Откуда дует новый ветер

ИНТЕРВЬЮ С УЧАСТНИКАМИ КАИРСКОГО ДЕЛА!
 НАША ЖУРНАЛИСТКА ПЕРВОЙ ПОБЫВАЛА НА МЕСТЕ СОБЫТИЙ

Репортёр: Скажите, Ксения, Дмитрий, как вы очутились в Каире в тот роковой день?
Ксения: Знаете, это такая длинная и запутанная история… Тогда мы были в Каире уже во второй раз нашего большого путешествия. В наш первый визит Диму приняли за вора!  И меня заодно. Чтобы спасти наши добрые имена, мы должны были сами разобраться с настоящим вором.
Репортёрша: Но насколько я знаю, до этого дела вы вообще не были знакомы? Что же заставило вас вместе объехать весь земной шар?
Дмитрий: Как сказала Ксения, всё это долгая история, с печальным началом, но счастливым концом. Если вы напечатаете её целиком, на это уйдёт несколько выпусков вашей газеты со всеми разворотами, включая светские сплетни и анекдоты.
Репортёрша: Расскажите мне всё-всё-всё! Люди хотят знать, что произошло в Каире, и моя редакция готова отдать нам всю первую, вторую и даже третью полосу!
Ксения: Раз так (улыбается), тогда слушайте. Мы познакомились в начале апреля в аэропорту…

Москва, 9 апреля, 11:19
Грязный снег перед входом в аэропорт мешал ходить людям и ездить машинам. Большой автобус буксовал, запутавшись в огромном серо-коричневом сугробе, расположившемся прямо посреди проезжей части. Снегоуборочная техника разъезжала по автостраде, но никто из них не рискнул бы подъехать к аэропорту – слишком много народу.
Из автобуса вышла девушка с небольшим чемоданом цвета хаки на колёсиках. Она потерянно оглядывалась, наблюдая за остальными людьми, вышедшими из автобуса.  Все они хватали багаж и быстро исчезали в дверях огромного здания аэропорта Домодедово, похожего на стеклянную личинку гигантского насекомого.
Девушка неторопливо наблюдала за всем, что происходило вокруг. За  всё ещё по-зимнему низким небом, за взлетающими самолётами, за маневрирующими таксистами. Земля, небо и воздух слились в один грязно-серый комок.
Весна была слишком долгой и холодной в этом году. Снегопад не прекращался ни на день, так что невозможно было поверить, что где-то уже цветут вишни и яблони. Этот год был особенно страшным, холодным и болезненным. Особенно для девушки с чемоданом цвета хаки, которая сжимая металлическую ручку саквояжа, волокла его по снегу в аэропорт.
Она села напротив табло прилёта, расположив чемодан под сидением так, как будто собралась долго ждать кого-то. На самом деле, никто не должен был прилететь к ней, это она должна была улететь.
Семья, что сидела около неё, собиралась на курорт. Отец был одет в гавайские шорты с огромными оранжевыми цветами, мать меняла зимние сапоги на босоножки, а маленькие дети кидались тюбиками с кремами для и против загара. Вскоре они ушли, и место рядом с девушкой занял молодой парень в огромных наушниках, но с маленькой сумкой. Уж он-то наверняка был настоящим встречающим.
Из его наушников доносилась тихая симфоническая музыка. Девушка не могла разобрать мелодию и маленькими прыжками по стулу придвинулась к соседу, представляя, как должно быть, она смешно сморится со стороны. Опустив ухо почти вплотную к наушнику, она узнала второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова. С этой музыкой были связаны воспоминания… В её лаборатории постоянно играла старая классическая музыка, а диск Рахманинова был её любимым. Под эту музыку она писала свою главную работу. Под эту музыку её посещали лучшие идеи. Под эту музыку, она узнала, что все её старания не имели смысла.
– Вам нравится Рахманинов? – спросил юноша, искоса смотря на девушку.
– Очень, – прошептала она, ловя знакомые звуки, – Но разве в этом концерте играют литавры?
– Это новая обработка… Вы разбираетесь в музыке?
– Она помогает мне работать. Чтобы работала только голова, нужно чем-нибудь занимать и сердце, иначе будет мешать. Когда голова считает, сердце слушает музыку.
– А что, если работает и голова и сердце?
– Наверное, это искусство, – улыбнулась девушка, посмотрев незнакомцу в глаза, – Меня зовут Ксения.
– А я Дмитрий, – мужчина протянул руку. Она была ещё мокрой от снега, и дрожала мелко, как осенний лист на воде, но в тоже время была горячей, как камень на морском берегу. Рука же Ксении была холодной, но уверенной и прямой, привыкшая часами работать с чувствительными приборами, и сама ставшая одним из таких приборов.
Единственное, что говорит о человеке больше, чем его руки – это глаза, или точнее сказать – веки, придающие глазам их выражение. Говорить о самих глазах ошибочно. Что такое глаза без век? Только орган человеческого тела, зрительное яблоко. Но именно веки придают глазам и всему лицу злое или доброе выражение, весёлое или грустное, дружелюбное или агрессивное. Стоит убрать веки и получится безумный животный оскал человеческого лица: разве не страшно?
Черты лица Димы нельзя было назвать ни притягательными, ни ужасными. Обычное лицо, тысячи которых встречаются на улице и в метро, но его глаза, его веки непроизвольно складывались в непонятное выражение скрытой боли. Как будто он проглотил пучок иголок и боится пошевелиться, чтобы не умереть. Это не укрылась от Ксении, так как она носила такую же боль в себе. Такое скрытое чувство, подобно физическому недугу, оставляет на лице следы болезни и усталости.
– Вы кого-то ждёте? – спросила Ксения.
– Нет, я здесь не поэтому, – Дима снял наушники, из которых перестала доноситься музыка. – Правда, я никуда и не лечу. Дело в том, что в таких местах всё по-другому. Здесь даже музыка иначе слышится.
– В таких местах? Вы имеете в виду аэропорты?
– Не только. Аэропорты, вокзалы, мотели. Это незаметные КПП на дороге, скрытые повороты. Места, где встречаются люди со всего света, которые в другом месте ни за что бы не встретились. Здесь есть своя магия.
– Вы приходите сюда знакомиться, что ли? – Ксения непонимающе изогнула бровь.
– Да нет же! – засмеялся Дима. – Но что вы сами здесь делаете?
– Я… хочу улететь куда-нибудь.
– Куда-нибудь? Вы пришли, не зная, куда лететь?
– Да, получается так. Но тут выбор не большой. Мне подойдут только те страны, в которые не нужна виза.
– Звучит так, как будто вы убегаете от кого-нибудь, – улыбнулся Дима.
– Можно и так сказать, – загадочно протянула Ксения. – А хотите… я вам расскажу?
Дима посмотрел Ксении в глаза и увидел в них влажный больной блеск. Зеркальная пелена отделяла теперь девушку от мира, и мир отражался в лихорадочно переливающихся глазах.
– Расскажите, – попросил он.
– Но, знаете, каждый раз, когда я проматываю свою историю в голове, я слышу одну и ту же мелодию. Если она есть у вас в плеере, то я расскажу всё.
– Какая мелодия?
– «Простая симфония» Бенджамина Бриттена. Это самая мучительная музыка, которую я знаю. Когда слышу её, кажется, что нервы каменеют и вот-вот порвутся. Но только такая мелодия подойдёт к моей истории.
Дима перебирал файлы на плеере, неторопливо меняя дорожку за дорожкой, подписывать которые у него не было привычки. Он развернул один наушник к Ксении так, чтобы ей доставалась ровно половина всей музыки. Мимо шли люди, за стеклянной стеной неистовствовала снежная буря, а они слушали Бетховена, за ним – Вагнера, за ним – Грига, а за ним – Чайковского. Иногда по несколько минут они задерживались на одном произведении и не произносили ни слова.
Наконец, «Простая симфония» была поймана, и Ксения заговорила:
– Я астрофизик. Работала в лаборатории университета со дня своего поступления. Вот уже пять лет, как я выпустилась, но осталась верна своей альма-матер. Знаете, лаборатории – это особые миры, со своими героями и злодеями. Тихие войны, участники которых знают друг о друге только по переписке или по интернету, незаметно протекают за стенами институтов. Со стороны наша работа кажется такой же скучной, как офисная рутина, но на самом деле мы – аристократия от науки. Не в том смысле, что мы избранные, лучше люди, а в том, что живём по законам королевского двора: интриги, подпольные союзы, шепот за спиной. Но и в королевском дворце есть неизвестные уголки… Три года я писала диссертацию о чёрных дырах, а конкретнее – об излучении, исходящих от них. Хотя сейчас популярнее говорить об их гравитационном поле, которое поглощает любое излучение, но, давайте лучше не будем вдаваться в подробности. Я была уверена, что провожу уникальные исследования, собирая редкие данные по всем обсерваториям, к которым у меня был доступ. Я публиковала статьи на английском языке, которые производили (не хочу хвастаться) фурор в узких научных кругах. Словом, мне пророчили звёздное во всех смыслах будущее. Но вот две недели назад, когда я уже собрала весь материал, когда уже фактически дописала диссертацию, когда оставалось её только отредактировать, когда мечтала показать всему миру выведенную формулу, которую должны были назвать моей фамилией… произошла катастрофа. Я до сих пор не понимаю, как такое возможно. Почему так происходит? Как такое вообще может происходить? Разве то, о чём я думаю, может думаться ещё в чьей-то голове? Как он, этот никому не известный старик из английской глубинки, добрался до моей головы раньше, чем там вообще появились эти мысли!? Оказывается, он ещё раньше начал заниматься этим вопросом, чем я. На двадцать долбанных лет раньше! И всё из-за того, что я слишком поздно родилась. Да родись я на какие-то жалкие пять лет раньше, я бы такой труд написала, о каком он и не мечтал… Хотя нет, он сделал лучше. Намного лучше. Проработал каждый аспект, каждый нюанс. Докопался до таких глубин, о которых я и не догадывалась. Я потратила три года работы на этот проект, а в итоге он оказался намного талантливее, чем я. Намного лучше... Три года моей жизни потеряны. Три года можно просто вычеркнуть из истории цивилизации! Но этого никто не заметит, потому что не оставив после себя этих исследований, я всё равно что мёртвая муха. А он – муха, замершая в вечном алтаре. Его запомнят. Чёрт, да его посвящают в рыцари за то, что он открыл закон исходящего излучения чёрных дыр. Какое дело королеве Великобритании до чёрных дыр!?
За окном разбушевавшаяся метель била градом о стекло. «Простая симфония» закончился до того, как Ксения успела договорить, и последние её слова звучали громко, не приукрашенные музыкой, но и не приглушаемые ей. Тишина было лучшим аккомпаниатором для соло на скрипке боли. А Ксения была хорошим скрипачом, мощно играющим крещендо.
– Я тоже хочу улететь, – сказал Дима.
– Так значит особая атмосфера здесь всё-таки не при чём? – облегчённо улыбнулась Ксения, довольная тем, что ей не придётся обсуждать собственную историю. И так было сказано слишком многое.
– Это удивительное совпадение, но у меня есть собственная история. Она звучит под песню Сольвейг, холодную и норвежскую.
– Расскажите, – попросила Ксения, поправляя наушник.
Дима быстро нашёл нужную дорожку на плеере, но его палец завис над сенсорным экраном, не смея нажимать на мигающую ночным синим цветом строку с надписью «Григ, Пер-Гюнт, песня Сольвейг». Глубоко вдохнув и выдохнув, он включил её.
– Я закончил консерваторию несколько лет назад. Должен был стать дирижёром, но на самом деле эта работа меня не никогда не привлекала. Я хотел просто писать музыку. Так получилось, что я сочинял её с рождения, что мелодия всегда играла в моей голове, а я всегда хотел облечь её в ноты. Но настоящая работа дирижёра требует так много сил и времени, что ничего не остаётся на собственную музыку. Ты заботишься о чужой музыке, следя за звучанием инструментов и чередованием партий, жертвуя все свои силы ей, рождённой в голове у кого-то другого. Когда это стало окончательно невыносимым, я ушёл из оркестра, надеясь писать собственную музыку. Уйдя ото всех, уединившись в деревне посреди зимы и леса, имея под рукой лишь старое расстроенное пианино и горы нотной бумаги, я пытался услышать свою мелодию. Для гениальной музыки нужно всего несколько нот, вокруг которых зазвучит вся симфония, воспевая одно единственное гениальное зерно. И вот, настроив инструмент, пополнив запасы продуктов и чаю на пару месяцев, и начал искать. Я знал, что во мне есть Та Самая Мелодия, её нужно только услышать. И я услышал… И это была настоящая эйфория. Лучший момент в моей жизни, полный счастья и торжества! Я услышал сначала тихое соло скрипки, потом – зрелую фортепианную партию, и наконец, в моей голове зазвучал целый оркестр! Я дирижировал своей собственной музыкой, и в этом было всё. Целая страна нот, империя созвучий, мир мелодий – всё было подвластно мне! Кто никогда не творил, тот не знает, что такое истинное торжество! Тут могла бы звучать сама Токката и Фуга ре-минор Баха, но вот крещендо в моей истории достигло своего пика, начинается диминуэндо… Я был отстранён от Земли целых два месяца, и не знал, что сейчас играют на сцене Большого театра или в Венской Опере. Но оказалось, что Та Самая Мелодия звучала не только в моей голове. И за неделю до окончания моего добровольного изгнания в Оперном театре Сиднея прошла премьера первого концерта для фортепиано с оркестром мистера Дэвида Митчелла. Зал ликовал, критики были в восторге, и, признаться, это было лучшее, что я слышал в своей жизни. Потому что это была моя мелодия, мой концерт! Он, зазвучавший в Сиднее под тяжёлым гнётом главенствующего фортепиано. Там должно было быть много струнных, а он отдал все их партии одному только фортепиано… Я до сих пор размышляю так, как будто это он украл мою мелодию. Но если бы можно было стереть его с лица земли, из памяти человечества! Если бы он никогда не рождался, я стал бы первооткрывателем Terra Incognito. Моей Terra Incognito.
Громкий голос объявил, что все рейсы откладываются на неопределённый срок из-за снегопада. Стеклянная стена за спинами Димы и Ксении вибрировала и скрипела от снежной бури. Люди рассаживались кто на железных лавках, кто прямо на полу, а один предприимчивый продавец разъезжал по холлу, лавируя между людьми, и торговал шоколадными батончиками, чипсами и колой. Сначала его гнали, но потом сами выстраивались в очередь, надеясь «заесть» своё невезенье.
– И куда полетим? – спросила Ксения.
– Полетим? – удивлённо поднял бровь Дима. – То есть мы с вами?
– Ну да. Что ж ещё остаётся делать.
– По-моему, вы это несерьёзно, – усмехнулся он. – Вы действительно хотите улететь неизвестно куда, чтобы… что? Зачем?
– Скажу вам честно, – Ксения доверительно наклонилась поближе к Диме, – Мне стало просто невыносимо ходить на работу. Раньше я могла днями и ночами напролёт просиживать в лаборатории, ухватившись за новую зацепку. Но теперь мне кажется, что все мои старания уже заведомо бесполезны. У меня нет сил работать, у меня просто нет… вдохновения. Не смейтесь, вы, музыкант, учёным тоже нужно вдохновение. Знаете, возможно, мне просто нужно отдохнуть.
– Я смеюсь не потому, что думаю, будто бы вам не нужно вдохновение, а потому, что наши истории слишком похожи. Я сейчас скажу вам кое-что, а вы мне ответьте, думаете вы так же, или нет. Договорились?
– Договорились.
Дима снова защёлкал клавишами плеера, перебирая дорожки, пока не нашёл одну, совершенно незнакомую Ксении. Музыка обрушивалась, как снежный шквал, огненный от своего холода. Казалось, мелодия хватает тебя мягкими лапами, мнёт, калечит, а потом кидает в горную лавину, несущуюся к обрыву.
– Есть одна вещь, отличающая обычного человека от гения. Это не просто талант или трудолюбие. Это знание. Знание, данное гениям от рождения. Они знают путь к источнику вдохновения, к источнику настоящих новых идей. Только они могут пить из него. Но как только гений первым приходит к источнику, прорубает путь остальным людям и показывает его им, жаждущая толпа тут же кидается к воде, топча гения ногами и перешагивая через него. Тот час же появляются тысячи подражателей гения, но их идеи несвежи, протухши, так как подражатели не могут пить из источника, они отравляют его. Сами же они считают себя гениями-первооткрывателями, зачастую даже не догадываясь о том, что путь им открыл именно истинный гений… И я думаю, быть может мы с вами одни из той жаждущей толпы?
– Но веди ни я, ни вы даже не слышали о своих… конкурентах до тех роковых дней. Как же мы можем быть их подражателями?
– Когда источник вдохновения открыт, идеи разливаются в воздухе по всей планете. Наверное, это и есть ноосфера. Просто именно гении разливают эту новую воду, а мы пьём её, даже не подозревая, откуда она взялась. Открывая кран на кухне, знаете ли вы, из какого водохранилища поступает к вам вода? Она может быть отравлена или как-то ещё испорчена, независимо от вас. А гении незаметно для нас примешивают в эту воду вдохновение. Образно говоря, разумеется. Не подумайте, что я сумасшедший.
Прямо перед Ксенией и Димой на полу уселись дети лет десяти, мальчик и девочка. Они держали в руках один планшетный компьютер и смотрели какой-то фильм. Свободными руками они прижимали к уху по одному маленькому наушнику, а чтобы ни слушать остальной мир, прижались головами друг к другу. Дети были светло-белокурыми, как ангелочки из мультфильмов, и смеялись такими же звонкими голосами. На экране показывали большую семью, которая сначала резвилась в море и на пляже, потом гоняла по пустыне на джипах, а затем лазила по пирамидам.
– Ну, конечно! – воскликнула вдруг Ксения.
– Что случилось? – удивился Дима.
– Нам нужен Египет. Где ещё искать вдохновения, как ни в самом… самой колыбели цивилизации!
– Но там война и… разве мы так просто туда полетим?
– Но ведь вы уже пришли сюда, – улыбнулась Урания, – на что же вы ещё рассчитывали, заявившись в аэропорт? Вы сказали, что здесь всегда есть особая магия. Почему бы не последовать за нею вслед?
– Сейчас я думаю, что вы просто галлюцинация, которую создало моё расстроенное воображение.
– Пусть так. Но если я и галлюцинация, то очень своевольная. Могу и без вас улететь.
Дима опустил взгляд, беспокойно перебрасывая плеер из руки в руку. В наушниках зазвучал успокаивающий Клод Дебюсси, которого Дима слушал особенно часто после случившегося. А его «Мелодия» для фортепиано заставляла разгорячённую душу успокаиваться, приятно охлаждала, как мазь охлаждает ожёг.
Вдруг Ксения резко сняла с Димы наушники, и звонко отбила его руку, когда тот потянулся за плеером.
– Нет, хватит! Хватит затыкать себе уши и слушать чужую музыку. Вам… тебе пора сочинять свою! Пора снова взглянуть на этот мир. Рана затянулась, а ты всё ещё пытаешься выстроить больницу вокруг себя. Но только выйдя из больницы, можно выздороветь. Вредно лечить здоровый организм, а ты здоров, но до сих пор злоупотребляешь лекарствами! Нам пора вырвать себя из плена у врачей и сестёр милосердия, и своими здоровыми ногами выйти за ворота жёлтого дома. Пора выздоравливать! Так дай, дай же мне свою руку!
Дима протянул руку Ксении, она сильно обхватила его ладонь и повела за собой. 

