Грех

Соблазн


Отпущение грехов – не самое сложное дело.
Привычные слова слетают с губ удивительно равнодушно, без запинок, как это было когда-то в начале.
Легкий и быстрый перекрёст изуродованными пальцами над склоненной головой, и молодой парень с благодарным кивком и расправленными плечами спешит прочь.
Прочь из импровизированной церквушки.
Прочь от Дарена Ротса, капитана Первого Космического Подотдела группы А.
И капеллана по совместительству.
Одного из немногих, из тех, кто еще сохранил в себе крепость духа для того, чтобы взирать на совсем юных ребят.
Видеть в их глазах десятки смертей и кровь.
И искренне прощать их за все совершенное.
Нередко к Дарену приходили исповедаться.
Теперь он уже куда спокойнее воспринимал искренние слезы и нередко даже рыдания, рвущиеся порой из самых центров истерзанных душ.
Раньше слишком близко к сердцу принимал.
Раньше.
Когда самому было еще всего лишь лет двадцать.
А не тридцать пять, как сейчас.
Раньше.
Когда душа стремилась нести свет и очищение людям, которые в этом нуждались.
А не загнивала в собственной беспомощности, как теперь.
Раньше.
Когда люди были менее ожесточенными сердцем.
А не беспощадными по отношению даже к маленьким детям.
Когда-то все было куда проще.
Когда-то приоритеты жизненные были расставлены иначе.
Когда-то святым долгом была жизнь.
Жизнь и вера – единственные связующие с прошлым ниточки.
Да и те – слишком хрупкие, чтобы служить надежным якорем.
А теперь Дарен, когда-то выделяющийся среди прочих как яркая и лучистая своим теплом звезда, стал простым человеком с усталым взглядом.
Слишком много крови-боли-страданий на его долю выпало.
Но мужчина не жаловался.
Ему нельзя было жаловаться.
Жаловались ему.
А капеллан оставался невольным психологом и свидетелем за бортом чужих жизней.
Не было тех, кто готов был выслушать.
Никогда и нигде.
Им это просто было не нужно.
Мужчина собирался уже уйти в свою каморку, когда к нему кто-то робко постучался. Дарен устал, действительно устал, но не в его правилах было отказывать кому-то в приеме.
Выкладываясь на полную, он старался забыть о собственных проблемах.
О том, что до сих пор не нашел себе постоянного места для обитания, предпочитая спокойным мирам кровавые ландшафты.
Словно лишь в таких удавалось находить успокоение.
Среди бесконечных войн, смуты, раздоров и мятежей.
Когда к нему толпой стремились простые парни с Земли, Ваэлы и Мереса.
Люди и гуманоиды.
Капеллан всех принимал.
И сейчас без промедлений открыл дверь, впуская в теплое помещение невысокого паренька в плаще, наброшенном на обычную полетную форму, а заодно и пронизывающий до костей ветер.
На этой планете погода всегда была неуютной.
Даже для Ротса, который в бытность свою помощником командира десантного отряда испытал на себе, кажется, все температурные режимы.
А своему позднему гостю предложил пройти в помещение, рассматривая его и отмечая несколько нехарактерные для обычного человека черты: слишком тонкий нос и отливающие синевой губы, растрепанные от ветра пестрые волосы и оранжеватые у самого зрачка глаза.
Но сам священник не придавал расе никакого значения.
Для него все были равны.
Вне зависимости от расы и бывших пререканий между людьми.
Хотя, ему самому было фактически все равно.
А потому он сам осведомился, что хотел от него парень, без явной настойчивости и любопытства, а именно так, как и должен был говорить – мягко и сочувственно.
Паренек повел себя неожиданно странно, смущенно опустил глаза и попросил исповедоваться.
Причем не в количестве убитых или проведенных операций, а в том, что на сердце лежало.
Дарена это уже немного заинтересовало, потому что обычно изливать душу ходили к фактически его коллеге – психологу и психиатру местного разлива одновременно.
К Эшли Джил.
А тут такое, и к нему... словно эта любовь, терзающая парня – страшный грех, который никому, кроме него самого, не открыть.

- Я люблю мужчину... – такими словами начал свое повествование Велиос, как он сам представился.

Капеллан слушал, и с каждым предложением сердце подневольно сжималось от какой-то тянущей боли за этого паренька.
Казалось почему-то, что эти слова затягивали в омут, тащили под лед, да так, что перед глазами мутнело.
Казалось, что этот мужчина – он сам и еще тысячи мужчин в мире.
От какого-то странного оцепенения Дарен очнулся лишь тогда, когда холодные пальцы с полупрозрачными ногтями скользнули по его руке, гладя грубоватую мужскую ладонь. Когда удивительные глаза, напоминающие всполохи пламени, оказались совсем близко, а губы шепнули:

- Вы не поняли?.. этот человек – Вы... и эта любовь – мой самый страшный грех. Вы – мое самое страшное желание и самое бесстыдное... – все время, пока парень говорил, он не отпускал теплых пальцев шокированного священника, гладя их и не отводя взгляда, полного
какой-то болезненной искренности.

