Медицина

Предыстория
Что-то закололо внизу живота. Не смертельно, но ощутимо, поболело секунд десять и прошло. Повернулся к экрану компьютера и с облегчением возобновил прежние занятия.  Через несколько дней все опять повторилось, потом стало почти ежедневным. Очевидно, пора зайти в поликлинику.
Участковый врач – женщина неопределенного возраста, самое заметное в ней – кольцо с большим камнем, то ли лазурит, толи еще что-то такого же цвета. Несколько лет назад встретил ее возле поликлиники, джинсовый комбинизончик с шортами – очень даже симпатичная девушка, стало понятно, что кольцо с таким большим камнем просто необходимо. Больничные выдавала исправно, не жмотничала.  Пораспрашивала, постукала, послушала, сказала пить амальгель. На всякий случай прямо сейчас можно сходить к хорошему парню, он посмотрит. Парня не оказалось, была его ассистентка. Оказывается надо принести то-се и полотенце и тогда он посмотрит. Через несколько дней пришел, очереди не было, врача пришлось подождать. Сунул в рот пластмассовое кольцо, уложил на стол в позе эмбриона, стал совать в рот, что-то черное, толщиной с палец, говорит – глотай. Противно, неприятно, осознание нужности, в общем – геройски терпел.
Минуты две - три длилось, наконец, вытащил, дал возможность прийти в себя. Оказалось, у меня две зарубцевавшихся язвы и воспаленные стенки желудка.  Надо сходить в другую поликлинику, там есть приборчик, посмотрят на бактерии.
Дня через два-три пришел в поликлинику ХТЗ  с направлением, Там старенькая бабуся по времени позже меня, но – жалко, попросили, пропустил.  Сидел в коридоре, смотрел, как ходили молодые ребята типично ХТЗевского вида – тренировочный костюм, на ногах не кроссовки, а дешевые туфли, туповатые лица.  Дождался, дали дышать в трубочку, развлекая разговорами о нобелевской премии за эту бактерию, о продвинутости своей. Вернулась женщина, сопровождавшая бабушку, начала спрашивать, где тут давление меряют. Было очевидно, что бабусе стало плохо, но врачиха тормозила, потом до нее должно, привела бабушку, померяла, сказала, предложила посидеть. Тем временем и мой срок подошел, забрали трубочку, чего-то посчитали, сказали – ну точно есть те самые бактерии, от которых язва бывает. Посмотрел в интернете про язву. запомнил выражение кинжальная боль при перфорации.
Принес это парню, который меня в моей поликлинике смотрел, он сказал, что лечить надо, но у других бывает гораздо хуже. Выписал пилюлю, сказал зайти к участковому терапевту.  Она чего-то пописала, сказала, что меня практически вылечили.
Начало
В субботу, 23 июня, пошел на базар за творогом и сливками к Алле.  У Маши творог бывает лучше,  ну просто божественный, но нестабильно, да и сливок нет. Поэтому Алла. Иду на маршрутку – опять прихватило, да вроде как покрепче, замедлил ход, ждал подольше. Прошло. Вернулся домой, там мама, ее кормил творогом и разговоры разговаривал. Разговоры в том смысле, что ей 86 лет, памяти мало и не та, сварливость подозрительность, видит несуществующих людей, в общем – старость.
Закололо. Да так круто, что сразу вспомнил про кинжальную боль.  Взял сумочку , все время ее ношу, там случайно оказались шесть тысяч, Обулся и пошел в поликлинику. На разговоры не реагировал,
- Куда ты?
- Спасаться.
Вроде как этот парень, который мне две старые язвы нашел, уже что-то знает, быстрее разберется.  На лестнице встретил Валю, соседку, она ехала на Донбасс, там у нее гнездо. Сказал, что поплохело, иду в поликлинику,
До поликлиники минут семь ходу, боли возобновились, на половине пути уже вспотел, уж н знаю, был белый или зеленый, но было плохо. Парень не работает по субботам. Лифт работал.  Терапевт чужой и с очередью. Попросился, да женщина сказала, что у нее ребенок больной. Добрался до регистратуры, спросил можно ли сюда вызвать скорую. Тетка потормозила, но сказала, что сюда нельзя, а в манипуляционную можно.  Уже было совсем плохо, уложили на топчан, меня скючило, пот  лил.  Меряли давление, 140 на 80, Придумали лечить давление. Укололи что-то. приехала скорая, молодой парень энергично что-то спрашивал и по делу, я и не помню, говорил ему про кинжальную боль или нет, но результат такой.
- Давай в машину, со светомузыкой и быстро в 17.
Это больница. Укололи что-то от боли. Парень ругался, что они не понимают что ли, что давление от боли. Машину несколько раз тряхнуло на колдобинах. Больно. Вынесли куда-то. Больница.  Ощущение времени потеряно.
Операция.
Дядька с бородкой спрашивал, где болит, разные вопросы, в том числе - где родственники. Какие родственники? Мама, которая меня  не всегда узнает и путает - сколько меня штук?
- Родственников нет.
- Кто есть ?
- Сотрудники.
- Звоните.
Позвонил Ларисе, я с ней около 30 лет работаю, Последнее время отношения были хорошие.
Позвонил Вале, лет двадцать как соседи, попросил присмотреть за мамой.
Римме звонить не стал, там история не столь длинная, сколь забавная, последние несколько лет пили чай с булочкой перед концом рабочего дня. Она сама была на больничном.
-Деньги есть?
- В сумке.
Опять глотал эту штуку, было не так противно, боль перешибала. Рентген делали.  Дядька сказал что там вроде есть воздух, но надо убедиться.
- Это плохо?
- Да.
Еще раз рентген.
Подписывал бумаги на согласие, на операцию. Положили в общую палату, на самую дальнюю от окна кровать. Держался за сумку. Дальше не  помню.
