Новгородский колокольный узел-часть 4

                А.Н. Одиноков

                Новгородский колокольный узел

Часть-4

    Нам следует вернуться к рассказу А.Н. Семёнова, так как именно в дни начала эвакуации колоколов он вернулся из г. Киров в Новгород, после сопровождения второй партии музейных ценностей.

    «В ночь с 10 на 11 августа мы, трое музейных работников, прибыли из Кирова, причем из Чудова до Новгорода добирались на военных автомашинах, т.к. поезд на Новгород не пошел: железнодорожные пути были выведены из строя при налете немецких самолетов на станцию Чудово 10 августа. Город был на военном положении, полностью затемнен, ходили патрули. 11-го утром, при подходе к Софийскому собору, видел, как на санях везли к берегу Волхова небольшие колокола. В здании бывшего дошкольного педучилища (теперь музыкального училища) был сборный пункт призывников в армию.
    Обстановка в городе 11-13 августа была крайне тревожной и напряженной. Воздушные тревоги следовали одна за другой. По улицам проходили отряды истребительного батальона и ополченцы.
    В эвакуации музейных ценностей наступал последний этап. И я решил вместе с семьей — с матерью и сестрой — выехать из города с одной из подготовленных к отплытию барж с колоколами и Корсунскими вратами Софийского собора.
    13 августа к вечеру вместе с семьей заведующей антирелигиозным музеем А. Ткаченко перебрались в Никитский корпус, где размещалась тогда канцелярия УНГМ, поближе к месту посадки на баржу.
    К вечеру 13 августа начался обстрел города из орудий. В вечерние и ночные часы непрерывный поток беженцев из Прибалтики и Псковской области и отдельные воинские части, стада скота передвигался через кремль по мосту на правый берег Волхова.
    На рассвете 14 августа раздался грохот разрывов, пулеметная очередь, воющий шум моторов. Поняли, что это бомбят где-то поблизости от кремля.
Когда самолеты ушли, вышли на берег Волхова через арку Водяных ворот. На набережной лежали три самых больших колокола, в одном из них я укрылся от начавшегося вновь воздушного налета. У причалов на берегу стояли две баржи.
На ту, что была ближе к причалу, я поднялся по сходням. На ней были установлены колокола средней величины и поменьше, они стояли не на дне баржи, а на специально срубленных из бревен помостах (срубах) и возвышались над бортом баржи. Эта баржа в результате бомбежки получила пробоины и затонула у берега. На вторую баржу, которая после налета ушла вниз по течению, были погружены Магдебургские (Сигтунские) врата Софийского собора, оборудование типографии газеты «Звезда», которая размещалась тогда в здании бывших Присутственных мест в кремле (ныне главное здание музея).
    Возвратившись в здание Никитского корпуса, я перевел оставшихся десятка полтора сотрудников в более безопасное место — в Софийский собор, где люди разместились на площадках и ступеньках винтовой лестницы, которая вела на верхний этаж собора, на так называемые полати или хоры. По этой же лестнице можно было подняться на кровлю собора, что я и сделал. С крыши собора открылся вид на город. Над Панковкой, где была нефтебаза, Пролетарской улицей и слободой стояли столбы дыма, и бушевало пламя. Горело и в других частях города. Налеты немецкой авиации и обстрелы не прекращались. К полудню, когда стало уже ясно, что нужно эвакуировать оставшихся сотрудников из города, я направился в Госбанк, размещавшийся, как и теперь, на Славной улице, чтобы получить деньги на зарплату и, выдав деньги, отпустить людей.
   Город был совершенно безлюден. У выхода из восточной Пречистенской арки кремля увидел броневик со стволом орудия, направленным на западную, Воскресенскую арку, а рядом, на панели, лежал убитый солдат в луже крови. Металлические фермы моста были перебиты при бомбежке и одна часть моста, примерно на метр, была выше второй. Деревянный настил был частично разрушен, но пройти на правый берег можно было по набросанным доскам, по пешеходной правой части моста со стороны кремля.
Перебегая через мост, увидел, что здание мебельной фабрики, находившееся в бывших складах Гостиного двора (Ярославово Дворище) почти до половины уничтожено пожаром и продолжало гореть. Когда добрался до банка, в нем на 2-м этаже было всего 2 человека: кассир и еще кто-то. Деньги были уложены в мешки и приготовлены к отправке. Но мне выдали по чеку, и я отправился в обратный путь.
    Вернувшись, увидел в соборе странную картину — в нем стояло облако пыли, валялись осколки кирпича и штукатурки, вдоль стен лежали на носилках раненые. Как рассказали сотрудники, бомба попала в главный купол Софийского собора и, пробив его, разорвалась внутри. Входили и выходили из собора в тот день только через главный, западный вход; он был открыт и не закрывался.
    Выдав сотрудникам зарплату (ведомость на выдачу зарплаты и чек на сданный в Тихвине остаток денег передал бывшему директору музея Константиновой Т.М.), предложил покинуть город. Некоторые из них ушли через разбитый мост на правый берег и дальше в тыл. Этим же путем ушел и я с матерью и сестрой, взяв с собой только кое-что из одежды и документы.
    Наша попытка найти убежище под Грановитой палатой не удалась, т.к. подвал был занят штабом соединения, оборонявшего город. Около Софийского собора стояло много крытых грузовых военных машин. Так, часа в три дня 14 августа, перешли на правый берег, попав у Дома Красной Армии (ныне ДК им. Васильева) под обстрел немецких орудий.
    За Синим мостом, в деревне Волотове видел наши позиции артиллерии; очень много орудий было и в Савинском лесу неподалеку от деревни Савино. Переправившись через реку Вишерку, попали под налет немецких самолетов. К ночи добрались до небольшой деревеньки Поселок на берегу Вишерки, переночевали. Над городом стояло огромное, во весь западный горизонт, зарево».

    Как видим в рассказе А.Н. Семёнова и отчете Т.М. Константиновой имеются существенные расхождения. Нас особенно интересуют даты и детали эвакуации, связанные с колоколами. Первое, что мы замечаем: это несоответствие даты эвакуации ценностей на барже. 13 августа – по отчету, 14 августа – по воспоминаниям А.Н. Семёнова. В свою очередь А.Н. Семёнов не упоминает о сотрудниках, которые обязаны были сопровождать ценности, эвакуируемые на баржах – П.А. Крижановскую и О.И. Покровскую и путает описание барж – затонувшую и ушедшую с грузом до Кирилло-Белозерского монастыря.
    В описании эвакуации барж Е.В. Кончиным, также присутствует расхождение.
Однако А.Н. Семёнов очень уверенно указывает на время, когда баржи были под погрузкой – «на рассвете 14 августа» 1941 г.
    Дальнейшее изучение обстановки эвакуации невозможно без привлечения новых свидетельств. Поэтому мы обозначаем круг свидетелей, причастных к этим событиям.   
    Это:
-А.Н. Семёнов;
-Т.М. Константинова;
-Е.В. Кончин;
-Лейтенант Куприянов Борис Васильевич, военнослужащий 59-й армии;
-Николай Георгиевич Тейс – в 1941 г., начальник Новгородской объединенной строительной конторы, непосредственный исполнитель снятия и эвакуации колоколов;
-Михаил Васильевич Юдин – до войны был председателем Новгородского горисполкома. После оккупации гитлеровцами Новгорода – руководитель подпольной партийной группы. С января 1944 г. – вновь председатель Новгородского горисполкома, позднее – председатель облплана. Умер в 1978 г.;
-Александр Иванович Савельев – в 1941 г. капитан буксира, перевозившего баржу с колоколами.