Каир, 10 апреля, 6:19
Пустыня – как другая планета. Марс или Меркурий. Всё дело в том, что днём здесь очень жарко, а ночью очень холодно. Как будто над пустыней нет атмосферы, и стоит Солнцу скрыться за горизонтом, тот час всё его тепло возвращается в космос.
Утро в пустыне – всё равно, что путешествие с одного конца света на другой. Свет внезапно обрушивается на землю, температура резко меняется. Местные жители к этому привыкли, и как будто не замечают ничего странного. А туристы поутру, закутанные по-ночному в куртки и пледы, быстро всё сбрасывают с себя, чтобы не испечься заживо.
Ксения с Димой сидели на низком каменном заборе прямо напротив Сфинкса. Город подошёл совсем близко к пирамидам, и почти ничего не стоит забронировать номер с видом на древнее чудовище.
Под забором уже выстроилась своя пирамидка из тёплой одежды Ксении и Димы. В их руках дымились чашки с кофе, купленном в ближайшем кафе. Солнце должно было вот-вот появиться.
– Ты когда-нибудь делал что-то подобное? – улыбаясь, спросила Ксения.
– Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь встречал рассвет вне дома.
– Почему? – Ксения уселась на заборе по-турецки, радостно потирая руки, как голодный перед обедом.
– Повода не было, – Дима сидел, уткнувшись взглядом в землю.
– Сейчас начнётся… Только молчи. Скажешь что-нибудь, и момент упущен. Придётся ехать в другое место.
– Куда, например?
– Т-с-с! – Ксения замахала на Диму руками.
Солнце вставало из-за города, то есть из-за их спин. Вытянутые неявные тени зданий дотягивались до Сфинкса, неуверенно трогая его лапы. На небе не было ни облачка, и ничего не мешало первому лучу упасть на пирамиды. Секунда – и вся пустыня засветилась. С трудом, но им удалось разглядеть пробежавшую по земле границу между ночью и днём.
– О, да! – закричала Ксения, вскидывая руки, сжатые в кулаки, к небу.
– Как будто рояль упал на клавиатуру органа!
– Что? – удивилась Ксения.
– Не знаю, с чем ещё можно сравнить…
– Скажи тогда, что это похоже на чувство после того, как час смотрел в телескоп и вдруг посмотрел на телевизор: всё покрыто чёрными точками и расплывается.
– Это не так красиво.
– Эстет, – фыркнула Ксения. – Ну что? Что ты ещё чувствуешь, Дим? Вдохновение, оно есть?
– Не уверен, – грустно ответил Дима, снова уткнувшись в землю. – Честно говоря, величественное всегда вгоняет меня в тоску.
– Почему? Зависть?
– Можно и так сказать. Кажется, что если бы я жил пять тысяч лет назад, то обязательно именно я построил бы эти пирамиды… Ты этого не чувствуешь?
– Нет, мне кажется, они величественны, не потому что огромные, а потому что древние. Всегда когда я раньше видела их на картинках, мне казалось, что достаточно выложить своё имя огромными валунами на земле, и это хватит чтобы обессмертить себя. Но кажется, сегодня сделать это совсем не так сложно, как пять тысяч лет назад. Не обязательно быть гением, чтобы разложить камни по полю, Дим. Нужно придумать что-то более оригинальное.
– Пирамиды, думаю, были весьма оригинальны для своего времени. Но я даже не помню имена фараонов, при которых их строили.
– Хеопс, Хефрен и Микерин. Но это не важно. Важно то, что они стоят до сих пор. Они идеальны математически. Эталонны. Восхитительны. Научное чудо. Я хотела бы стать причастной к такому, даже если бы моё имя забылось через поколение.
– Но ведь в имени всё и дело!..
Вдруг со стороны города послышали крики и скрежет покрышек по песку. Из подворотен выбежал ребёнок лет десяти, одетый в песочный камуфляж. В руках он нес массивную сумку, и размахивал ею на поворотах, чтобы удержать равновесие. Увидев Ксению с Димой, он обрадовался и помчался прямо на них, не сбавляя скорости. Так быстро, что им пришлось сделать шаг в сторону друг от друга, чтобы не столкнуться с мальчиком. Поравнявшись с ними, ребёнок с силой кинул сумку Диме, так что тот рефлекторно её поймал. Мальчик же на всех парах промчался дальше и скрылся в лабиринтах полуразрушенного храма у подножья сфинкса.
Вдруг из того же переулка, откуда выбежал ребёнок, появился мотоцикл с надписью «Police» и с двумя полицейскими. Увидев сумку в руках Димы, один из них вскочил на сиденье мотоцикла, закричал и стал тыкать пальцем на сумку, а потом в цирковом кульбите перепрыгнул через своего коллегу, сидящего на том же мотоцикле, и побежал к Диме с Ксенией.
Полицейский вцепился в сумку, в которой, судя по ощущениям Димы, было нечто плоское и продолговатое. Возможно, оружие. Арабский служитель закона кричал на своём арабском языке, в то время как Дима и Ксения беспомощно косились то друг на друга, то на сумку.
Подошёл второй полицейский, более уравновешенный и спокойный, чем первый, и на хорошем английском сказал:
– Именем законов Египта, вы арестованы!
– За что? – вскликнула Ксения.
– Не вмешивайтесь, леди, вы здесь не при чём. А вас, джентльмен, я нижайше прошу проследовать в полицейскую заставу.
– Э… Парле франсе? – неуверенно спросил Дима, познания которого в иностранных языках ограничивались школьным курсом французского языка. Но кажется, спустя десять лет после школьного выпуска он не мог составить больше ни одной связной фразы.
– Тебя хотят арестовать, Дима! – закричала Ксения, хватая его за плечи. – Не давайся им!
– За что? – только и спросил Дима, а полицейский уже защёлкнул наручники на его запястьях, и повёл к мотоциклу. Вслед кричала Ксения, порывалась побежать за Димой, говорила по-русски и по-английски, что она переводчик господина египтолога из России, но её крепко держал полицейский-циркач и уворачивался от попыток Ксении укусить его. Он кричал на неё по-арабски, кажется, не понимая английской речи.

Каир, 10 апреля, 10:26
– Господин уважаемый египтолог из России, позвольте спросить у Вас ещё раз: как в самом деле альт Страдивари оказался в ваших глубокоуважаемых руках?
– Вы точно правильно переводите? – спросил Дима у своего переводчика-добровольца.
Это был старик, возраст которого, наверное, был сравним с возрастом пирамид. Он был местным торговцем из лавки антиквариата, соседствующей с полицейским участком. Старик утверждал, что знает все языки мира, потому что в его магазине бывают самые разные гости. Поэтому он работает на четверть ставки в участке в качестве переводчика. В центре Каира в полицию попадает много туристов, и уж на каких языках ему только не приходилось разговаривать про убийства, грабежи и драки.
– Он новенький, – сказал Диме на ухо старик про полицейского. – Не знаю, откуда взялся. Говорит так, как будто сейчас четырнадцатый век.
– Почему именно четырнадцатый? – поинтересовался Дима.
– Не знаю, – весело хихикнул старик и почесал бороду.
Дима глубоко вздохнул. Его, меланхолика со стажем во всю жизнь, начало сильно раздражать сложившееся положение. Только вчера он был в Москве, а сейчас сидит в полицейском участке посреди пустыни Сахара, без кондиционера, в его голове фальшивят сломанные саксофоны, и к тому же его обвиняют в похищении альта Страдивари. Кстати…
– С чего вы вообще взяли, что этот альт, который я так и не увидел, работы маэстро Страдивари? Я не слышал, чтобы он делал что-нибудь, кроме скрипок.
– Сия справка прибыла к нам от высочайшего руководства. Мы не вправе запрашивать разъяснения, – переводил старик слова полицейского.
Взгляд Димы постоянно падал на фотографию, висящую на стене. Там был изображен мужчина, очень похожий на Диму, но худее, с глубокими синяками под глазами и, судя по всему, араб. Рядом помещалось изображение так называемого «альта Страдивари», неприглядного скособоченного инструмента, выглядевшего настолько несимметричным, что он вряд ли мог издавать звуки приятнее дверного скрипа.
– Позвольте узнать, глубокоуважаемый господин полицейский, – сказал Дима, передразнивая тон следователя, – откуда был украден инструмент?
– Вам это должно быть известно лучше, глубокоуважаемый господин подозреваемый, – серьёзно сказал полицейский устами старика.
– Не бойся, сынок, – уже от себя добавил торговец, – может быть, твоя подруга приведёт сюда того вора.
В этот момент дверь участка распахнулась, и на пороге появилась Ксения. Кажется, последняя надежда Димы улетучилась: Ксения была одна.
– Усама вырубил полицейского, можно уходить! – радостно крикнула Ксения, подходя к столу следователя. – Сиди спокойно, Дима, они по-нашему ни бум-бум. Буду делать вид, что пришла тебя проведать. Тебя ведь не связали, нет? Хорошо! Тогда сейчас ты осторожно поднимешься, я отвлекаю их внимание, а ты убегаешь. На улице стоит их мотоцикл, за рулём Усама, ему десять лет, но он настоящий шумахер. И да, этот тот самый парень, вместо которого тебя задержали. Тот, что вылетел на нас около Пирамид. Так что не тормози, Дима!
Покрытое веснушками лицо Ксении светилось от возбуждения.
– Что происходит? – выдавил из себя Дима, инстинктивно поднимаясь навстречу девушке.
 – Беги! – крикнула она, резким движением достала что-то из заднего кармана и кинула в лицо полицейскому. Кажется, это был песок.
– О, молодец, дочка! – зааплодировал старик, радостно глядя на клубы пыли и на задыхающегося и кашляющего полицейского.
Ксения схватила Диму за руку, и они побежали к выходу.

Каир, 10 апреля, 18:56
Они сидели в каком-то полуподвале. Из маленького окна под потолком светило Солнце, а Усама бегал по достаточно обжитому помещению, доставая что-то из шкафов и пряча обратно.
– И долго мы ещё будем здесь сидеть? – беспокойно в который раз спросил Дима.
– Сколько потребуется, – ответила Ксения. – Сверху нас сразу схватит полиция. Слышишь, кто-то бегает?
Прислушавшись, Дима услышал звуки шагов и голосов.
– Если бы ты не устроила чёрт знает что в участке, никто за нами не гонялся бы! – злобно сказал Дима.
– Если бы я не устроила чёрт знает что, – ответила Ксения, – ты бы сейчас со мной не разговаривал.
 – Да и слава богу!
Тут к ним подошел Усама и стал что-то жестами и отдельными словами объяснять Ксении. Она задумчиво кивала и отвечала по-английски.
– Усама говорит, что его заставили украсть альт Страдивари! Кто-то угрожает его отцу, и Усама решил украсть альт из Египетского музея.
– Альт Страдивари в Египетском музее? – удивился Дима.
– Да. Ну мало ли… выставка из Европы приехала, например.
– Хорошо, это сейчас не принципиально. Зачем вы ворвались в полицию? Они бы меня отпустили, конечно же! Но теперь нас начнут преследовать всерьёз. Я не верю, что тебя надоумил десятилетний мальчик!
– Усама сказал, что ты очень похож на того, кто угрожал его отцу. Он должен был ждать его около сфинкса, чтобы отдать альт. Он «перелетел» через нас, убегая от полиции, а сумку кинул тебе, потому что думал, что ты и есть тот самый рецидивист. Потом Усама, разумеется, вернулся оглядеться. Я, как смогла, объяснила, что ты не похититель. Усама сказала, что тогда ты в большой опасности. Вот мы тебя и освободили!
Дима устало сел на какой-то ящик, печально хрустнувший под ним.
– Зачем ты в это ввязалась? Мы ведь просто хотели отдохнуть…
– Нет, ты ничего не понял, Дим! – театрально произнесла Урания. – Мы собирались не отдыхать, мы собирались в путешествие! Совершенно разные вещи. Я надеялась, что с нами случится что-нибудь необычное и опасное. И тут прямо у Великих Пирамид на нас обрушивается такая возможность. Ещё немного и я начну верить в ангелов-хранителей, Дим! Потому что только они могли подарить нам такой сказочный шанс.
– Шанс? – возмутился Дима. – Шанс на что!? Шанс на полжизни попасть в египетскую тюрьму? А может быть, по местным законом похищение произведений искусства вообще карается смертью! Спроси своего Усаму, он не знает?
– Он теперь наш общий Усама!
– Нет. Смерть – нет, – вдруг сказал из угла Усама.
– Что? Ты говоришь по-русски? – удивилась Ксения. – А мне почему не сказал?
– Вы раньше только английский говорить с я, – ответил мальчик.
– Недооценила ты популярность великого и могучего, – впервые улыбнулся Дима. – На нём, наверное, сейчас весь Египет говорит.
– Папа работать с туристы, – пояснил мальчик. – Папа работать в музей. Я легко взял… ту музыку из музей.
– Папа знает, что ты сейчас здесь? – спросил Дима.
– Нет, – расстроено покачал головой Усама. – Я не успел сказать папа. Вор сказать торопись или плохо.
Окно под потолком скрипнуло, и внутрь прорвался ветер. Пролетев по комнате и словно сделав круг почёта, он улетел обратно, заставив всех снова прислушиваться к голосам наверху.
 – Что же нам теперь делать? – спросил уже спокойным голосом Дима, смирившись с тем, что ему придётся участвовать в приключении.
– Ждать, – просто ответила Ксения. Она села на покосившийся ящик и сложила руки, как будто собралась так просидеть несколько месяцев.
– Я забрать ту музыка из полиция, – Усама показал на сумку, которая нетронуто лежала в углу полуподвала.
Скособоченная сумка лежала в пыли. Дима с проклятиями распаковал злополучный инструмент, и ахнул. Альт, который он держал в руках, может быть и не принадлежал Страдивари, но определённо был старым, даже древним. Он ложился в руку привычно, как любимый карандаш, отливал приятным блеском полированного тёмного дерева и как будто просил взять смычок и провести им несколько раз по струнам. Даже неправильная форма инструмента теперь не казалась неправильной.
Дима никогда раньше не играл на альте, но в детстве неудачно учился игре на скрипке. Когда учителям стало понятно, что у мальчика нет таланта к этому инструменту, Дима целиком посвятил себя фортепиано, в тайне мечтая стать дирижером и композитором. По вечерам он самостоятельно учился писать партитуры, репетируя не с оркестром, но с компьютерной программой.
Одно движение смычком, и мышцы вспоминают заученные в детстве движения. Альт не кажется большим или тяжёлым. Наверное, детское тело ощущало скрипку точно так же, как сейчас взрослое ощущает альт. Бархатные звуки полузабытой мелодии проникали в глубокие глубины подсознания, в детские воспоминания. Это древняя сказка текла по струнам, показывая пальцам и запястьям движения. Башни высокого замка, армия вернулась с победой, на улицах цветы и пёстрые ленты… Определённо, эта мелодия слишком долго не выходила на свободу из сознания Димы.
– Ух ты! – зааплодировала Ксения, – Ты так здорово играешь, Дим! А ты на всех инструментах умеешь?
Давно Дима не ощущал такого прилива сил.