Первая реанимация.
Светло. Прохладно. Очков нет. Занавески. Стол, там две фигурки. Парень и девушка. Не больно. Привязан. Подошли, что-то сказали, пить нельзя, лежать спокойно.  Капельница.
Потом разрешили полоскать рот. Потом пить. Во мне торчало много трубочек из живота. Мочеприемник. Потихоньку это стало раздражать. Если попросить попить. принесут и напоят. А до того дадут пополоскать рот и выплюнуть. Свет горел постоянно и днем и ночью. Очков не давали.
Приходил доктор, сказал, что у меня порвалась поперечно-ободочная кишка, ее зашили, почистили там, что смогли. Деньги пригодились. Потом выяснилось, что доктор приходил в палату, всенародно обследовал сумку и считал денежки. Особый интерес вызвала согнутая проволочка, которой я открываю почтовый ящик.
Не могу вспомнить как, но начал буянить. А именно – разбил чашку, потом от раздражения на мочеприемник начал его вытаскивать, и вытащил, на конце у него оказался какой-то пузырь, непонятно, как я его вытащил, но тогда это было не важно, я бунтовал, вытащил, как в кино все герои делают. Толстая санитарка смотрела на мои чудеса, было видно, что она всякое видывала. Лицо у нее было неприятное, ну совсем не интеллигентное. Сказала, что повредить мог себе.
На второй день пришла Римма с встревоженным лицом. В первый день доктор заглянул мне в телефон, там сплошная Римма, вызвал и спрашивает, знает ли она меня. Представляю реакцию.
Впрочем, очки потом дали. Были записки, не помню, мне что-то писали. Валя, оказывается, не поехала на Донбасс, а вернулась. Оказывается, с работы звонят и беспокоятся обо мне. Всего пролежал около двух суток. Общее впечатление – безвременье. Время стоит.
Несколько раз слышал, что у меня состояние стабильно тяжелое. Даже испытывал по этому поводу удовлетворение – не зря лежу. Слышал, что про меня говорили – активизируется. Тоже было приятно. На самом деле просто садился с посторонней помощью. Перевязки делали, но что там у меня в животе я не видел.
Четвертый этаж
Перевезли в общую палату на четвертый этаж. Это чистая хирургия. Везли на кровати, перекладывали хором, кровать возле окна. 
И вот рядом чуть ли не в строю стоят Валя, Римма, Лара и Ира. Ира это Валина дочка. Там история совсем длинная, на пять лет длиннее, чем с Валей, если коротко, то последние лет двадцать она к нам  квартиру не заходила. Были времена, когда она, еще студенткой, сидела по много часов вечерами, сачковала занятия, что бы бабушка не знала, и что бы по улицам не шляться. Хором говорили что-то жизнерадостное и одобрительное. Все оказались специалистами по протертым супам, питью и прочему. Сосед был практически здоров, ему только есть не давали. Его слово называлось панкреатит.
Скоро меня стали поднимать. Заставляли ходить. Трудности были со вставанием. Кровать возле окна, низкая, сил подняться было маловато. Вспомнил, что Голобородько старался приспособить к подъему свое родственницы веревочку, можно и мне подниматься за веревочку. Голобородько - это сотрудник, или скорее учитель на работе, который уже давно уехал к евреям. Высокая степень уважения. Римма принесла пояс, он порвался, но вставать как-то научился.  Из меня торчало с одного бока три трубочки, с другого две. Дырочка в организме называлась стома. Трубочки надо было отвязать, взять в руки и топать в туалет. На концах трубочек висели пакеты. Туда сливалась какая-то гадость, что текла из меня.
Из палаты надо перейти на другую сторону коридора, потом дойти до поворота, а там и туалет, очень длинный. Шатало. Получалось, но трудно. Считалось, что я ходячий. Это сослужило дурную службу. Мне велели сходить на рентген, это на первом этаже, и по коридору. Пошел, как герой Советского Союза. Живот обвернут памперсной пеленкой, трусов нет. Продвигаюсь, какая-то медженщина, молоденькая, делает замечание, что я нахожусь среди людей и надо быть прилично одетым. В руках денежка и бумажка на рентген. Делали долго, устал. Прошла санитарка, маленькая, в очках, крикливый голос. Оказывается меня в отделении потеряли, искали и она приехала за мной на каталке. Очень кстати. Сил не было. Потом выяснилось, что ее звали Валя. Может из-за этого путешествия и случилось все остальное, хотя сейчас я понимаю, что вряд ли.
С именами было плохо. Запоминал, как зовут врача. Точно знал, что не так, как соседа со второго этаже – Евгений Павлович. Мысленно прикрепил к врачу Голобородько – Владимир. Вспоминалось не сразу.
Температура
С утра солнца в  палате не было. После полудня начинало жарить. Это связывалось с температурой. Она поднималась каждый день за 38. Меряли. В голове носились всякие картинки и они составляли ряд, связанный с температурой. Пока нормальная – нейтральные картины, часто геометрические узоры. Когда подходило к 37, -37,2 – белые мышиные шкурки, розовые пятна от крови. Потом шли звери, зубы, когти. Потом уж совсем клыки. После 38,4 индийские скульптуры, боги какие-то. Сами зеленые, губы красные, клыки белые. Никогда не думал, что у меня есть какая-то связь с Индией. Еще интересно, если температура около 37, можно надавить на глаза и возникает симметричная изогнутая поверхность на которой геометрически правильно расположены звезды или многоугольники. Поверхность изгибается, форма фигур меняется, но они не теряют структуры, полностью заполняют поверхность, хотя как это происходит уследить нельзя. Были квадраты, как шахматная доска и вот звезды. Я то знаю, что нельзя заполнить черными и белыми звездами поверхность без разрывов, но как то получалось. Когда темнело, температура спадала.
