Катарсис. очищение

Я очнулась и поняла, что стою и блюю около какого-то куста. Что я здесь делаю, я догадалась. Но как я сюда попала, кто я, для меня было покрыто мраком. Рядом со мной какая-то женщина что-то говорила, придерживая меня за талию.
- Ты кто? – спросила я в перерывах между извержениями.
- Ну допилась, - брезгливо сказала она. – Катерина я, прислуга твоя. Мы с тобой вместе на этот долбанный приём ездили.
Прислуга… у меня есть прислуга?
Я оглядела себя. Босоножки на шпильках – одни ремешочки и стразики, ходить неудобно, короткое блестящее платье, дорогой маникюр, кольца с огромными камнями. Я потрогала шею - так и есть: здоровенное колье, наверняка золото и брильянты. Да что такое?
- Где мы? – хрипло спросила я, утирая рот рукой. Катерина удивлённо подала мне салфетку.
- Около твоего дома, милочка.
Я оглядела огромное здание. Мы находились внутри какого-то здорового куба с редкой зелёной площадкой и чахлым кустом посередине, который я оросила содержимым своего желудка. По углам квадрата располагалось четыре двери с трехзначными номерами и буквами. Я недоумённо переводила взгляд с кованой решётки на одной, на аляповатый греческий стиль на другой. Третья была просто серой дверью, только матово поблёскивала. Четвёртая выглядела полным отсутствием вкуса – опошленный рококо сверкал золотым напылением. Я недоумевала.
- Ну что, идём домой? – снисходительно сказала Катерина. – Или ещё тусить? Ночь ещё не закончилась.
- Тусить? А разве мне не надо завтра на работу?
Катерина странно на меня посмотрела и презрительно процедила:
- Да ты уже лет семь нигде не работаешь. Твоя основная работа – раздвигать ноги перед своим папиком, да его побрякушки на себя вешать, чтобы все видели его богатство.
Я была потрясена. Я содержанка? Нет, мне срочно нужно отдохнуть. В моей голове пусто, как будто я очнулась после глубокого наркоза. Пустота и темень.
- Идём домой, - глухо сказала я. – В ту дверь, - Я указала на дверь с кованой решёткой. – только что зашла женщина. Она нам ничего не сказала. Значит это не наш дом. Эта, - Я указала на дверь в стиле опошленного рококо. – демонстрирует полное отсутствие вкуса. Вряд ли бы я это допустила. - Осталось две двери – вычурная греческая и как Форт-Нокс.
В это время простая стальная дверь открылась, и из неё вышел пузатенький мужчина в дорогом костюме. Он пикнул сигнализацией, подошёл к огромному джипу, сел и уехал. И всё это сопровождая подозрительными взглядами на нас.
- Значит, нам туда, - указала я на греческое золото. Витиеватые цифры – стилизация под греческие буквы, плясали у меня перед глазами. Я направилась туда. Катерина подхватила меня под руку и медленно, но настойчиво повернула к пошлому рококо. Затем настойчиво, но нежно потянула меня туда.
- Не замечала за тобой раньше склонности к розыгрышам, - сказала она. На её лице я видела досаду.
- Неужели я живу здесь? – спросила я, слабо упираясь.
- Сама убедишься.
Она приложила мою ладонь к золотому квадратику в обрамлении стразов. Кончики пальцев что-то охладило, и дверь с тихим щелчком раскрылась. Я попыталась разобрать на ней цифры. Но в завитках и вензелях это было невозможно. Тогда я покорно последовала за Катериной.
Мы оказались в огромном холле, сверкавшем позолотой и огнями. В кадках и на стенах вы вычурных горшках висели и стояли разнообразные цветы. На одном из них я с удивлением заметила лимон. Яркий свет слепил глаза, не давая рассмотреть лепнину на потолке.
Катерина направила меня к огромному лифту, внутри которого был красный диван, обитый кожей, огромное зеркало в рамке из страз и кресло в углу.
Катерина усадила меня на диван. Но я встала и подошла к панели с кнопками. Они были все инкрустированы перламутром и оформлены золотом. Их было всего пять. Пятая, нижняя, матово поблескивала, как наружная дверь соседа во дворе. И на ней серебром была выдавлена буква «Р».
