Одинокий волк. Главы Эпилог

 Глава   10      

 

Белкина жила на Софийской улице, в девятиэтажной малосемейке.         

Борисов поднялся на седьмой этаж, и, пройдя по длинному коридору, отыскал дверь с табличкой «721». Кнопки звонка на двери не было.  Он постучал. Через минуту детский голос спросил:         

- Кто там?         

- Мама дома?         

- Нет. Дома никого нет, только я.         

- А ты кто? Как тебя зовут?       

- Я мальчик. Мне пять лет. Зовут меня Ваня.         

- Ванечка, а ты скажешь мне, где мама?         

- Мама у папы в больнице. А мне велела никому дверь не открывать, и не баловаться.            

- Мама правильно велела, - Борисов задумчиво потер лоб.       

Тут открылась соседняя дверь, и в коридор выглянула женщина. На голове ее были накручены бигуди, а на лице намазан какой-то белый, как глина, крем.         

Скрипучим, прокуренным голосом, она произнесла:            

- Вы к Белкиным?  - она окинула Борисова оценивающим взглядом.          

Борисов вздрогнул, увидев, как женщина кокетливо повела крутым плечом, обтянутым старой футболкой, и изобразила на лице-маске приветливую улыбку.         

- Может, я могу чем-то помочь?         

Выбирать не приходилось. И Борисов мужественно произнес:       

- Я думаю, да.         

Женщина распахнула дверь.      

- Входите, что же вы стоите в коридоре? Извините за беспорядок, предновогодние хлопоты, знаете ли.       

Квартира была крошечная, просто игрушечная. Прихожая метра три с половиной.       

- Проходите в комнату.         

Борисов зашел и огляделся. Комната была не больше девяти метров. Диван, шкаф, стол, на столе телевизор и маленькая искусственная елочка. У стены стояло два стула.         

- Да, не разбежишься, - Борисов сочувственно поглядел на женщину.          

- Ой, да что вы? Я и этому рада до смерти. Мне одной хватает. Главное, отдельная, и ни от кого не зависишь. Кухня хоть и пять метров, но тоже своя. Вот Белкиным, конечно тяжело. Их трое, а квартира такая же. Я то, как барыня, в этих хоромах. Пятнадцать лет, до этого, в общаге прожила. В комнате четверо, кухня  - одна, на сорок человек, душевая – то же. А здесь у меня ванна собственная, хоть и сидячая. А чего мне в ней разлеживаться-то? Нет, я довольна. Да вы садитесь на диван. Я сейчас, - она быстро шмыгнула в ванную комнату, и через пять минут вернулась, и чинно села на стул         

Борисов, в который раз поразился тому, как женщина может преобразиться при помощи одежды, макияжа и прически. Теперь, перед ним сидела миловидная женщина, лет сорока. Черное, трикотажное платье, скрадывало полноту, а белый воротник – освежал, и делал платье нарядным. Волосы были уложены в высокую прическу. Синие глаза блестели, на щеках появился румянец (свой или искусственно наложенный Борисов разобрать не смог).         

Женщина взяла сигарету, закурила, и, выпустив струйку дыма, сказала:         

- Вот теперь я готова вас слушать.         

Борисов решил не говорить, что он из милиции.       

- Да я из больницы, где работает Екатерина. Она сегодня не вышла на работу, вот меня и послали узнать, в чем дело. Начхоз волнуется, конец года, надо все перепроверять, сдавать, переоформлять там, что-то, а Белкиной нет.       

- А вы кем там работаете? Врачом?         

Борисов побоялся вступать на скользкий путь. Вдруг даме вздумается рассказать о своих болезнях, и попросить совета. Можно, влипнуть.      

-  Простите, вас как звать-величать?            

- Лариса Сергеевна. Я работаю в СЭС, лаборанткой. А вас?      

- А меня, Борисом Ивановичем. Я по хозяйственной части работаю.       

- На грузчика вы не похожи. В кислородной, что ли, работаете?      

Борисов закивал головой.         

- Да, да, там. Так что же у Белкиных случилось?         

Лариса изобразила на лице грусть и сочувствие.       

- Да не везет Катерине. То на работе у вас там ЧП, она рассказывала. Так переживала за женщину, которую убили. А тут, вчера вечером, муж ее, Серега, возвращался домой после работы, и его сбила машина. В «Костюшко» отвезли. Сильно покалечился. Переломов – ужас. Катерина сказала: месяца три проваляется в больнице, и то, если жив останется. Пока – без сознания. Она утром прибегала Ваньку покормить, да назад в больницу поехала. Так, что не до работы ей сейчас. Муж на волоске висит, между жизнью и смертью. А за пацаном меня попросила приглядывать – мало ли чего. Маленький еще. Вот я услышала ваш голос и выглянула. Думаю, кто там к Белкиным рвется?          

Она кокетливо улыбнулась.       

- А у вас, что, с Катериной интимные отношения? Она мне говорила, что есть у нее обожатель из кислородной, не женатый. Вы Новый год с кем встречаете? Смотрите, если не с кем, могу предложить свою компанию.      

Борисов смущенно улыбнулся.       

- Да нет, я не Катин обожатель. Я действительно по работе пришел узнать. А встречаю я Новый год с семьей. У меня жена и два сына. Извините. С наступающим Новым годом вас! Всех благ вам. Спасибо, и до свидания. – Борисов встал и пошел к двери.      

Сразу потерявшая к нему интерес женщина, молча проводила его до двери, и сухо попрощавшись. Закрыла за ним дверь.         

Борисов вышел на улицу и задумался.      Ехать в «Костюшко» не было смысла. Ясно, что Белкиной сейчас не до него и не до их расследования убийства Титовой. В ближайшее время, толку от нее не будет. Еще один свидетель потерян, пусть на время, но потерян. Случайность это, или запланированный наезд? Да, ехать все же придется. Надо выяснить: где и чем был сбит Белкин? Если под общественный транспорт попал или грузовой – это одно дело. А если под частный – это уже другое. Может, зафиксировали номер машины, или марку. Должны же быть свидетели? Ну что ж, вперед!       

Белкин находился в реанимации. Оперировавший его хирург сказал, что если после стольких травм он выживет, значит, родился в рубашке. Удар был слишком силен.   Перелом позвоночника, обеих рук, ключицы, плюс черепно-мозговая травма, плюс разрыв селезенки и одной почки.       

Борисов поинтересовался, был ли кто-нибудь из милиции? Хирург пожал плечами.         

- Да Бог его знает. Жена здесь, это точно. Говорили ей домой идти, все равно в ближайшие сутки будет без сознания.  Нет, сидит.  Но это уже ее дело. А вот из милиции был ли кто, это лучше у администрации спросите.         

Борисов поблагодарил хирурга, и пошел к кабинету главного врача. Молоденькая секретарь, посмотрев удостоверение Борисова, покраснела и шмыгнула в кабинет. Через минуту, она вышла и открыла перед Борисовым дверь.       

- Проходите.         

Главным врачом оказался крепкий мужчина лет сорока пяти, с волевым, красивым лицом.         

- Чем могу помочь нашей родной милиции?          

Борисов представился, и кратко изложил суть интересующего его вопроса.         

Главный врач нажал кнопку селектора. Вошла секретарь, и выжидающе замерла.         

- Верочка, пригласите Юрия Степановича, - он повернулся к Борисову, и пояснил, - это наш начмед. Всеми ЧП занимается именно он.       

Юрий Степанович оказался пожилым, профессорского вида мужчиной. Крепко пожав Борисову руку, он пригласил его в свой кабинет. Там, что-то полистав в папке, и найдя нужную ему бумагу, он протянул ее Борисову со словами:         

- Вот, все, что есть. Не знаю, поможет ли это вам или нет, но, как говорится, чем богаты.       

В справке, составленной постовым на месте происшествия, говорилось, что Белкин был сбит «Жигулями» предположительно серого или белого цвета (из-за обильного снегопада видимость была плохая), при переходе потерпевшим перекрестка улиц Пражской и проспекта Славы.  «Жигули», нарушив правила дорожного движения, на большой скорости проследовали на красный свет и, сбив потерпевшего, скрылись с места происшествия. Номер машины постовой не зафиксировал. Помнит только последнюю цифру – 8. Двое свидетелей – мужчина и женщина, так же ничего определенного сказать не смогли. Они бросились на помощь потерпевшему.       

Борисов задумчиво потер лоб.         

- Да, можно сказать, почти ничего. Но и за это спасибо. Можно я от вас позвоню?         

- Конечно, какой вопрос? Мне выйти?          

- Нет, нет, что вы. Извините, что отрываю вас от работы, я буквально на минутку, - он снял трубку и набрал Трухина.         

- Да?         

- Александр Анатольевич, это Борисов. Я из «Костюшко». Муж Белкиной вчера вечером был сбит машиной. Находится в тяжелом состоянии. Екатерина здесь, но с ней сейчас разговаривать бесполезно. Я выезжаю. На месте все доложу подробно.      

Трухин опустил телефонную трубку на рычаг, и посмотрел на Власова, который только что вернулся с Московского вокзала и рассказывал о своем разговоре с Чуйко.         

- Борис звонил. Белкина в больнице. Ее мужа сбила машина. Да, грамотно убирает свидетелей. Какой теперь из Белкиной свидетель?  У нее мысли только о муже. Получается так, что свидетеля, видевшего его, он убил, а слышавшего – просто изолировал. Пройдет время и она естественно забудет не только интонации, но и сам голос. Умен,  ничего не скажешь.       

Ну, и что делать будем, а, Вова? Ни свидетелей, ни улик. Глухо, как в танке. Я за это утро успел переговорить со всеми мужчинами из нашего списка – пустой номер. Четверым, уже за шестьдесят. Двое были в отгуле, за суточные дежурства. Их алиби подтверждено. Соня ездила по   их адресам. Один с соседом за елкой ездил. Другой - с друзьями на дачу. Заведующий лабораторией - отпал. Начмед остается под вопросом, но, как мне подсказывает интуиция – это не он.    Плотник и сантехники не в счет. Титова бы с ними даже разговаривать не стала, при ее то высокомерии. Хорошо проспиртованные мужики. Водитель главного, молодой парнишка, после армии, лет двадцати трех. Остальные, вообще не заслуживают внимания. Единственный с кем мы пока не имели чести познакомиться и переговорить – главный врач.       

Власов задумчиво протянул:          

- А помните, Александр Анатольевич, Линберг говорил, что когда он шел утром к себе в лабораторию, машинально поздоровался, а когда оглянулся, ему показалось, что это был главный врач. А ведь,  по словам секретарши, он в это время лежал дома с высокой температурой. А почему, собственно, мы его сбросили со счетов? Потому что главный врач? А ведь у него были все возможности для совершения убийства, кражи медикаментов, и даже убийства Валентины. Кстати, надо узнать, есть ли у Сергея Сергеевича «Жигули»?            

Трухин посмотрел на часы.       

- А вот мы у него самого это и спросим. Он обещал быть к трем часам. Его «драконша», сказала, ему, вроде, лучше – температура спала и сегодня он приедет поздравить коллектив с наступающим Новым годом и побеседовать с нами.         

Дверь открылась. Увидев вошедшего мужчину, Трухин с Власовым ошарашено переглянулись.         

Вошедший мужчина,  подошел к столу,  и слегка склонив голову,  произнес:      

- Добрый день, господа. Разрешите представиться. Я, хозяин этого кабинета - Чалый Сергей Сергеевич. Мне можно присесть?      

Трухин кинул быстрый взгляд на Власова, тот еле заметно кивнул головой.      

- Да, конечно, занимайте свое законное место. Извините, что пришлось оккупировать ваш кабинет, на время следствия.      

Удивляться было чему. Портрет мужчины, описанный Валентиной, один в один сходился с Чалым Сергеем Сергеевичем.      

Для больного, Чалый выглядел довольно не плохо. Сходилось все: и рост, и возраст, и даже седина на висках.         

Трухин вежливо поинтересовался:         

- Вы уже лучше себя чувствуете? На улице холодно, не боитесь осложнений? Может, не стоило приезжать на работу, не долечившись? Праздник праздником, а здоровье важнее.   Мы бы и сами к вам подъехали для разговора.      

Сергей Сергеевич откинулся на спинку стула.         

- Да, нет, ничего, я уже почти здоров. Интенсивное лечение: традиционное и не традиционное (всякие компрессы, знаете ли, примочки), я же врач. Мне долго болеть стыдно, профессиональная гордость не позволяет. И потом, я приехал на машине.   

Власов поинтересовался:    

- А какой марки у вас машина?   

- «Жигули», семерка. Я поддерживаю нашего отечественного производителя. Да и потом, честно говоря, на импортную денег нет.   

- А цвет,  какой?   

Чалый недоуменно приподнял брови. 

- Чего цвет?   

-  Машины.      

Я не оригинален. Люблю, как врач, все белое. Привык, знаете ли, к стерильности.    

Трухин пробормотал себе под нос:    

- Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. – А вслух продолжил, - Сергей Сергеевич, давайте сначала поговорим, о печальном происшествии, произошедшем в вашей больнице, а потом уж вы пообщаетесь с коллективом. Хорошо?   

Сергей Сергеевич посмотрел на часы.            

- Ну, я не знаю. Я,  рассчитывал наоборот. У нас сейчас как раз первая смена заканчивает работу, а вторая приступает.  Вспомогательные подразделения, которые работают до 15 часов и уходят домой. Я хотел бы их всех поздравить. Задерживать людей в такой день, просто не прилично. А мне еще надо подписать приказ о поощрении и награждении сотрудников, особо отличившихся за этот рабочий год.  – Он выжидающе посмотрел на Трухина.    

- Как долго это у вас займет по времени?   

- Где-то около часа, я думаю.   

- Ну, что ж, давайте, занимайтесь своими делами. У нас тоже есть срочные вопросы, которые необходимо решить в ближайшее время. Хотя, - Трухин быстро глянул на Власова, - Сергей Сергеевич, мы бы, с моим сотрудником хотели по присутствовать на вашем праздничном мероприятии. Вы,  не против?   

- Нет, конечно. Почему я должен быть против? Сейчас вот бумаги подпишу,  и пойдем, - он нажал кнопку селектора.    

Дверь мгновенно распахнулась и на пороге, с подобострастной улыбкой на лице, возникла Евдокия Кузьминична.   

- Слушаю вас, Сергей Сергеевич.   

- Пригласите ко мне начальника отдела кадров с документами на поощрение и награждение и сообразите нам чайку.   

Евдокия Кузьминична, улыбнувшись улыбкой, от которой по спине побежали мурашки, кивнула и быстро вышла.   

   Сергей Сергеевич, усмехаясь, поглядел на Трухина. 

- Что, впечатляет? Вы знаете, я сам ее боюсь. Еще не известно, кто из нас начальник, а кто подчиненный. Но она меня устраивает. У нее весь коллектив зажат в кулак. Мимо нее, даже мельчайшее известие не проскользнет. Она всегда в курсе всех дел и событий. Такое ощущение, что у нее всюду – уши.   

Власов хмыкнул.

- Мелочь, может и не проскользнет, а вот сотрудника, под носом убили,  и никто  ничего не видел и не слышал.  Как будто убили не утром, в определенном, замкнутом пространстве, с толпою снующих туда сюда людей, а  ночью в огромном и пустом городе.   

Сергей Сергеевич смутился.   

- Да, да, такой вот казус получается, -  и что-то быстро начал перебирать у себя на столе, сделав сосредоточенное лицо.   

Вошла Мария Петровна и поздоровавшись со всеми, протянула  главному врачу бумаги.   

- Вот, вы просили, я подготовила.   

Быстро и не глядя, подписав документы, тот вернул их обратно.   

- Соберите коллектив, я буду через десять минут.   

Когда дверь закрылась, Сергей Сергеевич, взглянув поочередно на Трухина и Власова, спросил:   

- Вы в курсе, что Серая Мария Петровна сидела? Знаете, пожалел женщину. Жить негде, больная, одинокая. А потом и для работы плюс. Всегда здесь, под рукой, как говорится. Домой спешить не надо. Как к сотруднику, у меня к ней ни каких претензий нет: аккуратная, обязательная, внимательная, исполнительная. Конечно, полностью я за нее поручиться не могу, старые связи, знаете ли, подружки, дружки. Чем черт не шутит? В себе,  порой  не уверен бываешь, не то, что в чужом человеке.       Но все же…    Она дружила с Титовой, если это можно назвать дружбой. Лидия Степановна была сложным человеком. Но, как руководитель подразделения – всегда была на высоте. А для меня – это было самым главным. Для меня важно, какой работник, а мужчина он или женщина – это для меня никогда роли не играло. А работником она была замечательным.   

Вошла Евдокия Кузьминична с подносом, на котором стоял большой чайник, чашки, сахар.    

- Я вам травяной чай заварила: с душицей, зверобоем и листом смородины. Вам сил набираться надо. Чуть-чуть настойки боярышника добавила.   

Сергей Сергеевич обнял ее за плечи. 

- Что бы я без вас делал, незаменимая вы моя? Вы – мой ангел-хранитель.   

Покраснев от удовольствия, та преданно заглянула шефу в глаза и чуть ли не пропела:   

- Если еще что-нибудь понадобится, скажите, - и вышла за дверь.   

Власов отвернулся к окну, пытаясь сдержать смех. Чалый, шепотом произнес:    

- А что делать? Приходится быть любезным. Я в курсе, что она в меня влюблена. А влюбленная женщина, это же не предсказуемо. Если ее ненароком обидишь, она же снесет все на своем пути, как смерч, как тайфун. Вот так в чай,  намешает какой-нибудь гадости,  и концы отдашь.      

Трухин изумился. 

- Она же лет на двадцать вас старше?   

- На двадцать два. Но у нас чисто платонические отношения. Хоть мне и трудно держать ее на дистанции, но я держу.   

Власов, отставив,  чашку с чаем, прокашлялся. 

- А не проще ли сменить секретаря, чем так мучиться и бояться?   

Сергей Сергеевич посмотрел на него сочувственно, как на больного. 

- О чем вы говорите? Я же уже сказал – она, мои глаза и уши в этой больнице. Ее все боятся. Она мой авторитет поддерживает. И потом, привык я как-то, да и самолюбию льстит,  наверное. Она  за меня горло любому перегрызет и «костьми ляжет». И такая женщина в меня влюблена!   

Раздался стук в дверь,  и Мария Петровна сказала, что коллектив в сборе. 

Войдя в актовый зал, Трухин с Власовым прошли на задний ряд и сели в углу. Отсюда все присутствующие просматривались, как на ладони.    

За столом Президиума сидели: Чалый, Светличная, Соловей, Серая.   

В зале набралось человек сорок – сорок  пять. Многие лица были уже знакомы. Сотрудники аптеки, лаборатории, хозяйственной части, врачи.  Медицинские сестры, в основном молодые девчонки, сидели отдельно, кучкой и,  перешептываясь, хихикали.    

Чалый встал,  и,  постучав шариковой ручкой по графину с водой,  произнес:   

 Ну, что же, уважаемые коллеги, вот и еще один год близится к своему завершению. Он был для всех нас, без сомнения, не простым. Можно  сказать - трудным. Нехватка медицинского персонала, лекарственных средств, хозяйственных материалов. Но мы выстояли, мы на плаву, мы существуем. Наше подрастающее поколение должно быть здоровым. В нынешних условиях, при развивающихся рыночных отношениях, это особенно важно. И наш маленький коллектив, изо всех сил прилагает к этому усилия. Мы лечим детей, можно сказать, на голом энтузиазме, доброте и человечности. За все это, вам огромное спасибо! Мы не будем в канун Нового года говорить о неприятностях,  и постыдном случае,  произошедшем с нашим бывшим коллегой,   я имею в виду Линберга. О горе, постигшем нас в связи с гибелью нашей Лидии Степановны. Это отдельный разговор и мы поговорим об этом после праздника.    

