструкции на вечер. По утрам, пока я не просмотрю прессу, и не проинструктирую тебя, никаких интервью! Об этом позаботится охрана отеля. Тебе всё понятно?
– Всё.
– Теперь второй вопрос: Арунский. Он, конечно, поступил очень благородно, прикрыв тебя вчера, но больше такого повторятся не должно. С сегодняшнего дня на съёмочной площадке тебя опекает женщина: Анна Болерн. С этой минуты, любую прогулку вне гостиницы ты должна согласовывать с ней. Даже, если тебе вздумается посетить вечером ресторан, ты можешь сделать это только с её согласия и в её сопровождении. Это распоряжение свыше, – добавил он с внушительным почтением, когда на лице его собеседницы отразилось недовольство. – Ты всё поняла.
– Всё, –  ответила Лариса, привычно сминая взбунтовавшееся было самолюбие, и, подумав мгновение, добавила. – Работа есть работа.
Работа есть работа. Сентенцию эту подтверждало всё. И охлаждение Вильгельма, и неожиданная приветливость первой актрисы фильма Анны Болерн, и поведение Франческо. Ещё вчера юноша покинул свой номер в гостинице. На съёмочной площадке он появлялся только ко времени съёмки «его» кадров и, покончив с работой, мгновенно исчезал.
Съёмки закончились в срок. Фильм тут же вышел на экранах дорогих кинотеатров, и пошёл в продажу на кассетах для индивидуального просмотра. Через месяц – другой, он появится в большом прокате и, никак не меньше чем через пол года, уже как фон для рекламных роликов, пройдёт по всем телеканалам по очереди.
Небрежно раскинувшись на смятой постели, медленно проговаривая вслух каждое слово, Лариса читала статью за статьёй, отзыв за отзывом. На столике возле кровати стояли чашки с шоколадом и из-под шоколада. Тут же, в раскрытой, полу пустой коробке лежали  крошечные пирожные ассорти, похожие на прихотливые кружевные цветы с нежным кремом. Отросшие волосы девушки разметались по подушке, радужным ореолом окружая самодовольное, счастливое личико. Ёе декламацию прервал негромкий стук в дверь. Лора приподняла голову, спросила: «Кто там?» «Позвольте войти, синьорина» – услышала она голос горничной.
Переменив небрежную позу и поспешно прикрыв одеялом, просвечивающее сквозь кружево ночной сорочки, тело, девушка разрешила: «Войдите, пожалуйста». Часы показывали двенадцать дня, но сегодня она вообще не будет вставать. Не будет и всё! Она будет весь день валяться в постели, пить шоколад, есть пирожные и читать хвалебные статьи в свою честь. Вот так! В конце концов, день рожденья случается не каждую неделю, а девятнадцать лет исполняется всего лишь раз в жизни. А, если учесть, что это её первый свободный день, так не значит ли это, что она просто обязана провести его в полное своё удовольствие?
Горничная собрала пустые, грязные чашки, пустые коробочки из-под пирожных, протёрла, точнее, смахнула пыль на самых видных местах, вежливо поинтересовалась: «Как себя чувствует синьорина. Не нужно ли ей что-нибудь?» Лариса поняла её недоумение, пояснила, что чувствует себя очень хорошо, что абсолютно здорова и попросила женщину заказать ей в ресторане чай и горячие бутерброды. Извинившись, она добавила: «… я так устала за три месяца непрерывной работы без выходных, что сегодня просто не в силах  не то что встать, но даже поднять телефонную трубку».
Впрочем, как ни ничтожны были желания девушки, но и им, увы, не суждено было исполниться. Без четверти три, не стучась, не спрашивая позволения, в номер вошёл Франческо. Как-то по особому вызывающе, он оглядел царящий в спальне беспорядок и, не поздоровавшись, заговорил:
– Звезда кино и модельного бизнеса  в интимной обстановке знакомится с отзывами прессы, о её последней роли. Пресса, разумеется, специально подобрана горячими поклонниками таланта юной красавицы. Количество поклонников: один.
– Шёл бы ты отсюда. Или до сих пор свои деньги найти надеешься? – попыталась оборвать парня Лариса, но Франческо продолжал «острить»:
– Какая же ты дура! Снялась в полнометражном рекламном ролике на полтора часа и теперь числишь себя среди гениев. Да все эти отзывы, которыми ты наслаждаешься здесь, – льстивая пачкотня продажных писак, труд которых оплачен  ювелирной корпорацией, заинтересованной в хорошем сбыте своего товара. Конечно, ты можешь, сказать, что в этом ролике снимался и я, но я –                другое дело. Так я заработал свой миллион и теперь вложу его в бизнес. Да в бизнес. Года не пройдёт, я со снисходительной улыбкой буду вспоминать об этом «грешке молодости». А вот ты испортила свою карьеру, даже не начав её. Даже не начав! Твой краткосрочный контракт с фирмой заканчивается сегодня. На твоём счету в банке четыреста тысяч. Так вот: будь уверенна, ни одна фирма тебя в свой штат на приличную должность не возьмёт. Это я тебе обещаю. Ни одна! Можешь выходить замуж за добродетельного водопроводчика, можешь мыть тарелки и рюмки в какой-нибудь забегаловке, можешь вкалывать на грязной фабрике. У нас свободное общество, синьорина Лариса! Абсолютно свободное! И ты свой выбор сделала!
– Пошёл вон, – процедила Лариса, но Франческо её слова обрадовали ещё больше:
– Так, так, я уйду. Мне здесь нечего больше делать. А вот журнальчик я тебе оставлю. Прочти на досуге. По крайней мере, будешь знать правду о себе и своих успехах. Статью написал известный кинорежиссёр, Он беспристрастен. Так, например, он не отрицает, что тебе в немалой степени присущ «артистизм молодости». Да, да, он беспристрастен, ни чета тем лакеям от кинокритики. Читаем, например: «… характерную роль служанки в фильме сыграла  юная манекенщица Лариса Хименес, до недавнего времени известная лишь по фотографиям в рекламных журналах… – или вот, дальше – броская, внешность и вульгарные манеры исполнительницы, как нельзя лучше совпадают с типажом данной роли. Как манекенщица, дебютантка умеет носить украшения, умеет показать товар лицом, а в сцене погони даже демонстрирует некоторые актёрские способности. Впрочем, последнее, скорее следует отнести к мастерству режиссёра, прославившегося своим умением обыгрывать самые незначительный детали и вытаскивать самых никудышных исполнителей…» – Вот так. Кстати, Мартин действительно гений. Но тебе, после такой статьи, места в кино больше нет. И в фирме, после того скандала, который ты мне закатила, тоже! Журнал я оставляю. Почитай на досуге. У тебя его теперь будет много!»
Самым правильным было бы запустить ухмыляющемуся парню в лицо тем самым журналом, который он так небрежно бросил ей на кровать. К сожалению, хорошее воспитание имеет свои издержки. Лариса сдержалась. Более того, подталкиваемая любопытством, она взяла журнал, как только за Франческо закрылась дверь, и, прочла статью.