В небе на войне каждый день подвиг

(по воспоминаниям лётчика-истребителя Дубровского Владимира Николаевича)

Дубровский Владимир Николаевич родился 8 января 1923 года. Окончил Борисоглебскую школу лётчиков и высшую офицерскую школу лётчиков-истребителей – мастеров воздушного боя в Москве. С июля 1943 по 1946 год – лётчик 63-го гвардейского истребительного ордена Кутузова III степени Виленского авиационного полка 3 гвардейской истребительной Брянской Краснознаменной, ордена Суворова II степени авиационной дивизии. Участник Орловско-Курской битвы.
Владимир Николаевич прошёл героический путь от Курска до Берлина. Награждён орденами Отечественной войны I и II степеней.
После службы в военно-воздушных силах начал летать в гражданской авиации. Выполнял специальные задания на самолетах ПО-2 и английском «Харриер» в районах Прибалтики. В Аэрофлоте проработал 33 года. Награждён двумя знаками «За безаварийный налёт часов», знаком «Отличник Аэрофлота», медалями «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда».
Владимир Николаевич принимает активное участие в работе Совета ветеранов 1-го гвардейского истребительно-авиационного корпуса. В 1988 году участвовал в создании музея Боевой Славы 63-го гвардейского истребительного авиационного полка, в котором воевал с 1943 по 1945 год. Этот музей, находящийся в Северо-Западном округе столицы, стал лауреатом городского конкурса школьных музеев к 60-летию битвы под Москвой и награждён дипломом III степени.
Именно Владимир Николаевич выступил инициатором и принимал активное участие в работе по присвоению московской школе № 89 имени Героя Советского Союза Алексея Маресьева, вместе с которым он во время войны в воздушных боях громил фашистских стервятников. 2 апреля 2007 года распоряжением Правительства Москвы школе было присвоено имя легендарного героя.
В настоящее время Владимир Николаевич проживает в районе Тропарево-Никулино. Являясь членом местного районного отделения Партии «Единая Россия», он активно участвует в партийной работе.