    Одним из свидетелей эвакуации в Новгороде является лейтенант 59-й армии, Борис Васильевич Куприянов. 3 апреля 1944 г. он представил заявление, в котором указал: «Ушёл из города я 14 августа…<…> …Я лично принимал участие в погрузке на баржу для эвакуации типографского имущества, но эту баржу затопило после прямого попадания вражеской бомбы».
    Утверждение Б.В. Куприянова, в части нахождения типографского оборудования на одной из барж, к сожалению, расходится с рассказом А.Н. Семёнова, который говорил о том, что «на вторую баржу, которая после налета ушла вниз по течению, были погружены Магдебургские (Сигтунские) врата Софийского собора, оборудование типографии газеты «Звезда», которая размещалась тогда в здании бывших Присутственных мест в кремле (ныне главное здание музея)». Явно, что А.Н. Семёнов, несколько неверно указывает расположение колоколов и софийских ворот: Магдебургских и Корсунских.
    Дело в том, что в Кирилло-Белозерском монастыре оказалась баржа, на которую были погружены малые и средние колокола, Магдебургские и Корсунские врата, часть ценностей и часть архива музея. Причем по воспоминаниям других участников эта баржа грузилась первой, так как эта работа была посильной и обеспечивалась частично конным подвозом колоколов на телегах, частью погрузкой вручную. И только средние колокола требовали привлечение механизмов при снятии колоколов и их погрузке.
    Бомба попала во вторую баржу, находившуюся под погрузкой более крупными колоколами. Среди них уже были погружены: колокол «Годуновский», колокол «Хутынский» и осуществлялась погрузка «Вседневного». На берегу в этот момент оставались два самых больших колокола: «Воскресный» и «Праздничный».
    Таким образом, можно утверждать, что показания Б.В. Куприянова относятся ко второй барже. Типографское оборудование газеты «Звезда» находилось на второй, затопленной барже.

    Удивляться здесь не приходится, так как практически все воспоминания писались с отступлением от реальных событий на 35 – 45 лет. Именно поэтому в Новгороде долгое время бытовали слухи, что баржа, которая дошла до Кирилло-Белозерского монастыря, была яко бы потоплена ранее. По словам руководителей музея: «Примерно до 1962 года Новгородский музей вел с Северо-Западным речным пароходством переписку на предмет того, что если где-нибудь на Волго-Балтийском водном пути поднимут затонувшую баржу с колоколами, пусть знают, что они – из Новгорода. Но когда все «утопленники» были подняты, стало ясно, что на дне искать нечего» (Г. Нарышкин. «А колоколу висеть, покуда церкви стоять» // газета «Новгород». 1996. № 37, 38).
    Нельзя исключать и то, что свидетели не могли находиться на месте события и соответственно фиксируют событие по лишь услышанным ими сообщениям. Это, кстати, относится и к непосредственным руководителям эвакуации: М.В. Юдину, и даже Н.Г. Тейсу. В той тяжёлой обстановке нереально было находиться в одном месте, осуществляя объёмную работу эвакуации.
    По воспоминаниям Михаила Васильевича Юдина (напомним, что он являлся председателем горсовета Новгорода и организовывал исполнение эвакуационных мероприятий): «Небольшие колокола звонницы Софийского собора отправлялись вглубь страны вместе с музейными экспонатами. А как быть с крупными? Один из них весит 1614, а другой 1200 пудов, три других немногим меньше. С большой предосторожностью все пять колоколов спустили на специальную насыпную песчаную подушку. На расстоянии не более 100 метров от звонницы на реке установили две баржи. Одна из них, примыкавшая к берегу, предназначалась под груз. На второй, примыкавшей к первой, установили ручные тали и лебедки. С помощью этих приспособлений колокола волоком подтаскивались к реке.
    Работа велась круглосуточно, но продвигалась медленно. Лебедка и тали приводились в действие вручную. Очень мешали бомбежки, а в дальнейшем и артиллерийские обстрелы. Но усилиями команды Н.Г. Тейса к 14 августа три колокола были погружены на баржу, а два самых больших подтянуты на берег.
    14 августа 1941 года фашистское командование бросило на Новгород 70 самолетов. Одна из бомб попала в баржу с колоколами. Реликвии погрузились в воду» (Юдин М.В. Мы вернулись, Новгород!» // Партизанскими тропами Приильменья. Сост. А.П. Лучин, 1981 г. С. 198 – 199).
    В тексте воспоминаний М.В. Юдина присутствует ряд неточностей: указан неверно вес колокола «Воскресного» и, что «все пять колоколов спустили на специальную насыпную песчаную подушку». Но зато даны основные верные сведения, совпадающие с данными, например А.Н. Семёнова. М.В. Юдин указывает: первое, что следовало погрузить 5 больших колоколов; второе – «к 14 августа три колокола были погружены на баржу, а два самых больших подтянуты на берег».
    Причины неверности утверждений?
    М.В. Юдин – человек новый для Новгорода. Ему простительно незнание веса и названия колокола, он только начал работать председателем горсовета Новгорода, когда началась война. Но то, что он указывает о «пяти колоколах», которые надо было снять со звонницы Софийского собора, говорит о его неосведомленности в деталях. На звоннице Софийского собора висело не пять, а три больших колокола – «Праздничный», «Воскресный» и «Вседневный».
    В определении состояния М.В. Юдина можно согласиться с мнением высказанным дочками и внуком Н.Г. Тейса: «А для М.В. Юдина снятие колоколов было одним из десятков других дел эвакуации населения, комплектование партизанских отрядов, закладка партизанских баз, обеспечение их оружием, боеприпасами и продовольствием и т. д. и т. п.» («Новая новгородская газета» «Верить надо живым свидетелям…», 2000).

