Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 16

Глава 16

Дверь чёрного хода распахнулась, и стремительно вошедший в кухню с коньками под мышкой Леонид внёс, как всегда, оживление и шум. Несмотря на то, что он отдежурил в больнице ночь, затем всё утро тщательно обследовал прикреплённого к нему больного, после чего слушал очень серьёзную лекцию по хирургии, он чувствовал себя бодрым и даже не думал об отдыхе. Он был очень рад, что застал дома Веронику, которую, как ему казалось, не видел целую вечность и которая — ещё более стройная и красивая — стояла теперь возле кухонного стола, что-то стряпала и разговаривала с тётей Феклушей. На плите шипело и клокотало. Поэтому он ещё с порога крикнул радостно, зная, что это будет приятно подруге:
— Как тут аппетитно пахнет! — здороваться и прощаться с нею он считал излишним, так как само собою разумелось, что в душе они не расстаются ни на секунду. Спохватился:
— Да, через час мы идём на каток. У тебя сегодня уроков больше нет, в институте — свободный день. Поэтому отказываться не имеешь права! — и не дожидаясь ответа, в котором не сомневался, грохнул тёте Феклуше:
— Здравия желаю, уважаемая Фёкла Пантелеевна!
— Фу, ты, леший, — напужал!.. — шутливо отмахнулась та, стараясь не обнаружить неприязни. — Ну, здравствуй, здравствуй! А куда же это ты её от хозяйства-то утягиваешь, неш не видишь — делом занята? Должно уж откатались, голубок — не маленькие!..
— Всех дел, Фёкла Пантелеевна, не переделаешь, — уверенно возразил Леонид — надо уметь выбирать главное. Насчёт же «откатались» — тоже не совсем так. Кататься полезно не только маленьким. Так что, милая, — снова обратился он к Веронике, — хочешь ты или не хочешь, а через час за нами зайдут.
— Но ты же не спал ночь! — испуганно воскликнула она и осторожно покосилась на гостью: не слишком ли откровенно выразила при ней своё беспокойство. — И потом… я должна приготовить обед на завтра.
Вот уже более месяца, как этот большой и неугомонный человек стал её мужем и поселился у них. Но она всё никак не могла привыкнуть к тому бурному темпу жизни, которым жил он сам и в который упорно втягивал и её. Книги, фильмы, спектакли… а уж о спортивных состязаниях и говорить нечего! Особенно — когда дело касалось института. И вот он опять что-то придумал.
— Обо мне можешь не волноваться! — заверил Леонид. — Дежурство прошло исключительно спокойно, — солгал он. — вот приготовить обед — это посерьёзнее…
— Кроме того, на нашей ответственности — и сегодняшний ужин. У бабушки — педсовет! — наступала Вероника. — Вот кто нам всё это сделает, кто?
— Мы! — резко приближая к ней своё доброе крупное лицо, пробасил Леонид.
На кухню, поблескивая золотыми часиками, вышла с грязной посудой Полинка. Покрутившись в новом платье перед глазами присутствующих, она презрительно оглядела всех и с громом опустила на и без того заставленный стол свою ношу. Потом, ни слова не сказав и неестественно откинув в сторону левую руку, пошла обратно.
«Так вот что они вчера так долго с Люсенькой обсуждали-то! — с усмешкой подумал Леонид. — Ну да, ну да, у Бориса Степановича была зарплата, и они… Теперь, значит, скоро должна будет появиться и другая!»
— Уж вы-то сделаете! — проводив недружелюбно-завистливым взглядом Полинку, отмахнулась тётя Феклуша. Торопливо согнала с лица это выражение, как будто его и не было. — На словах-то, гляди, как все хороши!
— Ничего подобного! — Леонид распахнул дверь в комнату, бросил на стул коньки и снова вышел на кухню, на ходу засучивая рукава лыжной куртки. — Так что у нас сегодня на повестке дня-то? — деловито обратился он к Веронике. — Ага! Начистить картошки? Пожалуйста. В таком случае потрудитесь, дорогая, передать мне ножичек!
— Да перестань! — конфузливо взглянув на тётю Феклушу, оттолкнула она его от стола. О том, что Леонид умел отлично управляться по хозяйству, она узнала с первых же дней совме-стной жизни. Он во всём старался ей помогать, не обращая внимания на Полинку с Люськой, которые фыркали, глядя на то, как он стряпает, моет посуду или подметает пол.
