История Одного Андрогина. 27 Глава

XXVII Глава

Очнувшись в больнице рано утром, Ева почувствовала жуткую головную боль. Пытаясь найти очаг боли, щупая своими пальцами сквозь бинт, Ева переживала, что у нее может быть разбита голова. Запах медицинских препаратов лишь усугублял ее тревожное чувство.

Как оказалось, травма была не настолько серьезной, как того могла ожидать Ева. Место, где она получила по голове, лишь напухло и имело небольшую рану. Никакого рассечения у Евы не оказалось и медики даже не прикоснулись к иголке с ниткой. Когда Ева узнала это, она почувствовала себя немного легче. Доктор настоял на том, чтобы она полежала здесь до следующего дня, чтобы прошла головная боль и медики сняли повязку.

Пока она отбывала кратковременное лечение в больнице, Еву навестила Астрид, как всегда поддержавшая ее, и Малколм, который лишь усугубил головную боль Евы. Почему, Ева рассказывала Астрид у нее дома, после выписки:
- Представляешь, приходит ко мне Малколм и говорит про какой-то контракт! Я вообще не понимаю. Лежу в больничной койке, даже думать больно. А он мне вместо сочувствия контракт какой-то пытается всунуть. Меня это взбесило. – сидя в белой обтягивающей майке на кровати Астрид с недоумевающим лицом.

Она поджала ноги под себя и хрустела желто-розовой морковкой. На голове ее было видно йодное пятно. Астрид что-то искала в своем шкафу и параллельно поддерживала беседу с Евой.
- По-моему, он начал переживать за тебя. – сказала Астрид.
- Я тоже так подумала. После той тупой передачи он словно хвост поджал. – продолжая грызть морковку говорила Ева.
- Не подписывай. Ты же не хочешь? Я верно поняла?
- Не то чтобы не хочу, Астрид. Просто он не достаточно официальный, профессиональный… Это же не контракт с модельным агентством, без которого я не смогла бы там работать. Тем более, даже если я буду обязана работать на него, по контракту, я буду привязана к нему. Я не собираюсь стоять на месте! Я хочу в Париж!
- Тебе виднее.
- Вот именно. Я знаю, что я делаю. А вот Малколм, как мне кажется, немного потерялся в своих мыслях. Про каких-то транссексуалов мне рассказывал в больнице.
- Каких транссексуалов?
- Обычных. Он хочет их снимать вместе со мной. Теперь то, он может нанять кого угодно. Только вот мне не нравится эта затея.
- Почему?

Ева, прожевав большой кусок морковки, сказала после нескольких секунд:
- Слушай, 300 лет уже не ела такой вкусной морковки! Есть еще?
Астрид посмотрела на нее и улыбнулась.

С первыми оттепелями марта Еву ожидала вторая концептуальная фотосессия с Малколмом. Тот, как и обещал, притащил на фотосессию нескольких транссексуалов, что не понравилось Еве. Еще до этого он успел надоесть Еве со своим контрактом раз 500. Теперь он испытывал ее нервы в объективе фотокамеры.

Ева уважала Малколма как творца и личность вдохновляющую. Она ценила его за мастерство. Ведь именно благодаря этому имя «Ева Адамс» не стихало второй месяц подряд. Но также Ева понимала, что и без нее Малколм бы пропал. Ей чертовски не хотелось стоять рядом в кадре с «недоделанными гермафродитами», к которым она испытывала отвращение и некое презрение.

Все они были любезны и дружелюбны с Евой, которая смотрела на них свысока. Но также они чувствовали себя ниже плинтуса, особенно после того, как новоиспеченная звезда Великобритании дала всем понять, кто главный в кадре, и к кому нельзя приближаться ближе, чем на один метр.

Ева молчала. Относительно молчала ради себя и искусства Маринелли. Но все это продолжалось до тех пор, пока она не узнала, что этот сумасшедший уготовил на потом.

С каждым снимком эта группка становилась все более интимной, и становилась похожей на извращенное групповое порно. Количество одежды на телах фотомоделей уменьшалось. Ева постоянно была в центре внимания объектива фотокамеры. Когда Малколм сказал всем оголить свою линию бикини, Ева не выдержала и сказала:
- Что? Ты совсем страх потерял?
- Тихо-тихо! Успокойся, Ева! – говорил Малколм.

