Вот в наше время...

1. Конец 70-х
Может ли подросток без пионерского галстука и сменной обуви пройти в школу? Не может. Потому что за 5 минут до этого первый пропуск с его шеи снял наглый и прокуренный старшеклассник, а второй он просто забыл дома. Задача 1: в течение дня найти старшеклассника и вернуть галстук. Задача 2: не забыть бы завтра сменную обувь.
Что-то там, на уроках, учителя говорят… Но вот с летних каникул пришли Витек и Колян с патлами до плеч, и «классная» выгоняет их с уроков с требованием подстричься. На следующий день они приходят лысые. Это восьмой класс без пионерских галстуков и комсомольских значков. Хотя, конечно, были и комсомольцы. Но в школах «спальных районов» они были почему-то наименее заметны.
Смысл посещения школы – общая поп-музыкальная тема: новые, но обычно плохого качества магнитофонные записи зарубежных групп и переснятые по три раза фотки рок- музыкантов из каких-то журналов и конвертов грампластинок. У бедных –  второсортные копии, у богатых –  второсортные подлинники. Девчонки и парни, «подруги» и «друганы» всегда рядом, но в надежде еще более сблизиться на какой-нибудь самодеятельной дискотеке. К праздникам в школе устраивались по классам «вечеринки», на которых учителя пытались устраивать какие-то конкурсы, придающие хоть какой-то смысл этим,  в основном,  безынтимно-казенным сборищам.
Если же на «хате» у кого-то, то тут другое дело…Выпивон, закусон и музон. Чем ближе по возрасту к ПТУ или техникуму, тем больше. Более того, ведь некоторые умудрялись покуривать и «косячки». «Беломорина» при этом обретала даже более высокий и экзотический статус, чем граненый стакан «Агдама». Подростки тогда пили больше всякую «борматуху» и даже еще не надеялись запивать ее кока-колой. Тогда юному поколению еще не было из чего выбирать: «Байкал» и, несколько позднее, «Пепси-кола» –  вот, собственно, и все подростково-напиточные радости.
Все мысли о поп- и рок- музыке. Они ходили друг другу с магнитофонами записывать, например,  запоздалые для советских фанов альбомы групп «АBBА», «Smokie», «Queen», «Urian Heep» и т.д. Порой что-то стоящее можно было записать и с городской радиотрансляционной сети: передачи «В легком жанре», «Ваш магнитофон»…Сложнее было достать фотографии кумиров. Специальной прессы практически не было, а импортные диски с красочными конвертами – большая редкость. Поэтому поп-фотки ценились довольно высоко. Так, например, пять черно-белых фотографий 9х12, да еще и невысокого качества можно было продать за 9 рублей. Для многих советских подростков это и был первый опыт предпринимательства.
Если с фотографиями кумиров было туго, то почитать что-нибудь о любимой группе или музыканте все же удавалось больше. Особенно в этом помогали журналы «Ровесник», «Кругозор», «Англия» и газеты типа «Московский комсомолец», и питерской «Смены». При чтении, конечно же, вся идеология пропускалась мимо глаз, но зато активно работало воображение, добавляя в то время крайне дефицитный видеоряд.
Брюки клеш, длинные волосы, болгарские сигареты, катушки с магнитофонной лентой и дешевое вино – вот те штрихи тусклого образа советской подростковой субкультуры конца 70-х годов, которые вспоминают те, кто не был так уж тронут официальной идеологией.

