Билет в одну сторону московские мальчики 60-х поко

Посвящается Великой группе “Beatles”,
а также всем стилягам, битникам, фарцовщикам, валютчикам, хиппи, художникам-авангардистам, первым бит и рок музыкантам


ПРЕДИСЛОВИЕ
Мальчики шестидесятых сейчас уже стали дедушками и постепенно уходят, оставляя в наследство свое небогатое имущество и страну, печально осознавая, что это уже не та страна, в которой выросли они, и которую оставили им в наследство их родители. И возврата в эту страну нет.
Эта книга про московских мальчиков, про то, как они росли и как вырастали. Тот, из поколения шестидесятых, кто будет читать эту книгу, наверно, взгрустнет, вспоминая Москву, которой уже нет будет никогда, не будет старых домов с обветшалой штукатуркой, переулочков и маленьких кафе и рюмочных, где за рубль нальют водки и дадут бутерброд с колбасой. Не будет магазина «Военторг» в начале проспекта Калинина с его знаменитой лестницей – его взорвали. Не будет бесплатного эскалатора, на котором можно было подняться от метро «Ленинские горы» на самую высокую точку Москвы, откуда видно всю панораму города. Его сломали. Все это и еще много чего хорошего осталось  в прошлом времени нашего спокойного проживания в стране под названием Советский Союз. Окончание войны не принесло той счастливой жизни, о которой мечтали все: «Вот кончится война – тогда заживем счастливо и за тех, кто отдал свою жизнь за лучшее будущее», - так думали люди, дожившие до Великой Победы, однако это лучшее будущее в нашей стране так и не наступило.
А в это же время весь мир праздновал победу, как бы наверстывая упущенное за все ужасы войны время, и человечество разрослось музыкой, цветами и танцами, наслаждаясь миром. Глэнн Миллер не дожил до окончания войны, но его музыка звучала по всему миру, и под нее танцевали вернувшиеся с войны солдаты, которых обнимали и целовали заждавшиеся девушки. В нашей стране радовались недолго, когда звучали вальсы Штрауса, «Офицерский случайный вальс» и «Синий платочек». Петра Лещенко, любимого всеми артиста, расстреляли по приказу Сталина, но его пластинки тысячами привозили возвращавшиеся победители, перевозившие эти пластинки даже внутри крыльев самолетов, и по всей стране звучали такие близкие всем песни, как «Черные глаза», «Был день осенний», «У самовара я и моя Маша».  Но уже скоро, пришедшие с войны ветераны столкнулись с равнодушием разжиревших за счет войны чиновников и спекулянтов и партийцев, которые откровенно плевали им в душу, и с презрением смотрели на их боевые ордена. Особые отделы вновь арестовывали и тысячами ссылали вернувшихся победителей в наши, уже русские, концлагеря для перевоспитания после растлевающего влияния освобожденных западных стран. Вновь происходили расстрелы, и люди вновь с ужасом ночами ждали черных воронков, приезжавших производить новые аресты. Когда я родился, был жив еще Сталин, и  один год я жил, когда под окнами шли демонстрации с требованием расстрелять проклятых врачей-убийц, а в домах, где жили врачи, демонстранты били стекла, и жильцы заклеивали окна газетами, чтобы не проникал внутрь зимний холод. Конечно, я этого не могу помнить, но мне рассказывали об этом врачи, которые пережили этот ужас.
В начале марта 1953 года Сталин умер. Потом пошли слухи о том, что его отравили.  Расстреляли Берию. После 56-го года жить в Советском Союзе стало спокойнее. Во всем мире самые счастливые года – это вторая половина пятидесятых, шестидесятые. Смех и веселье. У нас Утесов и фильм «Весна». В 1957 году вышел на наши экраны фильм «Карнавальная ночь», который веселил всех шутками, песнями, танцами, а международный фестиваль молодежи  1957 года почти расковал идеологически закованный в социализм народ. Мне было 6 лет, и я хорошо помню толпы танцующих и разодетых странных людей, шедших по улице Горького к Манежной площади. Мы с мамой ходили смотреть веселые концерты и небывалых черных людей, которых беззастенчиво ласково обнимали наши белые красавицы, за что потом и поплатились отрезанными в комсомольском комитете волосами, а в награду они получили черных ребеночков, которые заложили основу стотысячного черного населения России.
У нас появились стиляги – явление чуждое советскому обществу и первая оппозиция официальной власти. В мире победоносно шествовал рок-н-ролл, и  девчонки в платьях колокольчиках, беззастенчиво и в то же время грациозно танцевали этот танец, показывая всем свои трусики. Чаби Чакер в черных брюках и белой рубашке возвестил всему миру о новом танце твист, и под его песню “Let’s Twist Again”, записанную на рентгеновских снимках, танцевали даже у нас. Тогда говорили рок  или твист «на костях». Шофер Элвис Пресли делал свои первые записи на студии “Sun”. Мечта всех мужчин Мерлин Монро примеряла свое знаменитое белое платье, которым она будет сводить с ума половину населения Земли. В Америке открылись кинотеатры для машин, а на заправках служащие протирали стекла и колеса подкачивали, пока машина заправлялась – то, что у нас никогда не будут делать. Так же как и открывать дверь автомобиля перед женщиной – у нас небрежно распахивают дверь, открывая ее изнутри. Такая культура, такое воспитание.
Европа наводила порядок после бомбежек и зализывала раны своих городов. Вена танцевала вальс на своих площадях, а в Париже, уставшие от войны люди, под аккордеон танцевали прямо на улицах и бульварах. Расцвел Монмартр, почистила перышки как кокетливая женщина Эйфелева башня. Разбирали завалы в Англии после варварских бомбардировок немецкими ракетами. В разрушенной Германии жители поднимали руины, и пивные раздавали им бесплатно пиво и сосиски, а потом те же жители танцевали польку и веселые тирольские танцы, забыв об ужасах войны. Черчилль в Фултоне объявил новую войну уже Советскому Союзу. Но он не подозревал, что военная мощь не сможет сделать то, что сделали четверо парней из Ливерпуля - Леннон, МакКартни, Харрисон и Ринго Стар, которые в конце 50-х собрались в Ливерпуле со своими электрогитарами и под барабан перевернут в последствии весь мир, и им, этим ребятам, будет принадлежать историческая роль формирования «поколения «Битлз». Это поколение во всех странах мира положит конец «холодной войне» и антинародная социалистическая система рухнет в одночасье под звуки гитар рок музыкантов.
В Советском Союзе тоже пытались отдыхать от войны, но танцы длились недолго. Веселье плохо получалось. Люди голодали, были плохо и бедно одеты. Под дулами откормленных верзил НКВД восстанавливали города из руин, и строили новую экономику и промышленность. Советский агент Абель доставил секрет изготовления атомной бомбы, а о супругах Розенберг никто даже не позаботился, и их казнили на электрическом стуле. Гениальный Курчатов под неусыпным контролем репрессивного аппарата Берии скопировал и произвел атомную бомбу, построив более тысячи новых предприятий со всей инфраструктурой. Это наш народ, уже в который раз, в лишениях и нищете совершил невообразимый трудовой подвиг – на своих плечах и своими мозолистыми руками вытянул страну из состояния полной разрухи и поставил ее в число экономически развитых государств мира, а, главное, этот народ заставил всех уважать нас и считаться с нами. Мы гордились тем, что живем в этой стране.
Сейчас все повторяется с точностью наоборот. В нашей стране появились тысячи бездомных людей и миллионы беспризорных детей, изменились моральные ценности. Демократические свободы так и остались только на бумаге Основного Закона и в речах кандидатов на высшую власть. Дети умирают от того, что власть не выделяет на лечение деньги. Наша демократия основывается на криминальных законах, поэтому честно работать невозможно, и в новой России мальчики в школе мечтают быть ворами в законе, обкладывая данью младших учеников, а девочки готовятся быть проститутками, отдаваясь озабоченным ученикам в туалетах и собирая деньги на ночную дискотеку и таблетки «экстази».
В шестидесятых годах мы мечтали стать летчиками, потом космонавтами. Мы жалели, что для нас нет войны, чтобы проверить себя, даже не подозревая, что на долю нашего поколения выпадут и  войны и тяжелые испытания.






1960 ГОД. МОЙ НОВЫЙ ДРУГ СЕРЕЖА.

Наш дом на Ленинском проспекте выходил уже за границу старой Москвы, обозначенной двумя симметричными полукруглыми домами на Калужской заставе, которые как ворота открывали въезд в Москву. Дом заселяли по мере готовности отдельных его частей с 60-го года. Думали, что дом будет готов к началу учебного года, но, ни новая школа, ни наш дом к сроку готовы не были, и мы в конце шестидесятого года болтались, пока, не достроили школу к ноябрьским праздникам, а до этого времени мы были предоставлены сами себе и были заняты своими важными делами. Во дворе гулял один мальчик моего возраста. Я подошел к нему и спросил:
- Давно вы сюда приехали? – спросил я его.
- Да вот как построили эту часть дома, так и въехали. А у меня еще сестра есть, но она уже почти взрослая.
- Меня зовут Иван Лукашев, а тебя как? – напросился я на знакомство.
- А меня зовут Сергей Калужин. Ты в какую школу пойдешь. Я в ту, что через дорогу за углом, но она еще не достроена, так что у нас каникулы будут еще пару недель.
- Я тоже уже записан в эту школу во  2-й А класс а ты?
- Я тоже во 2-й А. Будем вместе учиться, даже, может, за одну парту сядем.

Вот так я приобрел себе друга Сережу. Действительно школу нашу еще достраивали, и мы  пошли сразу во второй класс только через две недели. С Сережей мы сели за одну парту, но учительница нас рассадила и ко мне посадила девочку. Она была полячка, и звали ее Людвига. Когда мы стали с ней знакомиться, то она на ломаном русском языке сказала, что ее можно звать Яся. С иностранцами, тем более с девчонками, я еще не общался. А еще у нас в классе были три девочки из Германии и две девочки из Румынии. Вот такой интернациональный класс. Вся школа была интернациональной, потому что в каждом классе от первых до десятых были свои иностранцы, и даже было два негра.  Дело в том, что соседний дом был наполовину заселен иностранцами: дипломатами и журналистами, - и они отдавали своих детей не в школу в своих посольствах, а к нам, в простую московскую школу, правда, с химическим уклоном. Во-первых, близко, а, во-вторых, наше образование у них ценилось, да к тому же знание русского языка и углубленные познания в химии сразу давало им преимущество. Но мы пока об этом не думали. Нам было интересно с ними общаться, потому, что они были совершенно другие. Кроме того, они приносили жвачку, а в старших классах пластинки и американские сигареты. Учительница у нас была молодая и добрая. Через месяц пришли новые две венгерки.

В январе 1961 года заменили деньги. Новые стали в десять раз дороже, а по телефону-автомату позвонить вместо монеты 15 копеек, теперь надо было платить 2 копейки. В домах телефоны были редко у кого, но в нашем подъезде был телефон-автомат, и все остальные жильцы бегали в наш подъезд звонить, поэтому внизу на первом этаже в подъезде почти всегда была очередь к телефону.

Но самое важное событие того года было весной  12 апреля, когда в космос полетел Юрий Гагарин. Это был всенародный праздник. По всей Москве через динамики завели музыку, на улицы вышли, наверно, все москвичи, многие даже танцевали, а потом был большой и красивый салют. Через несколько дней Юрий Гагарин прилетел в Москву во Внуково. Это означало, что въезжать в Москву он будет по нашему Ленинскому проспекту. Нам сказали, что мы пойдем встречать его, и у нас будет возможность его увидеть. Для нас это было приятной неожиданностью. После второго урока, прозвенел длинный звонок, и мы все пошли на Ленинский проспект, который был напротив школы, для встречи Юрия Гагарина. Люди с цветами стояли по обеим сторонам проспекта, вдоль которого протянули толстую веревку и поставили оцепление из милиционеров. Я сумел пробиться вперед прямо к самой веревке, и, благодаря этому, близко увидел Гагарина, проезжавшего в открытой машине и улыбающегося, с цветами в руках, которыми он нас приветствовал.  Встречающие кидали цветы перед машиной и, казалось, Гагарин ехал по морю из цветов, и при этом все кричали: «Ура! Га-га-рин!». Вечером играла на всей площади музыка и люди просто так танцевали от радости. Вечером  на улицы Москвы вышли сотни тысяч людей и, казалось, вся Москва танцевала и веселилась. Такого праздника никто еще не видел, даже тогда, когда был фестиваль.

__________________________________________________

На лето все разъехались, кто куда, в основном загород или к родным в деревню, у кого они были.

У моей мамы рано умер ее папа. Мама всегда называла его «мой ангел-хранитель». Когда он умер, она сказала, что теперь ее некому защитить, и нет больше  ее «ангела-хранителя». Моя бабушка Шура осталась с сыном Толей, который приходился мне дядей, но был старше меня всего на несколько лет. Толя был почти гением и из восьмого класса перешел сразу в десятый, при этом выучив почти наизусть всю энциклопедию Брокгауза и Ефрона в 98 томах.

Бабушка Шура почти все время жила на даче, стоявшей всего на восьми сотках земли. Собственно, это была даже не дача, а небольшой домик, в котором мы с бабушкой Шурой жили: она в комнате, а я на террасе, где стоял старый, выкинутый кем-то, диван и  старинный сервант, который использовался как книжный шкаф, куда собрали все ненужные и уже прочитанные Толей книги. Для меня это был клад для новых открытий и приключений. Именно тогда я познакомился с тремя мушкетерами, с капитаном Бладом, с царем Соломоном и его алмазными копями и еще многими книгами, которые на всю жизнь сделали меня благодарным моей бабушке Шуре и ее маленькому домику, где нам совсем не было тесно, а даже удобно. Свежий воздух и усталость от дневных игр и беготни заставляли вечером мгновенно уснуть крепким детским сном. Бабушка Шура выращивала  клубнику,  вишню, и делала очень вкусные вареники, откармливая ими своего внука.

Здесь все, даже девчонки, ходили в трусах и в майке: днем на речку купаться и загорать, а вечером воровать чужие яблоки. Своих яблок некуда было девать, но воровать было интереснее, и ворованные яблоки всегда казались вкуснее. Вечером на полянке в лесу, но недалеко от дачного участка, мы разводили костер, сидели вокруг него, рассказывали истории про «черную, черную комнату…». Всем становилось очень страшно. Потом, когда было достаточно много углей, мы пекли картошку, а когда она была готова, мы с удовольствием ели ее, перепачкав свои лица. Это была Родина, это было патриотическое воспитание.

Девчонки были с нами и  тоже воровали яблоки и сидели у костра. Когда надо было отойти по своим делам, никто не уходил далеко, и все мы видели, кто как писает. Все равно, когда надо было потушить костер, все мальчики вставали вокруг и писали на него, пока он не погаснет, а девчонки смотрели на это и веселились, говоря, что и пожарных вызывать не надо, когда свои силы есть. И вообще мы тогда мало обращали внимания, что у них стали появляться бугорки на сосках, и некоторые из них смущенно не участвовали несколько дней в наших играх, оставаясь дома. В конце лета мы были крепкие, загорелые, похожие на местных деревенских детей. Школу я не любил и никогда по ней не скучал, а вот по друзьям скучал, особенно по Сереже, который летом уезжал к своей бабушке в Карачев в Брянскую область, откуда вся его семья была родом.

РАДИОАКТИВНОСТЬ, ДВОРЕЦ ПИОНЕРОВ И МЕТРОМОСТ.

Встретились мы только 1 сентября, когда пошли в школу в третий класс. Классная руководительница вошла в класс с новой девочкой и представила ее нам:
- Ребята. Это наша новая ученица. Зовут ее Оксана. Куда же мы ее посадим?
- А вот, Наталья Павловна, Яся еще не приехала из своей Польши, а, может, и не приедет. Место свободно, - сказал я бойко, потому что мне очень хотелось, чтобы эта красивая девочка с золотистыми вьющимися волосами, ниспадающими на плечи, села рядом со мной.
- Правильно, Лукашев. Пусть там и сядет. Только не обижай ее.
Учительница сразу сказала ей, что в школе с распущенными волосами не ходят, и предложила ей на перемене заплести две косы. Она очень кокетливо улыбалась, и была совсем непротив, чтобы познакомиться с нами ближе.
- Меня зовут Иван, а это мой друг Сережа. Мы будем оберегать тебя. Можешь на нас положиться, - сказал я, сам удивившись своей смелости.

Так без особых интересных событий прошел наш третий класс. Летом мы разъехались кто куда, и встретились только уже в четвертом классе. В 1962 году к нам в четвертый класс пришли сразу два новых ученика, вернее ученица Надя Жидкова и ученик Слава Волков. Надя Жидкова приехала из Волгограда, хотя все по привычке называли его Сталинград. Когда к нам однажды пришли гости и обсуждали эту проблему, я при всех громко сказал: «Ну, и дурак же этот Хрущев». Это было мое первое диссидентское публичное выступление, кстати, которое оказалось пророческим. Хрущева через два года сняли, и нашим главным руководителем стал Леонид Брежнев.

В школе Надю Жидкову посадили на соседней парте. Оказалось, что она в Волгограде училась в английской школе и изучала язык уже со второго класса. В нашей школе английский язык был только с пятого класса, но я занимался с преподавателем частным образом со второго класса, потому, что моя мама правильно решила, что мне надо хорошо знать английский язык, чтобы прожить интересную жизнь. Как же она была права.

С новым учеником Славой Волковым мы подружились и теперь дружили втроем: я, Сережа и Слава, хотя он жил не в нашем доме, а через два дома от нас. У него папа пел в хоре ансамбля Советской армии имени Александрова, и мы втроем ходили на репетицию этого ансамбля в театр Советской армии. В то время солистом ансамбля был Евгений Беляев. У него был нежный и сильный голос. Особенно нам понравилось, как он пел «Соловьи, не тревожьте солдат».

В нашем районе ближе к Ленинским горам и Университету долго строили целый комплекс зданий и сооружений нового Дворца пионеров, который должен был стать самым большим детским центром в Европе. Запись в секции в новый Дворец пионеров уже началась, а построить его должны были только через год. Я записался в секцию авиамоделей и настольного тенниса, куда должен был пойти заниматься только с нового учебного года. Когда началось строительство, интенсивно ломали старые деревянные дома. Рядом был научно-исследовательский институт физики низких температур. В нем раньше был установлен атомный реактор, который потом остановили и разобрали, и всякие ненужные вещи из этого реактора, когда его разбирали, сбрасывали в большой овраг, где везде висели предупредительные знаки «осторожно радиация» - белый кружок, а на нем три красных треугольника.

Кроме всего прочего, мы увлекались радиолюбительством -  делали сами приемники типа «Пионер» или «Москва». К нашему удивлению они работали и принимали несколько радиостанций. Радиодетали были дорогими, и достать их было трудно, особенно хорошие триоды. Родители мне давали 20 копеек в день на завтрак в школе, но я копил эти деньги на радиодетали, потому, что других денег не было. Но их не хватало, и мы доставали нужные нам радиодетали на больших платах из ямы с радиоактивными отходами, которые мы брали домой, а из них выпаивали то, что нам могло пригодиться. Здесь все детали были высшего качества и бесплатно, ну, а тот факт, что они были радиоактивными, нас не трогал, - над этим мы просто не задумывались.

Потом эту яму вместе со знаками радиоактивности засыпали и построили фундамент для новых домов и детских сооружений. Одновременно со строительством  Дворца пионеров, начали строить сразу две гостиницы «Орленок» ближе к Дворцу пионеров, три жилых современных дома и гостиницу «Спутник» почти на месте той самой радиоактивной ямы на самом Ленинском проспекте. Там же рядом на улице Зелинского уже потом построили несколько, как стали говорить, элитных домов. Про то, что еще недавно там была радиоактивная зона, никто не вспоминал, а потом и вообще забыли, хотя ученые предупреждали, что, как минимум, сто лет на этом месте строить жилые, тем более детские помещения, нельзя.

В самом начале Воробьевского шоссе, но уже после нашего дома, находился НИИ химфизики и жилые дома для физиков. Вся эта территория была огорожена и хорошо охранялась. Там я видел, как Ландау, нашего гениального академика, после аварии в инвалидном кресле катали по территории парка этого института. Слева от института был очень страшный и темный парк. В нем, как замок злого колдуна, стоял заброшенный дом, построенный в готическом стиле, что еще больше придавало ему загадочный и сказочный вид.

Потом мы узнали, что это великолепное здание было построено на деньги английской королевы по проекту знаменитого архитектора Феофана в 1943 году, и предназначалось это здание для Капицы в качестве его лаборатории и для проживания под домашним арестом.
Строили его из материалов, подготовленных для строительства дворца Советов. Его должны были возвести вместо взорванного храма Христа Спасителя, - он должен был стать самым грандиозным сооружением в мире и заканчиваться гигантской фигурой Ленина. Но это была с самого начала бредовая идея, которая закончилась ничем, но храм взорвали, материалы разворовали, и вот частичка из них сохранилась на Воробьевых горах в заброшенном парке, потому, что в этом доме после Капицы никто не жил, и нам все это казалось страшным местом. Мы были уверены в том, что там водятся приведения.