Остальные стали раздеваться молча и пытались не встревать в конфликт художника и музы. Эти «недоделанные гермафродиты» оказались покорными шимейлами, работавшими здесь за 200 фунтов стерлингов. Лишь Ева, поставив руки в боки, активно выражала свое недовольство и пыталась навязать Малколму свои условия.
- Мало ли этих ублюдков привел, так ты еще хочешь снять меня без трусов?! – говорила она в ярости.
- Успокойся, Ева!
- Это ты успокойся и послушай меня! Быстро одел этих засранцев с мужскими членами, и чтобы через три минуты я не видела здесь ни одной женской сиськи! Ты меня понял?
- Они делают свою работу. – пытался держаться Малколм.
- Значит, они знают свою работу? Они знают, что ты здесь собираешься фотографировать? Почему я узнаю все в процессе? Это не моя работа? Да? Тогда почему я должна фотографироваться с этими псевдо гермафродитами!
- Но, Ева! Такова задумка. Понимаешь? Пожалуйста, всего лишь несколько снимков.

Малколм сложил ладошки вместе и сделал умоляющий вид. Но в Еве была буря эмоций. Ее ничто не могло разжалить в этот момент. Она глянула на голых транссексуалов и сказала:
- Пошел ты! – устремившись к выходу.

Ева решила, что лучше ничего, чем «такое». Положив свою ладонь на дверную ручку, она важным взглядом глянула на растерянного Малколма и сказала:
- Всего доброго!
- Послушай, Ева! – пытался остановить ее Малколм, задержав ее внимание на своих словах, - Да, я должен был посвятить тебя в курс дела! Извини! Но я был не уверен на счет полной концепции, которую додумал лишь сегодня. Поэтому я решил…
- Или ты меняешь ее прямо сейчас, или я ухожу!
- Что?
- Что слышал. То, что для тебя дороже, то и выбирай! Я с этими голыми ублюдками фотографироваться не собираюсь!
- Тебя не устраивает то, что они голые? Или то, что они такие же как и ты?
- Заткнись! Что ты в этом понимаешь? Ты не знаешь, каково оно полжизни думать, что ты мальчик, а затем ты видишь, как твой член сохнет как огурец под Солнцем, а грудь превращается в женскую. Когда ты не знаешь кто ты. Как себя называть: им или ею. Те уроды, которых ты привел – они подделки, жертвы общества и гендерных стереотипов. Они стали таковыми по собственной воле. Поэтому, они фальшивки. А мне нет равных. Я – настоящий гермафродит! Я идеал бесполости! И всегда им буду! Идеалом, который ты не посмеешь раздеть до конца! Теперь ты сделал выбор?
- Ева, не заставляй меня делать выбор! – ошеломленный, говорил Малколм.
- Значит, я сделала его за тебя. Всего доброго!

Ева хлопнула дверью.

Она вдруг стала ощущать, что не может больше выносить общества Малколма. Несомненно, ей нравились его идеи, убеждения. Но гордость не давала ей преступить собственные принципы. Она понимала, что уходит от своего единственного имеющегося шанса в большой белый мир. Но это не расстраивало ее больше, чем позировать без трусов.

У Евы снова началась депрессия. Она осознавала все реалии жизни. Астрид должна была уехать этим летом навсегда. А сама Ева беспомощна. Она не хотела оставаться без Астрид, порой даже виня ее за то, что она «бросает» ее на произвол судьбы. На месяц Ева выбилась из собственной колеи, пока не заметила новую выставку Маринелли.

Очередной раз она гуляла по улицам наедине с собственными мыслями и совершенно случайно натолкнулась на витрину. В ней она увидела фотоснимки, а поблизости Малколма, который не выглядел счастливым.

Помещение было пустым, будто холодным. Как оказалось, сегодня был последний день фотовыставки Маринелли, которую по сравнению с предыдущей попросту проигнорировали все.

Напрашивался вопрос: «А где же Ева Адамс? То таинственное существо неопределенного пола?». Никому не были интересны банальные транссексуалы.