Дали телефон. Можно было звонить кому угодно. Звонил маме два раза в день. Звонил на работу. Там организовали сбор денег, набралось две с половиной тысячи. Выписали матпомощь, вообще-прониклись. Звонил Вадиму – с ним около двадцати лет на перерыве гуляли. Принес зарядку для плеера.
Второй подход
Пакеты на концах трубочек как то наполнялись. Мысли по этому поводу были такие: там, где наполняется – хорошо, не зря висит, там, где ничего нет – вроде как зря висит. Ошибочка вышла. Вечером пришел доктор и сказал, что кишку зашили, но швы не выдержали, кишки трухлявые. Можно конечно и так жить, но что это за жизнь. Надо делать вторую операцию, если согласен – подписывай бумаги. Оказывается, тот мешок, что висел и наполнялся, наполнялся моим дерьмом. Понятно, что значительная часть дерьма оставалась у меня в животе и  скоро начнет гнить. Подписал. Сказал, что надо привести в порядок финансы. Позвонил Вадиму. Хотел ему депозиты передать, сказать кому – что, да времени мало было, концепция изменилась. Решил, что жить буду. Просто он занял мне денег. И вот - делать завтра, сегодня клизьмить.
Вечером пришла санитарка, та, которая смотрела на мои чудеса в реанимации. Поехали в клизменную. Это топчан с клеенкой, а рядом унитаз.  Унитаз низкий. Неудобно вставать. Улегся на топчан, всунули наконечник, пошла вода, надо на унитаз. Встать - это всегда было трудно, санитарка не помогала, смотрела, как я ворочаюсь. Добрался до унитаза и плюхнулся на него, упал. Понос пошел, стал вытирать задницу, увидел кровь. Кровь светлая. Много крови. Там дальше подробностей не помню, как добрался до кровати, делали ли перевязку. Было обидно. Как-то рядом оказалась Римма, сказали, что уже позвонили врачу домой, он едет, будут операцию делать не утром, а ночью. Помню, что лежал в операционной, какой-то парень мне  ставил подключичку. Это такая трубочка возле ключицы, в которую удобно ставить капельницы и делать внутривенные уколы. Маску положили рядом и я отключился.
Вторая реанимация
На этот раз надолго, может быть неделя. Опять свет. Опять просил очки, дали. Капельницы. Записки. В этот раз уже обращал внимание на соседей. Смотрел за медиками, в реанимации прохладно, их тянуло посидеть за столом, потихоньку разговаривали. Какой то мужик, видно небольшой начальник, не то что бы заика, но со странной ритмикой речи любил писать какие-то свои бумаги. Санитарки менялись. Были хорошие. Была санитарка, у которой видимо что-то болело, и это было видно по лицу. Она старалась и выполняла свои обязанности.
Врач приходил, объяснил, что мне кишку вывели наружу через живот, а там поставили заглушку. Теперь мне в туалет ходить обычным путем не надо. Дерьмо будет поступать в мешочек – калоприемник. Опять мочить губы, потом пить немного, потом пить, ел или нет, просто не помню. Откуда брались лекарства? Я в принципе понимал, что их кто-то покупает, но это не волновало. Потом узнал, что на день реанимации уходило до 1600 гривен. 
На этот раз мочеприемник радовал. Не надо думать, все как – то само. Основная трагедия была из другой дырки. Ведь сказали, что у меня заглушка, через задний проход ничего не пойдет. А оно шло. Я регулярно обкакивался. Как то за ночь пять раз. Санитарки убирали, но было стыдно и неудобно. Говорил врачу, а он как-то не обращал внимание, вроде как это чепуха какая-то. Так есть заглушка или нет? Или она есть, но несостоятельна? Это было долго, потом и в общей палате, это меня волновало.
В качестве упражнений сидел. Иногда по десять минут, иногда и по часу. Однажды даже делал приседания. Ходил на расстояние в два метра.
Как – то зашла женщина, сразу к себе расположила. Сразу запомнил, как зовут – Ольга Васильевна. Поговорила со мной, рассказала, что кто-то из ее знакомых походил так полгода, а сейчас – здоровый человек.  Очень помогло.
А вообще было хорошо. Спокойно. Слушал разговоры. Видно, медики тоже люди. Как-то два врача говорили про больного. Первый сказал, что трубочка из дырочки выпала, а второй как станет в позу и вопрошает – Как это выпала?! Вспомнилась история из первых лет в институте, там один незаменимый мужик сидел возле кабинета директора, они куда-то ехать собирались. Обзванивал по телефону и всем говорил, чтобы с ним связались через двадцать минут. Директор вышел, они уехали, а потом все на ушах стояли, разыскивали незаменимого. Называется, умел себя поставить. Дерьмо.
Не толстая медсестра наговорила каких-то женских гадостей толстой (девушка, которая не ест после шести). Сидела, носом хлюпала. Пожалел, проявил свои замечательные человеческие качества, и напомнил ей, как только что, врач, который ее точно почти не знал с большим вниманием и подробностями объяснял ей, как добраться куда-то там. Мол, чего ты хнычешь, тебя уважают. Люди.
Через несколько дней подслушал, что хотят переводить в общую палату. Испугался, срочно пожаловался на сердце. Было на что жаловаться. Оставили. Добавили капанину.
Наконец пришел толстый доктор, наверное, начальник и сказал, что иногда перевод в общую палату очень помогает. В палате остался один, санитарки начали генералить (генеральная уборка) а меня еще долго не везли. Было тревожно.