2. Начало 80-х
Олимпиада – это прорыв. Появились «Fanta»,  всякие там прозападные сувенирчики и несколько осмелевшая советская эстрада. «Земляне» и «Машина времени» –  рок официальный и полуофициальный. Это для головоногих, а для только « ногих» –  время диско и дискотек. Больше хороших магнитофонов (ну очень большие и дорогие), больше поп- и рок- концертов, больше цветомузыки в школе и дома, а также больше подростковых толп. Создать свой «группешник» –  не проблема. Была бы пара гитар, да пара динамиков с усилителем. Что-то можно сделать и кустарным способом, хотя  конечно, с приличной аппаратурой не грех и выступить на школьном вечере перед девчонками. Комсомол только и успевал, что брал под опеку большие и малые рок-фестивали. Главное, чтобы хоть  пару песен были в жанре социалистического реализма, а там…
Все больше подростков стало одеваться «по фирме»: джинсы-«бананы», кроссовки, тенниски с трафаретами поп-кумиров, куртки «аляска», темные очки-капли, в руках ярко-красочные полиэтиленовые мешки «Winston», «Montana», а в зубах сигарета «Bond street» или «Newport». Как ни странно, но стипендии в 30-80 рублей вполне хватало на многие удовольствия: от цветных и сладких коктейлей до «фирменных» музыкальных дисков. Конечно, на покупку более дорогих вещей деньги подбрасывали родители.
В массе «вещизм» и тогда преобладал, а кое-кто из подростков даже баловался и валютой, но при этом сохранялся и романтизм: многие с удовольствием ходили поорать на праздничных демонстрациях трудящихся, негодовали на англичан за вторжение на Фолклендские острова, скорбели по Высоцкому, Джо Дассену и Джону Леннону, писали стихи и выпускали рукописные литературные альманахи.
О кино разговор особый. Если бы не было так много в городе кинотеатров, то советскому подростку вроде  как пойти-то в выходные было бы некуда. Конечно, были дискотечные очаги, но опять же мало их, да и какие-то они слишком публичные. А кино – это не только окно в другой мир с «иными нравами» и экзотической природой, доступ к которой был, мягко говоря, прекрыт «железным занавесом», но еще и рисковое предприятие проникновения на сеанс, где «детям до шестнадцати просмотр запрещается». Хотелось быть взрослее, но не у всех это получалось.
Взрослее получалось быть в «кабаках», правда, и там бармен мог засомневаться. В этом плане пивбары были самыми демократичными. Только что девчонки туда не особенно-то стремились. В те времена еще было такое положение: что «солидно» и «круто» для парней,  как-то «не в кайф» для девчонок. Поэтому-то и встречались часто на нейтральной территории – у кого-нибудь дома. Там и карты, и рулетка,  музыка и свет по своему вкусу, и поболтать можно небрежно о любви и смысле жизни.
На улице делать было нечего. Нет, конечно, можно было «пощекотать нервы» в компании с дворовой шпаной. Однако многие понимали, чем это может кончиться.
Ведь милиция тогда не дремала, а даже охотилась на подозрительно «пьяненьких». Представьте себе картину: идет мужичок несколько неровной походкой по овражистому пустырю, а за ним медленно так, переваливаясь с боку на бок, едет «ПМГ». Протирать стены на лестничных клетках в подъездах домов было тоже как-то «неудобняк», потому что бдительные бабушки-блокадницы «спуску не давали», и могли смело пойти в бой с «гопотой». Сейчас, кстати, жильцы более напуганы «криминалом», идущим с телепередач, и народ более отчужден друг от друга, чем тогда, когда многие верили, что все –  единая советская семья. Так что в парадных хоть и не было особенно чисто, зато было значительно тише.
Если школы старались «держать лицо» перед партией и народом, то «путяги» и «технари» с этим явно не справлялись. Конечно, и там были «элитные группы» в белых халатах и стройотрядовках, но в целом господствовал «дикий отдых» от школы, занудных учителей и домашних заданий. Преимущественный официоз в школе сменяется преимущественным «балдежом» в «путяге». В туалете у парней на перемене набивалось курить по 20 человек. Некоторые умудрялись курить, выпуская дым в тубус, прямо на занятиях. Но бывало, что на занятиях курили и сами преподаватели. Вот взрослая жизнь! Когда на улице становилось потеплее, то выбегали до  ближайшей « пивточки»  «дернуть» кружечку. Конечно, и побаивались, что преподаватели заметят. В свободное время – гитара, футбол, баскетбол, поход к друзьям, чтобы послушать те «записи», которых у тебя нет.