А сейчас, я хочу поздравить всех вас с наступающим  Новым годом! Пожелать вам всем здоровья, счастья и успехов во всем,  и непосредственно в нашем не легком труде. Позвольте мне зачитать праздничный приказ.   

Были зачитаны фамилии: тех - кому вынесли благодарность, за хорошую работу, тех - кому вручили денежные премии и подарки.   

После чего, торжественное заседание было закрыто, и все разошлись по своим подразделениям.          

Сергей Сергеевич, войдя в свой кабинет, тяжело сел в кресло.       

- Да, раньше, разве так мы праздновали Новый год? Приглашали эстрадный ансамбль, артистов, был концерт, потом застолье, танцы. Для больных детей приглашали Деда Мороза со Снегурочкой. А теперь вот средств нет, спонсоров – тоже. Каждый со своим отделением рюмку выпьет, и домой. А может и не выпьет. Лаборатории  да аптеке вон не до празднования. Ну, что ж, я готов к разговору. Давайте, спрашивайте, что вас интересует.         

И тут открылась дверь, и вошел Борисов.   Трухин познакомил его с Чалым.       

Борисов, отозвав Трухина в другой конец комнаты, быстро доложил ему ситуацию с Белкиной, а потом сказал:         

- Там во дворе «Жигули» стоят белые. Я осмотрел. Там есть вмятина от  удара с права  с боку, и правая фара немного надтреснута. Чья это машина, не знаете?         

- Да вот его, - Трухин кивнул на Чалого, - что скажешь о внешних данных главного врача?         

Борисов посмотрел на Чалого, тот о чем-то увлеченно рассказывал Власову.         

- Да, очень похоже на описание Валентины. Что это, совпадение? Неужели,  он настолько уверен в себе?   Приехать на машине, на которой сбил мужа Белкиной,   на работу?  Или,  это не от большого ума?         

- Посмотрим, - Трухин подошел, и сел напротив Чалого.       

- Сергей Сергеевич, расскажите нам все о ваших взаимоотношениях с Титовой. Когда познакомились, по чьей рекомендации взяли на работу? Как складывались рабочие отношения? Нас интересует буквально все, даже то, что о ней докладывала ваша секретарь, как вы говорите: ваши глаза и уши.       

Чалый начал не торопясь.          

- Времени у меня подумать и вспомнить, как вы понимаете, было достаточно. Когда болеешь, и, можно сказать,  прикован к постели, больше ничего и не остается, как спать, да вспоминать.          

Трухин перебил его:               

- А, кстати, у вас есть официальное подтверждение вашей болезни? Когда заболели, и чем?             

Сергей Сергеевич смутился.      

- Понимаете, просто смысла не было вызывать участкового врача. У них и без меня работы хватает. Что же я сам себе диагноз не могу поставить? И потом, наш заведующий пульмонологическим отделением – Чесноков, меня слушал. А он заслуженный врач Союза. Лечение известно. А ложиться в больницу на двадцать один день из-за пневмонии главному врачу – просто смешно и стыдно. Тем более, стаж мне позволяет иметь по больничному листу оплату сто процентов. Так зачем же мне было затевать эту канитель?       

- Да, смешного-то мало, - Трухин внимательно посмотрел на Чалого, - мало смешного, Сергей Сергеевич.  Получается  - официально вы числились на работе, а на самом деле вас здесь не было. Кто, кроме Чеснокова, может подтвердить, что вы лежали дома с высокой температурой и пневмонией?         

Сергей Сергеевич недоуменно посмотрел на него.         

- А почему это должен кто-то подтверждать?  Меня в чем-то подозревают? – Вдруг он соскочил со стула, - Я понял! Вы, что подозреваете в убийстве Титовой меня? Зачем мне это надо? Я же не сумасшедший. Вы, что?         

- Успокойтесь, Сергей Сергеевич, сядьте. Вы можете ответить на один простой вопрос: кто еще может подтвердить ваше пребывание дома все эти дни?         

Сергей Сергеевич наморщил лоб.         

- Кто? Да та же Евдокия Кузьминична. Она мне каждый час звонила, докладывала ситуацию.         

- И ночью, и ранним утром, и поздним вечером?         

- Почему? В рабочее время.      

- А внерабочее время?            

Чалый замялся.       

- Я уже год, как в разводе. С женой квартиру разменяли, и я теперь живу один в однокомнатной квартире на Литейном проспекте. Сын иногда забегает.  Позавчера был, но днем. У них каникулы в школе начались, он прибегал, что б я ему деньжат подкинул. Сыну четырнадцать лет. Взрослый уже: девочки, кино, дискотека. Сами понимаете. Ну, кто еще? Люся три раза приходила. Это женщина, с которой я сейчас встречаюсь. Но она замужем, поэтому забегала не надолго днем, в обеденное время. Продукты приносила, и  проверить, как я себя чувствую,  заходила. Ну, вот, вроде, и все.      

А Евдокия Кузьминична?       

Чалый замахал руками.       

- Да вы что? Она и знать не знает, что мы с женой развелись. Я сказал ей, что мы просто  поменяли квартиру, поэтому, и номер телефона изменился. Иначе,   она бы от меня не вылезала. Я и дома тогда был бы как перед рентгеновским аппаратом. Для нее я примерный семьянин. Поэтому и удается пока держать ее на расстоянии. Жена на алименты не подавала, поэтому на работе о моем разводе никто не знает.         

Трухин подозвал Власова и тихо попросил его найти Чеснокова и переговорить с ним. Власов вышел. Трухин повернулся к Чалому.      

- Так, Сергей Сергеевич, этот вопрос мы выяснили. Давайте теперь о Титовой.       

- О Титовой. Работает она, вернее работала, у нас, где-то около трех лет. Мне ее рекомендовала заведующая Центральной районной аптекой. Сказала, что умная, энергичная женщина, нужен простор, размах. Она у нее старшим провизором работала. А мне как раз, позарез нужен был энергичный человек в аптеку. Бывший заведующий, все развалил, постоянные недостачи, грязь, пил по черному. Вот я и принял Титову. Она действительно за несколько месяцев навела идеальный порядок. Я одно время даже бегал от нее, скрывался: то - ей решетку металлическую подавай, то – краску, то – на учебу сотрудников отправляй. А это же все деньги. А где их взять? Но жалеть, что взял ее на эту работу, никогда не жалел. У меня голова об аптеке не болела. Знал – там всегда порядок. Вот с Линбергом – промахнулся. Никогда бы не подумал, что он ворует реактивы. Хотя, обходной лист подписал ему без сожаления. Уж больно высокомерно себя вел, а порядка в лаборатории особого не было. Но мне его прислали из ГУЗЛа, а с ними не поспоришь. Чей-то родственник, или друг, Бог его знает. Распоряжение получил, и принял.       

Трухин перебил его.            

- О Линберге поговорим позже. Давайте о Титовой.         

- А что о Титовой? Женщина она была суровая, некоммуникабельная. По виду, больше мужика напоминала. Все разговоры были только деловыми. Она приходила подписать заявки на медикаменты. На пятиминутках, собраниях виделись, вот и все. С ней больше начмед общался. Они вместе входили в комиссию по списанию и уничтожению ампул из-под наркотических средств.  Все конфликтные вопросы решали, совместные проверки на отделениях проводили. И еще  в круг ее общения входили заведующие отделениями и старшие медицинские сестры отделений.    

- Вы у нее дома бывали?      

- Я!? Зачем? Нет, наши отношения никогда не выходили за рамки служебных. Я же вам уже говорил. Дома я у нее не бывал, да она и не приглашала. Даже, если и пригласила бы, вряд ли пошел. Мне служебные романы ни к чему. У меня есть Люся. И вообще Титова была не в моем вкусе.    

- Вы в то утро были здесь, в больнице?   

- Да вы что? Конечно,  не был. У меня температура была 38,5.   

- Странно, а вот Линберг говорил, что видел вас и даже здоровался с вами. Вы, как раз из аптеки шли. Что скажете?      

Чалый побагровел.   

- И вы ему верите? Вору верите, а мне, честному человеку, нет?    

Борисов вмешался в их диалог.   

- А на своей машине,  вы куда-нибудь выезжали эти дни?   

- Нет. Только сегодня завел. Две недели на приколе стояла. Я вообще ею редко пользуюсь. У меня служебная машина есть. Если бы мой водитель не взял отгулы, пока я болею, я бы и сегодня не на своей, а на служебной приехал. А, что?   

- А вы никому не давали ею пользоваться?   

Чалый вдруг побледнел. На лбу его выступили крупные капли пота.   

- Нет, а что, с ней что-то не так? Я не осматривал ее, у меня времени не было, да и самочувствие плохое. Если бы не Новый Год, я бы и сегодня не приехал.  Извините, я очень устал. Ослаб за время болезни. Можно, я пойду в свободную палату и минут тридцать полежу? Потом мы продолжим наш разговор. Я чувствую, что теряю сознание.       

Вид у него действительно был не праздничный. Руки тряслись, лицо посерело.   

Трухин развел руками.   

- Мы же не изверги. Конечно,  идите, отдохните. Но после, мы обязательно продолжим наш разговор. Работа есть работа. Она не взирает ни на болезни, ни на праздники.   

Чалый,  пошатываясь,  вышел из кабинета. Трухин глянул на Борисова, тот кивнул.   

- Понял, - и вышел вслед за Чалым.   

Вернулся Власов. 

- Ну и как? Поговорил с Чесноковым?   

- Поговорил.   

- Ну и что он тебе поведал о нашем больном?   

Власов рассмеялся.   

- Еле ноги унес. Такой разговорчивый дедок попался. Засыпал меня специфическими медицинскими терминами, уговорил в усмерть. Ему лет 65, а энергии, еще лет на сто хватит. Даже про блокаду мне успел рассказать: как одуванчики ели и из клея суп варили.   

- Про Чалого-то, что сказал? 

- Про Чалого, значит так. Был он у него дней десять назад, дома. Чалый сам его пригласил. Говорит, что хрипы в легких были, похожие на пневмонию. Но точно это можно установить, только сделав рентгеновский снимок. Но снимка не делали. Поэтому на 100 процентов, он гарантии дать не может. Лечение, что при остром бронхите, что при пневмонии практически одинаковое: антибиотики, обильное теплое питье, травы, ингаляции. Говорит, врачи не любят, чтоб их лечили другие врачи. Сами с усами. Вот такие вот новости. А где сам «виновник торжества»?   

- Чуть в обморок не грохнулся тут «виновник торжества». Отпросился пойти, прилечь, восстановить силы.    

- А Борисов куда слинял?   

- А Борю я послал проследить, чтоб наш друг никуда отсюда не скрылся и ни с кем не смог связаться по телефону. Не нравится он мне, Вова. Алиби у него нет, зато совпадений воз и маленькая тележка. Будем того – посмотреть, как говаривал наш старшина Васюков. Давай Вов, вызывай экспертов, пусть машину посмотрят, заключение дадут. Времени совсем мало осталось до конца рабочего дня. Успеть бы. Сегодня, конечно до упора будем работать, но если ничего не выясним, значит завтра, вместо праздничного дня, будут будни. Да, Соню надо отпустить домой. Чего ребенку Новый год портить?    

Власов быстро произнес: 

- Так вы же ее с нами пригласили Новый год встречать?    

- А я разве что-то против,  говорю? Но она же девушка. Ей надо принарядиться, подкраситься, короче навести красоту. А время-то уже 17 часов. Пусть идет домой, а потом к Борисовым. Таня тоже туда подойдет. Я ей позвонил, обрисовал вкратце ситуацию. Сказал, что постараемся быть к двенадцати, чтоб не обижались. Получиться раньше, значит,  раньше подъедем. Я думаю,  им там,  в женской компании,  не скучно будет. Так, или я не прав?   

Власов молча набрал номер и передал Трухину трубку телефона. Тот, улыбнулся. 

- Хороший ответ на мой вопрос. Соня? Это Трухин. Давайте, закрывайте кабинет и бегом домой. Наряжайтесь и подъезжайте домой к Борисовым. Его жена – Настя, в курсе. Знакомьтесь. Может,  чем поможете. А то видите, какие из нас помощники? Мы когда?  Ну, я думаю, что Новый год мы встретим вместе.  Нет,  точного времени сказать не могу. Да, работаем. Движется понемногу. Адрес вам Борисов оставил? Ну,  вот и лады. До встречи. От Власова вам персональный привет, - и он повесил трубку.   

- Это когда это я привет передавал?   

Трухин сделал удивленное лицо. 

- А что, не передавал? Ну, извини. Показалось. Старею.   

Власов покачал головой. 

- Издеваетесь? Нужна мне эта Соня, как собаке пята лапа. Практику отбудет,  и ищи ветра в поле. Там, в институте, молодых, да красивых мальчиков пруд пруди. Нужен я ей с моим тощим кошельком, с ненормированным рабочим днем, до бесконечности и с моей подмоченной репутацией сердцееда?    

Трухин приподнял брови. 

- Вова, так я не понял, кто из вас кому не нужен? Она тебе или ты ей? Что-то ты изъясняться стал как-то труднодоступно для понимания.   

Власов махнул рукой. 

- Ладно,  ладно, вы как всегда правы. Нравится она мне. И что из этого? Перспективы-то никакой. Да и мало ли мне женщин нравилось? Натура у меня такая, влюбчивая. И этой переболею, как корью и все дела. Да и не нужны мне серьезные отношения. Вон, у вас, с Татьяной Ивановной, серьезные,  и что? Не больно вы радостный ходите. Одни проблемы, да переживания из-за этих женщин. Таких как Настя Борькина – одна на миллион. Это все равно, что иголку в стоге сена искать. Весь будешь в пыли, в грязи,  а результат – нулевой. А от такой, как ваша «бывшая», так Боже упаси! Лучше в гордом одиночестве, чем в семейной камере пожизненного заключения.   

Трухин рассмеялся.   

- Вова. Вова, что за мрачные мысли в предновогодний вечер? Встряхнись! Ты же у нас орел! Раз разговор на вольную тему навевает на тебя тоску, то плавно переходим к разговору на служебную тему. Давай, быстро звони,  вызывай экспертов, а пока они работают, ты мне поведай, что думаешь о нашем главном враче, его поведении и всех этих совпадениях.            

Когда вопрос с экспертизой «Жигулей» Чалого был решен, Власов, задумчиво барабаня пальцами по  столу,  произнес:   

- То о чем я думаю, вам не понравится.   

- Почему? Поясни.   

- Я считаю – это  подстава. Ну, скажите, зачем главному врачу больницы, имеющему доступ ко всему, что здесь есть движимого и не движимого, и к медикаментам, в том числе, делать своей больнице и себе лично такую «рекламу»? Убивать сотрудника на рабочем месте. И вообще, убивать?   

- Не скажи. А если ему срочно нужна была большая партия наркотиков? Просто зайти и взять, он не мог. Подозрение бы сразу пало либо на него, так как у него был запасной комплект ключей, либо на Титову, но это бы был абсурд. Сама своровала  и сама заявила о пропаже, при отсутствии взлома?   Инсценировать же ограбление и взлом, он тоже не мог. Сработала бы сигнализация,  и наряд милиции был бы здесь в течение пяти минут.  Потом, именно он мог разыграть «влюбленность». А так, как никто в больнице не знал о его разводе, он мог уговорить Титову не афишировать их отношения, чтобы избежать пересудов в коллективе.   

- Нет, я не понимаю. Зачем?  Он и так мог зайти в любое время в аптеку, не вызывая при этом никаких подозрений. Он же начальник и может заходить в своей больнице:  куда ему вздумается и когда ему вздумается, по любому поводу. Если он задумал это убийство, зачем ему разыгрывать влюбленность?  Пригласил накануне прийти пораньше на работу и все дела.    

- Ну, как ты не понимаешь?  Если даже сейчас подозрение падает на него, хотя он постарался всеми путями этого избежать. Отсюда и пневмония, отсутствие в больнице, и прочее. Он специально сделал так, что бы многие заметили, что у Титовой появился мужчина. Ему нужен был человек с «улицы», которого бы: кто-то – слышал, кто-то – видел мельком, но описать не смог. Этот мужчина был его алиби. Он не учел одного, что Валентина его увидит, и успеет тебе описать его внешность. Отсюда пошли его промахи. Он испугался, и начал делать ошибки. Одной из которых является наезд на мужа Белкиной. Когда я спросил его о машине, ему стало плохо. Он и подумать не мог, что в темноте, да еще при метели, кто-то обратит внимание на цвет его машины, не говоря уже о занесенном снегом номере.         

В дверь постучали. Приехали эксперты. Трухин спустился вместе с ними во двор.         

После тщательного осмотра машины, посовещавшись, эксперты сказали, что полное заключение будет второго января, а сейчас они с уверенностью могут сказать: столкновение машины, с пока что неопознанным объектом было и не далее, как сутки - двое назад.  В трещине фары застряла нитка, предположительно от куртки синего цвета.         

Трухин поблагодарил коллег, поздравил их с наступающим Новым годом, и поднялся снова в кабинет главного врача. На вопросительный взгляд Власова, он весело произнес:         

- Что и требовалось доказать. Сейчас позвоним в «Костюшко», попытаемся выяснить: в какой верхней одежде привезли Белкина, и если в той, о которой я думаю, то тебе, Вова, придется шмелем лететь туда, брать ее, как вещественное доказательство, и вести в лабораторию на исследование. И если результат будет положительный, то «уважаемый» Сергей Сергеевич у нас в руках. И дело можно считать раскрытым. Вот так-то друг мой, Вова.         

Власов начал одеваться.  У порога он обернулся к Трухину.       

- А я верю в свою интуицию. Она меня редко подводит. Не он это, Александр Анатольевич. Вот посмотрите, не он. Я поехал, вы звоните, а я на месте разберусь, не будем терять времени.       

Трухин махнул рукой.         

- Поезжай. Там видно будет. А я Борю с «нашим  другом» навещу.         

 

Глава  11      

 

Да, с Белкиным он, скорее всего, свалял дурака. Решил перестраховаться,  и сам себе навредил. Ну, что эта мокрая курица могла определить по голосу? У одного и того же человека, в разных ситуациях, голос может быть разным. Чуть охрип – один. Волнуешься - другой. Ругаешься – третий. Он вошел в азарт. И эта «сучка вокзальная», значит,  все-таки успела рассказать оперу о  случайной встрече. И у них, скорее всего, есть описание  внешности. И это описание не имело бы никакого значения, так как свидетельница на «том свете», если бы он не напортачил с машиной и с Белкиным. Зачем надо было брать именно эту машину? Угнал бы любую, а потом бросил. Нет, лень было. Как же, ключи от гаража в кармане, от машины тоже. Но еще не все потеряно. Если они доберутся до него, значит грош ему цена. Да, нет, не доберутся. Слабо им взять его за жабры. Хотя мужики настырные. За их гроши и так работать? Это надо быть сдвинутыми по фазе.          

Он вдруг засмеялся, вспомнив, как Белкин летел, раскинув руки, как большая птица.         

- А еще говорят, что человек летать не может. Еще как может, особенно после хорошего пинка. И вообще, чего люди цепляются за эту жизнь? Ну, что в ней хорошего? Серость, болезни, скука, да вечная борьба за выживание. Сильный  топчет слабого, ломает ему хребет,  и  без сожаления   идет дальше. Закон джунглей – выживает сильнейший.  Так почему его за это должны сажать в клетку? Из-за  людишек – слабых и беспомощных, от которых он избавил Землю, и которых,   избавил от этой, никчемной их жизни?   Так это было сделано для их же блага. Одна – старая дева. Другая – проститутка. Третий – неудачник, ютившийся в девятиметровой комнате с женой и сыном. Теперь оставшимся двоим, станет просторнее. Человек, который живет без риска, без острых ощущений, без взлетов – кому он нужен, и зачем он живет?         