— А ты дай, дай ему, милая, — пущай попробует, — ехидно посоветовала тётя Феклуша.
Пряча глаза, Вероника протянула мужу нож. Выбрав огромную картофелину, Леонид начал чистить. И тётя Феклуша с изумлением увидела, как та послушно завертелась в его больших неуклюжих с виду руках, роняя длинные ленты очисток.
— Ну, ловок, ловок! — не удержалась и похвалила она. — Ай во флоте служил?
— Напрасно удивляетесь, Фёкла Пантелеевна, — лукаво косясь на Веронику, всё так же шутливо продолжал Леонид. — Во флоте я, к сожалению, не служил. Но ведь исстари известно: за что бы мужчина не взялся, он всё делает гораздо лучше женщин…
Тётя Феклуша пристально посмотрела на Веронику, потом — на Леонида. В сердцах ругнула сына: «Вот дурак — такую бабу упустил!..» И сказала притворно:
— Это, видать, милая, он смотрел-смотрел оттудова, — она указала пальцем в закопчённый потолок, — взял да и послал тебе сокола… в утешение!..
Она не договорила: хлопнула дверь Полинкиной комнаты и, печатая шаг, на кухню выплыла Люська, внося с собой крепкий запах модных духов. На ней было новое из панбархата платье
и отороченные чем-то блестящим, на непомерно высоком каблуке замшевые туфли.
«Ну, так и есть!..» — насмешливо глядя, подумал Леонид, очень довольный, что безошибочно предсказал ход событий.
Небрежно подойдя к своему столику, Люська со снисходительным выражением на лице переложила из одной тарелки в другую вилку, повернула, чтоб было виднее золото, чашку из недавно купленного дорогого сервиза и пошла прочь, делая вид, будто никого не замечает.
Леонид испытующе посмотрел на жену, ведь она — женщина…
«Если б ты только знал, как мне её жаль! До чего же бедно ничтожно её существование, раз «это» для неё главное!» — просто ответил взгляд Вероники.
Леонид виновато потупился: «В самом деле, как я посмел усомниться… болван!.. Так бы и задушил её сейчас в своих объятиях!»
— Да-а-а… — выждав, когда за Люськой хлопнула дверь, неопределённо протянула тётя Феклуша. И приглушённо спро-сила: — Ну, а… как здесь Борис Степаныч-то?.. Не угнетают его? Не забижают?..
Вероника строго взглянула на мужа.
— Да как вам сказать, — не поняв значения её взгляда, с усмешкой отозвался он. — Забижать-то, по-моему, пока не забижают, а вот угнетать — есть немного!
Вероника посмотрела во второй раз — и уже более строго.
— Так-так-так!.. Это как же разуметь-то? — жадно придвинулась тётя Феклуша.
— А вот так, — переводя на неё взгляд, продолжал Леонид. — Насколько мы видим, минуты спокойно посидеть человеку не дают. «Боря, нужно поехать в ГУМ!», «Боря, мы в театр опаздываем!», «Боря, опять ты за книгу уселся — мы же в гости обещались!..» И так — все три недели, что он здесь.
Тётя Феклуша оглянулась, набрала воздуху для нового вопроса… но послышался Люськин голос:
— Я понимаю, Боренька! Всё отлично понимаю, но больше ждать мы не можем, слышишь?! — и ещё чётче печатая шаги, она вышла на кухню, натягивая на руку тонкую перчатку — в белой шубке и такой же шапочке, из-под которой, как бы ненароком, красиво выбивались вьющиеся волосы.
«Н-ну, а это вы видели?!» — дёрнув плечом, как бы спросила она всем своим видом и, капризно крикнув:
— Я ушла, догоняй! – толкнула уличную дверь и грациозно переступила через порог.
Из передней, на ходу поправляя галстук, торопливо вышел Борис Степанович.
— Здравствуйте, товарищи!.. — не узнавая тёти Феклуши, смущённо пробормотал он. Хотел сказать что-то ещё, но снизу нетерпеливо крикнули, и он, виновато разведя руками, нырнул в черноту лестничной площадки.
— Вот, видали? – снова начиная спускать с картофелины очистки, указал подбородком на закрывшуюся дверь Леонид. – И так — почти каждый день!