Вот таков был, пожалуй, среднестатистический подросток начала 80-х, далекий от комсомола, но, тем не менее – комсомолец, и тем более далекий от «коммунарства», но, пожалуй, по внутреннему лиризму и поэтическим мечтаниям готовый им когда-нибудь стать.

3. Конец 90-х.
Частная школа в центре города. Урок.  На задней парте высокорослые балбесы пытаются через наушники «таблетки» по плееру послушать рок-рэп и заодно зажевать купленный на перемене бутерброд, запивая его бутылкой кока-колы. За обучение заплачены «баксы», поэтому можно и не учиться. Все равно, в конце концов, все нужные бумажки будут в порядке. Жуй бутерброд на уроке, или даже не на уроке, а дома, сидя у компьютера, растворяясь сознанием в Интернете.  Знания уже «лежат» там, где их надо только «скачать».
Все уже есть, везде уже побывали, только вот живого общения со сверстниками этим «продвинутым» подросткам не хватает, но идти-то опять же вроде как некуда. Интернет-кафе? Но сосед там дальше, чем заокеанский «you». Ночной клуб? Красиво, но опасно. Сядешь на «экстези» – слезешь на том свете. Пойти в зал «покачаться»? Сила будет, но ума-то большого там не надо. Да и дорого опять же.
После уроков дворы пусты, школы пусты, мозги пусты, но подростки полны «экстрима». Они осваивают площадки для «новой атлетики» или погружаются в виртуальный мир компьютерных игр, музыкальных сайтов и анонимной переписки по «электронке».
Если в 70-80-х подросткам до взрослого делового мира нету дела, то в конце 90-х есть дело. Их мир интересов и развлечений активно наступает в моде, в рекламе, в клипмэйкерстве, в телевидении, в печатной прессе. «За стеклом», «Фабрика звезд», MTV – индустрия и молодежное экспериментаторство, достойное политики взрослых. С подростками очень даже считаются. Ну, а как же – будущий электорат, выгодные потребители всяких там игрушек-безделушек. На них можно хорошо нажиться. Демократия и прагматизм: подростки и родители становятся взрослыми. Подростки не хотят задерживаться в детстве, а «новые родители» готовы рисковать вместе с ними в бизнесе.
Двуличность (идеологическое и личностное) 70-80-х сменилась на цинизм конца 90-х. В первом случае это «извините, я больше не буду», а во втором – «да, такое я …», вызывающее «ну, и что ты сделаешь?». Если рок 70-80-х – это « расслабуха» в мелодичной жестокости против попсы социалистического реализма, то рэп и драйв 90-х – это «экшн» и ругань, возможность «поколбаситься» там, где уже нет четких границ между нравственным и безнравственным, скандальным и порядочным. Субкультурный «обкомовский» романтизм 80-х сменился на «штольцевский» прагматизм 90-х. Подросток стал умней, но добрее ли? Он стал умней в выборе того, что ему надо для жизни: «ничего лишнего». Для него теперь даже специально издают шпаргалку и дайджест «Войны и мира» Л.Н. Толстого. Не надо ничего искать, ведь все уже найдено и приготовлено для быстрого заглатывания, как в «Макдональдсе» и на сайте  refer.ru.
Современный подросток значительно более технически и информационно оснащен, чем его сверстник 20 лет назад. Однако, как и тот, он так же склонен к бунтарству, «костоломству», «крутизне», рисковым предприятиям, стремлениям создать свой, равный взрослому и отличный от взрослого мир. Его все так же сопровождает старая боязнь «быть как все и не быть как все». Он ломается, чтобы не подчиняться навязанным правилам, но хочет подчиниться самостоятельно выбранным правилам. У него, как и у того, есть своя музыкальная религия, объединяющая своих, есть увлеченность тотальной алхимией молодежной моды, которая позволяет ему адаптироваться к грядущему индустриально-сексуальному миру взрослых. Он, как и тот – сумасброд, но, пожалуй, всегда готов принять знаки признания его пусть мало-мальского в чем-то таланта со стороны взрослого. Ему нужна поддержка со стороны педагогов в том, что ему интересно. И за этот интерес он готов становиться культурным и даже «грызть гранит науки». Подросток все так же выходит в мир взрослых через окно, тогда как педагоги ему открыли дверь. Что ж, может быть стоит за окном сделать крыльцо?