Он, как волк  - санитар, очищающий Землю от падали. И за это его должны упрятать за решетку?      

Для него жизнь, это не работа за гроши и тоскливые вечера, в кругу семьи. Для него жизнь – это вечный фейерверк, яркие краски, риск и острые ощущения. И он не позволит никому лишить его этого праздника жизни. Если потребуется, ну что ж, он пойдет и на крайние меры, хотя этого  очень бы не хотелось делать.       

Он посмотрел на часы, набрал полный шприц, профессионально ввел раствор в вену и откинулся на подушку. Через минуту он летел, как птица  широко раскинув руки,  внизу расстилалось море,  в небе сияло солнце, а в ушах свистел ветер, заставляя сердце сжиматься от восторга.          

 

 

                Глава  12         

 

Власову с трудом удалось, только благодаря своей неотразимой улыбке и обаянию да плитке шоколада, уговорить дежурного врача, женщину лет тридцати пяти, открыть комнату, где хранились вещи, поступивших больных.            

Они нашли мешок с биркой, на которой была указана фамилия Белкина, и вытряхнули его на стол.          

Куртка была темно-синяя! Она была порвана и в крови. Власов, умоляюще посмотрел на дежурную.         

- Можно, я только маленький клочок возьму? После праздников все оформим официально, и заберем на исследование, а сейчас просто необходимо сличить ткань.          

Дежурная пожала плечами.         

- Да, берите, мне что жалко, что ли? Ее теперь все равно, вряд ли, можно будет привести в порядок. Для носки она уже не пригодна.      

Власов порадовался, что врач не начала показывать свою компетентность (как это делают многие дилетанты) в вопросе о неприкосновенности вещественных доказательств и тому подобного. Он быстро оторвал болтавшийся кусок материи, засунул его в карман и, наговорив кучу комплементов докторице, помчался в лабораторию.         

Дежурная смена экспертов посмотрела на него, как на ненормального. Старший эксперт-криминалист Вязов, покрутив пальцем у виска и поглядев на часы, спросил:         

- У тебя, что, горит? Нормальные люди уже старый год провожают, Новый – встречать собираются, а ты носишься, как угорелый. После праздников это никак сделать нельзя?            

Власов помотал головой.         

- Нельзя. Срочно надо. Объяснять долго, времени нет. Ваши мужики сегодня осматривали «Жигули» в двадцать первой больнице, и нашли застрявшие в фаре нитки. Надо сравнить, - он достал из кармана кусочек ткани и протянул его Вязову, - идентичны они вот с этим, или нет?         

- А откуда ты это взял?         

Власов тяжело вздохнул.         

- Ох, и любопытный же вы, господин Вязов, просто сил нет. Я же не прошу официального заключения. Это действительно будет после праздников. Я прошу, не в службу, а в дружбу – посмотрите, одна ткань это, или нет? Вам же все равно дежурить. Обидно конечно в Новый год, но….          

Вязов взял у него кусочек ткани.         

- Ну, точно, про вашу группу не зря говорят, что вы, малохольные.  Давай уж, поглядим. Хотя по инструкции, без сопроводительных документов, не положено. И потом, это будет предварительное заключение, по основным параметрам.       

Власов, облегченно вздохнув, плюхнулся на стул, вытирая вспотевший лоб.            

Через некоторое время,  вернувшийся Вязов сказал:       

- Эй, парень, проснись и пой. Готово.       

Власов  выжидательно уставился на него.      

- Ну?       

- Гвозди гну. Из этой ткани нити, которые застряли в фаре. Тютелька в тютельку. Можешь не сомневаться. Но официального заключения дать не могу, так как официально, как вещественное доказательство, эта ткань ко мне не поступала. Усек? Где вещдок? Почему не оформил изъятие как положено?         

Власов, улыбаясь в полный рот и пятясь к двери, скороговоркой произнес:         

- Все будет. Все будет. По гроб жизни должники. Спасибо. Будьте здоровыми и толстыми. С наступающим! - И исчез.          

Вязов, глянув на улыбающихся коллег, сказал:         

- Ну, чего смеетесь? Баламут, он и есть баламут. Разве можно такому отказать в просьбе? Любого заговорит, уговорит, обманет, и сам не поймешь, как, но уже сделал все, чего ему требовалось. Ведь патологоанатом был от Бога. Зачем ему эта беготня оперская нужна, не понимаю? Ну, ладно, каждому, как  говорится, свое: кому в небе летать, а кому по земле ходить.         

Власов вернулся в больницу в начале девятого вечера.       

Больница встретила его полутемными окнами. Свет горел только в ординаторских, в нескольких палатах, да в кабинете главного врача.         

Заглянув в кабинет  Власов, увидел: Трухина, Борисова и Чалого. Последний,    держась за сердце, что-то быстро говорил. Трухин, увидев Власова, встал и подошел к нему.      

- Ну, что? Выяснил, что-нибудь, или нет?         

- Обижаете, начальник, - Власов широко улыбнулся, - из куртки Белкина нити в его, - он кивнул головой в сторону Чалого, - машине застряли. Его машиной Белкин был сбит. Правда официальное заключение будет только после праздников. Надо постановление на изъятие куртки Белкина оформить, что бы потом отправить ее на экспертизу. Но Вязов, а вы знаете Вязова, он никогда не ошибается, сказал – ткань идентична.         

Трухин удовлетворенно кивнул.       

- Хорошо. Молодец. Ну, что ж, присоединяйся к нашему разговору. Посмотрим, что нам господин Чалый скажет, и как объяснит этот факт, с машиной.      

Пока не было Власова, дело развивалось так. Трухин, выйдя в приемную узнал, что Сергей Сергеевич прилег отдохнуть в боксе, куда поступают больные дети с неопределенным диагнозом. А так, как этот бокс на данный момент пустовал, он и ушел туда, что бы ему никто не мешал.         

- Там есть телефон? – Трухин посмотрел на Евдокию Кузьминичну.         

- Конечно. А как же? Это же бокс. А вдруг поступивший ребенок боле гепатитом или дизентерией? Врач по телефону сообщает и этот бокс, до того времени, пока инфицированного больного не отвезут в инфекционную больницу, считается закрытым для входа и выхода.  После чего, его дезинфицируют, кварцуют, и только после этого он снова готов для приема.         

- А телефон городской, или местный?       

- И тот, и другой.       

- Понятно, - Трухин задумчиво потер подбородок, - а номер городского телефона вы знаете?            

- Это входит в мои обязанности – все знать. Конечно, знаю. 158-4016.          

Трухин быстро вернулся в кабинет и набрал дежурную службу Управления.          

- Майор Трухин. Узнайте, был ли в ближайшее время звонок с телефона 158-4016? Если да, то – куда звонили, и кому? Хорошо. Я перезвоню через десять минут.         

Через десять минут он записывал сообщение:  звонок был в Ломоносовский район. По установленному адресу прописана Линько Анна Степановна, 1921 года рождения. Проживает, по крайней мере прописана на данной площади одна. Номер телефона 324-0517.         

Открылась дверь, и вошел Борисов.         

- Чалый идет сюда. Пришлось ретироваться, что б не заметил. Из палаты никуда не выходил, и к нему  никто не входил.         

В дверь постучали, и вошел Чалый. Он был бледен, растерян и напуган. Молча сев на крайний у двери стул, он с тревогой посмотрел на следователей. Весь былой лоск и вальяжность исчезли. Перед ними сидел: усталый, больной и испуганный человек.      

- Вам лучше? – Трухин изобразил подобие улыбки.      

- Да, спасибо, немного лучше.         

- А по виду не скажешь, - Борисов сочувственно покачал головой, - надо же до какого состояния болезнь может довести молодого, цветущего мужчину.       

Чалый через силу улыбнулся.         

- Да, вот, - он достал носовой платок и вытер вспотевший лоб, опустил голову и затих.         

- Ну, что, Сергей Сергеевич, поговорим начистоту, или в молчанку будем играть?         

Трухин резко встал со стула. Чалый, вздрогнув, поднял на него испуганные глаза.          

- Я вроде все вам рассказал, что знал. А о последних событиях я не в курсе. Вы же знаете, я болел и из дому не выходил.      

- Ой, ли? -  Трухин укоризненно покачал головой, - ну, зачем же так с нами, а, Сергей Сергеевич? Совсем уж за дурачков лопоухих, держите, что ли?         

- Да вы, что? Бог  с вами! Как можно? Да и нечего мне скрывать. Я же не преступник.      

В это время и вошел Власов.   Переговорив с ним, Трухин взял стул и сел напротив Чалого.       

- Ладно, раз не хотите говорить вы, то буду говорить я. А вы уж потом: либо – добавите, либо – опровергнете. Но, если начнете опровергать, то уж аргументировано. Договорились?            

Чалый неуверенно кивнул головой.      

Трухин начал:         

- Я не могу сказать точно, почему, именно сейчас, но вам понадобилась большая партия наркотических и сильнодействующих средств. Именно, большая партия, так как две три ампулы вы могли взять без труда на любом отделении – на то вы и главный врач. Инсценировать ограбление, вы не могли, так как комната с этими препаратами, стояла на сигнализации. Но и воспользоваться вторым комплектом ключей вы тоже не могли, так как это сразу же указало бы на вас. Вы понимали и то, что даже если вы воспользуетесь ключами Титовой, предварительно убив ее, это все равно не спасает вас от подозрений со стороны правоохранительных органов. Так как, только человек, знающий еще и код отключения сигнализации, мог войти в ту комнату, не привлекая ничьего внимания. Таких, были единицы.   И вы в том числе. Тогда вы придумали хитрый ход. Вы тайно начали ухаживать за Титовой. Именно тайно, говоря ей, что об этом никто не должен знать, так как вы не свободны. Так, Сергей Сергеевич?      

Чалый сидел, закрыв лицо руками.      

Трухин продолжал:         

- Титову можно понять: некрасивая женщина, обделенная мужским вниманием, мечтающая (как всякая женщина) о принце на белом коне. И тут появляется этот принц, только не на белом коне, а в белом халате. Молодой, полный сил, красивый мужчина, да еще и начальник. И начинает этот мужчина внушать ей, что внешняя красота – это ничто. Важна внутренняя красота, красота души. И женщина расцветает. Это замечают ее коллеги, но именно этого вы и добиваетесь. Вам важно, что бы в коллективе пошел слух, что у Титовой появился мужчина. И этот слух пошел. Затем вы заболеваете, якобы пневмонией (для врача это не трудно). Небольшая простуда, температура, но насморк обеспечен и недомогание тоже. Вы приглашаете к себе Чеснокова, который любит, по причине своего возраста, поговорить, вспомнить о прошлом. Его уже мало волнует настоящее. Он видит вас в постели, рядом, на тумбочке: шприцы, лекарства, которые вы себе якобы колете от пневмонии. И все, вы уверены, у вас железное алиби. Но вы не учли, то, что ваш Чесноков все-таки классный специалист. Он сказал нам, что ни один уважающий себя пульмонолог не поставит диагноз «пневмония» без рентгеновского снимка. А его-то вы и не делали. Это ваш первый промах. Нужно было придумать какое-то другое заболевание. Не знаю: воспаление уха, или обострение панкреатита, например. Определить сложно, особенно второе, а постельный режим положен, насколько я знаю. Может, и ошибаюсь, извините, я не врач. Так вот, продолжим. Для всех сотрудников вы на больничном. Бразды правления переданы начмеду. Но вы появляетесь в больнице: рано утром и поздно вечером. У вас правильный расчет. В это время все спешат: кто-то – уходит со смены, кто-то  - принимает смену. Суета. Ваше лицо всем настолько знакомо, примелькалось, поэтому, если даже кто-то и увидел случайно, то не придал этому значения. Так бывает часто. Это, как мебель в доме, которую видишь каждый день, а спроси: какого цвета обивка на стуле, не каждый ответит. Поэтому, Линберг машинально здоровается с вами, а потом, оборачиваясь, видит спину уходящего мужчины, и он уже не уверен, с вами ли он поздоровался? То есть, он чувствует, так как это было не один раз (я имею в виду машинальное приветствие), что он поздоровался именно с вами, но он не уверен, так как знает о вашей болезни. Белкина слышит ваш голос. Вы меняете тембр и высоту, но все же этот голос ей смутно кого-то напоминает. Но она тоже отметает мысль о вас, так как уверена, что вы лежите с высокой температурой дома. В этом, благодаря вашей секретарше, вы сумели всех убедить. Она каждому сообщала, как вы плохи. В общем, все идет, как по маслу. И вот вы в одно, совсем не прекрасное утро, являетесь сюда, назначив Титовой встречу до прихода сотрудников. Якобы (я уж не знаю)  соскучились или под предлогом срочного разговора, и убиваете ее.      

Чалый вздрогнул.    

- Нет, нет, я не убивал! Это не правда!   

Трухин вздохнул.   

- И вы убиваете ее, спокойно берете ключи из ее кармана, открываете эту комнату, забираете наркотики. Снова спокойно закрываете ее, кладете ключи убитой в карман и уходите. Сумку вы спрятали где-то здесь, в больнице, она слишком заметна. Очевидно, вы что-то забыли на месте преступления и вы,  возвращаетесь в аптеку. И вот когда вы шли оттуда во второй раз, вас и увидел Линберг.  Вы приезжаете домой и «узнав» о ЧП от секретарши, требуете от нее ежечасного доклада, чтоб ни у кого не возникло подозрения. Вы показываете, что хотите быть в курсе всех больничных событий, но из-за высокой температуры приехать сами не в состоянии. Я поинтересовался у Евдокии Кузьминичны, звонила ли она вам домой до этого ЧП?  Она сказала, что дважды в день: после пятиминутки, и перед уходом. То есть остальное время,  вы могли заниматься чем угодно. Вы спокойны и довольны. Но вдруг, узнав от секретарши, что один из сотрудников милиции поехал на квартиру, где жила Титова, вы с ужасом вспоминаете, что однажды ночью вас там видела соседка Титовой. Я не знаю, как вы об этом узнали, потому, что Валентина была уверена, что вы ее не заметили. Но, может, заметила сама Титова и сказала вам, я не знаю. Вы понимаете, что,  обходя всех соседей, выйдут и на Валентину, а она не преминет рассказать, как у «синего чулка», «старой девы» видела ночью мужика и в свете фонаря успела его рассмотреть. Вам не нужен такой свидетель,  и вы убиваете Валентину. Благо, она сама вам в этом помогла, пойдя,  домой ночью. И тут  у вас начинается паника. Вы узнаете, что Белкина слышала ваш голос, когда вы разговаривали с Титовой поздно вечером, накануне убийства. А о том,  чтобы вы об этом узнали,  постаралась ваша громогласная праведница Светличная Тамара Алексеевна. Но, в этом случае, вы решили идти другим путем. Второй труп вам в вашей больнице не нужен. Могут и снять, да и опасно. И вы решаете сбить ее мужа машиной, может не на смерть, как повезет. Но сделать так, чтоб ей было не до опознания.   Но опять вышла ошибочка. Вашу машину видели мужчина с женщиной, которые были не далеко от места наезда. Они запомнили марку машины, ее цвет и последнюю цифру номера.   

Чалый вопросительно уставился на Трухина.   

- Этого не может быть! Нет, это неправда!   

- Нет, это правда. Вы думали: метель, вечер, плохое освещение. Но и это еще не все. Когда вы сбили Белкина, образовалась трещина в правой фаре, где застряли нитки от куртки, в которой был Белкин. Мы провели экспертизу, и она подтвердила, что Белкин был сбит именно вашей машиной, Сергей Сергеевич.  Поэтому мы вас и спрашивали:  выезжали ли вы куда-нибудь до сегодняшнего дня, и давали ли вы свою машину кому-нибудь. Вы ответили, что не давали. Значит, наезд на Белкина, тоже ваших рук дело. Ну, что скажете? Есть ли дополнения, опровержения? Если есть – аргументируйте. Мы вас слушаем. А пока вы будите думать, - он повернулся к Борисову и Власову, - ребята быстренько, сантиметр за сантиметром  обыщите этот кабинет и приемную, и не забудьте про понятых. Хорошо?  Да, - он повернулся к Чалому, - пока будите думать, еще и подумайте о звонке, который вы сделали из бокса на  телефон 324-0517, с кем вы там разговаривали и о чем?    

Чалый был уничтожен. Закрыв лицо руками, он плакал. Плечи его тряслись от всхлипываний. Через пятнадцать минут, на столе стояла спортивная сумка, в которой находились похищенные медикаменты. При пересчете не хватило трех упаковок  «Промедола» по десять ампул в каждой, и двух упаковок «Калипсола» по пять ампул.    

Трухин удовлетворенно протянул:   

- Что и требовалось доказать.          

Понятые, две сотрудницы больницы, дежурившие этой ночью, смотрели на Чалого с ужасом. После подписания протокола изъятия, Трухин отпустил  их, и повернулся к Чалому.         

- Ну, готовы? Начнем, пожалуй. Как видите, отпираться бессмысленно.          

 

 

                Глава  13       

 

Он рвал и метал. Зря он пожалел эту «безвольную тряпку». Знал же, что если его «копнут», то он тут же расколется. Голос крови, голос крови. Какой к черту голос крови! Каждый в этой жизни за себя. Волчий закон - выживает сильнейший. Ведь он это знал, как таблицу умножения, и все же пожалел  этого придурка. Когда понял, что все пошло не так гладко, как он задумывал, надо было избавляться ото всех, кто мог навести на него даже  тень. Не взирая на лица и привязанности. Да, какое-то время он ему помогал, был нужен, как наводчик. Но если встал вопрос о собственной безопасности, то какие могут быть сантименты. А этот нытик, не нашел ничего лучшего, как еще и позвонить сюда, на его квартиру. Он же засветил его, как дважды два – лох. Значит, надо уходить. А жаль. Миленькая была квартира. Бабку, проживавшую в ней раньше, он убил и вывез на свалку, за город. Соседям представился племянником, сказав, что «тетушка» уехала к его маме в деревню. Вдвоем старушкам жить легче и веселее. А он пока поживет здесь и приглядит за квартирой. Все прошло без сучка, без задоринки. И вот тебе раз! Самое главное, сумка с наркотиками осталась в больнице. Этот гад орал, что теперь ее найдут и все свалят на него. Ха-ха-ха! Это же здорово. Пусть он докажет свою непричастность. Что ж, Сережа, адъю, как говорят французы. Расхлебывай дерьмо, а мне этим заниматься неохота, да и не с руки. Благодари Бога, что остался жив. Хотя с твоим характером на зоне, это еще не известно - лучше быть живым, или лежать в гробу? Даже если он расскажет «свою сказочку», то вряд ли ему поверят. Меня нет! Такого человека не существует на этой грешной земле. Не существует уже пять лет. Есть и доказательства: в военкомате и на кладбище. Нет меня! Так, что влип ты дружок, но вытаскивать тебя из этого дерьма я не намерен.      

Он глянул на часы.         