— Да-а-а… — неопределённо протянула тётя Феклуша, хотя не нашла особой беды в том, что человека то по гостям, то по театрам и ресторанам водят, — «Дома-то веселее ли?», — и спросила небрежно, чтоб не дай бог не насторожить собеседника: — А живут-то они как? Дружно… или по-иному как? Жалеют его Полинка с Люськой-то?..
«Жалеют!» — забывая о странном поведении жены, усмехнулся Леонид и резко поднял от работы голову. Однако, перехватив уже гневный взгляд Вероники и теперь поняв его, неуклюже уклонился от ответа:
— Да ведь как вам… трудно определить, если… видишь их только, когда уходят или приходят…
— Это верно, верно, — делая вид, будто не заметила, как круто переменился тон собеседника, скорбно вздохнула тётя Феклуша.
Она поняла, что дальше продолжать разговор бессмысленно, стала прощаться:
— Ну, что ж, пора идти. Ещё раз спасибо тебе, милая, — кивнула она Веронике. — Дай тебе бог!..
— Ты чего?! — спросил жену Леонид, когда дверь за гостьей затворилась. — Пускай о них во дворе будут знать!
— И так знают! — не сдерживаясь, воскликнула Вероника и оглянулась на Полинкину комнату. — Я прошу тебя, слышишь! Очень прошу: никогда больше не распространяйся на подобные темы! Почему?.. А потому, что все твои слова, твоя интонация моментально дойдут до этих хамок, и тогда нам здесь житья не будет!.. — и умоляюще закончила: — Пожалуйста, пожалуйста, потерпи! Ведь скоро все разъедемся!
Леонид нахмурился. Вообще-то в нём самом с тех пор, как он поселился в этой квартире и стал невольным свидетелем всего, постоянно боролись два чувства. Одно — чувство долга, несговорчивое и жёсткое — возмущалось и негодовало, какое право имеет он, нормальный человек, столько времени пассивно наблюдать, как рядом с ним безнаказанно действуют две отвратительные хищницы. Другое — чувство самосохранения, вечно настороженное и всякую секунду готовое всполошиться — не менее горячо убеждало, что вовсе не его дело наводить всюду порядки, что у него есть интересная и любимая работа, на которую и без того не хватает времени, и что гораздо разумнее вести себя таким образом, чтобы всё постороннее, а значит и мешающее этой работе, как можно меньше врывалось в его жизнь. Да и, кроме того, — жена! Ведь на неё так губительно действуют столкновения с этими проходимками!..
Вначале верх одерживало чаще первое чувство. И тогда он, несмотря ни на что, ставил зарывавшихся соседок на место. Но вот в последнее время, всё глубже втягиваясь в институтские и больничные дела и с каждым днём острее ощущая недостаток времени, он стал замечать, что нет-нет, да и заявляло о себе второе чувство.
Испытывая его растущее воздействие и сейчас, Леонид втайне досадовал, что вот опять, сам того не желая, как дурак влез в то, к чему столько раз давал себе слово без крайней нужды не прикасаться. Однако последнее замечание жены возмутило его своею откровенностью. Да нет, она ещё никогда не говорила с ним так.
«Скоро разъедемся!» Значит, главное заключается в том, чтобы самим освободиться от этих мерзавок. А то, что они будут преспокойненько существовать и отравлять жизнь вокруг и дальше, это — не их дело!..
— Неверно это! Неверно, по-моему… — посуровел он, опустил и поднял глаза. Неверно, понимаешь!.. — стараясь держать себя в руках, повторил глуше. — Ведь мы отлично знаем, что это за люди. Мы наблюдаем их и как бы на сцене, где они, нужно признаться, довольно искусно играют, и за кулисами, где они не могут не быть самими собой. И нам следует… Нет, мы просто обязаны показать всем их подлинное лицо.
— Ты с ума сошёл! — округляя глаза, задохнулась Вероника. Ни в коем случае! И не думай об этом, пожалуйста! Ты даже не представляешь себе, какие они! Да они… на всё способны! — она нервно положила нож и недочищенную картофелину на стол и схватила мужа за руки: — Пообещай мне, слышишь?! Сейчас же пообещай никогда больше не ввязываться в это дело!
— Но Вероника, дорогая… пойми же: это… эгоистично! Как же мы у себя в больнице, институте выводим на чистую воду вот этаких? Разве ж там кто-нибудь…
— Леонид! Больница, институт — это одно. А здесь — другое! Я тебя прошу, умоляю! Сейчас же пообещай!..