Третий этаж
Третий этаж – это гнойная хирургия. Логично, если гниет, значит гнойная. Палата 305. Опять Валя, Римма, Ира, Лара. Садили, кормили, излучали оптимизм. Холодильника в палате не было. Он был в коридоре. Я туда сам не доходил. Носили. Заходили утром по пути на работу, по очереди, а Римма и после работы. Начал понимать, что они для меня сделали и делают. Это не медицина.
Рядом лежал мужик по фамилии Украинец. Он и в реанимации лежал рядом. К нему ходили жена и сестра, похожие друг на друга. Почти целый день сидели. Здоровье у сестры было неважное, самой впору ложиться. У Украинца это была третья операция подряд. Во второй больнице местное светило ему что-то там сделал, потом в семнадцатой говорили, что еще немного и было бы поздно что-то делать. Успели, но тоже – стабильно тяжелый.
Стал различать медсестер. Первую выучил Олю – перевязочную медсестру. Беленькая и в розовом. Она много и громко говорила, раздавала указания. Отходы бросала на пол, пусть санитарки убирают. Говорила, что у нее много грамот и всяких дипломов. Меня перевязывала вместе с моим врачом.  Как-то заглянул к себе в живот во время перевязки – от ребер до низа живота разрез, глубиной в спичечный коробок, максимальной шириной сантиметра три-четыре, в двух местах края стянуты ниткой. Туда лили перекись водорода, она шипела и пенилась, Потом лили что-то другое, сыпали борку – борную кислоту, потом закладывали тряпочки и заклеивали. В трубочки тоже что-то кололи, от перекиси водорода шипело. Врач говорил, что мне надо есть много, жрать. У организма сил нет. Есть не хотелось, было противно.
Еще была Вика. Светлая, в костюмчике и шапочке. Она выполняла свои обязанности. Мне положено, и я делаю. Как то повесила на стойку с капельницей какую-то крышечку и забыла, а начала выговаривать Римме, что нельзя лазить в ее инструменты, ну практически кричала. Римма сбегала в аптеку, купила эту крышечку, а потом нашла ее. Проявляла выдержку ради меня.
Была Лара, сильно превосходившая их по человечности. Была Вита, она тоже сильно превосходила по человечности, но еще и рассказывала про всякие свойства того, что кололи и капали. Ее телефон через две три минуты пел про ферамоны любви. Этой песни я не знал.
Реже заходила Оля черненькая. Тоже изрядной человечности. Юля была умеренной человечности.
Были санитарки. Нянечки. Валя, которая меня нашла в рентгенкабинете и ее напарница Наташа. Неразлучны. Маша была – хорошая и Катя - хорошая, я их путал, думал что это одно и то же лицо. Потом только стал различать. Обе хорошие. Нужда в нянечках была большая, я обкакивался, калоприемник сменить сам не мог, надо было кричать и просить. Катя дала свой телефон. Очень помогло. Как-то ночью докричался до санитарки, другой, которая с Жанной в паре работала. Она выпустила мне говно, увидела заготовленные для платежа деньги и говорит – я возьму. Воспротивился, сказал, что это нужно, попросил посмотреть под тарелкой и взять оттуда. Долго потом помнил ее лицо.
Тут еще важно, что хоть тумбочка моя, ее содержимое недоступно. Встать - то нельзя и дотянуться нельзя. Когда вытащили мочеприемник, пришлось осваивать технологию «пописать в бутылочку». Судно, что бы не обкакиваться, тоже должно быть доступно, его просил ставить на стул. Салфетки должны быть под рукой, а рулон часто скатывался с кровати.
Долго тянулась эпопея со вставанием, не мог встать. Сил не хватало, запрашивал консультации у врача, как это встают люди. Продумывал динамические методики подъема.  Желание было, сил не было. Это доканывало моих кормильцев, Римму особенно, у нее самой сил не было. Потом получилось. Вначале в динамическом режиме, потом научился приподниматься на локте.
У Украинца, соседа, был другой доктор. Симпатичный. Он прикатил каталочку о трех колесах и сосед с ней ходил.  Пустился вдогонку. Догнал, ходил по коридору. Польза от хождения большая была. Можно было убежать от солнца, от температуры. Особенно хорошо было сидеть возле лифта. В лифтах же и мерял время. Загадывал, просижу четыре лифта. И ждал, пока лифт не приедет на этаж четыре раза. Потом вставал, там тоже трудности были с подлокотниками у стульев, но они не шли ни в какое сравнение с трудностями вставания с кровати. Хождение означало возможность поесть самому. Римма могла вечером не приходить.
Жизнь устоялась. Звонил, тревожился о деньгах, потихоньку начинал сам устанавливать очередность посещения меня. Потихоньку прекратил обкакиваться. Научился опорожнять калоприемник. Поначалу спускал жидкое содержимое в умывальник при туалете, потом научился и в унитаз, а в умывальнике только промывать. Как то столкнулся в туалете с мужиком, он увидел калоприемник, обрадовался, говорит я с таким четыре года проходил. Не хотелось такого. А вообще то они дорогие, около тридцати гривен, и если ставила нянечка без души, больше дня не держались. Соседу жена  меняла каждый день. Римма тоже участвовала на ранних стадиях опорожнения калоприемника.
Уже давно надел трусы. Принесли рубашку, одел. Знакомое чувство, такое же, как летом когда надеваешь зимнее пальто и болтаешься в нем. 
Кончался июнь месяц, больница закрывалась на ремонт. Больных отправляли во вторую больницу. Беспокоился, как это хозяйство я буду собирать и тащить. Перевозить собирались на скорой помощи, но постель лекарства, содержимое тумбочки? Готовился звать помощь. Не в первый раз.
Последние пару дней сестра, которая с ферамонами, намеками убедила меня отказаться от капельниц. Все равно во второй больнице, пока разберутся, ничего капать не будут.