У меня еще есть время заехать к моему другу на квартиру и позаимствовать на вечное пользование все, что мне пригодится (а ему уже вряд ли): деньги, драгоценности, наркоту. Я знаю, у него для меня всегда была заначка. Паспорт придется выкинуть. С этой фамилией я уже « не проходной». А то, что мой дружочек заложит меня с потрохами, сомнений нет и быть не может. Ну, паспорт, имея «бабки», это не проблема. Жаль, работать теперь придется в одиночку, но может это даже и к лучшему. Чужие ошибки дорого обходятся. Поперся к Лидке ночью домой, хотел мне игру сломать, испугался. Вот и напоролся на соседку. Хорошо хоть рассказал, не скрыл. Хотя, как бы он скрыл? Знал же, что Лидка мне все равно расскажет. Значит,  буфетчица все же успела ментам описать его внешность. Ладно, Сережа, ты уже отработанный материал. Прощай, дорогой, надеюсь, больше не увидимся.         

Он быстро собрал сумку, разлил по комнатам заранее припасенный бензин, и,  выходя, кинул туда зажженную спичку.         

 

 

                Глава  14       

 

Чалый собрался с духом и начал свой рассказ:       

- Вы, знаете, для того, что бы было все понятно надо начинать рассказ со времени, где-то двадцатилетней давности, а может и с самого рождения.    У моих родителей это был второй, поздний брак. Они поженились, когда отцу было - сорок пять, а матери - сорок. У отца была дочь, от первого брака, а у мамы детей не было. Для них, рождение общего ребенка стало первостепенной задачей, смыслом жизни, наваждением. Несколько неудачных попыток не поколебали их уверенности   в достижении цели и желания. В конце концов их затея осуществилась и на свет появился не один, а сразу двое орущих мальчишек. Но первый, а это был я - родился легко и без проблем. А второй – запутался в пуповине, чуть не задохнулся, и поэтому был слабее и, естественно, пользовался большей любовью и вниманием родителей.      

К годам двум он выправился и стал даже крепче и здоровее меня. Но родители все так же продолжали относиться к нему, как к слабенькому, нуждающемуся в постоянной опеке, ребенку. Все лучшее и вкусное доставалось Косте. Мне постоянно напоминали, что я старший брат – сильный и здоровый. А вот он, младший    - слабый и хилый.         

Костя с детства научился пользоваться этим. Он так умело изображал слабость, недомогание, если это было ему выгодно. Получив плохую отметку в школе, он жаловался родителям на учителей, на их необоснованные придирки. И они верили ему. Я пытался несколько раз раскрыть родителям глаза на их «младшенького», но потом понял, что это бесполезно и махнул рукой. К десятому классу я уже полностью определился в выборе профессии.  Для меня не было альтернативы. Я хотел стать врачом. И не просто врачом, а детским врачом. Я занимался в кружках: химическом, биологическом. Просиживал над книгами в библиотеке. А Костя, с трудом перебираясь из класса в класс, бегал по танцам. Он начал курить, выпивать. Один раз друзья приволокли его в дымину пьяного и бросили у дверей нашей квартиры. Родители были в шоке. И как вы думаете, кого они обвинили во всем этом? Меня! Они сказали, что это на моей совести, потому, как я не уделяю никакого внимания младшему брату.   Я должен был заинтересовать чем-нибудь, направить его в «нужное русло». Результат по окончании школы естественно был предсказуемым.  Я поступил в медицинский институт, а Костя пошел служить в армию. Перед этим он, конечно, покуролесил на всю  катушку. Если бы не призыв в армию, его бы посадили в тюрьму. Родители кое-как «откупились» от родителей несовершеннолетней девочки, которую Костя изнасиловал. На все восклицания и упреки отца с матерью он, ухмыляясь, отвечал, что нечего было его провоцировать, напяливая короткую юбку. И потом,  какая, мол, разница – годом раньше или годом позже она стала бы женщиной? Из-за чего весь сыр бор? Родители охали, ахали, а результат был тот же. Во всем оказался виноват я. Я учусь в институте, вращаюсь в хорошем кругу, а бедный Костенька общается со всякой «шелупонью». Наконец Костю забрали в армию. Сначала он попал в «учебку» на шесть месяцев, вышел оттуда сержантом и сразу в Афган. В доме стоял постоянный плач и стенания. И опять был виноват я! Это я - здоровый и сильный старший брат должен был бегать по горам с оружием в руках, а младшенький, не приспособленный и слабый – сидеть в аудитории и зубрить анатомию. Я уже привык к этому и старался не обращать на пожилых родителей (свихнувшихся на любви к младшенькому)  внимания.      

Но когда через год пришла похоронка, и мать, не выдержав этого известия, умерла от сердечного приступа, а через полгода за ней последовал отец – я начал и сам считать, что во всем этом есть и моя доля вины. Я отмахивался от брата, видя, как он деградирует на глазах. Я не пытался заинтересовать его учебой, своими интересами. Постепенно, у меня развился комплекс вины. Это из-за моего высокомерия, моей невнимательности к брату – умерли мать, отец и брат. Самоуничижение и покаяние продолжалось около десяти лет. Но однажды я открыл дверь, на прозвучавший звонок, и на пороге увидел живого и невредимого брата – заматеревшего, со стальным блеском в глазах, постаревшего, но все же – Костю!         

К тому времени я уже был женат, имел сына и моя семья знала, что мой брат герой погиб в Афганистане, родители умерли. В начале я растерялся. Просто онемел от неожиданности. А Костя ухмыльнулся, хлопнул меня по плечу и вошел в квартиру. Дома как раз никого, кроме меня, не было. Жена ушла за сыном в изостудию.    

Костя прошел по квартире, поцокал языком, потом, развалившись в кресле, процедил, сквозь зубы:         

- Хорошо устроился.  Всех на тот свет спровадил и живешь один, в нашей обшей квартире, в свое удовольствие? Наслышаны. Ты теперь у нас большой начальник – главный врач больницы. Семью имеешь. Кстати, а где это мой племянник? Очень хочется познакомиться.      

Я немного пришел в себя и возбужденно затараторил:      

- Как же так? На тебя же похоронка была, - и прочую дребедень.      

А он улыбнулся так, что у меня мурашки по коже побежали, и говорит:      

- Не каждой бумажке надо верить, братишка. Ты меня в гробу видел? Нет? Ну и о чем тогда базар? Наше «любимое» государство, может только бумажки рассылать, которым место в туалете, сам знаешь, для какого дела. А что бы выяснить, что случилось с его пропавшим без вести солдатом – это для нашего государства тяжелый и, в общем-то, не интересный труд. Сколько нас таких, как я, безусых пацанов сгнило в ямах у «духов». Сколько терпело издевательства, голод – это было кому-нибудь здесь интересно? Чего молчишь? Ты зубрил свою латынь и тебе было до фени, где твой брат, и что с ним?      

Я попытался вставить слово, что если бы нам было все равно, то мама с папой были бы живы. Да и я никогда не забывал его. Вон фотография на стене висит.      

Он подошел к фотографии, посмотрел, сплюнул себе под ноги.       

- Показушник. Да тебе на меня всегда было плевать. Ты же у нас умненький, правильный, чистенький. Ручек, убийством людей не замарал. А вот я убивал и стариков, и женщин, и детей, и даже своих.      

- Как,  своих? – мне стало дурно, я сел на диван.       

- А вот так. Жить-то каждому хочется. Все обычно. Взяли в плен, два месяца держали, измывались, как могли, а потом сказали: расстреляешь пятерых своих – станешь угодным Аллаху. Примешь ислам, и будешь служить нам. Я расстрелял. Там две девки из медсанбата были, так для них я, можно сказать, благое дело сделал. Затрахали их там бы до смерти. А остальные трое, такие же лопоухие, как я. Ну, чего ты так на меня смотришь? Душегуб я, да? А ты ангел? Это когда одного убьешь, страшно, а когда двадцать – тридцать, то уже без разницы: свои или чужие.  Своя шкура ближе к телу, да и выбора особого не было: не я их, так кто-то из них – меня.         

Принял ислам. После, уже наших бил больше года. Потом войска вывели. Перестройка у вас началась. Я еще немного повоевал, скучно стало, надоело.  Перестрелял ночью своих «исламских братьев», и ушел. Куда судьба меня только не бросала за эти годы: Пакистан, Узбекистан, Африка. И понял я, братишка, что среди людей, как и среди зверей, принцип один – выживает сильнейший. Жалость, слюни, слезы, ахи, охи, любовь – все это дерьмо собачье. Это - для слабаков. И стал я волком – одиночкой. И принцип мой отныне – жизнь, это я! Этот мир существует для меня и для моего удовольствия. Все, что этому мешает - я безжалостно уничтожаю. Тебе понятно?         

Я слушал его,  замерев, от ужаса.   

- Так вот, братишка, приближаюсь я к цели своего «воскрешения из мертвых», для тебя. В России,  я уже два года. Где и как я жил, тебя не касается. А вот теперь у меня возникла потребность, и при чем острая потребность в твоей помощи, и ты мне ее окажешь.   

Я закивал головой.   

- Конечно, что хочешь. Если тебе нужно жилье, то можешь жить с нами или давай разменяем квартиру. Если нужны деньги, то чем могу, поделюсь. Мы, правда,  живем не богато, но и не нищенствуем.   

Он рассмеялся.       

- Глупый, наивный, «старший» брат. Так и живешь по законам Советского времени? И получку, наверное, всю жене отдаешь? И не изменяешь? Или есть хоть один грешок? Ну, ладно, ладно, не ершись. Запомни: если мне нужна будет квартира – она у меня будет в два счета. Да и деньги мне твои «вшивые» ни к  чему. Ты понятия не имеешь, что такое настоящие деньги. Поэтому, успокойся, делиться не придется. Мне от тебя требуется услуга совсем другого рода. Пристрастился я, понимаешь, к наркоте, но не к той, которую нюхают дебилы и ширяются отморозки, а к чистой, стерильной. Подсел, после ранения, теперь вот отвыкнуть не могу, да и не хочу. Мне нравится состояние «полета души». Только в эти минуты я испытываю состояние полного счастья. Короче, мне нужен «Промедол», «Омнопон», что у тебя есть в больнице.   

Я сказал ему, что не имею возможности свободно распоряжаться этими препаратами. Это лекарственные средства строгого учета. Каждая ампула списывается комиссией. Ну, одну-две я еще могу достать, как-нибудь.   

Он расхохотался.   

- Ты не понял? Я тебе разве сказал о том, что мне нужен разовый укол? Да, Сережа, отупел ты тут, смотрю, от спокойной жизни. Закисли мозги, от застоя. Ну,  ничего, мы их сейчас встряхнем.   

Он взял меня за руку,  и подвел к зеркалу. ( Я забыл сказать, что мы близнецы). Из зеркала на нас взглянули два, совершенно одинаковых лица. Только одно  было жестче, смуглее  и фигура поджарее, а так – одно лицо.   

-   Ну, видишь? Одену два свитера, пудрой намажусь, улыбнусь и не отличишь от тебя. У нас даже седина на висках одинаковая. Вот только у тебя она от чего, не пойму? С какого такого горя?   

Он взял фотографию моей жены, покрутил в руках и поставил на место.   

- Симпатичная мордашка. Как думаешь, заметит разницу? Я думаю, заметит, но только обрадуется. Ты понял, о чем я? Репутацию тебе подмочу основательно. Всех баб в округе перетрахаю. А думать-то будут на тебя. Меня ведь не существует. И фамилия и имя сейчас у меня другие. На время придется попользоваться твоим паспортом, а может и навсегда, как понравится.  Для меня – это не проблема. На работе у тебя, пару диагнозов поставлю, детишки «окачурятся»,  и все. Был диплом,  и нет  диплома! А вместо дома – зона.  Выдержишь, а, братишка? Подумай. Игра стоит свеч. А так, я буду появляться по мере надобности. И тебе хорошо и мне хорошо. Сейчас твои должны вернуться, пока мне светиться не выгодно. Думай. Я тебе завтра на работу позвоню. Увидимся. – И ушел.   

Я не спал всю ночь. Жена начала волноваться, не заболел ли я? Я накричал на нее. Она обиделась. 

Утром он позвонил. Встретились на Волховском кладбище. Я согласился. А куда мне было деваться? Не заявлять же на родного брата в милицию? Да и что я мог сказать? Кто бы мне поверил? Меня бы просто приняли за сумасшедшего и все. Есть официальное извещение о смерти, есть могила.   

Он предложил план. Я узнаю, в какой из больничных аптек работает незамужняя заведующая аптекой. Знакомлюсь с ней на каком-нибудь совещании в ГУЗЛе, встречаюсь раза два, а потом, меня подменяет Костя. А дальше, как бы для обмена опытом, он просит показать комнату, где хранятся наркотические вещества. Как установлена сигнализация, быстро ли она срабатывает, как ее можно отключить. Ну, и параллельно продвигается любовный роман. А так, как я женат, естественно все делается как бы скрытно, отношения не афишируются. Дальнейшее вам известно.   

Первый раз все прошло гладко. Ему удалось уговорить Галю, (так ее звали)  и они инсценировали нападение на машину, в которой Галя везла наркотики со склада. Он оглушил шофера и ее, чтобы на них не было подозрений. Там от склада дорога пустынная идет метров семьсот до поворота. Костя  на дороге что-то насыпал, у них два колеса спустило. Они вышли из машины, а он их ждал  в другой машине, на обочине,  не далеко от этого места. А спустя  неделю,  он   убил ее. Прошло, как ограбление в подъезде. И он исчез. Потом появился снова. Второй раз тоже прошло все без сучка и задоринки. Он сумел посадить женщину на иглу, а потом инсценировал самоубийство. Он снова исчез почти на два года. Я облегченно вздохнул и уже стал понемногу забывать обо всем этом кошмаре. Но, он появился снова. Я стал отказываться и тогда он выполнил свою угрозу. Моей жене стали говорить, о моих, якобы загулах. Стали приходить женщины, скандалить, требовать, чтобы я оставил, как обещал свою жену и женился на них. Одна пришла беременная. В результате – развод. Я остался один.   

- А вы не пытались, хотя бы ради сына, поговорить с женой на чистоту?  Рассказать ей всю правду?  - Трухин задумчиво потер подбородок, - Ведь до этого времени вы не подавали ей ни какого повода усомниться в вашей верности? Или поводы были?   

- Да, понимаете, сложно все это. У меня ведь коллектив, в основном женский. Много молоденьких медицинских сестер. Они хихикают, строят глазки. Я для них Царь и Бог, в одном лице. Конечно,  жена ревновала.  Хотя,  я, как на духу говорю, действительно никаких «служебных романов» не заводил. Меня устраивала моя семья, моя жена. Но поймите меня правильно, я испугался!     Испугался за них. Ведь от Кости всего можно было ожидать. Он каждый раз  со смехом делился со мной своими похождениями. Я был в ужасе.  А потом, мне бы пришлось ей рассказать и о своем пособничестве в преступлениях,  совершенных моим братом. Ведь это же я знакомил его с этими женщинами. Я становился невольным соучастником убийства этих женщин! Нет. Лучше ей считать меня развратником, чем преступником. А сын? В сложившейся ситуации я не мог дать ему ничего. Какой пример он мог с меня брать? Его отец оказался трусом, тряпкой, - он махнул рукой и заплакал.   

Власов брезгливо посмотрел на него.   

- Если вы пытаетесь вызвать в нас жалость, то вы глубоко заблуждаетесь. Вы не безвинная овечка. Какой хотите здесь нам показаться. Из-за вас погибли ни в чем не повинные люди. У Валентины остался ребенок. Теперь он будет расти без матери. У Белкиных, тоже неизвестно,   выживет ли Белкин, или его сыну,  тоже придется расти без отца. И это все ваших рук дело!  Пусть убивали не вы, лично. Но вы, такой же убийца, как и ваш брат! А Титова?

Чалый начал быстро говорить:    

- Я пытался ее спасти, но опоздал! Да, я действительно был в то утро в больнице. Тех двух женщин, которых он убил до нее, я видел несколько раз и их смерть как-то не затронула меня. Я работаю врачом. У нас чуть ли не каждый день умирают дети. Может,  я привык к смерти, ожесточился как-то? Но когда я представил, что Костя убивает Лиду! Она,  в сущности,  была несчастной женщиной. Бог не дал ей красоты, но душа у нее была чистая, ранимая. Все считали ее замкнутой, грубой, но это не так! Она просто боялась насмешек, стеснялась своей фигуры и внешности. Но тот, кто имел счастье приблизиться к ней, видел, насколько она красива и богата внутренне. Я уговаривал Костю не трогать ее, а он смеялся над ее влюбленностью, наивностью в вопросах любви и над моим заступничеством. Он сумел убедить ее в своей любви. Внушил ей, что она прекрасна внутренне и душевно и она поверила ему! Что я мог сделать? Я даже пошел к ней ночью. Перед этим крепко выпил и решил разыграть разрыв и показать ей свою грубость. Вот тогда-то нас и увидела ее соседка.   Я  рассказал  об этом Косте.  Лида  ему тоже рассказала, это мне уже Костя говорил. Весь мой поход закончился провалом. Полным провалом. Видимо от сильного волнения, алкоголь подействовал на меня, как снотворное. Я просто пришел и вырубился у нее. Проснулся в пять утра. Лида меня целует, гладит. Я понял, что она хочет близости. Но я – то  не хотел! Я начал бормотать, что пора домой, жена устроит скандал и тому подобное. Хмель прошел,  и я снова струсил.   

А спустя несколько дней мне позвонил Костя и сказал, что это произойдет именно сегодня. Медикаменты он занесет в мой кабинет, в нем искать не станут, ведь я же числюсь больным. Ключи от моего кабинета у него были. Он заставил меня отдать все необходимые ему дубликаты ключей: и от квартиры и от гаража и от машины. Евдокия Кузьминична приходит  к восьми тридцати. Он сказал, чтобы я не трусил, у меня железное алиби. Пообещал, что после этого дела исчезнет года на 2-3, а может и больше. Для меня это было бы большим подарком. Но я не находил себе места! И вот, не выдержав, я сел на машину и поехал в больницу. Машину оставил за два дома до больницы и вошел через служебный вход. Мне повезло, поднимаясь по черной лестнице,  я не встретил никого. Быстрым шагом я дошел до аптеки.  Дверь была открыта. Я вошел. Но Лида была уже мертва! А мой братец стоял с полной сумкой и улыбался. Он сказал, раз уж я здесь, то должен сам отнести эту сумку в свой кабинет. Он взял из нее несколько упаковок, засунул в карман куртки и подтолкнул меня к двери. Я пошел. Вот тут-то меня, очевидно и увидел Линберг. Я шел, как во сне, как в тумане. Спрятав сумку, я поехал домой. Костя позвонил мне к вечеру и сказал, что все прошло  «блестяще». Спросил, куда я спрятал сумку и сказал, что заберет ее,  где-то,  через неделю, когда все утихнет. Ну, а дальше вы все знаете. – Он снова закрыл лицо руками.         

Трухин резко встал и, отодвинув стул, подошел к окну. До Нового года оставалось чуть меньше двух часов. Он повернулся к Чалому.

- Хорошо, те две женщины знали вас плохо и не могли заметить разницу между вами и братом. Но Титова? Она же работала с вами не один год?   

- Понимаете, я ведь на работе всегда в халате и медицинской шапочке. Ни фигуры, ни прически не разглядишь. А лицо у Кости может чуть грубее моего, жестче, смуглее и только. Конечно, если бы это была моя жена, она бы сразу заметила разницу, но… 

Трухин перебил его:             

- Что вы сказали брату, когда звонили ему из бокса?         