А слова все никак не хотели прозвучать.
Жестокое «ты не в того влюбился, мальчик» никак не шло на язык.
Это казалось страшным даже для самого себя, вот так вот отвергнуть искреннюю и чистую душу.
Капеллан даже не задумывался, сколько Велиосу на самом деле лет, и чист ли он морально.
Он просто не стал отстраняться, когда тот потянулся, прижимаясь всем телом и на мгновение касаясь обветренных и сухих губ.
Просто прикрыл глаза.
Просто сам подался навстречу, поддаваясь этой ласке.
А потом резко оттолкнул парня от себя, осознавая, что же делает.
А потом зло прошипел, глядя в наглые глаза, наполняющиеся растерянностью и обидой:

- Убирайся.

А потом молился на коленях перед последней свечкой у алтаря, глотая отчего-то особенно горькие слезы.
А перед внутренним взглядом все равно стояло лицо этого самого мальчишки.
Черт бы его побрал с его бесовскими глазами.
Черт бы побрал его самого с упрямым желанием оказаться именно на этой планете, а не на множестве иных.
Потому что теперь это признание камнем лежало на сердце.
А поцелуй огнем выжигал губы и душу.
- Господи, спаси от соблазна...


Прегрешение


«Господи, спаси от соблазна».
Теперь это стало чуть ли не каждодневным напутствием самому себе для капеллана Дарена Ротса.
Проклятые бесовские оранжевые глаза никак не выходили из памяти.
Обычные молитвы стали приедаться, вызывая чуть ли не оскомину.
Все шло не так, как всегда.
Все было слишком странным, чтобы быть.
Чтобы быть реальным.
Словно появление этого Велиоса стало очередным испытанием свыше.
Очередной ступенью на пути к полному очищению.
Очередной преградой, способной поставить крест на и без того не слишком безгрешной душе священника и его надежде на легкую смерть.
Он не боялся умирать, но и не мечтал о кончине.
Он старался жить так, как выходило.
А его персональное искушение виделось мужчине в каждой худенькой фигуре в плаще.
Поцелуй огнем горел на губах, заставляя порой румянец на щеках вспыхивать лихорадочно, внося в уставший взгляд зеленых глаз какую-то долю безумия.
Дарен самого себя мог с легкостью назвать уже одержимым.
Одержимым этим инопланетянином.
Одержимым им целиком.
Просто одержимым.
Без цели и следствия.
Без надежды на прощение.
Порой священнику казалось, что стоит лишь позвать, и тот появится.
Что он простит и вновь одарит поцелуем, который окончательно увлечет мужчину в бездну грехов и разврата.
Таких, как он боялся себе признаться, желанных и томительных.
Дарен знал о плотском влечении все.
Из Библии, из уст тех, кто приходил к нему исповедаться, плюс из греховных книг, которые капеллан изымал у своих в прошлом подчиненных, а теперь – слушателей.
Он специально мучил себя, вчитываясь в строчки и представляя все как наяву.
Изматывал.
Проверял крепость данного некогда обета.
А теперь его вера пошатнулась.
А теперь он готов был нарушить обет лишь затем, чтобы почувствовать сладковатый привкус плотных, но вместе с тем податливых и мягких губ.
А теперь его не оставляла уверенность в собственном безумстве.
Священник готов был поклясться, что за ним следят.
Наблюдают за каждым действием.
За каждым сдержанным движением.
Утыкаются взглядом между лопаток, когда он встает на колени перед алтарем.
Беззлобно усмехаются, когда он оборачивается и пытается найти это существо.
Обласкивают каждый изгиб тела, когда он раздевается и идет в душ перед сном.
Дарен готов был вслух признаться в том, что вожделение к этому существу – его мания.
Иначе и не сказать, пожалуй.

- Велиос, мой Велиос, что же ты со мной творишь... – имя ненавистного, но вместе с тем и желанного парня, так и рвалось с искусанных и потрескавшихся губ.

