В сумасшедшем доме

Между прочим, друзья, в сумасшедшем доме в этот раз было не очень интересно.
Конечно, там всё еще был Бинни со своими невидимыми рыбками. Был Волемир – блестящий выпускник физико-математического факультета, много лет стремившийся с помощью статистических моделей доказать, что все языки мира произошли от современного ирландского. Был Лебедёнок…
А вот Эдгар выписался: после той пренеприятной разборки с санитаром у него в мозгах что-то заклинило, он бросил свои милые фантазии о кровяных деревцах, прорастающих из стены, и забрал себе в голову глупейший бред о том, что таблетки и уколы якобы принесут ему какое-то исцеление. Ну, я пожимаю плечами. С таким же успехом он мог бы жевать мел и бумагу и верить, что эта нелепая процедура поможет ему избавиться от якобы растущей у него третьей руки… Теперь он работает в так называемом «агентстве»; его служба заключается в том, чтобы 8 часов в день скрывать от начальника то, чем он на самом деле занимается. Его родные почему-то гордятся этим, а он сам считает общенье с нами позором.
То Эдгар… Да, и Эдмонда тоже нет. Но по другой причине: он покончил с собой, когда наша рыжая санитарка с картофельным носом хотела заставить его застелить кровать. Теперь и кровати той нет – ее вместе с обрывком веревки снесли на свалку; и санитарка уволилась. Теперь пришел новый санитар – эдакий Мистер Андалузия, стройный и румяный. Говорят, он долго жил на Востоке; а там ведь к сумасшедшим относятся совсем по-другому…
А еще я, оказывается, пропустил много интересного. Пока меня не было, в соседнюю палату привозили молодого парнишку. Он брыкался и кричал, разбил ногой стекло в кабинете. Он сетовал, что никто не хочет соглашаться с его разоблачительной догадкой. Он открыл, что никаких иностранных языков нет: это просто набор непонятных слов и странных грамматических правил, которые выдумали учителя, чтобы иметь лишний повод выгонять учеников из переполненных школ. Сам он сперва учил в школе английский, потом немецкий. Между ними, утверждал он, нет абсолютно никой разницы; невозможно, мол, отличать так называемые «иностранные языки» один от другого, если и то, и то непонятно, и то, и то не по-нашему. Здоровый человек, уверял он, и не станет изъясняться на такой ерунде вместо нормального человеческого языка. Недаром у людей, увлеченных изучением так называемых «языков», всегда такой безумный вид: надо быть совсем невменяемым, чтобы мечтать в совершенстве овладеть этой лабудой; они портят себе мозги и разрушают здоровье. Да, «иностранные языки» - это же секретное психологическое оружие, это же диверсия, это всемирный заговор против нас! Так называемые «иностранцы» в своем кругу наверняка говорят так же понятно, как мы, но стоит нам подойти к ним с серьезной целью, например, узнать дорогу или попросить взаймы, как они быстро переключаются на нечленораздельное бормотание…
Жалко, что паренек не встретился с Волемиром. Тот живо объяснил бы ему всё про ирландский язык.


Сказать по правде, в прошлый раз мне пришлось очень долго вписываться в этот коллектив. Ведь я не обладаю и десятой долей всех их талантов. Я лишен дара видеть несуществующее, - как Бинни; я не знаю высшей математики, - как Волемир; в моей душе не бьётся поэтическая жилка, - как у Эдгара. (Вот зачем он только согласился на эту должность, где приходится заниматься работой для умственно отсталых? А родня почему-то гордится им за это). Даже до фантасмагоричной теории неизвестного парня об иностранных языках я бы ни в жизнь не додумался. Я попал в эту компанию, в общем, случайно. Всё началось с того, что я сказал своему начальнику, что у членов правительства фаллосы ничем не отличаются от фаллосов обычных людей. Через некоторое время после этого меня стали таскать по кабинетам и задавать глупые вопросы. Первые 2 часа было забавно, а потом я рассердился и воскликнул: «Что вы меня, за дурака держите!» А они только этого и ждали: увидев, что я потерял терпение, что-то радостно черканули в своих блокнотах. А потом меня втолкнули сюда.  А тут я уже пережил так много, что воспоминаний хватило бы на целую книгу.
Эх, жалко, что Эдмонд умер! Вот уж было, с кем поговорить о книгах! Он сам писал стихи. «Настоящая литература, - говорил он, - всегда должна быть скучной. Стихи просто обязаны представлять из себя торжественную тягомотину, только тогда их воспримут всерьёз. В школах висят портреты только скучных писателей, а тех, кто писал увлекательно, там не уважают, говорят, это чепуха». Он переживал, что не может писать скучно. Когда меня в первый раз выписывали, он сказал: «Знаешь, я совсем запутался, как надо, как не надо, поэтому я лучше вовсе ничего не буду писать, оставлю чистый лист бумаги с заголовком «Стихотворение», а другие пусть сами решают, скучно им или интересно!» Вот видите, какие важные вещи его занимали, - а санитарка к такому человеку привязалась с этой несчастной постелью…


Что греха таить, в начале я не видел талантов своих новых приятелей. Я презирал их. Мне казалось, что я один – великомученик и страдаю незаслуженно, а они все – неполноценные. Когда Лебедёнок в первый день подбежал ко мне и стал показывать на своей руке невидимое кольцо, я, признаться, закатал ему в ухо. И только потом мне стало стыдно. Какая беда, что мальчик хвастается перед другими несуществующими ценностями: включите перед парламентскими выборами любой телеканал, там вам будет всё то же самое!
Мне пришлось много перестрадать, чтобы увидеть в мыслях и поступках своих товарищей глубокую внутреннюю логичность. Например, сейчас я узнал важную подробность об этом пареньке, который был против иностранных языков. Оказывается, его привезли из какого-то глухого посёлка, где была только одна школа; молоденькая учительница английского сбежала из этого захолустья, а на ее место нашли старуху, которая худо-бедно помнила немецкий язык и презирала заграницу. В посёлке не было ни иностранцев, ни зарубежных книжек и газет. Зато там текла полноводная река с жирными рыбами, уникальными растениями и земноводными, - но реку в школе почему-то не изучали.
Видите: в этом происшествии с пареньком всё ясно, и все причинно-следственные связи на месте. Я их хорошо вижу. Зато в обычном мире, за пределами сумасшедшего дома, я совсем разучился видеть причинно-следственные связи, эти канаты, удерживающие потрепанный парус мироздания… А может, их там и не было никогда?
Сюда доходят слухи о каких-то грядущих реформах системы здравоохранения, в частности, психиатрии. Говорят (лично я не верю!), что после  этих реформ у нас отнимут наши причинно-следственные связи, и тогда утверждение «У членов правительства фаллос такой же, как и у других людей» будет невозможно обосновать логически… Видимо, этого они и добиваются.
Кстати, вы знаете, за что меня отправили сюда во второй раз? Я сказал прилюдно в национальном банке, что ненавижу деньги.


                21 ноября 2008, Москва