Каир, 11 апреля, 08:14
– Повтори ещё раз, что мы собираемся делать? – спросил Дима у Ксении, когда они втроём с Усамой пробирались по каирским переулкам. В одном из множества шкафчиков подвала, они нашли серую неброскую одежду местного покроя. Ксения даже нашла порошок хны, которым она смело окрасила свои каштановые волосы в жуткий оранжевый цвет. Ради маскировки она хотела так же перекрасить Диму, но тот напрочь отказался.
– Улетаем из Египта! – смело ответила Ксения, выглядывая из-за очередного поворота, чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за ними.
– По поддельным паспортам и с контрабандой? Откуда у Усамы вообще бланки паспортов полсотни стран? Может быть, на них номера каких-нибудь убийц. А может быть, он вообще хочет нас сдать полиции или отцу, или тому вору?
– Нет! – крикнул Усама.
– Дим, тебе когда-нибудь говорили, что ты ужасный трус? – поморщившись, спросила Ксения. Её начинала раздражать постоянная паника Димы. Она надеялась, что раз решившись в аэропорту разделить с ней приключение, он и не подумает отступаться. А ещё физиков называю скучными! Разве не музыкантам положено быть спонтанными и безбашенными?
– Я не трус, я просто думаю, что нам нужно обратиться с посольство.
– И что будет? – Ксения резко остановилась посреди улицы так, что Дима с Усамой в неё врезались. – Они отберут альт, а нас всех упекут за решётку.
– Но ведь мы ни в чём не виноваты!
– Как это? – удивилась Ксения, – А нападение на полицейский участок?
– Ох, – тяжело вздохнул Дима. – Ладно, пошли, пусть нас задержат на границе. Получим ещё по пять лет за отягчающие обстоятельства. Попытка бегства с краденным за пределы страны по поддельным документам. До чего я докатился, Святой Вольфганг Амадей!
Ксения схватила прохладными пальцами запястье Димы, и побежала вниз по улице. Смотря на её спину, и чувствуя её руку, на Диму снизошло острое чувство реальности происходящего. Как когда-то в глубокой молодости, он осознал, что происходящее сейчас – правда, что настоящее – это не грусть по прошлому и не скорбь по будущему, это один-единственный миг, наполненный безудержной радостью. В его голове заиграл счастливый Дебюсси, осваивая новый Остров Радости.
Было страшно стоять в очереди за билетами, страшно покупать их по кредитке. Дима, несмотря на своё ворчание, надеялся, что карта у Ксении тоже на чужое имя, так как любому, кто хоть раз смотрел американские фильмы, ясно, что именными кредитками светиться нельзя. Было страшно смотреть в глаза пограничникам, страшно садиться в самолёт. Но когда самолёт оторвался от земли, Ксения радостно закричала:
– Да, мы сделали это!
Усама радостно улыбался, Дима аплодировал Ксении, исполняющей победный танец посреди прохода, а соседи старались отсаживаться подальше и не смотреть на них.

9`000 м над землёй, 11 апреля, 12:19
– Не знаешь, случайно, куда мы летим? – спросила Ксения, – Я просила билеты на ближайший международный рейс, но так и не знаю, куда купила.
– Индия, – беззаботно ответил Усама, поедая третью порцию мороженого.
– Я думал, ты специально выбрала нечто такое же древнее, как Египет, – сказал Дима, который успел заметить множество надписей «Дели» в аэропорту.
– Я была бы рада даже Антарктиде, – задумчиво почесала за ухом Ксения.
Первая волна возбуждения у Ксении уже прошла, и сейчас на неё обрушилось понимание всего, что произошло и может произойти в обозримом будущем. Она встретила в аэропорту совершенно незнакомого мужчину, уговорила его ехать с ней в Египет, чтобы утолить свои печали, но вместо того, чтобы избавляться от общего горя на родине цивилизации, она втянула незнакомца в криминальную историю с похищением альта Страдивари, напала по указке десятилетнего мальчика на полицейских, а теперь ещё и похитила этого же мальчика из его семьи и из родной страны. И ведь Дима отговаривал её от каждого пункта, а значит вся ответственность лежит на ней. Дура!
Ксению начала бить дрожь, лицо побледнело, по нему стекал пот. Дима сжал её руку. Она хотела было сказать, что просто боится долгих перелётов, но Дима опередил:
– Не переживай, – он мягко улыбнулся. Но ведь он должен был ненавидеть её за всё, во что она их втянула. – За приключение приходится платить страхом. Но разве ты уже не достаточно боялась, когда твою работу написал за тебя тот британский учёный? Хватит мучить себя, просто подождём, куда приведёт нас дорога. Я уверен, что после наших феноменальных несчастий, нам должно феноменально повезти.
– Опасное это дело, выходить за порог, – вспомнила Ксения профессора Толкиена, – стоит ступить на дорогу и, если дашь волю ногам, неизвестно куда тебя занесёт.

Индия, штат Харьяна, 18 апреля, 11:58
На рисовом поле становилось слишком жарко. Солнце поднялось в зенит, и в такое время даже монахам было положено отдыхать. Лакшми поманила рукой Ксению к себе, и сегодня Ксения даже разобрала её слова. «Пошли есть» – крикнула несколько раз Лакшми, оповещая всех женщин о перерыве.
Дима с Ксенией и Усамой уже неделю жили и работали в индусском монастыре, затерявшемся в густых зелёных джунглях. Пристроившись в Дели к русскоязычной группе, отправляющийся на экскурсию в столицу штата Харьяна, они хотели уехать вглубь страны. Чтобы там было меньше полиции и больше простора.
Оказавшись в столице штата, они недолго бродили по её грязным улицам, чтобы понять, что индийские города их не привлекают и уж точно не вдохновляют. Индусы удивлённо смотрели на белых людей, показывали пальцем, ахали, восхищались и свистели, а состоятельные обладатели фотоаппаратов старались незаметно с ними сфотографироваться. Незаметно не получалось, потому что после каждого снимка индусы так сильно радовались, что криками рассказывали всей улице о своей удаче. Усама такой радости у индусов не вызывал, потому что тёмным цветом кожи напоминал местных жителей.
Но воспользоваться авторитетом белого человека Ксения с Димой смогли, встретившись на одной из центральной улиц с монахами. Почтенные брахманы внимательно наблюдали за пантомимой, которой Ксения пыталась им объяснить, что они с этим мужчиной и вот этим мальчиком хотят посетить их храм. Поняв, что хотят пришельцы, монахи разулыбались  и предложили подвести их до монастыря.
Сегодня в храме был праздник. Так как они успели выучить только несколько слов на местном диалекте, понять, чему посвящён праздник, было невозможно. Вся вторая половина дня была посвящена оформлению площади перед главным храмом, возвышающимся над джунглями, как гигантский клык, резной и разноцветный.
Брахманы в оранжевых одеждах, сидя в тени, руководили рабочими, которых наняли специально для праздника. По двору ходили мужчины и женщины, бедные, вечно голодные, но вычурно одетые в цветастые сари и шаровары. Девушки, переносящие коробки с костюмами и музыкальными инструментами звенели серьгами и браслетами.
– Не будешь сегодня играть? – спросила Ксения у подошедшего к ней Димы. Они сидели на ступенях маленького алтаря под открытым небом, на котором стояла статуэтка безумной богини Кали – чёрной полуобнажённой женщины с развивающимися волосами и высунутым языком.
– Кажется, да. Тот брахман с длинной бородой, которого, кажется, зовут Риши, услышал, как я играл ночью на альте и очень обрадовался. Он вроде бы попросил, чтобы я исполнил что-нибудь в честь праздника, но признаться честно, я до сих пор не могу ничего понять, что они говорят.
Дима весело засмеялся. Он выглядел расслабленным и уверенным. Исчезла напряжённость, которая прежде сковывала все его мышцы, не давая успокоиться ни на секунду. У Ксении же исчез болезненно-лихорадочный взгляд, и сейчас она чаще молчала, чем говорила, хотя раньше изводила Диму многочасовыми разговорами ни о чём.
– А я буду раскрашивать женщин, которые затанцуют, когда поедет эта… ритуальная платформа с богами наверху. Как будто в бразильском карнавале участвуем, да?
– Поедем потом в Бразилию? – усмехнулся Дима.
Ксения неловко улыбнулась: они никогда не обсуждали, что будут делать дальше.
– Мне нравится здесь, – сказала она. – Мы с утра до ночи работаем, и можно ни о чём не думать. Здесь намного приятнее, чем в институте. Там всегда столько мыслей в голове, что иногда мечтаешь, чтобы что-нибудь заболело. Бывает, скрутит от боли живот и сразу становится легче, как будто боль искупает все недодуманные мысли. А здесь то же самое, только вместо боли – труд. Это намного приятнее.
– Я не понимаю, о чём ты говоришь, но мне тоже здесь нравится, – улыбнулся Дима, раскинувшись на ступенях алтаря. – Давай теперь помолчим.
– Помолчим, когда я у тебя прошу кое-что, Дим. Скажи, ты не болен?
– Нет, – он подозрительно посмотрел на Ксению.
– Тогда ты никогда не поймёшь, о чём я говорю. Если бы ты страдал такой болезнью, как я, если бы у тебя всегда в одно и то же время случались приступы, ты бы понимал. Когда болезнь проходит по расписанию, живёшь как на войне. Приступы – это бой. Его нужно пережить. С потерями или без, нужно дожить до рассвета. Ты знаешь, когда начнётся бой, ты знаешь, что тебе будет очень тяжело и очень больно, но ты стараешься не думать об этом, пока бой не начнётся. Пока нет приступа, ты здоровый человек. Но где-то в глубине души ты всегда помнишь боль и страх, всегда знаешь, что следующий приступ может стать последним. Но от этого тебе не грустно, тебе радостно, потому что если ты знаешь, что такое война, ты знаешь, что такое мир. Ты  радуешься каждую минуту мира, ты знаешь, как хороша жизнь. Больные люди намного счастливее здоровых, Дим. Нет большего счастья, чем приступ, который закончился.
Они молча наблюдали, как храм украшали цветами, и Дима вдохнул глубоко-глубоко, чувствуя солнечный запах подпревшей травы.

Индия, штат Харьяна, 18 апреля, 20:35
Праздник начался поздно вечером. Перед храмом собралось множество людей. Брахманы восседали на возвышении надо всеми остальными, бедняки теснились на земле, толкая друг друга, чтобы продвинуться поближе к месту действия. Ксения заметила в толпе несколько иностранцев, неуклюже протискивающихся между плотными рядами индусов.
У местных было особое отношение к белым людям. Они смотрели на них с обожанием и страхом, как на инопланетных животных. Кажется, Лакшми – главная храмовая крестьянка – пыталась об этом поговорить с Ксенией, пыталась ей объяснить, почему даже брахманы так благоговейно смотрят на неё с Димой. Бог Шива, реинкорнировавшийся бесчисленное множество раз, должен был вскоре снизойти на землю в своей новой ипостаси, и выглядеть он будет, как белый человек. Откуда это индусам известно, Ксения не поняла, но стала с чистой душой эксплуатировать образ потенциального спасителя мира: отдыхать лишний часик от работы на поле или брать лишнюю порцию риса за обедом.
Праздник проходил неожиданно пышно для такого далёкого от всех поселений места. Танцовщицы вырисовывали в воздухе руками неизвестные фигуры, а певцы с певицами окружали зрителей со всех сторон, создавая попсовую атмосферу Боливуда. Ксении казалось, что она сидит в Москве в кинотеатре, потягивая колу через трубочку, а не на ступенях храма, замотанная в пропотевшую сари.
– Где Дима? – спросил подошедший Усама.
– Он выступает, – ответила Ксения. – Посиди здесь. Куда ты всё время пропадаешь?
Усама не ответил, но сел на ступени около Ксении.
Из храмовой пристройки выкатили украшенную платформу с изображением бога и покатили вокруг храма. Зрители выстроились в колонну за тележкой, и пошли шествием, напевая песни. Танцовщицы кружили вокруг, и их оранжево-красные сари, их золотые украшения переливались в свете факелов.
Музыканты играли на больших дудках, дудочках,барабанах и на непонятных инструментах, похожих на банджо и гитару. Но Димы нигде не было видно. Вот уже целый круг прошло праздничное шествие, а он до сих пор не вышел.
– Сходи, поищи Диму, – сказала Ксения Усаме.
Шествие остановилось на том месте, откуда вышло, и зрители вновь заняли свои места. Музыканты ударили в барабаны, и весь праздничный оркестр загремел с новой силой, танцоры закружились в новом ритме, певцы пели всё громче и громче. Грохотало со всех сторон, и праздник приближался к кульминации. Казалось, вот-вот должно было что-то произойти. Барабанный бой вытравливал всё спокойствие, и вулкан должен был разразиться лавой.
Но вдруг всё умолкло. Ксения даже не сразу заметила, что продолжает играть одна дудка. Высокий худой парень тихо выдувал одну ноту, глядя на главный вход храма. Постепенно все лица устремились туда.
На лестницу вышел Дима, держа в руках альт со смычком. Тихими аккордами заиграла гитара-банджо. Дима не стал спускаться, он положил инструмент на плечо, несколько раз вдохнул-выдохнул, как перед глубоким погружением, и опустил смычок на струны.
То ли Ксению так испугал барабанный бой, то ли Дима вправду играл так нежно, как будто мятный лепесток касался души. Дудка и гитара-банджо тихо сопровождали глубокие вихры звуков альта. Мелодия состояла из мягких восточных фраз. Она была даже слишком восточна для того, чтобы звучать в Индии. Как будто композитор захотел вместить в один такт и дождливые джунгли, и тонкие пальцы танцовщицы, и острый запах карри. Темп был невозможно медленен, но каждый такт показывал всё новые и новые картины.
Дима играл с закрытыми глазами, глубоко дыша, чтобы чувствовать запах деревянного храма,  тёплой травы и потрескавшегося лака альта. Живот скрутило как от грусти с радостью или от стакана ледяной воды. Наконец, последний взмах смычком, и мелодия затихает.
Усама, который вдруг оказался рядом с Димой, громко зааплодировал. Зрители подхватили волну аплодисментов, хваля непривычную музыку, а кто-то в толпе даже встал. Приглядевшись, Дима понял, что это иностранец. Джинсы и белая рубашка с короткими рукавами не давали в этом усомниться. Тут же он осознал, что играл перед огромной толпой, которую не заметил в темноте, едва выйдя из храма, сейчас он понимал, что такое же количество людей могла вместить в себя средняя филармония. Почувствовав прилив гордости, Дима низко поклонился, и ушёл.
Но очень быстро его нагнал тот самый иностранец из зрителей, схватил за руку и начал что-то говорить по-английски. В дверях храма появилась Ксения, и Дима жестом позвал её. Иностранец понял, что Дима не говорит по-английски и обратился к Ксении. Они быстро заговорили, показывая на Диму, и лицо Ксении становилось то радостным, то расстроенным.
– Что происходит? – спросил Дима, не выдержав.
– Это владелец звукозаписывающей компании, мистер Предатор, – сказала Ксения, а иностранец сначала поклонился, а потом протянул руку, словно не зная, какого этикета придерживаться.
Дима пожал сильную руку и назвал своё имя.
– Он спрашивал, кто ты и откуда, – сказала Ксения. – Я сказала, что мы туристы из России. А сейчас он спрашивает, не хочешь ли ты сотрудничать с его компанией?
– Он хочет записать, как я играю? – спросил Дима, а Ксения быстро перевела иностранцу.
– Да. Он говорит, что хочет отправить запись в нью-йоркский офис.
– Я только с радостью помогу, – улыбнулся Дима. Что не говори, а предложение очень льстило.