Местные газеты стали разворачивать интригу вокруг данного вопроса. Назвав выставку Маринелли провалом, пресса признала значение Евы Адамс в работах Маринелли. Без них они ничего не стоили. И Ева, прочитав все это, лишь усмехнулась. Она знала, что Малколм не выдержит и приползет к ней на коленях. Со дня на день. И это свершилось.

Малколм явился к Еве и признал все свои ошибки. Он сказал, что потерял ориентацию в искусстве. Теперь он снова готов следовать за музой. Он влез в долги, в этом плане он также имел талант. Ева была его воздухом. И она решила не перекрывать ему кислород и помочь, взяв с него обещание, что следующую фотовыставку Малколм посвятит исключительно Еве Адамс. Ее естеству. И Ева знала, что запрашивает. Следующая выставка произвела фурор.

Она прошла в конце июня, практически через полгода после первой фотовыставки Евы. Перед самым отъездом Астрид в Норвегию. Странно. Но теперь это нисколько не волновало Еву. В ней словно включился какой-то другой режим. Это было что-то знакомое. Что-то, что возникает при повышенном внимании к своей персоне. Ей стали поступать различные предложения фотосессий от местных глянцев и не только. Слава посыпалась на нее градом.

Однажды, на волне тщеславия и денег в кармане, Ева заявила Астрид, что больше не нуждается в ее крыше над головой, и она переезжает. Астрид радовал данный факт. Она понимала, что ее лучшая подруга не простынет без нее. Но она волновалась насчет внутреннего состояния Евы. За последнее время она очень изменилась. Она стала вести себя сама по себе. Будто диалоги ведет лишь сама с собой. Больше ни с кем. Астрид уезжает в Норвегию через несколько дней, они больше не увидятся с Евой. А Ева даже попрощаться нормально не соизволит, ибо дела у нее, слава, что-то главнее, чем отъезд подруги.

Астрид заметила, как Ева вовсе отдалилась от нее. Это выходило за края их бокала наполненного дружбой. Астрид было больно покидать ее, и сама мысль о том, что им нужно прощаться навсегда, разбивало ее сердце. Еве же было до лампочки, настолько она увлеклась собой.

Малколм также замечал подобное за Евой. Он понимал, что скоро лишится ее. Еву буквально рвали на куски, так хотели ее презентовать в своих фирмах, корпорациях и прочих учреждениях. Малколм вылизал из шкуры дабы хоть как-то остаться на пике: искал спонсоров, моделей, пел всю ту же песню о контракте с Евой. Но последнее было утопией, что он и сам уже отлично понимал.

Ева в свою очередь, стала ходить на светские тусовки, так как некоторые ее там уже знали, а некоторые даже приглашали и видели в Еве своего желанного гостя. Интервью стали у нее вместо ужина. Телестудии забирали все больше личного времени. Евы Адамс стало много в средствах массовой информации, и не только Лондона или Великобритании. О ней стали говорить и на континентальной Европе.

Даже не сказав «спасибо», Ева молча перебралась из квартиры Астрид в собственную просторную квартиру. Ей было не интересно разговаривать с людьми. Более интересным ей казалось закрываться в ванной комнате, позируя перед зеркалом часами, а затем – часами перед объективами фотокамер. И однажды, зайдя к Астрид последний раз, дабы забрать последние из своих вещей, Астрид не смогла сдержать свой поток мыслей. Она не смогла упустить возможность поговорить с Евой. Поговорить так, как они разговаривали друг с другом раньше, когда-то давно, еще до всего этого. Она понимала, что это, скорей всего, ее последний шанс вывести Еву на откровенный разговор.
 - Может быть, скажешь мне что-нибудь? – говорила Астрид, наблюдая за молчаливой Евой, рыскавшей по комнате.
- В смысле? – отвечала Ева, вовсе без внимания на Астрид.
- Ева, у меня завтра самолет! Я улетаю! Навсегда! Ты даже слова не молвишь на прощание? Это наш с тобой последний день! Что с тобой? – пыталась добиться искренности Астрид.
- Ах, да. Я рада за тебя. – сказала Ева.