Территория института заканчивалась несколькими великолепными по красоте и изяществу усадьбами в стародворянском стиле с колоннами для проживания ученых, где даже были предусмотрены гаражи и автомастерская, а потом уже город заканчивался, и начиналась деревня. В ней еще жили в нескольких домах люди. Кроме того, в деревне был какой-то цех по производству металлоизделий, и мы ходили туда собирать шариковые подшипники, при этом нередко сталкивались с местными ребятами, которые жили в старых домах и были агрессивно настроены по отношению к нам, новым жителям. Нередко случались драки. Слава Волков оказался сильным и смелым «бойцом», и нам пришлось бы трудно без него. Он дрался умело и жестко. Местные ребята так не умели драться, и, слава Богу, никто не применял подручных средств – дрались до первой крови, а потом мы даже подружились с ними.

Среди этих ребят был ученик из нашего класса. При всем классе ему сказали, что поскольку он из бедной семьи, ему полагается пособие, бесплатный проездной билет на троллейбус, талоны на бесплатный обед в школе и школьная форма, которую ему и выдали, но она была очень низкого качества и отличалась даже цветом и качеством от обычной формы. Когда учительница говорила, что его семье полагаются эти льготы, он стоял, и было видно, что ему нестерпимо стыдно все это слушать. Нам было его жалко, и мы не знали, как с ним себя вести. Потом деревню разрушили, семьи куда-то переселили, и на этом месте очень быстро построили дом, где потом стал жить один Косыгин с семьей.

Он нередко ходил гулять пешком, заходил в магазины и делал замечания. Поэтому в наших магазинах были хорошие продукты.  После его смерти Воробьевское шоссе переименовали в улицу Косыгина.

Мы любили наши Ленинские горы. Зимой почти каждый день мы ходили туда кататься на лыжах. Как и все мальчишки того времени строили снежные крепости и с боем и гранатами из снежков атакой сходу брали эти крепости, сами уже давно превратившись в большой ком снега, больше напоминавший снежную бомбу. А с каких крутых гор мы катались на простых лыжах за четыре рубля и сколько их там поломали, ожидая нагоняя от родителей. Теперь на эти горы и смотреть то страшно.

От гаражей городка ученых соорудили деревянную и очень крутую лестницу, переходившую в дорожку, которая вела к станции метро «Ленинские горы» на первом ярусе большого моста через Москва-реку, за что его и прозвали «Метромост». К нам это была ближайшая станция метро, и утром люди толпами шли к метро, с осторожностью спускаясь по крутой лестнице. Власти кое-как пытались окультурить Ленинские горы, но в результате ничего не выходило, хотя кое-где поставили скамейки, дорожки заасфальтировали, но парка в таком виде, как был Измайловский парк или Сокольники, из Ленинских гор так и не получилось.

Там было одно уникальное сооружение – это постоянно действующий и бесплатный эскалатор от метромоста  наверх к Воробьевскому шоссе. Эскалатор был застеклен, и когда люди поднимались по нему или спускались, Москва во всей своей красе представала перед ними. После подъема на эскалаторе  можно было пройти прямо к Дворцу пионеров, или, если пойти направо по красивой аллее с липами по обеим сторонам ее, можно было выйти к смотровой площадке и большому трамплину напротив Московского университета.

Это самая высокая точка Москвы. В дни праздников туда привозили салютные пушки, и народ тысячами приезжал на станцию «Ленинские горы», а потом разбредался по Ленинским горам или поднимался по эскалатору на смотровую площадку, откуда была видна вся Москва и красивая панорама праздничных салютов. Повсеместно были лотки, торговавшие мороженым, пирожками с повидлом и кофе в бумажных стаканчиках.

Играла музыка, и во всем чувствовался праздник. Была еще одна хитрость. Спиртное нигде не продавалось, но если подняться на эскалаторе, справа по дороге к смотровой площадке, был большой кирпичный туалет. Там работала пожилая и добрая женщина, которая, хорошо понимала русскую натуру, что никакой праздник ни в праздник, если его не подогреть, и по этой причине  всегда имела на продажу достаточно широкий ассортимент напитков и закусок. Причем, все было очень чисто и аккуратно.
- Марья Ивановна, чем сегодня порадуешь, а то все от холода слиплось внутри? – спрашивали мы у нее.
- Да вот, родные, смотрите, вино наше, есть болгарское. Водку вам еще рано пить, колбаска есть, конфеты, – ласково отвечала она, отодвигая занавеску, где у нее был как бы прилавок небольшого сельского магазина. Широкие подоконники служили подходящими столами, и праздник продолжался по полной программе. Мы заходили к ней и в простые дни, когда просто когда гуляли по аллейке с друзьями.

Прямо внизу нашего дома начинался Нескучный парк, и парковый лес упирался в старинную церковь и богадельню, где  жили старушки. Часть богадельни сделали общежитием, где в маленьких комнатах проживали москвичи. Условия там были  ужасные с точки зрения обычного городского жителя. В этой богадельне со своими семьями жили двое учеников из нашего класса. Мальчик Леша, у которого отец был летчиком истребителем, и девочка Наташа. В четвертом классе она умерла от перетонита, потому что скорая помощь не приехала. Наша учительница приняла решение повести прощаться с ней весь наш класс. Не думаю, что это было правильное решение, но руководство школы ее поддержало, и мы все вместе пошли в эту богадельню.

Нам было очень страшно. Мы никогда не видели мертвых, и нам очень не хотелось идти туда, где от одного запаха старого полуразвалившегося здания и старух, обитавших там, стало не по себе. В самой комнате, где стоял гроб, горели свечи, и пахло ладаном. Мне он на всю жизнь запомнился как запах смерти. Многие не выдержали и выбежали на улицу. Прощания не получилось. В этом возрасте мы еще не были готовы к такой близкой встрече со смертью.
_________________________________________________

Летом половину времени я провел у бабушки Шуры на ее маленьком участке, насыщаясь витаминами и здоровьем. Кроме того, я сам, пока не открылся Дворец пионеров, стал делать кордовую модель самолета. Беседку, которую бабушка никогда не использовала по назначению для посиделок и чаепития, я превратил в мастерскую строительства авиамоделей.

Мама дала мне большие деньги - целых 8 рублей, и я купил маленький моторчик МК12. Он работал на смеси эфира, керосина и касторового масла. Труднее всего было достать эфир, но моя тетушка- врач мне помогла, и я научился заводить его, чем повергал всех жителей дачного поселка в ужас от такого звука. Но мне это прощали и даже не наказывали.

Вообще бабушка Шура меня любила, как умела, кормила варениками с клубникой и свежепротертой смородиной, утверждая, что это есть чистый витамин. Я уже привык жить здесь, но моей маме было трудно и неудобно привозить продукты на электричке с Павелецкого вокзала, а машины у нас тогда не было, поэтому я переехал на дачу к другим своим бабушке и дедушке.

Дедушка Иван был раньше большим министром, и у него было все, что полагалось сталинскому министру: машины, двухэтажная дача с прислугой, продукты, одежда и много еще чего, но это время я помнил плохо, потому как в конце пятидесятых годов он ушел на пенсию, и все блага закончились.

В то время, о котором я говорю, у него была дачная квартира из двух комнат, крошечной кухни и туалета в доме отдыха «Клязьма» от Совета Министров, где в основном отдыхали бывшие министры сталинского  правительства.

На этом же этаже была настоящая и ухоженная бильярдная, музыкальный салон с хорошим роялем, библиотека с большим количеством книг в красивых переплетах в старинных книжных шкафах. В этом же зале стояли два стола для карточных игр и большая старая радиола.
Бильярд – это основная игра чиновников того времени. Бильярд был везде: в санаториях, в домах отдыха и даже в больницах. Впервые к бильярдному столу я встал в 11 лет и уже через год обыгрывал многих взрослых. Когда к нам приезжали гости, мне стелили спать на бильярдном столе, поэтому он прочно вошел в мою жизнь как основная игра, хотя бильярд тогда не считался спортом, и соревнования по нему в нашей стране не проводились.

Моим самым любимым местом был музыкальный салон, потому что здесь стояла большая трофейная радиола «Телефункен». Этот аппарат высотой был почти с меня, на верхней панели располагался проигрыватель для пластинок, ниже был приемник с большой стеклянной шкалой с зеленой подсветкой, на которой были написаны названия десятков городов:  Париж, Берлин, Прага, Лондон, даже Стамбул и Каир, - слева красивый индикатор – он показывал точность настройки на станцию. Еще ниже был большой отсек для пластинок, а справа по всей высоте радиолы под деревянной решеткой красивый материал прикрывал мощные динамики, которые выдавали звук необычайно высокого качества звучания. Вся радиола, красиво отделанная красным деревом, была украшением всего салона.

Пластинки тоже были выпуска 40-х годов или даже раньше. Было много танцевальной музыки: танго, фокстроты и вальсы Штрауса, песни Клавдии Шульженко. Больше всего мне нравились пластинки с песнями Петра Лещенко: «Ах эти черные глаза», «У самовара я и моя Маша», «Был день осенний» и многие другие, причем эти пластинки были сделаны во Франции.

Но самой моей любимой была пластинка с надписью RCA Victor и интересной картинкой, где собачка сидела у граммофона и слушала голос своего хозяина. Там так и было написано His Master’s Voice, а записан на ней был оркестр Гленна Миллера с одной стороны «Лунная серенада», а с другой – песня со смешным названием «Чаттанога Чу-ча». Я уже занимался с преподавателем  английским языком и мог читать все эти названия.

По праздникам после ужина в музыкальном салоне на втором этаже устраивались танцевальные вечера. Все было торжественно и красиво, особенно когда танцевали вальс, и пары грациозно кружились по старинному залу. Директор Дома отдыха организовывал буфет в этом зале, где можно было купить спиртные напитки, газированную воду, бутерброды с икрой, пирожные и конфеты. Всем, взрослым и детям, было хорошо и весело.

Мне доверяли менять на радиоле пластинки по желанию отдыхающих и по своему выбору. Так я осваивал навыки диск-жокея, меняя одну пластинку за другой. Кроме того, через каждые десять пластинок надо было менять еще и иголки, потому как старые иголки тупились и начинали искажать звук. Все это мне нравилось.

Когда я ставил свою любимую «Чаттаногу», молодежь начинала танцевать новомодный тогда танец джайв, который зародил в моей душе на всю жизнь любовь к пластинкам и рок-н-роллу.

На территории дома отдыха еще были теннисный корт, волейбольная площадка, настольный теннис. Все это дало мне возможность в полной мере насладиться этими аристократическими видами спорта и активно проводить свои каникулы.

Во время новогодних каникул мы выезжали туда всей семьей, и опять были музыкальные вечера, интересные фильмы и каток под красивую музыку, где буфет организовывался прямо здесь же на морозе: из термоса наливали горячее  какао и вкуснейшие пирожки.
Это было счастливое время.

ЗА ЧТО МЫ НЕ ЛЮБИЛИ ШКОЛУ И КАК СДЕЛАТЬ ХОРОШУЮ АВИАМОДЕЛЬ

В пятом классе руководительницей нам назначили учительницу русского языка и литературы Марью Михайловну. Это была глупая женщина, но она об этом не знала. Будучи учителем литературы, она не читала книг, кроме тех, что в учебнике, не умела находить контакт с учениками и сохранила нелюбовь своих учеников до конца нашего обучения. Мы вообще не любили нашу школу. Она была с химическим уклоном, и химию нам преподавали интересно, так что даже я ей увлекся и, в общем-то, хорошо учился до определенной поры, и к учителям химии у нас не было никаких претензий. Они были отличные специалисты и хорошие учителя, влюбленные в свой предмет. Педагогическое образование было только у директора школы, которую все любили и обращались к ней в случае конфликтных ситуаций. Остальные стали учителями случайно в силу жизненной необходимости и были плохими преподавателями. Они ориентировались на  командный метод, которым пользовались их учителя в сталинские времена, когда правота учителя не подвергалась сомнению, и учителя априори всегда были правы.

Время изменилось. У нас появилось чувство собственного достоинства, и мы считали, что учитель должен завоевать авторитет у своих учеников, а не стучать указкой по столу или выгонять учеников из класса, если они хотели высказать мнение, не совпадающее с мнением учителя. После политических изменений в стране, изменилась и школьная система, но учителя остались прежними глупыми людьми. Они ничего не читали из современной литературы, музыку не слушали, и было такое впечатление, что они закрылись в школе и не выходили на улицу, чтобы посмотреть, что мир уже стал другим, и жить в нем по-старому, мы не будем. Они считали себя правыми, а мы не считали так. Возникал конфликт, и в большинстве случаев, правда была на нашей стороне. Учителя нас ненавидели. Мы отвечали полной взаимностью и ненавидели своих учителей. Исключением была только директор школы, но мы ее видели редко. Еще мы любили учителя труда Николая Семеновича, который в конфликтах был на нашей стороне и всегда нас защищал.

С началом учебного года, наконец-то, открылся Дворец пионеров. Мы все ходили в те или иные кружки. Девочки занимались гимнастикой или бальными танцами, мальчики выбирали кто бокс, кто борьбу дзюдо. Еще год назад я выбрал авиамодельный кружок и настольный теннис.

Многие ученики стали заниматься в кружке интернациональной дружбы и английского языка. Во всяком случае, большую часть времени мы проводили во Дворце пионеров, а не в ненавистной нам школе с ненавистными нам учителями. Им это тоже не нравилось, но отвадить нас от занятий в кружках они не имели никаких оснований.

Успеваемость не ухудшилась, потому что руководители кружков проверяли дневники даже чаще, чем наши родители, которые были весьма довольны, что их дети заняты весь день хорошими делами, а не болтаются на улице. Хотя, даже когда не было Дворца и его кружков, мы ходили в кино, театры, гуляли просто по Москве, потому что любили свой город и были счастливы, что мы родились в этой стране и в этом городе.

В авиамодельном кружке модель, которую я сделал сам, в общем-то, признали летательным аппаратом, но сказали, что у нее нарушена центровка, и в таком виде она летать  будет плохо. Руководителем кружка был легендарный человек Анатолий Семенович Павлов. Он сам был преподавателем МАИ, а во Дворце работал тренером по зову души своей. Легендарность его заключалась в том, что однажды в автобусе с детьми - участниками его кружка случился пожар, и он до последнего спасал всех, но сам обгорел. Потом он долго лечился, - врачи с большим трудом вытянули его, но обожженные лицо и руки были как бы обтянуты красной тонкой кожей. Характер у него тоже был непростой.
У авиамодельного кружка был свой кордодром, где запускали кордовые модели, которые летали по кругу диаметром 16 метров (что давало длину окружности ровно 100 метров) и управлялись двумя тонкими стальными кордами. Некоторые скоростные модели развивали скорость до 200 км/час, поэтому этот кордодром был обтянут высокой сеткой.

У моего самолета выровняли центровку, и он полетел, правда, не очень хорошо, поэтому я с большим энтузиазмом стал делать новые модели для воздушного боя – так назывался один из видов кордовых моделей, который мне нравился больше всего. Здесь я подружился сразу с двумя мальчиками Лешей и Петром. Они учились в одном классе и были полной противоположностью друг другу. Леша был из простой и небогатой семьи. Петр был сыном потомственного дипломата высокого ранга, что не мешало ему участвовать в наших драках с местными ребятами и бить их по-крестьянски сильно.

Для того, чтобы сделать хорошую модель самолета нужна особо легкая порода дерева бальза (из этого дерева, легче пробкового, был сделан плот «Кон-Тики»). Выдавали его только тем, у кого уже был первый разряд, а чтобы получить первый разряд, нужно модель сделать из бальзы. Однажды, когда все ушли на кордодром, и мы остались в кружке одни доделывать свои модели. Петр подошел к нам и быстро сказал:
- Мужики. Анатолий ушел со всеми на кордодром. Дверь на балкон открыта. Давай, я на шухере, а вы бальзу тащите и кидайте с балкона, а потом пойдем и все подберем. Леша не заставил себя упрашивать и уже тащил пару кусков заветного материала и скинул их с балкона
- Ну, а ты что, - обратился он ко мне.
- Да, я сейчас, быстро, - сказал я и вошел в тренерскую, где, как в полусне ухватил два больших куска и бросил их вниз. Леша закрыл дверь на балкон, и как раз вовремя. Мы, как ни в чем не бывало, занимались своим делом. А Петр побежал вниз рассовывать все по тайным местам. Только воздух был что-то очень свежим, но Анатолий Семенович сделал вид, что ничего не заметил. Нам было стыдно, но другого выхода сделать хорошую модель у нас не было, потому что бальзу нигде не продавали, а из другого дерева хороший самолет не сделаешь и призового места, а значит и разряда не получишь, поэтому сама жизнь заставляла нас совершать неприглядные поступки. Из той бальзы мы сделали не меньше трех самолетов, которые, естественно, принесли в кружок для окончательной отделки.

Анатолий даже не спросил, откуда мы взяли бальзу, потому что, будучи умным и опытным тренером, все понимал. На ближайших соревнованиях мы все трое вошли в четвертьфинал с этими моделями и получили спортивный разряд, не первый пока, но и не самый последний третий. Нам дали второй разряд, и сколько радости было, когда в хорошем настроении Анатолий Семенович дал нам  бальзы и новый двигатель для новых моделей. Это был праздник. А мастерам спорта давали итальянский двигатель «Супер Тигр», который развивал обороты до 22 тысяч, в то время как наши давали всего десять тысяч. Но мастером спорта еще надо было стать.

Самый большой праздник – это были ежегодные Всесоюзные соревнования по авиамодельному спорту, которые проводились на аэродроме в Тушино и собирали тысячи зрителей. В них участвовали авиамоделисты  из всех городов и республик, и не только дети, но и взрослые мужчины – это были мастера спорта и даже некоторые из них были чемпионами мира или Европы. Авиамоделизм – это очень распространенный по всему миру технический вид спорта. Открытие было очень торжественным: играл оркестр, летали в воздухе настоящие пилотажные самолеты, и была та непередаваемая атмосфера технического праздника, которая могла сравниться разве только с авиационным парадом в День авиации в августе, который тоже проводился в Тушино еще с тридцатых годов и собирал сотни тысяч зрителей. На этот парад приходило все правительство во главе со Сталиным. Потом роль этого парада была принижена, но все равно, он оставался очень торжественным событием.

Через два года я уже выступал на Всесоюзных соревнованиях по авиамоделизму и даже занимал призовые места. Мои самолеты научились летать, но мастером спорта я не стал.


ЮРА КОНЮШКО, НАШ НОВЫЙ ОДНОКЛАССНИК.

В начале пятого класса к нам перевелся новый ученик. Классная руководительница, как всегда глупо, его представила:
     - Вот знакомьтесь. Это наш новый ученик. Его зовут Юра Конюшко. Юра приехал к нам из Соединенных Штатов Америки, где работали его родители, и до пятого  класса он учился в школе при посольстве. И пожалуйста, будьте с ним поприветливее, он ведь долго жил в капиталистических условиях эксплуатации человека человеком.
Всем сразу стало немного завидно и тоже захотелось пожить в Соединенных Штатах в условиях эксплуатации человека человеком.
- А еще у них негров линчуют, Марья Михайловна, - добавил ко всему сказанному я.
- Это правда, Юра Конюшко? – обратился я уже к новому ученику.
- Только в кино в плохих фильмах, а так у них негры на дорогих машинах ездят и хорошо одеваются, - ответил мне Юра. Тут Марья Михайловна поняла, что над ней просто издеваются и громко сказала еще одну глупость:
- Ну, ладно, хватит мне тут американскую пропаганду разводить, - сказала она, непонятно к кому обращаясь. Наверно это были мысли вслух.

У Юры папа в Соединенных Штатах Америки занимал высокую дипломатическую должность, а в Москве, по словам Юры,  ему должность еще не подыскали, и до нового назначения его семье дали квартиру в доме, во дворе которого находилась наша школа. Дом принадлежал Управлению делами ЦК КПСС и был предназначен для руководителей среднего звена, инструкторов ЦК, журналистов и дипломатов
. Тем не менее, мы - мой друг и сосед по дому Сережа Калужин, я и Слава Волков подружились с Юрой Конюшко, и эта дружба, казалось, была на всю жизнь: мы везде ходили вместе, вместе читали, слушали музыку, влюблялись в  девочек. Таким образом, мы стали неразлучной четверкой, и, пока было тепло, большую часть времени мы проводили на улице. Юра был свойским парнем и ничем не отличался от других учеников, кроме хорошего знания английского языка. Год прошел без интересных происшествий, и мы перешли в шестой класс.