Переезд
Пришел доктор и сказал, что пережать надо сегодня, можно не спешить, есть еще минут двадцать или даже полчаса. Звонил Римме, добираться ей около часа. Меня перевезли с бумагами и маленьким кулечком. Машина ехала, ее трясло, было больно несколько раз. Вход был, как в бункер в подземелье. Мрачно. А внизу вообще, как война во время бомбежки. Много людей, столы, занавески, сидеть негде. Отдал бумаги, уселся. Движения нет. Долго. Устал. Потом пришла Римма с пакетами, кому-то что-то  говорила и меня уложили на топчан за занавеской. Лежать лучше. Все равно долго. Потом, наконец. пошла формалистика – слушали, меряли, спрашивали и наконец повезли. Лифт на третий этаж, палата номер два. Почти пустая. Подумал, что понял, почему доктор отправил на день раньше – есть возможность выбора. Кровать выбрал высокую, что бы вставать было удобно, матрас хороший. Рядом холодильник. Римма перетащила пакеты. Очередной раз спасла. 
Вторая больница
Палата на девять человек. Потолки высокие. Забежала девушка в синем костюмчике санитарка Таня, может частично негр, может цыган, в общем - черненькая. Радостная, видно, после отпуска. Народ прибывал. Палата заполнилась.
В больнице был порядок. В том смысле, что в девять приходил врач и спрашивал каждого, как Вы себя чувствуете. По понедельникам в десять часов ходило много народу и врач говорил, как этот народ себя чувствует. Сестры были постарше, чем в семнадцатой и сильно уступали в человечности. Кололи, капельницы ставили, но как - то неприятно. Впрочем, была одна, с запасом человечности. Обращалась на «пан».
Туалет был на другой стороне коридора, там была горячая вода. Это счастье. Принес стул, вымыл голову. Через день получилось вымыть ноги. На них кожа стала шелушиться.
Рядом с палатой начинался коридор. Широкий, с одной стороны окна. Возле них цветы. Пересчитал - сорок один горшок с цветами. В двух местах скамейки, в начале коридора и в конце. Дальше дверь и большая лестница, очень просторно. Много скамеек и одно кресло. Стенки расписаны на медицинские темы.
Врач
Имя и отчество забыл, фамилию помню. Попросил Вадима посмотреть отзывы. Отзыв один, положительный. Сказано, что своеобразный. Мягко сказано. Видно было, что он старается выполнять свою работу, но как–то не так. Перевязки делали врачи. Около двенадцати по установленной очереди подтягивались к перевязочной и там он чего-то делал. Запомнился дед, который прошел сам в костюме и с орденами, возраст – за восемьдесят. Доктор пощупал у него на ноге пульс, сказал, что ногу надо отрезать и начал расспрашивать. Есть ли деньги, есть ли родственники, есть ли дети, есть ли брат, кто будет забирать из больницы, кто будет хоронить, есть ли квартира? А если квартира есть, надо найти человека, который в обмен на квартиру будет ухаживать и похоронит. Тогда и будем лечить. Не завидую тому деду.
Мое лечение было в перевязках. Больше ничего. Тринадцатого августа доктор на перевязке сказал, что течет, и что это плохо. Текло из одной из дырочек, в которых раньше торчали трубочки. Чуть ли не в тот же день возник разговор о том, что надо бы сделать еще одну операцию, что меня испугало. А когда я пугаюсь, звоню Вадиму и начинаю делать завещание. Надо как–то отблагодарить женщин, что меня выхаживали и как–то обеспечить маму. Хотя бы депозитами. Обещал посмотреть нотариуса. Посмотрел. Это стоит 200 грн. и столько же за приход. Потом операцию отменили, мол, непонятно, перенесу ли я ее или нет. В общем, испытывал эмоции.
Развивался. Попробовал подняться по лестнице. Прошел две ступени вверх и устал. Радовался, что пошел вверх и уставшему надо спускаться, а не подниматься. Стал тренироваться, считал ступени, потом пролеты, потом число полных проходов до первого этажа и назад на третий. Это требовало времени, а оно было. Когда стало возможным выходить во двор, сидеть на лавочке, смотреть на листья, цветы, на муравьев, стало очевидно, что даже такая жизнь хороша.
Звонил домой. Мама говорила, что у нее совершенно нет денег, не за что купить хлеба. Доканывало, хотя точно знал, что Валя ее кормит. Звонил моим кормильцам, устраивал очередность посещения. Звонил Вадиму, болтали по полчаса, по часу. Часто звонила Люся из Краснодара. По работе звонки почти прекратились.
После звонков сидел немного возле лестницы, потом ложился, закрывал глаза полотенцем, спал до десяти, потом ходил в сортир, сидел в холе, опять спал, часа два. Опять сортир, опять спать и так до шести утра. Много сортира из-за аденомы, а может еще что-то с почками. Условный сон. Днем досыпал. Слушал радио,  плеер, сравнительно редко наговаривал на плеер.
Основное развлечение – смотрел за больными. Например: Кича – подполковник милиции в Конотопе, сейчас на пенсии. У него заболел палец, за полтинник пришел к рекомендованному хирургу, тот ему палец почистил. Через день температура поднялась за 39.  Хирург в пятницу сказал – само пройдет к понедельнику. Не поверил, с температурой 40 с трудом достал билеты на единственный поезд в Харьков, как то попал в 17 больницу, там за его палец поборолись дня два –три, потом отрезали. Температура держалась, оказалось еще и плеврит, Выкачали жидкость из легких, переехал вместе со мной во вторую, там ему сказали, что палец отрезали неверно, он загнил, надо отрезать сильнее. Отрезали. Все это время его кормили чужие люди и он жил на чужие деньги. Жена в это время лежала в Сумах на сохранении и в конце концов родила. Кича по этому поводу купил арбуз.