4. ЭПОХА MTV

Чем более это выглядит по-идиотски с точки зрения взрослых, тем лучше. Тем хуже для когда-то супер старс оф рок-н-ролл, а теперь супер старспёров. Им просто нечего делать с их каноническими куплетами и припевами, что придают мелодии слишком правильную «книжную» форму. В отстой! Современность, построенная взрослыми,  ещё слишком    нравоучительна благодаря снисходительности к классике: модификации от disco до hard rock. Классика близка занудству школы. Она удручающе серьёзна и напоминает урок литературы, где надо что-то выучить наизусть. Другое дело – постмодернизм. Игра в придурков – это клёво! Weekend'ный каприз для Beavis'a & Butt-Head'a. Гоготанье в чём-то родственно речитативу хип-хопа и музыкальному заиканию при игре на «виниле».
Почему же их тянет туда, в виртуально-аналитический  и неаналитический мир MTV?
Там нет вранья. Нет по-серьёзному идиотской игры взрослых в доказательство того, что одна норма нормативнее другой. Один суд принимает одно решение, другой суд – другое по одному и тому же делу. Пресса говорит правду, и власть говорит правду, но одна при этом обвиняет другую во лжи. Школьные учителя ужасно любят читать лекции и нотации, но сами при этом ужасно не любят, когда им читают лекции и нотации. Учащиеся любят слушать и видеть, но не любят понимать и добывать знания самостоятельно. В системе про системную игру говорят, что она вовсе не игра, «не шуточки вам». Сквозь обаятельную оболочку игры видится ужасающий скелет.
В мире же MTV за по-идиотски обаятельной оболочкой игры в музыкально-звёздный видеобисер ничего нет, кроме неумудрённой ответственностью свободы подростковых мечтаний. Этот мир по-своему «стилиссимо» не обременён борьбой лжи с правдой. Он в большей мере спонтанно откровенен и во лжи, и в правде, ибо та и другая – результат творения не разума, но чувства беспризорной любви и испуганной безответственности. Здесь подростковый субкультурцинизм выставлен против взрослого политкультурцинизма. Культурный хулиган создаёт мир, отличный от мира культурного мафиози. Где лучше отдыхается: в бессистемном мире культурного хулигана или же в системном мире культурного мафиози, на дикой природе или в Дагомысе?
Нас пугает подростковая дикость и культурная безграмотность, но часто ли мы заглядываем за ширму своего, якобы важного социального статуса и рассматриваем собственную дикость. Мы думаем, что эта ширма непрозрачна, тогда как на самом деле ...
В мире МТV учителя – уроды. Они предстают таковыми в рекламных роликах и видеоклипах. Они даже наделяются какой-то иной, внезапной физиологией. Учителя в глазах подростков являются   оправдателями правил мира культурного мафиози, который в своём системном костюме, конечно же, не хулиган. Оправдывая, они в дидактических целях трансформируются, превращаются в каких-то удивительных существ. «Шок – это по-нашему!» Оказываясь посредниками между серьёзными и несерьёзными мирами,  учителя  видятся  учащимся  какими-то  серьезно-несерьёзными, чудными.
