Иннокентьич

Кузнецов Георгий Иннокентьевич. Был. Сегодня его похоронят в то время, когда у нас будет обед. Утром, как обычно, я дремал в электричке. На Военном Городке открыл глаза. Напротив сидел мужчина, работник локомотивного депо. Он наклонился ко мне и сказал негромко: «Умер Кузнецов». Сон как рукой сняло. Иннокентьич, так его звали машинисты. Вот и нет его. В последний раз, когда я встречался с ним в электричке, он спросил меня, стоит ли ему уходить на пенсию. Я ответил, что лучше работать. Это было мое мнение. Он согласно кивнул головой. Думали одинаково. Что дома делать? На работе – все по накатанной дорожке. Все знакомо, все устоялось. Он уже давно получал пенсию, машинисты уходят раньше. Но до срока, когда дают по старости, ему оставалось три года. Жена еще работает, так же, на железной дороге. Года два назад он пожаловался мне, что дочь мается с почками. Ездили куда-то в Турцию, делали ей операцию, все за свои деньги. Дочь младшая, уже совершеннолетняя, не замужем. Я – сторонник натуральных методов лечения, тем более, против операций. Посоветовал, что знал, что не навредит, но поможет в любом случае. Как говорится, мы ходим по лекарствам. Это – травы, это питание, это наш образ жизни. Потом дочка мне звонила, советовалась. Но жена его – сторонница настоящей медицины, не доморощенной. «Врачи – они лучше знают, на то и врачи». Потом он на тему дочки не говорил. Я понял, что жена взяла верх. Но, чем мог, помог. Каждый получает по вере своей. В последнее время Иннокентьич изменился. Раньше я сразу просыпался, когда он входил на Пассажирском в вагон. Он входил с двумя товарищами, бывшими в свое время машинистами. Шутил с ними или рассказывал истории о ком-либо или о чем-то, причем, так громко, что это слышал весь вагон. Подошедшему контролеру говорил, что билет с собой, контролеры это знали, но долго ждали, пока он найдет его в портмоне. Он находил его в боковом кармане. Ездил он всегда в первом вагоне. Я перешел в первый вагон со второго, когда меня стал одолевать говорливый попутчик, садящийся на Кае. Во мне он нашел идеального слушателя, тем более что вникал не только в бытовые рассказы, но и понимал его, как электрика. Но я ложился поздно, вставал рано, и электричка мне нужна была не только для движения, но и для сна. Спать сидя неудобно, да и это не полноценный сон, но все же отдых. Пока я не был знаком с Кузнецовым, мог спать до самой Заводской, если не разбудят контролеры; иногда мог и проспать свою остановку – приходилось возвращаться с Компрессорной раза два-три. Потом, правда, я стал выходить пораньше, на Сортировке, а Иннокентьич отправлялся дальше, до Мегета, где он был начальником базы. Иннокентьич  был настолько интересен, как собеседник, что спать не хотелось. Он со мной первый когда-то заговорил, и с тех пор мы общались, как хорошие знакомые. Меня привлекала его любознательность. Даже его шумность, постоянная веселость, общительность, дружелюбность ко всем и ко всему, если кому-то и мешала, то мне была по душе. Сидел он обычно в компании своих парней. Если их не было, то садился сразу ко мне и начинал беседу, подталкивая меня плечом. Садился он всегда вплотную, по-дружески. Его вопросы касались не только здоровья, на которые я обычно находил ответ. Где-то он прочел, что в Байкале нашли русалку. Видимо, я для него выглядел авторитетно. Это было интересно. Как он слышал, в глубине озера есть выход нефти, вот «Миры» при исследовании увидели в нефтяной реке русалку и вытащили ее на поверхность. Я залез в Интернет, распечатал все, что нашел о русалках, и отдал Иннокентьичу. Потом на эту тему мы много говорили. Вот он услышал о мифической планете Нибиру. Я тоже нашел. А, может быть, я первый нашел и заговорил с ним. Видимо, я первый сказал и заинтересовал его, но потом пришлось быть в курсе событий, потому что Иннокентьич эту тему не оставлял. Все ему было интересно, он умел слушать, он выспрашивал, а потом уточнял. Рассказывая, он оперировал фамилиями, я поражался, как он помнит досконально, чуть ли не по дням, историю станции Иркутск-Сортировочный. Какое-то время он был снабженцем, видимо, поэтому. Потом мы долго не встречались. Он был в отпуске, а я еще в командировке да на учебе. Я уж решил, что он ушел на пенсию. Весной вновь встретились. Сквозь сон услышал его голос, на этот раз, негромкий, но неподалеку. Мы сидели обычно в начале первого вагона. Он обрадовался, увидев меня. Просто пожали руки, но я уже выходил. Как-то я был в Мегете. Встретил его на станции. Я уже ехал домой – работал на высоковольтной подстанции, откуда надо было еще дойти до станции три километра. Для меня это была разминка. Иннокентьич держался рукой за поясницу. Рядом – большая сумка. Удивился, увидев меня. Стал говорить, что забраковали тормозной башмак, была комиссия, кто-то из его работников просмотрел, теперь везет на ремонт. Кто-то виноват, а он повез. – «Его бы и заставил, - сказал я. – Оголяй спину». Оставалось пара минут до электрички. Вытащил средство под названием «Корень», натер ему поясницу, помог дотащить до платформы и закинуть сумку в электричку. Ехать до Сортировки всего двадцать минут. Когда подъезжали, Иннокентьич сказал, что спина прошла – помогло. От болезней лекарства есть, от смерти – нет.
В последнюю встречу, тогда, когда спрашивал насчет выхода на пенсию, он догнал меня в проходе и взялся за рукав. Люди только собирались выходить.
- Слушай, я хотел спросить… вас (он иногда менял ты и вы), а что там слышно насчет этой планеты… (я подсказал), да, Нибиру?..
Показалось, что он слегка загрустил после моего ответа. Красивая была легенда, что в солнечной системе есть еще одна планета, которая  имеет вытянутую эклиптику. Один раз в три тысячи шестьсот лет ее приносит к нам, тогда она творит катаклизмы: происходят землетрясения, взрываются вулканы, беснуются цунами. На этой планете живут боги. Они такие же, как люди, только размером в несколько раз больше. У нас они добывали золото, чтобы покрыть атмосферу своей планеты пленкой, для защиты жизни. Людей они создали методом генной инженерии – по образу своему и подобию. Нибиру должна была прилететь в декабре прошлого года и весь этот год у нас должны происходить катаклизмы. Иннокентьич хотел посмотреть на неведомую планету, ведь это – редкий случай. А сейчас он ложится в землю. Навсегда. Теперь ему все равно, когда прилетит Нибиру. И прилетит ли вообще. У меня создалось стойкое убеждение, что человек за какой-то период времени начинает предвидеть свою кончину, в этот период он меняется, становится другим, не обычным. Вот и Иннокентьич изменился, а было это около месяца назад. И все же, видимо, зная, что будет с ним, он интересовался неведомым, неземным. 
Интересно, что же будет нас, оставшихся, волновать перед смертью: то, что там, за облаками, или то, что остается здесь, на земле? Я-то ладно, думаю, буду спокоен: хоть встречусь с теми, о ком горевал, а теперь еще и с Иннокентьичем.