В конце ноября в США убили президента Кеннеди, и нам особенно хотелось узнать мнение Юры Конюшко. Вот это был простор для его фантазии. Он рассказал, что его папа и он были лично на приеме у президента Кеннеди, и он подарил порцию мороженного Юре и спросил, как ему нравится Америка?
- Нравиться, господин президент, - ответил я, говорит Юра, только вот хорошо бы еще в Дисней-Лэнд устроили  экскурсию.
- Будет вам такая экскурсия, – пообещал Президент. Как он выполнит свое обещание, мы даже не могли себе представить, но потом мы узнали, что шли переговоры и американцы за свой счет решили устроить экскурсию в Дисней Лэнд для детей советских дипломатов на автобусе, а это через всю страну надо проехать в Калифорнию.
- Уже через неделю к Посольству СССР подъехал американский разукрашенный школьный автобус, и мы поехали в Лос-Анжелес и через два дня приехали. На ночь останавливались в гостинице. После приезда переночевали тоже в отеле, а весь следующий день провели в парке.
- Вот так я договорился с президентом об экскурсии. И все было бесплатно за счет американского правительства, даже посещения ресторана «МакДональдс», где мы могли  заказывать все, что угодно, и с нас не брали денег, - завершил свой рассказ Юра.
- Юра. Может, его потому и убили, что он вас бесплатно возил в Дисней Лэнд? – попытался сострить я, но Юра ответил со всей серьезностью:
- Да, может и так. Кеннеди вообще первый из американских президентов пошел на переговоры по разоружению с нашей страной. Может, за это и убили.

Здесь мы сразу перешли к теме, что такое «МакДональдс» и что там продают. Юра тут же рассказал, про то, что такое «Биг Мак», какие там пирожки и картошка в пакетиках. Когда через много лет у нас открыли первый «МакДональдс», я сразу вспомнил Юрин рассказ и наше, в общем-то, счастливое детство, даже  без «МакДональдса». Он еще много чего наговорил, половина, была, совершенная неправда, а, в общем, может, так и было. Кто ж теперь проверит.

Мы просили его рассказать его, что же это такое творится там, в Америке, а он пересказывал нам разговоры своих родителей. Американская тема очень нас интересовала, и у нас было много вопросов про Америку. Юра, то ли вправду, то ли нет, сказал, что его отец работал в США под дипломатическим прикрытием, а на самом деле был нашим разведчиком. Его работу в качестве разведчика раскрыли, и им пришлось уехать из Америки в течение двух дней.

Слушать его рассказы про Америку, про шпионаж было интересно, тем более, что рассказывал он много, очевидно пересказывая американские фильмы в переложении на себя и своего папу. Про Америку мы практически ничего не знали, а Юра рассказывал такие интересные истории, что мы слушали, затаив дыхание, причем фантазии излагались  вперемежку с правдой, - и все это составляло очень интересную информацию. Он рассказывал про американскую мафию, про Вито Дженовезе и Лаки Лучано, про стрельбу на улицах, про американских ковбоев, про кольт 45-го калибра, про стриптиз вокруг шеста и пятьдесят долларов за девочку на Бродвее, про желтые такси и вообще про Нью-Йорк, про Empire State Building в сто этажей, про Рождественские елки и катки на улицах.

Юра попал в Штаты  еще ребенком, поэтому английский язык он знал в совершенстве. Забавно было наблюдать потуги плохо образованных школьных учителей английского языка чему-то учить его, совершенно свободно говорящего на языке страны, где он прожил восемь лет, но, тем не менее, они пытались его учить и даже делали ему замечания, что он неправильно говорит, хотя все, конечно, было наоборот.

Английский язык мы учили уже второй год, но никто, в сущности, его не знал, кроме меня и Нади Жидковой. А тут появился Юра, который сам мог, кого хочешь научить, поэтому учителя английского его невзлюбили. У нас их было всего две. Особенно его донимала одна учительница, которая считала, что она в совершенстве знает английский язык, хотя даже я понимал, что ни хрена она его не знает.

Однажды он специально подставил эту училку так, что она потом несколько дней в школу не приходила. Перевод фразы: «Я не могу это», - она сказала по-английски: «I can’t do that» с транскрипцией, как это написано в нашем плохом учебнике «Ай кант ду зэт». Юра без всякого стеснения сказал ей, чтобы она не произносила в классе матерные слова.

Учительница до крайности удивилась, тогда Юра при всем классе сказал, что слово «кант» означает в грубой форме женский половой орган.
- Таким образом, вы, Юлия Андреевна, сами сказали, кто вы есть на самом деле, - без жалости сказал ей Юра. Учительница покраснела и выбежала из класса.
- А пусть не пристает ко мне, - сказал Юра, - сначала ей надо самой язык выучить, а потом других учить. Когда директор школы пришла разбираться, Юра был готов и показал ей в большом словаре, который он специально принес с собой, это слово. Победа была за ним.
- Юра, но нельзя же так обижать людей, даже, если ты прав, - сказала умная Клавдия Васильевна.
- Что же мне теперь с вами сделать. С одной стороны ты прав в смысле знания языка. А, с другой стороны, она же тоже взяла это произношение из учебника.
- Хорошие учителя еще кроме учебника книжки читают. Это слово мы уже во втором классе знали, - ответил ей Юра, и тоже был прав. Учительница сказала, что учить его не будет, и видеть его на своих уроках больше не хочет, и Юра вынужден был где-то бродить, пока у нас в классе была вернувшаяся и обиженная училка. Но даже она тупая дура поняла, что свой авторитет в нашем классе она потеряла безвозвратно и преподавать в нем она не сможет. Директриса эту проблему решила так, что у нас будет только одна  учительница, Ольга Степановна, которая нам нравилась, - и язык она знала и преподавать умела, а Юра будет заниматься на ее уроках другими предметами.
Когда в школу пришла делегация из США познакомиться с процессом преподавания английского языка, в качестве переводчицы определили вредную училку, но, когда Юра стал общаться с американцами, то они стали разговаривать с ним, как со своим, удивляясь его знанию языка и чистому американскому произношению. После этого они уже за переводом обращались только к нему. Эта училка опять увидела в этом издевательство, обиделась и, заплакав, убежала, а переводчиком остался Юра, даже, когда всех пригласили на чай у директора. Тут и директор увидела, что значит знать язык в совершенстве. Так Юра доказал всем, что учить его английскому языку незачем и знает он его лучше любого учителя. Кстати, так же хорошо он знал и испанский язык, но у нас тогда еще он был совершенно не востребован.

В классе во время английского языка он другими предметами не занимался, а хулиганил по полной программе: то в кого-то из трубочки выстрелит, то под партой у девчонок трусы рассматривает, потом говорит, какого они цвета. А они  все одинаковые были, светло-голубого цвета. Это у них там, в Америке,  «недельку» носили», а у нас все свои, зато добротные, на резинках. Такие и не снимешь сразу.

Юра рассказывал, что, когда он учился в школе в Америке, то у них в классе была игра, и девчонкам самим это было интересно, и они всегда садились так, чтобы можно было рассмотреть, в каких они трусах, а мальчики спорили на деньги, кто цвет угадает.
- А некоторые девчонки, - говорил он, - иногда вообще без трусов приходили и специально ноги под партой расставляли. Вот это было интересно. Мы там вообще всех своих девчонок уже перетрогали по всем местам, и им это нравилось.
- Давайте, и мы попробуем, - предложил он.

Идею Юры мы начали претворять с Оксаны, у которой были самые большие груди. Как-то при входе в класс мы зажали ее втроем, но не сильно, а нежно потрогали ее груди и под платьем потрогали промежность. Она даже не закричала, только покраснела, и, нам показалось, ей это было приятно. Во всяком случае, она нас не выдала учительнице.
С венгеркой Анной Немет, у которой тоже были уже выдающиеся груди, получилось сложнее. Она все стойко перенесла, учительнице не сказала, а сказала своим поклонникам из десятиклассников, которые пришли к нам разбираться, и было очевидно, что так просто этот разбор не окончится. Юра определил, кто у них старший, и первым сильно ударил его прямо в нос, из которого хлынула кровь, залила ему все лицо и вывела его из состава нападающих. Началась драка, но уже без командира, которого Юра вывел из строя. В этот раз нам пришлось драться по-настоящему.

Юра  оказался парень не промах, хотя с виду не был уж очень сильным или даже высоким – обычный худенький мальчик. Его лицо тоже было все в крови, но он и в таком виде кому-то еще разбил нос, кому-то украсил лицо, - в нужный момент у него появлялась совсем недетская жестокость и злость, и он умел вкладывать ее в каждый свой удар, особенно первый. Юра и нам привил это качество: когда видишь, что деваться некуда, бить всегда первым и бить сильно.
________________________________________________ 
Я вспомнил эту драку много лет спустя, занимаясь боевым карате, когда учитель (сэнсэй) говорил:
- Бить надо из расчета  - один удар – один труп, иначе вы будете зря тратить силы на одного противника, если вы его не добили с первого раз, а он вас ударит сзади. Жестоко, но верно. Это было в другой стране и в другой армии, а в нашей стране каратэ запретили и всех самых сильных тренеров посадили в тюрьму или забрали тренировать подразделения спецназа.
_________________________________________________

В тот раз мы не сдались и достойно отстояли честь класса. Мне тоже разбили нос, и я с трудом пытался платком остановить кровь. Нашим авангардом были Слава Волков и Юра Конюшко. Десятиклассники практически проиграли нам, шестиклассникам. У старшеклассников был жалкий вид. Зрителей собралось много, были и из параллельного класса. Мои друзья, Михалик и Агаджа, тоже хотели помочь нам, когда увидели мое лицо в крови, но я сказал, что это наше дело, и чтоб они не вмешивались. В тот раз учителя, увидев столпотворение и крики на этаже, вмешались на последнем этапе, но мы, и что важно старшеклассники, - все сказали, что тренировались контактным видам боя. Умная директриса Клавдия Тимофеевна не стала никого наказывать или устраивать расследование. Она все понимала и знала, что мальчишкам надо иногда драться, чтобы стать мужчинами и уметь защитить себя и своих близких.

После появления Юры и Славы и нескольких стычек, к нам не приставали даже самые отъявленные хулиганы. А такие были и в школе, и во дворах. Поведение у Юры было не очень хорошим с точки зрения наших учителей. Он в обиду себя не давал и лез в драку, как мушкетер короля, если кто-то его задел. За очередную драку Юру обсуждали на совете отряда, и вот тогда выступила отличница Наташа Злобина. Она сказала:
- Мы должны быть снисходительными к Юре Конюшко, - у него было тяжелое детство, ведь он больше семи лет провел в США. Все восприняли этот довод вполне уместным, и Юра ограничился очень легким пионерским взысканием.

После драки со старшеклассниками мы решили эксперименты с девочками больше не проводить.
- Сами скоро все покажут и дадут потрогать - сказал Юра.
- Еще просить будут. Им же самим это нравится. Так природа все устроила. Просто, они еще маленькие.
Так постепенно мы перешли в седьмой класс.

Некоторые наши ученики, и я в их числе, летом научились курить, и теперь, подражая старшим ученикам, бегали на больших переменах курить в ближайший к школе соседний дом в его крайний подъезд, где собирались, в основном, ученики старших классов. Сережа и Юра не курили, а Слава Волков курил вместе со мной.

Там мы встречались с нашими друзьями из параллельного класса Сашей Михайловым, которого по-дружески сокращенно звали Михалик и Витей Аганджанянсом, которого звали Агаджей. В основном с ними близко общался только я - у нас были общие интересы, и, прежде всего, любовь к  западному року.

К нам на перекур часто заходил греческий мальчишка Сашка Костаки, который был младше нас. Он был сыном знаменитого греческого коллекционера и международного журналиста из агентства «Рейтер» Костаки. Об этом мы узнали много позже, а тогда нам интересно было общаться с хулиганистым Сашкой, который говорил вообще без всякого акцента на русском языке, обильно добавляя в него русский мат в самой изощренной форме.
- Сашка, как же ты будешь в своей Греции жить, когда вернешься? – спрашивали мы его,
- Ты ведь кроме как матом говорить не умеешь.
- А я туда не вернусь. Я поеду в Америку и буду там очень богатым греком, а говорить буду на английском языке.  Я хочу организовать студию и буду фильмы снимать про ковбоев, а всех красивых актрис буду сам пробовать в постели, - говорил он.
- А если откажет, то возьму другую. Там в Голливуде так принято.

Мы ему не верили, и спросили у Юры Конюшко, который все это подтвердил и сказал нам, что отец Костаки - очень богатый и известный человек даже в Америке. Вообще трудно себе было представить Сашку Костаки, что он и в самом деле будет одним из самых богатых греков в Америке и действительно станет кинопродюсером в Голливуде.

Слава Волков переехал в другую квартиру и перевелся из нашей школы, зато, мы  всегда будем ему благодарны за то, что мы были на репетициях ансамбля Александрова, слушали настоящие русские песни в исполнении этого знаменитого хора и его солиста известного на весь мир тенора Евгения Беляева, которого уже нет, впрочем, как нет и многого и многих.

Вот ведь странное дело. Мы нашу эстраду не слушали и презирали, а Беляев и мужской хор тронул нас до глубины души. Наверно, это и есть наше русское искусство, а не кривляние и жалкое подражание западным звездам. Кроме того, нам нравились наши барды, и мы с удовольствием слушали Высоцкого, Акуджаву, Висбора, Клячкина. Их песни, такие как «На нейтральной полосе цветы» или «Парус, порвали парус» задевали в нас какие-то другие струны души, хотя мы оставались верны западному року и слушали “Beatles” и “Rolling Stones”.

Мы презирали советскую эстраду в лице Мулермана, Хиля, Кобзона и Тамары Миансаровой, и никогда их не слушали. От их блеяния нас тошнило, и  слушать их не хотелось. Более того, человек, который их слушал, достоин был нашего презрения, и мы с такими не общались. Это чувство я сохранил на всю жизнь.

Семья у Юры была несравненно богаче, чем у  всех остальных учеников, а, главное, он носил настоящие американские джинсы. Для всех остальных русских учеников это была несбыточная мечта. Джинсы были еще у Костаки и у иностранцев.

Юрин папа купил машину «Москвич» и даже однажды устроил для нас троих пикник, как это делают в Америке - повез на машине за город. Мы нашли хорошее место, расстелили скатерть, поставили бумажные тарелки, которых в нашей стране еще не было, ножи и вилки, разложили привезенные продукты, которые нам понравились больше всего. Юра сказал, что папа специально ездил и покупал их на доллары в валютном магазине. Было даже несколько бутылок кока-колы. Мы ее видели впервые. Но отец Юры не отличался веселым нравом, разговор не клеился, и пикник не получился  веселым. Больше всего понравилась кока-кола.

Юра Конюшко был прирожденным оратором и вруном. Из таких, как он вырастают комсомольские вожаки, а впоследствии большие начальники. Потом у Юры все так и получилось. Кроме того, Юра был шустрым мальчиком и за словом в карман не лез. С ним было легко и весело. Мы перешли в седьмой класс и были почти взрослыми. Жизнь нас заставляла взрослеть раньше обычного. Для предыдущего поколения это была война, голод и лишения. Для нас - это соблазны, обилие информации и освобождение от сталинского рабства, а фестиваль молодежи и студентов в 1957 году окончательно освободил нас от лишних иллюзий.

Родители Юры Конюшко привезли потрясающую стереорадиолу Grundig. Отдельно от нее были большие, высотой почти метр, звуковые колонки. Кроме того, они привезли много разных грампластинок в красочных обложках. Там были Элвис Пресли, Фрэнк Синатра,  Энди Уильямс, Рэй Чарльз, Фэт Домино, но, главное, Beatles.

В 66-году про Beatles в нашей стране знали еще мало. Тогда слушали больше твисты и рок-н-роллы в исполнении Чаби Чекера и Элвиса Пресли. Но, когда в 1966 году, с опозданием в два года от «битломании», начавшейся на Западе, мы впервые услышали Beatles, как бы сверху небесные силы сказали нам, что это музыка предназначена для нас, и что играют ее их посланники, спустившиеся с небес.

Мой папа купил магнитофон «Комета», но записывал на него свою неинтересную музыку. Юре не разрешили дать нам переписать пластинки, и я в отсутствие Юриных родителей и сестры принес магнитофон к нему домой, хотя это было довольно далеко, и тащить тяжелый ящик было совсем нелегко, но желание переписать вожделенные пластинки, было сильнее. Потом мы долго ломали голову, как его подсоединить к американскому проигрывателю, потому что наши провода и штекеры совсем не подходили к немецким стандартам. Но мы с этим справились, и я записал первую пластинку “Meet The Beatles”, диски “Herman’s Hermits”, Элвиса Пресли, - и это стало моим основным увлечением на всю жизнь. Я и сейчас считаю, что Beatles – это божьи мессии, чья музыка может сравниться с самыми выдающимися композиторами. Именно Beatles привели нас к пониманию музыки Шопена, Моцарта, Вивальди, Альбинони, Моцарта.
 
У Юры была старшая сестра с отвратительным характером абсолютной зануды отличницы. Она считала, что мы отвлекаем Юру от занятий и плохо влияем на него. Однажды мы просто собрались у Юры дома и принесли маленькую бутылку вишневого ликера, который потихоньку выпили. Сестра же нажаловалась родителям, представляя нас чуть ли не хулиганами из пьющих семей, а потому не престижными и ненужными ее брату друзьями.

Мои родители  жили небогато, хотя мама была журналистом и работала на радио, а папа был военным, и денег, конечно, всегда не хватало. Сережины родители жили тоже не богато, а у него еще сестра была. Так жили почти все семьи в то время.

Юрина мама и сестра были увешаны золотом и кольцами, как мы и не видели раньше. За границу почти никто не ездил, и в одежде обходились тем, что продавалось в магазинах. Иметь настоящие джинсы – это была неосуществимая мечта для всех мальчишек. У Юры было все. И еще у нас была наша дружба, наш город, мы любили его таким, каким он был. Сами, а не с экскурсиями, ходили в Третьяковку, Пушкинский музей, музей Советской Армии, в Малый театр, и мы видели, как на сцене еще  играли Бабочкин и Быстрицкая.

В кинотеатрах «Ударник» и «Мир» смотрели новые фильмы. Как раз тогда пошла серия югославских ковбойских фильмов, где индейцы были хорошими, а американцы – плохими. Юра сказал, что на самом деле все было наоборот: это американцы были хорошими, а индейцы злыми и жестокими, которые заживо снимали скальпы у  американских солдат. Их за синюю форму прозвали soldier blue, и сняли с таким названием даже очень грустный фильм. Юра нам рассказал, что слово blue в английском языке имеет основное значение грусть, а множественное число, это когда много грусти - будет слово blues, к которому мы привыкли – блюз. Эту музыку придумали негры, которые все время грустили от непосильного труда и жаловались Богу, и эти песни еще прозвали «спиричуалз».

ДВОРОВЫЙ ДИССИДЕНТ

Отец моего одноклассника и друга детства Володи Щербакова во время войны был летчиком, Героем Советского Союза. На войне он сбил более 20 самолетов. За каждые десять сбитых самолетов полагалась звезда Героя Советского Союза, но Звезду он получил только одну, потому что не любил «коммунистов-комиссаров». По его словам, все они были трусами и на войне только всем мешали. За такие  слова ему долго не давали Героя. Но потом дали – уж слишком много врагов он сбил, такого геройства не скроешь. Хорошо, что не арестовали, поскольку Родина нуждалась в хороших летчиках.
- А я про них и в Кремле сказал, когда мне Звезду героя вручал Михаил Иванович Калинин, - говорил Щербаков старший.
- Он мне говорит, мол, скажи слово, как вы там фашистов бьете?
- Ну, я ему и говорю, что, мол, бьем и будем бить фашистских гадов, но вот комиссары все мешают, то собрание устроят, то политинформации, а то и вовсе хорошего летчика на гауптвахту посадят за маленькую провинность: выпил там кто или слово дерзкое про них сказал. Они ведь говорить мастера, а летают и сбивают фашистов другие. Это все я ему и сказал, – продолжил он.
- Там после моих слов такое началось, что меня чуть не вытолкнули за дверь. Но я сохранял достоинство – теперь все-таки герой Советского Союза и так просто уже не возьмешь, – заканчивал он и выпивал очередные полстакана.
- Эх, жизнь, - вздыхал он и начинал играть на гармошке что-нибудь грустное.
Его бы все-таки арестовали за такие слова, но в бою у него оторвало ногу, и его комиссовали, поэтому с войны он вернулся без ноги, зато живой. Вовка, его сын учился со мной в одном классе, и одно время был моим близким другом, но потом наши пути разошлись.

Мы любили наш двор и часто собирались там. В пять часов вечера старшие ребята собирались на волейбол. Я играл в настольный теннис. Старики «забивали козла». Он выходил во двор с золотой звездой на груди, садился на скамейку вместе с другими стариками, и начинал играть на гармошке жалостливые фронтовые песни. Все вспоминали свой фронт, доставали бутылку, а то и две водки и пили «за советскую власть», за Сталина и за погибших друзей. После двух «фронтовых» порций он начинал петь веселые матерные частушки. Потом выпивал еще и громко ругался матом на всех «коммунистов-комиссаров», которые до сих пор никому проходу не дают. Наверно, он был одним из первых диссидентов в Союзе.

