Путешествие в страну И... продолжение

Глава 4. Село Философское (продолжение)

Зачем, действительно, тратить кучу времени на объяснения в любви, когда возможно, минуя словесные преграды, передавать друг другу любовный огонь? Да уж, “язык любви понятен без слов”. Пришла на ум песенка, в которой он признается в самых красочных выражениях ей в любви, а она отвечает:”Опять слова, одни и те же. Снова слова да слова…Твои слова услаждают мой слух, но не трогают мое сердце”. “Пароле, пароле, пароле”. Может быть, она намекала, что у него был более совершенный способ проявить свою любовь, чем  говорить эти самые “слова”? Например, заключить ее в жаркие объятия, о которых говорила Люсенька?

Я посмотрел не нее. Она улыбалась, наверное, чувствуя мои “теоретические” затруднения. “А как же Петр” – спросил я – “разве он не думает, не говорит, не спорит?” “Со мной – нет, да и с другими, наверное, тоже” – без тени сомнения ответила она.

“Так оставьте ненужные споры, я себе уже все доказал, лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал” – раздался за спиной негромкий напев – это был хозяин. “Не судите строго мою красавицу, теоретическая часть – не ее сильная сторона. Зато в практической ей равных нет. Прав я, мой свет?” – и он нежно поцеловал ее в губы.

…Стол был накрыт, гости принялись за еду и напитки. К моему удивлению, никаких “дебатов” не происходило – ели, пили и болтали как и остальная часть нашего населения. О житейских радостях и неурядицах, о тех мелочах, рассказы про которые были для меня всегда нелегким испытанием. Федор что-то втолковывал соседу по столу о своем тракторе, похоже было, что источником его заработка является плата жителей за вспаханные им придомовые территории. И чего он только плел мне насчет Петра Афанасьевича? Школьный учитель что-то выспрашивал у цыгана о его песнях. Цыганка тарахтела с Лейлой о модных нарядах. Мне стало ужасно скучно. Я молчал, не зная, что делать. Кроме меня скучал и молчал еще один человек – Люсенька. Наше отношение к происходящему совпадало, хотя и по разным причинам. Я прибегнул к испытанному в таких случаях средству, понемногу вливая в организм сорокаградусный эликсир, и к концу трапезы почти перестал обращать внимание на окружающих.

Мысли вертелись вокруг “зеленого змия” или, как его еще называют, “огненной воды”. Есть ли в водке тот огонь, который зажигает душу или это простое горение спирта? Скорее всего, нет, если судить по собственным ощущениям, никакого горения внутри меня не наблюдалось. А у других? Другие почему-то к ней не прикасались, даже тракторист. Боятся обидеть хозяина?

Между тем, Петр Афанасьевич провозгласил:”Пора и чайку испить!”. За столом наступило молчание, будто хозяин тактично намекнул гостям, что пора и честь знать. Принялись убирать еду и посуду и ставить чашки и блюдца, принесли чайник и большой самовар, пирожки, печенье, варенье и иные сладости. Припомнилось “предостережение” Федора, стало казаться, что в компании возникло волнение и какое-то напряжение. По крайней мере, Федор вновь обрел свой хмурый облик. Права, все-таки, Люсенька, слова зачастую очень даже вредят – поселившись у тебя в голове, внушают самые нелепые впечатления. Федоровы слова явно с этим справлялись, несмотря на то, что их автор был не единожды мной разоблачен.

Довести наблюдения за чайными приготовлениями до конца все же не удалось, дверь отворилась и в комнату вошла Екатерина Юрьевна. За столом наступило оживление: было видно, что она здесь желанный гость. Мое сердце тоскливо сжалось в предчувствии очередной порции гнева председательницы. Однако, ее внимание в этот раз было приковано к другому: вместе с ней в дом зашел маленький мальчонка. Остановившись у порога, он принялся рассматривать взрослых, как бы пытаясь понять, есть ли среди них кто знакомый. Взгляд его любопытных глаз остановился  на “цыганах”. Через мгновение он оказался рядом с ними, разглядывая их яркие одежды. Мужчина спросил:”Ты откуда такой красивый к нам пришел?” “От мамы” – он ухватился за толстую цепочку на его руке, - “она золотая?”