У меня всего 36 вылетов, но я не сбивал, был ведомым. Задача ведомого охранять ведущего. Своего ведущего я не потерял. Летал с Воронько, Горманом, Шульгой. У немцев были лётчики, которые много сбивали, больше нашего Кожедуба. Не верьте им. У меня сбитых нет, а в группе сбито 14. Оказывается,  вот в чём у немцев собака зарыта. Они всё считали, и лично и в группе. Например, он сбил 3-4-6 машин, а в группе всего сбито 20-60. И ему всё скопом считалось. Это дутые цифры. У нас было более честно. Мы с Левой Горманом на парочку ходили на свободную охоту, случайно подзажали одного Фокке-Вульф-190. Мы шли под облаками, а он на нас из облаков вываливается, нас не видел. Мы его зажали, гнали. Я с правой стороны, Лёва бьёт по нему. Как только он сюда, я даю очередь, отсекаю. Но и посматриваю, чтобы ещё кто-то не появился. А он крутит-крутит, пошёл вниз, мы за ним, у земли пытался выравнить машину. Мы дали ещё две-три очереди, он тогда врезался в землю и взорвался.
Обратно летим. Зенитка ударила, и у Гормана выбило два цилиндра. Два цилиндра выбило с дымом. Удивлялись потом инженеры, техники, как он дотянул до аэродрома. Два цилиндра напрочь разворочены, как ещё не заклинил двигатель.
Когда била зенитка, я вижу в него попадание, и видел откуда. Развернулся и расстрелял весь расчёт.
Мы стояли на аэродроме Берёзка, наш полк должен сопровождать штурмовики ИЛ-2. Ведь штурмовики стоят дальше от фронта. Прилетело к нам их начальство. Лётчик майор. Стояли возле командного пункта нашего полка, а Маресьев стоит вместе с ними. А мороз в тот день был градусов почти под тридцать. Ребята в унтах, но нет-нет да ногу об ногу постучат. А Маресьеву сшили хромовые сапожечки. Ему уже присвоили Героя Советского Союза под Орлом. Даже Новиков, маршал авиации, не знал, что он без двух ног. Когда узнал, доложил Сталину. А Маресьев же ходил в ботинках и в гражданских брюках, зашитых, залатанных. За Маресьевым прислали ПО-2 с мягкими сиденьями. А прилетел он обратно на новеньком самолёте. Этот самолёт Новиков специально для него выделил из своего резерва. Маресьев был очень скромный человек. Душевный, товарищ хороший. Полевой не ошибся, назвав книгу «Повесть о настоящем человеке».
В одном из разговоров нам Маресьев сказал:
– Если меня подобьют, я парашютом пользоваться не  буду. От динамического удара о землю, протезы сорвутся и что, немцы увидят, –  безногого лётчика. Что, там, в СССР воюют безногие?!  Поэтому я парашютом пользоваться не буду.
Нас, молодых лётчиков, потрясло мужество этого человека.
Прилетел он к нам в Волынцево, где мы стояли с Нормандия-Неман, в хромовых сапожках и в новых бриджах галифе.
И вот в этих хромовых сапожках под Великими Луками на морозе он стоит. А сапожки аккуратные. Сам Маресьев небольшого роста и этот майор говорит-говорит с командиром полка, а потом перестал говорить, у него челюсть опустилась, открыл рот и смотрит на ноги Маресьева. А тот стоит в хромовых сапогах, и не разу не стукнул ногу об ногу. Ему сказали, что он без ног. Так у него глаза стали, как очки круглые. Удивлён, поражён был этот майор. Это было  в конце декабря 1943 года при встрече 1944 года.
Сергей Федорович Петров был ведомым Маресьева. Что такое ведомый? Это щит! Переводя на наш сегодняшний быт, охранник, охранник ведущего в воздухе. И вот Сергей Федорович Петров во многих жестоких боях охранял, сохранял и сохранил для России национального Героя Алексея Петровича Маресьева.
Расскажу о других фронтовых эпизодах. Мы в Ворогушино сидели. К нам прилетел Александр Александрович Новиков, командующий ВВС Красной Армии и зам. наркома Обороны СССР по авиации, а его хотели накрыть немцы, их разведка узнала. 14 бомбардировщиков Ю-88 на аэродром налетело. Но они просчитались, штурман их посмотрел, не похож на аэродром. Машины не работали, мы только сели, травка и лес.
Юнкерсы пошли на второй круг. Наши взлетели, старички, и на глазах командующего 13 штук над аэродромом сбили, а один в небо ушёл, а потом посты ВНОС доложили, что он на посадке на своём аэродроме взорвался от своих же бомб. Так что все 14 накрыты были.
Мы после Ворогушино должны лететь в Орёл. А на орловском аэродроме немцы перед отступлением дорожки повзрывали, наделали на ВПП (взлётной посадочной полосе) в шахматном порядке здоровые воронки, ямы. Эти воронки образовались не от авиабомб. Взлётка перепахана скорее от наземных взрывов и очень точно посередине. Нас предупредил комэско, что на аэродроме собралось несколько тысяч народа, лопатами закапывают все ямы и кое-как нашли какой-то каток.
Шли на посадку, что-то горело, шины или резина, завеса дыма вблизи земли мешала обзору. Затаили дыхание и быстро проскочили дымовую завесу. Сели, всё нормально, я вылез из кабины, нас окружило человек 200 народу, я на крыло встал, поздоровался с ними, а они были удивлены.