К ЧЕМУ ПРИВОДИТ УВЛЕЧЕНИЕ РОКОМ

Все мы увлекались рок музыкой, в основном «Beatles», «Rolling Stones» и теми, кто был вокруг них, как сейчас говорят представителями раннего британского рока. Но мы не видели их. Только фотографии из журналов, которые  передавали, продавали, обменивали и смотрели на любимые лица, но, ни в кино, ни по телевизору, ни в живую на концертах, никогда никого не видели. Советская власть отсекла нас не только от живого общения с представителями рок музыки, запрещая их гастроли, но в запрете были передачи про них, фильмы про них, их пластинки и любая другая информация про западный рок.

В зоопарк – пожалуйста. Смотрите на кого хотите. На слонов, на обезьян. В кино даже ковбойские фильмы стали показывать. Даже «Великолепную семерку» показали. Если бы мне показали концерт «Beatles» или кого-нибудь еще, я бы, наверно, умер от счастья. Но наши руководители считали, что нам надо умирать в других местах, а не на концертах. Но именно такие запреты воспитывали в нас первые ростки диссидентства.

Однажды, на очередном перекуре в соседнем подъезде, мы  задали вопрос себе: если бы была война, смогли бы мы выстрелить по врагу, если бы они на передней линии выставили «Битлз», или еще какую группу? Все дружно ответили: «Нет!», - чем и свели на нет все усилия наших идеологов и все их стремления воспитать нас в духе абсолютной любви к социалистической родине и готовности умереть за нее. Любовь к рок-н-роллу оказалась сильнее, и в дальнейшем это сыграло великую роль в истории всего человечества, потому что пришли к власти именно те, кого называли «поколением «Beatles». Именно они разрушили Берлинскую стену и вместе с ней все надежды на возможность существовать отдельно от всего мира.

У каждого из нас было свое любимое направление в музыке. Самый долгий спор был кто за Beatles, а кто за Rolling Stones. Дело иногда доходило и до драк. Но проблема состояла не только в этих группах. Каждая из них была основой для целого направления. Beatles – это нежные любовные баллады, даже, если это рок-н-ролл. Rolling Stones – это тяжелый хулиганский рок. Те, кто любили Beatles, собирали и слушали такие группы как Searchers, Herman’s Hermits, Hollies, Bee Gees. Те, кто любил Rolling Stones, гонялись за пластинками Kinks, Who, Them, Troggs и им подобных, а потом американских Doors, Jimmy Hendrix’ Experience Этих групп было больше, потому что, по-моему, тяжелый рок играть проще - меньше заметно ошибок.
Мы с Михаликом относились к первой группе и любили Beatles. Но, кроме того, нам нравились и такие классические поп-солисты как Клифф Ричард, Том Джонс, Хампердинк, Пэт Бун, Адамо и даже Азнавур с его знаменитой песней Изабель.

Основным нашим напитком был портвейн. Рядом с нами, в доме, где был знаменитый на всю Москву «Дом обуви», открылся магазин «Варна» с болгарскими товарами, где впервые стали продавать розовое масло и духи «Может быть», которые мы дарили нашим девочкам на 8 марта. В винном отделе продавались сладкие болгарские вина, типа «Варна», и стоили они совсем не дорого – два рубля тридцать копеек за бутылку. Все-таки, это не такая отрава как красное алжирское вино, которое продавали по руб-двадцать. А мы пили вполне приличный портвейн. Можно сказать, это был друг нашей молодости. Мы пили его летом на лавочке, зимой – в подъезде под музыку Beatles или Rolling Stones, которую крутили на уже появившихся тогда портативных магнитофонах. А в субботу мы собирались и на приемнике на коротких волнах настраивались на «Голос Америки», где в 21 час  для нас передавали передачу что-то типа «По заявкам из СССР».

Надо сказать, что у нас была самая новая музыка, которой ни у кого не было, и мы, конечно, этим пользовались, т.е. занимались обменом и спекуляцией (тогда это было ругательное слово) пластинок, или дисков, как их тогда называли.

В нашей школе учились дети иностранных дипломатов, журналистов, дети наших загранработников. Они привозили сюда в Союз новые пластинки. Кроме того, у нас учились спортсмены, которые каждый месяц выезжали куда-нибудь за границу на международные соревнования. Мы им покупали в магазине за 1 рубль 30 копеек пластинки Казачьего хора, ансамбля Советской армии имени Александрова или Людмилы Зыкиной, а они их меняли у спортсменов из Америки, Германии или даже Японии на самые модные западные диски. Причем обе стороны были довольны таким обменом. Спортсмены продавали задешево эти диски нам, мы сами их переписывали на магнитофон, потом отдавали на запись другим за деньги из расчета 3 рубля, а иногда и 5 рублей за один час в зависимости от того, чья это была пластинка. После всего этого диски продавали за 50 и более рублей. Вот это был бизнес.

Все с нетерпением ждали новых дисков. У “Beatles” после 65-го года они появлялись примерно два раза в год, и стоили очень дорого. Через месяц после появления новых дисков в Лондоне, они уже были у нас. Торговля шла на станции метро «Ленинские горы» и на улице 25 Октября около ГУМа рядом с магазином «Мелодия». По субботам там собирались все спекулянты заграничных пластинок. Больше всего были в цене, конечно, “Beatles”, “Rolling Stones”, “Doors”. Появились диски “Jimmy Hendrix Experience”, “Cream”, “Chicago”, “Three Dogs Night”. Меньше котировались “Hollies”, “Herman’s Hermits”, Том Джонс или Хампердинк. Много еще зависело от фирмы-изготовителя. В цене были американские и английские фирмы, меньше – французские и немецкие перепечатки, и дешевле всего были перепечатки югославской фирмы «Yugoton». На Ленинских горах народу набиралось иногда до тысячи. Милиции было много и около ГУМа, и на Ленинских горах. Но никто открыто деньги не передавал. Только договаривались, а сама продажа была уже в более укромном месте. Иногда власти устраивали облавы, и милиция окружала территорию и пыталась задержать кого-нибудь, но почти никогда с поличным взять кого-либо не удавалось, а носить диски и показывать их кому-либо было ненаказуемо.

Одним из проявлений «затягивания гаек» было появление у милиционеров резиновых дубинок, которые сразу стали называть «демократизаторами». На себе мы в полной мере ощутили их воздействие на Ленинских горах. Милиционеры хоть и не могли поймать никого с поличным, разгоняли людей, без разбору, нанося удары направо и налево по спинам подростков, для которых главным было уберечь от этих ударов не себя, а свои пластинки. Пьяным милиционерам было все равно. Они с исступлением сильно били мальчиков по спинам и головам, ломая их еще не совсем укрепившиеся кости, тем самым выполняя постановления коммунистической партии и правительства об усилении борьбы против проявлений враждебной идеологии.

В такую страну я бы не хотел вернуться, и у меня нет ностальгии по таким событиям прошлого. Вот и получается, что вся наша жизнь - это борьба противоречий и, прежде всего, внутри самих себя, а уж потом внутри общества. Ведь можно было слушать Кобзона и Хиля, активно выступать на комсомольских собраниях и клеймить позором тех, кто пытается привнести в наше чистое социалистическое общество ростки грязного капитализма. Тогда бы душа была бы в полном соответствии с действительностью, и потому не болела бы, и не было бы противоречий, а была бы прямая дорога к хорошей номенклатурной должности.

Некоторые наши товарищи так и поступали, потом их выбирали секретарями школьной организации, после окончания школы их брали уже в райком, где они должны были проявить себя в должности руководителя стройотряда или бригадиром на целине. Потом им в райкоме выдавали путевку для поступления в Институт международных отношений, после чего прямая дорога вела их на дипломатическую должность. Эти люди должны были держать внешнюю политику страны в своих молодых, но идеологически твердых руках. Другие выбирали себе путь полегче, двигаясь дальше по партийной линии через какой-нибудь легкий ВУЗ. Так партия выращивала себе смену не особенно умных, а главное, не особенно инициативных, но умеющих приспособляться людей.
__________________________________________________


ПУТЕШЕСТВИЕ В ГЛУБИНКУ РОССИИ 

В июне сразу после седьмого класса мы решили поехать к Сереже Калужину на его родину в город Карачев Брянской области.

Это решение пришло совершенно спонтанно. Мы сидели во дворе. Кто-то принес магнитофон, и мы слушали песни Высоцкого. После Битлз больше и чаще всех мы слушали Высоцкого. Почему? Это даже объяснить трудно, Просто он нам нравился, а за что в двух словах не расскажешь.
- Мужики, а давайте махнем ко мне в мой родной город Карачев в Брянскую область, - вдруг сказал Сережа Калужин.
-  А почему бы и нет. Ехать недалеко, - сказал наш друг Леша Мартынов.
- Жить то там есть где? – спросил я.
- Да что вы. Там целый деревянный дом и еще сарай. Мой дедушка был земским врачом и пользовался большим почетом во всем городе. Правда тогда городом его трудно было назвать, а сейчас там триста тысяч живет. Треть миллиона.
Решено. Поедем все вместе – это я, сам Сережа, Женя, как мы его прозвали «Толстый» и Леша Мартынов, который ушел учиться в техникум, но оставался в нашей компании. Юра с нами не поехал. Его мама сказала, что это недостойно тратить свои каникулы, чтобы отдыхать в грязной русской деревне.
Мы так не считали. Мы хотели увидеть деревню. Родители, конечно, были не в восторге от этой идеи. Они вообще боялись нас куда-нибудь далеко от себя отпускать.

Деньги на поездку мы решили заработать сами на овощной базе. Мы пришли туда часам к десяти вечера. Нас было всего четверо, и работать по-настоящему физически мы еще не умели. Какая-то грязная тетка показала нам вагон и сказала:
- Вот вагон. В нем картошка в мешках. Вагон стоит у склада. Ваша задача – это взять мешок с картошкой, поднести его к дверям вагона, развязать его и высыпать картошку в хранилище. Мешок потом сложить и положить вот сюда рядом с вагоном. Ясно? В вагоне 50 тонн. Вот вам и будет 50 рублей за разгрузку.
То, что это было незаконно, мы даже не знали. Никаких нарядов не оформляли. Мы работали как проклятые до пяти часов утра, а разгрузили меньше половины. Мы даже не знали, что этой тетке было все заранее известно, что четверым школьникам разгрузить такой вагон невозможно. Больше мы работать не могли. Руки у нас кровоточили, спины не сгибались. Мы подошли к этой тетке, которая была заведующей складом, и сказали, что работать больше не можем, но половину мы разгрузили, поэтому хотели бы рассчитаться.
- Э нет, дорогие. Вы или весь вагон мне освобождайте, или идите себе с Богом к своим маменькам. Рано вам еще самим зарабатывать.
- Но мы же разгрузили половину вагона, – не унимался я, значит, с вас 25 рублей причитается.
- Откуда ты такой грамотный выискался? Тебе же сказали, или весь вагон, или ничего. Будете еще работать?
- Нет, – за всех ответил я. Мы представляли собой жалкое зрелище. Рассохшиеся губы, руки в крови, одежда грязная, ноги заплетаются. Мы сели рядом с вагоном, закурили, подумали и пошли домой. Хорошо, что по дороге нас милиция не задержала. Вечером мы, уже посвежевшие, вымытые и в чистой одежде, собрались в нашем дворе и стали думать, где нам достать деньги. Пошли к Сережиному папе дяде Саше, которого мы очень уважали за его житейскую мудрость и хорошее к нам отношение. Все ему рассказали, и про овощную базу, и про тетку - заведующую складом, и про то, что разгрузили полвагона, и сил у нас больше не было.
- Так что, вам и не заплатили ничего? – спросил дядя Саша.
- Так и не заплатили, – ответил я.
- Это, конечно, безобразие, но перед тем, как пойти на выполнение производственного задания, надо было посоветоваться вот хотя бы со мной. Даже на войне на разгрузку вагона картошки в мешках полагалось десять человек, так что считайте, что фронтовую норму вы выполнили, а то, что вас четверых заставили это делать, да еще и не заплатили вам – это преступление, которое по законам военного времени каралось расстрелом. Денег мы вам дадим. Немного, но дадим. Я позвоню вашим родителям и все им объясню. А вот тот факт, что у вас было желание самим заработать себе на поездку, это очень похвально. Значит, вы советские люди, и мы вас правильно воспитали.

Родители, после разговора с дядей Сашей, согласились на эту поездку и дали нем денег, но совсем немного, и мы купили на них сразу билеты  туда и обратно, чтобы уже наверняка знать, что билеты в Москву у нас есть. После этого у нас осталось их совсем мало, но мы запаслись десятком банок тушенки, парой батонов сухой колбасы и еще чем-то там, потому, что решили не сидеть долго у Сережи дома, а пойти по брянским лесам с палаткой.

Город Карачев находился в Брянской области. До станции Брянск мы доехали в сидячем вагоне. Карачев в моей жизни был первым уездным городом, в который я приехал. До этого я был только в Киеве, Сухуми и в Сочи. Он был больше похож на большую деревню, где по улице гуляли курицы и свиньи, женщины стояли за водой у колодца, потом грациозно несли ведра домой.

На попутной грузовой машине мы доехали до большого купеческого дома из почерневшего от времени дерева с большим фруктовым садом и сараем в глубине. Это и был Сережин дом, где нас уже ждала Сережина мама тетя Валя и его бабушка. Они нас ждали, напекли пирогов, вкусно угостили завтраком со всеми своими продуктами и овощами и дали нам в распоряжение комнату с железными кроватями с металлической сеткой. Раньше это был домашний лазарет. Сережа договорился, чтобы нам разрешили еще пользоваться и сеновалом в сарае. Впоследствии роль этого сарая оказалась очень важной. Для Карачева мы были своего рода диковиной, и на нас даже приезжали смотреть. Мы ходили в гости по Сережиным друзьям, и везде нас принимали очень радушно.
Приходили старики, выставляли самогон, причем у каждого он был свой.
- Ну, москвичи, дорогие, попробуйте моего – такого вы не у кого не найдете, - говорили почти в каждой семье, гордясь именно своей рецептурой.
У Сережи, его друг детства Копа, был своего рода авторитетом в Карачеве. Его дед жил в большом доме. Мы к нему пришли вместе с Копой буквально на следующий день после нашего приезда.
- Сейчас своих огурчиков вам порежем, сало - тоже свое, вот только обленились, хлеб перестали сами печь – он из магазина, - говорил дед Копы. Почти каждый вечер заканчивался вот такими посиделками, после которых с трудом доходили до дома и ложились спать. Потом мы все-таки решили обратить внимание на девушек города Карачева. Но это было возможно только в сопровождении Копы, потому, что, если бы мы захотели познакомиться с кем-то сами, то получили бы очень быстро по рогам. Москвичи хоть и были в диковину, но их нигде не любили и били при первой возможности.

Надо сказать, что  в Карачеве ношение оружия было такое же свободное, как и в американском Техасе. У каждого уважающего себя парня был заткнут за пояс револьвер, а то и два, и никто их не прятал, а милиция не обращала внимания, потому что вокруг были леса, где во время войны шли напряженные бои, и осталось много оружия. Некоторые мужики запасались даже автоматами и пулеметами.
- А что, - говорил нам один дед, - у меня пулемет в сарае, и обзор по всему пространству, так что, если кто сунется, то такой отпор дам, что мало не покажется. Кто именно мог сунуться, он не уточнял.

Копа для знакомства с девочками предложил пойти на танцы. Я лично на танцах никогда не был. Я даже не знал, где у нас в Москве были танцы. А они были во всех парках на специальных танцплощадках, просто мы в парки не ходили и об этом не знали. В Карачеве Копу уважали все. Когда мы вошли на танцплощадку, он достал свой револьвер и выстрелил вверх. Музыка прекратилась.
- Леш!- обратился он к парню, который был вроде диск-жокея, - менял пластинки на старом проигрывателе.
- Поставь мою любимую.

И Леша поставил вальс «Амурские волны». Вдруг хулиганистый Копа, с револьверами за поясом, пригласил какую-то девушку и превратился в достойного кавалера, который легко и красиво повел в вальсе свою подругу. И вот уже вся площадка танцевала вальс, и не было никаких дрыганий и подражания столичным стилягам, которые здесь тоже были и до этого задавали тон всей площадке.
Когда появился Копа, да еще в сопровождении москвичей, их «маза» была бита, и парадом стал руководить Копа, потому что все знали, что с ним связываться себе дороже - вся шпана Карачева ему подчинялась, и в считанные минуты он мог набрать целую армию таких же приблатненных ребят с револьверами.

Потом мы познакомились с девушками, а они-то как были рады, что приезжие москвичи обратили на них внимание, да еще под контролем Копы. Все решили пойти на сеновал к Сереже, прихватив несколько бутылок вина в ларьке, хлеба, колбасы и конфет. На сеновале  мы устроили прекрасный ужин, у каждого была своя пара. Все это сделало наш вечер окрашенным деревенской романтикой, тем более, что девушки не ломались и знали, зачем их пригласили, и вот уже через полчаса парами разошлись по углам, а там уж занимались всем, кто на что способен. У меня еще не было женщины и этот свой опыт можно  с полным основанием считать первым таким близким, но девушке понравилось. Я целовал ее и ласкал обнаженную грудь. Дальше она не захотела, а я не настаивал. Может зря. Я думаю, что и у моих друзей не все вышло гладко, кроме Леши, но он был на год старше и на год опытней. Мы особенно не расстраивались, допили вино и пошли провожать наших дам.

Потом решили, что надо еще посидеть - нашей энергии нужен был выход. У Копы был магнитофон, и мы пошли к нему слушать Высоцкого. Его песни просто так слушать не годилось, и Копа принес еще самогона, соленых помидоров, хлеба и сало. Вечер продолжался под нашу любимую «Но парус, порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь»! Я думаю, это был один из лучших вечеров в моей жизни. Уже много лет пройдет, и уже многих не будет, но самогон с русским салом под «Парус» Высоцкого надолго остался в моей памяти.

В поход мы все-таки пошли. Нашли место у песчаного пляжа небольшой речки, разбили палатку, пожили там неделю, с большим удовольствием загорая голыми на песке, купаясь в холодной, но чистой речке, готовили на костре жареную картошку с тушенкой, а потом чай с дымком. Через неделю мы стали похожи на загорелых крепких молодых чертенят. Скоро все съестные припасы кончились, и голодная жизнь вынудила нас вернуться опять в Карачев.

Почти все лето мы пожили деревенской жизнью провинциального города и благополучно вернулись почти к началу учебного года в Москву, чтобы пойти в восьмой класс.
__________________________________________________

ХОРОШИЙ УРОК

Восьмой класс пролетел как-то незаметно и не оставил в памяти каких-либо следов. Летом  мы сначала остались в Москве, играли во дворе в теннис, спорили про“Beatles”.

Юриной маме наша дружба не нравилась с самого начала, - с ее точки зрения мы были недостойными друзьями и неровня ее сыну, и она постепенно начала отваживать нас от Юры. К нему домой теперь нам прийти было нельзя, и Юра под тем или иным предлогом, предлагал нам встретиться у Сережи или у меня, или во дворе, когда было тепло. Нам было интересно вместе, и все три года, что Юра учился в нашем классе, мы очень тесно дружили. И никто не говорил нам, что мы «не престижные друзья». Когда мы закончили 8-й класс, семья Юры, как говорила его сестра, наконец-то, получила достойную квартиру, где живут достойные люди. Нас она за достойных Юре друзей не считала. Юра  переехал в дом для больших начальников за Новым цирком на проспекте Вернадского и перевелся в другую школу, тоже для достойных детей начальников, потому что его папу назначили заместителем министра. В летние каникулы, у Юры был день рождения, и он, конечно, пригласил нас. В подарок я и Сережа с большим трудом достали роман Ремарка «Три товарища», имея в виду нашу дружбу и, зная наверняка, что он ее не читал, но очень хотел ее прочесть. Когда мы пришли к назначенному времени, дверь нам открыла его мама, вышла в подъезд, сразу закрыла дверь за собой и осталась с нами в коридоре подъезда около лифта:

    - Юра занят с гостями, ведь у него сегодня день рождения, - сказала она, как будто бы мы пришли не в гости, а просить милостыню.
- Извините, он не может к вам выйти. Что ему передать?
- Поздравьте его и вот передайте подарок, - ответили мы, и больше Юры мы не видели. Нам было очень обидно. Если бы Юра прочитал «Три товарища» до этого дня рождения, может, все вышло бы по-другому, а, может, и нет.  На меня же  книга произвела очень сильное впечатление, и я старался строить свои отношения с друзьями, как в этой книге, стремясь в трудное время прийти другу на помощь. Тем сильнее каждый раз было очередное разочарование, потому что в жизни даже между друзьями одерживают верх предательство, зависть и обман, или, что еще хуже, равнодушие.

Люди под влиянием обстоятельств могут измениться? Но вот так явно унизить нас и обвинить в том, что мы бедные и пришлись не ко двору - такого раньше не было. Это был первый в жизни урок несправедливости в школе жизни. Таких будет еще много, но этот запомнился навсегда.