Он некоторое время пристально смотрел в не на шутку встревоженное лицо жены и ощутил, что первое чувство поколебалось и стало решительно вытесняться вторым. Потупившись, сказал:
— Ну, изволь… обещаю!..
— Честное слово?
Э, нет, первое чувство ещё не желало окончательно капитулировать. Оно встрепенулось и на миг заглушило всё остальное:
— Но Вероника, дорогая! Это же, повторяю, неверно! Тогда они почувствуют безнаказанность и совсем на голову влезут!..
Перед глазами Леонида вдруг возникло распалённое злобой лицо Полинки, а в ушах зазвучали бесстыдно выкрикиваемые ею грязные ругательства. И тогда из глубины, пронзительно взвизгнув, вырвался тот, с таким трудом оттесненный, другой голос.
— И потом… — сбитый с толку, неуверенно залепетал Леонид, — мне очень жаль Бориса Степановича. Ведь его просто-напросто бессовестно обманывают и обирают.
— Пусть неверно! — почти выкрикнула Вероника, но спохватившись, вновь перешла на шёпот. — Но если б ты пожил бок о бок с ними столько лет, сколько мы с бабушкой, то не говорил бы так! — Она опустила глаза. — Насчёт же Бориса Степановича — он и сам рано или поздно во всём разберётся и сделает соответствующие выводы. Он не глупее тебя. А тут ещё неиз-вестно: поверит ли!.. Ты даёшь слово или нет?!
— Хорошо, хорошо, даю! — уже обеспокоенно глядя на жену, кивнул Леонид, склонился над работой и почувствовал себя по меньшей мере предателем.
Долго молча каждый делал своё дело: Вероника — расстроенная и обеспокоенная тем, что муж всё же успел открыто показать своё отношение к соседям, Леонид — раздосадованный странной реакцией подруги на происшедшее и своею поспешностью, с какой взял на себя позорное, как теперь понимал, обязательство.
— А вообще-то, эта ваша тётя Феклуша — славная старуха, — пошёл на примирение он.
— В том-то и дело, что она — вовсе не старуха, — принимая протянутую руку, грустно возразила Вероника. — Это её жизнь так рано состарила.
— А что такое?
— Обычная для такого двора история… Вначале муж, как говорит Анфисья, жилы из неё тянул: пьяница был, пропивал всё и избивал её. Умер… — Вероника вздохнула. — Сын… Лёшка стал вот пить. С тёмной компанией связался и чуть в тюрьму не угодил… Думаешь, зачем она приходила? Денег занять. Жили с дочерью вдвоём — хватало, он вернулся — стали занимать…
Леонид нахмурился, вспомнив свою первую встречу с сыном тёти Феклуши. Это случилось в тот день, когда они с Вероникой, вернувшись из ЗАГСа, занимались под руководством бабушки перестановкой мебели… В кухне неожиданно раздались грохот, брань и звон упавшей кастрюли. Выбежав, он увидел, бушующего коренастого матроса, которого поощрял от двери тщедушный с хитро бегающими глазками тип. Потом выяснилось, что это был Кручёный.
— Где… где здесь этот самый Сутулый-то? Я сейчас ему все шпангоуты пересчитаю! — кричал матрос. — Этот, да?.. — мотнулся он в сторону Леонида.
Выбежавшая из комнаты Вероника храбро встала на его пути:
— Как тебе не стыдно, Лёшка! Что он тебе сделал плохого? Но Алексей, не отвечая, грубо оттолкнул её, чем окончательно взбесил Леонида. Он сгрёб буяна в охапку и швырнул его к выходу так, что тот едва не сбил с ног Кручёного.
— Да стой, обожди! — поняв, что дело оборачивается не в их пользу, спохватился этот тип. — Это же не Сутулый…
И всё окончилось неожиданно мирно. Только Леонид долго не мог отделаться от лезущего извиняться и обниматься матроса. Сразу чувствовалось, что он был неплохим парнем. А куражился же и буйствовал он под влиянием выпитого и своего хитрого наставника…
— Да, он очень хороший! — горячо поддержала мысли мужа Вероника… и опустила глаза:
— Это всё из-за неё… из-за Люськи. Ведь он надеялся, что она… В общем, если встретишь, дай понять, что мы… ну, не обижаемся на него, хорошо? Пусть приходит. Ему как раз сейчас поддержка нужна…
Леонид отвлекся от своих мыслей, так как со двора донеслись крики и ругань. Он обежал столик и приник, огораживаясь с обеих сторон руками к промёрзшему с углов окну.