Она продолжала молча собирать вещи. Астрид не могла спокойно воспринимать все это. Она не могла понять безразличия Евы. Лицо Астрид становилось все более болезненным и холеричным.
- Рада? Ева, ты о чем? Ты, наверное, не слышишь. Я – У-Е-З-Ж-А-Ю! Завтра! Разве тебя не беспокоит это? – доносила, как могла, данную информацию Астрид.

Ева подняла голову и сказала:
- Слушай. Если ты думаешь, что я обижаюсь, то не беспокойся об этом. Все в порядке.
- Нет, не в порядке, Ева! Ты не в порядке!
- Что ты имеешь ввиду?
- Посмотри, кем ты стала! Тебя ничего не волнует! – позже Астрид добавила, - Кроме тебя!

Ева задержала свой взгляд на лице Астрид, после чего выровнялась и перестала суетиться. Она сказала с актерской выразительностью:
- Что?

Ева услышала от Астрид то, чего та долго не могла ей сказать. Астрид держала мысли при себе ради дружбы. Но теперь она понимала, что молчание ни к чему не приведет. Она должна сказать Еве всю правду. И сейчас ее лицо было как никогда серьезным. Из ее уст прозвучали не менее серьезные слова:
- Я давно хотела тебе сказать Ева, но не осмеливалась. Я не хотела обижать тебя, но теперь я вижу, что должна сказать тебе это. Ева, ты бессердечная тварь! Ты стерва! У тебя вместо крови по жилам течет наркотик нарцисса. Ты – Нарцисс! Ты думаешь только о том, как захватить мир своей замечательностью. Своей бесполой красотой. Как ты еще это называешь? На чужие чувства тебе наплевать!
- Ты действительно так думаешь? – со все большей концентрацией во взгляде говорила Ева.

Астрид чувствовала себя жутко неловко. Но она понимала, что должна высказать Еве всю правду. Ибо никто, кроме нее, этого не скажет. И набравшись смелости, терпения в груди, Астрид продолжила:
- Да. Я так думаю. Разве не ты подошла ко мне, дабы познакомиться? Разве не ты рассказывала мне, и только мне, все свои секреты? Я привела тебя в первый в твоей жизни ночной клуб. Пусть это был готический бар. Я всегда и во всем тебя поддерживала, и ты всегда могла на меня положиться. Я никогда тебя не подставляла. Мы были лучшими друзьями в мире, и даже больше! Теперь посмотри на себя по внимательнее. В кого ты превратилась? Ты стала патологическим эгоистом, зацикленным на собственном успехе, который должен быть лучше, чем успех твоей матери, чтобы ты не чувствовал себя дерьмом…
- Заткнись! – взорвалась Ева.

Ее глаза мгновенно стали мокреть. Астрид так же не сдержала эмоций и пустила слезу. Обе они пытались выглядеть спокойными. Но внутри у них были антициклоны.
- Ты ничего не знаешь! И меня не знаешь! Совершенно! – усиливалась истерика Евы.
- И даже то, что ты рассказывала?
- Это ничего! Это всего лишь пыль на твоих глазах, по сравнению с тем, что у меня в душе творится! Ты хочешь, чтобы я тебе сказала что-то? Так я сейчас скажу!

Еву переполняли эмоции. Она стала активно жестикулировать, и не сбавляла громкости своих речей:
- Проваливай! Катись в свою Норвегию! Я больше не желаю тебя видеть! Это твое отношение ко мне! Вы все отвергаете меня! И всегда так было! А мне многого не надо. Мне нужно лишь, чтобы меня признали. Как личность. Как человека, живого, существующего.
- Тогда зачем тебе все это? Тебя зовут не Ева! Тебя зовут Натаниэль!
- Нет. Натаниэль – пустое место. Это никому не известный ребенок, без конкретной даты рождения, без прописки, без родителей. Он не имеет ничего. Его не существует! Он не достоин всякого внимания! Он мертв! Он никто!
- И его мать, тоже никто?

Астрид знала, на что надавить. И данные слова задели Натаниэля в бесполом теле ее собеседника.
- Не смей так говорить о моей матери!
- Тогда, почему ты не можешь рассказать о ней всем? Скажи: Синди Уолкотт – моя мать! Разве это так сложно?
- Я жалею, что рассказала тебе эту тайну!