Катерина в который раз презрительно посмотрела на меня и молча нажала вторую сверху. Лифт медленно двинулся вверх. Я не почувствовала ни толчка, ни движения, когда лифт остановился. Только небольшой дискомфорт в желудке. Катерина брезгливо подала мне новую салфетку.
Мы вышли из лифта, и я снова оказалась в огромном холле. Отличие было только в окнах с витражами и наличие золочёных лестниц с перилами из полированного красного дерева. Пушистые ковры устилали дорогу.
Выйдя из лифта, мы направились по прямому коридору, с левой стороны которого была лестница со сверкающими перилами, а справа низкое окно. За ним угадывались очертания ещё одной лестницы.
- Зачем в доме из четырёх этажей две лестницы да ещё лифт? – спросила я.
Катерина странно на меня посмотрела.
- Это чёрная лестница, - Она ткнула пальцем на окно. – Для прислуги. – Я удивилась.
Но ещё больше я удивилась, когда она подвела меня к двери: золото, стразы, лепнина, перламутр – всё вперемешку. Я ужаснулась: какая пошлость! Катерина приложила мою ладонь к золочёному квадратику. Дверь тихо щёлкнула.
Я оказалась прямиком в гостиной, захламлённой золочёными вещами и мебелью красного дерева. В огромной люстре, свисавшей с потолка, сверкали и переливались искры света.
- Неужели я здесь живу? – прошептала я потрясённо.
- Ты живёшь здесь, пока у твоего папика дела в городе. Это его городская квартира – перевалочный пункт между офисом и офисом. Идём, я вам налью ванну.
Но я не хотела ванну. Я хотела проснуться. Что это, как ни наваждение? Огромная богатая квартира без единой книги, зато с обилием золота, платины и богатых безделушек. Я узнавала дрезденских пастушек, севрский фарфор, огромные вазы династии Минь, бронзовые витые подсвечники в стиле барокко, яйцо Фаберже за венецианским стеклом шкафа. Всё было выставлено напоказ, с целью поразить, оглушить и принизить постороннего посетителя.
Я бросилась искать свою комнату в этом незнакомом мне доме.
Пробегая мимо нелепо золочёных дверей, я влетела в огромную белую комнату, отделанную, конечно, золотом и с огромным зеркалом во всю стену. Посредине комнаты стояла большая кровать с розовым пологом в пене кружев. Я поморщилась. Как нелепо. Я подошла к зеркалу, оказавшемуся стеклянным шкафом. Раздвинув створки, я увидела ещё одну комнату, меньшего размера. Одежда, обувь, побрякушки сияли там в лучах искусственного света, бившего, казалось, со всех сторон. Я скинула неудобные босоножки и нелепое платье, открывавшее больше, чем скрывавшее. Я пошла вдоль вешалок, перебирая наряды. Дорогая ткань, отличный пошив, по виду совсем ненадёванные вещи.
В одном белье я выскочила из шкафа. Это всё не моё! Я не должна быть здесь!
Я заметалась по коридору. Толкнувшись в очередную дверь, я попала в маленькую комнатушку с узким окном. Нащупав выключатель, я увидела старую мебель – добротную, красивую, безо всякой позолоты, потёртый диван с незаконченным гобеленом на нём. В углу у окошка на удобном кресле лежал недовязанный ковёр. Спокойная скромная обстановка бальзамом пролились на мою душу.
Я подошла к старому шкафу тёмного дерева, скрипнув, раскрыла его дверцы. Вглубине лежала моя старая одежда – футболки, потёртые джинсы, кожаная куртка в заклёпках, вытертая на локтях.
Я продолжала копаться. На самом дне я нашла большую толстую папку. Раскрыв её, я остолбенела: на меня смотрели картины. Не рисунки, а великолепно выполненные законченные картины. Полузабытые пейзажи, лица людей из иной жизни – я смотрела на это, и слёзы лились из моих глаз. Эти шедевры рисовала я. Не знаю, почему я так решила – я не помнила этого. Но это рисовала я.
Я уткнулась в ворох своей одежды и разразилась рыданиями. Где-то далеко кто-то говорил об ужине. Мне было всё равно. Как недавно у меня выворачивало желудок, так сейчас рыдания выворачивали мне душу. Я выла и кусала вещи, не зная почему. Я лежала, сотрясаясь в конвульсиях, пока у меня внутри снова не наступила пустота. Тут до меня пробился голос Катерины, ласково утешавшей меня и гладившей по голове.