Индия, штат Харьяна, 19 апреля, 09:05
Ксения уже несколько часов работала на рисовом поле. Ноги по колено набухли от высокой воды, руки по локоть покрылись грязью, а спина болела так, как будто позвоночник и плечи изнутри покрылись шипами. Ксения думала только о том, чтобы поскорее забраться с тень и выпить несколько кувшинов воды. Во время работы она никогда не думала ни о чём другом.
Лакшми ушла далёко вперёд, хотя начали они одновременно. Индианка никогда не упрекала Ксению, она привыкла, так как в их не столь удалённом от столицы штата храме иногда появлялись белые туристы. Кто-то так же, как Ксения с Димой, скрывался, а кто-то был жертвой моды на Восток, в общем, и на индуизм, в частности.
Дима вместо работы в поле сегодня сидел в фургоне иностранца. Мистера Предатора сопровождала целая звукозаписывающая бригада. Они перемещались по стране на огромном хромированном автобусе, в котором помещалась целая портативная студия. Фургон стоял за оградой храма, на границе джунглей и поля. Возле автобуса разбили несколько палаток, в которых жили американцы.
Вчера Дима и Ксения долго беседовали с мистером Предатором, которого звали Майкл, и девушка перевела Диме так много, как только могла. Сегодня она отправилась на поле, подчинившись хмурому взгляду Лакшми, «завхоза», как её окрестил про себя Дима.
Сейчас Дима сидел с альтом на коленях в фургоне, а Майкл с ассистентом настраивали аппаратуру. Дима слышал, как мимо автобуса пробежало несколько кричащих мальчишек, среди голосов которых он услышал Усаму. Этот беззаботный египтянин уже обжился в храме, помогая монахам на кухне. Он уже обзавёлся друзьями и начал щебетать по-местному. Уже не раз он помогал Диме понимать указания Лакшми, а тому лишь оставалось гадать, сколько же языков знает Усама в свои десять лет.
– Мистер Дима! – позвал Майкл.
Дима встал посреди студии, и его окружили микрофонами. Два пушистых висели с обеих сторон, и ещё один прикрепили к самому альту. Вчера иностранец говорил, что он своего рода коллекционер экзотических мелодий. А русский композитор-неудачник, найденный в джунглях Индии, показался ему достойным приобретением. Хорошо, что Майкл не знал, что этот композитор играл на ворованном альте Страдивари.
Майкл махнул рукой, и Дима заиграл. Он пытался повторить вчерашнюю мелодию, но то была импровизация, вдохновлённая ярким праздником и мягкими звуками местных инструментов. Дима попытался вспомнить статую бога, украшенную цветами, аромат специй и фруктов с алтарного столика и мерцающее на небе созвездие Ориона.
Не успел Дима испугаться, как мелодия естественно утихла и закончилась. Это было не так ярко, как вчера, но и не так плохо, как предполагал Дима.
Майкл ворвался в прозрачную комнату, отделяющую Диму от посторонних звуков, и начал быстро-быстро говорить. Иногда он прерывал свой обречённый остаться непонятным монолог, чтобы пожать Диме руку. Жалко, что здесь нет Ксении, подумал Дима, ему было бы интересно послушать, что думает иностранец об этой импровизации. Но ведь если Майкл позвал его сюда, значит в нём что-то есть.

Индия, штат Харьяна, 20 апреля, 08:36
– Когда мы уедем отсюда? – задал Усама Тот Самый Вопрос, встретив Ксению после работы на поле.
Она утёрла пот со лба и посмотрела вдаль на Диму, который украшал статуэтку Шивы свежими цветами. Он что-то напевал себе под нос, и Ксении стало обидно, что он так быстро оправился от своего несчастья, а она до сих пор даже думать не может о работе. Она бы ни за что не сказала об этом Диме, ведь ей было очень стыдно за свою зависть.
– Скоро, – ответила она.
– Когда?
Шла вторая неделя их жизни в храме, и каждый день, за исключением вчерашнего праздника, начинался и заканчивался тяжёлым трудом. Ксения со страхом представляла себе будущее, в котором она состарится на поле. Но теперь возвращение в Россию было для неё опасно, а работа здесь давала еду и кров. Она боялась искать убежища в другом месте, но и жизнь здесь становилась невыносимой.
Когда Дима заметил приближающихся Ксению с Усамой, он бросил работу, замахал руками и очень счастливо заулыбался. Ксения обрадовалась, что можно не отвечать на вопрос Усамы.
– Майкл предлагает мне контракт! – крикнул на всё поле Дима.
– Какой контракт? – нарочито тихо спросила Ксения.
– На запись альбома! Представляете, Майкл отправил мою запись в Нью-Йорк, а его коллеги сказали, что я – это именно то, что они искали! Нью саунд или что-то вроде того, я ведь не понимаю по-английски!
– Как же ты тогда понял, что тебе предложили контракт? – недовольно спросила Ксения.
– Когда нужно, можно понять и без слов!
– Ура, мы ехать! – захлопал в ладоши Усама.
Ксения встала и быстро пошла прочь от поля. Он вбежала в хижину, где спали крестьянки, и упала на свою соломенную подстилку. Потом поняла, что не может лежать, вскочила и побежала в храм. Яростно сбросив обувь у входа, она пробежала по скользкому полу до алтаря и рухнула на колени в разбросанные цветы, подняв в воздух лепестки и их запах. Она чувствовала внутри пылающую зависть и обжигающий стыд. Она хотела бы провалиться сквозь землю, хотела бы никогда не знать Диму, хотела бы забыть последние несколько лет своей жизни или вообще всю её.
– Ксюша! – Дима вбежал в храм, но не приближался к Ксении. – Что случилось?
– Уйди!
– Что такое!
– Уйди!
– Да объясни же ты мне, что произошло! Ты не хочешь ехать? Я понимаю, это опасно, ведь мы якобы международные преступники, но…
– Помолчи! – Ксения подошла к Диме, схватила за одежду и прокричала в лицо, – Почему мы должны ехать? Почему ты, я и Усама должны ехать? Скажи мне, Дим!
– Я скажу, как только успокоишься, – холодно ответил он.
Ксения на секунду замерла, а потом медленно разжала руки и отошла на шаг от Димы, чувствуя новую вспышку стыда.
– Извини меня, – пробормотала она.
– Я понимаю. Но представь себя на моём месте.
– Ты прав. Я бы поехала. Точно поехала, безо всяких раздумий!
– Но ты можешь остаться, если хочешь. Конечно, я не знаю, где захочет быть Усама. Ему безопаснее было бы остаться с тобой.
Ксения вышла из храма и села на деревянные ступени, ведущие в хозяйственный двор. Дима вышел за ней и сел рядом. По двору вышагивала корова, а в неё с верхушек деревьев кидались зелёными фруктами обезьяны, которые иногда выходили из джунглей и были настоящей напастью для монахов и крестьян.
– Не нравится мне этот иностранец, – сказала Ксения. – Знаешь, что означает фамилия мистера Предатора, Дим? Хищник! Это означает хищник!
– Он сказал, что мы можем поехать втроём.
– А как же наше путешествие, Дим? Оно закончилось? – грустно спросила Ксения.
– Нет, оно никогда не закончится, – Дима положил свою руку на руку Ксении. – Просто теперь мы будем искать на другом континенте.
– Что искать!? – чуть не плача, спросила Ксения.
– Что с тобой сталось? – Дима провёл ладонью по лицу Ксении. – Ты ли та девушка, которая втянула меня в эту авантюру? Ты ли ворвалась в полицейский участок? Не ты ли перевела нас через границу? Я не думал, что ты умеешь бояться.
– Я только и умею, что бояться. И я думала, что ты не умеешь ничего другого! А сейчас, где твой страх, Дим? Появился Хищник, и ты сразу подумал, что не всё ещё потеряно? Помнишь ли ты, что написал чужую симфонию?
– Не говори так, это жестоко! Я постоянно об этом думаю так же, как и ты.
– Я не хочу, чтобы ты разочаровывался ещё сильнее… Нет, – тут же опровергла саму себя Ксения. – Прости меня. Это я не хочу разочаровываться. Я так завидую тебе, Дим! И мне так стыдно. Знал бы ты, как мне стыдно!
Дима обнял всхлипывающую Ксению, и так они просидели несколько минут, пока рядом с ними не появилась прыткая обезьянка и не кинула в них бананом.
– Я надеялась, что мы продолжим путешествие по древним странам, – сказала Ксения, освободившись от объятий.
– Куда ты хотела поехать? – спросил Дима, чувствуя, что напряжённость между ними растаяла, и сейчас они беседовали как старые влюблённые или как боевые товарищи.
– В Южную Америку. Она должна быть совсем не похожа на Египет и Индию. Знаешь, Дим, там должно быть столько неизученных древностей, что если хорошенько побродить по джунглям, то можно стать первооткрывателями.
– Разве найти заброшенный город – это что-то по-настоящему новое?
– Всё новое – хорошо забытье старое, – Ксения назидательно подняла палец.
– Боюсь, не в нашем случае. Зачем воскрешать мёртвых, когда можно рожать живых?
– Дим, я могу тебя неправильно понять! – засмеялась Ксения.
– Я совсем не это имею в виду, – тяжело вздохнул Дима. – Я говорю, что это абсолютно бессмысленное занятие.
– Но если бы мы нашли Мачу-Пикчу или, скажем, расшифровали азбуку майя, мы бы прославились в веках.
– Совсем не так, как сами майя. Мы бы открыли людям путь в прошлое и пожертвовали бы ради этого собственным бессмертием. Чужое бессмертие взамен на своё забвение. Спасибо, я не настолько благороден.
– А представь, если бы мы сейчас были в Древней Индии. Мы были бы важными брахманами, и король отправил бы нас изучать новые земли. У нас была бы армия слуг, а может быть, и настоящая армия тоже бы была. Представь, Дим, нам удалось бы пересечь океан, и мы оказались бы у майя. Они бы нас либо убили, либо боготворили. Представляешь, мы бы показали им индийские свитки, приспособления, одежды, фрукты. Может быть, мы построили бы у них индуистский храм. Такой храм посреди индейских пирамид, представляешь! Вот уж тогда бы мы были настоящими первооткрывателями, настоящими гениями, Дим! Как думаешь, это бы считалось? Считалось бы гениальностью то, что мы показали майя колесо, которое придумали совсем не сами?
– Нет, наверное, не считалось бы… Хотя мы стали бы величайшими людьми в их истории, на самом деле не совершив ничего, кроме длинного пути.
– Мы были бы одновременно и гениями и обманщиками. Представляешь, Дим, какой загадкой истории мы бы были! Неужели, чтобы придумать что-нибудь новое, нужно просто переместить объект из одной части пространства в другую?
– Возможно, ты права. Может быть, если перенести… что-нибудь из одной плоскости в другую так, как никто не ожидает, это и будет по-настоящему гениально?
– Перенести теорию струн в музыку, Дим?
– А что! Звучит очень романтично! – Дима щёлкнул пальцами, – Давай вместе придумаем мелодию струн?
– Брось, Дим. Я учёная, а не фантазёрка. Это была красивая софистика, не более того!
– Но ведь это струны. Значит, они звучат.
Ксения весело и добро засмеялась, как смеются над ребёнком, когда он спрашивает, почему у игрушки не заживёт порез.
– Решено, едем! – вскочила на ноги Ксения. – Усама, собирайся, мы едем на другой конец света!

Нью-Йорк, 26 апреля, 12:06
Музыкальная студия Майкла находилась в центре города, и Ксении с Димой не пришлось далеко ехать, так как американец оплатил им номер в гостинице, расположенной неподалёку. Студия занимала несколько этажей высокого дома, и была обставлена в стиле хай-тек. Узкие коридоры вели в аппаратные комнаты и кабинеты. На стенах висели фотографии певцов и певиц, а с потолка на проводах свешивались грушеподобные лампочки, как изюминки интерьера.
Дима провёл здесь уже несколько дней, в то время как Ксения гуляла по городу. Она была недовольна тем, что снова оказалась в мегаполисе и лелеяла мечту поскорее оказаться снова на природе, но молчала об этом, чтобы не расстраивать Диму, который в последнее время снова приуныл. Многочасовая работа его так выматывала, что возвращаясь в номер, он мгновенно засыпал.  Ему казалось, что даже альт Страдивари уставал столько играть.
И только Усама выглядел как всегда довольным и жизнерадостным. Ни разу с тех пор, как все они покинули Египет, он не вспомнил о семье или вообще о том, что произошло. Казалось, он всегда существовал переездами и путешествиями.
Сердцем студии был небольшой зал со сценой и несколькими десятками стульев. Сейчас сцена была завалена музыкальными инструментами, усилителями и микрофонами. За прозрачной стеной находилась звуконепроницаемая комната с единственным микрофоном, где и играл всё время Дима. Сегодня он пришёл на работу вместе с Ксенией. Сейчас дверь в прозрачную комнату была открыта, и внутри копошился Майкл.
– Ксения, какой приятный сюрприз! – американец расплылся в полуискусственной улыбке при виде вошедших. – Чем обязан?
– Я пришла ради интереса, если вы не против, – подчёркнуто вежливо ответила Ксения. Майкл до сих пор вызывал у неё очень неприятные чувства.
– Конечно, конечно! Только я буду вынужден скоро попросить вас уйти, – казалось, лицо американца вот-вот лопнет от улыбки, – потому что сегодня мою студию удостоит своим визитом сама госпожа Урания!
– Кто это? – спросила Ксения.
– Неужели вы не слышали? Как же это? Она совершенно, радикально гениальная певица. Какие у неё стихи! Целевая аудитория умирает от умиления. Но единственный минус госпожи Урании в том, что она ни с кем и никогда не сотрудничает. Скрывается ото всех так, что ни один поклонник не знает, где она живёт, и даже не видел её лица. Госпожа Урания сама записывает свои песни и выкладывает в сеть. У неё плохой микрофон, постоянное шипение в динамиках и унылое бряцанье гитары на аккомпанементе, а поклонники готовы простить ей даже это. Я отправил ей запись индийской сонаты Димы, потому что мне показалось, что она… чем-то похожа на её песни. Но я даже не ожидал, что она согласиться появиться на публике ради вас!
– Почему вы мне не сказали? – возмутился Дима, когда Ксения перевела ему слова Майкла. – Значит, вы заставили нас пересечь океан только ради того, чтобы вытащить на свет божий какую-то певичку?
– Не переживайте, это будет вам полезно, – спокойно улыбнулся Майкл.
Тем времен в зале собирались люди. Техники, уборщицы и просто любопытные. Здесь были фотографы и журналисты, маскирующиеся под обычных посетителей студии. Майкл сначала собирался разогнать всех зевак, даже вызвал охрану, крича о том, что обещал госпоже Урании полную конфиденциальность. Но когда репортёры прорвались сквозь живое ограждение из охраны, Майкл изменил тактику и сообщил, что с минуты на минуту состоится первое появление на публике легендарной певицы. Он даже успел сделать объявление об этом в интернете, и скоро стали слышны крики на улице. А Майкл гордо рассказывал в интервью о том, что именно его студии удалось урвать завидный куш в виде госпожи Урании.
– Как вы думаете, на кого она похожа? – спрашивал журналист из первого ряда.
– Я думаю, это женщина в годах, ведь у неё очень глубокий грудной голос, – отвечал Майкл, забравшись на сцену, как на трибуну. К этому времени её успели расчистить от инструментов и прочего мусора и даже украсить плакатом «Добро пожаловать, Урания!», – Возможно, она уже известная личность, например, актриса или политик. Иначе, зачем ей так тщательно скрываться?
– Сколько будет стоить запись первого альбома Урании? – выкрикнула девушка из задних рядов.
– О, мы планируем сразу снять несколько клипов, так что бюджет альбома уже более чем приличный! Я не пожалею ни доллара на такой алмаз, как госпожа Урания.
– Но где же она, наконец? – крикнули несколько голосов с разных сторон.
– Она уже должна была явиться, – недовольно пробурчал Майкл, глядя на часы.
В первом ряду уже давно тянула руку худенькая девушка. Она была одета в безразмерно большую выцветшую рубашку и потёртые джинсы, а её белую голову венчал неаккуратный хвост. Она с ужасом смотрела на людей вокруг, стараясь сжаться как можно сильнее под напором толпы, которая пробиралась как можно ближе к сцене, и в то же время её рука раскачивалась над толпой, как мачта над морем.
– Задайте же, наконец, свой вопрос! – крикнул Майкл этой девушке.
Она обхватила себя руками и зашептала что-то под нос.
– Говорите громче, я ничего не слышу! – сказал Майкл.
– Это… это я, – сказала девушка, и по залу прокатилась тишина.
– Что вы? – раздражённо проскрипел зубами Майкл, – Говорите понятнее или дайте сказать другим.
– Я Урания, – чуть не плача, прошептала девушка.
Тишина лопнула, металлические стулья попадали на пол, когда все зрители вскочили со своих мест и кинулись к девушке. Она тоже вскочила, но уже от страха и, ища пути к отступлению, вскарабкалась на сцену и попыталась спрятаться за Майклом. Тот бесцеремонно поднял Уранию, которая едва доставала ему до подбородка, и поставил перед собой на обозрение всем зрителям.
– Госпожа Урания, сколько вам лет? – кричали с одной стороны.
– Почему вы скрываетесь? – доносилось с другой.
– Правда, что вы попали под программу защиты свидетелей? – орали с третьей.
Девушка зажала уши руками и чуть было не упала со сцены, но Майкл поднял её за шкирку, встряхнул и дал в руки микрофон.
– Я… – начала она, и все резко замолчали, как будто колонку вырвали из розетки, – Я пришла, чтобы спеть с альтом.
 Дима, сидящий вместе с Ксенией в другом конце зала и не понимающий, о чём говорят все вокруг, вздрогнул, потому что почувствовал взгляд Урании, направленный на него. Или на его альт.
– Мистер Дима, подойдите, пожалуйста! – крикнул со сцены Майкл.
Дима стал новым центром снимания зрителей и поэтому с трудом смог пробраться к сцене. Майкл и его бесцеремонно вытащил наверх, отдавая свой собственный микрофон.  На Диму обрушилась новая волна криков и вопросов, но он не мог понять ни одного из них. Он посмотрел на Уранию, но не увидел её лица, потому что она прятала его за руками.
– Это мистер Дима из России, – объяснил всем Майкл. – Он приглашён к нам специально по просьбе госпожи Урании, чтобы аккомпанировать ей при записи первого альбома, который выйдет уже этим летом под маркой «Пи-рекордс». А сейчас вы можете сделать фотографии наших юных звёзд!
Раздался металлический лязг: это давно упавшие стулья заездили по полу под ногами журналистов и фотографов, прорывающихся к сцене. Люди падали, путаясь в железных ножках, но сразу же поднимались и снимали, снимали, снимали.
Для Димы и Урании всё вокруг стало ослепительно-белым, и если бы не Майкл, поддерживающий обоих и радостно улыбающийся, несмотря на слезящиеся глаза, они бы давно упали.
– Всё-всё, презентация окончена! – крикнул Майкл, и повёл Диму с Уранией прочь со сцены, в маленькую комнатку, где хранились гитары, синтезаторы и ударные. Там они остались в тишине и вдали от зрителей. И там, в полумраке, они через несколько минут снова начали видеть что-то, кроме радужных зайчиков.
Когда они осмелились выйти в зал, там уже было пусто. Только уборщик в наушниках подметал пол и расставлял стулья, напевая под нос.
– Всё закончилось? Ну, слава богу, – прошептала Урания, но Дима не понял ни слова. Волей-неволей, он общался с Майклом по-английски, но выучить язык за неделю было невозможно.
В зал вернулись Ксения с Майклом, а за ними бежал Усама, размахивая барабанными палочками.
– Наконец-то! – Майкл развёл руки, как будто хотел обнять всех присутствующих. – Госпожа Урания, чего же вы испугались! Это ведь всего лишь журналисты.
– Мы… Вы… – залепетала ещё тише девушка, – Мы же с вами договаривались… Договаривались, что никого не будет.
– А никого и не было! – радостно сказал Майкл. – Разве эта небольшая пресс-конференция в счёт? Я думал, что вы, как профессионал, конечно же, понимаете, что в нашем деле не обойтись без подобного рода маленьких формальностей.
– Профессионал?.. – непонимающе хлопала глазами Урания.
– Мистер Предатор, неужели вы, правда, обманули эту несчастную девочку? – не выдержала Ксения.
– Что вы, что вы! – слащаво заулыбался Майкл. – Ничего ведь не произошло, ведь так, госпожа Урания?
– Я… Ну… – она смотрела в пол и нервозно ударяла указательными пальцами друг о друга. И чем больше на неё смотрели, тем чаще становились удары.
– Да она же сейчас в обморок упадёт, как так можно! – Ксения подошла к Урании и обняла её, но та только быстрее начала бить пальцами. – Дима, подтверди!
Дима понимал, что от него чего-то хотят, но не понимал чего. Ему очень не нравилось, когда Ксения при нём говорила по-английски так, как будто он всё понимает. И сейчас, под взглядами Ксении, Майкла и Урании, будто бы немая стена между ним и остальными становилась всё толще и толще.
– Я, пожалуй… пойду, – сказала Урания, освобождаясь из объятий Ксении.
– Ни в коем случае! – улыбнулся Майкл. – Я никуда вас не отпущу, пока вы не споёте нам.
И тут ноги Урании подкосились, и она упала без сознания.