Эмоции покрыли здравый разум Евы. Ей все больше хотелось вставить словесный нож в спину своей лучшей подруги. Человека, которого, скорей всего, больше никогда не увидит. Ни в ней, ни в ком-либо другом. Но она сказала:
- Уезжай в свою Норвегию и не возвращайся! Пусть твоя мамочка любит тебя и лелеет!

Астрид набралась смелости подойти к Еве ближе, дабы взглянуть в ее бесстыдные черные глаза. И увидев в них презрение, она не смогла сдержать желания дать пощечину.

Ева почувствовала себя униженной. Она вовсе провалилась в мысленную бездну после данного жеста Астрид. Она молча пустила слезу. Астрид поняла, что это конец.
- Ты обвиняешь меня в том, что у меня есть мать? – произнесла она с комом в горле.

Ева, держась за щеку, не поднимала глаз. Между ней и Астрид сохранялась метровая дистанция. Никто из них не шевельнулся с места и не произнес ни слова, пока Ева не взяла пакет, и так же, не смотря на Астрид, покинула ее квартиру. Молча. Так же молча Астрид провожала ее взглядом. Закрыв свое лицо ладонями, она стала громко рыдать.

Следующий день был последним днем Астрид в Лондоне. Она не знала, вернется ли когда-нибудь, и хочется ли ей этого. Она перевелась на дистанционное обучение, теперь она могла быть с матерью.

Ей самой хотелось нянчить своего почти годовалого братика, которого скоро увидит. Она хотела быть в семье, быть частью семьи, внутри семьи. И единственное, что разрывало ее сердце на куски, была Ева. Эгоистичная, самодостаточная, презирающая всякие семейные ценности Ева, с которой она не могла не попрощаться. Астрид безумно хотела, чтобы, все-таки, они расстались с Евой друзьями и не держали друг на друга обид. Зная новый адрес Евы, она решила заехать к ней по дороге в аэропорт. У нее было мало времени и мало обиды. У нее были лишь благие намерения. И с таковыми она позвонила в дверной звонок квартиры Евы.

Ева была опустошенной. Она чувствовала себя куском дерьма на простывшей дороге. Почти пустая бутылка коньяка стояла с обреченной грустью на журнальном столе, заваленном разным хламом, вроде газет, журналов и окурков. Много окурков. В пепельнице и за ее пределами. Ева курила третью пачку. Она не спала всю ночь после ссоры с Астрид. Теперь ее лицо было безжизненным, усталым, неумытым и потрепанным алкоголем, никотином и депрессией.

Услышав звонок в дверь, она не стала тут же подниматься с дивана. Она вовсе проигнорировала данный факт. Струсив пепел на журналы, она снова, с тем же флегматичным видом затянулась сигаретой, смотря куда-то в пустоту.

Снова звонок. Второй, третий. Еве все равно. Кто там. Для чего. Она наедине с собой. Лишь через пару минут она услышала знакомый голос по ту сторону двери:
- Ева, открой! Я знаю, что ты дома.

Но Ева была неподвижной. Лишь сигаретный дым подавал признаки жизни.
- Послушай, Ева. Я знаю, что тебе больно. Прости. Дай мне шанс сказать тебе хоть слово. Открой дверь. – пыталась достучаться Астрид.

Ева понимала, что Астрид улетает. Сейчас последняя возможность сказать друг другу что-то. Но она не хотела говорить, и не хотела слушать.
- Ева, я должна сказать тебе кое-что важное! Выслушай меня! Открой мне дверь! Я хочу, чтобы ты меня простила, ведь я тебя простила! Ну же, открой! Это касается только нас с тобой…

Астрид услышала музыку по ту сторону двери. Ева не пожелала ее слушать, включив магнитофон, стоявший рядом. Это был старый знакомый мотив: David Bowie – «Fame».
- Черт, Ева. Открой! – со всей силы забарабанила Астрид по двери.

Но бесполезно. Ева слушала музыку и курила сигарету. Она опрокинула голову назад, на спинку дивана, и расслабленно закрыла глаза.

