Попугайные страсти

1. Выговор

  Смотрю на эту пригоршню зеленых перьев с кривым клювом и думаю: «И сколько там тех мозгов, а подишь-ты, что вытворяет!».

   Не каждый двухлетний ребенок столько слов знает, а моему Кешке,  волнистому попугайчику, еще и года нет.  Знает же он больше пятидесяти слов и два стишка.
 
  Иногда просто диву даешься, как он к месту слова пристраивает.  Хотя  нет. Один раз высказался он не по делу. 

    Было это, когда я еще служил  помощником начальника учебного отдела в знаменитом Качинском училище летчиков, ныне разоренном гнезде славных русских соколов. 
    Многие сослуживцы не верили моим рассказам о  Кешкиных талантах и просили  принести показать его.
   Сказано – сделано.  Из старого кейса соорудил переносную клетку, заменив  одну боковушку проволочной сеткой.   Свое недовольство  переездом  Кешка начал выражать еще в трамвае.
  Дело в том, что он страшно не любил  громких голосов и начинал сильно нервничать.  Услышав противный фальцет контролерши: «Граждане, приготовьте билеты!», Кешка возбужденно начал орать; «Пошел в шопу! Пошел в шопу!».

   Вычислив источник оскорблений в притихшем салоне, контролерша вперила в меня два стальных сверла»: «Ваш билетик?».  Из кейса  раздалось еще более противное; «Чушка! Чушка! Пошел в шопу!». 

   Под смех всего салона контролерша, оскорбленная принародно,  выскочила из вагона.  Но это для Кешки была только утренняя разминка.

   Выпущенный в кабинете на свободу, он привычно взлетел на оконную штору и принялся чистить перышки.  Потом перебазировался на край высокого шкафа для документов.
   Его задорное чириканье и соловьиные рулады привлекли внимание и вскоре в кабинет набилась половина учебного отдела.

  Кешка, как будто ободренный всеобщим вниманием, выдавал заученные перлы на потеху публики, как заведенный.

  Свесив набок головку, он разразился  любимым стишком:
«Засадили птичку в клетку.
  Дайте Кешеньке конфетку!».

   Все разразились аплодисментами.  Видимо, на этот шум в кабинет заглянул и начальник учебного отдела:

- Что здесь за концерт происходит? – спросил он своим каркающим голосом. Все притихли.

Не растерялся один Кешка:
- Какашка в фуражке! Какашка в фуражке!

Начальник огляделся. В фуражке был он один.

- Это ты его научил, майор? – возопил  полковник, сдергивая  фуражку со вспотевшей от возмущения лысины.

  Кешка не остался в долгу и, реагируя на начальственный рык, закричал еще более противно:

- Замолчи придурок!  Замолчи придурок!

Этого прилюдного приговора начальник перенести не смог и, брызгая слюной, заорал:
- Выговор!  Нет, майор, строгий выговор!
- За что? – тут уже не вытерпел я.
- За… за…   За оскорбление при исполнении! Всем разойтись по местам!– и выскочил из кабинета.

  Ошеломленные  диковинным диалогом сотрудники молча стали расходится.  Только один  старый профессор подошел ко мне, сочувственно пожал руку и, покосившись на Кешку,  грустно сказал:
- Ну, и у кого, майор, мозгов больше?


2. Соловьиная учеба

  Попугая я купил сразу после развода и он очень даже успешно скрашивал  временное одиночество.  Каждый вечер после совместного ужина наступал час попугайной  учебы.

  Кешка   усаживался на жердочку в клетке и склонял голову набок, выражая свою готовность к очередному уроку.
  Я  же начинал занудливо сотни раз повторять очередное новое слово или перл.  Не все уроки заканчивались успешно.  Иногда на одно слово уходило до десятка вечеров.  Только изредка  Кешка схватывал урок с первого раза.
- Фуфло, фуфло, фуфло, - у меня уже язык начинал заплетаться, а толку все не было.- Ну, скажи «фуфло».

