Глава 35 - Жуки и муравейники

Из больницы я вышел в пятом часу, с болящей головой, издёрганный настолько, что не было сил даже печалиться о своей дурацкой судьбе. Даже злиться и раздражаться не хотелось.
Собрался было позвонить Юле, полез за телефоном во внутренний карман – но тот неожиданно загудел, завибрировал под моей рукой. Уже не Юля ли? «Королева сновидений» изволила позвонить?
Я угадал.
- Да?
- Привет, ты где?
Говорила она устало, словно тоже только что пересчитала сотню лейкоформул.
- Я выхожу из больницы…
- И я тоже выхожу. Ты… ведь не сердишься?
- Да нет же. Это я виноват, что начал названивать в такую рань. Так что ты простишь меня?
- Забудь. Тут, на моей работе, такой бедлам творился, что… - Её голос потонул в раскатах грохота. Трамвай, вроде бы, проехал. – Что мне уже не до того, чтоб дуться из-за всяких глупостей. Ладно, я тебе потом всё расскажу. Где тебя искать?
- Может быть, снова в «Праге»?
- Хорошо. Тогда я сажусь в трамвай.
И я пошел по Крысограду… Тем самым путём, что и в день эйфории. Теперь я видел этот город без воображаемых достоинств: холодным, скучным, уродливым.
С неба сыпалась холодная водяная пыль. Я смотрел на это небо, ожидая увидеть что-то необычное и жуткое, вроде неестественных облаков, или каких-то других знамений – но видел лишь серые дождевые слои, похожие на отсыревшие тряпки.
«Ожидайте заморозков! Скоро будет и снег!» - предупредил Дар тоном «погодного» ведущего.
Я шёл, не замечая прохожих, обходя бурые лужи. Сильно зябли ноги – и ботинки, и джинсы уже не годились для такой погоды. При других обстоятельствах я бы уже съездил к родителям и уже был бы тепло одет. Я всегда отвозил к родителям одежду, сезон которой закончился. Увижу ли я снова своих родителей?.. Волнуются ли они за меня?.. Конечно, волнуются… Вернусь ли когда-нибудь в родной городок?..
Достал телефон и набрал было мамин номер – но не тут-то было. «Абонент вне зоны досягаемости».
В мрачном смятении шёл я, ускоряя и ускоряя шаг. Красные лужи преграждали путь. Прохожие, похожие на мокрых кур, прыгали с островка на островок, искали броды среди ржавой мути, толкали друг друга, из-под их ног взлетали рыжие брызги… А я не разбирал дороги. Порой шлёпал прямо по лужам. В правый ботинок просочилась зябкая, коробящая влага – видимо, он успел прохудиться. Холодно… Приходилось то и дело шевелить ступней в мокром носке.
Мысли у меня быстро закончились, и в голове отчего-то засела дурацкая, на мой взгляд, песенка на украинском языке: «Вона була неначе дитина – принцеса віків...» Не помню уж, когда и где я её услышал. Должно быть, еще в академии.
«Вона одна – володарка лісу, тварин і птахів...»
Проходя мимо шахты, я до коленей перемазался ржавчиной. Рядом бегали дворняги, вывалявшиеся в красной грязи. Адское зрелище! Они были словно залиты кровью. Или освежёваны.
Прохожие то и дело толкали меня, задевали плечами, ударяли сумками и портфелями, царапали спицами зонтов. Я тоже не оставался в долгу. Но никого это не возмущало. Никто ни разу не крикнул «осторожно!» или «куда прёшь, козёл?!» - хотя это было бы совершенно естественно. Молчал и я. Создавалось впечатление, будто все люди чувствовали себя одинаково: словно у всех в головах царил бессильный сумбур, и быть может, у всех были мокрые ноги... А то и – чем Макху не шутит?! – ко всем точно так же привязалась «Володарка лісу». Я был готов поверить и в это. Но вот что странно: несмотря на всё грустное единство с толпой, я чувствовал себя невыносимо одиноким.
К тому времени, как я добрался до «Праги», моросить уже перестало.
Вместо окон и двери кофейни я увидел белые опущенные ролеты.
- Ну вот… «Прага» закрылась… - пробормотал я себе под нос. – Придётся ждать Юлю на улице.