Нью-Йорк, 26 апреля, 15:44
Возле микрофона цвела орхидея. Огромная розовая орхидея в огромном терракотовом горшке. Дима смотрел только на неё, пока в четвёртый раз играл свою Индийскую Сонату. Майкл просил повторять его ещё и ещё, но у Димы уже болели руки, плечи и спина. Майкл утверждал, что госпоже Урании нужно услышать мелодию как можно больше раз, чтобы сочинить песню. И что удивительно, девушка, едва отошедшая от обморока, действительно сидела с листком бумаги и писала. Она спряталась на гигантскую орхидею так, чтобы её не видел Майкл, и слушала Диму, иногда закрывая глаза и тихонько подпевая мелодии.
Пока Уранию приводили в чувство, Дима с Ксенией узнали её историю. Оказалось, что так называемая Госпожа Урания – легенда интернета. Сверхпопулярная певица, песни которой, не защищённые авторским правом, звучали на каждой радиостанции, а их тексты были разобраны на цитаты. Америка переживала «урановый взрыв», как это называли журналисты. Именами песен называли магазины и рестораны, а в Лас-Вегасе открылось казино «Новый ветер», названное заголовком песни Урании. В этом казино работал ставший легендарным тотализатор, в котором люди ставили на то, кто же на самом деле Госпожа Урания и кто скрывается под этим псевдонимом. От Президента Америки до заключённой певицы, сидевшей за распространение наркотиков – каких только версий не было у людей. Считалось, что когда тайное станет явью, победители смогут получить чуть ли не по миллиарду долларов.
Но Уранию никто никогда не видел. Хакеры не могли вычислить компьютер, с которого обновлялся сайт певицы, и даже министр обороны (признававшийся в любви к песням таинственной певицы) оказался бессилен в поисках. Никто не видел лица Урании, никто не знал, в каком городе, в какой стране или на каком материке она живёт. И всё это только прибавляло ей популярности.
В то же время с ней было легко связаться по интернету. Она днями и ночами просиживала на своём сайте, общаясь с поклонниками, и отвергая многочисленные просьбы о встрече. Ей не нужны были деньги: она даже отказалась от прав на свои песни, сказав, что их может использовать кто угодно и как угодно. Ей не нужны были мировые турне: сотни продюсерских предложений оставалось без внимания.
Поэтому для мистера Предатора стало просто невероятным потрясением то, что Урания согласилась встретиться с ним, да ещё и самой приехать к нему в студию. И это всего лишь после того, как он отправил ей запись Индийской Сонаты, которую сыграл ему Дима в фургоне. Майклу показалось, что мелодия Димы похожа по духу на песни Урании и наудачу послал ей письмо, ни на что всерьёз не рассчитывая.
Но она ответила. Ответила просто и без объяснений причин. Написала, что хочет встретиться с тем, кто сочинил эту мелодию, и написала, когда и во сколько приедет в студию. Она поставила только одно условие: эта встреча должна остаться тайной для всех. Только она, Майкл и этот музыкант. Но Майкл не смог сдержать обещания…
Узнав всё это, Дима понял, с кем он имеет дело и относительно Урании, и относительно мистера Предатора. Его талант не играл никакой роли в молчаливом противостоянии национальной легенды и музыкального магната. И сейчас, стоя меж двух огней и играя на альте, он чувствовал, что стоит не на своём месте.
– Прекрасно, просто великолепно! – зааплодировал Майкл, когда Дима закончил. – Что скажите, госпожа Урания?
– Да… – прошептала девушка, закрывая лицо блокнотом.
– Вы уже написали слова? – ласково поинтересовался Майкл, пытаясь заглянуть в записи Урании.
– Два куплета…
– А припев?
– Я подумала… что он здесь будет не нужен.
– Да как же так? – вскинул руки Майкл. – А что же будут петь в душе ваши фанаты?
– В душе?.. Мои песни не для того, чтобы петь их в душе! – неожиданно резко сказала Урания, и Дима удивился этой вспышке, хоть и не был уверен, что понял, что произошло.
– Мистер Дима, вы свободны, – грубо бросил Майкл, и значение этих слов Диме было ясно.

Нью-Йорк, 27 апреля, 12:02
Ксению разбудил стук в дверь. Кто-то колотил так яростно, что дверь намеревалась вот-вот слететь с петель. Поднявшись с постели и накинув банный халат, она открыла и предсказуемо встретилась взглядом с Димой.
– Где ты была всю ночь? – спросил он.
– В планетарии. Сейчас в этих широтах очень хорошо видно созвездие Змееносца.
– Усама был с тобой?
– Усама? – Ксения начала просыпаться. – Нет, а что с ним?
– Он со вчерашнего утра не появлялся в моём номере!
– Брось, Дим! Усама самостоятельный мальчик.
– Ему же всего десять лет! Вдруг он потерялся в большом городе… Совсем один.
– Ну так иди и поищи его, Дим! – Ксения захлопнула перед его носом дверь. Но Дима подставил ногу между дверью и косяком, за что получил очень больно.
– Как ты можешь так говорить! Этот ребёнок полностью на нашей совести! Мы вынудили его уехать, оставить свою семью, связаться с нами, опасными ворами, которые не знают заранее, где будут ночевать завтра ночью!
– Не говори так, Дим! – Ксения встряхнула его за плечи. – Усама сам, добровольно полетел тогда с нами. Я не знаю, почему, не знаю, что стало с его семьёй, ведь он не понимает, когда я его об этом спрашиваю. Да, мы за него в ответе. И мы никакие не воры. Ты уже так сжился со своим альтом, что поверил, будет сам его украл.
– Раз его украл Усама, то всё равно что я!
Ксения дала Диме чашку кофе, и он выпел залпом. В голове прояснилось, как будто он распустил удушливый галстук.

Нью-Йорк, 27 апреля, 14:29
В студии Майкла стояла незнакомая тишина. Ещё вчера по неожиданно настойчивой просьбе Урании он выгнал почти всех работников, дав им отпуск на неопределённый срок. Теперь в здании было всего несколько техников и парочка музыкантов. Ксении с Димой удалось попасть внутрь после тщательного досмотра на охране и личного звонка Майкла.
Урания выглядела ещё бледнее, чем вчера: безразмерная одежда, неаккуратная причёска, руки, заляпанные чернилами, но крайне одухотворённое лицо. Дима остался с ней наедине в студии, где он играл вчера. Ксения ушла искать Усаму, а Майкл исчез после телефонного звонка.
– Вы закончили? – спросил Дима на своём скудном английском.
– Да, к сожалению. Потому что мне очень понравилась ваша Соната. Я хотела писать ещё и ещё, но мелодия длится, увы, только шесть минут.
– Я могу играть ещё.
– Не стоит, – Урания покачала головой, – Ваша музыка великолепна. Она благоухает, я чувствую это. Как Вы осмелились сыграть её?
– Осмелился? – удивился Дима, надеясь, что он правильно понимает слова.
– Да. Я знаю, сколько нужно храбрости, чтобы показать людям то, что вы создали. Если мы с вами хоть немного похожи, вам должно было быть так страшно, когда вы играли, как на трибуне палача. Играть перед людьми – это, наверное, то же самое, что говорить перед казнью. Нельзя ошибаться. Я вами восхищаюсь, вы такой смелый человек.
– Вы делаете то же… – не понимал Дима.
– Нет, никогда. Никогда я не смотрела на зрителей, никогда не видела их глаз, никогда не пела перед ними. Я так люблю сочинять песни, но так боюсь показывать их! Каждый раз, загружая новую песню на сайт, я не могу спать несколько дней, пока не прочту несколько тысяч хвалебных комментариев. Им нравится… Но стоит увидеть хоть один плохой, мне хочется удалить всё! Я даже установила специальную программу, которая не даёт мне ничего удалять, потому что однажды я чуть не лишилась своего сайта так.
– Вы чувствительны… слишком.
– Я не думаю так. Разве вы не боитесь? – Урания посмотрела Диме в глаза, и тот увидел, что она едва не плачет.
– Боюсь. Но мне нравится… играть, – Дима не знал, как описать свои чувства мизерным запасом слов, как подбодрить девушку. Наконец, он понял, что нужно сказать, и вложил в два слова всю уверенность, на которую был способен, – Вы гений.
– Многие так говорят…
Дверь резко открылась, и в студию влетела Ксения, держа за руку Усаму. Она кричала на него, а он безразлично ел мороженое.
– Представляешь, Дим! Этот засранец говорит, что видел того вора, который украл твой альт... То есть альт Страдивари.
– Где?
– Ну, говори, где ты его видел, Усама? – Ксения тряхнула мальчика за плечо.
– В парке. Он дал мне это.
– Мороженое? – Ксения в ужасе выхватила его и растоптала на чистом полу. – Как ты мог взять его, ты же умный мальчик, Усама!
– Это же мой папа.
– Папа? – не поняла Ксения.
– Папа? – не понял Дима.
– Да, – Усама пристыженно опустил глаза, – Я врать. Мой папа не работать в музей в Каир. Он не угрожать мне. Он подослать меня с вами.
– Чёрт, я ведь говорил тебе тогда! – Дима в ярости чуть не бросился на мальчика, но его удержала мягкая рука Урании.
– Не чертыхайся при ребёнке! – возмутилась Ксения и обратилась к Усаме, – Это ведь не правда, мой мальчик? Ты ведь был таким одиноким, что тебе было просто некуда себя девать, да, Усама? Ты ведь решил поехать с нами, потому что мы твои единственные друзья, да, Усама?
– Простите, – мальчик, обнял опустившуюся на колени Ксению за плечи. – Простите. Полиция едет. Мой папа как будто работать в музее. Он как будто искать музыка, но на самом деле искать вас. Простите. Он здесь. Он звонить ваш продюсер.
– Где Майкл? – вскрикнула Ксения.
– Уехал за пианистом, – отозвалась Урания по-английски, услышав знакомое имя.
– Чёрт, надо бежать! – крикнул Дима.
– Не чертыхайся! – автоматически вставила Ксения. – Куда же бежать?
– Я не знаю, – осел Дима.
– В планетарий! – осенило Ксению. – Я там уже неделю просиживаю ночи на пролёт, меня там знают. Они мне поверят, бежим, Дима!
– Простите меня, госпожа Урания, – Дима поцеловал певице руку, от чего та зарделась краской. – Вы гений, не верьте никому.
– Лучше простите меня, – тихо прошептал Усама убегающим Ксении и Диме.