Астрид опаздывала на самолет. Она не могла выломать дверь или вытащить Еву из квартиры. Она терзалась и была обреченной. Достав праздничную коробку из кармана, она оставила ее у двери и еще долго смотрела на нее, не в силах покинуть данное место.
- Надеюсь, у тебя все будет отлично, Ева. – произнесла она с шепотом в голосе и с трепетом в душе, осиливая себя покинуть Лондон навсегда.

Ева так и просидела целый день, даже не выглянув за пределы квартиры. Под вечер она допила бутылку коньяка и уснула намертво.

Проснувшись на следующий день, Ева сразу же почувствовала невыносимую головную боль. Она выпила несколько таблеток аспирина и решила принять душ, дабы освежиться.

Она чувствовала себя разбитой. Она с силой приняла душ, и для нее стало облегчением выключить кран и снова одеться. Она решила, что нужно выйти из этой прокуренной и насквозь пропитанной алкогольными запахами квартиры, и пойти погулять, подышать свежим воздухом. Ей давило в висках от этих стен вокруг нее. Она чувствовала, что ей нужно позавтракать как следует. Пойти в кафе. Печальный вид пустой бутылки и окурков еще больше содвигал ее на это.

Надев огромные солнцезащитные очки, чтобы не красить глаза и скрыть свою синюшность, Ева вышла из квартиры и увидела какой-то предмет под своими ногами. Осмотревшись по сторонам, она наклонилась к подарочной коробочке и взяла ее в руки. Чуть поразмыслив, она стала вспоминать, как вчера к ней стучалась Астрид. Возможно, это она оставила у нее под дверью.

Растрепав коробку, Ева увидела ее содержимое. В ней хранился браслет, на котором было написано: «Я тебя люблю». Это нечто застопорило Еву. Ей было сложно думать. И положив этот браслет в карман своих коротких бежевых шортов, она решила не останавливаться, отложив мысли на потом. Ей хотелось на пространство. Ей хотелось есть.

Ева не желала думать об Астрид. Это слишком напрягало ее. Но подобные мысли произвольно лезли в ее голову. Особенно ее охватило чувство дежавю, когда она, погруженная сама в себя, случайно наткнулась на то самое кафе, в котором Астрид похмеляла Еву после ее первой пьянки в Пещере. Ева долго думала, заходить в это кафе или пойти в другое. Но ее живот так бурчал, что у Евы не было иного выхода, как пойти в то самое кафе.

Она старалась не думать и не обращать ни на что внимания. Единственной целью для нее было: выпасть на стул и заказать какой-нибудь бодрящий салат с пивом. Пока официант оформлял заказ, Ева оперлась своим лбом себе в ладонь, чтобы минимизировать боль в голове, и опустила взгляд сквозь солнцезащитные очки.

Какой-то парень, видимо услышав знакомый голос, повернулся, будучи за стойкой, и глянул на Еву, которая не проявляла активных признаков жизни. Ее огромная оправа очков была так же отдаляющая, как и сама Ева. Держа полулитровый стакан молочного коктейля в руке, он решил подойти к столику Евы с приветственными словами.
- Можно? – спросил он.
- Как хочешь. – без эмоций сказала Ева, поначалу не подняв свою голову.

Ей было абсолютно все равно, кто там и с чем пришел. Худощавый брюнет уселся на стул в надежде, что Ева взглянет на него и узнает. Но даже когда она соизволила уделить ему несколько секунд своего внимания, она никак не показала, что знает напротив сидящего человека. Она лишь сделала глоток пива, как только официант поднес заказ, и продолжила находиться на своей волне.
- Ты не узнаешь меня? – удивленно с заинтересованным взглядом говорил парень.

Он не знал, смотрит ли на него Ева сквозь эти чернющие, здоровенные очки. Но ему казалось, что она вовсе безразлична. Не только по отношению к нему, а и ко всему здесь происходящему.
- Нет. – холодным тоном ответила Ева и сделала глоток пива.

Парень, наблюдая всю эту картину, сказал:
- Разве тебе можно пить пиво?
- Черт! Та кто ты такой, твою мать? – с яростью сказала Ева и сняла свои очки, чтобы лучше взглянуть на этого наглеца.
- Выглядишь неважно. – сказал тот, чуть передернувшись.