    Вопросы снятия колоколов и их погрузки на баржи для нас с вами является наиболее важными, так как эти вопросы вызывали впоследствии различные догадки и обрастали всеразличными домыслами.
    Главными сведениями, безусловно, обладал Николай Георгиевич Тейс. Приходится удивляться тому, как отнеслись к этому «Почетному гражданину Новгорода», что перенес этот человек, когда эвакуированные на барже колокола не были обнаружены в послевоенные годы и к нему, прежде всего, стали обращаться с вопросами, а затем и откровенными нападками, прямыми и заплечными обвинениями в «обмане».
    Известны четыре описания встреч корреспондентов газет и рассказы Н.Г. Тейса о событиях эвакуации колоколов.
    В 1993 году с Н.Г. Тейсом вел беседу Геннадий Нарышкин, известный в Новгороде журналист, зав. отделом культуры и искусства в газете «Новгородская правда», потом в "Провинциале". То же самое, в газете "Новгород". «Тейс с Никитской», так назывался очерк Г. Нарышкина в газете «Новгород» № 3 (109), за 8 – 15 января 1993 г.
    В 1994 году под заголовком «Как спасали колокола Софии» газета «Новгородские ведомости», за 26 марта публикует материал Александра Орлова, известного в Новгороде краеведа и фотографа. Он же помещает этот материал и в журнале «Посев» (№ 1 за январь – февраль 1994 г. С. 102 – 106), назвав его «Как спасали колокола святой Софии Новгородской».
    В 2000 году дочери и внук Н.Г. Тейса вынуждены были выступить в газете «Новая новгородская газета» с защитой отца и деда Николая Георгиевича против нападок в этой газете А.А. Чунина, изложив свои доводы и отдельные новые детали событий августа 1941 г. (статья «Верить надо живым свидетелям…»
    В 2001 году в газетном очерке известного в Великом Новгороде журналиста – Алексея Пшанского, «У правды альтернативы не бывает» (газ. «Новгород», от 5 июля 2001 г. С. 5), был вновь изложен рассказ Н.Г. Тейса о событиях эвакуации колоколов.
    В разделе «Звон вокруг колоколов» А. Пшанский так формулирует свою позицию: «В последнее время тема спасения софийских колоколов стала предметом какого-то нездорового ажиотажа. Возникшие некогда в голове одного лишь человека сомнения в подлинности вышеизложенной истории под благородною личиной поисков «исторической правды» сегодня оформились в какую-то альтернативную «версию», в какую-то даже чуть ли не «научную гипотезу». Сводя, таким образом, очевидные факты тоже до уровня «версии», пусть даже и официальной. Но самое дикое другое: в пылу этих искусственно возбужденных страстей мы не заметили, как проблема «поиска исторической достоверности» переросла в другую – более серьезную в данном случае проблему: этическую.
    Да, каждый имеет право на сомнения. Но выносить свои сомнения в порядочности человека на общественные собрания или газетные публикации не имеет права никто. Для этого одних сомнений мало – тут нужна, как минимум, 150-процентная уверенность. Ведь это живой, слава богу, человек, а не Аменхотеп какой-нибудь, коего и мумия давно уже рассыпалась и которому совершенно безразлично, какие там диссертации на его тему защищают! Да и человек-то неплохой. Тем уже хотя бы, что 60 лет назад все-таки спас наши софийские колокола».
    К слову сказать, Николай Георгиевич Тейс прекрасно помнил то время, когда колокола уничтожались. Из его рассказа А. Пшанскому: «Со всех колоколен колокола сняли прямо-таки варварски: их сбрасывали, а обломки грузили. Погиб и самый большой у нас колокол «Неопалимая купина» (2100 пудов) в Юрьеве. Когда в него звонили, в домах в городе стекла дребезжали… Случайно уцелели лишь отдельные подвешенные колокола, да немногие попали в музей». Когда корреспондент спросил: - А Софийская звонница? Ответ был: - София считалась музеем, и её колокола не тронули».

    Нам предстоит изложить главные акценты рассказа Н.Г. Тейса и указать на отдельные несоответствия. Вот его рассказ, переданный Г. Нарышкиным в 1993 г.:
«В 1939 году три организации слили в одну – строительную контору горисполкома, меня назначили ее начальником, и в этом качестве я 8 – 9 августа 1941 года получил задание городской «тройки по эвакуации». В этот чрезвычайный орган входили заместитель председателя Ленинградского облисполкома Еремеев – его специально направили в Новгород…
    Далее, секретарь горкома ВКП(б) Павлов и начальник районного управления КГБ (фамилии не помню). В штате нашей конторы, после мобилизации, оставалось примерно 500 рабочих.
    Первое задание: привести в порядок и оборудовать для эвакуации 12 барж. Второе: построить паромную переправу через Волхов напротив улицы Большевиков и лавы для пешеходов. Но лавы не потребовались – мы перебросили деревянный настил с края на край перебитого взрывом авиабомбы пролета моста, середина которого рухнула в реку. Людей эта времянка выдержала.
    Третье задание: защитить от бомб и снарядов памятник «Тысячелетию России», обложив его мешками с песком. Но закончить эту работу мы не успели…<…>
Наше четвертое задание касалось колоколов…<…>
    Мне был приказ снять софийские колокола и на двух баржах отправить их по Волхову в Кириши. Больше ничего! После войны меня не раз спрашивали: «Куда дел колокола?» Я отвечал: «отправил в Кириши на барже с буксиром. Что было дальше, не знаю».
    Правда, бывших директоров музея Т.М. Константинову и А.В. Добрякова я просил поискать ушедшую баржу, но, наверное, они ничего выяснить не смогли. Сам я о прибытии колоколов в Кириллов узнал тоже из «Новгородской правды» в 1988 году».
«Чем приподнимать и снимать тяжелые софийские колокола? Невский машиностроительный завод обещал дать две 25-тонные тали, и я отправил в Ленинград полуторку Газ-АА с начальником снабжения. Но… больше ни его, ни шофера не видел – может, они попали под бомбежку или армейские, как часто бывало, реквизировали машину.
    Пропал целый день. Оставшись ни с чем, еду на фордике в Новгородское паровозное депо. Ворота, двери настежь и – никого. Нахожу два 20-тонных паровозных домкрата» (Г. Нарышкин. «Тейс с Никитской» // газ. «Новгород». № 3 (109), 8 - 15 января 1993 г. С. 9).

    Далее, мы воспользуемся описанием рассказа Н.Г. Тейса, переданным А. Орловым в 1994 г.:
    «Сто семьдесят человек я поставил на колокола – плотников, каменщиков, даже женщины были поставлены подносить просеянную землю. Пришлось пойти на риск – сбрасывать колокола, поскольку опускать нечем.
    Разрыхлили и просеяли землю, – которая у колокольни была, – потом натаскали из клумб. Тачками, носилками, корзинами женщины носили, ведрами – всем, что под рукой было. Создали мягкую подушку из просеянной, рыхлой земли. А колокола… действия, таким образом, были продуманы: срублена была из бревен клеть. Наверху два бревна, которые под колокол уже подходили, были длинными оставлены. Они за пределы окна выходили. Под эти бревна подставляли домкрат и поднимали колокол, после чего его освобождали от хомутов, на которых он висел. Домкрат опускали и переставляли под концы бревен, смазанных солидолом. Колокол скользил и падал в рыхлую землю. Уходил он туда полностью – краешек торчал только. Потом зацепляли колокол лебедкой, установленной у нынешнего музыкального училища, и вытаскивали его из ямы. Через маленькую арку в кремлевской стене выкатывали на берег Волхова и грузили на баржу. На одну баржу мы загрузили шестнадцать или восемнадцать колоколов – точно не помню. Баржа была старая, деревянная, и чтобы колокола не проломили ее, приходилось делать внутри конструкцию из бревен для равномерного распределения нагрузки. На баржу колокола затаскивали при помощи еще одной лебедки, установленной на рядом стоящей барже. Лебедка тащила колокол на баржу по пандусу.
    Потом вместе с колоколами были погружены ящики с музейными ценностями. Ящики мы укладывали между колоколами. В частности, туда были погружены и Сигтунские (имеется в виду Магдебургские врата. – А.О.) врата Софийского собора. Все это дело зацепил пароход и потащил вниз по Волхову. У нас оставалось три самых больших колокола, самых тяжелых…» (А. Орлов. «Как спасали колокола святой Софии Новгородской» //жур. «Посев». 1994. № 1. Январь-февраль. С. 104).
    Дочки и внук Н.Г. Тейса добавляют: «Кстати, туда же были погружены и языки от больших колоколов, и даже сыромятные ремни, на которых эти языки подвешивались. Причём эти ремни были не разрезаны, а развязаны». И далее: «Загрузкой музейных ящиков руководил кто-то из оставленных для этой цели музейных работников» (Дочки и внук Н.Г. Тейса. «Верить надо живым свидетелям…» // «Новая новгородская газета». 2000).

