Житие3 в стреляющей глуши - страшное нечто... 32

-Понял.

-Хочешь такое?

Помедлив, Васька ответил:

-Конечно нет. Кто же хочет...

-Отвечать только "да" или "нет", сука! Так вот, последний раз тебя спрашиваю, кто тебя заслал к нам?

-Да наши...

-Какие наши?

-Наши это Центр...

В следующий момент его переломило пополам. Пронзила острая режущая боль в районе почки... Ноги сложились сами собой и он встал на колени, едва успел операться пальцами рук о землю. Она показалась ему мягкой и влажной; травинки, мягкие, даже шелковистые, приятно шекатали руки, будто обадривали и давали новые силы.

-Кто-о-о те-е-ебя заве-е-ербовал, паскуда?! Отвечай?!

-Тише ты, весь лес разбудешь...

Новая боль в районе копчика поразила его до мозга. Он как в клубящемся тумане завалился на левый бок. В мозгу ожили сталинградские воспоминани-картинки  - обмороженные пленные в серо-голубом трепье, в рваныех одеялах, с почерневшими от голода и морозной гангрены лицами, подбитые танки и бронетранспортёры с налипшим снегом, предсмертная улыбка Люды...

-Я завербовал Онищенко... - сказал он первое, пришедшее на ум.

И стал приподниматься на колени, когда его поразил удар в правую почку. Били носком сапога, били расчётливо и умело - с оттягом и на выдохе... Мозг пронзила целая серия маленьких белых молний с зазубренными краями. Тогда ему наподдали основательно - деревянным прикладом ППШ, по лопатке.Но уже вполсилы, чтобы ничего не выбить и ничего не словать.

Это радует, мелькнуло спасительная мысль в замутьнённом сознании Васьки. Значится убивать не будут. Значится творят самодеятельность - язви их душу...

-Говори, паскуда, кто тебя завербовал - не то, на хрен убъю?!!

-Дядя Вася и дядя Федя... - пробормотал он неживыми губами.  - И тётя Глаша впридачу... а Онищенко тут ни при чём - он в подсолнухе схоронился и носа ни казал...

-Я тебе сщас все почки, сука, отобъю!!! Если будешь дурить... Говори - в последний раз!

Васька что-то слышал и что-то лепетал, стараясь усилием воли не касаться ничего, что было связано с заданием Центра. Он даже упомянул про люду и Гранатулова. Когда его ударили ещё и ещё по спине, а затем (он свёл колени с головой, обхватившись руками)точно по хребту - снова провалился в бездонный, с мерщающими точками в конце, чёрный колодезь...

-...Кто такой Ставински? - почти ласково и почти над ухом прошептал знакомый голос сквозь сизую тьму.

-Это Тимурбеков, снайпер, он с ним вместе... Они вместе со мной в Сталинграде...

-Бздишь, сука! Снова бздишь... Отвечай, не то забъю до смерти! И родителей своих не увидешь, и девушка... будут плакаться все вместе в платочек - будут мучиться и страдать...

-Мучиться и страдать - одно и то же... Родители это - дядя Вася и дядя Федя. Они сидят в Устькумлаге, на особом режиме, на Колыме.

-Ах ты, паскуда грёбанная! Заговоришь...

По нему стали опять молотить - он даже не чувствовал боли. Затем - был обвал в ледяное и мокрое. Его корёжило от холода, сотрясало мелкой дрожью. Одежда липла к телу и неприятно скользила, будто являлась сменной кожей - готовой вот-вот отпасть...

-Вста-а-авай, проклятьем заклеймённый... - Ваське показалось, что он кричит, но он шептал это так громко, как только мог: - Весь мир, голодных и рабов... первый сокол Ленин, второй сокол Сталин... товарищ Сталин, я жизнь за вас готов отдать... Этому херу Гитлеру одна дорога - к дяде Васе и дяде Феде, на кичу, к параше... Что б его там петушили до второго пришествия...

-Ты что, сидел там, говори?

-Нет, щи хлебал и чинарики пускал...

-Жить хочешь?

-Да-а-а... - Ваську снова отбросила в бездонную мерцающую тьму.Будто он угодил в безонную трубу со звенящими, будто из тонкого чёрного листа, металлическими стенками...

Он пришёл в себя в той же землянке, на хвойном полу из брёвен. Тело гудело и болело, покрытое ссадинами и синяками. О том, чтобы подняться без посторонней помощи и речи не могло быть. Об этом можно было сладко  мечтать - так, во всяком случае, казалось... "..Слышишь, Вася, а подняться надо, - сказал он себе, ворочая набухшим влажным языком с привкусом горького и солёного. - Точно коты в рот нагадили... Нет, вроде... не опускали точно... Подняться надо! Ну-ка, айн, цвай, драй..."

В следующий момент он набрал в лёгкие воздух (грудь он защищал, к счастью не отбили лёгкие). Затем на выдохе - сделал мягкий перекат на другой бок. Скрипнул зубами... Когда утихла по всему телу ноющая боль и перестало стучать в висках, снова облегчённо вздохнул. Ф-у-уф, пронесло... Ничего, могло быть и хуже. осторожно согнул пока ещё не вполне послушные руки, размял ноги. Да, когда этот лысый хер у меня над ухом согнулся, что бю про Ставински спросить - вполне можно было ему пальцем в глаз... Но нет, этому нас точно не учили! Нет, правильно, что не выбил, не покалечил. Моя сила - в выдержке, его слабость - в жестокости. Он этим только отдаёт мне силы, я их у него щзабрал немеренно. Теперь расходую по полной - только надо в нужное их расходовать... Не подпитывать свою злобу. А она у меня есть, ещё какая.

Он попытался привстать - удалось лишь ненамного поднять тело, чтобы снова рухнуть на брёвна. Ага, не сделал вдох-выдох... Сплюнул изо рта едкую хвою, снова сделал усилие - на этот раз правильно. Теперь удалось на карачках доползти до стены и опереться и полушария бревен.

"Ну и сука же ты, гладкая и правильная, - мысленно сказал он особисту, представляя его образ. - Ох и доберусь же я до тебя, паскудятина..."

-Эй, прошептал он едва слышное: - Воды дайте...