— А, ничего не видно! — сказал он с досадой через минуту, делая движение в есторону двери.
— Не смей! — расставила руки в стороны Вероника. — Ну, подрались опять у Кручёного! Ну и что?
— Да не бойся, пожалуйста… Да я…
— Я ничего не боюсь, но никуда тебя не пущу!
Поняв, что настаивать бесполезно, Леонид снова подскочил к окну и с трудом различил на серовато-синем фоне двора тёмные фигуры, которые то стремительно сходились, то вдруг нелепо разлетались. Там явно происходила потасовка.
— Ну что за идиоты всё же сохранились в этом вашем подвале! — не удержался, с отвращением воскликнул он. Во всей Москве уже таких не сыщешь!
— «Вашем»! — обиделась Вероника. Да я близко никогда туда не подходила!
— Вот мы с тобой только что говорили насчёт сына тёти Феклуши, да?.. — не заметив в голосе жены обиды, Леонид продолжал вглядываться. — Не знаю, как он, но вот здешние подростки — и в этом я совершенно уверен — почти все находятся под влиянием этого мерзопакостного Кручёного! Всё время вижу, как они возле его голубятни крутятся. Также руки в карманах держат, поднятые воротники… Курят!
От ворот к флигелю скорыми шагами двинулись ещё две фигуры. Раздалась переливчатая трель милицейского свистка.
— Ого, ого! Сейчас там, кажется, весело будет! — радостно воскликнул Леонид, ещё плотнее приникая к стеклу и тщетно стараясь разглядеть подробности инцидента.
Через некоторое время с улицы, внося морозный воздух, вошла красная от негодования и крутой лестницы Марья Андреевна.
— Нет, вы только подумайте, какие мерзавцы! — учащённо дыша, прямо с порога начала она. — Пьяные-пьяные, а ведь как выкрутились!
— А что такое? В чём дело-то? — предчувствуя интересное, живо повернулся к ней Леонид.
— Да понимаете ли, два пьяных дружка Кручёного из-за карт подрались. Кто-то из них смухлевал и отказался платить деньги. И подрались, все видели, по-самому настоящему: друг другу все рожи раскровянили! Когда же явился милиционер… чтоб их… они — вы только представьте себе – начали обниматься и целоваться!
— Вон как! — захохотал Леонид.
— Да-а! Милиционер так просто обалдел. А Кручёный — ему: «Да они так, балуются, зря вас только, уважаемый от нужного дела оторвали». Так и ушёл милиционер ни с чем!
Леонид вздохнул.
— Гадость всё же — этот подвал. И я удивляюсь, как вы на него столько времени смотрите.
— Леонид! — с упрёком крикнула Вероника.
— А что вы с ними поделаете? — развела руками Марья Андреевна. — Стоит только пригласить милицию, так там всё тихо, а то и вовсе никого нет. Сколько раз… все видели, что туда спускалась куча каких-то мерзавцев. На поверку же — два-три человека — заказчики! Ну вот как тут прикажете бороться?!
— Да не мешайся же ты, пожалуйста! — взглянув на озабоченное лицо Марьи Андреевны, оттолкнула мужа от стола Вероника. — «Пойдём на каток», «пойдём на каток», — а сам!.. В общем ты совершено напрасно уверен, что мы пойдём: бабушка, повторяю, придёт поздно, а суп необходимо доварить. Придётся перенести на завтра.
— Но… завтра же суббота! Игорёк из детского сада приедет! — простонал Леонид. — Марья Андревна, а? — просительно проговорил он, оборачиваясь к соседке.
— Пожалуйста, пожалуйста! — чопорно ответила та. — Я присмотрю.
— Ур-ра! — гаркнул Леонид.
— Не кричи! — поморщилась Вероника, осторожно вываливая в переполненное помойное ведро картофельные очистки.
— А вот отнеси-ка лучше это куда следует!
— Есть! — вытягиваясь, козырнул Леонид.