Один из них воскликнул:
– Да он говорит по-русски!
Честно говоря, я опешил:
– Я русский.
Один старикашка протиснулся поближе ко мне:
– А нам американцы говорили, что у русских самолётов нет. У них все самолёты немцы посбивали, а чтобы их построить, надо время, а в воздухе летают американские самолёты и американцы ими же и управляют.
Когда он это сказал, меня это удивило и возмутило. Я подозвал техника, он открыл капот, зовёт этого старика и говорит ему:
– Громко читай.
И старик громко прочитал по-русски:
– Завод № 21.
Об этом эпизоде мной написаны стихи.
В Орле нас бомбили, там три полка стояло. В тот день с Москвы приехали артисты, чтобы перед лётчиками выступить с концертом. Только начало смеркаться и налетели немцы.
Сначала мы летали на ЛА-5, потом получили ЛА-7. Мы первые получили ЛА-7. ЛА-7 отличается, хорошая машина. На мотоцикле, когда даёшь газ, он вырывается, вот так и ЛА-7, а на ЛА-5 дашь газ,  и ждёшь, пока он раскочегарится. А ЛАГГ-3 ещё хуже дубак был.
Мы как-то с Шульгой сцепились с четвёркой Фокке-Вульф-190 в Прибалтике, и потом Славка опомнился и кричит мне, а мы уже на шесть тысяч залезли слишком:
– Немцы же в кислородных масках. А мы же нет! Давай, уходим!
И мы переворотом ушли.
Я был молодой лётчик, летал ведомым. Орловскую битву провёл ведомым. У нас Шульга считался старикашкой, ему было 35 лет. А мы – босяки. У меня налёт был, когда на фронт прилетели, смешно сказать, 15 часов 17 минут. Между прочим, такой же налёт был и у немецких молодых лётчиков на боевом самолёте на «Фоккере», на «Мессершмитте», а потом они налётывали.
«Комсомольская правда» писала лет 25 – 30 назад, если не больше, что истребительная авиация периода Великой Отечественной войны, что  с одной и с другой стороны, несла потери такого порядка: два вылета на третий, в крайнем случае, на четвёртый, лётчик с самолётом либо самолёт, а лётчик выпрыгивал с парашютом, два-три вылета – потери, два-три вылета – потери.  А тот, кто преодолел  барьер 100 – 200 вылетов, тому повезло.
А в Курскую битву глаза, прямо сказать, квадратные были: 200 самолётов над одной точкой над землёй на линии фронта, а потом читаю, такое количество самолётов было в горячие дни наступления, а мы в эти горячие дни по тревоге с Иванова туда летели. В Люберцах у нас была дозаправка, затем летели в Плавск, в Плавске нас встречал Федотов, зам. командира полка, он потом погиб, майор, Герой Советского Союза. А когда прилетели снова в Люберцы, распустили группу, «Пешки» лидировали. Я смотрю на земле вместо белого «Пе», – голубое. Сразу не сообразил, что один из самолётов перевернулся, колёса кверху – «полный капот», самолёт-то снизу голубой.
Надо же докладывать Иосифу Виссарионовичу. ЧП. Полётов нет. Катичев, зам. командующего Московским округом по авиации, примчался на виллисе, двумя флажками машет, матом кричит на нас, психует, он маленького роста, а майор Пешки, который нас лидировал, ростом, наверное, два метра, наклоняется к нему и что-то там: «бу-бу-бу».
Мотыжников строй ставит, а Маресьев опоздал. Подходит к нему и говорит:
– Товарищ полковник, разрешите встать в строй.
Ох, он на него трёхэтажным… Глаза опускает и видит на Маресьеве гражданские брюки. Не поймёт в чём дело. Матюгается, но тон спадает. Он опешил. А когда Леша начал поворачиваться, он же в четыре приёма разворачивался, мы-то, раз-два и повернулись.
Он смотрит, подошёл к нам. Мы встали в строй, я тоже маленького роста, Тужилкин Витька стоит, и пристроился Маресьев в конец, он тоже был небольшого роста.
Майор с Пешки нагнулся к Катичеву и что-то буркнул ему неслышно, мы стояли от них, наверное, в 7-8 метрах, что он ему говорил, только у него глаза расширяются и расширяются, он как-то сжался весь, потом медленно пошёл к нам, подходит к Маресьеву, положил руку на плечо:
– Прости, прости, друг, не знал.
Другом назвал. А Лёшка ничего не говорит. Лишь еле слышно через губы прорываются какие-то звуки от смущения, вроде, да что там. 
И вдруг  Катичев так весело говорит:
– Слушай, знаешь, что, оставайся у меня.
В это время как раз организовалась офицерская школа воздушного боя по принципу берлинской школы асов. И когда он это говорил, над нами пролетает «Мессершмитт» на малой высоте, лётчик-то там наш сидит.
– Слушай, я тебя на этом выпущу! – показывает на Мессершмитт». Пряником заманивает. Лёха молчит.
– В школе инструктором назначу. Ну как? Ну как?
Маресьев ему:
– Разрешите сказать, товарищ полковник.
– Говори.
Маресьев негромко, тихо, спокойно и весомо отвечает:
– Мне с большим трудом через Верховного командующего удалось добиться летать и посылки на фронт. Я своего решения не меняю. Я меня особые с ними счёты, ноги потерял.
Катичев молчит. А потом кладёт ему руку на плечо:
– Друг! Герой! Герой! Герой!
Трижды повторил. А в то время Катичев не знал, что Маресьев Герой Советского Союза.