С такой несправедливостью в жизни нам еще не приходилось сталкиваться. Мы учились все вместе, кто-то был богаче, кто-то беднее, но мы на это внимания не обращали. В нашем классе личная машина была только у Сережиного папы, а  у других родителей машин не было. Во дворе дома вообще стояло всего несколько машин. В нашем подъезде жил сын знаменитого режиссера Григория Александрова, так вот у него был американский «Виллис», который он дешево купил где-то на съемках, потому что одно время работал оператором на киностудии «Мосфильм». Но он эту машину больше чинил, чем ездил на ней.

В двенадцатом подъезде жил актер Вячеслав Тихонов. Его сын был на три года старше нас и учился в нашей школе. У Тихонова был «Москвич», и он иногда катал нас на этой машине вокруг дома, а потом взял Сережину собаку, по кличке Пинч, сниматься в фильме «Семнадцать мгновений весны», где он играл роль Штирлица.

ПУТЕВКА В СЕКСУАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ

До конца лета с разрешения дедушки Ивана и бабушки Марии я уехал к ним на дачу в Болшево, которую им выделили в Совмине, где было даже лучше, чем на предыдущей даче. Здесь просто было больше отдыхающих и больше молодежи, поэтому и масштаб был совсем другой. Там были девушки, вечером танцы, все красиво одевались, влюблялись друг в друга и любили вечно до окончания каникул.

Еще был кинотеатр, где показывали фильмы с кинофестивалей или из спецхрана. В столовую ресторанного типа надо было вечером одеваться как на прием. В буфете продавались иностранные напитки и сигареты.

Вечером допоздна молодежь собиралась в большой закрытой беседке, где играли в настольный теннис, карты, слушали магнитофон, пили пиво или даже портвейн. Все это мне предлагали старшие ребята. Моих ровесников не было, а отказаться от всего этого мне было стыдно.
В это лето мне судьба приготовила много приятных сюрпризов.

На даче уже жили мои две кузины, а к ним на выходные приезжали их мамы - мои тетушки. Иногда они оставались и на будни. В это время они решили, что, достигнув возраста 15 лет, я достаточно вырос и надо вплотную заняться моим сексуальным воспитанием.
- Слушай, ему уже пора лишиться девственности, давай дадим ему возможность почувствовать себя мужчиной, - сказала старшая моя тетя Галя.
В старых семьях этот вопрос именно так и решался, по-родственному. И однажды, они вдвоем предложили мне пойти с ними в душ вместе. Он был в другом помещении, сестры были заняты каждая своим делом, и наш поход помыться ничем необычным не казался. Тетушка закрыла входную дверь, обе они разделись, раздели меня, как маленького, и увидели мою полную готовность к действию.
- Вот, что значит молодость, - сказала младшая тетя Кира. В это время старшая встала на скамейку ко мне задом и сказала Кире:
- Давай, ты покажи ему, куда и как это надо делать. Все закончилось очень быстро.
- Ну, вот теперь можешь считать себя полноценным мужчиной. В таком возрасте  эрекция повторяется через несколько минут, а сейчас давай перекурим. Тетушки знали, что я курю, и тоже предложили мне сигарету.
- Ну, как, племянничек, понравилось? – спросила старшая тетушка Галя, - теперь давай и другую обрабатывай.
Тетушки поменялись местами, и я уже занимался со своей младшей тетушкой Кирой. Мне это было приятнее, потому что она была еще молодой и красивой брюнеткой с большой, круглой и красивой попой.

Никакие моральные сомнения меня не терзали, а было чувство большой благодарности. После этого они вымыли меня в четыре руки, чем доставили мне большое удовольствие. Через несколько дней мы еще повторили эту процедуру.
-  Только никому не говори об этом. Пусть это будет наш секрет, - сказала младшая тетя Кира.

Это повторялось несколько раз. С другой моей тетушкой Кирой, которая была моложе, получалось лучше, и в результате нескольких уроков я уже вполне прилично мог этим заниматься в разных позах и даже, они говорили, что я и им доставлял удовольствие. 

Мой сексуальный опыт, который я получил на даче в Болшево, сделал меня гораздо решительнее в отношениях с девушками. Там же на даче жила вместе с бабушкой красивая девушка Маша. Ей было 17 лет, и она закончила десятый класс, а мне было 15 лет, и я перешел в девятый класс. С Машей мы часто занимались взаимными ласками и даже очень откровенными. Я снимал с нее трусы, и она показывала, где у нее клитор, и как я должен его гладить. Мои тетушки мне этого не говорили и не показывали.
- Ты до всего остального ты должен сам дойти и сам постичь искусство любви. Мы тебе преподали только азы, - говорила уже младшая тетушка, - Когда-нибудь я тебе еще много чего расскажу и покажу.

Тем временем я Машу доводил своими ласками до того, что она вся начинала дрожать. Она сама этого очень хотела и боялась одновременно, потому что не знала, что ничего плохого в этом нет. Вечером после кино или после наших посиделок, она тащила меня в дальнюю беседку и чуть ли не на ходу снимала трусы – так ей хотелось, чтобы я ее ласкал.
Она сама хотела большего, но боялась, пока мы однажды вместе не выпили вина больше обычного. В тот раз я  своего добился и все-таки лишил ее девственности.  Дело было в одной из укромных беседок на краю территории дома отдыха. Она была немного пьяна, но очень хорошо понимала все значение произошедшего события. Утром Маша решила сделать вид, что обиделась и со мной не разговаривала, но уже на следующий день мы восстановили отношения, и уже по-настоящему занимались любовью в полное наше удовольствие. Тетушки мои только радовались:
- Вот мы тебя и выпустили в самостоятельный полет. Там не всегда бывает гладко, но ты вспоминай нас, и то, что мы тебе скажем сейчас. Это очень важно. Люби женщин и старайся доставить в первую очередь удовольствие им, а они вернут тебе свои ласку сторицей, - сказала старшая тетушка как бы от лица обеих моих первых учителей.

Лето закончилось, наступила осень – грустная пора, и вечная любовь прошла. Маша сказала, что я слишком молод и мог быть для нее только летним «дачным» увлечением, а в городе ей нужен был кто-то постарше.

Интересное время было, когда для кого-то я был слишком молод. Хорошее это было время. “It was a very good year for village girls on the village grass”. Осень она для всего осень. Очень интересно периоды жизни распределил Фрэнк Синатра. “Аnd now the days are short, It is the autumn of the year”. Осень начинается, господа, осень, но надо все равно много успеть, а потом человек как вино: стареет, но делается лучше и мудрее.

Вот сейчас я такое вино, выдержанное и мудрое. Обидно, что я, будучи коллекционным выдержанным вином, могу уйти как простое столовое. Хотя, если ты все равно уходишь, какая тебе разница?

__________________________________________________

ПЛОДЫ ДВОРОВОГО ДИССИДЕНТСВА

В июне 1967 года на Востоке случилась арабо-израильская война, и отношение к евреям в Советском Союзе резко ухудшилось. СССР однозначно занял сторону арабов, обвиняя Израиль в агрессии. На самом деле, это мы уже узнали потом, все было наоборот. Но к евреям стали относится гораздо хуже, чем раньше. Занижали им оценки, в некоторые институты не принимали документы. А я, например, всегда евреев любил. В младших классах, проигрывая в шахматы мальчику, которого так и звали Израиль,  я уже тогда был уверен, что они умнее нас, а к девятому классу я был в сто раз больше уверен, что еврейские девушки красивее и сексуальнее (хотя такое слово еще не употребляли), чем русские. Особенно выделялась своей красотой в нашем классе Ира Рейфман, и я оказывал ей знаки особенного внимания со своей стороны, хотя не забывал иногда заходить в клинику к своей тетушке.

Начался учебный год. Мы стали девятиклассниками, а это уже старшая группа в школе. Классная руководительница сказала, что у нас в классе после уроков будет комсомольское собрание, на котором мы все должны будем осудить израильскую агрессию и выяснить позицию  евреев - учеников нашего класса. У нас было несколько евреев и евреек. Мы на это не обращали внимание. В классе было только несколько комсомольцев, но классная руководительница настояла на присутствии всего класса.
- Мы с вами, товарищи, должны осудить агрессию Израиля против арабских стран – наших друзей, и спросить наших учеников еврейской национальности, как они относятся к этой агрессии, - сказала Марья Михайловна. Глупая и противная, а главное необразованная учительница русского языка и литературы, которая не знала ни того и ни другого и, которую Бог, наверно, послал нам в наказание за прежние наши детские прегрешения.

- Марья Михайловна, а они-то здесь причем? Не они ведь войну начали. Я так думаю, что их осуждать не стоит, - продолжал я свою диссидентскую деятельность.
- Лукашев, если ты хочешь высказаться, то, пожалуйста, выходи сюда на середину класса и скажи свое мнение, - зло сказала классная, ожидая, что я не выйду, и не буду продолжать свою речь, но она ошиблась.
- Хорошо! Я и оттуда могу сказать, - я встал с места, вышел на середину класса и продолжал:
- Израиль начал войну, причем, как я слышал, за шесть дней уничтожил армии почти трех арабских стран. Так причем же здесь Ира Рейфман, или Люба Книжник, или Костя Маят?  Многие революционеры, совершившие  Великую Октябрьскую социалистическую революцию, столетнюю годовщину которой мы собираемся праздновать вот уже через месяц, тоже принадлежали к еврейской национальности, - это  Свердлов, Троцкий, Бауман, Загорский и многие другие. Я очень хорошо знаю, что фашисты тоже очень не любили евреев и уничтожали их, где только могли, сжигали в печах в Майданеке, Освенциме и других лагерях. В Киеве они расстреляли тысячи евреев в Бабьем Яру. Мы что? У фашистов учимся евреев не любить? Может нам вывести во двор и расстрелять их, как это делали фашисты. Вы к этому призываете – у меня вон целый класс свидетелей.

Такого классная руководительница допустить не могла и уже закричала ненавидящим голосом:
- Лукашев! Выйди вон из класса. Как можно сравнивать?
- Вот как раз-то и нужно сравнивать, - тоже очень громким голосом сказал я.
- Чтобы не опускаться до подобных собраний. Кстати, я не комсомолец, слава Богу, и мое присутствие здесь не обязательно, - сказал я и вышел из класса.

В нашем классе комсомольцев было всего пять или шесть человек. Классная руководительница считала, что это ее опора, и эти ученики, имеют авторитет в классе, а, на самом деле, эти ученики не пользовались ни авторитетом, ни  даже просто уважением в классе, и все их называли «учительские прилипалы».  За мной из класса сначала вышли все евреи, а потом почти весь класс, в котором остались только прилипалы вместе с Марьей Михайловной, которая закричала нам вслед:
- Вы еще все ответите за это.
- Спасибо, Иван, - почти хором сказали мне наши евреи, - мы тебе этого тоже не забудем, - за всех сказал Костя Маят, (потом он стал медицинским академиком и светилом всей страны).
- Да, что вы, ребята. Я ведь правду сказал, и сказал, то, что думаю, а правду легко говорить, - ответил я, и, что самое удивительное, я так думал на самом деле.

Как ни странно, ничего не случилось. Наверно, когда Марья Михайловна рассказала все, что произошло в классе, умная директриса Клавдия Тимофеевна, оценила всю глупость классной руководительницы, мое высказывание, и саму по себе тематику собрания, которое она по собственной глупой инициативе решила провести, чтобы прогнуться перед начальством. Она сочла Марью Михайловну дурой, каковой она в действительности и являлась, и предложила ей уйти из школы по собственному желанию, и свести на нет данный конфликт, но мою позицию на заметку взяли другие учителя, зная, что Клавдия Тимофеевна очень скоро уйдет из школы на пенсию. Так и случилось. Никакого заявления Марья Михайловна писать не стала, а умная Клавдия Тимофеевна, к большому нашему сожалению, через месяц ушла на пенсию. Вот тут учителя в полной мере отыгрались на мне, а я на них.
_________________________________________________

BEATLES, И КАК ЗА НИХ НАКАЗЫВАЛИ

Господи! Кто же мог подумать, что мальчишка, бегающий в соседний со школой подъезд, где собиралась курящая компания старших классов, объездит больше двадцати стран. Будет жить даже в Париже, где город ему понравится, а сами парижане – нет. В Нью-Йорке он будет жить на 42-й стрит, и ему там понравится все: и город и жители. В первый же вечер он пошел в ближайший паб, где заказал свое любимое пиво «Гиннесс». После второй кружки он попросил дать ему гитару, которая стояла у бармена в углу стойки на тот случай, если кто-нибудь из посетителей захочет поиграть сам.

Ему дали гитару, и он под нее спел  песню Элвиса Пресли  “Love Mе Tender”, которая была почти вторым гимном Америки. Когда узнали, что он из России, и поет песни Пресли, то удивлению их не было предела, и они стали вместе петь песни Элвиса Пресли, Битлз. Когда он захотел уйти из паба и заплатить за пиво, посетители не разрешили ему платить и просили прийти на следующий день.
На следующий день народу в пабе было раза в три больше, чем накануне. Они пришли посмотреть на русского, который поет их песни и хорошо говорит по-английски. _________________________________________________
В 1967 году у нас появился диск “Beatles” “Sgt. Paper’s Lonely Hearts Club Band”, сделанный с разворотом обложки и красивыми фото всех Битлз в гусарской форме.   У «Rolling Stones» очень котировался диск «Магический сатанический» (Their Magic Satanic). Там вообще была фантастически завораживающая музыка.  Через месяц после того, как эти диски появились в продаже, нам их уже привезли наши знакомые спортсмены. Мне захотелось пофорсить перед одноклассниками, и я принес альбом Beatles в школу в портфеле. Мне хотелось показать его всем еще и потому, что у него было очень красивое и необычное оформление, подобное которому раньше никто не видел, потому что это была самая первая пластинка такого типа. Мне хотелось, чтобы все разделили мой восторг и оценили бы тот факт, что у меня есть такой диск, и мы можем его послушать где-нибудь после уроков.

Все оценили, но всегда есть кто-то, которого из высоких идеологических норм коммунистической морали возмутит этот факт проявления нездоровых тенденций, и этот кто-то сообщит кому надо про этот факт. Так и получилось. Вернее получился большой скандал, и моих родителей как всегда вызвали в школу на заседание педсовета. Почти заседание «тройки», как в прежние времена. Уже не расстреливали, хотя, если бы было можно, то расстреляли бы. Пришла мама, которая всегда меня спасала, потому, что понимала и жалела. Если бы пришел папа, то мне было бы несдобровать: защищать своих было не принято в его семье.

Самое плохое было то, что директор Клавдия Тимофеевна ушла на пенсию, и с моей мамой беседовала бывшая завуч Орлова, которая стала директором. Она моей маме вполне серьезно говорила о том, что я подрываю устои социализма, что я подвержен влиянию западной идеологии.
- А вы знаете, что он еще и курит? - спросила Орлова мою маму.
- Знаю, - ответила она.
- А вы знаете, что он курит не наши сигареты? Где он их берет, и на какие деньги? Честно говоря, мама догадывалась, что я курю, но не придавала этому большого значения, а то, что я курю иностранные сигареты,  для нее было совершенно естественно, - все наши знакомые курили или «Мальборо», или «Кент», или «Филипп Моррис». Напротив, она часто упрекала папу за то, что он курит такие вонючие русские папиросы. Мне больше всего нравились именно «Филипп Моррис» за то, что они были в красивой пластиковой пачке и с угольным фильтром. Их было приятно курить, и смотрелись они очень модно.
- Я была бы крайне удивлена, если бы мой сын курил какие-нибудь другие сигареты, а дает ему их его дядя, который покупает их в спецбуфете МИДа, где и работает начальником отдела в ранге Полномочного Посла. Летом сын отдыхает у бабушки и дедушке на  правительственной даче, ведь вы знаете, что дедушка Ивана был министром. Там в буфете тоже такие сигареты продаются, - ответила
мама, - пусть уж лучше хорошие сигареты курит, чем нашими травится.
- Так, значит, вот какая обстановка в семье, я бы сказала непатриотическая, - пошла в наступление Орлова.
- Теперь я понимаю, почему ваш сын выступил в защиту евреев в классе, - с негодованием высказалась Орлова. Но не на того напала.
- То, что вы называете патриотизмом, на самом деле есть псевдопатриотизм, который превозносит свое, даже, если оно плохое. Это еще Ленин писал, что псевдопатриотизм наносит вреда больше, чем белогвардеец с винтовкой. Если вы хотите точно знать, как он об этом сказал, я спрошу у специалистов в высшей партийной школе, где я сейчас учусь на отделении журналистики и пишу работу по теме «идеологическая борьба».
- Кстати, очень интересная тема, - закончила свой монолог мама, чувствуя, что практически морально подавила своего противника.
- Кроме того, антисемитизм в нашей стране признан антиленинским учением, противоречащим общему курсу построения развитого социалистического общества в нашей стране, а попытки некоторых ваших учителей устроить самосуд над евреями, противоречат этому курсу и наносят, я бы сказала, непоправимый вред делу воспитания коммунистической молодежи. Такие действия можно расценивать, как враждебные и поэтому необходимо информировать компетентные органы о такой акции.
- Во всяком случае, такой инцидент может нанести ощутимый вред и вашей школе и ее руководителю, - закончила свой монолог моя мама. Не зря она училась в Высшей партийной школе. Так закончилась наша беседа. Ирина Сергеевна вынуждена была заткнуться. Когда мы шли домой, мама спросила меня:
- Зачем ты пластинку в школу принес? - пофорсить перед девочками захотелось?
- Ну, конечно, Ты же все понимаешь. Сама же видела, какая она красивая. Такой пластинкой грех одному любоваться.
- В следующий раз пригласи своих друзей домой, и любуйтесь такой красотой на здоровье, сколько хотите, а я вам еще и чай сделаю, только не носи ты ничего в эту школу. Видишь, какие у вас там учителя неумные.
___________________________________________________

А ВЕДЬ НЕ ЗРЯ Я ЕВРЕЕВ ЗАЩИЩАЛ

В благодарность за мое выступление я получил дружеское расположение ко мне всех евреев в школе, потому, что моя речь, иначе ее не называли, скоро стала известна всем, и они смотрели на меня, как на героя, но самое главное, я получил благосклонность Иры Рейфман, с которой у меня начинался  роман. Через несколько дней я осмелился пригласить ее домой в отсутствие родителей:
- Ира, приходи ко мне в гости сегодня, - сказал я, вряд ли рассчитывая на положительный ответ.
- У меня вечером не будет родителей, а будет хорошая музыка и любящий тебя Иван Лукашев. Это я, таким образом, признался в любви, и ей ничего не оставалось делать, как принять мое приглашение.
- А что мы будем делать?
- Ты же знаешь, у меня самая новая и хорошая музыка, вот и послушаем, - на глупый вопрос я дал глупый ответ.
- Я догадываюсь, какая у тебя музыка, - сказала Ира и, как мне показалось, ласково улыбнулась.

Мы договорились на пять часов. Я отобрал кассеты с лучшими песнями Адамо и Тома Джонса. Как мне казалось, именно они должны были будить в женщине желание любви. В общем, насчет женщин я не ошибался, но Ира еще не была женщиной, и этот расчет оказался не совсем верным. Она пришла ровно в пять часов. На столе стояла бутылка болгарского вина и, красиво уложенные в вазочке, мандарины и бананы, рядом лежал шоколад.
- Давай начнем с Адамо, а я, пойду, сделаю кофе, - я уже тогда очень любил и хорошо умел заваривать кофе в турке.
 - Уверен, тебе понравится в сочетании с вином и шоколадом. Я делал все правильно, но Ира шла, заранее решив для себя, не сдаваться и не отдаваться. Я разлил кофе по маленьким чашкам, принес в комнату и стал наливать вино в бокалы.
- Ира, - сказал я почти торжественно.
- Я предлагаю выпить за тебя, за то, что ты пришла ко мне домой и за то, что ты самая красивая девушка в нашем классе.
- А в масштабе школы, кто самая красивая? Анька Орлова? То-то вы за ней все увиваетесь, - ответила она на мою речь очень неожиданно, заставив меня тем самым оправдываться, а значит, первый бой она уже выиграла. Я не сдавался.
- У вас разная красота, - ответил я. - Мне нравятся больше восточные женщины.
- И тут тебя в морду ткнут, что ты еврейка, - почти обиделась она.
-  Когда же это кончится, - с надрывом сказала она.
- Ты знаешь, для меня нет никакой разницы, кто ты, еврейка или нет. Для меня большое значение, как ты ко мне относишься, а еще большее значение для меня имеет, как я к тебе отношусь. В нашем случае я к тебе отношусь нежно и с любовью, поэтому, давай все же выпьем вина и послушай, как Адамо здорово поет, - ответил, не рассчитывая уже ни на что после того, как мне было высказано довольно резкое обвинение. Я чокнулся с ней своим бокалом и выпил вино залпом. Она сделала то же самое, а потом, самое неожиданное, что она могла сделать, - она поцеловала меня в губы и сама направилась к дивану:
- Ты же этого хотел, - сказала она, - Ну, так давай, получай, что хотел, но не все – я не хочу у тебя терять самое мое дорогое девственное, - и она крепко прижалась ко мне, продолжая целоваться.