- Я сказал ему, что вы все знаете и подозреваете во всем меня. Он рассмеялся и повесил трубку. А перед этим «пошутил», мол, у меня раздвоение личности и мое место в психушке. Мой брат, Константин, геройски погиб в Афганистане и пусть кто-нибудь попытается доказать обратное. Кости вообще не существует в природе. Это приведение, фантом или плод моего больного воображения. Он мне сказал, что все эти убийства совершил я, а его просто выдумал. Что же мне делать? Как мне доказать, что это не я убивал этих женщин? Может, я и трус, и подлец, но не убийца. – Его глаза метались от Трухина к Борисову, от Борисова к Власову. – Что он сделал с моей жизнью? Почему, почему я оказался таким слабым? Но с другой стороны, он ведь мой кровный брат. Как я мог сдать его милиции?         

Власов хмыкнул:         

- Вы его и сдали. Вы же не взяли всю вину на себя? Так, что не надо изображать мученика, жертвующего собой, ради брата. Вот только сдавать его надо было раньше, сколько бы жизней сохранили, и свою бы не испоганили. Вы же врач! Неужели вы не могли помочь брату преодолеть наркотическую зависимость? Неужели это было труднее, чем помогать ему в убийстве ни в чем неповинных людей и все больше попадать в зависимость от наркотиков? А, знаете, мне кажется, что именно этого вы и добивались. Вы ведь всегда завидовали своему «неправильному» брату, который гулял, и бузил, в то время, как вы корпели над учебниками. И когда он «погиб» в Афганистане, вы вздохнули облегченно, и даже тут завидовали ему. Как же, его считали героем! И тут появляется ваш брат – живой, но уже глубоко подсевший на иглу. И тут он впервые в жизни попадает в зависимость от вас. Вы не пытаетесь спасти его, а наоборот, помогаете деградировать все больше и больше. Вы радуетесь, что пусть только в ваших глазах, но из героя он превращается в убийцу и законченного наркомана. Конец у него один, и он предопределен. Вы действительно трус. Пока все происходило далеко от вас, вы спали спокойно, и вас не мучила совесть. А когда это произошло в вашей больнице, вы испугались, но не того, о чем вы тут нам плакались. До Титовой вам нет, и не было никакого дела. Как  вы сказали - к смертям вы привыкли. Одной больше, одной меньше - какая разница?  Вы испугались другого. Вы испугались того, что он может специально вас «засветить», а проще говоря, подставить, что в результате и получилось. Поэтому вы и кинулись в то утро в аптеку. Проверить, все ли прошло «чисто»? Вы испугались, что если вашего брата, вдруг, кто-нибудь увидит и остановит, то после обнаружения трупа Титовой подумает, что это именно  вы убили Титову. И все ваше так называемое алиби пойдет коту под хвост. Да и сумку вы согласились спрятать сами, только для того, чтобы держать брата на крючке, и выдавать ему отраву порциями. Вам очень хотелось, что бы он зависел от вас. Я не прав?            

Чалый молчал. Пока Власов разговаривал с ним, Трухин набрал дежурного и попросил выслать оперативные группы: в больницу, и по адресу проживания брата Чалого. Дежурный ответил, что по адресу проживания брата Чалого пожарные уже вызвали оперативную группу. Дом горит. Степень возгорания очень высока и дом вряд ли удастся сохранить. Часть жильцов эвакуирована, есть погибшие, участь некоторых неизвестна.       

Трухин жестко посмотрел на Чалого.         

- Да, ну вы с братом и монстры. Поджечь дом, что бы замести свои следы, это уже предел всему. Быстро думайте: куда он мог поехать, скрыться, «лечь на дно»?          

- Не знаю, - голос Чалого дрожал, - я, правда, не знаю. Он всегда приходил ко мне. Я у него ни разу не был.  Я даже не знаю, с кем он жил. Я только знаю, что последнее время, с деньгами у него были проблемы, да наркотиками было туго.         

Борисов кинул быстрый взгляд на Трухина.   

- А у вас дома есть наркотики? Только правду. Ведь все равно будем делать обыск.   

- Есть. Не много, правда, но есть. Я ведь врач, на всякий случай у меня есть всякие медикаменты. Ко мне часто обращаются соседи по дому и даже из соседних домов, если у них что-то с ребенком.   

Власов поморщился, как от зубной боли.   

- Ой, только не надо из себя доброго доктора Айболита изображать. 

Борисов перебил его:   

- Погоди, Вов. А что, если он к нему домой рванул? Знает же, что сейчас мы его братца допрашиваем. Дом пустой, а?   

- Боря, а это идея! Давай быстро вызывай туда дежурных оперативников, сам оставайся с этим «доктором», жди машину и вези его в Управление,  оформляй задержание.  А мы с Вовкой поймаем машину и к нему домой.  Если повезет, то еще  до наступления Нового года этого несуществующего призрака поймаем. Хорошо бы вместе с группой захвата туда подоспеть. Лады? – Трухин быстро застегивал куртку, - Вова, ты готов? Все, Боря, мы уехали! До встречи.      

 

 

 

                Глава 15         

 

Соня, робко позвонила в дверной звонок Борисовых. Дома ей пришлось выиграть бой, чтобы впервые нарушить семейную традицию и встречать Новы год не в семейном кругу.    

Мама с папой охали и ахали, по поводу того, что ребенок идет в незнакомую взрослую компанию, где будут взрослые, не женатые  мужчины    

- А где ты будешь спать? Ведь вы же не будите сидеть за столом до утра? И не вздумай ночью пойти по городу домой одна. – Причитала мама.   

- Они ведь будут пить водку. Милиционеры ничего не пьют, кроме водки, а ты ее никогда не пила. Ты опьянеешь,  и кто-нибудь может воспользоваться твоим беспомощным состоянием. – Ворчал отец.   

Соня пыталась рассказать родителям о том, какие чудесные люди будут с ней встречать Новый год. Как она горда, что ее пригласили в эту маленькую и дружную компанию. Но все доводы и уговоры, были бесполезны.    

В конце концов, родители, со слезами на глазах расцеловали ее и проводили так, как будто посылали на какое-то очень опасное дело.   

Соня надела самое красивое свое платье, бирюзового цвета, взяла туфли, сумочку и теперь вот стояла перед дверью Борисовых, с громко бьющимся сердцем и мокрыми, от волнения, ладонями.   

За дверью послышался детский смех,  и женский голос произнес, открывая дверь:    

- Неужели наши мужчины все же вспомнили о том, что сегодня Новый год?  - В дверном проеме показалась миловидная, улыбающаяся женщина и две забавные мальчишеские рожицы, которые при виде Сони мгновенно вытянулись.   

- Это не папа!   

Соня робко улыбнулась.   

- Я Соня. Соня Сойка. Александр Анатольевич и Борис Иванович сказали мне прийти к вам. Я у них сейчас практику прохожу. Они разве обо мне ничего не говорили? – Соня с надеждой посмотрела на женщину.      

Та, улыбнулась ободряюще.   

- Говорили, говорили, не волнуйтесь. Проходите. Меня зовут Настя. А это мои сорванцы, - она прижала к себе мальчишек, - который помладше -  Леша, а который постарше – Костя.   

Мальчишки  с интересом, рассматривали Соню. Послышался еще один женский голос.   

- Настя, кто там? Мужчины пришли?      

Настя рассмеялась.   

- Да, жди с моря погоды. Хорошо, если к двенадцати успеют. Они, вместо себя, нам подарок прислали. Ну, что же вы растерялись, - она посмотрела на Соню, - проходите.   

Соня зашла в прихожую, разделась и прошла в комнату. Там, у небольшой пушистой елки, стояла  женщина, от красоты которой у Сони перехватило дух.      

Женщина тепло улыбнулась.   

- Давайте знакомиться. Меня зовут Татьяной Ивановной. Можно и просто Татьяна.   

- А меня – Соня.   

Вошла Настя, неся на подносе фужеры и рюмки.   

- Познакомились? Соня, где же вы своих коллег-сыщиков потеряли? Вы заметили, какие они у нас чумовые? Особенно, если взяли след, то будь хоть потоп, хоть землетрясение, не говоря уж о каком-то Новом годе,  пока до финиша не добегут, будут глухи и слепы к любым, не относящимся к делу событиям. Мы уже к этому привыкли и воспринимаем данный факт спокойно. Вы случайно не такая же фанатка сыскного дела?   

Соня неуверенно посмотрела на нее.   

- Да, вообще-то мне нравится моя профессия. И с практикой мне повезло. Все ко мне относятся доброжелательно, с уважением. К расследованию сразу подключили.    

Настя всплеснула руками. 

- Не уж-то  и Вовка относится доброжелательно? Заболел,  наверное. Надо будет к врачу его послать. К такой девушке, с такой внешностью и фигурой и доброжелательно?  Определенно заболел.   

Соня покраснела. Татьяна, смеясь,  обняла ее за плечи.   

- Расслабьтесь, мы шутим, Сонечка. Просто Вова у нас всеобщий любимец. Мы все печемся о его благополучии и лезем часто в его личную жизнь без спросу. Он один, из нашей компании, пока «не при девушке». Вернее, многие бы хотели стать «его девушкой», но он ждет большой и настоящей любви (это его выражение), а мы, как куры-наседки кудахчем над ним.  Он ведь,  в сущности,  большой ребенок. А тут уже два дня ваше имя не сходит с его уст, хотя, он пытается изобразить полное равнодушие. Сегодня уже три раза звонил, консультировал Настю, чтоб не дай Бог, вас ни чем тут не обидели. Тут без него…   

Настя перебила ее:   

- Танюш, ну ты совсем девчонку в краску ввела. Давайте лучше на стол накрывать, а то уже час до Нового года остался. А в остальном, как говорится, поживем - увидим. Ты сама-то определилась или так и будешь мужика «мурыжить»? Смотри, всякому терпению бывает предел. А он ведь не железный. А главное, он тебя любит!  Счастье, оно ведь, как птица, не сумел удержать и улетит: не догонишь и не поймаешь. Я ведь в свое время, чуть было не упустила свое счастье.   

Татьяна удивленно посмотрела на Настю. 

- Да ты что? Такой любви, как у вас с Борисом, поискать. Вы же друг на друга надышаться не можете.   

Настя села к столу и подперла голову руками.   

- Ладно, пока время есть, расскажу вам историю нашей любви. Мы с Борисом росли в соседних домах. Его во дворе «жирафом» дразнили, он такой длинный и нескладный был. А я – заводная, веселая, хохотушка.  Я больше всех его донимала. Мальчишки на меня рано внимание стали обращать. Поцелуйчики в подъездах, сигареты тайком, вино. Мне льстило, что взрослые парни ведут себя со мной, как с ровней. А Борис раз остановил, другой, и все нотации мне читает. А я, назло ему (не понимала еще тогда, что именно из-за того, что он не про любовь со мной говорит, а нотации читает, стыдит, я так себя и веду) возьму, закурю сигарету и дым ему в лицо. То нарочно приведу компанию в его двор,  и сидим на скамейке,  вино распиваем из горлышка.   

Короче, куролесила, как только могла. И чуть было не до куролесилась. Пошли меня с танцев какие-то двое парней провожать, я кокетничаю  напропалую. А парни-то уже взрослые. Обоим года по 23-24, а мне тогда 17 было. Дошли до дома и тут они начали ко мне приставать. Я испугалась, в рев. Быть бы беде, да Боря мимо проходил.      

Драка была жестокая. Избили они его до полусмерти. Он им,  конечно,  тоже наподдал, но их же двое. Тут милиция подоспела. Эти двое убежали, а я сижу на земле, рядом с Борей и реву белугой.   

 Боря в больнице больше месяца пролежал. Я каждый день к нему ходила. Он молчит,  и я молчу. Он тогда на втором курсе юридического института учился. Я ему конспекты переписывала и в слух читала, чтоб не отстал. Пить, курить, гулять, бросила. Вся моя показная бравада исчезла.   

 Выписали его из больницы. Я неделю ждала, что он позвонит или придет. А он увидит, кивнет и мимо. Я за учебники засела. Летом, в институт поступила. Год прошел. А в день моего  рождения, восемнадцатилетия,  звонок в дверь. Открываю, а там Боря, с букетом цветов стоит. Вот с тех пор, мы и не расстаемся.   

Оказывается, он меня с детства любил. А я, из-за своего глупого поведения, чуть было свою любовь и не потеряла. А ведь могло бы кончиться все по-другому. Сейчас с ужасом думаю, как бы я жила, не будь у меня Бори и мальчишек? – Она вдруг рассмеялась, - а знаете, почему он целый год не приходил? Пытался разлюбить меня. Говорит, что боролся с этой любовью всякими методами. Даже пробовал с другой девушкой встречаться. Он ведь думал, что я к нему в больницу из-за жалости ходила и из-за признательности, что он меня спас, а не из-за любви. Вот так порой,  недопонимание и гордость могут разрушить любовь и счастье. А все ведь просто, как дважды два. Надо просто представить свою жизнь без этого человека. Если поймешь, что тогда она теряет смысл – то это и есть твоя судьба. И тогда надо бороться за эту любовь и это счастье. Потому, что упустить их легко, а вот удержать – трудно.   

Настя с улыбкой посмотрела на женщин.   

- Вы чего притихли? Замучила я вас своими разговорами? Ой, а время-то уже половина  двенадцатого! Пора Старый год провожать. Давайте за стол. Мальчишки, где вы там? Скорее за стол, а то Старый год обидится, что с ним не простились.   

Вбежавшие мальчики, смеясь и толкаясь, уселись за стол и налили себе в бокалы «Фанту». Настя открыла вино и разлила его по фужерам.   

- Ну, что, скажем спасибо этому году, за то, что он дарил нам и радости и горести, переживания и счастье – дарил нам жизнь. За то, что мы любим и любимы. За то, что даже когда наших мужчин нет рядом, мы знаем, что они с нами. – Она подняла фужер, - за нашу милую, дружную компанию, ура!    

Все закричали:   

- Ура! Ура!    

Мальчишки выстрелили в хлопушки. И тут прозвенел дверной звонок.       

Глава 16      

 

Трухин с Власовым,  чуть было,  не опоздали. Поймать машину в новогоднюю ночь, тем более в таком месте, у Волховского кладбища, было весьма проблематично. Когда они подъехали к дому Чалого, милицейской машины еще не было.   

- Да, не торопятся ребята, - Трухин покачал головой, - я думал они уже здесь.            

- Александр Анатольевич, - улыбнулся Власов, - не все же такие «повернутые» на работе, как мы.  Новый год стучит в окошко, наливает понемножку. Старый  год уходит прочь, просит проводить помочь! – Продекламировал он с выражением. – Вот они и помогают ему уйти. Живые же люди. Подъедут.    

Трухин посмотрел на него.   

- Ну, что, одни пойдем или ждать будем?   

И тут дверь подъезда, у которой они стояли, открылась,  и они увидели выходящего…. Чалого! Сходство было настолько поразительным, что в первый момент они растерялись.   

Мужчина «мазнул» по ним взглядом,  и спокойно пошел к стоящим неподалеку,  синим «Жигулям». На плече у него была большая сумка, а в руках он держал «Дипломат».   

Придя в себя и быстро переглянувшись,  они пошли за ним.   

- Сергей Сергеевич, - Трухин сделал радостное лицо, - с наступающим Новым годом вас! Собрались уезжать? Ой, я вижу,  вы и машину новую купили?   

Чалый настороженно замер.       

- Да, вот, решил поменять. У старой  движок стал барахлить. Извините, я очень тороплюсь. Срочно в больницу вызвали, на операцию. С наступающим Новым годом   Вас!  - Он открыл дверцу машины.   

Трухин с досады чертыхнулся, про себя, на нерасторопность оперативников.   

- Можно, конечно попробовать скрутить его вдвоем с Вовкой, но у нас нет при себе никакого оружия, кроме наручников,  а у Чалого, оно скорей всего есть, - промелькнуло у Трухина в голове, - но и упускать его тоже нельзя.   

Власов включился в «игру». 

- Сергей Сергеевич, моя Тоська,  на вас,  ну просто Богу молится. Как вы нам тогда с дочкой помогли. Пойдемте, зайдем к нам, рюмочку хотя бы пригубите, в честь праздника. А то моя  благоверная  меня запилит, если узнает, что видел и не пригласил вас к нам. Я понимаю, в больнице ждут. Там ведь тоже родители за ребенка переживают, но уважьте, хотя бы на минуточку. Моя Тоська,  в вас, ну, просто влюблена. Вы не думайте, я не ревную, - он схватил Чалого за рукав куртки и,  заглядывая ему в глаза, продолжил, -  ну, Сергей Сергеевич, не откажите.   

Чалый раздумывал: это могли быть действительно придурковатые соседи братца, но это могли быть и сотрудники милиции.  Нет, не могли мусора так быстро сообразить, что я поеду сюда. Да и к чему бы им «валять Ваньку»? Потом, их только двое и без машины. Нет, скорее всего,  действительно «благодарные» соседи.    

 Тяжело вздохнув и разведя руками (при этом, как бы случайно, оттолкнув от себя Власова), Чалый забросил сумку и «дипломат» в салон машины.   

- Что поделаешь? Работа, есть работа. Она не выбирает праздники это или будни. Тосеньке и дочурке от меня,  большой привет и наилучшие пожелания. Увидимся уже в Новом году. Обязательно зайду,  и мы выпьем по рюмочке,  и может даже не по одной. А сейчас долг зовет – клятва Гиппократа превыше всего.   

Власов беспомощно посмотрел на Трухина. Тот, еле заметно кивнул ему. Левая рука Чалого была в кармане. Захват был проведен быстро и профессионально, но Чалый все же успел сделать один выстрел из пистолета, через карман пальто. Власов схватился за правую ногу и медленно опустился на снег. 

Трухин сумел надеть на  правую руку Чалого браслет от наручников и приковать его к дверце машины.  Он  забирал из кармана  оружие, когда во двор въехала милицейская машина.

Подбежавший капитан, нарвался на тяжелый взгляд Трухина. 

- Вы, что, через Москву ехали?  Где вас черти носили? Вызывай «Скорую», быстро! Видишь, Власов ранен, - он склонился к скорчившемуся Власову, - Вов, ты как? Куда он попал?   

- Да все нормально, Буду жить. До свадьбы заживет. По-моему, кость не задета, сквозь мякоть пуля прошла. Только кровь вот хлещет. Везет мне, как утопленнику. Каждая сволочь норовит пульнуть именно в меня. На мне так скоро живого места не останется и кровь только донорская будет по сосудам гулять. Зато теперь с доказательствами и с задержанием по поводу или без оного, мучиться не надо. Если экспертиза подтвердит, что он стрелял в Титову из этой же «пушки», то дело будет «в шляпе».  Ногу мне шарфом перетяните потуже. – Он закрыл глаза.   

Минут через десять во двор с визгом въехала «Скорая помощь». Власова положили на носилки и понесли в машину. Трухин крикнул ему: 

- Вов, я тут разберусь и подскочу к тебе. Держись! 

«Скорая» уехала. Трухин повернулся к Чалому. 

- Да, вы с братом друг друга стоите, - он повернулся к капитану, - давай его в машину. Эх, вы, группа захвата! Вот по стопке, я так понимаю, вы успели захватить? Из-за вас, чуть убийцу не упустили и человека не потеряли. Но это после праздников разберем.   

Капитан глянул на своих ребят и смущенно произнес:   

- Так Новый год же. Кто знал, что так получится? Задержались-то всего на пять минут. Там Задорнов по телевизору такое «травил». Виноваты -  ответим.   

  Трухин махнул рукой. 

- Ладно, поехали.  «Жигули» эти, тоже к Управлению гоните, они скорей всего в угоне. Посади своего кого-нибудь за руль. Сумку и «дипломат» ко мне, вместе с этим, - он кивнул на Чалого, в кабинет.   

В комнате дежурного по Управлению, собрались все, кто по долгу службы, вынужден был встречать Новый год на работе.   