Нью-Йорк, 27 апреля, 15:52
Двое вбежали в здание планетария. Это был огромный белый шар, прячущийся за стеклянными стенами. За ними никто не гнался, не следил, но они были уверены, что время на исходе. Ксения увидела знакомое лицо Анджелы, студентки, работающей в местной лаборатории. Её научный руководитель, доктор Шанти, родом из Индии, лично подписал Ксении разрешение оставаться в планетарии по ночам, когда услышал, что та побывала в его родном городе.
– Анджела! – крикнула Ксения, и студентка обернулась, – Здесь уже была полиция?
– Уже? – удивилась девушка.
– Нас преследуют, помоги нам ради бога, Анджела!
– Почему?.. То есть, почему вас преследуют? – студентка медленно моргала, пытаясь осознать происходящее.
– Мы… нелегальные мигранты! – соврала Ксения. – Такие же, каким был доктор Шанти двадцать лет назад. Он сказал, что здесь мы всегда найдём убежище!
– О, доктор Шанти… Его сейчас нет, – Анджела попятилась и схватила за ручку двери.
– Помоги нам, Анджела! – крикнула Ксения. – Пожалуйста.
– Окей. Но если вас спросят, то виноват доктор Шанти.
– Спасибо, – в унисон сказали Ксения с Димой.
Анджела провела их по узким и широким коридорам вглубь здания. Они оказались в просторном круглом и по-ночному тёмном зале с высоким-высоким потолком. Это был зрительный зал с удобными, как в кинотеатре, креслами и огромным экраном искусственного небосвода наверху. Посередине стоял сложный проектор, который сейчас был выключен.
– Я запру вас, пока не придёт доктор Шанти, – предупредила Анджела и хлопнула железной дверью.
Вокруг стало темно, как в февральскую полночь. Дима глубоко вздохнул.
– Зачем я тогда тебя послушал?..
– Прекрати жаловаться, Дим, не время.
Помолчали. Они не видели даже своих рук. На ощупь нашли кресла и сели, откинувшись глубоко назад. Темнота была осязаемой, и это действовало успокаивающе. Казалось, что раз они не видят друг друга, то и никакая полиция их не найдёт. Они долго молчали и приводили в норму дыхание, прежде чем заговорить.
– Что ты здесь делала? – спросил Дима.
– Я была не здесь, а в библиотеке. Хотела вернуться к работе. Моя диссертация всё же не совсем похожа на ту… нобелевскую. Ведь есть в ней что-то особенное.
Ксения встала и пошла вглубь зала.
– Ты куда? – Диме казалось, что его голос звучал совсем иначе в тишине и в темноте, чем в реальном мире.
– Попытаюсь включить небо, – сказала Ксения, и было слышно, как она улыбается.
Ксения видела однажды, как работает этот проектор, но не умела обращаться с громоздким пультом управления. Переключатели, кнопки, тумблеры, наверное, отвечали за выбор программ, музыки и других ненужных вещей, когда Ксении требовалось хотя бы немного света.
Искусственное небо засияло. На потолке зажглись звёзды, не соединёнными палочками созвездий, как это часто бывает в планетариях, не двигающиеся и даже не мерцающие. Они выглядели самыми обычными звёздами, и если бы Ксения не была уверена, что сейчас день, она поверила бы, что по ошибки раскрыла потолок купола и смотрит на ночное небо.
– Ух ты! – послышался голос Димы.
Ксения вернулась к нему и села на соседнее кресло. Они смотрели на искусственное небо и ждали.
– В английском языке есть хорошее выражение. Посередине Ничего.
– Это про нас, – улыбнулся Дима.
– Как думаешь, долго нам здесь сидеть?
– Пока нас не найдут, наверное… Ты сказала, что продолжаешь свою работу. О чём она? Ты мне говорила тогда, но я ничего не понял.
– О том, что ничего не исчезает навсегда и что если существуют чёрные дыры, то существуют и белые. Я пытаюсь доказать это теоретически и математически, но я никогда не увижу не одних дыр, не других. Так что астрономия похожа на музыку. Ничего нельзя увидеть, главное – во что ты веришь. В то, что пространство может быть бесконечно плотным или бесконечно растяжимым.
– Звучит очень романтично, – улыбнулся Дима. – А Эйнштейн правда гений?
– Эйнштейн как тяжёлый рок  в восемнадцатом веке, Дим. Это было бы гениально?
– Это было бы мерзко.
– Посмотри вон туда, – Ксения показала пальцем в правый край искусственного неба, и Дима проследил взглядом направление от призрачной руки до звёздного скопления. – Это созвездие Лебедя. Около его головы должна быть сверхмассивная чёрная дыра. Такая большая, что могла бы поглотить пятьдесят наших Солнц. Если там есть разумные существа, они бегут в панике. Вернее, бежали несколько миллионов лет назад. Может быть, мы их потомки?
– Ты это серьёзно? –  восторженно спросил Дима.
– Брось! – скептично хихикнула Ксения, – В такое даже музыкант не поверит!
– На что это ты намекаешь? Космос – это очень музыкально. Я даже знаю про эти… струны на нано уровне.
– Они меньше.
– Всё равно, это очень похоже.
– Не спорю. Космос музыкален.
Кроме их голосов, в зале была абсолютная, вакуумная тишина. Не играла симфоническая музыка, обычная для планетариев, не было усыпляющих комментариев и неинтересных объяснений. Искусственное небо от этого становилось лишь более величественным.
– Урания написала песню на твою Сонату, Дим? – спросила Ксения.
– Да, точно, – вспомнил Дима, – она даже перекачала её мне на телефон.
Он достал из кармана телефон, подключил наушники и протянул один Ксении. Она развернула динамик к себе, и услышала переливы альта. Это была та самая мелодия, которую Дима играл на празднике. За музыкой следовал голос, уверенный и громкий. Такой не мог принадлежать забитой девушке, какой знала Уранию Ксения. Эта Урания пела о далёких краях, полных опасностей и приключений, которые нужно преодолеть с храбростью и мужеством, а потом с триумфом вернуться домой.
– Очень подходит твоей музыке, – сказала Ксения.
– Да, она как будто увидела то, что видел я в своём воображении. Она гений, это бесспорно.
– Она трусливый гений! Почему она ни с кем не общается? Для неё бы кто угодно написал музыку, и она бы стала ещё знаменитее. Я слышала её старые песни. Это красивые слова, но абсолютно неинтересная музыка.
– Она боится людей. Может быть, только из-за этого она и может петь так хорошо? А может быть, это плата за гениальность?
– Плата? – Ксения теребила провод от наушников. – Тогда не знаю, стоит ли быть гением, если это не приносит ничего, кроме страха.
– Я думаю, она просто не может сдержать слова в себе. Мне кажется, если бы она могла не петь, она бы не пела. Но она должна петь, потому что чувствует, что это может изменить мир, даже без её непосредственного участия. Её тексты удивительны, они не похожи ни на какие другие стихи и песни. Они могут изменить того, кто их слушает. Я чувствую себя сильнее, когда слушаю Уранию. А это самое главное.
– Значит, и ты тоже гений? Она ведь приехала из своего скита специально, чтобы встретиться с тобой.
– Не думаю, – усмехнулся Дима. – Я для неё, как камни для моря. Она перемелет мою музыку в мелкий белый песок так, что никто и не подумает, что раньше это были камни. Её энергия как море. Я чувствовал её величие, просто сидя рядом с ней.
– Но мне её так жаль, Дим. Она выглядела такой несчастной и испуганной. Как думаешь, это какая-то болезнь, что она всего боится?
– Возможно… Мне кажется, что она слишком остро чувствует мир, чтобы спокойно жить в нём.
В коридоре послышались шаги. Много пар ног бежало по этажам. Раздавались крики, стук открывающихся дверей. Их искали и почти нашли.
– Альт у тебя, Дим? – спросила Ксения.
– Да, – он постучал по футляру инструмента. – Но вряд ли нас отпустят, если мы его отдадим.
– Можно было бы отвлечь внимание, Дим.
– Я хотел бы вернуть его в музей, честно говоря. У нас альту Страдивари не место. Но с другой стороны они запрещали его выкупать музыкантам, а какой смысл альту храниться в витрине, если он не может играть?
– Прости, Дим, но сейчас не до морализма. Лучше думай, как нам сбежать. О, знаю! Тут есть чёрный выход. Это должны быть большие металлические двери, которые выходят сразу на улицу, чтобы можно было заносить оборудование. Давай искать!
Они почти ползком стали исследовать тёмный зал. Свет искусственных звёзд не достигал пола, и только отвлекал от поисков. Ксения с Димой на ощупь исследовали стены. А в коридоре голоса слышались всё ближе и ближе.
– Та девушка говорила, что запрёт нас, – напомнил Дима, – Разве она не имела в виду и эту дверь тоже?
– Не знаю, Дим, – надорванным шёпотом отозвалась Ксения.
– Я нашёл! – громко шепнул Дима, и Ксения бросилась к нему.
Они схватились за ручки двери и потянули из всех сил. Железо загудело, но замок громко лязгнул, не поддаваясь.
– С той стороны засов! – сказала Ксения.
– Надо сдвинуть, – Дима несколько раз сильно дёрнул дверь. – Смотри! Появляется щель, если так держать. Не двигайся, я сейчас попробую отодвинуть засов.
Дима в темноте шумно перебирал содержимое своей сумки, а Ксения держала двери, слыша только стук своего сердца.
– Нужно что-то длинное и узкое, – бормотал Дима.
– Смычок!
– Что?
– Попробуй смычком, Дим!
– Да ты с ума сошла! Он сломается!
– Тогда может быть, у тебя с собой есть лом?
– Чёрт! – Дима от души пнул сумку.
– Не чертыхайся, удачу спугнёшь!
– Как же ты мне надоела! – говорил Дима, вернувшись к двери со смычком. – Какого дьявола я тогда приехал в аэропорт? – смычок музыкально встретился с засовом, – Какого лешего я согласился на эту авантюру? – засов начал двигаться, – Каким я был бараном, когда не сдался полиции в Египте! – засов заело, и Дима громко пнул дверь. – Каким нужно быть идиотом, чтобы сбежать через границу, прихватив чужого ребёнка!  – засов снова пошёл, – И нужно быть просто феерическим шизофреником, чтобы попытаться спрятаться в городе, где даже голубей в парке кормить противозаконно!  – смычок ездил по засову, как пенопласт по стеклу. – Лучше бы я сразу попал в тюрьму, чем ездить с тобой через все круги ада! С тобой, надоедливой, грубой и истеричной!
Засов последний раз лязгнул и открылся. В лицо ударил солнечный свет.
– Получилось, Дим! – Ксения бросилась Диме на шею.
Запасной выход вёл в грязный переулок, где на самом деле даже посреди бела дня было темно. Но после нескольких часов взаперти они были счастливы оказаться под настоящим небом, а не под искусственным.
– Я сломал смычок… – понял Дима, увидев продолговатую трещину на дереве.
– Хватай вещи, и бежим! – возбужденно закричала Ксения, – Навстречу новым приключениям! Но не думай, что я тебе прощу всё, что ты обо мне говорил, Дим.
У него не было другого выбора, кроме как взять сумку, альт и последовать за Ксенией.

Вена, 1 мая, 17:03
В Европе наступило лето. Когда Дима с Ксенией улетали из Москвы, стояла снежная зима, а сейчас, несколько недель спустя, обогнув почти весь земной шар, они, наконец-то, оказались в лете.
Настал момент, когда полиция всерьёз занялась их делом. Их показывали в сводках новостей, где говорилось, что они известная парочка охотников за предметами искусства. Им успели приписать кражу картины Сезанна из Лувра и золотой статуи Божьей Матери из пражского Храма Девы Марии перед Тыном. Им заблокировали банковские карты, после того, как они потратили свои последние деньги на авиабилет из Нью-Йорка в Вену через Лондон. Так выходило дешевле и путанее, что было на руку Диме с Ксенией. Но сейчас, без карточек и с парой сотен рублей в кармане, они остались без гроша.
Устроившись на последние разменянные рубли в комнате на окраине города, они искали способы заработать на хлеб. Ксения проникла в Венский Институт, где хотела набраться научного опыта, но её взяли только на должность уборщицы. Её великолепный английский никого в Австрии не интересовал, а несколько лет работы в Москве тем более.
Дима, если так можно сказать, устроился по специальности. Он играл на альте в Городском парке, и туристы, в обилие гуляющие по Вене в разгар весны, часто кидали монетки. Полиция лояльно относилась к уличным музыкантам, и поэтому на каждом углу играли скрипач, гобоист или целый ансамбль студентов из местной консерватории.
Вечером Ксения пришла в парк к Диме. В одной руке она держала пакет с ужином для него, а в другой – книгу из института. Это была работа Стивена Хоккинга по теме, очень близкой к её диссертации. Она заметила Диму, уже складывающего свой альт в чехол.
– Как смычок? – спросила Ксения, неожиданно появляясь из-за плеча Димы.
– Напугала меня! – насмешливо сказал он. – Пока что в порядке. Но иногда кажется, что вот-вот разломится пополам. А как у тебя дела?
 – Отлично! – Ксения гордо показала книгу. – Я уже в курсе последних событий науки! Но едва ли уборщицу подпустят к лаборатории.
– У меня есть хорошая новость для нас.
– Какая, Дим?
– Меня пригласили на концерт! Ты представляешь? Музыканты говорят, что это не редкость и что улица – это лучшее резюме для недавних выпускников консерватории.
– Ты общаешься с музыкантами?
– Да, немецкий язык оказался не таким уж сложным.
– А я-то думала, что у тебя вообще нет языковых способностей, Дим!
– Ха-ха, – Дима весело улыбнулся. – Я буду выступать на благотворительном концерте в соборе Святого Штефана.
– Да ладно! Там, наверное, будет и орган.
– Скорее всего, в центральном соборе Вены есть орган.
– Обожаю орган!
– А ты его когда-нибудь слышала?
– Только в записи.
– Тогда тебя ждёт праздник. Представь, что после растворимого сока тебе дадут настоящий апельсин.
– Жду не дождусь, – улыбнулась Ксения, когда ей в глаза упали отражённые от альта Страдивари лучи солнца. – Когда концерт?
– Послезавтра.
На соседней лавочке расположился художник с мольбертом и большим набором красок. Он подзывал прохожих, а пока к нему никто не подходил, делал наброски на тетрадных листах. Ксения отдала ужин Диме, а сама подошла к художнику и спросила на ломаном немецком:
– Простите, господин, а вы сможете нарисовать мой портрет?
– Конечно, дорогая леди, – широко улыбнулся художник.
Дима был очень голоден и поэтому не торопился есть. Последний раз он ел с утра, и после целого дня на ногах, желудок пел песни. Дима любовно осмотрел бутерброды, которые принесла Ксения, понюхал, изучил начинку, чтобы прочувствовать вкус той единственной пищи, которая должна будет поддерживать его жизнь ближайшие сутки. Он теперь очень любил слово «пища», потому что оно звучало очень живо и вкусно. И почему-то «пища» удовлетворяла голод намного лучше «еды».
– Давно вы в Вене? – спросил художник у Ксении.
– Около недели. А вы?
– Не помню. Я веду летоисчисление по законченным работам, а в Вене я не закончил ни одной картины.
– Почему?
– Потому что я забыл, какого это – что-то закончить.
– Как это можно забыть? – не понимала Ксения.
– Не двигайтесь, пожалуйста, леди.
– Простите, – Ксения вернула голову в исходное положение. – И всё-таки что вы имели в виду?
– Ответьте мне на один вопрос. Много ли вы всего закончили в своей жизни?
– Конечно, – Ксения задумчиво начала загибать пальцы, – я закончила школу, закончила институт, закончила несколько научных работ…
– Вы уверены, что действительно закончили всё это? Уверены, что вы не продолжаете учиться в школе и писать эти работы?
– Продолжаю, конечно, но это совсем другое дело…
– Нет! – художник махнул кистью, и с полотна упало несколько ярко-красных капель. – Я закончил всего несколько картин за свою жизнь, но иногда мне кажется, что я всё ещё их рисую. Поэтому не могу начать писать новые, пока не разберусь со старыми. Они мне снятся, но у меня их больше нет: они проданы. Искать ли мне их, чтобы закончить?..
– Какие это были картины?
– Я рисовал природу и никогда людей. Теперь я изменил себе, чтобы начать заканчивать картины. Думал, что так будет проще. Но люди изменяются так же стремительно, как природа, и я не могу нарисовать их образы целиком.
– Я уверена, что со мной таких проблем не будет. Мой образ очень простой.
– Как вы можете так говорить о себе, леди?
– Нарисуйте то, что получится. Это и будет правдой. Если вы закончите мой портрет, обещаю, я не изменюсь. Я навсегда останусь такой же, как на портрете. Если кто-нибудь увидит вашу картину через век, для него я буду в точности такой, какой вы видите меня сейчас. Я не изменюсь, обещаю.
Дима наслаждался бутербродом с рыбой. Он медленно пережёвывал пшеничный хлеб, белую рыбу, свежий салат и сочные помидоры. Когда он мысленно перечислял ингредиенты, то быстрее наедался. И чем поэтичнее ингредиенты были названы, тем сытнее было блюдо. Свежая варёная свиная колбаса особенно хорошо утоляла голод.
– Я… нарисовал, – сказал художник через полчаса.
– Вы закончили? – улыбнулась Ксения.
– Нет… или да. Посмотрите на себя.
Ксения обошла художника и увидела свой портрет. Вернее то, что было названо портретом. Потому что лицо и фигура были очень сильно размыты, и походили на большое охристо-красное пятно под цвет Ксениной блузки. За нечётким изображением просматривалась перспектива парка, с точечно выведенными аккуратными линиями деревьев. Казалось, что призрак загораживает половину пейзажа.
– Я пообещал себе с утра, что закончу картину, – пояснил старый художник, – Парк я рисовал давно, но никто из людей ему не подошёл. Вы пообещаете оставаться такой?
– Это не составит труда, – Ксения ещё раз взглянула на неясные контуры фигуры, – Если такая я подхожу парку, придётся постараться.
– Спасибо вам, леди. Вы позволите мне… оставить эту картину себе?
– Конечно. Вот только… у вас не найдётся чего-нибудь поесть?
Ксения протянула Диме пачку печенья, и тот не задавая лишних вопросов, набросился на них.
Они вышли из парка, и пошли к метро. Дима весело хрустел печеньем, протягивая самые жирные кусочки Ксении.
– О чём вы с художником шептались? – спросил Дима.
– Он сказал, что ты очень смешно ешь. Как большой хомяк, – рассмеялась Ксения.
– Не правда! Он даже не смотрел в мою сторону!
– Шучу-шучу. Мы просто поболтали о том, как растут деревья в парке.