Дело дошло, как всегда, только до трусов, дальше она не разрешила. Я ласкал ее через трусы и очень хотел попасть внутрь. Но она, видимо, тоже совсем не уверенная в своей стойкости, положила свои пальцы поверх моих, и стала направлять их, как и где ей больше нравится, чтобы я ее гладил. Она начала двигаться и почти извиваться, тихо постанывая, по ней пробежала судорога, и она чуть не закричала и вдруг замерла. Мы лежали на боку, друг против друга, и она улыбнулась и крепко и нежно поцеловала меня в губы.
- Спасибо тебе за твою ласку и выдержку, но я тебе верну все сполна. Ложись на спину.

Она опустила руку вниз и нащупала мой член, расстегнула пуговицы на брюках и сняла их вместе с трусами, тем самым освободила мою плоть, уже готовую к боевым действиям. Потом она ласково перенесла свою слюну на  пальцы, и стала делать именно то и так, как это было нужно, проявив себя целомудренной, но, в то же время грамотной и страстной женщиной.   
Долго ей работать не пришлось, так как я был уже на пределе и пустил такую мощную струю волшебной жидкости, что даже она удивилась, но быстро все убрала и сказала:
- А вот теперь можно и Адамо послушать.


Господи! Как же нам хорошо тогда было. Этот эксперимент мы повторяли еще несколько раз, когда мои родители куда-нибудь уходили, и я все хотел заняться с ней любовью по-настоящему. Единственное, что она разрешила в последующие разы, так это ласкать ее не через трусы, а по живому телу. Ее плоть, когда начинала выделяться жидкость, очень приятно пахла и возбуждала дополнительно.
Жалко, что это продолжалось, как и все хорошее в этой жизни, недолго. Я для Иры был не партия. В соседнем классе был ученик со странной для нас фамилией Чеснавичус. Его папу назначили секретарем ЦК ВЛКСМ, и он переехал к нам. Ира сразу наметила его в свои жертвы, и все усилия направила на него. Ну, и слава Богу.

БЛУДНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА. УРОКИ ЛЮБВИ.

В это время мой друг Женя посоветовал мне навестить одинокую девушку Катю, которая снимала комнату на улице Димитрова. Ей было не больше 28 лет, и она предпочитала молодых людей младше себя из любви к искусству, обучая их всем премудростям любви, чтобы сделать их жизнь, как она думала, и свою счастливее. Женя рассказывал ей обо мне, и она очень хотела со мной познакомиться. Осталось только позвонить ей и договориться о встрече.

Ну, я и договорился. Мне самому было интересно, чем это кончится, прекрасно осознавая, что искусству любви надо учиться всю жизнь, и никогда не пренебрегать новой возможностью углубить свои знания в этой области. Цветов я не купил, зато купил шампанское.

Катя снимала комнату в старом пятиэтажном доме на улице Димитрова. В этом же доме на первом этаже был магазин «Книги» и «Пельменная». В подъезде пахло кошками. Лифт был старый с двумя створками внутренних дверей со стеклами, наверно, еще дореволюционной конструкции с большим зеркалом и стулом, но, тем не менее, он работал и до пятого этажа доехал благополучно.

На двери квартиры висели таблички с именами всех живущих в ней и количеством звонков для каждого. Кате надо было звонить три раза. После некоторого ожидания дверь открылась и передо мной предстала очень красивая и стройная женщина. Она взяла меня за руку и повела по длинному коридору в свою комнату в самом конце. Она была такая маленькая, что в ней помещались только стол, два стула, кровать и небольшой шкаф. На тумбочке стоял старый телевизор с маленьким экраном.  Окно выходило на площадь, на которой строили памятник Димитрову. 

- Я вот шампанское с собой принес, - неуверенно сказал я и поставил на стол бутылку.
- Пить теплое шампанское малоприятно, поэтому я поставлю его в холодильник и приготовлю нам чай, – она взяла шампанское и быстро вышла из комнаты. Я заметил, что она тоже нервничает. Через несколько минут Катя вернулась с двумя чашками чая и жестом пригласила за стол. Завязался разговор и уже очень скоро я чувствовал себя с ней вполне комфортно, нервное напряжение прошло, и мы разговаривали как старые знакомые. Катя спросила меня, была ли у меня уже женщина. Я не стал ей всего рассказывать, надеясь, что она мне в этом случае сама больше расскажет и покажет.

Как-то совершенно естественно мы  оказались в постели. Это было новое ощущение, и я понял, что каждая новая женщина обогащает тебя и твой мир ощущений своей аурой и дарит новую радость.
- Главное, не торопись. Женщине надо доставлять удовольствие медленно, но по нарастающей чувствительности, - учила она.
- Вот посмотри сосочки – они должны немного подняться, и это знак, что женщина уже хочет тебя. Потом она взяла мою голову и положила ее к себе между ног.
- Полежи там, освойся, прими аромат женщины, идущий из ее нутра в момент, когда она тебя хочет, – продолжала учить искусству любви  она. Еще я понял, что запах вагины, в тот момент, когда женщина наполняется желанием, сильно отличается у одной женщины от другой.  Этот запах ни с чем несравнимый, но очень приятный. Я сравнил свои ощущения, когда был в такой же ситуации с другими женщинами, и они были такие разные, поэтому я для себя понял, что я не люблю чисто вымытых женщин. От них пахнет не страстью, а мылом, и никакой разницы между ними нет. Господь Бог не зря, наверно, придумал мускусные железы и волосы в этом месте, чтобы мужчины наслаждались ароматом предстоящей любви именно своей женщины, определяя ее по запаху. 

Потом она ввела член к себе и стала медленно двигаться, лежа на боку, потом она сменила позу и оказалась наверху, развернувшись ко мне своей очаровательной попкой…
Я ушел вполне счастливый. Мы договорились с ней не встречаться часто, чтобы не испортить остроту удовольствия от встреч, а в это время придумывать новые  сексуальные фантазии, которые она мне поможет выполнить.

В отличие от моего предыдущего опыта Катя занималась со мной сексом на более высоком уровне с точки зрения удовольствия от изощренности. Она научила меня, как лучше всего и приятнее заниматься сексом, доставляя женщине максимальное удовольствие, и, тем самым доставляя удовольствие себе. Кроме того, она учила, как женщина может доставлять удовольствие мужчине, о некоторых основах восточной любви и тандрическом сексе. Таких познаний я еще ни у кого не встречал. Я был очень благодарен Кате, и регулярно посещал ее, а она всегда была готова дать свою нежность жаждущему любовных познаний  юноше.
__________________________________________________
Сейчас этого дома нет – его сломали, и куда выехала блудная учительница Катя неизвестно. На этом месте построили новое здание «Сбербанка». Соседние дома тоже сломали, - так исчез безвозвратно маленький кусочек старой Москвы, а посередине остался памятник Димитрову, который грозил всем кулаком.
__________________________________________________

ПУТЕШЕСТВИЕ В СУХУМИ. КАПИТАЛИЗМ ПО-СОВЕТСКИ.

После девятого класса в начале лета я вместе с папой поехал в Сухуми. Он по путевке в санаторий ПВО, а мне достали комнату за рубль в день у хозяйки, которая выращивала виноград на своем участке рядом с санаторием. Море в Сухуми в то время еще было чистым и теплым. Я очень люблю море. Наверно, потому, что рожден под знаком рыб, а, может, просто люблю на него смотреть, купаться в нем, ощущая на себе его ласковое и соленое прикосновение. Санаторий был не высшего разряда, но вполне приличным, и офицеры отрывались там от своей службы и от толстых занудливых жен. Для этого там было все, что надо: много вина, много красивых медсестер, которых теплый климат и море делали быстро сговорчивыми. Свою не последнюю роль играла экзотика восточного базара, где можно было купить трехлитровую банку очень неплохого домашнего вина и тут же с друзьями заказать себе вкусный шашлык, поседеть за столиком частного кафе с видом на море, успокаивая свои нервы от тяжелой офицерской службы. В Сухуми был капитализм. Частные кафе, шашлычные, чайные. Кроме того местный самострок выдавал на рынок джинсы, модные рубашки, водолазки и даже темные очки. Восточный базар – это как восточная сказка. Первое впечатление было такое, как будто ты попал за границу, хотя я за границей в то время еще не был. Ничего подобного в нашей  Москве не было, а здесь было все, и все работало и работало хорошо, работало на пользу людям.

В санатории в спортивном секторе стоял хороший стол для настольного тенниса, где играли в основном местные чемпионы. Через два дня пребывания я уже вполне освоился и решился тоже поиграть в мою любимую игру.
- Можно и я сыграю? – спросил вежливо я, обращаясь не к кому то лично, а ко всем присутствующим.
- Кто тут последний. Местные ребята были неприветливы с отдыхающими и ответили мне довольно грубо:
- Мы на деньги играем. Рубль - партия. Согласен? Мне ничего другого не оставалось, как согласиться, но, с другой стороны, я подумал, что лишние деньги никогда не помешают. В результате игры с «чемпионами» у меня в кармане стало пять рублей, которые я у них без особых усилий выиграл. Выглядели они уже не просто неприветливо, а даже враждебно, и я подумал, что, если просто уйду с этими деньгами, то больше в теннис я играть не буду, а то еще и побьют. Поэтому я, определив главного в компании, спросил:
- Говорят, у вас вкусное вино в трехлитровых банках продают. Вот мой выигрыш. Тут должно на две банки хватить. Давай познакомимся ближе. Согласны?
- Вот это другой разговор. А мы уже думали, ты скряга московский.
- Я действительно московский, но не скряга, - ответил я уже подобревшим ребятам.
Через буквально пять минут ребята принесли две банки вина и пару стаканов. Вино мы все выпили с большим удовольствием. Оно было домашним, чуть сладковатым, но немного. Захмелели очень сильно, и все пошли меня провожать. Хозяйку они хорошо знали, и, когда привели меня и уложили на кровать, за что им большое спасибо, они сказали хозяйке, что я их друг, и чтоб она со мной повежливей обращалась.
- А то мы тебе устроим, – сказал старший. Что он имел в виду он и сам не понимал, но с тех пор хозяйка была со мной предельно вежлива и даже раз в неделю меняла сама постельное белье.

А с этими ребятами я действительно подружился. Рядом с нами была шашлычная, где хозяином был некий Сулейман - весьма калоритная личность с короткой черной бородой и лысой головой. Он продавал порцию хорошего шашлыка и стакан вина всего за рубль. Мы сначала купались в море и загорали всласть, а потом шли к Сулейману. А еще эти ребята показали мне, где можно хорошо и дешево пообедать и отведать вкуснейший суп харчо с зеленью, луком и только что испеченным восточным хлебом в виде лепешки. Я в полной мере оценил кавказское гостеприимство, кавказскую дружбу и навсегда полюбил Восток, восточных людей и восточную кухню, что впоследствии мне очень пригодилось по жизни.

Сухуми – это Абхазия, и абсурдно было даже подумать о том, что Грузия и Абхазия будут воевать и прольется много крови. А потом Грузия будет нашим врагом и будет воевать с нами, и русских надолго отлучат от грузинских вин и грузинского застолья с длинными и мудрыми тостами и чудно как вкусного шашлыка, который сколько ни старайся, а дома так не приготовишь. Политика жестокая вещь, и вроде бы она должна защищать интересы своих людей, а на деле, всегда получается наоборот, и политика становиться орудием для достижения чьих-то чужих целей, а народ всегда страдает, или даже погибает. 

После Сухуми я опять приехал к бабушке и к дедушке на правительственную дачу. Большое им спасибо за то, что они, несмотря на неудобства, которые мы, внуки, им доставляли, продолжали приглашать нас к себе в одну комнату, где для всех нашли место и окружили своей любовью и заботой.

Отец после успешного окончания девятого класса, видя мои упорные стремления научиться играть на гитаре, купил мне за 35 рублей, а это по тем временам большие деньги, настоящую немецкую акустическую гитару. Там уже стоял электроадаптер, и она была готова к использованию. Но можно было играть и без электроадаптера как на простой гитаре. Почти все лето я целыми днями сидел в какой-нибудь отдаленной беседке и играл на этой гитаре, используя самоучитель. Так что все было по правилам. К концу лета я мог уже довольно прилично играть и ритм и соло многих песен, особенно битловских.

В это лето я и про девочек не забывал, но общаться с ними мне уже стало проще. Я знакомился с девушкой, и, если через день она мне не отдавалась, я безжалостно с ней расставался и переключал свое внимание на другой, более сговорчивый объект. Так у меня получилось с девушкой Галей, моей ровесницей, которая уже на второй день сама предложила мне заняться сексом у нее в домике, поскольку ее родители уехали отдыхать на юг, а ее оставили на даче одну. Поэтому ей было ужасно скучно, а я тут как раз и подвернулся, да еще с гитарой. В общем, первый парень на деревне. Кроме того, я уже очень прилично, на уровне кандидата,  играл в настольный теннис. Когда в Доме отдыха устроили спортивный праздник, приехали с показательными выступлениями спортсмены, и в их числе чемпионы мира Анатолий Амелин и Станислав Гомозков, мой сосед по дому, с которым я поздоровался, а потом и сыграл показательную партию, авторитет мой вырос до самого высокого уровня.

Мне это было на руку, потому что Галина тоже уезжала на юг к родителям, и мне надо было менять свою сексуальную партнершу. Девушка Таня, которая сначала отвергла мои ухаживания, уже пожалела об этом, и сама все подготовила для плавной смены после отъезда Галины. Так что это было мое самое лучшее и беззаботное лето. Но не для всего остального мира.

ШКОЛА И НАША ГРУППА. ДЕСЯТЫЙ КЛАСС.

В 68-м году в нашей школе еще не было никакой группы с гитарами, но группа друзей уже была, и желание создать свою группу тоже было. Мы были уже взрослыми десятиклассниками, слушали самые модные пластинки, курили американские сигареты в соседнем подъезде, обсуждали новую пластинку, или даже пили вино.
С Агаджой и Михаликом отношения наши стали ближе, и мы чаще проводили время вместе, записывая пластинки, которые мы доставали по разным каналам.

Первого сентября мы притащили в школу несколько бутылок вина и решили отметить начало учебного года. Уже после двух или трех уроков решили, что в этот день заниматься больше не стоит и решили пойти и выпить вина на Ленинские горы. Там Косыгин, тогдашний премьер-министр, построил себе громадную виллу в четыре этажа, а за ней, уже за оградой, был узкий проход в совершенно нетронутый уголок старого московского леса, про который никто не знал. На этом месте и хотели одновременно с Дворцом пионеров построить Молодежный Дворец танцев и уже заложили фундамент. Кое-где даже стены до первого уровня построили, но потом строительство забросили. Наверно, решили, что соседство Косыгина и Дворца танцев несовместимо. (В настоящее время на этом фундаменте Горбачев для одного себя с женой построил 4-х этажный дворец с бассейном, но был свергнут, и к нему подселили Егора Лигачева и еще две семьи, а наш лес закрыли оградой и выставили охрану).

Все думали, что там запретная зона. А там, почти в центре Москвы, был самый настоящий лес, где можно было даже костер разжечь и жарить на нем кусочки колбасы с использованием прутиков. Почти шашлык. Вот именно так мы и закусывали вино, которое мы пили прямо из горлышка, закусывая печенной над костром колбасой, и  печеньем с праздничного школьного стола, а потом решили, что пора создавать свою группу. И она создалась сама собой. Мы были самые старшие в школе, чем очень стали гордиться. Агаджа летом где-то достал гитару, сделанную из доски и покрашенную в черный цвет. Очень эффектно выглядела. Это будет соло, а сам Агаджа будет музыкальным руководителем группы. Я со своей гитарой буду играть ритм или бас и буду музыкальным администратором и импресарио.

На барабане согласился играть Саша Михайлов, или как мы его звали Михалик. Барабан и палочки взяли из пионерской комнаты. Тарелки не было совсем, и поэтому достали какую-то крышку от кастрюли, и он стал играть на этой импровизированной ударной установке совсем даже неплохо - у него было природное чувство ритма и хороший слух, а для рока это самое главное. Это была основа группы.

Почему я стал называться импресарио? Моя бабушка Шура, жила с сыном Толей, моим дядей, в соседней с нами квартире. Она была в домкоме общественницей и ответственной за красный уголок. Так назывался подвал в нашем доме, оборудованный под комнату для политзанятий:  зрительский зал мест на пятьдесят, сцена с пианино, и даже экран, потому что иногда по выходным дням в этом подвале показывали кино. Потом киноаппаратуру забрали, а звуковые колонки за ненадобностью или по разгильдяйству оставили. В подсобном помещении нашли два магнитофона «Днепр» с оставленными кем-то старыми пленками.

Мы эти магнитофоны, как могли, привели в исправное состояние и прослушали пленки. На них в хорошем качестве были записаны в оригинальном и изумительном исполнении группы “Brothers Four” две песни, - это “Green Fields” и “Green Leaves of Summer”. Обе эти песни переложила на русский манер Эдита Пьеха и выдала их за свои, - в то время наша страна еще не  подписала соглашение об охране авторских прав. Мы решили начать нашу первую репетицию с подбора этих песен. Слова там были простые, да и мелодия красивая и легкая для исполнения. Уже через буквально три дня мы прилично играли и пели эти песни. А сами магнитофоны мы использовали в качестве усилителей для гитар, соединив их со звуковыми колонками от кинопроектора.  Потом и пианино пригодилось. Так я стал настоящим импресарио и хозяином помещения для репетиций, в то же время продолжал играть на своей гитаре. Целый подвал, оборудованный под концерты рок-группы, куда заходили  знакомые и незнакомые люди. Порой совершенно спонтанно случались и танцы. Прямо как у Битлз в подвале «Каверн» в Ливерпуле.

Саша, одноклассник Агаджи и Михалика,  виртуозно играл на фоно рок-н-роллы. Так, что на гитарах надо было слегка подыгрывать, просто попадая в тональность. Группа стала играть лучше, и к нам пришла венгерка Анна Немет, наша одноклассница. У нее оказался хороший голос и слух, и она у себя в Венгрии уже пела в рок группе. Анна тоже нам помогла в становлении группы и стала у нас петь рок-н-роллы и песни Битлз. Иногда они пели вдвоем с Агаджей, как Джон и Пол у Beatles.  Жизнь стала интереснее. Так у нас получился свой рок-клуб.  Активисты-коммунисты сначала записали это себе в плюс как умелое и организованное обращение с молодежью.

Мы все силы отдавали, чтобы поднять уровень своей, кровью и потом созданной группы. Потом в Америке появился джаз-рок ансамбль с таким названием «Blood, Sweat and Tears» ( Кровь, Пот и Слезы), и мы хорошо поняли, почему они так ее назвали.

Скоро уже все в школе знали, что у нас есть рок-группа, и приходили нас посмотреть и послушать, а иногда и потанцевать, когда мы заводились и играли в общей тональность ми-мажор каждый свое, и все вместе было вполне подходящей музыкой для танцев. Как ни странно, наши усилия приносили свои плоды, и что-то стало получаться. Некоторые песни мы исполняли с Агаджей двойным соло, что приводило публику в полный восторг. Уже через два месяца группа была в состоянии вполне прилично исполнить некоторые простые мелодии. Анна пела очень хорошо, Агаджа тоже стал лучше петь, а вдвоем они пели почти профессионально. Кроме старых песен, на которых мы фактически учились играть и раскладывать голоса, мы начинали играть рок-н-ролл, как и все, со знаменитой  What’d I Say. Эта музыка была простой и заводной, и ее можно было играть сколько угодно на гитаре и пианино. Состояла она  всего из трех  аккордов. С нее даже Пресли начинал, но венцом изощренного до простоты гения, был слепой американский негр Рэй Чарльз. Он спел ее лучше всех и вложил в нее всю свою черную гениальную душу. Когда мы играли ее в подвале, танцы начинались сразу же, и девчонки начинали кружиться, выделывая сложные рок-н-ролльные па, и у них модные платья-колокольчики красиво поднимались на уровень пояса, обнажая все самое интересное, но это только добавляло страсти и красоту в танец и подзадоривало игравших. Хорошая была мода. Время расцвета рок-н-ролла, кока-колы и всеобщей радости жизни.

ПРАЗДНОВАНИЕ 50-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ

На 7 ноября, когда все собирались праздновать великую 50-ю годовщину революции, я с моими друзьями из класса решили сложиться по 5 рублей и собраться у меня. Мои родители должны были уйти в гости. Мы решили пригласить самых красивых девочек. Все были уверены, что это будет какой-то необычный великий праздник. Подготовку к нему мы начали заранее. На эту вечеринку я, ни о чем не подозревая, пригласил, конечно, Иру Рейфман, и Аню Орлову с подругами. Между ними была страшная война, а я этого не знал, и Ира на меня страшно обиделась:
- Ну и ебитесь со своей Анькой, а я больше в этом не участвую, - грубо сказала она. На самом деле ей нужен был предлог, чтобы расстаться со мной. Ира решила отдать свою девственность Чеснавичусу, у которого папа ездил на правительственной «Чайке».