Вряд ли вы в это поверите – но первым, что выдало приближение Ю-Ю, был звук шагов. Она подошла со спины – но я уже заранее знал, кто ко мне подходит. Легкие и быстрые шаги, шорох длинного пальто показались мне до боли знакомыми, я узнал их, едва они успели выделиться среди уличного шума.
Ошибки быть не могло.
Я обернулся. Конечно же, она: золотистый блеск очков, серебряное мерцание клипсы-луны, несуразные пряди невесомых волос, выбивающиеся из-под вязаного берета… В своем длинном узком пальто Юлия напоминала жердевую куклу. Или странные, вытянутые в длину статуэтки девушек, какие я видел в одном сувенирном магазине. А какой у неё усталый, измученный взгляд!..
- Что?.. Что случилось? – вырвалось у меня вместо приветствия.
- Э-э-эх… - протяжно вздохнула она, в странном жесте протягивая мне руки. У неё не было с собой привычных тубуса и папки.
Я поднял руки, не зная, как ответить на такое приветствие, и Юля взяла меня за запястья. Перчатки в этот день на ней были не нитяные, а вязаные, с какими-то северными вензелями на тыльных сторонах.
- Это было что-то!.. – нарушила она молчание. – В издательство явилась милиция. Ничего не объясняя, начали что-то искать. Поставили всех на уши, вскрывали паки с брошюрами и книгами... Никто не мог понять, что происходит – но потом они, менты эти, нашли среди отпечатанных материалов кипу листовок...
- Культовых листовок?!
- Ладонь с глазом. Точь-в-точь как те, которые рисуют на стенах. Начальство засуетилось: как же это могло быть, у нас-то за спиной?! В общем, издательство чуть ли не оцепили, и приехала целая чрезвычайная комиссия. Начали всех допрашивать. А я и говорю: это же Выхухоль рисовал! Ну, то есть, Грищенко! Это же его дебильный стиль – ни с чем другим не перепутаешь!
- Так это действительно Выхухоль рисовал?
- И все сотрудники это подтвердили. Если бы ты увидел его картинки – то тоже ни с чем не спутал бы. Но то были дёшевые и херовые детские книжки – а теперь он взялся за листовки! Мы все говорим: да, это очень похоже на его работы! А следователь: ну так подайте сюда этого Грищенко!
- А что Грищенко?
- А Выхухоль-Грищенко пропал! Когда спохватились – его уже не было. Слинял - но когда?.. И как?.. Ясно было одно: в одиночку он не мог их отпечатать. Работало, как минимум, три человека. Начали искать этих троих... Пока искали – у одной женщины случился приступ ишемии... Приехала «скорая», вся работа застопорилась. Под конец тех, кто не мог иметь отношения к листовкам, отпустили. Было ясно, что нужно искать среди техперсонала и начальства... Такое творится! Я до сих пор, как в помрачении...
- А ты не помнишь, что еще говорили следователи?
- До того, как нашли листовки – почти ничего. А как нашли – то всё вокруг листовок и закрутилось.
- А в городе таких листовок не валялось? Я, вроде бы, никаких не видел...
- Именно таких – не было. Были какие-то ксерокопии – но это было... Сколько-то дней назад. Не помню уже.
Юля снова протяжно вздохнула, увидев закрытый кафетерий.
- А что творилось-то сегодня ночью, что ты начал наяривать в такую рань?.. – спросила она. – Ты прости меня, ладно?.. Ну ты понял...
- Да я уже давно простил. На Крии собираются войска. Они собираются атаковать, идти через Аномалию – прямо на Грон...
- Где? В том «нижнем» мире?
- Да. – Слово «Крия» вылетело у меня спонтанно. – Они даже не знают, с кем или чем встретятся – но уже рвутся в бой. Поистине, непостижимые существа...
- Но ведь на Гроне уже готовы встретить врага?
- Уверен, что такого врага они еще никогда не видели... На Гроне, на Земле и на Крии совершенно разные представления о войне...
Я смолк. Только теперь я осознал, насколько угрожающей выглядела ситуация.
- Знаешь, мы все привыкли думать, что всё плохое, все несчастья и катастрофы, все неприятные сюрпризы сваливаются на кого угодно – но не на нас... – промолвила Юля.
- В Китае, в Израиле, в Никарагуа...