Нашему полку присвоено звание Вильненский за ночной полёт, а мы ведь раньше ночью не летали.

Мы ночью летать не умели
Но не оставим мы Вильно в беде
Раз надо, так надо, мы дружно взлетели,
И Вильненский полк славят люди везде.

Когда я ребятам прочёл эти строчки, о, как они захлопали, в то время всё живы были.
Я летал ведомым у Воронько, Героя Советского Союза.
Расскажу об одном эпизоде боя, где героем был Василий Сталин. Его отец, Иосиф Сталин, дал ему 32 полк и два наших полка 137 и 63, – дивизией дал ему командовать.
Василий Сталин принял дивизию в Андриаполе после Курской битвы. Приказ из Москвы пришёл, надо ночью выпускать самолёты из Белоруссии, выпустил Василий Сталин, полетели. Назад летим. А знаете, какая раньше светомаскировка была, в окопах нельзя было прикурить ночью, чем-то накрывали, в окнах, боже упаси, какой свет мелькнет.  Но это было, правда, в 1941–1942 году, когда немцы свирепствовали в воздухе.
А это всё таки 1944 год. Во всяком случае пошёл Василий на это. Задача было какая – город Вильно наши освободили, а центре города  в крепости засели эсесовцы, и им подбрасывают с воздуха боеприпасы, продовольствие Ю-52, мы должны им помешать. Мы эту задачу выполнили, а обратно идём в темноте и расстояние 200 км. А ведь мы на истребителях, у нас горючего мало. Мы там покрутились и пришли на красных лампочках. А я даже не представлял, жмусь к Воронько и думаю, как же садиться? Подлетаем к Минску, сплошная полоса костров! Василий Сталин распорядился, 40-50 метров – костёр, 40-50 метров – костёр. А нам же надо тысячу метров. Сколько же надо костров! И каких людей он там организовал. Сам вышел из виллиса, каждому напоминал. У меня передатчика не было, я ведомый, у меня только приёмник, я слышал голос Василия, он всем напоминал, чтобы в этой темноте не забыть выпустить шасси, а то можно на брюхо шлёпнуться.
– Проверь, выпустил ли шасси?!
А сам находился на посадочной полосе. У него на виллисе была командная станция. Не знаю, включали ли мы АНО, где там АНО?! Мы ночью не летали. АНО – это аэронавигационные огни.
Он видит самолёт, и всем подсказывал:
– Подтяни! Высоковато идёшь, влево, вправо.
И только сел последний самолёт. Вот считайте! Раз, два, три! И такая темнота настала. Они костры водой не заливали, а то искры были бы, а накрыли каким-то брезентом или ещё какой-то материал пожертвовали. Мгновенная темнота. Вот это подвиг Василия Сталина! Решительный человек! И как человек он был хороший.
У меня была хорошая фотография. Только мы сели под Берлином и вся эскадрилья у винта ЛА-5 стоим, ещё мой ведомый был жив, я стал ведущим.
Сушков организовывал высшую офицерскую школу, я не знал, что от нас пошлют туда двух лётчиков. Вася Сталин послал Игнатьева с 137 полка, а с 63 полка меня. Я был младшим лейтенантом, а когда окончил школу, присвоили звание лейтенанта. Я получил звание «Мастера воздушного боя».
Меня сбивали, я на лес садился на ЛА-5, на густой лес. Там майор сидел у энкеведешников в домике, майор на линии был, штурмовик, он мне говорит:
– Я видел, как бились лётчики очень много, но, чтоб так...
А я на его глазах рубил этот лес. У меня отлетели плоскостя, хвост, мотор, одна кабина осталась, и та крутилась, шлёпнулась в торфяное маленькое болотце, так метров 10–16 шириной, вонючее болотце. Шлёпнулось не так, чтобы я был вниз головой, а кверху, вот моё счастье, никто бы меня не поднял, я бы сейчас бы вам не рассказывал. Не было бы меня.
Это было 17 ноября 1943 года под Великими Луками. Я от ведущего отбиваю «Мессершмитт», но так хорошо к нему пристроился в метрах тридцати, бью из пушек и вижу, как с него сыпятся шмотья всякие, и хочется ещё, ещё, и в этот момент мне сзади, как шуганёт, но неприятно, у меня левая плоскость была напрочь на метр отбита, а там бензобаки, если бы он немного левее взял и баки взорвались бы. Плоскость левая болтается. Два снаряда в мотор. Я не знал и не видел, а потом подтвердила комиссия из инженеров и техников.
Когда у меня начались прострелы в голову в 1980 году, я летал очень много в аэрофлоте, очень много летал, у меня колоссальный налёт. Одно время летал на английском истребителе уже после войны, на Харекейне переучился, четыре года лазил на десять тысяч метров почти ежедневно для науки с приборами. Интересная работа была. И когда у меня прострелы начались, я говорю жене:
– Валя, пора заканчивать полёты.
Я был ранен и задание на ЛА-5 с одним глазом выполнял, правый глаз был перевязанный. Белки глаз были красными, левый и правый. Когда начались прострелы в голове, я два года добивался инвалидности.
Я Лёшке Маресьеву только в 1947 году позвонил, проездом ехал. Я же в Риге двадцать календарных лет проработал, меня послали восстанавливать гражданскую авиацию.
Он:
– А, а, а! Давай, иди! Ты где?