Школа чужда и тем, что не соответствует дизайну MTV. Её жизненный и архитектонический дизайн консервативен. Монотонно равномерен. Тогда как в мире MTV – «быстро-быстро-медленно-быстро-быстро-медленно...», или «ритм-ритм-форма-ритм-ритм-форма..». Школа же – медленный ритм, как вколачивание гвоздей-знаний в голову учащимся. Форма же действия, гармония, мягкая и жёсткая лирика теперь, как правило, являются дефицитом и в школе, и в мире MTV. Форма – это больше удел классики и романтизма. Классической школе более свойственна формальная красота, а романтической – красота форм.
Школе MTV чужда формальная красота, ибо она не совместима с подростковой несформированностью. Её стиль – игнорирование формальной красоты и подшучивание над красотой форм. Характер визуального действия – невинное разрушение, раздавливающее в лепёшку шутки ради. «...Ни одного кролика не пострадало». Это и есть культурное и весёлое хулиганство. Миссия состоит в том, что визуально-наглое озорство противостоит грубой вербальной силе серьёзности.    Культурный    цинизм    молодёжной    моды противопоставляется политическому цинизму мира взрослых. Во взрослом    мире    ведутся серьёзные  политические информационные  войны,  а подростковый  мир  затем  в одностороннем порядке проводит информационную хулиганскую муз-видео атаку на мир фальшивого благополучия и нескончаемого траура. Подростковый мир MTV самоироничен и лишён чувства социально-патриотического самосохранения. Ему ближе образный, а не понятийно-визуальный Эрос и музыкальный, а не политический Логос.
Ах, если бы и те, и другие отбросили свой цинизм и поговорили бы просто не о бытовых, а о бытийных вещах, которые открываются душам при свете небольшого костра на лоне безмятежной природы или в открытом общении со знакомой стихией. В этом разговоре нет нужды в искусственных посредниках цивилизации, в технических протезах для разума и чувств. Достаточно общей истинной отрешённости от суеты будней, гонки за внешним успехом. Достаточен отдых от принимаемых на жизненном пути часто бессмысленных социальных ролей. Для этого нет необходимости побросать всё и питаться подножным кормом, а достаточно просто работать вместе, чтобы здорово ощущать себя физически и духовно личностью. Всё, что нужно – это вернутся не к инстинктам, а к ещё до сих пор тлеющему подлинному человеческому бытию, к духовно-телесному творческому самосозиданию.
Сделать смелый шаг по избавлению от теленаркотиков, от удобных процессов культуриндустрии тяжело. Но необходимо знать и чувствовать, что можно и нужно обходится в жизни без них, что можно достаточно долго пребывать наедине с миром в здравом и проникновенном общении с ним, ради глубокого понимания его и себя. Разве не в этом подлинное предназначение Человека?
Пускай бы было больше социальных проектов от родителей и педагогов, позволяющих наметить пути создания условий для эколого-эстетического «деяния-через-недеяние», «не навреди», «целостного миропонимания» и т.д. условий для обретения подлинного бытия.
Что же, вернутся к классике и романтизму? Пожалуй, нет. Благоразумнее взойти к их открывающемуся для будущего потенциалу. Это путь к аритмичной, спонтанной форме движения в рамках классической и романтической формы. «Художественная» школа нужна для этого. Она не должна быть чуждой ни миру «MTV», ни миру «Культуры», а должна быть причастной общим для них формам и ритмам. В этом смысле такая школа будет не только художественно-эстетической, но и экологической, ведь общие формы и ритмы содержатся в естественных рисунках самой природы и инкрустациях мироздания.

5. НА ЧЬЕЙ СТОРОНЕ?

Я вечером в квартире, они – на лестничной площадке. Я сижу тихо, они – шумно. Я засыпаю, они тусуются. Я не хочу застрять в лифте, а они хотят. Я прохожу мимо почтовых ящиков, а они их ломают. Я не на их стороне, а они не на моей. Нужно ли мне быть на их стороне? Зачем мне нужно быть на их стороне? Чтобы, побывав там, переманить на свою сторону? Чтобы, оставаясь там, попробовать изменить их сторону к лучшему? Что есть лучшее в их стороне? Или лучшее – это лишь моя сторона? Необходимо ли им лучшее в их стороне? Может быть их сторона сама по себе есть лучшее для них?