- ...И со знакомым соседа, и с пятиюродным братом... Да с кем угодно! – закивала она. – Иной даже начинает верить в свою неуязвимость. «Ты же знаешь, что со мной никогда ничего не случается!» Если с кем-то случилось – то с очередным лохом. Забывает об элементарных предосторожностях... И тут – кирдык! Свалилось на самого! И тут-то мы и теряемся. Даже если и беда не такая уж страшная. Вот и дошла очередь до нас: до Крысограда, до Грона, до нашего издательства...
Мы побрели в каком-то неопределенном направлении. Вдали маячили громадные корпуса и домны металлургического комбината. Сырой ветер доносил удушливый запах гари. А рядом – бесконечные ряды многоэтажек, отделенных от заводов чахлым парком... Многоэтажки, многоэтажки, многоэтажки... Мы шли по берегу кирпичного моря.
- Листовки эти... – проронила Юлия. – А следователи были не меньше нашего растеряны...
По дороге попался небольшой вещевой рыночек.
- Гляди-ка!.. – Ю-Ю дернула меня за рукав, резко остановившись.
- Что? – не понял я. – Рынок закрыли?
- Да нет же! – Она указала на огромный рекламный щит, красующийся над рынком: «Я НЕ МОГУ ОСТАВИТЬ В БЕДЕ СВОИХ СОГРАЖДАН».
- Калиниченко... Встреча с народом... Митинг... Стадион «Труженик»... Бедственное положение Крысограда... – растерянно читал я вслух. - -е ноября... Постой-постой! Какое сегодня число? Это же завтра будет!
- Завтра... Встреча президента с народом! Представляешь, что там будет твориться? – с ужасом ответила Триумфова.
- Да уж... – Внутри у меня похолодело. Я ярко представил эту картину: толпы людей, согнанные на стадион, культисты, вливающиеся в толпу, Тон-По-Макху, вмиг привлечённый таким столпотворением... В этой несчастной стране публику на такие мероприятия отправляют почти принудительно. Студенты, школьники, представители всех организаций и предприятий... Толпы людей будут загнаны в бетонное кольцо стадиона... – Только не это...
- И никак не помешать, - заключила Юля, - и никак не помочь... Что мы можем сделать? Отправить анонимку о том, что стадион «Труженик» заминирован? Бред...
- Самое лучшее, что мы сможем завтра сделать – это держаться подальше от «Труженика».
- Легко сказать! Это же самый центр города!
- Это да...
- Может быть, Вестник что-нибудь и придумал бы. Но он сегодня не появлялся. Ты его тоже не видел?
- Нет. Наверное, он сегодня испытывает свой защитный аппарат.
Мне стало холодно и жутко. Небо, угрюмое и пасмурное, давило на меня. Меня охватила невыносимая, стенящая жалость – но отнюдь не к тем несчастным, которые завтра пойдут на стадион. Конечно, это эгоистично – но мне было жаль Юлю и самого себя, таких крошечных и одиноких среди огромного промозглого города, больного и грязного города, которому мы ничем не можем помочь. Разве нам под силу бороться с ужасами такого масштаба? Разве это под силу кому-либо?..
Мы сели на скамейку на краю чахлого парка. Наверное, Юлия чувствовала то же самое. Как двое потерявшихся детей, как две забытые куклы, сидели мы, прижавшись друг к другу и соприкоснувшись головами. Ветер рябил рыжую лужу, и желтые листья носились по ней, как парусники, попавшие в шторм.
- Посмотри, кого я сегодня видела в трамвае... – пробормотала вдруг Ю-Ю, вытаскивая блокнот с набросками. – Вот.
Там был портрет страшного взъерошенного человека. Впрочем, человека ли?.. Он свирепо ухмылялся, демонстрируя мелкие кривые зубы, скорее подобающие какому-то фантастическому хищнику. И надбровья были, как у неандертальцев со старинных реконструкций.
- Я же говорил тебе, что среди людей много чужеродных существ...
- Да, ты говорил. Но, кажется, я впервые увидела такого своими глазами! Но другие-то люди... Другие пассажиры не замечали его! Словно это был какой-то обычный дядя Петя из гаража. Почему? Почему они не видели его?..
- Они видели. Но не воспринимали. Это очень сложно объяснить. Я и сам бы никогда не поверил в такой феномен, если б не убедился сам… Ты же «визуал», ты знаешь, что разные люди могут видеть одну и ту же вещь по-разному.
- Конечно. Это я еще в художественной школе поняла: все рисуют одну и ту же статую, и у всех получается хорошо – однако, все нарисованные статуи получаются чуть-чуть разными.
