3. Дождь

Лицо было мокрым. Но не от слез, а от дождя. Дождь зарядил с самого утра. Серая мелкая морось с серого измятого неба. Серым было все: дома, прохожие, машины. Серыми были слова, произносимые такими же серыми губами. Серыми и мокрыми.

Отпевали в маленькой загородной церквушке. Народу было немного. Наверное, потому что по жизни как-то так сложилось, что знакомых было много, а друзей мало. Слишком уж они вдвоем были заняты друг другом. Так что для многочисленных дружб времени не оставалось. Поэтому друзей было мало. Зато пришли все. Они по очереди подходили к Ульме, трогали ее за рукав и отходили, не произнося ни слова. На то они были и друзья, чтобы понимать, что Ульме сейчас слова ни к чему.

Ульма знала, что должна поплакать и не могла.
- Хорошо, что дождь, - думала она, - не так заметно, что я не плачу.
Но, по праве говоря, она и не могла заплакать. Если бы она заплакала, то тогда бы согласилась с происходящим, с тем что необратимо, с тем, с чем согласиться она никак не могла. Конечно, никаких таких мыслей в голове Ульмы и в помине не было. Просто она никак не могла заплакать.

Ульма загадала: "Если  я досчитаю до ста и дождь кончится, значит, это все мне снится" Она досчитала до ста, медленно, не торопясь. Ее о чем-то спрашивали, она кивала в ответ головой, но на самом деле  ничего не слышала, а хмуро и сосредоточенно считала: "Девяносто девять... Сто..."

Дождь не кончался. "До тысячи, я сосчитаю до тысячи" - решила Ульма. Дождь не кончался. Струйки воды текли по ее лицу. Но Ульма не плакала. Она считала.

Приехали домой. Что-то выпили. Также молча подходили по очереди друзья. Также молча уходили. На то они и друзья, чтобы понимать, что Ульме хотелось побыть одной. Ульме было не до них. Ульма считала до миллиона. А дождь не кончался.

В Чехии начались наводнения. Польша к ним только еще готовилась. А в Германии с непогодой боролись уже давно и всерьез. Ульма об этом не знала. Она не смотрела телевизор, не слушала радио, не включала компьютер. Ульма была очень занята - она считала до миллиона.

"Если считать быстро раздватричетырепять, то это не считово и ничего не получится" - думала Ульма. И поэтому она считала вдумчиво и серьезно: "Двести семнадцать тысяч пятьсот шестьдесят один...Двести семнадцать тысяч пятьсот шестьдесят два..." Дождь не кончался.

Ульма смотрела в небо - небо было затянуто серой пеленой, даже помахать некуда. Наверное, Бог сейчас совсем не видит ее. Иначе бы он обязательно помог. Но из-за дождя - ничего толком не разглядеть. А даже если на миг и появится просвет, и Бог разглядит в него мокрое Ульмино лицо, он наверняка, подумает, что это всего лишь дождь. И, кстати, так ведь оно и есть. "Пятьсот шестьдесят две тысячи триста пятнадцать... Пятьсот шестьдесят две тысячи триста шестнадцать..."

На работе Ульму отправили в отпуск. Ну и правильно. Какой сейчас из нее работник? Спросишь ее о чем-нибудь, а она смотрит, смотрит словно бы сквозь тебя и только губами еле шевелит. По хорошему, может, надо было показать ее врачу, но решили, что пока не стоит. Пускай еще немного времени пройдет, а там глядишь и придет в себя наша Ульмочка, русалочка голубоглазая. А дождь все шел и шел.

Каждый вечер Ульма приходила в кафе, где они раньше сидели по воскресеньям. Ульма брала чашечку кофе и сидела до самого конца, пока хмурый хозяин кафе не начинал переворачивать стулья и складывать их на столы. Тогда Ульма быстро расплачивалась и уходила. "Восемьсот двадцать девять тысяч сто один..."

Кажется, это был понедельник. Или вторник. Но что не воскресенье это точно. Потому что по воскресеньям в кафе обычно сидело много народа, а в этот раз оказалось  раз-два и обчелся. Только пожилая пара, да саксофонист из дорогого ресторана напротив.

"Миллион!!!" - прошептала Ульма, и вдруг дождь кончился. И серые тучи как-то заробели и так стыдливо отодвинулись друг от друга, а потом и вовсе разбежались в разные стороны. И небо оказалось вдруг таким невыносимо глубоким и синим, что Ульма от неожиданности выронила чашечку. Как в замедленном показе, чашка медленно спланировала на мостовую и разлетелась вдребезги.

Ульма неловко оглянулась, словно ища чего-то. Мир вокруг играл красками, растекался ручейками смеха, поблескивал осколками луж. Ульма вздохнула и отчаянно разрыдалась.

Тарелка выскользнула луною
Из рук уставших. Осколки - брызгами.
Вздохнула: "К счастью". А сердце ноет.
И мысли - слипшимися огрызками.

А за окном дождик землю штопает,
А за окном целый день ненастье.
А тут ещё и тарелка, чтоб её.
И надо верить, что это к счастью.