Вена, 3 мая, 12:02
Собор был украшен весенними цветами, а на скамьях были разложены цветные подушки. У Ксении был билет с номером места, и она села в конце длинного зала, рядом с колонной. Люди были одеты в торжественные, почти вечерние наряды, а она была в потёртой блузке и джинсах, украшенных большим пятном от утренней яичницы.
Зрители расселись, и на импровизированной сцене появился ведущий во фраке. Он произнёс длинную речь на немецком и после сдержанных аплодисментов поклонился. Ксения увидела рояль в одной стороне сцены и группу стульев для музыкальных ансамблей – в другой.
Сначала вышла пианистка, и сыграла чудную лёгкую пьесу. Ксения не знала, что это за произведение, но зрители вокруг неё так увлечённо обсуждали игру, что она держалась с умным видом.
После пианистки играл духовой квартет, и у гобоиста случился казус. От его инструмента отвалился язычок, и по залу прокатилась волна смешков, но Ксении было очень жалко музыканта. В таком настроении она и приветствовала  Диму. Зал был готов посмеяться ещё и над альтистом, а сердце Ксении сжалось от жалости и страха.
Но Дима произвёл фурор. Бархатно низкий голос инструмента разливался по церкви, переливаясь ярче витражей и благоухая лучше цветов. Казалось, из подвала храма доносились запахи индийских специй, а где-то за каменными стенами трубили слоны. Многогранный звук в сказочной акустике церкви покорил зрителей, и Индийская Соната стала легендой ещё до того, как отзвучали последние ноты.
– Не думал, что уборщицы разбираются в высокой музыке, – раздался голос за спиной Ксении. Она обернулась и увидела профессора Гутлера, работающего в институте, где она убиралась. Профессор обращался к ней по-английски, так как знал, что глуповатая уборщица совсем не понимает иначе.
– Это мой друг, – объяснила Ксения.
После Димы выступать было сложно, и все музыканты казались плоскими и монохромными. Люди начали скучать и выходить из зала. Когда скамья Ксении полностью опустела, к ней подсел профессор Гутлер и продолжал внимательно слушать, пролистывая Библию, лежащую возле каждого сидения.
– Ваш друг ещё будет сегодня играть? – спросил он.
– Да, он говорил, что ещё сыграет на клавишных, профессор, – ответила Ксения.
– Он так же, как и вы, родом из России?
– Да.
– Знаете, что? – профессор повернулся к Ксении. – Вы забыли это на работе вчера.
Он держал в руках толстую тетрадь Ксении. Это был старый блокнот, куда она выписывала всю новую информацию по своей теме, которым она дорожила, как правой рукой и который не могла просто забыть на работе. Но вспомнив, как она вчера устала после ночной смены, после мытья полов и тайного просматривания книг и баз данных, она поняла, что могла оставить там и правую руку тоже.
– Не знаю, чем вы занимались до того, как начали карьеру уборщицы, но уверен, что в этих записях собрано достаточно для того, чтобы стать доктором астрономии.
– Я этим и занималась в России, – призналась Ксения.
– Почему же бросили?..
Но они не успели закончить разговор, потому что после очередного скучного выступления скрипача, вышел конферансье и объявил, что завершающим произведением первого акта будет Индийская Соната, исполненная гостем из России в переложении для органа.
Ксения подняла глаза и увидела, что на балконе к гигантскому органу движется фигура во фраке – Дима. Он поклонился всем сверху и сел за клавиатуру. Так вот о каких клавишных говорил он! Ксения не верила, что из этих огромных труб можно извлечь настоящую музыку.
Но Дима смог, и весь зал снова задерживал дыхание, чтобы ничто не могло им помешать насладиться игрой. Если на альте Соната звучала камерно и уютно, то сейчас она разразилась триумфом, и ворота церкви были готовы вот-вот открыться под натиском захватнической армии Александра Македонского. Боевые слоны уже крушили дома, а под Веной индийское ополчение сражалось с непобедимой фалангой македонцев. Город, перенесённый на другой континент, пах не специями, а жаром огня.
Ксения не знала, как можно писать такую музыку. Она чувствовала такое же торжество, как когда смотрела в космос, и сейчас ей казалось, что музыка – это космос днём. Бесконечный, с красными гигантами, белыми карликами, чёрными дырам и сверхновыми. Дима – определённо сверхновая звезда. И только что она видела, как она зажглась.
– Мне кажется, что тот мужчина странно смотрит на вас всё утро, – деликатно сказал профессор Ксении на ухо.
Она посмотрела в указанном направлении и увидела смуглого мужчину лет тридцати, с маленькой бородкой и кучерявыми волосами. Он смотрела на неё слишком враждебно и даже жутко, прожигая дыру своим немигающим чёрным взглядом. Он был похож на араба-египтянина. Кажется, он напоминал Усаму.
Ксения поразила это неожиданная догадка. Она вскочила и побежала искать лестницу, чтобы найти Диму и сказать, что им снова пора бежать. Араб побежал за ней, профессор – за ними. Он не успевал за молодыми ногами убегающих, но не отставал.
Ксения выбежала на балкон с органом и увидела, как Дима спускается по другой лестнице после аплодисментов. Она помчалась за ним, араб – за ней, профессор – за ними. Разогнавшись на винтовой лестнице, они все встретились внизу. Ксения схватила Диму под локоть и поволокла к боковому выходу. Они выбежали на площадь, профессор отстал на лестнице, а араб оказался рядом с ними.
– Что ты делаешь? – возмутился Дима, отбиваясь от Ксении.
– Это он, Дим!
Араб ловко запрыгнул сзади на Диму, повалив его на спину. Они прокатились по земле, чуть не сбив с ног Ксению. Она вспомнила, как маленький Усама обезвредил египетского полицейского, и поняла, что его отец способен даже убить. Но Ксения, уже месяц живущая, как международный преступник, давно была готова к подобной встрече и не выходила на улицу без оружия. Ксения достала из-за пояса Глок, купленный пару дней назад на чёрном рынке, и наставила на араба.
– Руки вверх! – крикнула она.
Араб приподнялся над полузадушенным Димой, и его губы растянулись в мерзкой улыбке.
– Отдай альт, и я отпущу его, – араб вцепился тёмной рукой в горло Диме, чьё лицо то краснело, то бледнело.
– Отпусти его! – отчаянно крикнула Ксения, и её рука дёрнулась.
Раздался звук выстрела. Эхо ударялось о дома площади, и люди оборачивались к чёрному выходу из церкви. Араб лежал рядом с Димой и держался за кровоточащую ногу.
– Подними его, скорее! – крикнул Дима, и Ксения кинулась к арабу, опережая приближающихся людей, привлечённых на всей площади звуком выстрела. Дима откашлялся и подхватил раненого под одну руку, Ксения – под другую.
Они вбежали в церковь, где зрители слушали скрипки в аккомпанементе фортепиано. Увлечённые люди не заметили, как за колоннадой двое пронесли на руках раненного вора.
– Принеси альт из-за кулис, – сказал Дима, – я его подержу.
– Точно? – засомневалась она.
Дима кивнул и подтащил араба к скамейке у стены. Он без удовольствия заметил, что за ними тянется след из каплей крови.
Ксения нашла коморку, которая выполняла в храме функцию кулис. Внутри были музыканты. Кто-то уже собирался уходить, а кто-то читал ноты и наигрывал на невидимых инструментах, прикрыв глаза. Концерт продолжался, и второй акт начался, не заметив беспорядка. Ксения улыбнулась в приветствии, нашла глазами чехол альта, украшенный наклейкой Большого Яблока, протиснулась между людьми и забрала инструмент. Никто ей не помешал.
Проходя мимо зрителей за колоннами, Ксения заметила профессора, сидевшего на старом месте и тяжело дышавшего. Он оглядывался по сторонам, но Ксению скрывала тень.
Араб начал кашлять кровью, и Дима подумал, кто пуля задела важную артерию в бедре вора. Теперь перспектива быть мнимым похитителем ценностей в бегах казалась ему такой желанной по сравнению с перспективой стать убийцей. Чем дольше он сидел, бездействуя, тем страшнее ему становилось.
– Альт у меня, – вернулась Ксения.
Она помогла поднять араба, который уже лишился сознания. Вдвоём они вывели его через главный вход, замечая суматоху у чёрного выхода. Вдалеке слышались сирены полиции, и Дима с Ксенией прибавили темп.

Вена, 3 мая, 16:07
Они вернулись в квартиру уставшие, с окровавленным телом на руках. Ксения хотела бы забыть, что она стреляла в человека, но кровь отпечаталась на её штанах и засохла. Дима промыл рану и наложил повязку. Ранение могло быть серьёзным, но они не могли вызвать скорую, это было слишком опасно.
Всю ночь Дима с Ксенией провели у кровати раненого, дожидаясь, пока он очнётся и выпьет ещё несколько глотков воды. Они никогда не включали свет, боясь привлечь лишнее внимание. Тем более они никогда не слушали музыку, но сейчас были вынуждены включить, чтобы соседям через тонкие стены не было слышно стонов.
Протирая во тьме пот со лба раненого араба под песни Битлз, Дима клялся себе не рефлексировать и сосредоточиться на деле. Он боялся не выдержать и позвонить врачам, лишь бы избавиться от этого умирающего тела. Дима даже подготовил, что скажет в телефон по-немецки, и рукой то и дело трогал мобильный в кармане.
– Он расскажет всем правду, Дим, – впервые заговорила Ксения.
– Мёртвый не расскажет. Сейчас это не имеет значения.
– Если бы мы заставили его признаться полиции, ты мог бы вернуться в Нью-Йорк и продолжить работу с мистером Предатором.
– Если он умрёт, возвращаться будет не куда.
– О чём ты, Дим! Он нас подставил! Конечно, я не хочу быть убийцей, но мне его ни капельки не жаль!
– Ты просто бесчеловечна. Из-за тебя вот-вот умрёт человек, а ты думаешь только о своей выгоде!
– Я? Отлично, сам с ним возись!
Ксения опрокинула таз с водой, который стоял на её коленях, и ушла на балкон. Там она достала пачку сигарет, зажигалку и долго не могла зажечь огонь. На небе не было видно звёзд, а холодный ветер кидал волосы прямо на огонь сигареты. Ксения вдыхала дым сигарет пополам с дымом горящих волос, и от этого становилось спокойнее.
– Не знал, что ты куришь, – Дима тоже вышел на балкон.
– Раньше не курила.
– Он пришёл в себя. Сам пьёт.
– Слава богу, – Ксения облегчённо опустила голову на руки и нервно хихикнула. – Слава богу. Теперь всё будет хорошо.
– Заставил нас гад понервничать, да? – улыбнулся Дима.
– Сегодня в церкви я встретила профессора Венского Университета, у которого я работала уборщицей. Он сказал, что нашёл мою тетрадь с записями. Сказал, что я могла бы стать доктором астрономии, представляешь, Дим?
– Это очень здорово.
– Да… Я думала, что больше никогда не смогу работать, но, оказывается, мне просто нужно было это пережить, чтобы понять, что у меня есть и другие идеи. Остаётся только надеяться, что на этот раз меня никто не опередит.
Дима сильно обнял её за плечи и положил голову на свои скрещенные руки.
– Нам не может вечно не везти.
– Ты же меня ненавидишь, – улыбнулась Ксения.
– Не правда, – Дима поцеловал её в висок и отпустил.
Араб в комнате застонал. Боль опять забирала у него сознание. Он разлил воду из стакана и держался руками за раненое бедро, поскуливая. Ксения сменила повязку, с удовлетворением заметив, что крови стало меньше.
– Не дёргайся, – зашипела Ксения, когда араб начал вырываться, – Сам себя в могилу вгоняешься. Сначала сына своего учишь воровать и обманывать, потом на нас натравливаешь полицию, а теперь сам подставляешься под пули. Сколько тебе лет?
– Двадцать девять, – прохрипел араб. Ксения говорила по-английски, общаясь с раненым, и он впервые ответил.
– Наверное, срок тебе дадут ещё больше, – сказал Дима, – Египтяне очень не любят, когда в их стране воруют реликвии, даже если они из другой страны и на несколько тысяч лет младше пирамид.
– Заткнись.
– Чувак, мы тебя спасаем, – заметила Ксения, – хотя должны были бы либо убить, либо сдать полиции.
– Почему не?.. – попытался сказать араб, но кашель его прервал.
– Потому что ты нужен в полиции живой, – честно ответил Дима.
– Сволочи…
Ксения намеренно слишком сильно затянула бинт, но араб только скрипнул зубами и снова отключился.
– Дим, может всё-таки добить его?
– Прекрати, – Дима глотнул воды и вышел на балкон, откуда был виден занимающийся рассвет над Веной, – Самое страшное уже позади.

Вена, 6 мая, 14:12
Они впервые выбрались из квартиры после концерта в церкви. Араб опирался на палочку и был загримирован под пожилого эмигранта, летящего на родину. Дима с Ксенией исполняли роли слуг при престарелом богаче. Ксения подстриглась и осветлила волосы, чтобы её кожа казалась темнее. Дима не брился два дня, и перед выходом Ксения соорудила ему на лице стильные усики и бородку.
В аэропорту араб на помощь не звал и не убегал, потому что знал, что под курткой у Димы есть старый, но верный Глок. По иронии судьбы поддельные документы самого араба, добытые через его сына Усаму, помогли им вылететь из Австрии в Египет. Более, того ему пришлось самому купить три билета до Египта на свои деньги, потому что все сбережения Димы и Ксении ушли на его лечение.
– Идиоты, зачем вы возвращаетесь в Каир? – прошептал араб, но пистолет, упиравшийся в спину, заставил его замолчать.
– Не твое дело, вор, – ответила Ксения.
– Вам не удастся меня сдать полиции. Меня все знают, как реставратора из Каирского Музея.
– Неужели там так мало платят?
– Произведения искусства – это мой бизнес, – огрызнулся араб.
– Тогда мы собираемся его национализировать, – сказал Дима.
В самолёте араба посадили у окна. Сразу после взлёта он уснул как младенец, и иногда похрапывал. Измождённый раной организм требовал сна, независимо от местонахождения хозяина.
– Это усложняет дело, Дим, – прошептала Ксения.
– Да, я и не думал, что рассказы Усамы про папу-экскурсовода были хоть немного правдой. Я посмотрел в интернете: на сайте Каирского музея в списке сотрудников действительно есть его фотография. Там он значится под именем Асад Аль-Хазми. Работает в музее третий год.
– Значит, там регулярно пропадали экспонаты?
– Экспонат из зала пропал впервые, до этого исчезали только вещи из хранилища. Мумии, плохо сохранившиеся украшения и тому подобное. Видимо, Асад решил рискнуть ради большого куша.
– Мы не сможем ему ничего противопоставить. Держу пари, все подумают, что реставратор уехал на каникулы в Европу, где на него в церкви напали международные преступники, чтобы отомстить или выведать, чем ещё можно поживиться. Посмотри на него: кожа и кости. Скажут ещё, что мы его пытали.
– Боюсь, так и будет.
Стюардессы принесли обед, и араба разбудили, чтобы накормить. Под его глазами были огромные синяки, а руки крупно дрожали так, что он не мог донести еду до рта. Ксения закусила губу: ей не хотелось думать, что в этом виновата она.
– Посмотрите, какие облака! – вдруг сказал кто-то с переднего ряда.
Самолёт проплывал над низкими белоснежными облаками, кучерявыми, как барашки, пасущиеся по небесному голубому полю. Дети пытались пробраться к иллюминаторам, и пассажиры пускали их. Те проползали по их коленям и опирались руками на стёкла, стараясь всё рассмотреть. Люди любовались либо облаками, либо детьми, в зависимости от природной склонности мечтать. Асад смотрел на облака и думал, что это, возможно, последний красивый миг его жизни. Он пообещал себе, что если умрёт, вспомнит перед концом эти облака.

Каир, 7 мая, 08:03
Сегодня всё должно было закончиться.
Втроём они переночевали в подвале, где некогда прятались от египетской полиции вместе с Усамой. Снова старые планы Асада работали против него. Но араб выглядел очень мирным и даже покорным, хотя иногда в его глазах можно было заметить огонь.
– Как бы он нас ночью не зарезал, – сказал накануне Дима.
– Мы его осматривали, у него ничего нет, Дим. К тому же он почти уснул, а я спать не собираюсь.
– Я тоже не усну.
Вдвоём они просидели над спящим арабом всю ночь до рассвета. Они не разговаривали. Дима тихо наигрывал на альте, и Ксения читала свои сохранившиеся записи из Вены.
– Завтра всё будет решено, – шепнула она.
– Да. И наше путешествие закончится. Это с самого начала была гнилая идея. Или ты до сих пор думаешь, что это был единственный выход?
– Да, я до сих пор так думаю.
Рассвет снова наступил неожиданно. Свет так же просто упал на землю, как в первый день их путешествия, у пирамид. Ксения разбудила Асида, напоила, насильно скормила бутерброд и перебинтовала его ногу. Дима уже привычно спрятал пистолет под куртку так, чтобы ствол был направлен на араба.
Они вышли, и пешком отправились к музею. Им нужно было перейти мост над Нилом. Путь предстоял неблизкий, но они хотели успеть проделать его до наступления жары.
Когда они после очередного поворота увидели, наконец, музей, пот катил градом, а араба приходилось поддерживать подмышки, чтобы не упал в обморок.
– Может, это была плохая идея, Дим?
– Брось! Поздно отступать.
– Но я не хочу в тюрьму, Дим. А нас посадят! Как пить дать, посадят.
– Успокойся. Правда на нашей стороне.
– А ещё на нашей стороне раненый реставратор, которого никто, кроме нас, вором не считает.
– Я уверен, его репутация не может быть чистой.
– Да и наша не блестит на солнце, Дим!
– Но мы ни в чём не виноваты!
Тем временем они подошли к воротам музея. Первые группы посетителей покупали билеты, выстраивались гуськом за экскурсоводами и колонами шагали в музей. По зелёному дворику бегали уборщики и дети.
Вдруг в дверях музея показался Усама. Он встретился глазами с отцом, но на его лице отразилась не радость, а ужас. Он показал на них пальцем, и из здания начали выбегать полицейские.
Дима отдал альт Асаду, спрятал пистолет поглубже в карман и крикнул Ксении:
– Бежим!
Но стоило им обернуться, как перед ними выросла толпа людей в форме. Их заковали в наручники, а Асада вдобавок повалили на землю и обыскали.
– Альт у него, – сказал один из полицейских.
Асад начал что-то кричать по-арабски, но его подняли и понесли в музей. Он махал ногами в воздухе, но не мог дотянуться до земли.
– Прошу за мной, – сказал главный среди полицейских. Главным его можно было назвать, если судить по осанке и выправке.
За Димой и Ксенией замкнулся конвой, и их провели в музей.