- Это потому, что всё, что мы видим, на 90% является творчеством нашего мозга. В это трудно поверить – но это так. На психологии нам рассказывали про такой интересный эксперимент: группе людей показали фото человека – просто какого-то случайного человека, - и попросили сделать словесный портрет. Что получилось? Обычные словесные описания: «у него синие глаза», «у него добрые глаза», «у него веселая улыбка». А другой группе показали то же самое фото – но попросили составить словесный портрет преступника. Люди второй группы написали: «у него коварная улыбка», «у него злые глаза»… Когда мы смотрим на что-то предвзято – мы даже видим не совсем то, что видит непредвзятый взгляд.
Я вздохнул.
- Был и другой эксперимент. Четырех детей усадили за стол, на который поставили две картонные пирамидки. Белые пирамидки – только у одной одна грань была выкрашена в черный цвет. Эта черная грань была повернута только к одному ребенку, и пирамидка казалась ему черной. Педагог по очереди спрашивала детей: какого цвета пирамидки? Трое ответили: обе белые! Последним спросили ребенка, видящего «черную» пирамидку. Обе белые! – ответил он. А подай-ка мне черную пирамидку! – попросили его тогда. Ну, ребенок и подал. Спрашивают: а почему ты сказал, что они обе – белые, если одна была черной?.. Все сказали, что обе – белые, вот и я сказал… Со взрослыми происходит то же самое. Только в большем масштабе и в более сложных формах. Люди не только говорят, что обе пирамидки - белые… Они к тому же верят в это. И даже видят белое вместо черного. Ну а мои сознание и мировосприятие изменились, и я «прозрел», перестал видеть сквозь коллективное бессознательное.
- Это почти как в фильме «Чужие среди нас».
- Да… Этот фильм – сплошная фантастика и сплошная аллегория, но он оказался ближе к истине, чем думали его авторы. Разница лишь в том, что на самом деле люди «гипнотизируют» себя сами. Это не происки злобных пришельцев – это, в общем-то, нормальное для человечества состояние. Даже самый одинокий мизантроп находится под сильным влиянием коллективного бессознательного. Нравственные устои, стереотипы, общественные мнения, поучения родителей и учителей, господствующее мировоззрение – всё это накладывает неизгладимый отпечаток на наши личности. В старину люди верили в колдовство и в домовых, им являлись ангелы и святые – и это казалось объективной реальностью, и чудеса вполне вписывались в их картину мира. Хотя никаких чудес обычно не было. Люди могут в упор не видеть очевидных вещей, если они не вписываются в их картину мира. Сознательно или несознательно – но они находят увиденному рациональное объяснение. Или попросту воспринимают непонятную вещь искаженно. Или вовсе не воспринимают ее.
- Некоторые однокурсники любили рисовать меня, - усмехнулась Юля, - особенно – в профиль. Уж очень он у меня необычный. И если они показывали эти рисунки посторонним людям – многие заявляли, что таких носов не бывает. Или что таких длинных шей не бывает. Советовали укоротить. Это не вписывалось в их представления о человеческих лицах.
- А те, кто всё-таки видит «невозможное» - не распространяются об этом...
- Помню, в детстве – лет в пять, - я шла с папой по городу. И тут я выдаю: «Смотри! У того дяди глаза, как у кошки!» А отец мне: «Не говори глупости!»
- В детстве мы более чисты и непредвзяты.
- Хотя я не помню, что там был за дядя и какие у него были глаза. Помню только, что сказала так.
- Есть такие существа… Я видел их несколько раз. У них кошачьи зрачки и клыки заострены сильнее, чем у нас. Я называю их «кошколюди». Они часто носят черные очки – и не отличишь от людей.
- И откуда они взялись?
- Без понятия. Может быть, они всегда жили рядом с людьми. Может быть, проникли из какого-то параллельного мира. Вестник говорил, что есть даже инопланетяне. Есть много тайн, которые совсем не хотят быть раскрытыми.