    Уточним: язык самого большого колокола – «Праздничного», был оторван во время спуска колокола со звонницы, затем, в 1944 г., был откопан вместе с колоколом.

    Немаловажной деталью является то, что так называемую «земляную подушку» пришлось создавать в неглубокой траншее у стены звонницы на внутреннем дворе, создав тем самым чёткую фиксацию колоколов при падении. И ещё следует назвать возможное количество колоколов, которые этим способом могли быть спущены на землю. Из 13 малых и средних колоколов, висевших на звоннице, 9 имели вес от 114 до 352 кг. (это №№ с 10 по 18 по рукописи А.И. Семёнова) и, соответственно, их было сложно транспортировать вручную. Значит, можем предполагать, что 9 из 13 колоколов были скинуты со звонницы на «земляную подушку».

    В этой части рассказа Н.Г. Тейса большинство деталей совпадает с описаниями других журналистов. Однако есть и отличия.
    Нет четкого числа погруженных колоколов на баржу, которая дошла до Кирилло-Белозерского монастыря. В материале А. Орлова (1994 г.) их 16 – 18.
У А. Пшанского (2001 г.) указывается: «Со средними и малыми колоколами управились довольно быстро и без особых трудностей: погрузили в количестве 14 на баржу и утащили буксиром вниз по Волхову».
    Как выяснила, в 1983 г., Надежда Петровна Яковлева, сотрудница Валдайского филиала Новгородского музея, в Кирилло-Белозерском краеведческом музее с баржи, эвакуированной из Новгорода, было снято 14 колоколов. Кроме 13 маленьких и средних колоколов Софийской звонницы на барже был эвакуирован и один колокол из коллекции Новгородского музея – колокол 1536 г. церкви Успения в Колмово. В Новгород пока кирилловцы вернули только 10 колоколов (один - 14 августа 1991 г. и девять - в марте 1995 г.).

    Но вот докладная записка директора Т.М. Константиновой в вышестоящую организацию по принадлежности – Управлению музеев Комитета по делам культурно-просветительным учреждений при СНК. СССР. Датируется по делу Архива организации. Ф. 1. Оп. 1. Д. № 20 – 13 октября – 24 декабря 1945 г. Читаем следующее:
«В течение 1945 года Новгородским музеем была проведена реэвакуация ценностей из г. Кириллова и г. Советска.
    Из Кириллова намечалось реэвакуировать значительное количество экспонатов, но на месте выяснилось, что они были в 1941 году отправлены из г. Кириллова в неизвестном направлении. По некоторым сведениям эти экспонаты находятся в Москве, в госхранилище. В Кириллове обнаружены были лишь колокола, датируемые XVI – XVII вв. в количестве 5. Они доставлены в полной сохранности и находятся в фондах Новгородского музея…»
    Значит, в 1945 г. из Кириллова, при участии Бориса Константиновича Мантейфеля (потому что именно он был командирован в г. Кириллов 10 июля 1945 г., приказ № 49), было возвращено 5 колоколов.
    По нашим предположениям это были колокола, стоящие сегодня на учёте в НГОМЗ под номерами:
КП 7887 – колокол из бывшего Воскресенского монастыря на Мячине (1647/1648), весом ок. 5 пудов, с надписью на латинском и русском языках;
КП 7887 а – колокол, также из Воскресенского монастыря на Мячине (1669), весом 6 ; пуда;
КП 7888 – колокол ц. Николы Качанова (1697), весом 6 пуд. 12 ф.;
КП 7890 – колокол около 10 пуд. (1692), мастер Мишель Бадер;
КП 7923 - колокол ц. Успения в Колмово (1536) 1 октября, весом ок. 16 пуд. Авторы Тимофей Андреев, Прокофей Григорьев.

    Кроме того, в 1983 г., по данным Н.П. Яковлевой, стало известно ещё о 14 колоколах (10 возвращены в Новгород, а 4 и сегодня находятся в Кирилло-Белозерском историко-архитектурном и художественном музее-заповеднике). Всего набирается 19 колоколов. Думается, что это и есть число эвакуированных из Новгорода на барже новгородских колоколов. Которые были приняты в г. Кириллове краеведческим музеем и сохранены в период 1941 – 1945 годов.
    Вопрос возврата колоколов в Новгород нам ещё предстоит рассмотреть позже.

    Обратим внимание, что хотя в рассказе Н.Г. Тейса (публикация А. Орлова) указывается, что загруженную колоколами баржу «зацепил пароход и потащил вниз по Волхову». На самом деле баржа до 14 августа находилась рядом с местом погрузки.
Точно так же, как об отправке двух барж сообщается в опубликованных материалах, посвященных деятельности речников в дни эвакуации 1941 г.
    «14 августа утром по спецприказу команда парохода «Механизатор» взяла на буксир от восточной арки кремля две баржи. В одной были небольшие колокола со Звонницы, а вторая была загружена ценностями исторического музея и его работниками.
    Баржа с колоколами дошла до Кирилло-Белозерского музея-заповедника, о чем есть доклад работника этого музея И. А. Смирнова и буклет о музее, в котором напечатано: «...часть (колоколов) в первый год Великой Отечественной войны была привезена из Новгорода» (см. «Новгородскую правду» от 17.01.90 г., ст. «Что с Софийскими звонами»)» (В.П. Кудряшов, В.С. Крестьянинов «Память о былом», Новгород, 1993).

    Подобные неточности мы можем отнести к потере объективной информации из-за слишком большого срока давности событий. А, возможно, и слабой информированности рассказчика о реальных событиях, в виду сложной, опасной обстановки того времени.