Он смотрел на Еву и будто спрашивал: «Неужели ты не узнаешь меня?». И сидя так, он все больше понимал взгляд Евы, который выражал усталость, безразличие и недовольство данной ситуацией. Решив не томить душу ни себе, ни Еве, он сказал:
- Я Сэм! Разве ты меня не помнишь? – стараясь сделать доброжелательную улыбку.

Это был тот самый Сэм, длинный и худой неформал, которого Ева встретила, будучи с Астрид на тот самый памятный Хэллоуин. И вспоминая это, в сознании Евы стал всплывать знакомый образ перед ее лицом. Когда до нее дошло в чем дело, то Ева без всякого удивления сказала:
- Ах, да. Помню тебя. Ты что-то вроде подружки для Астрид. – после чего уставилась в свой салат, начав ковыряться в нем.

Сэм усмехнулся в ответ, но ничего не сказал. Ева же, запихнув в себя пару вилок салата, неожиданно для самой себя вдруг сказала:
- Кстати, нашел, чем подбодрить! «Неважно выглядишь»! Это ты всем девушкам говоришь при встрече? – продолжая пережевывать салат.
- Не хотел обидеть. – сказал Сэм, улыбаясь, - Жаль, что я больше не увижусь с Астрид. У нас с ней много общего. Тебе, наверное, тоже нелегко?

После этих слов Ева громко положила вилку на стол и, облизав губы, сказала с пронзительным взглядом:
- Отчего мне должно быть нелегко?
- Насколько я знаю, вас с Астрид связывали довольно крепкие чувства. Особенно Астрид питала к тебе нечто платоническое. – настороженно сказал Сэм.
- То есть? – продолжала прессинг Ева.
- Мне она говорила, причем не однократно, что любит тебя.

Ева зависла на полминуты, а то и на дольше. Стало видно, как ее мысли не вмещаются в ее голове. Она полезла своей рукой в карман шортов и достала оттуда браслет, тот самый. Она взглянула на слова, написанные на нем: «Я тебя люблю». Что-то зашевелилось в ней в этот момент, но она не подала виду.
- Она тебе все-таки его подарила?! – сказал Сэм, увидев браслет в ладони Евы.

Она взглянула на Сэма и сказала:
- Я нашла его в коробочке сегодня утром. Астрид оставила ее под дверью.
- Но ведь она хотела подарить его на День Святого Валентина. – сказал Сэм с недоумеванием, отчего Ева погрузилась в новые мысли.

Теперь она вспоминала все, что происходило с ней и с Астрид. Она вспоминала их лесбийские игры, поцелуи, «сюрприз» Астрид, который та хотела преподнести Еве на День Святого Валентина, но которому помешала Сара. Ева и забыла обо всем. Теперь она понимала. И с неким прозрением в глазах она сказала:
- Почему она никогда не говорила мне этого? Почему не говорила, что любит меня?
- Она боялась, что ты ее отвергнешь. – сказал Сэм.

Какие-то негативные эмоции стали появляться в Еве. Она злилась как на себя, так и на Астрид. И это разжигало в ней непонятный для нее огонь.
- По сути, я и так это сделала. – сказала Ева, - Мы поссорились с ней перед самым ее отъездом.

Сэм тревожно смотрел на Еву и видел в ней бурю, сокрытую под холодным занавесом и глубочайшим, задумчивым взглядом. Как только Сэм успел проникнуться им, Ева спрятала его под солнцезащитными очками. Недолго думая, она достала деньги из кошелька и положила их на стол, после чего, собираясь к выходу, последний раз задержала свое внимание на Сэме и вложила ему в ладонь тот самый браслет. Все попытки Сэма что-то молвить лишь были пародией на рыбу, глотавшей воздух. Ощущая нажим руки Евы на своей ладони, он не смел разжать ее и вернуть браслет. Он не смел перечить Еве, которая уверенным голосом сказала:
- Надеюсь, я больше никогда тебя не увижу.

Ей было все равно, понял ли Сэм эту фразу. Главное – Ева знала, что говорит. И легкой походкой, удаляясь в небо, она стала развеиваться в сияющей от Солнца витрине.

Морган Роттен © История Одного Андрогина (2011-2013гг.)