Каир, 7 мая, 14:32
– И вы утверждаете, что видели госпожу Уранию?
Дима с Ксенией были заперты в кабинете вместе с русской журналисткой. Вокруг музея сейчас крутилось очень много репортёров, но к ним подпустили только одну девушку, говорящую по-русски, чтобы она вытащили из «грабителей» как можно больше информации.
Интервью в форме допроса шло уже третий час, и если первое время Дима и Ксения упорно молчали, то под конец Дима начал отвечать. Они не знали, что происходит за дверьми кабинета, почему их оставили без охраны, почему Усама так смотрел на Ашида и так далее. Журналистка с её телефоном была единственным порталом в остальной мир, а она соглашалась отвечать на вопросы только в обмен на ответы самих подозреваемых.
– Да, я с ней пересекался однажды… – ответил Дима.
– Не придуривайтесь! В интернете есть видео её пресс-конференции, где и вы засветились. Продюсер сдал и её, и вас с потрохами.
– Тогда зачем вы спрашиваете? – возмутился Дима.
– Чтобы узнать, насколько вы врёте, конечно же, – улыбнулась репортёрша.
– Послушайте, – тяжело вздохнул Дима, – Мы рассказали вам всё, что могли. Мы совершали кругосветное путешествие, и случайно, подчёркиваю, случайно, оказались впутанными в эту историю. Я не могу поделиться с вами подробностями, потому что сам не понимаю, в чём именно меня обвиняют. Виновным в краже альта, как вы нам сказали, признан Асад. Но нас каким-то образом хотят заставить признаться в кражах из Эрмитажа, Уффици и Токийского Музея.
– Потому что Асад утверждает, что это вы его принудили к краже, – снова натянуто улыбнулась журналистка.
Ксения собирала кубик Рубика, взятый со стола кабинета. За три часа она его собрала раз сорок, но до сих пор продолжала. Её лицо не выражало ничего, кроме смирения приговорённого к смертной казни. Она не проронила ни слова, и Диму это беспокоило и раздражало одновременно.
Вдруг дверь отворилась, и в кабинет вошёл детектив, тот самый, который встретил их с бригадой полицейских у ворот.
– Мы перевезём вас в наш офис для дальнейшего расследования, – сказал он по-английски.
Руки снова сковали наручники. Ксения с Димой под конвоем прошли по потайным лестницами и коридорам музея, вышли через чёрный ход, сели в полицейскую машину и поехали. Они сидели на заднем сидении древней как мир BMW, и эта машина не была похожа на полицейскую. Ни разметки, ни мигалок. На переднем сиденье ехал единственный человек в песочной форме, он постоянно говорил по рации. С разных сторон ехали более солидные разукрашенные патрульные машины с надписью «Интерпол».
Но с каждым поворотом полицейских машин становилось всё меньше и меньше. В конце концов, их машина одиноко стояла в пробке на окраине Каира, а водитель махал рукой последнему патрульному, свернувшему на повороте.
– Что это за тактика такая странная, Дим? – шепнула Ксения ему на ухо.
– О чём ты? – Дима отнял руки от лица, и оказалось, что он ничего не заметил.
– Приехали! – раздался голос с переднего сиденья, но водитель молчал.
Ксения с Димой закрутили головами по сторонам.
– Бегите! – повторил детский голос.
Тут над передним пассажирским креслом показалась голова Усамы.
– Усама! – крикнули одновременно Дима и Ксения.
– Аэропорт рядом, – деловито начал Усама, – Вот ваш документы, билеты. Идите далеко, ещё дальше. Они не будут искать. Отец нужен, не вы. Они знать, вы не виноват. Они хотел говорить об отец, но если вы уходить, они не искать. Пока!
– Усама, как ты… – прошептала Ксения.
– Бежим! – Дима вытащил Ксению за руку из машины. – Спасибо тебе, Усама!
– Вы простить меня, – улыбнулся Усама им вслед.
Они побежали через пробку к аэропорту.

Каир, 7 мая, 20:53
Они снова сидели в аэропорту и смотрели на табло. Большой аэропорт, много людей – это было похоже на начало их путешествия, но теперь за окном было палящее солнце, и они больше не были загадочными незнакомцами. Но перед ними, как и месяц назад, стоял вопрос «Что делать?»
Дима слушал музыку. В его наушниках вновь играл «Пер Гюнт», и даже Ксения могла его слышать. Она ощущала необычную апатию. Если бы сейчас за ней явилась полиция и увела, она бы даже не сопротивлялась.
– Паспорт у тебя? – спросил Дима, стянув один наушник.
– Да, – Ксения прошуршала перед его лицом фальшивыми документами. Вставить фотографию в уже готовую подделку оказалось совсем не сложно.
По громкоговорителю объявили окончание посадки на самолёт до Буэнос-Айреса.
– Куда ты хочешь полететь? – спросила Ксения.
– Мне звонил Майкл, говорил, что если я прилечу в Нью-Йорк, то он меня прикроет. Предложил выбрать псевдоним, под которым я смогу записывать альбомы… К тому же рейс вылетает через четыре часа. А ты куда?
– Мне почти то же самое предложил профессор из Вены, который пришёл на твоё выступление. Дозвонился до меня в Египте. Я буду дурой, если не соглашусь на такое предложение.
– Мы с самого начала были дураками, – улыбнулся Дима.
– Ты прав.
– Что? Неужели теперь ты соглашаешься со мной? Стало быть, теперь ты, наконец-то, поняла, что зря мы тогда затеяли эту авантюру.
– Нет, – Ксения вертела в руках телефон, – Мы дураки, это правда, но я ни о чём не жалею. В конце концов, я поняла, что пускай я и безнадёжная посредственность, пускай я никакой не гений, пускай я не изобрела ничего нового, но это ещё не повод сдаваться. Знаешь, Дим, я просто смотрю вокруг и вижу, как вон та женщина проливает кофе, вижу, как тот мальчик пишет смс, вижу, как взлетает самолёт, и я знаю, почему это происходит, как это происходит. Если я знаю, почему кофе разливает по полу, может быть я смогу узнать, как первым это понял Ньютон? Я никогда не прекращу попыток придумать что-нибудь новое, Дим. И я рада, что интерпол помог мне в этом убедиться.
– Мне кажется, что если ты понимаешь всё, что происходит вокруг, то ты уже гений, – улыбнулся Дима.
– Я не говорила, что понимаю всё. Но я хочу приблизиться к этому за то время, что осталось моему Сальери.
– Сальери?
– Да. Это будет мой научный псевдоним. Сальери. Потому что, если существует бремя гениальности, то бремя негениальности в тысячу раз тяжелее. И Сальери достоин большего сострадания, чем Моцарт. Я не Моцарт, а значит, я Сальери.
– Тогда мне стоит взять имя Пуанкаре. Он был, если я не ошибаюсь, соперником Эйнштейна.
– Не совсем так. Ему иногда приписывают изобретение теории относительности, но я не думаю, что это правда. Хотя с определённой точки зрения, его можно сравнить с Сальери.
– Отныне мы физик Сальери и композитор Пуанкаре!
– Отлично, Дим, – рассмеялась Ксения, – Я буду покупать все твои диски.
– А я – все твои книги. Конечно, я ничего не пойму, но обещаю читать с умным видом.
Они смеялись ещё несколько минут, оттягивая момент окончательного решения и прощания. Они слушали песни с Диминого плеера, шутили, рассказывали друг другу истории из жизни. Раньше они никогда не разговаривали так откровенно и задорно.
В аэропорт вбежали вооружённые полицейские и стали прочёсывать здание. Появился главный полицейский, но вид у него был расслабленный. Кажется, после возвращения альта, ему было неинтересно ловить преступников.
Дима с Ксенией вовремя заметили их. Они уже отходили от кассы, где взяли билеты на поддельные кредитные карты, и успели спрятаться за киоском с мороженым.
– Их здесь совсем не много, Дим, – обижено сказала Ксения. – Я готова сдаться, только если за мной придёт целая армия.
– Тихо! – шикнул на неё Дима. – Мы не такие уж и опасные рецидивисты, чтобы ради нас оцеплять аэропорт или отменять все вылеты. Уверен, мы сможем уйти. Эти ребята не выглядят заинтересованными.
К киоску подошли двое полицейских в форме и остановились, рассматривая меню.
– Во сколько должен прилететь президент?
– Ещё два часа осталось. Говорят, в Венесуэле его вылет задержался.
Дима с Ксенией непонимающе переглянулись.
– Зачем нужно было стягивать всю полицию? Кому в Египте может понадобиться венесуэльский президент, скажи мне?
– Понятия не имею… Дайте мне один шоколадный шарик.
Они взяли по рожку мороженого и отошли. На этот раз мимо киоска прошёл детектив и направился к стойкам регистрации, рассматривая свой авиабилет. Дима с Ксенией переглянулись ещё раз.
– Что это значит, Дим?
– Смотри, там есть телевизор, – Дима показал на другой конец зала. – Может быть, там что-нибудь увидим? Раз я даже в Вене видел репортажи про нас…
Они, больше не скрываясь, пересекли зал, едва подавляя желание оборачиваться. Телевизор развлекал туристов, рассевшихся на чемоданах и жующих чипсы и сэндвичи. Судя по разговорам, они ждали трансфера в отель.
По телевизору как раз шли новости. На счастье Ксении, они были по-английски. Да и Дима уже нахватался слов за их путешествие. К тому же он всерьёз планировал заняться английским, так как был уверен, что проведёт остаток жизни в США.
 И вот на экране появился Каирский музей. Он был оцеплен полицейскими машинами, по двору бегали здоровые вояки с автоматами, а туристы возмущались за главными воротами. Из центрального выхода под руки вывели Асада. Араб был закован в наручники, но он вырывался, что-то кричал, а бегущая строка внизу подсказывала, что задержанный считает себя невиновным. За Асадом появился Усама. Он семенил, понурив голову и держа в руках альт Страдивари. Репортёры обступили мальчика, и детективу пришлось забрать у него инструмент, чтобы этого не сделали журналисты. Сам детектив, европеец по внешности, на английском с сильным итальянским акцентом, рассказал, что в похищении альта Страдивари виновен штатный реставратор Каирского музея. Он намеренно путал следствие, обвиняя в преступлении двух ни в чём не повинных туристов. Сообщалось, что их видели в разных странах перевозящими альт, но оказалось, что они имели дело с подделкой. На них пытался выйти сам Асад, но в Европе он попал в бандитскую перестрелку, и его планам не суждено было сбыться. Настоящий альт всё это время хранился дома у Асада, но благодаря показаниям его сына, правда была восстановлена. Сообщается, что прежде разыскиваемые туристы не имели связей с Асадом, а альт купили у каирского торговца антиквариатом. На экране появилось лицо старика, с которым Дима столкнулся в полицейском участке, когда его задержали у пирамид. Этот старик помог ему сбежать, а теперь ещё и свидетельствовал в его пользу. Торговец беззубо улыбнулся с экрана и подмигнул. Наконец, в телевизоре появились их лица: строгие фотографии с паспорта. Эти изображения рассылали по всем отделениям интерпола, а теперь на них было написано крупными зелёными буквами «Оправданы».
– Мы свободны, Дим! – закричала Ксения и бросилась к нему на шею.
Туристы, рассевшиеся вокруг телевизора, смотрели то на них, то на фотографии оправданных преступников на экране. Кто-то из них закричал, но вскоре крики заглушили аплодисменты. Как будто люди действительно знали, через что пришлось пройти Диме с Ксенией.

9` 000 над землёй, 8 мая, 05:00
Дима громко зевнул. Самолёт вибрировал, и это укачивало не хуже стука колёс на железной дороге. Он закрывал глаза и проваливался в глубокий сон.
Ему снилось, что он сидит в музыкальной школе. Но не в той, которую он закончил много лет назад, а в совершенно другой. Перед ним на круглом хромированном столе лежит электрическая скрипка странной формы. Она была полупрозрачной, ужасно лёгкой, а на корпусе располагался овальный сенсорный экран. На нём появилось женское лицо и спросило:
– Выберите режим, пожалуйста.
Дима завертел головой. Вокруг него дети лет десяти уверенно тыкали пальцами в экраны, и их инструменты меняли форму. У кого-то гитара превратилась в флейту, у кого-то аккордеон – в арфу. Дима поискал подсказки на своём инструменте, но на экране мелькали только непонятные иероглифы. Наконец, экран пропал, и Дима с облегчением заметил, что скрипка осталась скрипкой.
– Итак, оркестр! – сказала учительница, одетая в ужасно большое разноцветное платье, напоминающее гротескный тюльпан. – Сегодня повторяем Детскую симфонию Пуанкаре!
– Нет! Опять! – раздавались недовольные крики с разных сторон.
– Тихо! Тихо! – учительница достала из складок «тюльпана» раскладную дирижёрскую палочку.
– Но мы вчера играли Пуанкаре! – сказал очень смуглый мальчик, сидящий справа от Димы. – Он такой сложный, мы не можем его играть каждый день.
– Айван, успокойся, – палочка учительницы растянулась на несколько метров и щёлкнула мальчика по носу, – Если ты хочешь стать настоящим музыкантом, ты обязан играть Пуанкаре! Эту симфонию он написал специально, чтобы обучать молодые оркестры. А вы, вместо того чтобы поблагодарить гения за его труды, начинаете капризничать. Детская симфония – это основа основ!
Девочка по левую руку от Димы изобразила, что её тошнит. Все вокруг засмеялись.
– Юнг, если тебе не нравится, можешь уходить! – учительница раскраснелась. – Если вас всем не нравится заниматься настоящей музыкой, я вас не держу! Можете уходить отсюда и идти заниматься… физикой. Может быть, законы Сальери дадутся вам проще!
Лысый мальчик в первом ряду вступил партией гобоя, и учительница сразу замолчала. За гобоем заиграли литавры, потом – струнные. Дима дотронулся невесомым смычком до скрипки, весом с пушинку, и почувствовал, как инструмент сам ведёт его.
Класс вокруг бледнел, вместе с инструментами менялись и люди. Потолок исчез, стены поползли друг на друга, окна уменьшались, Солнце сползло из зенита в рассвет, и вдруг музыкальный класс превратился в самолёт.
– Ты спишь, как ребёнок, Дим, – рассмеялась Ксения.
– А ты не спала? – Дима сонно потёр глаза.
– Нет, мне пришло несколько идей в голову, и я их записала.
– А мне пришло несколько идей во сне, – улыбнулся Дима.
За иллюминатором проплыло облако, похожее на скрипку с изогнутым дугой грифом. Дима подумал, что видел его ещё до сна. Может быть, всего лишь облако навеяло такое видение?..
– Мне кажется, я буду мучиться той же болезнью, что и художник из венского парка, Дим, – сказала Ксения.
– Ты говорила, что он не мог ничего закончить?
– Да. Каждый раз, когда я думаю о чём-нибудь, мне кажется, будто самое важное ускользает от меня. Я знаю, именно из-за этого я плохо написала свою предыдущую работу: боялась, что сделала ещё не всё возможное. Хотела сделать идеальную теорию, без исключений и погрешностей. Мне казалось, что вот-вот всё пойму. Действительно всё-всё пойму, Дим. Но когда оказалось, что идеальная теория – это несбыточная мечта, у меня опустились руки.
– Утопию потому так и называют. Место, которого нет.
– Да. Трагедия и счастье в том, что совершенства нет. Я могу вечно стараться достигнуть идеала, но никогда не смогу понять, откуда взялась Вселенная. А ты никогда не напишешь самую лучшую кантату, и я этому рада.
– Это жестоко, – засмеялся Дима.
– Лучше посмотри, как восходит Солнце.
И Дима посмотрел.