Телевизор работал на полную мощность. На экране соловьем заливался Киркоров.   

Трухина встретили шумными поздравлениями. Полковник Пасечник, произнес:   

- Трухин, тебе все неймется? Один день  подождать не мог? Куда б он делся за это время, - он глянул на Чалого, - испарился, что ли?  - Потом еще раз внимательно посмотрев на задержанного сказал, - А чего вы его туда, сюда таскаете? Борисов же его минут двадцать назад привез. Он, что сбежал что ли? Ха-ха-ха! – Он хлопнул себя по бокам, - вот так дела! Одного мужика двумя группами ловите. Вот так сыщики! Умора. После праздника, мужикам расскажу, вот смеху будет.            

Трухин посмотрел на уже прилично поддатого Пасечника.         

- А нам вот, господин полковник, не до смеха. Этот, который, как вы говорите, «ни куда бы не испарился»  - четверых убил, а Власова ранил. Вернее, убил, я думаю, больше, но это мы узнаем в результате дознания. А вот четверых – это уже наверняка. И если вы  считаете, что Новогодний концерт важнее поимки этого убийцы, ну что ж – тогда каждому свое: «Вольному – воля, спасенному – рай».            

Пасечник перестал хихикать и даже как-то протрезвел.      

- А как же вы его упустили? Что там Борисов уснул, что ли?       

Трухин улыбнулся краешком губ.      

- Пойдемте, посмотрим, – уснул, или нет. – Он повернулся к дежурному    капитану, - вызывайте машину, сегодня  надо будет отправить в следственный изолятор двух человек, только не вместе, по очереди.      

Капитан кивнул и начал набирать номер телефона.       

Открыв дверь в кабинет, Трухин пригласил первым войти Пасечника.         

- Проходите.      

Тот вошел и остолбенел. За столом сидел Борисов, а напротив него, на стуле, точная копия мужчины, стоящего в коридоре, за спиной Трухина в наручниках. С минуту подумав, Пасечник, громко сопя, повернулся к Трухину.       

- Шутки шутить изволите? Разыгрываете? Что, сразу не могли сказать? Дурака из меня делаете, - матерясь, он вышел из кабинета, - по окончании допроса зайдете доложите.         

Трухин повернулся к Константину Чалому.      

- Ну, что же вы, заходите, поздоровайтесь с братом. Не стесняйтесь, здесь все свои люди.      

Сергей Сергеевич  втянул голову в плечи и съежился. Константин бросил на него презрительный взгляд.         

- Эх, ты, тютя! Зря я тебя пожалел. Знал ведь, коснись чего - ты меня сдашь с потрохами, и сам погоришь. Уродом был, уродом и остался.     Да, сам виноват, шлепнул бы тебя, так не сидел бы здесь. Кровь родная заговорила.       Как же – близнец, мое зеркальное отражение. Слизняк! – Он сплюнул себе под ноги.          

Борисов вопросительно поглядел на Трухина.      

- А Вовка где?         

- В больнице. Этот вот гад, успел  выстрелить. Хорошо, что не убил, а то бы я его голыми руками придушил.       

Борисов всполошился.       

- Куда ранен? Серьезно?         

- В ногу. Сейчас с этими закончим и поедем, узнаем, как он там. Если терпимо, то до утра украдем, и к тебе домой. Ну, а если нельзя, то, хотя бы поздравим. До Нового года, всего сорок минут осталось. Но зато, Борь, мы их взяли! Обоих взяли, голубчиков. Ты на этого задержание оформил? – Он кивнул на Сергея Сергеевича.      

- Да. Все, как полагается.         

- Молодец. Тогда отправляй его. А я сейчас на этого оформлю быстренько.   Я машину вызвал. А разбираться, что к чему, после праздника будем. Сегодня я уже общением с этими братьями нахлебался  досыта. Глаза б мои их не видели. И кто из них мерзопакостнее - не пойму. От обоих тошнит. Да, - он повернулся к Сергею Сергеевичу, - ваш брат,  помог вам избавится от всех излишеств, находящихся в вашей квартире.  Спасибо, - он повернулся к Константину Сергеевичу, - избавили нас от нудного, утомительного обыска. Я надеюсь, вы все ценное забрали, ничего не забыли?         

Братья посмотрели друг на друга, не скрывая злобы. 

Сергея Сергеевича Чалого увели.         

Когда все дела были закончены и с Константином,  и тот тоже был препровожден в следственный изолятор, Трухин с Борисовым поехали к Власову. Тот, встретил их с распростертыми объятиями, перевязанной ногой, и костылями.       

Они долго уламывали  дежурного врача отпустить больного до утра. Власов доказывал, что ранение сквозное, прошло сквозь мягкие ткани, не задев кости и ни какой         опасности для жизни не существует. Тем более, что рана уже обработана и до утра с ним все равно ничего никто делать не будет. А к девяти утра, он будет в больнице, как штык. А потерю крови он возместит красным вином, а в последующие дни будет добросовестно лежать под капельницами с кровезаменителями. Наконец, получив огромный список ЦУ от дежурного врача о поведении больного,  и подписав бумагу о добровольном уходе из больницы, они загрузились в машину скорой помощи и с воющей мигалкой, на предельной скорости, помчались на квартиру к Борисовым. Редкие машины  шарахались от них в разные стороны.   

Без пяти минут двенадцать они позвонили в дверь. Из-за охов и ахов, над перевязанным Власовым, они чуть было не пропустили наступление Нового года. И только когда младший сынишка Борисова прокричал:         

- Куранты бьют, куранты бьют!         

Они спохватились и, с шумом открыв бутылку «Шампанского», начали чокаться, целоваться и поздравлять друг  друга.         

Когда возбуждение немного схлынуло, и о героическом подвиге Власова и его ранении все было рассказано и описано досконально, мальчишек уложили спать и, включив музыку, оставив горящими только свечи, Трухин с Татьяной и Борисовы пошли танцевать, а Соня села рядом с Власовым.         

- Власов тяжело вздохнул. Соня встревожено посмотрела на него.            

- Что, очень больно? Может вам лучше лечь на диван? Или что-нибудь обезболивающее попросить? Я сейчас, - она соскочила с дивана.       

Власов поймал ее за руку.      

- Сонечка, сядьте, успокойтесь, все нормально. Это же не в первый раз. Работа у нас такая, - он держал ее руку в своей, поглаживая, как бы машинально. Соне было и приятно, и в то же время неловко.             

- А что же вы тогда так тяжело вздыхаете?         

Власов бросил на нее быстрый, лукавый взгляд, и, состроив постную мину на лице, снова тяжело вздохнул.       

- Да, вот, подумалось. Случись со мной что серьезное, и поплакать на моей могилке будет некому. Нет, - перебил он ее, пытающуюся опровергнуть его слова, - я не говорю, что совсем некому. Есть, конечно, друзья, коллеги. И похоронят, даже, за государственный счет, с оружейным залпом, но нет главного. Нет рядом человека, который бы любил меня, не как друга, а как мужчину – единственного в мире мужчину.         

Соня не заметила, как оказалась в объятиях Власова.         

- Сонечка,  - шептал он ей на ухо, поглаживая ее ладонь, - вы такая удивительная, такая красивая. Я влюбился в вас с первого взгляда.  «Заметался пожар в груди, позабылись родимые дали. В первый раз я запел о любви. В первый раз отрекаюсь скандалить». Может, что-то неточно процитировал, не судите строго. Сонечка – это Есенин обо мне написал. Я действительно был, как запущенный сад, и на женщин ужасно был падкий, но теперь одного я хочу: вас любить, ангел мой ненаглядный.             

Настя шепнула Борису:         

- Глянь, раненый-то наш, как Соню  охмуряет. Опять все стихи переврал, заговорил, лапши на уши навещал. Пропала Соня. И как ему это удается?            

Борисов рассмеялся.         

- Ты что, у них чисто деловые отношения. Они в два голоса нас уверяли, что друг к другу совершенно равнодушны. Ну, просто абсолютно,  равнодушны.            

Настя улыбнулась.          

- Оно и видно. Их равнодушием за версту несет. Только девочка-то совсем не опытная, наивная.   Она только  пытается строить из себя  деловую и сильную. Борь,  мы за нее в ответе. Смотри, ты Вовку знаешь.      

- Настен, ты, что? Ты же тоже Вовку знаешь, не хуже меня. Ну, пофлиртует он с ней. Наркоз немного в голове шумит, «Шампанское», Новый год, красивая девушка рядом. Вовка всегда знает предел: и с кем, что можно, а с кем – нельзя. Не волнуйся. Здесь-то все нормально, а вот там? – Он показал глазами на пару Трухина и Татьяны, которые отошли к окну и серьезно о чем-то разговаривали.       

- Там, надеюсь, тоже все будет нормально. Я сегодня, пока вас не было, с дамами воспитательную беседу провела, на тему «как не упустить свое счастье».         

- Насть, я надеюсь, ты палку не перегнула?         

- Боренька, ты кого спрашиваешь? Это когда это я палку перегибала? Просто попыталась немного подтолкнуть нерешительную и боязливую женщину к браку. Я же вижу, как  Трухин мучается.         

- И что ты ей сказала?         

- Я просто попросила ее представить, что Трухин исчезает из ее жизни   навсегда.       

- Ну, и?         

- Что,  и? Теперь все будет зависеть от того, что она почувствовала: облегчение, или сердечную тоску? Завтра узнаем.      

Борисов прижал Настю к себе, и крепко поцеловал в губы.      

- Что бы я делал без тебя? Я тебя очень люблю!         

- А я тебя, - Настя прижалась к мужу.       

Трухин никак не мог набраться храбрости, что бы задать Татьяне вопрос, к которому он столько готовился.      

- Легче преступника брать, чем говорить с женщиной о любви, - подумал он, - если она мне откажет, это будет сокрушительный удар. После него я уже никогда и никому не скажу этих слов. Умру старым холостяком, - усмехнулся он про себя.      

Татьяна смотрела в окно, на падающий снег. Молчание затягивалось. Она ждала, и в то же время боялась предстоящего разговора. Она вспомнила слова Насти, о том, что будет, если Трухин исчезнет из ее жизни, и почувствовала пустоту и холод в груди. Но, в то же время, представив его рядом каждый день, она ощутила страх. Ей было тридцать пять, и пятнадцать из них, она прожила одна. Она боялась постоянного присутствия другого человека в ее жизни. «Страх старого холостяка» – так, по-моему, называется этот синдром? Довериться мужчине? Но она привыкла доверять только себе. Но ведь это не просто мужчина, а любимый мужчина. И на него можно положиться целиком и полностью.         

Она вздрогнула от внезапно прозвучавшего хриплого голоса Трухина.   

- Танюша, извини, я напугал тебя. Можно с тобой поговорить?   

Татьяна посмотрела на него умоляющим взглядом. 

- Может не надо?   

Трухин взволнованно провел рукой по волосам. 

- Когда-то все равно придется, почему не сегодня?  Я знаю, это не легко, но дальше так продолжаться не может. Ты знаешь, я тебя люблю. Но так же ты знаешь, что кроме этой любви, верности и преданности, я больше не могу ничего тебе предложить. Ни материальных благ, ни спокойной, размерянной и безоблачной жизни. Такие у меня принципы и такая у меня работа. И если для тебя важны лишь моя любовь и преданность, то я готов отдать тебе их без остатка и просить, чтобы ты стала моей женой. Если же тебе этого недостаточно, то….., - он замолчал.      

Татьяну, то - бросало в жар, то – в холод. Мысли ее лихорадочно  метались, не находя нужного ответа.   

Трухин резко выпрямился и сделал шаг в сторону.   

- Ничего не говори. Я все понял.   

Татьяна почти простонала: 

- Ничего ты не понял. Саша, подожди, не уходи. Понимаешь, я просто боюсь. Элементарная трусость и больше ничего. Я тебя люблю. Я тебя очень люблю. Ты чудесный, замечательный. И для меня не важно: сколько ты получаешь. Мне не нужны драгоценности, тряпки, машины. Я уважительно отношусь к твоему отношению к работе. Но, любовь – это одно, а совместная жизнь – это другое.  Я не знаю, смогу ли после стольких лет одиночества чувствовать себя комфортно, если в квартире постоянно будет присутствовать кто-то, пусть даже очень любимый мною человек. Я не хочу испортить тебе жизнь. Мы оба обожглись в молодости, и может быть я «дую на воду», но мне не хотелось бы проводить тебя еще раз через процедуру развода, если наша семейная жизнь потерпит крах.   

- Ну, почему ты так уверена, что обязательно будет крах?  Танюша, давай начнем жить с белого листа. Отбросим все страхи, воспоминания, комплексы – их нет. Есть наша любовь, есть мы. Если ты так боишься брака, давай попробуем просто начать жить вместе. Ведь мы же взрослые люди. Если ты так страшишься штампа в паспорте, обязательств, вытекающих из этого - пусть его не будет. Но, пойми, не попробовав яблока - ты никогда не узнаешь его вкуса. Давай попробуем. Если жизнь со мной покажется тебе не выносимой, ты мне просто скажешь об этом, и я уйду. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и готов сделать для этого все. Если тебе будет лучше без меня, ну, что ж, я пойму. Но, чтобы ты поняла это, надо, чтобы ты могла сравнивать, а для этого необходимо мое присутствие в твоей жизни. Постоянное присутствие, а не раз или два в неделю.   

Татьяна глубоко вздохнула и, словно прыгая с обрыва в пропасть, выпалила:   

- Хорошо. Я согласна. Давай попробуем.    

Трухин подхватил ее на руки и закружил по комнате.   

- Виктория! Виктория!    

Настя облегченно вздохнула:   

- Ну, с одним вроде все уладилось.   

Борисов шепнул ей на ухо:   

- А я и не сомневался. Не такой человек наш шеф, чтобы не добиться своего. Ты лучше посмотри на других «голубков»   

Настя повернула голову в сторону дивана и прыснула. Власов спал, положив голову   на плечо Сони.  А та сидела, боясь шелохнуться, и умоляющими глазами смотрела на Борисовых.   

-  Пошли выручать девушку.   

Борисовы подошли к Соне. Настя ободряюще улыбнулась.   

- Сонечка, расслабьтесь. Теперь, даже пушка выстрелит, он не проснется. Давайте мы его сейчас уложим поудобнее, и пусть спит. Не обижайтесь на него, это видно наркоз и обезболивающие так подействовали, да и нервное напряжение тоже.   

Соня с облегчением поднялась с дивана. Власова уложили, и укрыли пледом, смерили температуру. Термометр показала 37,7. Врач сказал, что до 38 нормально, если будет выше, то везти снова в больницу.   

Поэтому, все снова сели за праздничный стол. Трухин поднял бокал и встал.    

- Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Я рад, что мы встречаем его все вместе, а могло бы быть и по-другому, - он посмотрел на Власова, мирно посапывающего во сне, - мы встречаем его «на коне».  Мы - живы, с нами рядом любимые женщины и коллеги, - он бросил теплый взгляд на Соню, -  мы задержали убийцу, и теперь он не причинит вреда больше никому. Я счастлив, что судьба подарила мне таких друзей и коллег – в одном лице, на которых я могу положиться, как на самого себя. Я счастлив, что со мной рядом женщина, которую я люблю. Поэтому, я счастливый человек! Но этот бокал, я хочу выпить за Вовку. За его здоровье, за его жизнелюбие.  Желаю ему, скорейшего выздоровления.   И я хочу,      чтобы   в этом году и рядом с ним,   в его жизни,  появилась  женщина,  которая бы  любила, понимала,  и принимала его, таким, какой он есть. – Все дружно и непроизвольно  посмотрели на Соню.  Она покраснела и опустила голову.   

- Соня, сегодня вы столкнулись с последствиями, которые могут быть в нашей работе, - продолжил Трухин, после того, как все выпили за Власова, - да, она опасна для жизни, но необходима для безопасности людей, живущих в нашем городе. Вы увидели, как мы отдыхаем. Сегодня повезло, и мы не опоздали к праздничному столу, но чаще бывает по-другому. Теперь от вас зависит, по какому пути вы пойдете, и что, и кого вы выберете. Спокойную, сытую жизнь нотариуса или адвоката, и благополучного во всех отношениях друга, или жизнь, которой живем мы и наши близкие. Этот год для вас решающий, поэтому, желаю сделать вам правильный выбор. Вы нам пришлись ко двору, а уж как мы вам…?   

Настя рассмеялась: 

- Александр Анатольевич, кончайте девчонку в краску вгонять. Давайте лучше попоем, как всегда. Правда, запевала спит, но это ничего.   

Они еще долго пели, играли в шарады, танцевали, шутили, смеялись.   

Соня была счастлива. Она так легко и свободно чувствовала себя с этими необыкновенными людьми.    

Утро наступило незаметно. Проснулись мальчишки и с шумом, и смехом начали доставать из-под елки подарки. Их восторгу не было предела, когда они обнаружили там настольный футбол, о котором они мечтали. Соня удивилась, подумав, когда же Борисов успел купить этот подарок. От их шума и визга проснулся Власов. Мальчишки кинулись показывать ему свою игру, но он, приложил палец к губам, встал с дивана и поковылял к двери. Все удивленно посмотрели ему вслед. Хлопнула входная дверь.   

- Куда это он раздетый? – Борисов бросился за ним.   

Но через минуту дверь открылась и довольный и улыбающийся Власов, вошел, неся на руках огромного, красивого, орущего кота.   

-         Знакомьтесь, это Афиноген. Новый житель этой квартиры. 

 Ребятишки  завизжали от восторга, а Настя притворно застонала:      

- Снова особь мужского пола? На одну меня бедную женщину теперь уже пять мужиков? Власов, признавайся,  где ты украл этого красавца?   

Власов посмотрел на Соню, подмигнул ей, и улыбнулся. Дело в том, что он еще вчера попросил Соню забрать Афиногена из кабинета к себе домой,  и потом принести его к соседям Борисова, с которыми он заранее договорился по телефону. Кот так понравился соседкой девочке, что она никак не хотела с ним расставаться. И только после уверений Власова в том, что ей тоже будет позволено играть с ним, когда она захочет, он смог принести его в квартиру Борисовых.    

- Где бы он ни жил раньше, теперь он будет жить здесь. Кто против, прошу поднять руки.   

Настя подняла руку. 

- Кто воздержался? И так, большинством голосов Афиноген остается жить здесь и становится полноправным членом семьи Борисовых – Власовых. Хозяйствуй, Афиноген, - он опустил кота на пол, - ура мальчишки!   

Мальчишки заорали: ура!  И бросились обнимать Власова. Тот хохотал, отбиваясь от их слюнявых поцелуев:   

- Я же раненный, не забывайте, мне покой нужен.   

Когда все немного успокоились, Власов подошел к Соне и смущенно произнес:   

- Соня, вы извините меня за вчерашнее. Я не помню, что я нес, не в себе был, да и уснул еще. Наверное, вам весь праздник испортил? Мы же друзья, да?  Не обижаетесь? – Он растерянно посмотрел на Настю, когда вдруг посуровевшая и нахмурившаяся Соня, кивнула ему и отошла к окну. Настя покрутила пальцем у виска.      

- Вов, тебя видно не в ногу, а в голову ранили.      

- А чего я такого сказал? Я же извинился.       

- Ну, ты, точно, больной. Вчера объясняешься девушке в любви, а сегодня говоришь, что ничего не помнишь, был не в себе, и просишь остаться друзьями.         

Власов покраснел и шепотом спросил:       

- Настя, я что, действительно объяснялся ей в любви? Точно, крыша поехала. А как она реагировала?         

- Нормально реагировала. Млела от счастья, а потом охраняла твой сон, дурачок.      