- Ты говорил, что среди людей много других существ…
- Не скажу, что очень много – но вполне заметное количество. Это похоже на жуков-паразитов, живущих в муравейниках. Они подражают запаху муравьев – и те считают их своими собратьями, хотя жуки даже отдаленно не похожи на муравьев. Они живут в муравейниках, исподтишка поедая яйца и личинки. Муравьи не распознают вредителей. А некоторые из жуков даже выделяют опьяняющие вещества. Им муравьи всегда рады. То же самое с людьми и их «симбионтами». Многие существа незаметно сопутствуют человечеству. Некоторые делают это уже много веков. Некоторые появились недавно и еще ищут подходящую нишу в человеческом обществе. Впрочем, и без не-людей загадок достаточно. Чего стоят одни эти «неименуемые культы» и странные организации…
В памяти снова вспыхнула слепящая лампа и две тени, резко очерченные ярким светом.
Юля растерянно листала блокнот. На одной из страниц был изображен тот же не-человек из трамвая – только в профиль и неудачно. Зачеркнут несколькими размашистыми штрихами. На другой были три культиста. В одном из них безошибочно узнавался давешний дед, помешавший нам уйти.
- Хотела бы я видеть мир так, как видишь его ты… - вздохнула она.
- Поверь, в этом нет ничего хорошего… В чем-то я и сам – жук в муравейнике.
- Сейчас ты опять начнешь про предназначения и фатум, - раздраженно возразила она. – Вот не люблю этого – и всё… Знала когда-то одного парня, который считал, что умрёт в двадцать лет. С чего он это взял – не знаю. Воланда, что ли, встретил? Причем он мог на полном серьезе выдать: «После универа?.. Нет, я просто не доживу!» Или что-нибудь в этом роде. Сейчас ему уже сильно за двадцать. Я давно его не видела – но, со слов общих знакомых, наш обреченный страдалец живет и здравствует. Чувствую, что напрасно подбросила тебе эту тему с предназначениями и судьбами… Я в них не верю. Точнее, я понимаю их иначе. Просто есть люди с разными задатками и потенциалами. Кто-то способен на великие дела, а кто-то – только на мелочь. Но для великих дел мало иметь потенциал. Сначала нужно дать ему обнаружиться и раскрыться. Потом – найти ему применение. Ну, ты понял: чтобы появилась нужная ситуация, точка преломления. И судьбы особой в этом нет. Просто есть люди и просто есть обстоятельства, среди которых они лавируют.
- Может быть, оно и так… Решающие сущности всегда появляются без потребности.
…Дождь обрушился неожиданно, накрыл город за одну секунду, словно плотное облако из водяной пыли упало на наши головы, сорвавшись с неба. Нам пришлось поспешно укрыться в каком-то торговом центре, к счастью подвернувшемся.
Внутри было полутемно и шумно. Большая часть магазинов была закрыта. На верхних этажах был выключен свет. Эскалаторы – отключены. Активная торговля шла на цокольном этаже – в супермаркете.
- А давай-ка полюбопытствуем… - предложила Юля.
Мы спустились в цоколь и вошли в супермаркет. К кассам тянулись шумные очереди.
- Смотри-ка! Продукты просто сметают! – заметил я. – Консервы, крупы, водку… Спички и свечи…
- Напоминает апокалипсическую панику, - добавила Юля.
- Да, пожалуй…
Это было в нашей стране, несколько лет назад - перед солнечным затмением. Какой-то из местных лжепророков в очередной раз усмотрел в происходящем сходство с катренами Нострадамуса и откровением Иоанна, и назвал точную дату конца света. С легкой руки журналистов «пророчество» стало известно всей стране. Вероятно, журналисты просто хотели высмеять суеверия и предостеречь от них людей – но эффект оказался противоположным. Лжепророки его лжепророчества неожиданно стали модной темой для разговоров. Некоторые простодушные люди поверили и запаниковали. Их панику подхватили другие. Произошло нечто, похожее на знаменитый инцидент с уэллсовскими марсианами. Самым смешным было то, что люди начали яростно скупать некоторые товары: в частности, консервы, крупы, спички и свечи. Это не преминули сделать даже неверующие: мол, чушью чушью – на мало ли что?..
Каким образом спички и свечи могут спасти от конца света – так и осталось загадкой.
- Но сейчас они поступают вполне рационально! – упрекнул я Юлю. – А у тебя-то самой много долгохранящихся продуктов?
- Макароны, крупы, мука – полным-полно. Я покупаю их большими мешками, чтобы подольше не вспоминать о них. Хотя я бы взяла консервов… Или чего-то в вакууме.
- Я пожалуй, тоже кое-что прикуплю. Если что-то останется.