Сайгак. Парень в наколках, у которого болело колено, и он ходил походкой орангутанга, высоко вскидывая руки. Просил всякую всячину у больных. Кажется, украл у меня шприц. Кричал на мать, колол себе какую-то гадость, в общем – наркоман. Сидел то ли три , то ли пять лет. Выписали, потом опять привезли, говорил, что он в другом мире, опять выгнали.
Много шоферов.
Был мужик с немецкой фамилией, бойкий, веселый, ездил курить на коляске с одной  ногой. Отрезали вторую, и через три дня опять весело ездил курить на коляске, уже без ног вообще.
Дед Саша. Худой. Весь в наколках, Берлин брал, там ему эти наколки и делали. Звал меня дедом, его сын, толстый, звал меня молодым человеком. Симпатичная сельская семья.
Из приключений запомнилось, как меня забыли. Доктор передал меня толстому парню, который вообще не испытывал тяги к самостоятельности. Он ответ: «Это я не знаю, надо спросить у доктора» считал достойным и исчерпывающим. Просил поменять калоприемник, отнесли это на конец перевязок. Причел, а там уже никого нет, ушел парень, и медсестра Марина, которая умела калоприемник ставить так, что он держался неделю, тоже ушла, а говно уже сочиться. Поменял сам, а оно опять текло, штаны обпачкал, ходил по коридору вечером в трусах, уже холодно было, просил помощи у сестры, отмахивалась, Санитарки отмахивались, выяснилось, что это должен делать дежурный врач, его звать не хотели. Наконец сказали, что к нему можно и самому сходить. Пришел к нему на другой этаж, держу мешок рукой, Послал за перчатками, сходил, купил еще калоприемник. Врач пришел, а инструменты в перевязочной стерилизуются, все горячие, с трудом нашел поганые ножницы. Поменял, опять плохо. В общем, сплошная беспомощность и безразличие. Очень обидно.
Эта история повторилась, но уже как ложная тревога. У калоприемника есть тонкая прозрачная полоска, через нее кал виден, я ее впервые разглядел вечером и наученный опытом, запаниковал. Потом разобрался.
Был третий приступ фальшивого помирания. После него Вадим оформил доверенность на мои депозиты. Часов в пять – шесть поплохело, были болезненные позывы к мочеиспусканию, но ничего почти не текло. Температура. Ждал обхода, пожаловался, сразу ничего не сделали. Становилось хуже, понял, что когда дрожишь несколько легче, Дрожал, опять звал доктора. Доктор пришел и сказал, что меня колбасит. Отвезли в перевязочную, там посмотрели. Очевидно, его интересовала центральная рана и отчасти свищ, это все было в порядке. Укололи анальгин, дрожать перестал. Вывезли из перевязочной, а там Римма стоит. Мне то приятно, а она переживает, купили физраствора, собрались капельницу ставить. Спало легче, практически нормально, захотелось спать. Отпустил Римму на работу. Доктор в коридоре ее поймал и несколько раз переспросил: «Вы уходите?». Потом мне сказал: «Чего это я должен о Вас беспокоиться, когда Ваши родственники не беспокоятся». Потом Римма заболела и две недели не приходила, а меня подмывало использовать это и сказать врачу, что он мне попортил жизнь. Удержался.
Было похолодание. В августе температура упала, наверное, до десяти градусов. Мне планово принесли из дому халат, а Римма внезапно вечером принесла свитер и штаны.
Запомнились неожиданные встречи. Встретил сотрудницу, с которой проработал лет двадцать. Встретил сотрудника, который в больнице занимался в кружке йогой. Нежданно пришла наша библиотекарша. Приятно, ощущение жизни.
После двадцатого августа стало понятно, что во второй больнице просто ждут, когда откроется семнадцатая и можно будет меня туда отправить. Так на обходах говорили. Ждал. Дождался, Оказывается, выписать меня в семнадцатую больницу нельзя, нет оснований. Доктор сказал, что если я хочу вылечиться, мне нужно правдами и неправдами попасть к врачу, который делал мне операцию. Выписали шестого августа под наблюдение участкового.
Переходные процессы
Участковый врач сказал, что ждать три дня, пока в больнице решат, брать меня или не брать он не может. Отправил в семнадцатую. В семнадцатой согласились. Это была семнадцатая больница номер два. По разговорам понял, что основная трудность была в дне рождения у врача. День рождения, потом суббота с воскресеньем, в понедельник сказали, что с этим в больнице не лежат. Свищ выделял не сильно. Одной перевязки хватало, и то не все промокало. Выписали, дали больничный на три дня. Пришел к участковому. Молодой парень, не толстый, потом он мне понравился, а вначале думал, что мальчишка какой-то. Его больше интересовала процедура оформления инвалидности. Дал кучу бумаг, велел отксерить, получилась большая куча, наверное, страниц сто. Сказал, что ему часов шесть это заполнять придется. Вроде как намекнул.
Перевязки и калоприемник мне делали в больницах. Теперь надо самому. Раз попросил Римму, раз Иру, понял, что могу сам, начал приспосабливаться, одной рукой держал зеркало, другой манипулировал. Процедура замены калоприемника вместе с повязкой на свище поначалу занимала часа полтора- два. Держался калоприемник в первые разы приблизительно день. Потом, с опытом, довел до недели.
Дома мама была в плохом психическом состоянии, меня не узнавала и не доверяла. Через три дня после прихода домой упала, не вставала, гордилась, предпочитала описаться, нежели позвать на помощь. Вадим купил судно. Пару раз описалась.  Нагрузка на меня возросла. Может быть, поэтому свищ заработал на полную мощность, приходилось менять два раза в день. Видна была связь с пищей, иногда даже маленькие кусочки. Через двадцать минут после приема пищи текло. Утром больше, чем вечером, да и вечером повязка полностью протекала. Часто повязка не выдерживала, и я подставлял бумажку или тряпку, что бы дотянуть до перевязки, не обмочив трусы и штаны. Часто промокало и то и другое.