А по плечам, дрожавшим от холодного ветра, словно издеваясь, скользила невидимая ладонь.
Лаская.
Царапая.
Гладя.
Заставляя до дрожи беспомощно вскидывать голову, слепо вглядываясь в неожиданную черноту.
Словно свет от пламени свечей вдруг помутнел и ушел на дальний план, заслоненный чем-то более мрачным.
Менее осязаемым.
Порочным.
Откровенным.
Что до боли нежно проводило пальцами по лицу священника, прикрывшего глаза и доверившегося этому дьявольскому созданию.
А потом – как тычок под ребра, и не смотреть нет больше сил.
А потом – словно свет, заливший все вокруг и ослепивший на доли секунды.
И темная фигура перед глазами – не иллюзия, а реальность.
Восхитительная, но вместе с тем и ужасающая.
И пальцы на щеке – не фантазия, а то самое, о чем мужчина мечтал.
И взгляд оранжевых глаз кажется почти ласковым и теплым, если бы не был таким острым, ищущим и... умоляющим.
Да, в нем отчетливо чувствуется мольба.
Надежда на то, что в этот раз капеллан не оттолкнет, не кинет в лицо грубых слов.
И Дарен не может оттолкнуть это прекрасное и соблазнительное существо.
Не может противиться его тихому и почти осязаемому зову.
И потому, только лишь потому тянет руки к хрупкой фигуре, так и оставаясь стоять на коленях.
И уткнуться лицом в живот кажется почти правильным и естественным, а рука в волосах настолько... правильна, что священник коротко выдыхает, поднимаясь на ноги и притягивая парня ближе.
И целует, с трепетом, нежностью и плохо скрытой болью касаясь мягких губ, которые пахнут апельсинами и карамелью.
Мужчина почти забыл, какова она на вкус...
И теперь снова и снова проводит по губам языком, буквально задыхаясь от всех нахлынувших эмоций.
Ощутимо вздрагивает, чувствуя на своей спине прикосновения холодных пальцев, которые скользят вниз, оттягивая пояс брюк.
А потом неуловимо быстро перемещаются на живот, подцепляя пуговицу и буквально выдергивая ее из петли.
Обнаженными они остаются слишком быстро, и Дарен невольно радуется.
Чересчур уж неловко ему за свое смущение и неловкость.
Но обнаженное тело под руками гибкое, горячее, а возбужденный член совершенно однозначно прижимается к бедру.
И очередной поцелуй кружит голову.
Капеллану кажется, что он попал в Рай.
И влажное чмокание чужих губ на его члене заставляет негромко стонать.
В эти моменты он теряет всю свою обычную властность и уверенность, позволяя творить с собой все, чего только парень захочет.
Пусть даже это и станет каким-то произволом.
Потому мужчина и не стал сопротивляться, когда его уложили на спину на мягкий диван и снова поцеловали.
Он мог только, приподнявшись на локтях, наблюдать, как скользят, растягивая, пальцы в теле Велиоса.
Как тот жмурится от боли, прикусывая губы.
Как подрагивают от едва сдерживаемого напряжения плечи.
Насколько прерывистым оказывается вымученный стон, когда, принимая в себя член Дарена, парень поскальзывается и с размаху опускается до основания.
Капеллан не смог его не обнять, целуя в висок и шепотом уверяя, что все будет хорошо.
Он был предельно нежен.
Ласков.
Терпелив.
Он медленно толкался во все же слегка напряженное тело, такое соблазнительное и открытое, несмотря ни на что.
Скользил губами по тонкой шее и прихватывал кожу на ней, оставляя темные засосы.
Священник забыл о собственном смущении, становясь невольно столь раскованным, что в обычное время точно бы краснел, опускал глаза и вел себя как невинная дева.
Не сейчас.
Не с ним.
Не...

- Велиос-с... – забывшись, шептал мужчина, выцеловывая на щеке раскинувшегося под ним парня сердечко.

Забывшись и делая более резкие движения.
Забывшись и вбиваясь в тело под собой.
Забывшись и...
Опомнившись после оргазма.
Когда недвусмысленно испачканный живот Велиоса – прямое подтверждение того, что тому было хорошо.
Когда счастливый блеск в ярких глазах – не иллюзия, а реальность.
Когда можно поцеловать это хрупкое создание в синеватые губы.
Обнять.
Прижать.
Накрыть собой, загораживая от сквозняка.
Любить, нежничать, мурлыкать что-то на ухо.
И получать невесомую ласку – снова пальцы в волосах – в ответ.
Дарен чувствовал себя абсолютно счастливым, и об этом тихо сообщил вслух.
И ответ:

- Я люблю Вас... тебя... – неожиданностью не стал.

Скорее, приятным бонусом.
Даже тяжесть на сердце, терзающая все предыдущие дни, исчезла.
Словно и не согрешил.
Словно совершил то, что Богу было угодно.
Даже умиротворение какое-то пришло, позволившее осторожно ответить после казавшегося вечностью молчания:

- Я не прогоню тебя... будь со мной...