В мясном отделе нам удалось найти несколько упаковок варено-копченого куриного филе в вакуумных пакетах, и эдакие рахитичные крылышки. Я курицу никогда не любил, так что филе и крылышки взяла Юля. Консервов почти не оставалось. Только тушенка.
- Какая гадость… - промолвила Юля, вертя в руках банку с силуэтом свиной головы.
- Да уж, не по кашруту…
- Да иди ты со своим кашрутом! Тоже мне, раввин нашелся. А тушенка – гадость. Сплошная слизь.
- У нас сейчас особого выбора нет. Я возьму тушенки – но лишь на самый крайний случай. Если смешать ее с макаронами – кое-как можно будет давиться.
Рыбных консервов не было. Относительно нетронутыми были тошнотворные паштеты из курино-индюшиной кожи.
- Нет, таких паштетов я совсем не хочу… - брезгливо поморщился я.
- Даже ставриду разобрали, гляди-ка!
- Может быть, здесь Вестник побывал? – пошутил я.
- Если он вообще ходит по магазинам. Интересно, чем он питается?
- Наверное, консервированную рыбу он всё же покупает. А скорей всего, запасся ею заранее. Может быть, он привез с собой какие-то пищевые концентраты. Не думаю, что он слишком привередлив. Наверное, ест всё то же, что и мы.
Мы шли среди полупустых полок, на которых красовались только самые дрянные продукты, какие никто не хотел покупать даже при угрозе голода. На наших глазах две женщины чуть не подрались из-за последнего мешка муки. Подоспевший охранник оказался в затруднительном положении: кому же из двух претенденток отдать этот злосчастный мешок?.. Ни одна из дам не желала уступать, и обе громко аргументировали свои позиции, не стесняясь в выражениях.
Мы поспешили прочь, не дожидаясь разрешения конфликта.
- Зевачество в нынешнем Крысограде – очень опасное занятие! – заявила Ю-Ю.
Чайно-кофейный отдел был почти сметен. Не тронули только самые дорогие сорта.
В алкогольном была шумная толкучка.
- Думают, что алкоголь уменьшит риск заражения?
- Возможно.
- А как ты думаешь – такое возможно?
- Думаю, что вряд ли. Разве что если каждую ложку пищи перемежать глотком водки. Или, лучше, спирта.
- Всё это похоже на конец восьмидесятых…
- С той только разницей, что магазины стали просторнее.
- Ага. Таки не придется стоять в очереди под дождем.
От упоминания о спирте меня затошнило. Отдел с минералками и питьевой водой был попросту пуст – а вот сладости и печенье почему-то мало пострадали.
- Надо же, кондитерский не опустошили! И совершенно напрасно! – констатировал я. – Это к лучшему.
Я пояснил Юлии, что иногда сладости могут быть не роскошью и не удовольствием, а спасением. Ведь это быстро усваивающаяся пища, обладающая огромной энергетической ценностью! Даже «скникерс» может придать сил и утолить голод, занимая минимум места и времени. К сожалению, денег у нас было немного, и мы ограничились несколькими плитками шоколада. От ярких оберток нестерпимо рябило в глазах.
- Многие не любят супермаркетов, - отметил я на пути к кассе, - и я тоже долгое время не любил. Они лишены живого духа торговли, общения между покупателем и продавцом. Здесь есть только куклообразные кассиры. Но когда в нашей стране появились по-настоящему большие магазины, я всё же понял их прелесть. Те, в которых есть не только продукты питания – но и посуда, игрушки, сувениры, инструменты, рыболовные и туристические снасти… Я прихожу в них, чтобы просто полюбоваться разнообразием. Просто люблю «бродить, выбирать, прикасаясь». Даже те вещи, которые мне вовсе не нужны: игрушки, удочки, подставки для винных бутылок…
Гомон стоял почти что базарный. Шум, тошнота, рябь в глазах… Ноги налились тяжестью, будто на них были две пары толстых носков и зимние боты. «Что это – аура перед приступом мигрени?..»
- Но всё же раньше магазины были не в пример лучше! – возразила девушка. – Какой запах был в булочных? Теплый, свежий, сладкий, аппетитный! А в книжных пахло бумагой и свежей краской. Сейчас – почему-то не пахнет. Точнее – пахнет, но совсем по-другому. А в промтоварах был химический запах: чистый и какой-то строгий…
«Нет… Только не о химических запахах…» - Стоило мне представить тот запах, как у меня закружилась голова.