    Далее рассказ самого Н.Г. Тейса (публикация Г. Нарышкина – 1993 г.) переключается на события связанные с самыми большими колоколами:
«…Получается так. Сброс шел по штуке. Мелкие колокола – да, их носили вниз на руках. На берег колокола выкатывали через арку у звонницы (Здесь Н.Г. Тейс имеет в виду Тайничные ворота. «В летописи под 1400 г. ворота названы Водными, так как через них был выход к Волхову. – «Великий Новгород. Энциклопедический словарь. СПб., 2009. С. 451).
    Теперь о том, что случилось 12 или 13 августа с тремя самыми большими колоколами.
    У берега, рядом с гранитной стеной, чуть ниже ее по течению, стояла загружаемая баржа. Рядом с ней – другая, и на ней лебедка, на которой по деревянному пандусу подтягивали колокола. 300-пудовый вседневный был уже на месте, воскресный весом в 590 пудов лежал на краю баржи у берега, а праздничный (1614 пудов) оставался еще на суше».

    Несколько иначе читаем его рассказ у А. Орлова (1994 г.): «…У нас оставалось три самых больших колокола, самых тяжелых…
    Перед тем, как снимать главный колокол, мы с Тюменевым – он был у меня главным инженером, – раскачали язык и ударили раз двадцать, чтобы послушать на прощание, как он звучит, главный колокол новгородский. Не такое уж простое это дело было – одному не под силу – язык-то, он тонну весил! Ударили, послушали его басовитый голос и только потом стали снимать.
    Два больших колокола мы уже к барже подтащили, один даже погрузить успели, а второй лежал на краю баржи – все было готово, чтобы тащить на баржу его. И главный колокол подкатили. В это время налетело одиннадцать пикирующих бомбардировщиков – бомбить мост. Образовали карусель, посыпался град бомб. Мы спрыгнули в щели. Одна из бомб попала в средний пролет моста, пролет просел. Мы потом через него проход для пешеходов сделали. Вторая бомба попала в наши баржи, от них только щепки поплыли по Волхову. Лебедка утонула, один колокол утонул полностью – тот, который на баржу был уже погружен. Второй, лежавший на краю баржи, скатился в воду – от него только краешек виден был. Самый большой из колоколов невредимый лежал на берегу».

    В 2001 году, журналист А. Пшанский, поведал вновь рассказанную Н.Г. Тейсом историю:
    «Без талей колокола на землю не опустить – это ясно. Значит, надо сбрасывать. Но так, чтобы ни в коем случае – не разбить. Продумав техническую сторону процесса, рассчитали, куда будут падать колокола. Вырыли на этом расстоянии вдоль звонницы широкие траншеи. Траншеи заполнили рыхлой мягкой землей с ближайших клумб и газонов.
    Когда все приготовления были завершены, Николай Георгиевич с главным инженером поднялись на звонницу, раскачали язык и несколько раз ударили. В последний раз над Волховом поплыл тяжелый бас Большого колокола.
Далее пошла изнурительная и долгая работа. Начали с самого малого из больших колоколов – со вседневного. Отвязали прикрученный ремнями язык. Потом плотники срубили под колоколом клеть, похожую на колодец - до высоты висящего колокола. Когда колокол «сел» на клеть, разболтили хомуты, которыми он крепился к балке. Верхние бревна клети были выпущены далеко вперед и смазаны солидолом. В сторону кремлевской стены тоже были выпущены два бревна, покороче, под которыми стояли домкраты. С их помощью клеть наклонялась, колокол по длинным бревнам скользил и – падал в мягкую землю траншеи. После этого на лебедке, закрепленной возле нынешнего музучилища, колокол подтаскивали к месту напротив арки Водяных ворот. Оттуда к реке то катили, то тащили по специальному «ходу», сооруженному из бревен так, чтобы хоть отчасти уравновесить нижний и верхний диаметры колокола.
Вот, казалось бы, и весь нехитрый процесс…»

    Создаётся впечатление, что последний рассказ Н.Г. Тейса, повторяет технологию снятия и сброса со звонницы средних колоколов, которые висели в двух северных пролётах. Однако этот способ никак не подходит для сброса с южного пролёта колокола «Вседневного», весом в 300 пудов, или 4,8 тонн. Тем более что он никак не мог быть сброшенным на внутренний двор, из-за расположенного в этом месте крыльца звонницы, а не «земляной подушки».
    Не говоря уже о «Воскресном» и тем более о «Праздничном» колоколах, так как их веса составляют соответственно 9,5 и более 26 тонн. Подобные колокола, сбрасываемые в 30-х годах с колоколен, по свидетельствам очевидцев, рассыпались на глазах на части.

    Кроме того есть ещё одно описание. Евграф Кончин, в 1981 г., в журнале «Вокруг света», так описывает события, связанные с колоколами:
«Еще погрузили пятнадцать знаменитых новгородских колоколов из Софийской звонницы. Самые древние весом в 80 и 200 пудов были отлиты соответственно в Москве в 1589 году по заказу Бориса Годунова и в 1599 году для Хутынского монастыря псковскими мастерами Василием Ивановым, Афанасием Панкратьевым и Иоакимом Ивановым. Колокол весом в 300 пудов отливали в 1677 году.
   Снимали колокола со звонницы с помощью лебедок и талей, доставленных для этой цели из Ленинграда. Руководил этой операцией, а также перевозкой на обыкновенных крестьянских дровнях, запряженных лошадьми, и установкой на баржах опытный моряк, которого прислал штаб Балтийского флота. К сожалению, его фамилию узнать мне не удалось. Слышал только, что после столь мирных занятий, которые он воспринимал с возмущением: «Все на фронте, а я возись с церковными колоколами, прямо-таки звонарь какой-то…», ушел на передовую и вскоре погиб».

    Как быть? Явно, что к снятию самых больших колоколов имели отношение инженеры-сапёры тогда Северо-Западного фронта и, возможно, специалисты Балтийского флота, владевшие технологией перемещения объёмных грузов. Как быть с утверждениями Н.Г. Тейса?