- Ну что случилось? Прошлое вспомнила? А чем настоящее тебе плохо? Живёшь в роскоши, ничего не делаешь, только по соляриям и бутикам ходишь. Да на тусовках косточки разминаешь.
- Это не моё! – вскричала я. Я вскочила и отбросила её руку. – Я не помню прошлого, но то, - я ткнула за стену в роскошные комнаты. – не моё. Моё вот, - Я нежно прижала к себе ворох старой одежды.
Катерина недоумённо смотрела на меня.
- Наверно на той тусе ты головой ударилась или наркоты перенюхала, - Она настороженно встала.
- Не знаю. Не помню, - отмахнулась я, напяливая футболку. Натянув джинсы, я разыскала в шкафу старые кроссовки. – Что там с ужином? Я хочу много мяса и большой торт.
Катерина попятилась, с ужасом глядя на меня.
- А твоя фигура? – севшим голосом спросила она.
- Плевать. Я тут не останусь.
Минуту она смотрела на меня ничего не выражающим взглядом. Затем просияла:
- Я давно этого ждала! Сейчас ты поешь, а потом мы соберём все ценные безделушки и поедем к нашим братьям-шахтёрам. Нам только денег не хватало для борьбы. Теперь с твоей помощью они у нас есть.
- Нет. Я ничего несвоего брать не буду. Это не моё, понимаешь? – Я нырнула в шкаф и вытащила старый местами рваный чемодан на колёсиках. – Ты можешь делать, что хочешь. Но я не возьму из этого дома ничего, что мне не принадлежит, - Я аккуратно сложила в чемодан свои старые вещи, запылённые туфли и папку со своими картинами. Оглядевшись, я схватила ковёр и гобелен.
- Но ты не понимаешь! – Катерина схватила меня за руки. – Нашей партии нужен лидер, лицо, которое известно. Нам нужны деньги для борьбы с засильем олигархов в политике! Ты понимаешь, как много законов принято для их удобства? Как бедствуют учителя и врачи? А тут ты – любовница олигарха, жившая в роскоши, которая отказалась от всего ради простых людей! Ты нам нужна! Твой голос будет услышан!
- Делай, что хочешь, - Я захлопнула чемодан. – Я не хочу ни с кем бороться. Я не хочу драть горло на митингах или ходить с плакатами в толпе. Я хочу просто жить.
Я побежала искать столовую, волоча за собой чемодан.
- А документы? – прокричала мне вслед Катерина. – Они же у него в сейфе!
Я обернулась.
- Я не знаю, кто я и что я. Я не помню своего имени и прошлого. Я родилась сегодня. И плевать мне на документы!
Я села за стол, поставив чемодан рядом. Девушка, что прислуживала за столом, бросала на меня настороженные взгляды. А я ела. Ела и не могла наесться. Я пила простую воду и не могла напиться. Словно после долгого заключения я бросалась не еду, игнорируя столовые приборы.
Наконец, насытившись, я откинулась на спинку стула.
Я оглядела столовую, блеск и роскошь в которой не гармонировали между собой. Оглядела стол с хрусталём, серебром, золотом и фарфором. Нет, это не моё. В моей душе ничего не откликнулось.
Я положила руку на чемодан, и по телу разлилось успокоительное тепло. Я почувствовала радость и свободу. Мне пора.
Я встала из-за стола, как следует вытерев руки и, подхватив чемодан, пошла к выходу. Люди, попадавшиеся мне, как я поняла, прислуга, удивлённо таращились и шарахались от меня. Я вышла за дверь с блаженной улыбкой на лице.
В лифте я, как могла, вытерла лицо от остатков макияжа салфеткой, зажатой в руках.
Выйдя во двор, я пересекла его и чахлый куст, около которого я пришла в себя, и двинулась к дороге, шумевшей за аркой. У меня не было прошлого, не было денег, документов, я не знала, что буду делать дальше и как жить. Я должна бы испытывать ужас от того, что сделала.  Но почему-то ужаса не было. Была уверенность, что я поступаю правильно, что всё будет хорошо. Был покой и радость.
Я шла по дороге, волоча за собой чемодан. Редкие машины ехали мне навстречу. А я шла. Шла вперёд, туда, где занимался рассвет. Рассвет моей новой жизни.