“Вики, как должен вести себя хороший мальчик?”, - строгим тоном произнесла Екатерина Юрьевна, - “ну-ка, иди ко мне и поздоровайся со всеми как положено”. Тот мигом подбежал к своей маме, взял ее за руку и, обращаясь ко всем сразу, громко затараторил:”Здравствуйте, меня зовут Виктор, мне 5 лет, я люблю свою маму и хожу в садик!”. Через мгновение он вновь оказался рядом с цыганом.

Екатерина Юрьевна, обводя взглядом стол, поприветствовала собравшихся как своих близких знакомых. Я нагнулся, будто бы завязывая шнурок, авось пронесет. Подняв голову, увидел как Петр Афанасьевич наливает чай, глаза председательницы неподвижно застыли на придвинутой к ней чашке. Вновь наступило молчание. “Я тоже буду чай!” – заявил Вики, пытаясь залезть к маме на  колени. “Чай ты пил дома, здесь я тебе его пить не разрешаю, будешь послушным, мой золотой?” – она поцеловала и погладила его по голове, достала из пакета бутылочку с соком и протянула сыну. “Но я не хочу сок, я хочу чай!” - запротестовал мальчик и протянул свои ручонки к ее чашке“. “Вики, послушай меня, пожалуйста”, - лицо ее стало грозным,-“здесь тебе чай пить нельзя, он только для взрослых. А если будешь капризничать, я отведу тебя в дальнюю комнату и закрою одного, ты меня хорошо понял?” Мальчонка заревел, слезы ручьем потекли по щекам:”Я не Вики, а Виктор, и я взрослый!” – запричитал он, обращаясь уже ко всем. Екатерина Юрьевна развела руками, не зная как его успокоить.

Алкоголь, принятый мной, стал вступать в свои права. Мне стало жалко маленького человечка: подойдя к нему и присев на корточки, я вытер теплые слезы со щек и спросил:”Хочешь, пойдем искать привидения?”. “Ты не обманываешь?” – его глаза еще блестели слезинками, но уже выдавали сильный интерес. “Ты что! Нет, конечно, на улице темно, они как раз вылетают из леса”. “Пойдем тогда быстрее!” – ребенок схватил меня за руку и потащил к выходу. Я бросил быстрый взгляд на его маму – впервые ее лицо было доброжелательным. Выходя на улицу, я ощутил, как компания вновь ожила.

Прохладный и ароматный лесной воздух, свет луны и звезд, пробивающийся сквозь кроны высоких сосен, окружившая темнота принесли облегчение – только здесь я почувствовал, как тяготила меня эта компания. Предстоящее путешествие по незнакомым владениям обещало быть увлекательным. Мальчик отнесся к нему очень серьезно:”А если приведения нападут на нас?” -  “Тогда мы должны будем с ними сражаться.” “Но ведь я же еще маленький!” “Ты будешь драться с маленькими привидениями, а я с большими”. “Ты меня защитишь?” – “Да. Садись ко мне на плечи”. Он крепко обнял мое лицо и поцеловал в губы…

Усадьба была большая, и с нами произошло много приключений. Через час, довольные и уставшие, мы вернулись обратно.

Картина резко изменилась. На столе появились бутылки с разнообразным спиртным, фрукты. Гости, с рюмками и бокалами, расселись вокруг импровизированной площадки, в центре которой в залихватском танце кружилась пара – цыган и Екатерина Юрьевна – под пение цыганки. Та исполняла испанскую песню, периодически выкрикивая:”Рангач!” Партнер то крепко прижимал женщину к себе, пожирая ее страстными очами, то, будто отпуская ее на волю, бешено кружил, удерживая за одну ладонь. “Какая она красивая!” – восхищенно прошептал Вики, - “я ее люблю больше всех на свете!”.

На меня же стала наступать грусть. В тех немногих танцах, где мне довелось быть “партнером”, я полностью насладился тем, что в обиходе называют комплексом неполноценности – пылая от стыда за свое неумение попадать в такт музыке и обращаться с дамой, каждый раз давал себе слово, что этот танец будет последним. Вот и сейчас что-то больно кольнуло. “И зачем я сюда пришел?” – задал себе свой сакраментальный вопрос.