    В рассказах Николая Георгиевича Тейса обращаем внимание, что он вовсе пропускает в рассказе (Г. Нарышкину, 1993 г.) события, о спуске со звонницы трёх самых тяжёлых колоколов. Хотя, как нам представляется, эта работа была самой сложной. Нам придётся здесь попытаться разобраться.
    Повторимся, спуск во внутреннюю территорию кремля у звонницы самых больших и тяжёлых трёх колоколов выглядит проблематичным, так как имеются помехи, и габариты колоколов создают проблему их дальнейшей транспортировки на берег реки Волхов, к месту погрузки, через «Водяные ворота».
    Заметим ещё, что ограждение площадки звонницы на протяжении всех пролётов, в том числе и вдоль южных пролетов, где были расположены самые большие колокола, осталось нетронутым со стороны внутреннего двора, вплоть до освобождения Новгорода. Однако со стороны кремлевской стены ограждение убрано именно в том месте, где висели самые большие три колокола – три южных пролёта. Это видно, как на фотографиях немецких, т. е. 1941 – 1944 годов, так и на фотографиях наших фотокорреспондентов и кинохроники после освобождения Новгорода.
Кроме того, Н.Г. Тейс вовсе не упоминает о погрузке двух колоколов: «Годуновского» и «Хутынского». Но говорит о погрузке «Вседневного» и частичной погрузке даже «Воскресного», хотя мы теперь знаем, что «Воскресный» колокол был откопан на берегу.
    Более детально рисует обстановку на месте погрузки А.Н. Семёнов:
«Обстановка в городе 11 – 13 августа была крайне тревожной и напряженной. Воздушные тревоги следовали одна за другой. По улицам проходили отряды истребительного батальона и ополченцы. В эвакуации музейных ценностей наступал последний этап. И я решил вместе с семьей — с матерью и сестрой — выехать из города с одной из подготовленных к отплытию барж с колоколами и Корсунскими вратами Софийского собора. 13 августа к вечеру вместе с семьей заведующей антирелигиозным музеем А. Ткаченко перебрались в Никитский корпус, где размещалась тогда канцелярия УНГМ, поближе к месту посадки на баржу.
    К вечеру 13 августа начался обстрел города из орудий. В вечерние и ночные часы непрерывный поток беженцев из Прибалтики и Псковской области и отдельные воинские части, стада скота передвигался через кремль по мосту на правый берег Волхова.
    На рассвете 14 августа раздался грохот разрывов, пулеметная очередь, воющий шум моторов. Поняли, что это бомбят где-то поблизости от кремля. Когда самолеты ушли, вышли на берег Волхова через арку Водяных ворот. На набережной лежали три самых больших колокола, в одном из них я укрылся от начавшегося вновь воздушного налета. У причалов на берегу стояли две баржи». Добавим, что А.Н. Семёнов ещё в 1988 году на опубликованные материалы «Новгородской правды» по поводу эвакуации дал свой ответ: «Я – коренной житель Новгорода, здесь родился и вырос. В годы детства и отрочества не только слышал звоны колоколов Софийской звонницы, но и сам звонил в маленькие колокола. Помню, как в августе 1941 года везли к берегу Волхова маленькие колокола для погрузки на баржу. Видел, как грузили три больших колокола, и полузатонувшую баржу с ними.
    Враг был близок, но новгородцы и воинские части приложили немалые усилия, чтобы спасти колокола. Со звонницы их при помощи талей и лебедки спускали на специальную насыпную песчаную подушку. Два самых больших колокола саперы захоронили в образованном взрывом котловане».
    А в 1980 г., в письме к Е. Кончину, А.Н. Семёнов уточнял: «А при погрузке колоколов на баржу применялись лебедки и тали, присланные из Ленинграда (при помощи этих талей под руководством представителя Балтфлота снимали колокола с Софийской звонницы…)».
    Вот откуда у Е. Кончина сведения о представителе Балтфлота.
    И далее: «Колокола грузили на построенные специально на барже срубы из бревен. Но 2 самых больших колокола (а не один) погрузить на баржу было невозможно. Они были закопаны в землю здесь же на берегу уже теми, кто оборонял город».
    Существенное уточнение А.Н. Семёнова: «Но 2 самых больших колокола (а не один)…» Так как Н.Г. Тейс говорит только об одном - «Праздничном» колоколе на берегу.

    Есть ещё свидетели, которые утверждают, что самые большие колокола снимали на сторону берега Волхова, или за кремлевскую стену.
В фильме Новгородского областного телевидения 2009 г., посвященном 65-й годовщине освобождения Великого Новгорода (авторы: А. Бирюков, В. Южаков, А. Титова), принимал участие Александр Иванович Савельев – в августе 1941 г. капитан речного парохода «Бригадник».
    А.И. Савельев вспоминает: «У нас был комсомольский экипажа, там не было кают. Ну, было там 4 места, может, где прилечь, полежать. И работали посменно. Сутки одна смена работает, вторые сутки другая. Нам дали вот приказ, поставить баржу у кремля, к стенке. Там ведь стенка она и сейчас сохранилась. Я баржу эту вот – «Фонтанку», подвел, причалили и военные, там майор пришёл, я его только забыл фамилию… Был майор, и взвод, или… Нет не взвод, человек 10, примерно, сапёров».
    А. Бирюков – кор: «В задачу этих сапёров входило погрузка на баржу «Фонтанка» колоколов Софийской звонницы. Для спуска их был пригнан даже танк КВ. В один из моментов трос заело – пришлось рубить».
    А.И. Савельев: «Командир танка По-матушке... Тогда разговаривали проще.
 – Такая-то мать!.. Ты, что не хочешь приказ выполнять?
Ну, в общем поматерились, поматерились.
 – Руби… самое…
    Трос стальной. Но рубится, как все равно спичка. Тяжесть большая. Он-то тюк… Он, как дёрнул вниз. И… оборвал…
    Я не знаю, развязался ли, оборвался трос. Я туда не ходил. Некогда мне было. Там каждая минута, чтоб поспать. Сидя поспать и то лучше.
    И он сверху вниз и полетел. И… ударился о землю. Там на земле были наложены уже… Называли их клети. Ну, это типа, как сруб. В колодцы делают у нас. Сруб опускают. Так и тут. Он когда ударился там – у него язык оторвался.
    А. Бирюков – кор: «На глазах Савельева погрузили 3 малых колокола в начале. После чего майор разрешил ему отлучиться на два часа. Когда же Савельев вернулся, он увидел, что баржа затонула после налёта авиации».
    А.И. Савельев: «Баржа то утонула по… ну по верхнюю палубу. Там, где были переходы палубы, она до их только. А колокола эти, когда баржа накренилась, они скатились в воду».
    А.Бирюков – кор.: «Сколько, всего три колокола скатилось? Да?»
    А.И. Савельев: «Да…»
    Некоторые подробности воспоминаний А.И. Савельева были опубликованы и раньше. В редакционном подборе газеты «Новая новгородская газета» № ». № 34, от 21 августа 2002 г. С. 3. В в статье: «От 1-го до 898 го». Александр Иванович Савельев вспоминал:
    «Под Сольцами наши остановили немцев на несколько дней. Когда те снова прорвались, в Новгороде началась эвакуация. Меня тогда назначили капитаном парохода. Сначала мы вывозили на двух баржах боеприпасы с кречевицкого аэродрома. Я трое суток не спал. На четвёртые получил приказ поставить баржу «фонтанку» напротив кремля, чтобы на нее погрузить колокола с Софийской звонницы. Уже был специально сделан причал. Пришли танк КВ и семь сапёров. Между колокольней и стеной положили брёвна, чтобы колокола не ушли глубоко в землю. Когда упал второй по величине колокол, у него отвалился язык. Три больших колокола сапёры прикатили к барже. Может, там был Тейс, но я его не видел. Я говорил только с майором, который командовал сапёрами. Во время бомбёжки осколок пробил борт баржи, она наклонилась, и колокола скатились в воду. Майор меня потом спросил: «Есть ещё баржа?» Я сказал: «Нет». Он: «Тогда уходите». Колокола целиком ушли под воду. Что было с двумя большими колоколами, не знаю, слышал, что танк притащил их из кремля и их закопали на берегу».
    Как видим, ещё дополнительные подробности освещаются А.И. Савельевым – «Уже был специально сделан причал». Дело в том, что в августе месяце Волхов мелеет. Думается, что новгородцы, вынуждены были поставить баржи не к гранитному причалу, а несколько вверх по течению – практически, напротив «Водяных ворот». Собственно, именно в этом месте и видна на фотографиях оккупационного периода полузатонувшая баржа.