Надо было пройти трех врачей, заполнить бумаги и пойти на комиссию. Там были тонкости со сроками, из-за этого я потерял около десяти дней больничного, зато все прошло с первого раза. Комиссия была в доме напротив. Пришел, зарегистрировался, сидел в очереди, досиделся. Врач посмотрел на мое пузо, на калоприемник. Калоприемник был полный, уже пора было опорожнять. Дали вторую группу на год. С девятого октября я стал инвалидом. Оформления надо было ждать еще час- другой, Спросил у женщины, успею ли я сходить домой на пол часа. Успею. Тут как раз калоприемник и оторвался. Трусы, штаны, обувь промокли, остальное вывалилось на пол. Извинился и пошел домой в говнистом виде. Искупался, переоделся, нацепил новый калоприемник, бросил одежду в стирку, вернулся. Мне сразу же дали бумаги. Видимо, из соображений - как бы опять не случилось. Завтра  на работу. Как раз на конференцию.
Трудовая деятельность
Конференция – это другая тема. Интересно было - как на работе жить с калоприемником и свищем. Принес кулек с трусами, пластырем, бинтом, калоприемником, даже двумя один хороший, второй плохой. Предусмотрел, что мог.
Туалет на работе общий. Кабинки закрытые, опорожнить калоприемник можно, а промыть уже тяжелее. Умывальник общий, если человек увидит, как я говно в раковину смываю – будет неприятно, не поймут. Надо было прислушиваться и быстренько занимать умывальник и шуметь водой, так, чтобы никто не подходил. Надежнее конечно делать все это на перерыве, когда никого нет. Запасной вариант – попросил Славу, он к крану прицепил длинный шланг, можно было промывать у себя в комнате.
Проявилась трудность. Если долго не лежать на кровати начинала болеть спина. Пока сидишь еще ничего, а встанешь - больно. Не смертельно, но жить плохо. Принес из дому надувной матрац, положил его на стол, можно было отлежаться на перерыве.
Основная трудность была с пищеварением. Приходилось вставать в половине шестого, есть, лежать почти час, ждать, пока все это пройдет через свищ, потом перевязываться и потом уже идти на работу. Получилось приходить к десяти утра. Перерыв, с двенадцати до часу,  был загружен. Во первых - есть надо, носил с собой мясные бутерброды, белок потреблял. Во вторых – калоприемник. И еще надо полежать, лежание меньше, чем сорок минут ничего не давало. После перерыва еще на час меня хватало, потом домой. Злился, когда кто–то звонил без пяти два и решал производственные проблемы. Домой на метро, радовался, когда сидеть можно было. По пути заходил на базар, в магазин, скупался, уставал. Дома мама ругалась, что задерживаюсь. Тогда была раздражительность и подозрительность, все как написано в интернете про старческое слабоумие. Готовил, ел, спал, перевязывался, опять спал до утра. Температура повышалась по вечерам до 37,6.  Вокруг свища все воспалялось, появлялась какая-то сыпь, боролся марганцовкой и какими–то антибиотиками, как учил районный хирург. Проходило, потом опять. Пытался устанавливать закономерности, он работали плохо. Воспалялось часто, тогда и температура повышалась.
Вспомнил рекомендованного травника, поехал к нему на такси, отсидел небольшую очередь. Травник оказался честным доктором, денег не взял, лечить отказался. Это была уже глубокая осень, на деревьях оставались последние листы, темнело рано. После травника померял температуру, оказалось 38,2, пошел к районному врачу. Тот выписал направление в 17 больницу. Знакомые места. Созвонился, показался. Надо ложиться.
Семнадцатая номер три
Опять просить женщин ходить в больницу, кормить меня, было уж совсем неудобно. Формально в больнице не было дневного стационара, но можно написать заявление на имя зав отделением и уходить домой. Это решение. Врач санкционировал. Уложили в 304 палату, там уже был холодильник, СВЧ, чайник. Прописали капельниц три пузыря по 400 граммов и уколы. Из соображений экономии лекарства покупал в городских аптеках. Пользы было около пяти гривен. Это в самой дешевой аптеке, но от нее добираться надо было на троллейбусе, т.е. стоять, ждать, стоять, ехать, немного идти. Как-то раз было обледенение, троллейбусы не ходили, шел пешком длинный квартал, хотел сесть в маршрутку, но попался левый троллейбус, довезли меня почти до больницы. Устал. Стал ездить на метро. Уже как ветеран труда. Даром.
В больнице лежал под капельницей, Приходила Оля, делала плохую повязку на свище. Я ее переделывал и шел домой. Опять рентген, консультации у терапевта, как раз в этих случаях и текло больше всего, мочил майку и трусы, менял, сушил, перевязывался. Домой через базар, магазин, готовить, есть, спать. Врач сказал, что свищ не закроется. Температуру сбили, воспаление уменьшилось, отправили к районному хирургу.
Больничные
На работе с деньгами облом. Нет денег, разумное решение – сидеть на больничном. Хирург продлял, продлил даже за новый год. А потом договорились, что он у меня геморрой найдет. После рождественских каникул опять больничный. Да так хорошо, на месяц. Уже февраль кончался, позвонил врачу в 17, думал, что он посмотрит, назначит время, а он сразу сказал, что бы приезжал.
Семнадцатая номер четыре
Уложили в той же 304 палате. Я надеялся, что мне быстренько сделают не очень сложную операцию, я быстренько очухаюсь и пойду домой. Районный хирург оценил длительность в двадцать дней, ну пусть месяц. Такие планы. За зиму возобновилась родственница – Вита. Я ей приходился двоюродным дедушкой. Денег вроде как тоже хватало. Зарядил в кредитку четыре тысячи в надежде разбогатеть на проценты.