Нужен ли я им на их стороне? Какой я нужен им на их стороне? Чем я буду им полезен на их стороне?
Я когда-то давно был на их стороне. Это было, когда я был одним из них, был полностью погружен в жизнь на той стороне и редко смотрел в другую сторону. Другая сторона была фоном. Из этого фона порой являлись разные фигуры: одни с назиданием, другие с угрозами, третьи с соблазнами, четвертые с требованиями, пятые с сочувствием и кто-то из родных иногда с любовью. И все это были случайные, порой значимые, а порой и незначимые для меня встречи. Та сторона не была помехой, не была таким уж раздражающим фоном, каким сейчас – для меня взрослого – является часто их сторона. В то время моя сторона – это мои друзья, моя любимая музыка, моя одежда, мое бесшабашное творчество, моя девушка и т.д. Будучи на своей стороне, я не испытывал существенных помех с другой. А может быть, они и были, но тогда умел как-то их игнорировать, был незлопамятным к тому, что оттуда исходило плохого. Нужен ли был мне и нам кто-то оттуда с добром? Таких явных-то желаний не было. Зачем? Что этот кто-то будет делать с этим добром на чужой для него стороне, если его с этим добром там не ждут? Тут скорее важно было не то добро, которое ради чего-то несут, а сама личность являющегося. Личность тогда становилась по-настоящему значимой, когда была впечатляющей, незаурядной, пусть странной, но сильной, будоражащей мысли и дух. Эта личность в плане педагогики скорее всего была бездарной и часто невысоко интеллектуальной, но это была Фигура некоей энергии с той стороны.
С Фигурой врывалась, как правило, бессмысленная энергия, не учащая чему-то, а шокирующая какими-то ранее неизведанными простыми жизненными импульсами. Фигура представляла собой новую для нашей стороны фактуру и форму сгустка бытия оттуда. Этот сгусток можно было отфутболить, а можно было с ним и пообщаться. Подлинное, воспитывающее общение случалось крайне редко.
Конечно, тогда на нашей стороне среди нас были разные "пацаны" и "девахи", мальчики и девочки. Одни часто бывали на стороне фона, подолгу жили там, и вскоре он для них в их возрасте становился их стороной. Другие жили, так сказать, в приграничных районах и потому испытывали постоянную тревогу или же эпизодические тревожные чувства. Третьим же было глубоко на…, поскольку они и жили глубоко на своей стороне.
Если вы собрались на ту сторону, то хорошенько подумайте в качестве кого вы туда идете. Проанализируйте прежде ваши внутренние установки и мотивы. Если вы – этнограф и идете с гуманитарной помощью в племя людоедов, балующихся галлюциногенами, то подумайте хорошо, стоит ли брать смирительные рубашки и материалы для лекций. Может лучше туда идти с окорочком или с мешком соевых котлет? А может лучше туда идти не в качестве этнографа, а в роли пришельца из космоса? Кто из них  б;льшая Фигура?
Школа как учреждение образования – это обычно ссылка, которая на чужой стороне, на стороне взрослых. Это принудительная экскурсия в мир чужих знаний. И та, и другая стороны откровенно рады, что она временна. Одни скорее убегают вглубь своей стороны, другие – вглубь своей. Есть, конечно, и маргиналы-пограничники. Они все время ведут переговоры, устраивают двухсторонние встречи. И что? Да вот решили совершить дружеский визит на ту сторону. Зачем? А, ну так, посмотреть, разведать, завербовать, переманить или устроить свою педагогическую или ученическую базу на чужой, но все более дружественной стороне. Ведь что-то же надо делать!
Неужели кроме маргиналов-пограничников и таких же дипломатов с обеих сторон это никому больше не нужно? Видимо, так. Что же мы все-таки делаем на стороне подростка: ведем мирные переговоры, проводим научно-исследовательские работы или собираем разведданные?