Аня Орлова, как это ни странно, согласилась к нам прийти с двумя подругами. Все они учились в параллельном классе «Б». Михалик и Агаджа тоже должны были прийти. Наши девочки тогда обиделись, но мы с ними и так не очень общались из-за их слишком целомудренного поведения – это нельзя, туда нельзя, так нельзя. Нам это надоело, и мы решили их проучить и перешли на более сговорчивых подруг из другого класса. У нас в  классе, может, и были красивые девчонки, но уж точно с ними было бы много мороки в смысле пообниматься, или целоваться, или еще чего-нибудь.

Мы накупили всяких продуктов и много вина. Все собрались часов в пять. Даже девочки пришли. Накрыли стол и, как взрослые, первый тост подняли за годовщину революции. Не то чтобы мы были такими сознательными, просто мы тогда действительно верили, что так надо. Я почему-то сидел в черных очках. Мне казалось, что это солиднее и загадочнее. Мы выпили несколько бокалов и стали танцевать. Лучше всего, конечно, под спокойную музыку. Так с девушкой проще договориться.

За Орловой стал ухаживать наш двоечник и второклассник Володя Щербаков, и, что самое удивительное, небезуспешно. Сначала все было хорошо. Потом раздался звонок в дверь. Когда я открыл дверь, там были Агаджа и Михалик. Они были изодранные и все в крови. Оказывается, они шли ко мне и встретили по дороге нашу шпану, таких приблатненных ребят.

Они знали, что Орлова и ее подруги у нас. Орловой вообще проходу не давали. Она была слишком красива и выделялась среди всех остальных. Они ее приглашали к себе на вечеринку, но она, естественно, не согласилась и пришла к нам, чем нанесла им обиду, а обида, как известно, смывается только кровью.

Вот они и решили эту обиду смыть и начали с Михалика и Агаджы. Но им удалось убежать, и они сообщили, что эти ребята идут ко мне и будут нас бить. Мы стали вооружаться, кто чем. Разобрали ножи на кухне. Я на балконе нашел половину бильярдного кия со свинцом – хорошая вещь в драке. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но пришли мои родители. Они уже видели на лестнице этих ребят. Папа, недолго думая, вышел на лестницу и что-то очень понятное сказал этой шпане, и они ушли.

На всякий случай папа с моим дядей пошли вместе с нами провожать наших девочек, которые жили в доме хоть и по соседству, но не очень близко, и мы проводили девчонок до двери. На всякий случай палки наши мы взяли с собой, хотя с трудом представляли, как их можно применить, но это придавало нам дополнительную уверенность. Вот тогда я впервые был поражен действиями собственного отца, и очень гордился им. И все им тоже гордились, и мне это нравилось.
__________________________________________________ 

А тем временем репетиции нашей группы продолжались. Однако, мы лишили коммунистов-пенсионеров возможности проводить свои собрания в этом клубе, и в результате с разрешения директора, как ни странно, мы были вынуждены переехать для репетиций в нашу школу. Из подвала мы забрали две колонки и два магнитофона «Днепр». Перевезли все это на машине Сережиного папы, который вообще сыграл в нашей жизни большую роль как наставник. Все ребята из наших классов помогали нам перетащить это все на пятый этаж в актовый зал, где мы и обосновались. Николай Семенович, наш друг и учитель труда, помог нам все это соединить и подключить и добавил еще центральный усилитель, который мы соединили для частоты звучания к микрофону и бас-гитаре. В результате получился хороший и чистый звук для микрофона, соло-гитары, баса и ритм-гитары. Для микрофона мы достали стойку с регулировкой высоты. Теперь все было прямо как у настоящей группы. На сцене стояло пианино, так что Саша не остался без инструмента, а мы не остались без классного музыканта. Наш бывший одноклассник Юра Котешев, который после восьмого класса ушел из школы в музыкальный техникум, уже тогда играл в настоящем оркестре и обещал принести настоящий барабан, тарелку и чарльстон - это такой ударный инструмент, состоящий из сдвоенных тарелок, которые, когда нажимаешь педаль, бьются друг о друга и издают звонкий звук. Это уже почти целая ударная установка. Кроме того, к нам пришел еще один наш бывший одноклассник, который после восьмого класса поступил в техникум, и там тоже играл в группе на соло. Он играл лучше, чем я, и я без всяких обид стал играть  на своей гитаре бас, что мне тоже очень нравилось. Самое главное, наша группа все больше походила на настоящий музыкальный коллектив.

В середине декабря мы  решили, что готовы выступить с первым концертом на новогоднем вечере. Если бы директором школы была бы Клавдия Тимофеевна, то проблемы никакой не было, и мы доверяли ей и любили за ум и справедливость. Но она, к нашему сожалению, к тому времени уже ушла на пенсию.

Вместо нее директором школы стала Ирина Сергеевна Орлова. При прежнем директоре она была завучем, а стала директором, глупым и жестоким. Лучше всего такой образ был показан в фильме «Доживем до понедельника». Там такая же дура говорила: «Не ложьте зеркало в парту, а она ложит». И «не ложьте зеркало в парту» стало основным направлением ее взаимоотношений с учениками. Под стать ей,  была и ее команда. И в ней не было ни одного такого благородного и умного героя, которого сыграл в кино артист Тихонов. В преподавательском коллективе были, конечно, и мужчины. Учитель труда Николай Семенович, все время был в своих двух мастерских: слесарной и столярной, - и в учительской он не любил появляться. Мы его любили и уважали за его отношение  к нам, за его трудолюбие и ответственность.
Физрук все время был в своем кабинете в спортзале и там трахал  преподавательницу физкультуры и тоже почти не выходил никогда оттуда. Мы его не любили за то, что он во время занятий, в отсутствие своей коллеги, вроде как, страхуя учениц на гимнастических снарядах, беззастенчиво их лапал.

Директриса Орлова разрешила нам выступить на новогоднем вечере, но только после прослушивания. В определенный день, назначенный Ириной Сергеевной, мы пришли в зал, наладили аппаратуру. Скоро пришла она сама и еще несколько учителей.
- Вот они, наши враги, и вот наши автоматы, – сказал Агаджа и показал на гитары.
- Будем биться до последнего патрона, сказал он. Сначала мы спели те песни, которые выучили играть первыми, тем более, что в песню “Green Fields” можно было вставить дополнительно слова из песни «Город детства» Пьехи.  Получилась такая двуязычная песня, которая лишний раз подтверждала нашу политическую благонадежность. Кроме того, Агаджа стал петь «Вот цветет калина в поле у ручья» на мотив песни Beatles «Things we said today». На середине песни на сцену вышла очень красивая Анна Немет и стала подпевать с небольшим акцентом, что придавало определенный шарм. Эти слова удивительно подходили под эту музыку, и получилось, что вот вроде бы музыка  Beatles,  а слова наши, родные, а потом она исполнила несколько куплетов или даже всю песню на английском языке, как, собственно, и надо было, но никто этого не понял, и все это было нам весьма на руку.

Учителям понравилось. Потом Агаджа стал петь по-английски Girl. Ее уже пропечатали у нас на пластинке  нашей фирмы «Мелодия» и часто крутили по радио, поэтому никаких нареканий тоже не было, но Орлова все равно сказала, что надо пригласить учительницу английского Ольгу Степановну, чтобы она перевела. Но Агаджа пел на языке, наполовину придуманном им самим по ходу песни, потому что слова мы брали на слух, и это не всегда получалось правильно, тем более, что сами Beatles говорили, что у них не совсем чистое произношение и дикция. Ольга Степановна поощряла наше стремление говорить или хотя бы петь на английском языке, поэтому прощала нам погрешности. Она сказала, что это песня про чистую любовь между девушкой и юношей, и ее можно петь на вечере.

Потом венгерка выступила соло с несколькими песнями, и, тем самым, вызвала много споров. Она вся отдавалась песне и двигалась, как это принято у них, т.е. так как это было не принято на нашей эстраде. Но, с другой стороны, она была дочерью видного дипломата, и  учителя к нашему общему удовольствию решили, что пусть ее поет как ей удобно – она же иностранка.

Мы решили, что Агадже не  стоит петь What’d I Say, хотя на этой песне у них дуэт с венгеркой получался особенно эффектным. Но это была наша атомная бомба, и мы не торопились взрывать ее раньше времени.  Главным итогом этого прослушивания было то, что директриса разрешила выступление  группы на школьной сцене на новогоднем вечере. Этого события ждали все старшеклассники. Одеться мы решили тоже соответственно, как Beatles без воротников. Возможности наши были очень ограниченны, поэтому мы попросили  наших мам отрезать воротники у пиджаков костюмов, а, если костюма не было, то у форменного пиджака.  Брюки, конечно, «клеш». Все тогда мерялись, у кого клеш шире. Мне папа разрешил пошить брюки из его военного материала. Мама дала десятку, и я стал ходить в модных штанах шириной 26 сантиметров. А у Агаджи брюки с клешем 30 сантиметров. Выглядело потрясающе. Все ему завидовали. Он даже молнию снизу подшил, что делало его красоту и элегантность почти недосягаемыми. Когда мы надели пиджаки с отрезанными воротниками и брюки клеш, то издалека, вроде, и смотрелись неплохо.
__________________________________________________

КОНЦЕРТ В ШКОЛЕ ИЛИ КАК МЫ БОРОЛИСЬ ЗА ДЕМОКРАТИЮ.

По обыкновению, мы решили купить немного портвешка «для храбрости». Купили с запасом, чтобы потом отметить такое событие. Вечер уже начался. Кто-то там что-то говорил, рассказывал, потом сделали перерыв. Николай Семенович пришел к нам и сказал, что после перерыва будет выступать наша группа. Мы уже выпили по полстаканчика для храбрости. Потом вышли на сцену. Занавес был пока закрыт. Мы подсоединили гитары. Агаджа стал подстраивать струны своей гитары, Витя – своей соло гитары, а я - бас. Выглядело все очень солидно. Зал гудел в ожидании большого события. Еще бы: выступали уже известные десятиклассники со своей рок-группой. И они не ошиблись. Честное слово, создать такую группу с приличным репертуаром всего за полгода, было очень трудно, но наше желание и увлечение все-таки позволили осуществить нашу мечту – и вот мы на сцене.

Занавес раздвинулся. Агаджа стал петь сначала «Girl», потом – «Things We Said Today» с русскими словами про то, «как цветет калина в поле у ручья». Во время этой песни на сцену вышла Анна Немет в супермодном джинсовом костюме и продолжала петь эту же песню, но в оригинальном битловском варианте. Зал гудел от восторга. Потом мы все-таки спели две наших первых песни, которые вроде как стали талисманом нашей группы. После этого венгерка стала петь одна несколько песен “Beatles”. Агаджа сразу подобрал сопровождение, Витя делал хорошее соло, а я в такт аккордам и ударнику подбирал бас, так, что уже через минуту или две, мы вполне прилично играли почти любую мелодию, тем более, что почти все песни состояли из простых аккордов. Венгерка двигалась соответственно музыке, и зал стал танцевать, да так здорово, что Ирина Сергеевна просто не могла узнать своих учеников, поэтому не знала, как на это реагировать. Внешне все было красиво, но что-то все-таки настораживало учителя старой советской школы. Что-то было опасное во всем этом. Ей очень хотелось запретить весь этот балаган, но, с другой стороны, вроде бы и нельзя, ведь в зале было много иностранцев, а некоторые пришли с родителями. Пока все было в рамках приличий. Она не могла знать, что у нас было подготовлено несколько атомных бомб. Все-таки мы были, прежде всего, рок-группой, и основное наше направление – это рок.

После этого  Агаджа все-таки решил, что настало время взорвать нашу первую бомбу и спеть «What’d I Say» дуэтом с Анной. Сначала это было соло на гитаре, как у Элвиса Пресли, потом к нему присоединилось пианино и бас, который был подсоединен к центральному усилителю и очень хорошо вписывался в мелодию. Агаджа запел хриплым голосом, как у Рэя Чарльза, а Анна Немет, наоборот, пела почти в унисон с ним своим звонким голосом. Это было красиво. Это уже был настоящий рок-н-ролл со знаменитым соло пианино и электрогитары. Саша играл на пианино, широко расставив руки и ударяя по клавишам вертикально сверху вниз, и сводя их вместе то в одну, то в другую сторону. Такая игра еще больше заводила публику. Танцевал почти весь зал, даже некоторые молодые учителя, что для Орловой было особенно странно. Директриса стала краснеть. Ведь, если активно вмешаться, то можно и на международный скандал нарваться.

Эти факторы мы тоже учли и чувствовали себя прекрасно. Народу нравилась наша игра, и, можно считать, дебют удался. Эта песня и задумана была для нескольких исполнителей, потому что состояла из вопросов и ответов на музыку, и получилось все даже лучше, чем было задумано. Когда Агаджа в микрофон кричал «Хей», зал хором тоже отвечал ему «Хей».

Для повышения международного статуса нашего вокально-инструментального ансамбля к нам на сцену выскочил Сашка Кастаки с какой-то своей девчонкой американкой, и они стали танцевать классический американский рок-н-ролл.  Это было очень кстати, и они представляли собой Back Dance, или, как сейчас сказали бы, подтанцовку, что необыкновенно усиливало не только зрительский эффект, но и азарт танца. Ирина Сергеевна ничего сделать не могла. Ведь она очень хорошо знала, что папа у Саши не только миллионер, но и известный на весь мир международный комментатор и политик, поэтому портить с ним отношения нежелательно, а тут еще и американка из посольства, про которую уже все хорошо знали, потому, что Кастаки таскал ее с собой повсюду, только что на уроки не ходил. И ему и ей это нравилось. Она изучала русское общество, потому, что хотела стать журналисткой в Москве.

Агаджа уже стал петь Rock-n-roll Music в такой интерпретации, какую предложили Beatles, и тоже дуэтом с Анной, которая делала невероятные движения в такт музыки. Кастаки продолжал танцевать со своей американкой позади нас. Ирина Сергеевна Орлова стала переходить на передний фланг, а это ничего хорошего нам не предвещало. Но зря она думала, что нас просто остановить. Следующей нашей атомной ракетой была страшная пеcня Beatles под названием «Money», – это та самая, где все хором на английском кричат  “Oh, Give Me Money, That’s What I Want”, т.е. «Дай мне деньги – вот все что я хочу», - и это все под музыку тяжелого рока с хорошим басом, - тут уж я постарался. Некоторые знали эти слова и стали петь вместе с нами. Может, нас спасло то, что Ирина Сергеевна их не знала. Но когда ей их перевели, ужас ее был неописуем. Она была стойкой коммунисткой, и поэтому сразу не умерла, а собралась с силой и решила перейти в наступление, и никакие иностранцы уже не были для нее преградой. Участь наша была решена.

Директор школы вышла к сцене и сделала нам знак прекратить. Но зря она думала, что мы так просто возьмем и согласимся уйти с такой большой сцены. Агаджа зарядил «I Saw Her Standing There». Эта песня начинается с отсчета: Onе, Two, Three, Four, а потом идет сразу соло на гитаре и совершенно невинные слова: «Ей было всего семнадцать лет». Когда Агаджа стал вести отсчет, Ирина Сергеевна по своей природной тупости, приняла  это как издевательство в свой адрес и расценила это как бунт, а с бунтами у нас в России всегда умели бороться. Она приказала Николаю Семеновичу выключить электричество. Но и это не помогло. Агаджа взял акустическую гитару и хотел еще играть. Я вышел на сцену и гневно сказал, что мы поем не для них, (имея в виду учителей).
- Мы поем для них, - сказал я и показал на публику. Было очень символично. Почти  как Ленин на броневике. Но революции не получилось, со сцены нас все равно согнали и занавес закрыли. Зато большой наградой нам были аплодисменты зрителей, которые подошли вплотную к сцене и открыли занавес, что еще больше разозлило ее.

Ирина Сергеевна сообщила нам, чтобы мы предупредили родителей о том, что будет педсовет, на котором нас будут исключать из школы.
Но, несмотря на это, мы, окрыленные успехом, пошли во двор вместе с нашими почитателями и друзьями. Кастаки и его американка тоже были с нами. Мы сразу выпили по стаканчику. Американка вместе с нами. Она стала возмущаться, что таким образом прекратили такой хороший концерт:
- Зачем они выключили электричество. Ведь все было так хорошо и прилично. Это же нарушение прав человека.
- У нас права человека – это Ирина Сергеевна, - мрачно ответил ей Агаджа.
- А тех, кто отстаивает эти права, сажают в тюрьму по обвинению в подрыве социализма в нашей стране.
- Тогда надо обратиться в ООН и выгнать такого директора, - не успокаивалась американка.
- У нас вся страна из таких директоров, - ответил ей я.
- Многих выгонять придется – это уже революция, а мы к ней не готовы. Портвейна мало. Я думал, что пошутил. Но мы решили не сдаваться, и Сашка Кастаки сказал, что расскажет все отцу, а тот может оказать очень большое содействие нам.

Сашка Кастаки, тоже очень не любил Ирину Сергеевну и предпринял, как и обещал, свои шаги. Он рассказал все папе, добавил много того, чего не было, все в ярких красках, и попросил своего папу просто позвонить в школу. Папа выслушал сына о том, что произошло, и решил помочь. Он позвонил директриссе школы, но ответила, как всегда, секретарь, и сказала, что ее сейчас нет на месте. Может, это и было так, но, скорее всего, нет. Тогда отец Кастаки сказал:
- Передайте, пожалуйста, что звонил Кастаки и хотел поговорить по поводу того, что вчера у вас в школе разогнали молодежный вечер. Это не соответствует развитию демократии в СССР. Я хотел уточнить некоторые детали, чтобы передать в агентство «Рейтер» правдивую информацию. Перезвоню попозже, – сказал он, хотя, может, все это было и не совсем так.

Когда секретарь передала эти слова Ирине Сергеевне, та не на шутку озаботилась. Быть в центре международного скандала, а другим словом это не назовешь, ей еще не приходилось и совсем не хотелось. Она сразу представила себе вызовы в РОНО, в райком, а то и выше, и озаботилась еще больше. Она уже прокляла тот день, когда согласилась на выступление группы в школе. Ведь в школе учились не менее тридцати иностранцев из разных стран, и у всех родители были журналистами или дипломатами, а некоторые из них присутствовали в школе и все видели сами.

- Черт с ними. Играли бы себе свою музыку, - уже подумала она, но вспомнила про педсовет. Педсовет действительно был, и был очень шумным. Говорили о проникновении буржуазной идеологии, которая может подорвать устои социализма в стране. Говорили о нас как о проводниках враждебной идеологии, о том, что нам не место в советской школе. И закончился бы, может, этот педсовет и не так мирно, если бы не было звонка Кастаки, а он был, и это сыграло свою положительную роль, поэтому нас решили из школы не выгонять и  взять наше воспитание под бдительный контроль.
Ирина Сергеевна, полная коммунистической ненависти к классовому врагу, т.е. ко мне, сказала:
- Лукашев, ты все равно сядешь в тюрьму. Такие люди, как ты, хорошо не кончают (двойной смысл). Ты подрываешь устои социализма и подвержен влиянию западной идеологии.
- Раньше тебя бы просто посадили бы в тюрьму, а потом расстреляли бы, как международного шпиона и врага народа, а теперь живи и учись. Учиться тебе осталось всего полгода, и постарайся не так активно портить себе биографию. Ничего хорошего я желать тебе не хочу, а вступить в комсомол ты и не мечтай. Таким, как ты, не место в коммунистическом союзе молодежи.
- Ирина Сергеевна, я могу передать ваши слова, что раньше меня рассреляли бы, и что вы жалеете, что не можете это сделать сейчас, отцу Саша Кастаки, а то у него не хватает материала для статьи в «Рейтер», чтобы охарактеризовать директора школы? – совершенно спокойно и нагло спросил я.
- Вы уж разрешите, я пойду, а то мировая общественность меня ждет, - сказал я и вышел из кабинета, оставив Ирину Сергеевну в замешательстве и ярости.

Мы ходили героями. Все девочки смотрели на нас с обожанием. Мы стали почти звездами. Нас даже стали приглашать в другие школы на совместные выступления, и скоро руководители поняли, что из нас можно даже извлечь выгоду. Политическую, конечно. Качество исполнения улучшалось, меньше стало лажи, правда, слова немного подкачивали, но, при небольшой фантазии, решалась и эта проблема. На 8 марта мы тоже играли в школе, но уже в помещении столовой на первом этаже. Нам было даже лучше. Там не было сцены, и мы играли в окружении наших друзей и почитателей, и все танцевали, что и как хотели. Ирины Сергеевны там уже не было.

__________________________________________________

Наверно, все-таки повезло нашему поколению. Случилось так, что всю нашу учебу в школе сопровождали важнейшие политические события, имевшие планетарный масштаб и не дававшие нам возможность скучать и жить в стороне от политики. Мы прожили  жизнь в двух исторических формациях – при социализме и капитализме, в ХХ и в ХХI веках, перешли в третье тысячелетие. А сколько войн мы пережили. Практически не было ни одного года, чтобы наша миролюбивая страна не участвовала в том или ином вооруженном конфликте.

В 62-м году случился Карибский кризис, и мир повис на волоске от ядерной войны. Мой отец, работавший в штабе ПВО страны был вызван по тревоге. Была объявлена полная боевая готовность. Мир замер в тревожном ожидании. Отец пришел только через десять дней. В тот раз обошлось.