- Того времени уж давно нет… Tempora, как известно, mutor. Так что нужно приспосабливаться ко всему, что есть… В чем-то мы похожи на булгаковское поколение: мы тоже пережили перелом эпох. А теперь, чего доброго, «переломится» еще одна эпоха… Два перелома – это слишком много для одного поколения.
Мы выбрали кассу с самой короткой очередью – всего человек в одиннадцать. Но у каждого из них была тяжело груженная корзина или тележка. Стоять в очереди – чрезвычайно утомительное и раздражающее занятие. «Как я выдержу?.. У меня же начнется приступ мигрени…» - обреченно подумал я.
На наших глазах около одной из дальних касс началась драка: кажется, кто-то попытался что-то стащить из чужой тележки.
- Пропустите! – подбежала к нам какая-то дама. – Я же с ребенком…
Я, скорее всего, пропустил бы. Но Юля неожиданно осерчала:
- А ребенок – это, значит, универсальный пропуск?! – повысила она голос. – И что-то я не вижу с вами никакого ребенка!
- Аня! Аня! – завертела дама головой. Аня обнаружилась поодаль, около стойки с какими-то киндер-сюрпризами. Девочке было шесть или семь лет. Услышав голос матери, она стремглав кинулась к ней, едва не свалив стойку и чуть не налетев на какую-то старушку.
- Ну пропустите! – снова взмолилась женщина. – А ну стой смирно! – злобно прошипела она дочке.
- Я думала, что вы с маленьким ребенком, - холодно возразила Юля, - но ребенок-то у вас совсем большой! Я в таком возрасте сама в магазин ходила.
- Ну вы понимаете, она же нетерпеливая! – окрысилась тетка.
- А почему другие должны перед вам кланяться за то, что вы не смогли воспитать своего ребенка?! – почти вскричала Юля. Кажется, она не на шутку рассердилась. – Тоже мне, заслуга!
- Девушка… Женщина… - выдавила мадам, затрудняясь определить Юлин возраст. – Вы бы сначала своего родили…
- Если бы у меня был свой ребенок – я бы не таскала его по супермаркетам! – не унималась Юля. – Разве я не правильно говорю?! Да, Рома?!
В минуты гнева, возмущения или страха ее голос всегда претерпевал удивительную метаморфозу, вмиг становясь громким, высоким, требовательным и, к моему немалому смущению, с типично ашкеназскими интонациями.
- Да пропустите вы ее уже… - заступился кто-то из очереди.
- Нет! Пусть идет в другую кассу. Хотите пропустить – поменяйтесь с ней местами. Что - желание сразу пропало?!
В очереди зашушукались. Кажется, и у Юли, и у тетки нашлись свои сторонники. Однако у последней их, похоже, было больше. Я отчетливо расслышал слова «жидовка», «стерва» и «чертовы чаелфри».
В моем левом виске запульсировала боль…
- Да что с тобой?.. – Я даже слегка потормошил Ю-Ю за плечо. – Ты же провоцируешь их…
Мамаша, очень грязно матюгнувшись, пошла искать жалостливых у других касс.
- Их один раз пожалеешь – так потом на голову сядут и еще насрут там, - тихо ответила Триумфова. – А вот она бы меня не пропустила – даже если бы я с грудным младенцем была… Я уверена.
У меня не нашлось сил, чтобы ответить. Боль уже не пульсировала, а сверлила.
Странное дело – но очередь прошла быстро. Хотя мне и это время показалось несколькими часами. К тому времени, как мы вышли из магазина, уже начало темнеть, а дождь прекратился.
- Ты бледно выглядишь, - встревожилась Юля, приглядевшись ко мне. – Недоедаешь, что ли?
- Проклятая мигрень. От нее даже лекарства не спасают. Примерно раз в два месяца она меня «посещает». Тут уже ничего не поделаешь – это просто нужно пережить. Даже никакого Заточенного не нужно…
- Сейчас бы поехали ко мне, поужинали бы тушеной капустой… - рассеянно предложила Ю-Ю.
Я вздохнул.
- Я, пожалуй, вообще не буду ужинать сегодня. Мигрень напрочь отбивает аппетит. Я хочу, чтобы сегодня все оставили меня в покое. Хех, вот уж никогда не думал, что общага может оказаться местом уединения!