– Я напротив почтампа, звоню с автомата. Мы в отпуске, едем на Украину.
– Нет, давай, заходи!
И рассказал мне, где он живёт. Если встать лицом к  кинотеатру «Россия», то с правой стороны серый дом.
– Мы сейчас едем на дачу.
А я ему отвечаю:
– Нет, мы с женой...
Когда я сказал с женой, Алексей перебивает меня:
– С Татьянкой?! – так радостно.
В Иваново у меня была знакомая женщина Татьяна.
Полевой написал, что медсестра танцевала с Маресьевым. Это ерунда, в госпитале у него были ещё раны, а не ноги.
В Иванове я впервые познакомился с Маресьевым. Татьяна мне говорит:
– Я его возьму танцевать.
– Попробуй, если он пойдёт, – я ещё так хитро ухмыльнулся ей в ответ.
А она настырная такая, огненно-рыжая, огненно-рыжая, но красивая. Она подошла к нему, о  чём-то они говорили. Сначала он кое-как, кое-как, а потом хорошо танцевали. Особенно танго запросто. Ну и спокойно, вальс крутили.
Поэтому Алексей вспомнил о ней и спрашивает меня:
– Татьянка?!
– Нет, Валентинка.
– А-а-а, – ответил разочарованно.
– Я в Риге летаю. Ты сейчас национальный герой. А я в Риге. Аэрофлот. Трудяга. Рабочая лошадка. Командир эскадрильи. Будешь в Риге, заходи на центральный аэродром.
Так с ним по телефону поговорили, и до 1980 года не разу я ему не звонил, не разговаривал. А в 1980 году кинулся оформлять инвалидность и чёрта с два. Два года оформлял инвалидность. Все бумаги, книги с госпиталей в Питере, в Ленинграде, в медицинском музее. Я туда приехал, а мне говорят:
– У нас нет ничего. Давайте справку с госпиталя.
– Я её порвал. Летал столько лет. Я могу хоть сейчас шариковой ручкой показать на карте, где я упал и где был госпиталь, но я не знаю, какой его номер.
Потом один из них мне говорит:
– Вот если бы ваши однополчанине это подтвердили.
А мы тогда не собирались, ветераны войны были как-то разрознены.
– Знаете, что, есть один Маресьев.
– Маресьев! Ой, Алексей Петрович, Герой?
– Да.
– А вы, что его привезете к нам?..
Я поехал в Москву. Пришлось идти на Кропоткинскую.
Двери метра три высотой. Старинный дом.
Маресьев наверху в кабинете сидит, а я внизу у дежурного спрашиваю:
– Мне к Маресьеву.
Он мне заявляет:
– Маресьева нет. Запишитесь, он вас через месяц примет.
А я шофером дежурным разговариваю, волга чёрная стоит, мы с этим шофером ля-ля-ля и разговорились. А дежурный, полковник, меня спрашивает:
– Как фамилия?
– Дубровский.
Мы продолжаем с шофером разговаривать, а он потом прерывает наш разговор и так шепотом:
– У нас там раздевалка. Вы разденьтесь и вас проводят.
– Куда?
– К Маресьеву.
– Так вы сказали его нет.
– Ну, ладно, ладно, ладно.
Он, когда мне сказал, запишитесь и он вас примет вас через месяц, я ему ответил:
– Да, мне уже не надо.
Не стал записываться на приём. Откровенно говоря, я уже устал обивать пороги на получение инвалидности. Но думаю, и Маресьеву встретиться со мной интересно, вместе воевали. Я не думал, что дежурный вцепится за какую-то фразу нашего разговора, всё таки позвонил или передал Маресьеву, что я внизу. Женщина спустилась по лестнице.
– Кто Дубровский?
– Я.
– Пойдёмте, Алексей Петрович ждёт вас.
Приходим. Она открыла дверь. Лёха вышел из кабинета, идёт ко мне. Господи! Мои глаза привыкли его видеть привычным ростом, а здесь на меня великан идёт! Ему протезы поувеличили. Он же за границу ездит. А потом когда в метро сел, только сообразил. Это протезы, а при встрече просто от неожиданности опешил. Мы с ним обнялись, расцеловались.
Он мне говорит:
– Ты б так не пришёл. Говори, в чём дело?
– Да вот, так и так.
– Знаешь, что, здесь нет, а дома у меня телефон Числова в Волгограде, командира нашего полка.
А в том бою меня бы тот добил, когда я остался без мотора, но я вижу, что прекратились трассы снарядов по мне, и справа, справа, так с уголком, у меня 53 номер, и у него 53 номер, только у меня старый камуфляж зеленый с чёрным, а этот мышиного цвета.
Я же пригонял самолёты с Кубинки после Орловско-Курской битвы, в день по 4-5 раз летали в Кубинку и перегоняли сюда новые самолёты. Нас на ЛИ-2 сажали, нас мало было человек 5–6, и майор Оватюк в какой-то вылет сделал «полный капот» не на Кубинке, а на фронте, куда мы перегоняли самолёты и его вырубали топором, потому что колёса были кверху. Сам майор находился в перевёрнутом положении, когда его вынули, он синим от прилива к лицу крови, но живой.
Я много летал в Рязанской авиации на Ли-2 и ПО-2, больше ничего не было. На ПО-2 «Кукурузнике» я пролетал 300 тысяч километров. В колхозе на высотах до одного метра удобрял, с сорняками боролся, клевер сеял с нормой 18 килограмм на гектар. Если подняться повыше, то ветром сносит, а прижмёшься пониже, всё точно положишь, а результаты моей работы проверяли колхозники, ползали по земле на коленках, искали на месте ли зёрна или гранулы. Всё было.