Марья Андреевна с улыбкой смотрела на озорное лицо нового соседа. Не так много времени прошло с тех пор, как он поселился у них, а уж многое в квартире стало по-другому. Перестали перегорать предохранительные пробки, из-за которых вечно сидели в потёмках. Он починил входную дверь, и на кухне с наступлением холодов теперь стало тепло. Перекрыл протекавший сарай — разобрался и в нём. Но главное — появился человек, с которым можно было поговорить-пофилософствовать!.. «Борис Степанович, он, конечно, тоже… Но ему Люська с Полинкой шагу спокойно ступить не дают, моментально в комнату утаскивают».
Леонид взял ведро — насторожился: по лестнице, оживлённо разговаривая и смеясь, поднималась многочисленная компания.
— Ур-ра! — радостно опять грянул он. — Прибыли!.. — и вышел в темноту, громко приветствуя гостей.
А когда он, погромыхивая пустым ведром вернулся, на кухню, грубо растолкав всех, вышла заспанная Полинка — уже без часов в старом платье.
— Ну чего, чего набились?! — хмуро проворчала она. — Во дворе ждать нужно, а не тут!
Высокий юноша в вязанной шапочке, получив тычок в спину, недоумённо посмотрел на Леонида, который поспешно отвёл взгляд, чувствуя себя связанным по рукам и ногам.
Из комнаты торопливо появилась Вероника, успевшая надеть только свитер. Внимательно поглядела на мужа, на Полинку…
— Небось, когда ваша уборка — никого не водите! — без всякого вступления злобно накинулась та. — А когда наша…
— Ну как вам не стыдно, Полина Фёдоровна! — с негодованием возразила Вероника. — Неужели вы думаете…
— «Думаете», «думаете»! И думать здесь нечего! Без думания всё ясно!
Из передней с выражением готовности на лице, выглянула Марья Андреевна.
— Ну, хорошо, хорошо, — испугавшись скандала, заторопилась Вероника. — Я вымою пол, сегодня же вымою!
— А вот это несправедливо, — кинув взгляд на Марью Андреевну, вмешался Леонид. — Разве ж к ним мало народу ходит, когда не их уборка?..
— Опять?! — живо оборачиваясь к нему, упрекнула Вероника.
— Мы ведь с тобой договорились!
Леонид, безнадёжно вздохнув, опустил голову.
— Так вас устраивает то, что я сказала? — насмешливо-презрительно обратилась она снова к Полинке.
— Устраивает… — недовольно пробурчала та и, во второй раз растолкав стоящих, убралась восвояси. Бесшумно исчезла и Марья Андреевна. В кухне наступила неловкая тишина. Все хмурились и прятали глаза друг от друга. С упрёком посмотрев на мужа, Вероника скрылась в комнате…
На улице было бело и тихо. Кротко светились окна флигеля. Пахло свежевыпавшим снегом, морозным воздухом и печным дымом. На чёрном небе остро сверкали звёзды.
Не успели отойти от крыльца, как кому-то уже пихнули за ворот пригоршню снега, и тот, вопя, бросился за обидчиком. Леонид хотел предупредить, что здесь опасно бегать — можно ввалиться в занесенную снегом канаву или яму. Но о его голову смачно ударился и брызгами разлетелся снежок. И он, позабыв обо всём, сунул соседу в руки коньки и сам ринулся в погоню.
С улыбкой следя за резвящимися товарищами, с наслаждением ступая по мягкому, ещё нетронутому снегу и жадно вдыхая пахучий воздух, Вероника чувствовала себя так, словно после долгого пребывания где-то вдали от родного дома она, наконец, воротилась и сходу угадала в то чудесное милое время, которое называется детством. Нет за спиной прожитых лет, нет перенесенных испытаний. А есть вот этот тихий с лёгким морозцем вечер, друзья вокруг и волнующее предчувствие чего-то светлого и большого!.. И всё-таки нет-нет, да проступало нечто подспудное, омрачавшее человеческую радость…
Домой Леонид с Вероникой возвратились возбуждённые и счастливые — они давно так хорошо не отдыхали. Веронике удалось-таки освободиться от того, ей самой непонятного и смутного состояния. Но выглянувшая из своей комнаты Полинка грубо крикнула, возвращая обоих на землю:
— Дверь на крючок не запирайте! Моих ещё нет!..
Леонид посмотрел на часы: без четверти двенадцать. А Вероника, торопливо положив коньки, зажгла плиту и бесшумно взяла ведро для мытья полов.