  И вдруг  я заметил, как попугайчик сонно прикрыл глаза.  Это был верный признак запоминания.
И через пять минут раздалось задорное;
- Ну, скажи «фуфло». Ну, скажи «фуфло».

  Есть!  Не совсем то, что я хотел, но и так тоже хорошо.
 
 Когда я разбогател и смог, наконец, купить портативный  магнитофон с микрофоном, обучение пошло быстрее.  На специально обрезанной кассете я запускал по кругу фразу или слово, освободившись от нудного повторения. 

  Труднее всего было отучить Кешку от воробьиного чириканья.  Проклятые воробьи за окном упорно обучали попугая своему языку.

  Немного помогли записи пения канарейки и соловьиных трелей.  Уже через месяц я наслаждался  задорным щелканьем и руладами.  Но от  воробьиного чириканья  Кешка так и не отказался до конца жизни.  Стоило ему разволноваться, как  «чик-чирик»  тут же вылетал из его клюва.
   Видимо, у попугаев это, как мат у людей – своеобразное выражение предельного раздражения.
Меня поражала чувствительность попугая к обидному тону или грубому отмахиванию. Кешка тут же раздувался и обиженно ворчал  несколько часов, отказываясь есть и пить.  Он буквально болел от невнимания и  окриков.  На грубое обращение мог мне отомстить презрительным ответным молчанием. Месть чужим была изощреннее и круче, но об этом речь впереди.

3. Обед на двоих.

  Кешка, заметив, что я собираю на стол, приходил в неописуемое волнение.  Он метался по клетке и клювом пытался  перекусить прутья, очень к месту часто выдавая перл:

- Свободу попугаям! Свободу попугаям. Кеша хочет кушать! Кеша хочет кушать!

  Стоило его выпустить, как он тут же начинал дегустацию.  Важно прохаживаясь по столу и, забавно стуча коготками по клеенке,  переходил от прибора к прибору, запрыгивая на края тарелок, стаканов и кружек.

  Особенно  любил суп с макаронами. Он ловко выхватывал макаронину из тарелки, отщипывал малюсенький кусочек, а остальное отбрасывал в сторону.  Если его не остановить, то он мог за пять минут выловить все до единой макаронины, разбросав их по всему столу.

  Очень любил сидеть на краю стакана с горячим чаем, видимо, его лапки нуждались в тепле.  Может поэтому ему больше, чем на холодной жердочке, нравилось сидеть на моих пальцах.  Но самое его любимое место – лысина. Он просто балдел, расхаживая по теплому пляжу, щекоча  кожу  коготками, и время от времени выдергивая испуганно торчащие неведомо как уцелевшие волосинки.

4. Месть попугая

  Поведение Кешки в некоторых ситуациях было настолько разумным, что ставило втупик – как в таком крохотном мозгу могли родиться столь умные, а порой даже коварные мысли?

  Особенно меня озадачил случай мести попугая моей старшей сестре, однажды приехавшей в гости.

  Как любая чистюля, сестренка пришла в ужас, увидев мусорку на полу под клеткой.  Что-что, а бросаться  крошками печенья, мела, яйца или скорлупками и шелухой от зерен, Кешка любил.

  Не понимая, за что на него кричит толстая незнакомая тетка, попугай, несмотря на свойственную ему нетерпимость к глупым чужакам,  решил наладить с ней дружеский контакт и спланировал на высокий шиньон. 

  Воздух долго сотрясался от испуганных воплей сестры, пытавшейся выдрать из волос запутавшегося попугая.

  На следующие попытки усесться на голову, сестренка стала отмахиваться полотенцем. Вот этого Кешка точно не любил. Он ведь привык к всеобщему вниманию, ласке и обожанию.

  Вот, видимо, тогда и родилась в крошечной головке коварная месть.

  Попугай прекратил попытки кататься на шиньоне, но стал внимательно следить за сестрой, следуя за ней по квартире и перелетая со шторы на штору. Я долго не мог понять эти его маневры до тех пор, пока  сестренка не прилегла отдохнуть на диван.