В 64-м случился внутренний переворот и Хрущев был отстранен от власти. Такое решение сопровождалось бурным обсуждением происходящего по радио и телевидению. На черно-белых экранах выступали политические деятели с оправданием такого решения. Появились анекдоты про Хрущева и кукурузу.

В том же году началась Вьетнамская война с полномасштабным вторжением вооруженных сил США во Вьетнам. Это было началом десятилетней военной авантюры. В школе стали проводиться политинформации с перечислением жертв американских бомбардировок. Все узнали про самолеты Б-52, про напалм и преступления лейтенанта Колли. Но никто не говорил о непосредственном участии наших военных в этой войне. Но они там были, и они там погибали за победу социализма во всем мире.

В 1967-м году в июне была Шестидневная война арабов против Израиля, или наоборот, но мир опять встал на грань войны. В 1968-м году Советский Союз ввел войска в Чехословакию. И опять стали гибнуть наши солдаты. В прессе была развернута пропагандистская компания, а в  школе стали проходить политические уроки, разъяснявшие необходимость такого решения этого вопроса. К нам приходили читать лекции даже инструкторы ЦК и сотрудники Министерства иностранных дел, дети которых учились в нашей школе.

Все эти годы сопровождались все ухудшающимися отношениями с Китаем, апогеем которых стал вооруженный конфликт на полуострове Даманский, где опять погибли наши солдаты, отстаивая целостность нашей территории.

Очень дорого нам обходилась борьба за мир во всем мире.
__________________________________________________

ПОХОДЫ И БЕЗОПАСНЫЙ СЕКС НА ПРИРОДЕ

В то время было принято ходить в походы, петь песни ночью у костра под гитару, печь в углях картошку, обжигаясь и перехватывая ее из одной руки в другую, пить вино, и получать от всего этого несравнимое ни с чем наслаждение. Денег ни у кого много не было, поэтому брали с собой все самое недорогое из продуктов. Это какая-нибудь колбаса, тушенка, картошка и хлеб. Из напитков брали вина. Самыми ходовыми напитками тогда были портвейны «777», «33» или «Акдам», а также болгарские вина типа «Варна». Водку мы в то время не пили – нам нравилось пить вино, причем сладкое или полусладкое. Сухое же нам казалось невкусным. К концу десятого класса мы поняли, что наши девочки лучше девчонок из параллельного класса. Мы поняли, что они  красивые, интеллигентные, и сексуальные. И даже к десятому классу созрев, наша девочка Ольга Колесова как в сказке про гадкого утенка превратилась в лебедя и стала красивее, чем Орлова, а, кроме того, в ней была видна порода, чего не было у Орловой. А Ира Рейфман превратилась просто в восточную красавицу. Другие тоже уже вполне сформировались, но еще не были избалованы нашим вниманием, хотя на все вечеринки  мы теперь приглашали только наших одноклассниц. Перед экзаменами нам дали почти неделю на подготовку, и мы решили пойти в поход на несколько дней. Сами по себе мы мальчишки ходили втроем или вчетвером при первой возможности, а вот девочек решили взять с собой в первый раз. Был май и несколько выходных дней, да и в школу можно было ходить не каждый день, и мы решили пойти втроем, без посторонних наших друзей, только одноклассники. И пригласили тоже только наших одноклассниц. Им и немного страшно было, и в то же время очень хотелось. Да и родители отпустили их с большим трудом, однако все-таки отпустили, доверяя нашему опыту и их благоразумию.
 
Погода вполне благоприятствовала нашему мероприятию в том смысле, что было тепло, деревья стояли почти все зеленые и птицы ночью пели на все голоса. Впереди было несколько выходных дней, но мы рассчитывали на три дня.  Перед походом собрались вместе и провели организационное собрание о том, кто и что берет. Палатка у нас была одна, что уже само по себе создавало приключенческое и романтическое настроение. Каждый из нас должен был взять еще по одеялу и теплые носки. Деньги тоже были общие, и мы, как обычно, закупили чай, сахар, хлеб, тушенку, картошку и еще все, что кто возьмет из дома, зная, что в походе всегда очень хочеться есть. Мы взяли направление на Истру. Ехали сначала на электричке, потом долго шли пешком – все искали подходящее место с водой поблизости. Впереди было две ночевки, поэтому место надо было найти хорошее: чтобы и красиво было, и незаметно со стороны большой дороги, и чтобы источник воды был рядом. Поэтому мы шли вперед, как маленький боевой отряд. Никто не ныл, но хотелось есть, и ноги ныли от усталости.

После часа в пути мы нашли подходящее и красивое место со сломанным деревом, на котором удобно было сидеть, и близко от небольшого лесного источника, вода которого нам показалась просто самой вкусной водой в мире. Установили палатку, подложив под низ еловые ветки и сено, разожгли костер и сели за традиционный ужин: черный хлеб, тушенка, печеная картошка, вино и крепкий чай с костра. Мы были молоды, голодны и все это казалось необыкновенно вкусно, гораздо вкуснее, чем самый дорогой ужин в ресторане через тридцать лет после того похода. Пели песни и разговаривали, пили крепкий чай из кастрюльки на костре. Он был с запахом дыма, что делало его еще вкуснее.

Постепенно мы начали целоваться, а наши подруги одноклассницы сами, как по команде, сняли с себя всю верхнюю одежду, обнажив свои девичьи грудки. Это они, наверно, в отместку за то, что долгое время мы считали их недотрогами и предпочитали девочек из другого класса. А они теперь, как бы говорили, нате, вам, смотрите, вот мы какие, а вы нас не ценили. Они разрешили ласкать их там, погладить сосочки, сами наклоняли голову, чтобы поцеловать эти прелестные сосочки.

Нашим рукам позволили добраться до трусов и погладить их там между ножек до того, пока они не стали мокрыми, причем они себя  знали и своими руками гладили себя через наши руки до наступления оргазма. Очень интересно, как они втроем, почти одновременно, начинали постанывать.  Но снять трусики они не разрешили, а мы и не настаивали, потому что наш следующий ход их рассмешил и обрадовал. Мы расстегнули брюки, и достали наши мужские достоинства, и показали им, как надо делать, чтобы нам доставить такое же удовольствие.

Когда в компании – это совсем не страшно и кажется шуткой. Им это было очень интересно.  Мы уже дошли до высшего напряжения, поэтому трудиться много им не надо было, и мы тоже почти все кончили очень быстро к всеобщему удовольствию. Со стороны это выглядело, наверно, очень живописно – три пары: девушки, раздетые до трусов и мальчики с открытыми членами. В таком виде  мы друг друга не стеснялись, более того, это был своеобразный защитный ход, что вот, мол, это можно, а дальше нет.
- Смотрите, какой у нас синхронный конец получился, прямо фонтан из маленьких мальчиков и девочек, - сказала, смеясь, Лида Денская, которая занималась с Володей Щербаковым и стояла рядом с еще парой Ольги и Жени.
- Вот все и закончилось, и все остались довольны, надеюсь. Кстати, это самый безопасный способ доставить удовольствие друг другу. Никакого контакта, поэтому никаких нежелательных последствий, - за всех сказала умную речь Денская.

Потом опять уже удовлетворенные, сидели у костра и говорили о новом фильме «Белое солнце пустыни», расценивая его как наш первый советский вестерн. Потом отправились  все вместе  в одну палатку спать, будучи уже гораздо ближе друг другу. На следующее утро мы проделали это еще несколько раз в палатке, меняясь друг с другом, и уже совершенно не стесняясь друг друга. Например, если кому то надо было отойти по нужде, то он или она уже не искали далеко место, чтобы никто не видел, а, наоборот, делали это  на виду у всех. Наверно, можно было и дальше пойти, но мы росли вместе и  видели в наших одноклассницах, прежде всего, своих товарищей, а не женщин, с которыми можно было бы заниматься сексом в полной мере. Я думаю, что, если бы они даже согласились на все, то у нас вряд ли получилось что-нибудь серьезное. Но это уже была команда. Проверенная и сплоченная.

Так мы провели три волшебных дня. Наверно, в жизни каждого из нас, этот поход остался самым лучшим и светлым воспоминанием от всей школы. Мы дали друг другу то, что не могли дать нам наши учителя. Это любовь к своему коллективу и своему времени, проведенному вместе. Теоретически такие отношения можно расценить как дружеский групповой секс на начальном этапе. Просто, мы, заканчивая учебу в этой нелюбимой нами школе, постарались дать удовольствие и тепло тем, с которыми проучились вместе долгие годы. Потом долго готовились к экзаменам, и пришло время расставаться. Но, всему свое время.

КОНЕЦ  НЕНАВИСТНОЙ ШКОЛЫ

Мы ненавидели учителей, они ненавидели нас, от нашей школы у нас остались самые плохие воспоминания. И школьного вальса на прощанье у нас не было, а был стакан портвейна в туалете, а потом мы сказали дружное: «А пошла ты школа со всеми своими дурами-учителями на …», - и уже свободными выбежали из ее дверей, чтобы никогда больше туда не возвратиться. С продуктами и выпивкой мы, человек десять, пошли по известной нам тропинке на Ленинские горы за дом Косыгина. В укромном месте, так чтобы не было видно со стороны, разожгли костер, и уже там отпраздновали по-настоящему окончание школы. И вот в этот момент, когда мы поняли, что вот все, и мы больше не встретимся, к нам пришла настоящая грусть. Мы посмотрели друг на друга новыми глазами. Некоторые девчонки даже заплакали. И перед глазами быстро прошли все те годы, проведенные вместе, все обиды, все радости. Наш ансамбль, наш поход. И мы только сейчас осознали,  что ничего этого больше в жизни не повториться, да и сами мы вряд ли больше встретимся. И в то же время, нам не было жалко расставаться с нашими учителями, которые в силу своей тупости и необразованности не дали нам что-нибудь хорошее, а, если и учили чему-нибудь, то давали нам эти знания с такой ненавистью, как собакам бросают объедки, чтобы они отвязались и не докучали своим лаянием.

Сколь раз впоследствии я не проходил мимо здания школы, всегда вспоминал ее и наших учителей с ненавистью.
__________________________________________________

Как мало осталось тех, кого можно назвать друзьями! И как редко мы с ними встречаемся. Когда тяжело на душе, американец идет к психотерапевту, платит ему большие деньги и изливает свои проблемы. У нас идут к другу с бутылкой, потом достают еще одну, и изливают душу друг другу, жалуясь на эту жизнь и вспоминая счастливое детство.

Мне очень жалко, что я не встречаюсь чаще со своими друзьями, да потом, прежде, чем излить душу другу, еще подумаешь - а нужно ли это ему? Страна наша переживает смутное время, и у каждого свои проблемы, и твои ему не нужны. Так и выпьешь бутылку сам, вспомнишь интересные моменты в молодости, и душа останется невысказанной, ожидающей раннего инсульта или инфаркта, и уже старуха с косой в предвкушении скорой добычи потирает руки.    

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Через двадцать пять лет  после окончания школы я и Михалик зашли в школу, движимые ностальгическим желанием выпить там бутылку водки. Как назло, сразу же встретились с некоторыми учителями, а, главное, с директрисой  Орловой.  Она была крайне удивлена тем, что Михалик закончил Московский университет и стал главным редактором толстого партийного журнала «Октябрь». Еще больше она была удивлена тем, что я закончил престижный военный иняз, стал военным переводчиком, майором,  и провел много лет за границей. Она сказала, что все учителя в школе были уверены, что мы давно уже в тюрьме, но, уж, ни в коем случае, не поступили в ВУЗы. А водку мы все равно выпили - на третьем этаже,  в туалете вместе с уборщицей. Сначала она хотела нас выгнать, но, когда мы предложили и ей стаканчик, то она не отказалась и махнула рукой на все школьные правила, а наше настроение улучшилось.



P.S. Совсем не связано с предыдущим текстом

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПОЛУ МАККАРТНИ
Сэр!
Поводом для написания этого открытого письма послужила роль, которую сыграли Битлз в новейшей истории нашей страны. Может показаться странным сопоставление таких абсолютно несовместимых понятий. Однако, с моей точки зрения, в этом нет ничего странного, особенно для тех людей, которым сейчас 45–55 лет. Это те, кому в середине 60-х было 15–17 лет и которых называют «Поколением Битлз».

Для целого поколения советской молодежи Битлз значили совсем не то же самое, что для тех, кто жил с ними в одном городе или стране, кто мог свободно купить билет на их концерт, увидеть их в кино или по телевизору. В нашей стране тех, кто увлекался Битлз и рок-н-роллом, уже не сажали в тюрьму, как это было бы при Сталине, но партийные идеологи делали все возможное, чтобы мы не могли нигде ничего прочитать о Битлз или увидеть их на экране. Мы могли только слушать музыку Битлз, наслаждаясь ее красотой и неповторимыми голосами, не понимая слов. Чтобы понимать песни, мы стали учить английский язык.

Коммунистическая власть прилагала огромные усилия для того, чтобы не допустить проникновения западной культуры, эхо которой уже доносилось до нашей страны в начале 60-х годов. Самые яркие и талантливые представители этой культуры в корне меняли представление об окружающем мире у советской молодежи 60-х. Ни разведка западных стран, ни военная сила не смогли достичь такого. Эта культура привнесла в наше поколение человеческое понимание любви и красоты. В начале 60-х совсем немногие в нашей стране знали и слушали королей рок-н-ролла. Только Битлз смогли увлечь миллионы молодых людей в Советском Союзе, тем самым подготовив благодатную почву для проникновения в их сознание философии, далекой от коммунистической.

Журналисты, дипломаты, спортсмены, несмотря на все опасности и трудности, рискуя своей профессиональной карьерой, привозили в Советский Союз пластинки Битлз и других групп. Эти пластинки потом бесчисленное количество раз переписывались на магнитофоны до полной потери качества и распространялись по всей стране. На молодежных вечеринках вовсю звучали Битлз, Роллинг Стоунз, Холлиз, Энималз, Кинкс и позже Джими Хендрикса, Дорз, Крим и многие другие. Все эти группы составили «золотой фонд» «Поколения Битлз», впитывающего через их музыку новые идеи, которые сводили на нет все усилия советской пропагандистской машины. Эти идеи взывали к гармонии с миром, в котором мы живем, к любви и красоте.

Я убежден, что, когда четверо молодых людей в конце 50-х годов взяли в руки гитары и  стали петь свои песни в ливерпульском баре, они не представляли себе, что спустя время станут символом освобождения человечества не только от мракобесия коммунистических идей, но и от ядерной катастрофы. «Поколение Битлз» не могло больше жить по принципам сталинского аскетизма и военного коммунизма. Все это объясняет, почему это поколение сломало систему, когда оно пришло к власти в конце восьмидесятых годов. Ни Горбачев, ни Ельцин не смогли бы изменить общество, если бы оно не было к этим изменениям готово. Битлз подготовили целое поколение людей к идее мирного сосуществования и сотрудничества между странами. Конечно, не только Битлз явились причиной всего того, что случилось, но сами того не осознавая, они стали одним из факторов разрушения социалистической системы в Восточной Европе. Что заставило меня обратиться к Вам? Что я ожидаю от этого? Я хотел просто высказать свою точку зрения и хотел, чтобы Вы меня поняли. Я бы хотел от имени тех, кого называют «Поколением Битлз», высказать Вам свою благодарность за то, что Вы были и есть, за то, что Ваши песни вложили в нас добрые чувства, научили нас ненавидеть все то, что воздвигло стену между нами и всем миром.

Мы разрушили эту стену в прямом смысле в Берлине и в переносном смысле во всем мире благодаря и вам – четверым музыкантам. Вы не только выдающиеся музыканты, но и выдающиеся представители Новейшей истории человечества. Ни один музыкант, кроме вас, не может сказать, что способствовал в большой степени переходу целой нации от одной политической системы к другой. Эта ваша заслуга останется надолго в памяти грядущих поколений. В завершение моего письма разрешите еще раз сказать Вам, что Вы прочно заняли выдающееся место в истории человечества ХХ века.

Ваш поклонник Иван Лукашев

Письмо, опубликованное в журнале «Военный дипломат» за 2003 год, было передано лично Полу МакКартни на пресс-конференции для журналистов, устроенной на Красной площади за 3 часа до начала его концерта вместе с переводом на английский язык.

OPEN LETTER TO SIR PAUL MсCARTNEY

Dear Sir,
The stimulus for this letter of mine was the recent history of my country as well as the role played in it by the Beatles. Although it may seem strange to compare these two absolutely heterogeneous notions, on my opinion there is nothing at all strange in such a comparison, since those people who came to power in both politics and the economy in Russia are now 45–50 years old. These are the people who in the mid 60’s were only 15–17. This generation has acquired the title of «the Beatles’ Generation».

For a certain generation of Soviet youth the Beatles do not mean and simply the same thing as for other young people of the world, who lived with them in one city and/or country, who had opportunity to get tickets to their concert or to see them on the screen. Those fond of the Beatles were not jailed (it might likely happen under Stalin though), but the communist party ideologists tried to do their best to prevent us from reading about the Beatles in the mass media, watching them on TV or in the movies. We could only listen to their music, absorb the beauty of it and of the voices because we did not quite catch the words, so we began to study English just because we wanted to understand what they were singing about.

No matter how hard communist power tried to resist the echo of the Western mass cultures started to penetrate our country in the beginning of the 60’s. No matter how this culture was denounced, it was this culture and its most talented and brightest representatives, who inspired the persevering world outlook of the soviet youth of the 60’s. This culture planted human understanding of love and beauty in our generation. In the beginning of these years very few people knew and listened to the kings of rock’n’roll. It were only the Beatles who joined millions of soviet young people, and prepared fertile soil for penetration into their conscience of a philosophy far from the communist ideology.

Despite all the taboos, overcoming risks and difficulties, journalists, diplomats and sportsmen putting their professional careers at stake delivered to the SU records of the Beatles as well as other groups. Those records were rerecorded here to the detriment of the quality and distributed all over the USSR. The Beatles, the Rolling Stones, the Hollies, the Animals, the Kinks and later on Jimmy Hendrix, the Doors, Cream and many others have been heard at the youth parties. All these groups comprise the Golden Fund of the generation of the late 60’s, «the Beatles’ Generation», having absorbed through this music new ideas, which brought to nothing all the efforts of the super power machine of ideological suppression of the Soviet people. These new ideals were calling for harmony with the world we lived in, for love and beauty.

I am assured that the four men having taken guitars and having begun to sing in the end of 50’s their unpretentious music in Liverpool, could not even imagine, that they were destined to become a symbol of liberation of Mankind not only from obscurant communist ideas, but from a nuclear catastrophe threat, because «the Beatles’ Generation» could not any longer live under Stalin’s principles of ascetic military communism.

All the above explains why this generation changed the system having come to power in the end of 80’s. These were not necessarily Gorbachev or Yeltsin who changed society. They could only do it, but for the whole generation who have been prepared for these forthcoming changes. The Beatles have prepared the generation for the ideas of peaceful coexistence and collaboration of states. It is understandable, that not only should the Beatles be extended credit for everything happened here, but they, themselves, unconsciously were one of the factors serving to demolish the socialist system in the Eastern Europe.
What made me address you? What are my expectations? I just wanted to convey my point of view and to get your understanding. I would like on behalf of all those who are called «the Beatles’ Generation», to extend my gratitude to you for the fact that you existed, the fact that you sang, that you planted good feelings in us, and at the same time you planted in us hate towards those forces, which built a wall between us and the rest of the world. We broke this Wall both literally in Berlin and indirectly – in the whole world, due to you – the four musicians.

You were and still are not only musicians, but the brightest people of the most recent History. There is not a musician other than you, who could be given credit for assistance in transition of a whole nation from one political system to another.
This merit and your music will be remembered by many generations to come. Finally, I would say that your position in the History of Mankind in the 20th century is more than firm.

Your sincere admirer,
Ivan Lukashov

The letter has been published in Military Diplomat Magazine in Russian and English, and has been given personally to Paul MacCartny in the press conference hold for journalists on Red Square 2 hours prior to the beginning of his first concert in Moscow.





СОДЕРЖАНИЕ:   

Предисловие                2
1960 год. Мой новый друг Сережа                7
Радиоактивность, Дворец пионеров и метромост                11
За что мы не любили школу, и как сделать хорошую авиамодель                22
Юра Конюшко, наш новый одноклассник                27
Дворовый диссидент                41
К чему приводит увлечение роком               
Путешествие в глубинку России                47
Хороший урок                54
Путевка в сексуальную жизнь                56
Плоды дворового диссидентства                60
Битлз, и как за них наказывали                63
А ведь не зря я евреев защищал                67
Блудная учительница. Уроки любви                70
Путешествие в Сухуми. Капитализм по-советски                73
Школа и наша группа. Десятый класс                78
Празднование 50-летия Октября                82
Концерт в школе или как мы боролись за демократию                88
Походы и безопасный секс на природе                97
Конец ненавистной школы                101
Послесловие                102
P.S. Открытое письмо Полю Маккартни                103
Содержание                110