    Возникающий вопрос: какие же колокола находились на затонувшей барже? Разрешается сам по себе, так как сегодня известно, какие колокола достали из реки Волхов. Это «Вседневный» (1677) в 300 пудов, колокол Хутынского монастыря (1599) в 200 пудов и колокол Свято-Духова монастыря «Годуновский» (1589) в 56 пудов.
К слову сказать, и по поводу баржи долгое время возникал вопрос: куда она делась? Её не обнаружили на воде в 1944 году. Но есть документальные свидетельства немецких фотографов, которые зафиксировали полузатонувшую баржу у берега Волхова, напротив звонницы, в 1941, и в 1942, и в 1943 гг.

    «Штаб 28-й танковой дивизии во главе с И.Д. Черняховским прибыл в Новгород в ночь на 14 августа 1941 года и разместился в Кремле в подвале Грановитой палаты. Утром в Кремль приехали член Военного совета Северо-Западного фронта генерал Т.Ф. Штыков и генерал И.Т. Коровников» (Владимир Дайнес. «Генерал Черняховский, гений обороны и наступления». М., 2007).

    По описанию Е. Кончина: «Последний караван, в составе которого находилась уцелевшая «музейная» баржа, уходил по Волхову под интенсивным артиллерийским обстрелом. Снаряды падали рядом с баржами. Фашисты рвались к берегу реки, чтобы прямой наводкой расстрелять все живое на воде. И караван еле успел вырваться, ибо через несколько часов немцы обошли город и «оседлали» берег Волхова...
Музейный груз сопровождали заведующая фондами Ольга Ивановна Покровская, ныне покойная, и П.А. Крыжановская, послевоенные следы которой так и затерялись…» (Евграф Кончин. «И доставлены в полной сохранности…». Журнал «Вокруг света». 1981 г. № 5).

    «Одна бомба точно попала в его (мост) средний пролет, другая – в баржи, - продолжал свой рассказ Н.Г. Тейс (кор. Г. Нарышкин, 1993 г.), - так что от них щепки поплыли. Лебедка и вседневный колокол утонули. Воскресный скатился в реку, но обод его торчал из воды.
    Я – к председателю горисполкома М.В. Юдину (после пожара в Гостинном дворе горсовет перебрался в церковь Рождества на Молотковской улице). Михаил Васильевич говорит: «Поедем к Ворошилову!». Маршал Ворошилов командовал Северо-Западным фронтом, штаб его тогда размещался в подвале пединститута.
    К нам вышел адъютант К.Е. Ворошилова, полковник, выслушал нас, дал отделение саперов. Под воскресный колокол они опустили толовый заряд, и после взрыва колокол скрылся под водой. А около праздничного я поставил людей рыть яму, куда его и столкнули. Засыпали и сверху замаскировали дерном».
    Уточним: К.Е. Ворошилов на тот момент, не командующий Северо-Западным фронтом, а главнокомандующий войсками Северо-Западного направления, потом командующий войсками Ленинградского фронта.

    Несколько иначе звучит рассказ М.В. Юдина в его воспоминаниях (1981 г.):
«Поздно вечером я обратился к члену Военного совета Северо-Западного фронта Т.Ф. Штыкову за помощью. Он пригласил для консультации командующего инженерными войсками фронта генерала Зотова. Решили колокола, находящиеся на берегу, закопать в землю.
    Гитлеровцы готовились к штурму города. В ночь на 15 августа предстояло завершить работы по захоронению колоколов. Саперы вырыли взрывом котлованы. В них и закопали два колокола. Ночь, наполненная грохотом разрывов снарядов и бомб, помогла сохранить тайну этой операции.
    15 августа 1941 года гитлеровцы захватили Софийскую сторону города, еще через несколько дней фронт стабилизировался по Малому Волховцу».

    А. Чунин в статье 2000 года в «Новой новгородской газете» от 18 февраля, № 7 (25) привел слова одного из очевидцев событий. «В сборнике «На Волховском фронте» (Лениздат, 1978, составитель А.К. Жеребов), на странице 309 читаем воспоминания одного из участников встречи ветеранов освобождения Новгорода В.Ю. Жеглова: «Ну, а с колоколами что? – с замиранием сердца спросил я. С.П. Назаров хитро усмехнулся: «Тут еще интереснее получилось. Ведь это я помогал музейным работникам прятать колокола летом сорок первого. Замаскировали отлично. Снаружи никак не заподозришь. Да и тайну удалось сохранить – работали ночью, никто не видел. Музейные работники эвакуировались, я с моими саперами двинулся дальше воевать… Колокола сохранились».