  Стоило только ей прикрыть глаза, как хитрая птица бесшумно слетала с верхотуры, спикировала на  лицо и сделала крыльями громкое «фр-р-р-р-р».

  От резкого звука и бьющих по глазам крыльев, сестра заорала так, что всех нас перепугала насмерть.  Один Кешка спокойно сидел на шторе и, довольный, чистил перышки.  Пришлось загнать его в клетку.

  После этого  сестренка перестала отмахиваться  полотенцем, признав полную победу попугая. 

     Второй случай коварной мести произошел с соседом по лестничной клетке.  У него была такая же обширная и теплая лысина, как и у меня. 

   Кешка  в первый же его приход в гости попытался освоить новую теплую поляну для прогулок.
Как только мы расставили шахматы, попугайчик  тут же вспорхнул на лысину соседа и деловито стал  ее утаптывать, вырывая редкие оставшиеся волоски.

   Сосед испуганно заорал и вскочил, смахнув с головы наглую птицу.  Я, как мог, его успокоил, показав на себе, что это даже приятно.  Я похлопал ладонью по лысине, привлекая внимание попугая.
  Кешка тут же спикировал на голову, и стал деловито топтаться, что-то бормоча и пощелкивая клювом.

- А теперь ты себе похлопай, - сказал я соседу.

  Тот похлопал.  Кешка деловито перелетел с моей лысины на его. 

  Но то, что произошло дальше, было крайне непредсказуемо.

Попугай  дико заорал:
- Какашка! Какашка! – и с фырканьем улетел в клетку.

И он был прав – сосед ладонью размазывал по лысине белые потеки.
 
  В следующие свои визиты он приходил в беретке и сразу же просил запереть маленького серуна в клетку.

5. Укрощение кошки

  Я всегда с умилением смотрю на фото, где Кешка  деловито выщипывает крошки на лапах свернувшейся клубочком Марго.  Так нежно я звал свою сиамку Маргариту.

  Любил обоих, но вот они подружились не сразу.  Не один раз получала Марго мухобойкой по усатой морде, когда инстинкт заставлял ее бросаться на клетку с попугаем.

 То ли ее смущало воробьиное чириканье Кешки, то ли  его порхание и съедобный вид, не знаю.
Признала она его право на свободное проживание  в квартире только после полученного урока от самого попугая.

   Случилось это, когда  Кешка разминал крылышки, летая по комнатам. На это время я выгонял Марго погулять.  Хитрая кошара незаметно проскользнула в дом, когда я выносил мусор.

  Мой послеобеденный сон на диване прервал дикий кошачий рев.  Маргарита металась по кухне, ища пятый угол. Вся ее морда была залита кровью.

  Кровь была и на кухонном столе, где важно прохаживался надутый Кешка, щелкая коготками по клеенке.

  Картина боя была ясна. Кешка клюнул  пытавшуюся его сожрать кошку прямо в нос, разодрав его до крови своим могучим клювиком.   Неудивительно,  ведь со злости он не раз и мне прокусывал кожу на пальцах.

   Второй раз она  сунула нос в закрытую клетку.  Результат был тот же.  Марго два дня с опаской заглядывала в открытую дверь, не решаясь зайти в квартиру. После наступило перемирие.

  Попугай был записан в несъедобный список и ему даже было дозволено выщипывать крошки на кошачьих лапах.

    Прожил Кешка у меня пять лет, пока приехавший зимой в гости сын, обидевшись на попугайное: «Замолчи, придурок!  Пошел в шопу!», не выкинул его в открытую форточку.

- А чего он дразнится? – ответил сын на мой молчаливый взгляд на пустую клетку.

Я два дня обходил все соседние сады в надежде хотя бы найти его зеленый хладный трупик и отдать заслуженные почести. Но нет.
  Может не тому я учил попугая? Может его надо было учить танцевать мазурку, делать книксен и петь оперные арии?

  Как прав был старый профессор:
- Ну, и у кого мозгов больше?