Мой ответ: пытаюсь понять, зачем я такой философствующий урод им нужен, если уж «судей – на мыло», «милицию – в космос», учителей …
Парадокс: я на стороне подростка нужен ему, когда он сам мне нужен, а он мне нужен, когда он мне доверяет, он же мне доверяет, когда я чем-то впечатляю, чем-то как личность интересен. Чем же я впечатляю?
Ответ себе: если хочешь узнать, проживи на их стороне, будучи самим собой, и не вытягивая их на другую сторону, а потом спроси.
Легко сказать, трудно сделать. Попробуй-ка поживи на чужбине, если ты изначально личность невпечатляющая! В каждом есть… Брось это. Конечно, есть, но будет ли впечатляющ архаический романтизм для тех, кто стремится к внешнему циничному прагматизму? Внешнему… Вот! А может быть, внутренне-то стремится к тому же романтизму? Может быть, для тех и других впечатляющ некий присущий основаниям их человеческого бытия неоромантизм?
Что же такое «неоромантизм»? Мне кажется, что это чаще всего неосознанное стремление человека реально в простоте жизни испытывать, переживать гармонию отношений с самим собой, с другими людьми, с окружающей природой и мирозданием. К сожалению, в повседневности человек переживает это чувство не с целым, а лишь с какой-то его частью. Гармонию лишь со своим любимым делом, со своими сверстниками, лишь с самим собой. Да и обретается-то эта гармония подчас негармонично, с помощью фальшивых средств. Вот, наркотики. Они, конечно, на какое-то время позволяют установить гармоничные отношения со всем миром и, прежде всего, с самим собой. Однако такая гармония – суррогат, своего рода психопротез. Она якобы органична. Но организм не обманешь. Он борется с суррогатом не на жизнь, а на смерть. И, к сожалению, часто проигрывает, поскольку человеческая воля насилует человеческий организм, превращаясь в слепую волю наркозависимости.
Неоромантизм – это стремление пережить гармонию без суррогатов и искусственных заменителей подлинного бытия. Что такое "подлинное бытие"? Не знаю… Возможно это некое творческое и коммуникативное вдохновение, некая окрыляющая человека озаренность каким-то изначальным, божественным светом, пробивающимся сквозь шторы нашего внутреннего опыта и заложенного в нас опыта человечества из каких-то осмысляемых лишь философами и богословами экзистенциальных глубин. Этот отблеск подлинного бытия надо улавливать, вслушиваясь и всматриваясь в себя. В одиночку подобное делать сложно и порой опасно. Необходима группа доброжелательной поддержки. Такая группа может быть организована, но она не должна быть организацией. В организации есть опасность сектантства. Эта группа может быть похожа на учебную тем, что она временна и объединяет составляющих ее людей общей целью – общением и познанием. Однако «учебности» в ней должно быть меньше. В ней, видимо, больше будет спонтанного развития, игровой импровизации, исследовательского сотворчества и эколого-эмпатического миропонимания. И такой своей жизнедеятельностью она, пожалуй, сможет излучать вовне то, что будет давать социально-терапевтический эффект в окружающем мире.
Причем тут подростки? Сами-то по себе, действительно, ни при чем, но если они вместе со взрослыми окажутся на стороне подлинного бытия, если их вольно или невольно объединит дух неоромантизма, то они уже благодаря своей возрастной психофизиологической конституции, связующей мир детства и мир взрослости смогут стать начальной движущей силой группы. И эта сила не будет слепой, если рядом будут более опытные в переживании подлинного бытия взрослые. Разумеется, среди взрослых могут быть не только такие, ведь не все могут быть педагогами-фасилитаторами, гносеотерапевтами.
Я не хочу быть ни на чьей стороне. Я хочу остаться по ту сторону подростковости и взрослости, то есть там, где уже находятся и те, и другие, но которым в наследство досталось незнание об этом. Этот здешний потусторонний мир в них изначально есть. Задача – вместе раскрывать его.