- Разыгрываешь? Она же мне сама сказала, что у нас могут быть только деловые отношения.         

- Вов, ты мне вот что скажи - она тебе нравится?       

- Не то слово.      

- Ну, а чего ж ты, дубина стоеросовая, «Ваньку валяешь», и девушку обижаешь? Иди быстро, исправляйся, она вон домой засобиралась.       

Власов заковылял в прихожую, морщась на ходу от боли.   Соня одевала пальто. Все вышли ее проводить. Она силилась улыбаться, но на глаза то и дело наворачивались слезы.      

Власов поглядел на друзей.            

- Люди, человеки, испаритесь на мгновение, мне нужно сказать этой фее несколько слов наедине. Не дайте погибнуть в расцвете лет, от разрыва сердца.       

Когда все,  попрощавшись,  и смеясь,  ушли, он повернулся к Соне, лицо его было серьезным и сосредоточенным.       

- Соня, простите меня, я сказал вам не правду. Вы мне очень нравитесь, и это пугает меня. Давайте не будем гнать лошадей? Вы ведь придете навестить меня в больницу? У нас еще будет время во всем разобраться.      

Соня, улыбнувшись, кивнула головой. Власов продолжил:       

- Я там, конечно, долго не задержусь, но, думаю, с недельку они надо мной поиздеваются в волю. Вроде и рана пустяковая, но болит, сил нет. Не обижайтесь на больного и контуженного.   – Он поцеловал ее в    щеку, - до скорой встречи. Извините, что не провожаю, к девяти утра обещал быть в больнице.    

Когда через некоторое время все вышли в прихожую, то увидели Власова, сидящего на полу, и сосредоточенно о чем-то  думающего.      

Борисов присвистнул.      

- Да, дело пахнет керосином. Как там у Пушкина? «Пора пришла, и он влюбился!»         

Власов рассмеялся.         

- Боря, не прошло и двух лет, как я научил тебя цитировать классиков (правда, в моем варианте, но все же), - все дружно рассмеялись.         

Наступило новое утро, Нового  года.         

 

 

                Глава  17         

 

Да, он просчитался. Самоуверенность подвела его.  Не надо было ехать на квартиру к Сергею. Недооценил он этих оперов. Да, главное и необходимости большой не было.  Деньги? Да любого прохожего пистолетом припугнул, и дело в шляпе. Мало одного -  нескольких. Были бы деньги - была бы и наркота. Зачем я туда поехал?    

Неужели начал терять контроль над своими действиями? Все эти разговоры о разрушении клеток мозга под действием наркотиков, неужели это правда? Но я же не злоупотреблял ими, и тем более не кололся дрянью, а только высококачественными медикаментами. Нет, это ерунда. Я просто хотел еще раз досадить Сережке, оставить его «с носом». Он мой брат, но я его ненавижу!   

Ненавижу: за его показушную правильность, лицемерие и доброту. Он такой же, как и я. Ему наплевать на людей и их жизнь. А он изображал из себя святошу. Как же, доктор Айболит, спасал детей.    

Он с самого детства стоял у меня костью в горле. Родители то и дело ставили его в пример: отличник, чистюля, умница. А на поверку, что вышло? Обыкновенный трус и подонок. Он, сдавал мне этих женщин, трясясь за свое кресло и шкуру. Знал ведь, что я их убью, и сдавал. Знакомился, сыпал комплементами. Мразь   

. Я это делал, потому, что хотел. Мне это доставляло удовольствие. Я чувствовал себя богом. Он дарит жизнь, а ее отнимаю. Мы с ним на равных! Меня пьянил запах крови. Привлекал азарт игры в кошки – мышки. Особенное чувство превосходства, когда мышка не подозревает о мышеловке и скором конце. Наверное, это не нормально, если судить обо мне со стороны этих «людишек», живущих по законам, написанным другими такими же «людишками». Но я никогда не жил по этим законам и не собираюсь жить!    

Кто виноват в том, что я стал таким? Может, это было заложено во мне от рождения, а может, «помог» Афганистан. Там цена человеческой жизни, была – копейкой в базарный день. Там я понял, как легко можно лишить человека жизни. За эти жизни – вручали медали и ордена. Мой взводный, пьяным, расстрелял пятнадцать человек. Среди них было трое детей и две женщины. За это, он получил орден и отпуск домой – за безупречную службу.   

Вот, наверное, тогда я понял, что люди – это муравьи, в муравьиной куче. Что б тебя не раздавили сапогом, нужно держаться подальше от этой кучи. Выживают только одиночки. На них сложнее наступить. Их не видно среди травы и цветов. Вот тогда я и стал таким волком – одиночкой.   

Я жил для себя и в сове удовольствие. Я играл с жизнью в рулетку. Но, как в каждой игре, в жизни присутствует господин случай. И вот этот случай и заставил наступить, этот, так называемый сапог, не в муравейник, а в сторону, где под одной из травинок был я.   

 Теперь я никто. Такая же серая, бесформенная масса, как и те, кто сидят со мной в камере. Гнить в болотах, жить по свистку – это не для меня! Выход только один, и я его знаю. Смерть меня не страшит, я нагляделся ее достаточно. Смерть, это всего лишь переход из одного состояния в другое. Но прежде, мне надо закончить одно незаконченное дело. Вот тогда, я уйду спокойно и с чувством выполненного долга.       

                Глава  18       

 

Соня и Борисов встретились у дверей Управления. Весело поздоровавшись, они вошли в здание. Борисов, на ходу рассказывал Соне, что за эти два дня успел натворить в их доме Афиноген, и как мальчишки всю его вину старались взять на себя. Младший, даже заявил, что это он, случайно дернул за штору и оборвал карниз. А старший, утверждал, что зацепки на шторах, это не от когтей кота, а от его ногтей. Так, весело смеясь, они вошли в кабинет.         

Трухин встретил их мрачным и расстроенным. Борисов сразу оборвал смех.       

- Что случилось? У Вовки мы вчера были, вроде все нормально, на поправку шло.       

Трухин махнул рукой.         

- Да нет, ребята, тут другое. Вчера, один близнец задушил другого. А вот кто теперь остался из них – это вопрос.         

Соня побледнела.      

- Как, задушил?       

- Руками, - Трухин невесело усмехнулся, - в следственном изоляторе, тоже Новый год праздновали, ну и, не разобравшись, посадили их в одну камеру. Фамилии-то у них по паспорту разные и поступили в разное время. 

- Но они же близнецы! Неужели не заметили?   

- Боря, люди  отмечали Новый год. Неужели не понятно?   Камеры переполнены, мест не хватает.  Вместо четырех положенных сидят девять-десять. Вот их и запихнули в более свободную, даже не оформив как положено. Решили, что после праздника разберутся со всеми, кто поступил. Даже отпечатки пальцев не сняли. Вот так мы сейчас работаем. Здесь тоже есть и наша вина. Надо было лично проследить за всем. Уже когда произошел этот из ряда вон выходящий случай, все, конечно,  сразу протрезвели, да поздно.   Да, сокамерники, вспомнили, что вначале они сидели по отдельности и не разговаривали друг с другом. Потом, один подошел к другому, и сел рядом, в угол. Несколько минут поговорили, после чего, один отошел, а другой остался сидеть на полу. Там внимание никто друг на друга не обращает. Четверо в карты играли, двое спали, а один, говорит,  о смысле жизни размышлял.  Поэтому, никто на него внимания и не обратил, сидит и сидит себе. Только когда завтрак принесли, его пнули, что б встал, а он мертвый.         

Борисов недоверчиво спросил:         

- И что, никто не слышал, как один другого душил?      

- Да в том-то все и дело. Эти, которые в карты играли, говорят, орали очень – азарт ведь.         

- Ну, а что второй, который живой остался, говорит?       

Говорит, что он Сергей Сергеевич. Костя ему жизнь сломал, вот за это он его и убил. Нервы сдали. Говорит, что на сонную артерию нажал, он же врач, знает, куда нажимать надо, подержал – и все. А теперь,  Бог их разберет, кто из них умер, а кто жить остался. Я уже рапорт написал на вину следственного изолятора в их грубейшей ошибке.      

Борисов протянул:         

- Да, интересное кино получается. За Сергеем Сергеевичем ведь, кроме соучастия, и то в результате шантажа, ничего нет. А это убийство, скажет, совершил в состоянии аффекта. Он ведь врач, может временное помешательство изобразить, и все, что угодно. Дадут ему года три, максимум пять, и то, где-нибудь в психбольнице подержат и отпустят.         

Соня подняла руку, как на уроке.       

- Можно мне?       

Трухин кивнул.         

- Давай. Что надумала?         

- Так проверить проще простого. Если это Сергей Сергеевич, то пусть с ним детские врачи пообщаются, термины всякие поспрашивают, лечение болезней, про медикаменты.       

Трухин качнул головой.       

- А он скажет, что из-за нервного срыва и потрясения, все забыл. Временная амнезия. Он, кстати, сейчас под дурачка косит. Улыбается, откликается только на имя Сергей Сергеевич, жену зовет. Всем сообщает, что они только что поженились, и ждут ребенка. В общем, толи, правда, тронулся, толи, это Костя косит под сумасшедшего.          

- А по анализу крови?       

- Боря, что это нам даст? Да, к тому же они  близнецы,  говорят еще какие-то зеркальные.         

Соня замахала руками.         

- Придумала, придумала! Костя же наркоман, у него следы от уколов должны быть.       

Трухин хмыкнул:         

- Весь фокус в том, что Сергей-то изображал из себя больного пневмонией, и тоже делал себе уколы в вену. Хотя надо у Вовки спросить: сколько в крови остается наркотическое вещество и можно ли его обнаружить?       

- Ну, должно же быть у них хоть одно отличие? – Соня беспомощно поглядела на Борисова, - шрамы там разные, родинки. Потом, этот Костя, воевал же. У него должны быть шрамы от ранений. Надо труп,  и этого живого детально осмотреть, и жену Сергея вызвать. Она ведь должна знать своего мужа.       

Борисов рассмеялся.       

- Да меня спроси, где у меня родинки есть, а где нет, я не скажу. У Насти одну знаю, и то потому…, - он смущенно замолчал.         

Трухин задумчиво произнес:         

- А это мысль. Все равно выбирать-то не из чего. Давайте вызывать жену Чалого. Борь, а ты попроси тюремного врача тщательно осмотреть,  этого Сережу-Костю и  к патологоанатому сходи, забери описание. Соня, а вы поезжайте на квартиру к Чалому и все фотографии, какие найдете, тащите сюда. Особенно, где близнецы вместе. Лады? А я подготовлюсь к встрече с бывшей мадам Чалой. Да, если бы их по разным камерам посадили, но теперь уже поздно об этом говорить.  Теперь, если позволим этому убийце – Косте, уйти от наказания, то следующие жертвы будут и на моей совести. Скрябин рвет и мечет. Очевидно, вместо ожидаемого повышения и награждения, получим взыскание и понижение в должности.         

Соня с Борисовым ушли. Позвонил Власов. Узнав новости, долго чертыхался в трубку, а потом, вдруг, сказал:      

- Александр Анатольевич, а ведь Костя – левша! Ну, да, помните, почему мы лопухнулись, и я пулю получил?  Он же левую руку  в карман засунул, а я за правой, наблюдал. Поэтому выстрел и пропустил.    Человек, который кладет пистолет в левый карман, может быть только левшой.  Тем более в экстремальной ситуации. А Сергей – он же хирург, с ним целая бригада работала на операциях, и не одна. Они точно могут сказать, в какой руке он держал скальпель во время операций.         

Трухин облегченно рассмеялся.         

- Вовка, что бы мы без тебя делали? Кончай там сачковать, и медсестрам глазки строить, давай, выписывайся скорее.      

Власов, почему-то шепотом спросил:         

- А Соня там?            

Трухин решил его разыграть.         

- Конечно здесь, а куда ей деться?  Вы знаете, Сонечка, (он отодвинул трубку от уха, будто бы обращаясь к ней) теперь весь женский персонал больницы, в которой имеет честь лежать Владимир Власов, оборвет телефон, после его выписки и забросает письмами, - он сделал паузу, - Вова у нас известный ловелас и сердцеед.  Он если видит смазливенькое личико, то уже просто не в силах пройти мимо него. Правда, он как легко воспламеняется, так же легко и остывает. Поэтому, после него остается груда разбитых женских сердец. Будьте настороже.         

Власов что-то кричал в трубку. Отсмеявшись, Трухин снова приложил трубку к уху и услышал:         

- Александр Анатольевич, дайте ей трубку. Эх вы! Как вы так можете? А еще другом называетесь.         

- Вов, успокойся. Ее тут нет. Я пошутил. Я ее на квартиру к Чалому отправил. Не сердись за розыгрыш, тебе эмоции полезны. Видишь, покричал, негативную энергию выбросил, и теперь мы можем о деле спокойно поговорить. Я? Я тоже сбросил. Может, мне это даже больше надо было, чем тебе. С утра, как огорошили, еще этот Скрябин учить надумал. Ладно, извиняешь? Ну и хорошо. А насчет Сони, Вов, это уже без дураков: если решил просто поразвлечься, то не советую, шею намылю, не как начальник, а как мужик. Понял? Это информация тебе к размышлению, а время у тебя есть. Ладно, выздоравливай, не скучай. Скучно будет, звони. От Татьяны тебе привет. Пока. Ко мне сейчас жена Чалого придет, попробуем разобраться. Бывай.         

Зашел Борисов.         

- Пока только заключение патологоанатома принес. Попросил его, он мне все родинки, шрамы и прочие царапины и отметины запротоколировал. Изучайте, я побежал дальше.      

Трухин внимательно прочитал заключение патологоанатома, и только встал, что бы включить чайник, в дверь постучали.      

- Да, входите.       

В кабинет вошла женщина лет тридцати пяти. Не высокого роста, худощавая, с встревоженными глазами.    

- Меня пригласили прийти. Я – Чалая Нина Сергеевна.      

- Трухин Александр Анатольевич - старший опер уполномоченный.     Проходите, раздевайтесь, присаживайтесь, пожалуйста, - он помог ей снять шубу и шапку, - чай будете?         

Женщина неуверенно кивнула головой.      

- Если можно. А зачем меня вызвали? Что-то случилось с Сережей?         

- А почему вы решили, что именно с ним, могло что-то случиться?      

- А с кем еще? Сына я только что покормила, он дома, у него каникулы. Родители у меня умерли. Других близких родственников нет. А вот у Сережи домашний телефон не отвечает, и на работе его нет. Я позвонила его секретарше, а она как-то  загадочно ответила, что его теперь не будет долго, если вообще будет. Что случилось?       

Трухин внимательно рассматривал Нину Сергеевну. Тонкие скулы, большие серые глаза, чуть вздернутый нос, короткая модная стрижка. Это был тип женщины – подростка: хрупкой и очаровательной. Такую, хочется оберегать от всех невзгод и разочарований. Теперь он понимал Сергея Сергеевича, который предпочел развод, только бы не ставить под удар жену.         

-  Дело в том, Нина Сергеевна, что ваш бывший муж задержан нами, как соучастник преступлений, связанных с убийством нескольких человек. Если быть точным – женщин.      

- Сережа  убийца!? Не может такого быть! – женщина побледнела.      

- Я сказал соучастник. Поэтому мы вас и вызвали. Есть вопросы, на которые можете ответить только вы.       

Плечи Нины Сергеевны опустились, она вся сразу как-то съежилась.       

- Первый вопрос. Ваш муж был левшой? Я имею в виду, какая рука у него была основная – рабочая: левая или правая?      

Нина Сергеевна посмотрела на него, как на сумасшедшего.      

- А при чем тут это?       

- И все же, ответьте мне на этот вопрос.      

- Обычная, как у всех – правая. Он смеялся, что левой,  не может даже ложку удержать. (три года назад он сломал правую руку,  и она у него была в гипсе). - Глянув на Трухина с надеждой, она спросила, - так может Сережа и не причем? Может, его с кем-нибудь перепутали? Раз вы про левую руку спрашиваете.       

- Нина Сергеевна, а вы знали, что у вашего мужа был брат-близнец?       

- Конечно. Он погиб в Афганистане. Но это было давно, я с ним не была знакома. А что?       

- Вы не помните, заходил когда-нибудь разговор о том, что  брат был левшой?       

Женщина задумалась.         

- Нет. Не помню. Мы вообще как-то о нем почти не разговаривали. Сын спрашивал, так Сережа рассказывал, что брат был бесшабашный, хулиганистый – полная противоположность ему.       

- Извините, что спрашиваю, но это не из-за праздного любопытства, а по работе. Из-за чего вы разошлись?       

Нина Сергеевна покраснела и опустила голову. Она достала  носовой платок и начала его теребить.      

- Честно говоря, сама понять не могу. Мы так хорошо жили. Ссоры, конечно, бывали, но так, по пустякам. Он мне говорил, что любит, а потом вдруг, как с цепи сорвался – ушел в загул. Женщины стали приходить, угрожать мне, требовать, что бы я оставила Сережу. Одна пришла уже на пятом месяце беременности. Я была в шоке. Плакала, требовала объяснений, а он молчал. Я видела, что он страдает, смотрит на меня, а в глазах слезы, и все равно продолжает мне изменять. Я подала на развод. Он это воспринял молча. Я думала: будет уговаривать, обещать все прекратить, но нет. Вот так и развелись. Единственное, он попросил это не афишировать знакомым. Почему? Не знаю. Я и не говорила. Мне самой об этом неприятно было говорить. Я думала, он после развода станет жить с какой-нибудь подругой, но он живет один. Сын бывает у него изредка, поэтому и знаю. Сказал, женских вещей в доме нет, а фотография, наша общая, на столе стоит.  Что же все-таки произошло, вы можете мне сказать?         

Трухин молчал.   Он думал: надо ли говорить этой растерянной женщине все, или ограничиться общими фразами. Потом, решил, хотя бы снять груз с ее души, так как видел, что мужа она продолжает любить, и его «измены», переживает до сих пор.       

- Дело в том, Нина Сергеевна, что брат вашего мужа – Константин, не погиб в Афганистане. Но он получил там не только физическую, но и душевную травму. Не каждый может убивать людей, ежедневно видеть смерть, и при этом оставаться равнодушным. У него начались психические отклонения, по-другому я не могу объяснить его поведение. Там же, в Афганистане, после ранения, он пристрастился к наркотикам. Нам неизвестно, когда точно он вернулся в Россию. Но когда он вернулся - это был уже совсем другой человек. Он нашел вашего мужа и стал его шантажировать вами.       

- Как это мной?       

- Ну, он потребовал, что бы ваш муж доставал ему наркотики, знакомил с одинокими женщинами, имеющими доступ к этим наркотикам. В случае отказа, он пообещал вашему мужу, что будет гулять с разными женщинами под его личиной. Ведь они же близнецы. Что в последствии он и сделал. Ваш муж, вам не изменял – это,  был его брат.       

Нина Сергеевна охнула и заплакала.            

- Я чувствовала - здесь что-то не так. Я видела его переживания. Но почему он мне ничего не рассказал?       

- К тому времени он уже не мог ничего вам рассказать. По его наводке, Константином были убиты две женщины. Убиты, и ограблены. Ваш муж испугался и попробовал отказаться от дальнейшего сотрудничества. Тогда Костя сказал, что следующая жертва будет убита Чалым Сергеем Сергеевичем,  и он постарается, чтобы об этом узнали все и в том числе правоохранительные органы, то есть – мы. Сергей решил, что будет лучше, если вы разведетесь, и останетесь от всего этого в стороне. Он боялся за вас и таким образом решил вас обезопасить.      

Нина Сергеевна вдруг ахнула и прикрыла рот рукой.      