“Рангач!” – вскрикнула певица, и танец прекратился. Публика захлопала в ладоши. Цыган нехотя разжал объятия, и Екатерина Юрьевна, веселая и разрумянившаяся, подошла к столу. Налив себе рюмку виски, она произнесла тост:”За нашу команду! За наши будущие свершения!”. И одним махом ее выпила. Я поднялся и налил себе в стакан виски. Вот она – “команда”, о которой рассказывал Федор. Похоже, он и сам уже влился в нее – сидел, одной рукой обняв Лейлу, другой держа бокал. На покрытом крупными каплями пота лице – блаженство и умиротворенность. Таких показывают в кино в роли русских купцов, в кабаках – с водкой, блинами и самоваром. А где же его пресловутый “чай”? Я осмотрел стол – все чашки были пусты. Ну, и зачем он меня тогда пугал? Что тут особенного происходит? Обычная пьянка, тем более в своей “команде”. Я махом опрокинул в себя содержимое стакана, поднялся, чтобы выйти наружу и там закурить. По пути произошла забавная сцена: Екатерина Юрьевна поглощала квашеную капусту с тарелки, которую держал перед ней цыган и шутила:”Вот так угощение – и на стол подать не стыдно и гостям отдать не жалко!” Команда дружно смеялась.

У самой двери стоял Вики с чашкой чая. Он победно улыбался, наверное, потому, что с ней чувствовал себя взрослым. Я быстро выхватил чашку из его рук и выпил ее содержимое, надеясь, что это пройдет незамеченным.  Произошедшее, увы, не укрылось от внимания матери. Оттолкнув опешившего цыгана, она подбежала к нам. “Я же просила тебя не это трогать!” - в отчаянии воскликнула она, и, обернувшись ко мне:”А вы!.. Ну почему вы не усмотрели за ребенком?! Как вы могли его оставить?!” “Вики, мальчик мой, скажи: ты пил из этой чашки?!” – она стояла на перед ним коленях, жадно всматриваясь в его лицо. “Мамочка, не переживай, всего один глоточек!”, - мальчик пытался ее успокоить, обняв за голову. “О боже, что теперь делать?”, - простонала она, резко поднявшись на ноги. Подошедший Петр Афанасьевич мягко обнял ее за плечи:”Не переживай, Катюша. Ничего страшного не произошло. Только ты сразу клади его спать, поняла? И все, давай успокаивайся.” Она посмотрела ему в глаза:”Точно?” - “Ты же меня знаешь, все будет хорошо.” И он легонько подтолкнул ее к сыну.

Идти спать Вики никак не хотелось. Он вырывался, плакал, кричал. Не видя ни в ком поддержки, он протянул свои ручонки ко мне, как к спасительному кругу. “Пойдем, я расскажу тебе сказку о привидениях”, – я взял его, сразу же притишхего, на руки и пошел в ближайшую комнату. “Ну ее, к лешему, эту команду с ее “чаем”! Закрыв двери, мы очутились в темной комнате, и плюхнулись на кровать. На середине сказки мальчик уже мирно спал у меня на плече. Я также стал проваливаться в  темные объятия морфея, как вдруг ощутил теплую детскую ручонку, гладившую мои волосы, лицо. Шепот:”А правда, ты – мой папа? Мне мама говорила, что однажды он к нам придет и вот так ляжет со мной и будет рассказывать мне сказки”. Сон вмиг исчез, я покрылся испариной. “Вики, мой хороший, я не твой папа, но ты не волнуйся, он к тебе обязательно придет!” – “Зачем ты меня обманываешь? Ты ведь брал меня на руки, обнимал, целовал меня! Зачем ты это делал?!” Он плакал навзрыд.