- А если соседи вернутся?
- Они не вернутся, - с холодной уверенностью ответил я. – Может быть, их и в живых уже нет.
Мы попрощались около супермаркета, а потом Юля села в троллейбус.
С тоской смотрел я вслед уезжающему троллейбусу. Юлия стояла у заднего окна, держась белыми перчатками за грязный черный поручень, и, наклонив голову, улыбалась мне. Такая добрая, смешная улыбка… 
«Не оставляй ее! Не оставляй! Нельзя ее оставлять!» - настойчиво зудело у меня внутри.
Да поздно уже. Что мне – за троллейбусом побежать, что ли?.. Вместе держаться опасно…
«Но и поодиночке – не менее опасно! – не унимался Дар. – На Тау Кита так не поступают!»
Мы не на Тау Кита… Я не хотел с ним спорить.
Удаляющаяся Юля помахала мне рукой (как я и ожидал, ее перчатка заметно почернела) и склонила голову на другое плечо. «Она сейчас похожа на… на принцессу Тюлю!» – подумал я, вяло поднимая руку в ответ.
Троллейбус скрылся дали… И тут же подъехала подходящая мне маршрутка – нелепый тюнингованный монстр, похожий на плод несчастной любви «Газели» и грузовичка.
При езде это нечто громыхало так, словно вот-вот грозило развалиться, и словно внутри мотора летали гайки.
«Тюля-Тюля-Тюля-ля… Юля-Юля-Юля-ля…» - мысленно повторял я, пытаясь хоть немного отвлечься от боли. «Рок-н-ролл для принцесс». Предперестроечный фильмик – там и была принцесса Тюля. У меня воспоминание о нем неразрывно связано с медсестринской практикой – мы смотрели этот фильм в холле дома престарелых. В тот год я впервые осознал, что в медицине мне делать нечего… Это было очень грустное лето. Солнечные, теплые дни… Зарождающаяся ненависть к больницам и к академии… Приступы мучительной жалости к самому себе. И, в противоположность всему этому - фильм, светлый, оптимистичный, наивный и глупенький. Он глубоко запал мне в душу. Он запомнился до мелких подробностей.
«Беда – лабуда, да-да!!!» Помнится, я даже напевал про себя эти слова. Увы, это было неубедительно. 
 «Любит Тюля или нет принца Филофея?..» Надо же придумать такое имя! Тюля... Киля… Селёда… 
 Мелькание пейзажей за окном только усугубляло мигрень, и я закрыл глаза. Прижался затылком к спинке сиденья (благо, что сиденье было высокое, «самолетное»), склонил голову на левое плечо. В левый висок словно шурупы завинчивали - а от стекла на него веяло приятным холодом. Мне казалось, что от этого боль слегка утихает. Если же я приоткрывал глаза – перед ними маячила надпись на переднем сиденье. Какие-то малолетние идиоты накарябали фломастером на дермантине: «ПАУК. SKORPION. TARAKAN». Ниже чья-то рука, более твердая, подписала: «ТРИ ГАДА! :)))».
«Наверное, муки ада – если бы ад существовал, - могли бы быть чем-то вроде бесконечного приступа мигрени!» - подумалось мне.
Маршрутка прыгала по булыжной мостовой, и спинка сиденья колотила меня по спине, как вибромассажер. Во время особо резкого подскока я стукнулся виском о стекло. Ощущение и без того было такое, будто мой мозг превратился в полужидкую кашу – а удар взболтал его.
В общагу я пришел затемно. Мигрень к тому времени стала настолько сильной, что я уже запинался при ходьбе, и в глазах двоилось.
Не знаю уж, сколько было времени – но я решил лечь спать прямо сейчас. К утру мигрень точно пройдет. Главное – заснуть. А это во время приступа бывает непросто. Нестерпимает боль в виске и утомляет, и раздражает – но также и не дает отдохнуть. Даже если очень хочешь заснуть – всё равно не заснешь, когда в голове словно тупой коловорот работает. Желудок недовольно бурчал от голода – но есть я бы не смог.
Я извлек из-под подушки портфель с ноутбуком, положил его за койку. Не раздеваясь, плюхнулся в постель, измятую и несвежую.
Пружины выли и скулили подо мной, как живые существа: «виии… виии…»
Этот звук… Он до боли знаком не. Я слышал его и в каком-то другом месте… Но где?