Как-то сразу назначили капельницы, началось основное занятие – клизмы. За полгода  неработающие кишки слиплись, их надо было распрямить. Вливали воду по утрам, в шесть часов и по вечерам, тоже в шесть, иногда и в восемь. Опять ходил к терапевту, пока сидел в очереди прочитал, что у меня сформировался противоестественный анус, жировая подкладка не выражена. Тетка тоже объяснила, что я весь слабенький, ну и сердце тоже слабенькое. Спросил, почему руки и ноги мерзнут – то ли атеросклероз, то ли с позвоночником что-то. В общем – интересно. Капельницы давали для укрепления. Потом еще были сливки. Это немецкое лекарство, его надо капать медленно, упаковка капалась два дня. Это значит – лежать, не вставая с семи утра до девяти вечера. Писать в бутылочку, есть лежа. Поневоле философом станешь. Это лекарство не просто найти, около трехсот гривен стоит. Да и обычные капельницы тоже больше двухсот. Уж совсем до операции добрались, но поймал простуду. Отпустили домой почти на неделю. Дали наказ и дома делать клизмы.
Опять занимался домашним хозяйством и психологией. Купил изделие, называется грелка, но можно и клизмы делать. Расспросил соседку, выяснил технологию. В ванной и раком, с мылом. Радость  в том, что до унитаза можно не бежать, а в ванной все и делать. В общем, входило около 700 граммов. Чаще меньше. Дома добавочная проблема – я ее туда, а она обратно течет. В больнице такого не было.
Вернулся в понедельник и меня сразу же выписали из больницы, так у них с отчетностью лучше и сразу же записали. Опять анализы, рентген, капельницы и сливки. Сливок всего было четыре штуки. Операцию назначили на пятницу, выписали какое-то лекарство и калоприемник стал стремительно наполняться. Бегал, выливал.
Третья операция
Оля привезла в операционную, уложили. Было холодно. Ставили подключичку. Отрубился. Очухался в реанимации, видно наркоз еще не вышел. Было так легко, приятно. Радовался жизни. Мне отрезали двадцать пять сантиметров толстой кишки, иссекли свищ, убрали калоприемник, операция длилась восемь часов. Опять очки просил, дали. Узнал знакомых сестер. Как-то быстро пролетела реанимация. Перевели в 316. Это палата получше 304, тараканов нет и матрацы  хорошие. Вставать быстро стал. Велели носить корсет. Все шевеления только с корсетом. Корсет сказали затянуть потуже, приделали пуговицы, петельки. Все шло хорошо и быстро. Забавно было, как кишечник запускали. Велели пить вазелин с маслом. Через шесть часов оно доходило до вновь подключенного отверстия. Вылетало поносообразно.  В унитазе обнаруживал темную воду, на поверхности плавали капли жира. Нужда в туалете было частая. Не у меня одного. Часто сталкивался с мужиком, который улыбался и говорил: «это вы». Потом выяснилось, что он инвалид по черепно-мозговой травме. Ему курить хотелось, он и курил в туалете.  Возникала конкуренция, несколько раз бегал на четвертый этаж. Раз меня поймала тамошняя санитарка, но особых глупостей не было. Доктора интересовал стул. Разглядеть его было нельзя, потому что на поверхности масляные пятна, а говно все ложиться на дно. Припомнил поговорку говно не тонет, запросил Вадима. Оказывается, эта тема живо интересует людей в интернете.
 Через несколько дней перевезли в старую, в 304.  Там полный комплект, все пять коек заняты.
Капельницы, разговоры, в общем, ничего особо интересного. Запомнился парень, у которого болела нога, ему говорили, что бы он ходил, а он лежал. К нему ходила мать моего возраста. Денег у них не было, лечились за счет какого-то знакомого или родственника. Парень все жаловался, что ему больно и просил обезболить. Обезболивало все плохо, а какое-то лекарство – хорошо. Врач его не рекомендовал, говорил, что оно подотчетное, на него лимит. Однако при помощи знакомых он его раздобывал. В день перед впиской не раздобыл. Вечером его тошнило. Говорил, что четыре раза, видел два. Потом начал звать сестру, просил сделать что-нибудь. Говорил, что дышать не может. Сестра звала дежурного врача. Пришел, посмотрел угрюмо, сказал что-то уколоть. Интересна была реакция сестры, Вика тогда дежурила, говорит: «Ну не умирай». Не то что бы издевательски, но с очевидной иронией. Оказалось, это была ломка. Оказывается, все знали, что он уже наркоман. Утром за ним приехали, поднялся не костыли и пошел, практически без помощи. До этого не шевелился три дня.   
Меня перевязывали. Из левого бока торчали перчатки, потом перчатки заменили  резинками. Все текла какая-то гадость. Уже готовился получить свищ. Поставили трубочки, начали промывать четыре раза в день. Ходил с бутылкой, в нее должно было стекать из трубочки, на самом деле ничего не текло. Потом два раза в день промывали. Потом отпустили на субботу и воскресенье. За это время трубочки выпали. Близились майские праздники и пасха. Потом сказали, что бы шел домой и третьего мая приходил за больничным листом, надо будет серьезно поговорить. Третьего мая с больничным ничего не вышло, пришел седьмого.
Есть можно все, корсет носить месяц, поднимать можно все, но не животом. Серьезный разговор был в том, что когда мне вырезали кишку, обнаружили атипичные клетки и надо будет показаться онкологу, уточнить. Похоже, будет вторая серия про медицину. Рак. Эта серия обошлась около сорока семи тысяч гривен. В районной поликлинике посовещались с начальством и сказали, что я уже слишком долго на больничном, продержали всего десять дней и отправили на работу.