Дверь распахнулась, и к нам влетела Екатерина Юрьевна. “Ну что с вами опять не так!?” – она присела рядом с кроватью, из-за неплотно прикрытой двери было видно ее огорченное лицо. “Вы что – испугали ребенка своими сказками? Идите же, я с ним сама лягу.” Она устроилась рядом с ребенком, а я поднялся, чтобы уйти. “Подожди!” – вдруг промолвил мальчонка – “наклонись ко мне!”. А когда я это сделал, он крепко обнял меня и ее, горячо зашептал:”Я не хочу, чтобы уходил мой папа! Мамочка, ты слышишь?!” Мы замерли. “Он никуда не уйдет, он будет теперь с нами” – она обняла нас и гладила наши волосы – “правда, папа?” Я ничего не мог отвечать – мои слезы текли ей на грудь, я не чувствовал себя, только их – матери и ребенка - тепло. “Ты меня любишь?” – вдруг спросил Вики. “Да” – “А мою маму?” – “Да”.  “Ты никуда не уйдешь?” – “Нет”. Он глубоко вздохнул и уснул.

Я остался склоненным, голова на ее груди, ее пальцы в моих волосах. Силы покинули меня и сознание отключилось.

Свет. В проеме двери мужская фигура. Наклоняется надо мной, берет меня под руки и уводит. Тело не слушается. Он сажает меня на диван и что-то говорит про Нее.  Голова не слушается. Кто он? Что он говорит? Зачем он говорит про Нее?..

Темнота. Ничего не видно. Я рядом с Ней, но Ее не вижу. Где я? А, может быть, я умер?..

Тусклый свет, я один в большом чужом доме. Где Она, где все?..

... Я подхожу к дому. У входа стоит Она и рядом с Ней – Он. Я становлюсь на колени и целую его в лоб, поднимаюсь и смотрю Ей в глаза. “Это было правдой?” – “Да”… Кто спросил и кто ответил?..

Яркий свет. Я поднимаюсь с постели. Выхожу в большой зал. Там сидят, пьют кофе. Все. Кроме Них. Были ли Они? Голова моя кружится, смотреть на яркое тяжело – идут радужные круги. Подходит Федор, спрашивает как я, пил ли я чай. “Да, пил, ну и что?” – “Теперь следи за собой.” Он странно усмехается:”Сам-то паук не пил”.

… Петр Афанасьевич рядом с Ней. Что-то ей говорит, она кивает головой. Смотрят на меня. Отходят друг от друга. Что со мной происходит? Может быть, мне все это снится?

“Я должна уйти. Ты придешь?” - “Да”. “Обещаешь?” – “Да”.

…Он подходит ко мне, улыбаясь, рассказывает про Нее. Его слова лопаются как мыльные пузыри, не проникая в мою душу. Вязкие холодные капли от пузырей стекают по моему лицу, я вытираю их ладонью.

Я на кухне. Беру заварной чайник, несу его в гостиную, лью из него темную жидкость ему в кофе. Все уставились на меня, замолчали.

Он, так же улыбаясь, входит, делает глоточек из своей чашки. Улыбка исчезает. Лицо искажает злобная гримаса. Медленно обводит всех глазами, встречаясь с моими. Я улыбаюсь ему.

Он судорожно допивает свой кофе, бежит на кухню, приносит оттуда две чашка чая – одну мне и одну себе. Мы чокаемся и махом опрокидываем их содержимое себе в горло.

В голове быстро проясняется, кровь ускоряет течение, сердце бьется быстрее.

…Петр Афанасьевич замер в кресле, закрыв глаза, будто уснул. Все по-прежнему молчат. Внезапно их открывает, и я замечаю, что лицо его изменилось – прежнее доброе и ласковое выражение исчезло, оно стало серьезным и сосредоточенным, в глазах то загораются, то гаснут большие и маленькие огоньки.

“Ну что же, друзья” – начинает он, - “пора нам познакомиться с Русланом. За столь короткое время пребывания в нашем селе, он уже многое успел”, - некоторое время молчит, будто обдумывает продолжение, - “может быть, наш гость дополнит наши представления о мире?” – смотрит вопросительно на меня. Присутствующие задвигались, зашумели, стали просить, чтобы я рассказал им – какое учение я представляю. Раньше я бы смутился от таких вопросов и ответил бы, что никакого. Но сейчас их словесная оболочка не имела значения – я хорошо чувствовал идущий от них и от себя огонь.