После войны я часто бывал дома у Маресьева. Он особо ни с кем не дружил. Не было у него друзей. Не знаю почему, но на больших праздниках, мы всегда оказывались за одним столиком. В последний раз были у народной артистки Татьяны Дорониной. Маресьев до новой квартиры жил возле площади Пушкина в маленьком двухэтажном доме.


Рецензии
Очень интересно.
" Выполнял специальные задания на самолетах ПО-2 и английском «Харриер» в районах Прибалтики. В Аэрофлоте проработал 33 года. Награждён двумя знаками «За безаварийный налёт часов», знаком «Отличник Аэрофлота», медалями «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда». " Харриер-реактивный истребитель примерно 1953 года. ХАРРИКЕЙН- пожалуйста, исправьте.
Без ног летал ещё Л. Белоусов на Балтийском флоте, а Северном з. Сорокин. Это Герои Советского Союза. Летали без ног ещё около 5???Я знаю в РАФ Дугласа Байдера. Сбил около20 самолётов.
У немцев летал фашист Рудель на Ю-87 без ног с 1945апреля. Вот пошёл готовиться!

Поправкин   23.11.2013 19:39     Заявить о нарушении
У нас таких самолетов типа Харриер не было? Дубровский рассказывал, что ему пришлось на этом самолете лететь. Так как этот самолет нарушил нашу границу в Прибалтике. Самолет посадили, а ему пришлось его перегонять.

Колыма   23.11.2013 20:00   Заявить о нарушении
Он как раз и называет полет на "Харриере" специальным заданием...

Колыма   23.11.2013 21:16   Заявить о нарушении
Он перепутал. Упомянутый вертикального взлёта и посадки. http://ru.wikipedia.org/wiki/Hawker_Hurricane

Поправкин   23.11.2013 21:24   Заявить о нарушении
Прочитал по ссылке. Спасибо. Я постараюсь поговорить с Дубровским.
Даю вам ссылку про летчика Буркина А.В.. Он тоже летал без одной ноги. Воевал вместе с Алексеем Маресьевым. http://www.proza.ru/2013/11/24/696
Харрикейны к нам поступали по ленд.лизу во время войны Но тот самолет был захвачен, как нарушитель, после войны в 50-60 годах.

С уважением, Владимир

Колыма   24.11.2013 10:41   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.