    Как воспринимать разноголосицу по поводу закапывания колоколов? Можем ли мы сегодня сказать, каким способом лучше всего закопать очень своеобразную по конфигурации и весу массу колоколов? В своё время в своих рассуждениях А. Чунин коснулся и этой части вопросов. Трактовал он их следующим образом: «Сапёры «от Штыкова» взрывами вырыли котлованы (где? – А.Ч.), куда были опущены колокола и зарыты. Поскольку форма колокола – усеченный конус, то при скатывании большого колокола в воронку от взрыва он обязательно ляжет дном вниз, а «юбкой» кверху. Горизонтально расположенная «сковородка» воскресного колокола, закаченного в воронку от взрыва, могла появиться только в результате грубого фотомонтажа».
    Насколько можно судить по фотографии представленной нами в самом начале нашего рассказа – фотографии Г.Ф. Коновалова из ЦГАКФФД (СПб.), – колокол откапываемый сапёрами располагался ушами и «сковородой» вверх, с небольшим наклоном.
    К слову сказать, не только мы замечаем всю несостоятельность рассуждений Андрея Алексеевича Чунина. Ещё в 2000 году Сергей Борисович Мантейфель, сын нашего героя эвакуации новгородских музейных ценностей 1941 года, в беседе с главным редактором журнала «Чело», Тамарой Наумовной Сигаловой, на утверждения А.А. Чунина говорил: «Чушь, вовсе не обязательно. Да и как будто человеческая смётка не подскажет, вопреки «чунинским инженерным выкладкам», – необходимое для той или иной ситуации решение...<…>… Подложить кусок бревна, бруса, доски особым образом, – и колокол скатится в яму, так, как это нужно людям».
    Напомним, о чем рассказывал Н.Г. Тейс (А. Пшанский, 2000 г.): «170 человек работали – в три смены, без единого перерыва! – более двух суток. В основном мужчины, но и женщины были, которые носили еду, воду, таскали землю, в чем могли; и никто не уходил. И вовсе не потому, что по рабочей площадке периодически прохаживался зам. пред. Леноблисполкома с револьвером, этакое воплощение memento mori на случай саботажа, – нет, оттуда мог уйти практически каждый, кроме Тейса. Но не ушел никто.
 – Если б вы только знали, каких трудов это стоило! И ведь не разбежались, понимали: надо это сделать, надо. Только благодаря этим людям я и выполнил задание достойно. Спасибо им…
Это место своего повествования Николай Георгиевич преодолел только с третьего раза: голос не слушался.
 – Кормили нас три раза в день, прямо на берегу. И спали мы тоже на берегу – в «щелях», вроде окопов. Погода тёплая стояла…<…>
    Утро (надо понимать – 14 августа 1941 г. – А.О.) начиналось очередной бомбардировкой находящегося рядом моста: одиннадцать пикирующих бомбардировщиков выстроились в «карусель» и поочередно сбрасывали бомбы, а люди из «щелей» наблюдали эту адскую забаву. Бомбы рвались в непосредственной близости, сверху сыпались новые. И одна из них все-таки попала в баржи.
    И – от них только щепки поплыли. Все более чем 48 часов труда одна такая бомба свела на нет. Вседневный колокол сразу пошел ко дну, а Воскресный выглядывал из воды возле берега.
    Ни о какой «эвакуации ценностей» теперь не могло быть и речи. Но проблема осталась: надо спасать колокола. И способ виделся только один: спрятать».
    В этом месте А. Пшанский описывает рассказ Н.Г. Тейса под названием, которое и с нашей точки зрения можно принять за основу: «Может, так и было».
    «Николай Георгиевич переправился на лодке через Волхов (мост одна или две бомбы все же сумели повредить). Горсовет горел, внутри – ни души, все «горсоветчики» перебрались в церковь Рождества Богородицы, как раз напротив тейсовского дома. Во дворе горсовета для мобильных отрядов гражданской обороны стояло множество велосипедов. Выбрав один, Николай Георгиевич отправился было на Молотковскую, но тут начался обстрел, и пришлось пережидать его, как дождь, под аркою дома Берга…<…>
…Предгорисполкома Юдин, узнав, что произошло, повез Тейса в пединститут, к Ворошилову. Сам Климент Ефремович к ним не вышел – за него все решил адъютант; дал машину и взвод саперов.
    Те заложили под Воскресный колокол взрывчатку и аккуратнейшим образом рванули – так, что колокол не повредили, но под воду он ушёл. А для Праздничного вырыли большую яму, общими усилиями туда его столкнули, зарыли и закрыли дерном. До лучших времен».
    Если не брать во внимание неточности рассказа Н.Г. Тейса, о которых мы уже говорили, то способ подкапывания под колоколом котлована, при наличии рабочей силы, и сталкивания его, может считаться наиболее приемлемым. Возможно, так и было на самом деле. К сожалению, точно сказать нельзя. Точно так же, как и нельзя исключить участие сапёров в подготовке котлованов.

    Были ли ещё свидетели тому, как закапывали колокола Софийской звонницы?
    Упоминается отец Василий Николаевский, священник Новгородской приходской церкви. Но он, зная о закапывании колоколов, ни слова не упомянул о них немцам.
Благодаря героическим усилиям новгородских речников в последние часы перед захватом гитлеровцами Новгорода уходили по Волхову караваны судов.
    «Оборудование судоремонтного завода, продукты магазина, часть семей речников были погружены утром 14 августа на две баржи и отправлены последними рейсами на буксире парохода «Мария Ходош», где капитаном был Г. А. Фролов. К борту одной из барж были пришвартованы катер «Пионер» и газоход № 14, на котором капитаном был В. П.Дмитриев, пом. капитана — М. В. Носов, механиком — М. С. Назаров.
При следовании по реке Волхов в 33 км от Новгорода в районе деревни Русса 9 немецких самолетов обстреляли караван из пулеметов около 10 часов. Были ранены капитан В. Ц. Дмитриев, механик М. С. Назаров, убит фрезеровщик И, Н, Цветков, а также ранены некоторые речники, находящиеся в трюме баржи и на пароходе «Мария Ходош».
    Теперь известно, что вражеские налеты в начале августа участились на Ленинград и на Новгород с тем, чтобы как можно больше нанести ущерба, посеять панику» (С. 110).

    «С 14 на 15 августа пароходы «Томск» и «Усть-Луга» сквозь огонь, под бомбежкой фашистских самолетов, последними покинули горевший Новгород. Следовать по Волхову было трудно. Днем пароходы оставались в укрытии, а ночью без сигнальных огней продолжали путь» (В.П. Кудряшов, В.С. Крестьянинов. «Память о былом». Новгород, 1993. С. 113).

    Вернер Хаупт так описал момент занятия Новгорода немецкими войсками:
«Утром 15 августа перед взорами немецких солдат возникли многочисленные башни Новгорода.
    Новгород, одно из старейших поселений огромного русского государства, был целью 21-й пехотной дивизии. Город был основан еще Рюриком в эпоху Карла Великого, в Средние века получил любекское городское право. У него была богатая история, и до сих пор лишь один раз — в XVII столетии — штурмом он был взят противником. Советское командование 48-й армии 15 августа радировало защитникам Новгорода, 305-й стрелковой, 128-й мотострелковой дивизиям и 21-й танковой бригаде: «Новгород защищать до последнего человека!»
    Было 16.00. Генерал-полковник Буш, командующий 16-й армией, прибыл в 424-й пехотный полк. Одновременно раздалось завывание моторов «Ju-87». Немецкие пикирующие бомбардировщики. Машины VIII-го авиакорпуса, которые должны были провести штурмовку укреплений Новгорода, пронеслись в небе.
    Последняя эскадрилья «Ju-87» прилетела в 17.30. После этого вверх взметнулся чад, дым и огонь. Было видно, как перед городом встала серая стена, в которой грохотали взрывы. Батареи бросали все новый огонь в смертельно раненный город.
Когда стрелки часов передвинулись на 18.00, пехотинцы бросились вперед с примкнутыми штыками, бросая ручные гранаты, прорвались к первой линии обороны русских, захватили проход к противотанковому рву и, задыхаясь, истекая потом и кровью, достигли южного пригорода Троицкий.
    I-й армейский корпус решил окружить ночью Новгород, основными же силами наступать с запада на Чудово. 3-й пехотный полк (полковник Беккер) 21-й пехотной дивизии и 424-й пехотный полк (подполковник Хоппе) 126-й пехотной дивизии должны были вести бой за Новгород. Оба командира полагали справиться с этой задачей решительным наступлением.
    «1-я рота 424-го полка (обер-лейтенант Рихтер) 16 августа, после 4.00, ворвалась в Новгород и обнаружила разбомбленный «Ju-87» путь в главные ворота кремля незанятым. За отходящим арьергардом русских рота сразу же заняла внутреннюю часть крепости, а вошедшие вместе с ротой корреспонденты роты пропаганды Кауфман и Гревен в 7.00 водрузили флаг на главной башне. Командир полка доложил в 21-ю пехотную дивизию: 424-й полк в 6.00 взял Новгород и кремль!» (Вернер Хаупт. «Группа армий «Север». Бои за Ленинград. 1941 – 1944». М., 2005. С. 83 – 84).

Продолжение следует...