- Боже мой! Не может быть! Это не укладывается у меня в голове.         

Трухин быстро глянул на нее.      

- Извините. Нина Сергеевна, вы случайно не помните, есть ли у Сергея Сергеевича какие-то родинки, шрамы на теле, какие-нибудь особенные? Ну, не от аппендицита, а…       

 - У Сережи есть шрам на бедре, напоролся на гвоздь в заборе. Такой небольшой, малоприметный шрам, но я почему-то любила его гладить и задевать. Дурная привычка. Сереже это было не приятно, видимо там был задет нерв, и он меня постоянно одергивал.  Послушайте, но они же родные братья. За что же он так ненавидел Сережу? Я не понимаю. Он же знал, как Сереже тяжело было расставаться с нами, зная, что его вины, по отношению ко мне нет.  Как это мерзко!  Извините, - она посмотрела на Трухина, - и что теперь грозит Сереже? Я могу с ним увидеться?      

Трухин сочувственно посмотрел на женщину.         

- Это будет зависеть от того, что нам сейчас принесет сотрудник моей группы.      

- А что он должен принести?         

Дверь открылась и вошла Соня. Поздоровавшись, она вопросительно посмотрела на Трухина.         

- Это бывшая жена Сергея Сергеевича, - пояснил Трухин. – Какие успехи?      

Соня положила ему на стол конверт. Трухин вытряхнул из него несколько фотографий. На них были изображены братья Чалые: первоклассниками, на выпускном вечере, и одна общая с родителями.      

- Больше, совместных не было, - Соня пожала плечами.         

- Да, не густо, - Трухин покачал головой, - и не разберешь: кто есть кто?            

Нина Сергеевна протянула руки к фотографиям.         

- Можно мне посмотреть?          

Она несколько минут разглядывала фотографии, потом сказала:      

- Знаете, я эти фотографии, кроме общей с родителями, ни разу не видела. Странно, да? Но я, безошибочно  могу определить: где на этих фотографиях Костя, а где Сережа.      

- Каким образом? – заинтересованно произнес Трухин.         

- А вот обратите внимание: Сережа везде опрятен, причесан, и взгляд у него сосредоточенный; а у Кости: воротник рубашки всегда расстегнут, волосы взлохмачены и глаза, посмотрите на его глаза - в них же сквозит презрение ко всем окружающим его. Видите?         

Трухин протянул:          

- Да, правильно вы подметили.         

Вошел Борисов и протянул Трухину заключение врача осмотра Чалого, оставшегося в живых. Быстро пробежав глазами все отмеченные врачом особенности, Трухин не увидел маленького, круглого шрама на ноге, зато был шрам на спине.  Взяв лист патологоанатома  и, просмотрев его, он с минуту помолчал, потом, тяжело вздохнув, повернулся к Нине Сергеевне.       

- Извините, но я обязан вам сообщить неприятное известие. Мы предполагаем, что брат вашего бывшего мужа, убил его. Вы должны опознать труп. Кроме вас, это сделать некому.       

Нина Сергеевна побледнела, охнула и потеряла сознание.         

Соня быстро достала из сумочки платочек.         

- Нашатырь есть?            

Трухин с Борисовым растерянно переглянулись.         

- Вроде, должен быть.         

- Где?         

- А черт его знает. Может в столе?  - Борисов полез в стол, где стояла банка кофе, чай и сахар. – Вот, точно, я же говорю, есть, - он протянул Соне пол литровый флакон.       

Соня подозрительно посмотрела на огромную бутылку.      

- Это точно нашатырь?       

Борисов открыл пробку и понюхал. На глазах его выступили слезы, он начал хватать воздух ртом.       

- Говорил же, нашатырь! Так нет - проверь, проверь.  Тут мертвого поднять можно, так по мозгам бьет.       

Когда Нину Сергеевну привели в чувство, и она вспомнила обо всем, то разрыдалась. Еще минут десять всем пришлось ее успокаивать. Наконец, Борисов и Соня, взяв Нину Сергеевну под руки, вышли из кабинета. Трухин остался ждать.       

Он размышлял о человеческой жизни, о судьбе. Как-то незаметно его мысли переключились на Татьяну. На рождество она должна была переехать к нему. Как сложится их совместная жизнь? Каждый из них привык быть хозяином самому себе. А семья требует притирки и подлаживания друг к другу. Трухину отчего-то стало страшно. А если он не сможет сделать ее счастливой? Если снова все закончится провалом?            

Он вздрогнул от телефонного звонка. Сняв трубку, он услышал голос той, о которой думал и переживал. И вдруг, просто оттого, что он слышит ее голос, на душе  у него стало легко и радостно.      

- Получится, обязательно все получится! – мысленно прокричал он сам себе.      

Татьяна предупредила его, что она остается на сутки, заболел подменяющий ее врач. Пожелав ей спокойного дежурства, повеселевший Трухин встал, потянулся и пошел включать чайник.       

Вдруг открылась дверь, и на пороге появился Власов.    Прихрамывая, он прошел к своему столу и бухнулся на стул.      

- Уф, еле-еле дотащился.       

Трухин удивленно посмотрел на него.      

- Ты чего,  сбежал с больницы, что ли? Тебе же сказали – дня через три - четыре выпишут.   

Власов, довольно улыбаясь, кивнул головой.      

- Ага, сбежал. Надоело до смерти. Валяешься на кровати, как бревно. А эти, в белых халатах, шастают то и дело, и все: больной - туда, больной – сюда.         То – на укол, то – на физио процедуры, то – на массаж. «Быстро больной» – передразнил он тоненьким голосом медсестру.  Я сколько раз им объяснял, что я не больной, а раненый – это большая разница. Не понимают.   «Раненые, только во время войны бывают», - снова передразнил он кого-то. – Достали они меня. Все, налечился досыта. У меня от их процедур и палатных разговоров нервный срыв может получиться. А где все? – Он огляделся по сторонам.         

Трухин ехидно улыбнулся.         

- Ты имеешь в виду Бориса, или еще кого-то?          

 Власов заерзал на стуле.       

- Вот чертова нога, не знаешь, как ее пристроить, что б не ныла. Везет, как утопленнику. Почему, как кому-нибудь захочется пострелять, то обязательно норовят в меня попасть?         

Трухин рассмеялся:         

- Вова, не увиливай от вопроса. А насчет пули, так: во-первых  - сам лезешь на амбразуры, а во-вторых - даже пули тебя любят. От твоей неотразимой улыбки, они порой траекторию полета меняют, лишь бы к тебе попасть. Неугомонная ты душа. Лежал бы себе и лечился. Куда твоя Соня денется? Я ее работой по самую макушку загрузил, так, что не до флиртов ей с нашими общими коллегами, если ты этого опасаешься. Скоро придут.      

- А где они?       

- Поехали с женой Чалого на опознание трупа.         

Власов укоризненно посмотрел на шефа.      

- А что, Боря один не мог бы свозить? Вы же знаете, без привычки глядеть на такое не каждый сможет. А Соня, она такая ранимая, нежная.      

Трухин улыбнулся.         

- Вов, по-моему, ты ее плохо разглядел. Она крепкий орешек. Забыл, как она тебя на пол одним приемом уложила? Так что, не делай из нее «кисейную барышню».         

Дверь открылась, и вошли Борисов с Соней, поддерживая под руки, белую как полотно Нину Сергеевну.         

Трухин кинул взгляд на Борисова, тот молча кивнул. Они усадили Нину Сергеевну на стул. Соня, налила в стакан чаю и насыпала туда три полные ложки сахара.       

- Выпейте, вам станет легче.         

Нина Сергеевна послушно взяла стакан и начала пить. Взгляд ее был безжизненным, глаза ввалились, руки дрожали.       

Спустя несколько минут, Трухин пододвинул ей лист бумаги.      

- Подпишите, пожалуйста, протокол опознания. Так надо. Вас сейчас отвезут домой, - он поглядел на Борисова, - договорись с машиной.            

Борисов вышел. Через  несколько минут, вернувшись, помог подняться Чалой, и осторожно повел ее к двери. Когда за ними закрылась дверь, Трухин тяжело вздохнул.         

- Не мыслимо. Убить родного брата?! Да еще и выдать себя за него: это действительно надо не иметь ни - души, ни - сердца.   Как он собирался с этим жить?  На что рассчитывал?  - Он посмотрел на Соню  и Власова, - ну, что, ребята, пообщаемся с монстром в обличие человека?             

Трухин снял трубку и попросил привести на допрос Чалого.       

Соня с Власовым молчали, только перебрасывались красноречивыми взглядами.         

- Володя, - голос Сони был делано - равнодушным, - вас уже выписали? Вам  стало лучше?      

- Да, спасибо, я почти здоров. Заскучал вот без работы и решил вас навестить. – Таким же бесстрастным голосом ответил Власов.      

Трухин, улыбаясь уголками губ, и еле сдерживая смех, наблюдал эту картину.         

- Я рада, - Соня кинула быстрый взгляд на Власова, и снова опустила глаза, - только не перенапрягайте ногу, может начаться воспаление.       

- Нет, нет, я не перенапрягаю. Спасибо за заботу.         

Трухин не выдержал.         

- Ребята, я что-то пропустил? Вы снова перешли на чисто деловые отношения?  От вашей вежливости и дружеской заботы, что-то начинает подташнивать.       

Соня покраснела и опустила голову. Власов, метнул убийственный взгляд на Трухина. Тот рассмеялся.         

- Вов, не убивай взглядом. У меня медовый месяц на носу, дай порадоваться жизни.       

Власов соскочил со стула и охнул, схватившись за ногу.         

- Неужели, правда, Александр Анатольевич? Татьяна Ивановна дала согласие? Вот здорово! Значит, свадьбу справлять будем? Когда?          

- Угомонись, Вова. Без тебя это событие не произойдет, не бойся. Ты забыл, ты же у меня свидетелем на свадьбе собирался быть?      

- А как же моя нога?      

- Как говорят «до свадьбы заживет».       

В дверь постучали. Вошел сержант.      

- Товарищ майор, задержанный Чалый, на допрос доставлен.      

Трухин кивнул.      

- Вводите.         

- Ребята, - он повернулся к Соне и Власову, - будьте настороже. От этого гражданина всего можно ожидать, особенно когда мы раскроем его фальсификацию. Вова, ты сиди и из-за стола ни на шаг. Не лезь на рожон. Приказ понял?         

Власов буркнул:      

- Понял.       

- Соня, - Трухин повернулся к Сойке, - сядьте в тот дальний угол, и ни при каких обстоятельствах, сюда не приближайтесь. Ему терять нечего. Убивать он привык. Для него, это как таракана придавить. Кто знает, что ему в голову может прийти? А может лучше вам пойти погулять? – Но, увидев умоляющий взгляд Сони, кивнул, - ладно, оставайтесь, только ведите себя, как мышка.  Договорились?         

Ввели Чалого. Он глупо улыбался, изображая из себя помешанного. Но, поймав на секунду его взгляд, Трухин увидел в глубине его глаз стальной блеск. Чалый сел на стул и замер, тупо уставившись в одну точку.         

- Хорошо играет, профессионально, - подумал про себя Трухин, - ну, что ж, пора прекращать эту игру.       

- Константин Сергеевич, будем дальше играть или остановимся и сделаем антракт? – Трухин говорил тихим, спокойным голосом. – Актер вы хороший, но спектакль закончился. Зрителей больше нет, остались только критики. Вот мы сейчас и разберем вашу игру, что называется по косточкам. Играли вы хорошо, ничего не скажешь. А вот в финале - оплошали. Вы не учли всего две маленькие мелочи, но вы знаете, часто бывает, что именно от мелочей и зависит жизнь человека. Какой-то маленький, еле заметный шрамик, смог поломать всю вашу игру. Рассчитали-то вы все правильно, различить вас с братом очень трудно. Профессия? Изобразив из себя слегка помешанного всем произошедшим. Вы тут же изображаете амнезию, и считаете, что игра выиграна? Тут мы еще вам помогли, как положено не оформили: не сфотографировали, отпечатки пальцев не сняли. Вот вы и решили этим воспользоваться. Но вас подвела самая малость – эта, так называемая, мелочь. Вы не учли, что вашего брата любила женщина, действительно любила, несмотря на развод и обиды «якобы причиненные ей мужем». Она, как всякая любящая женщина знала все родинки и шрамы на теле мужа досконально. Особенно один шрам, который она любила поглаживать, и это иногда раздражало Сергея. Так вот,  когда она узнала правду о вашем «воскрешении из мертвых», и о вашей роли в их судьбе, она сразу вспомнила об этом шраме. А получил он его,  напоровшись на гвоздь. У вас такого шрама нет,  и быть не может. Зато у вас есть другой шрам, от ранения видимо, которого не было у вашего брата. Такие вот дела Константин Сергеевич. Какой-то маленький шрам от гвоздя, погубил всю вашу мастерски исполненную игру. Нина Сергеевна опознала труп своего бывшего мужа, Сергея Сергеевича Чалого. Вот и весь разбор вашей игры, Константин Сергеевич. Признания вашего брата о совместных преступлениях у нас есть. Плюс, покушение на сотрудника правоохранительных органов, протокол опознания вашего брата – так что доказывать вашу виновность нам уже и не надо. Я доступно все объяснил? Может, еще чистосердечно в каких-нибудь грехах покаетесь? Да, кстати, еще забыл добавить, нам известно и о том, что вы левша, а ваш брат был, как все.  Установить этот факт медикам – дважды два.         

Чалый молчал.       

- Да, это конец, - думал он про себя, - братец и после смерти предал меня. Размазня. Начал ныть в камере, канючить, о том, что на зоне не выдержит. Начал обвинять меня во всем. Я ему просто помог избавиться от ожидавших его страданий. План с перевоплощением в Сергея, конечно, был не плохой. И все бы получилось, если бы не Нинка. Ведь хотел ее  придушить и посмотреть на братца, как он корчится от страданий. Пожалел из-за пацана, племянника. Вот она жалость-то и аукнулась. Жалость должна быть у плебеев, а я не такой. Да я выше их всех, вместе взятых, на голову. Значит, из-за какой-то  родинки или шрама мне нюхать парашу? А как все хорошо было продумано: я изображаю из себя Сергея, у которого поехала крыша. Меня везут в институт психиатрии, на обследование. А уйти с этого института – раз плюнуть. А там – свобода! Там, жизнь, к которой я привык. Дураков и одиноких баб на земле много. И что, теперь из-за какого-то  шрама всего этого не будет? Какой у меня выход? Так, в углу сидит девка. Взять ее в заложники? Нет, не успею добежать, далеко сидит. Этот майор успеет меня пристрелить. А это кто? – Он кинул взгляд в сторону Власова, - щенок, которого я не добил? Он за столом. Только если вцепиться ему в глотку. Умирать, так на пару? Нет, майор с меня глаз не спускает. Рука под столом, а там, кнопка вызова охраны. И что, смириться и встать в «стадо баранов»? Ни за что! Значит, остается один выход. Ну, я к этому был готов. Посмотрим, правду ли говорят про Ад и Рай.         

Он резко соскочил со стула, и бросился к двери. Трухин кинулся следом. Выскочив, Чалый сбил с ног сержанта, стоящего у двери и вырвал из его рук автомат. Второй сопровождающий выстрелил в него. Чалый обернулся и, улыбнувшись, осел на пол. Отовсюду сбегались сотрудники, услышавшие выстрел.       

Чалый смотрел в потолок мертвыми глазами и улыбался. Его улыбка напоминала волчий оскал.      

Трухин, тупо смотрел на него, понимая, что и эту игру Константин Чалый выиграл. Он ушел от него, от правосудия, от возмездия – легко и просто. И содействовал, получается, ему в этом он – Трухин. Это он избавил его от унижений и расплаты за содеянное. Возле уха кто-то громко кричал. Трухин повернулся на этот раздражающий звук. Рядом стоял Скрябин, и что-то орал о превышении пределов допустимой самообороны, о профессиональной безграмотности и непригодности.  Милиционер, застреливший Чалого, растерянно смотрел по сторонам. Трухин развернулся и молча вошел в кабинет, сел на стул. В голове было пусто и звенело. Что-то говорил Власов, суетилась Соня, но Трухин их не слышал.         

- Я же все рассчитал: и Соню посадил как надо, и Власова. Все было под контролем. Чалый сидел безвольный и расслабленный. И вдруг, такой прыжок – прыжок матерого волка. Меня подвел его, якобы расслабленный вид. На самом деле, он был сосредоточен и напряжен. Просчитав все варианты, понял – выход у него только один. Вот этим выходом он и воспользовался. Ну, что ж – это был достойный противник. Надо признать свое поражение. – Он огляделся. Вся его дружная команда: Власов, Сойка, подошедший Борисов – смотрели на него встревоженными глазами.      

Трухин вдруг улыбнулся.         

- Что приуныли, сыщики? А все-таки выиграли мы, а не он! Больше он не причинит горя ни кому. Значит, земля уже не хотела держать его на себе и забрала. Видимо, он переполнил чашу ее терпения. Сколько на его совести загубленных и исковерканных человеческих жизней. Так что, носы не опускать, головы не склонять и держать хвост пистолетом. Приказ ясен?         

Все, разом облегченно вздохнув, сказали:       

- Ясен!            

 

                Эпилог         

 

Седьмого января все впервые собрались не у Борисовых, а в доме Трухина. Маленькая елочка, стоящая на телевизоре, радостно сияла огнями. В доме вкусно пахло пирогами. Мальчишки, притащившие с собой Афиногена, носились по квартире, вылавливая его из-под шкафов и дивана.          

Настя шутливо ворчала на Власова за живой подарок, принесший в дом Борисовых разгром и опустошение продовольственных запасов.         

Борисов шутил, что таким образом Власов нашел себе замену, потому, что теперь редко стал появляться у них. На что Соня покраснела, а Власов довольно рассмеялся.      

- Ребята, я не понял, вы чем-то не довольны? Разве что-то изменилось с моим отсутствием? Беспорядок в доме остался? Остался. Продукты исчезают с тем же постоянством? С тем же. А главное – пацаны довольны. Так что – живите и радуйтесь. Потому, что если еще и я вернусь, то боюсь, нас двоих с Афиногеном, вам уже не потянуть.      

Когда все расселись за столом, Трухин встал, и поднял наполненный бокал.      

- Друзья,    мы с Таней очень рады, что вы пришли на наше торжество. С сегодняшнего дня  мы – одна семья. Пусть пока без штампа в паспорте, но зато с любовью в сердце. Мы рады, что наша семейная жизнь начинается в Рождество Христово, в День рождения человека, который учил добру, любви, терпению и прощению. В жизни много разных непредвиденных препятствий и кочек под ногами, но если рядом с тобой: любимый человек, надежный друг и верный товарищ – ты устоишь. Я поднимаю этот бокал за любовь и дружбу. За наш «святой союз»!               

Власов сострил:         

- Советский Союз распался, зато наш «святой союз» крепнет и расширяется из года в год.       

Все рассмеялись и, пригубив «шампанское» закричали:      

- Горько!               

 

P.S.      

 

Приказом по управлению майору Трухину был вынесен строгий выговор  «за халатное исполнение служебных обязанностей».      

В результате чего, маячившие на горизонте подполковничьи погоны отодвинулись на неопределенный срок.      

Зато, старшему лейтенанту Власову было присвоено досрочно очередное звание – капитан, «за задержание особо опасного преступника».         

Борисов остался без взысканий и наград.         

Соне была написана характеристика, где указывалось о высоком уровне подготовки и знаний. А самое главное, от чего она была на «седьмом небе», это то, что при распределении было рекомендовано направить ее на  работу в Уголовный розыск.