Век 21. Бегство

Оля бездумно глядела, как в мутном окошечке зябко дышит зимний равнодушный день. Рука ее покоилась на лежащей рядом козе. Коза только что быстро и аккуратно зажевала кочан капусты и хотела еще. Для этого она тыкала бархатные тёплые губы в ладонь и говорила: "Мээк". На насесте дремали курочки. В темном углу за загородкой шумно вздыхала корова, согревая своим теплым дыханием хлев. Внезапно зимний свет из окошка перестал течь. Что-то снаружи прижалось, страшное, к стеклу. Синеватое, глумливое лицо  кривилось жуткой ухмылкой. Ольга окаменела, от ужаса перехватило дыхание.
А лицо-то это было Асино, зря пугалась. Просто Ася улыбалась Оле в окошко от избытка внутреннего своего ощущения радости бытия. И лицо у Аси не особо-то и страшное, только немножко синеватое, как у всех алкоголиков, и рот неровный, битый много раз. Все, все битое было у Аси. Вся жизнь. А сама Ася оставалась доброй, радостной и очень вежливой. Оля как-то раз наблюдала, как Ася вылезает во двор через окно, чтобы случайно не потревожить спящую у дверей собаку. У Аси не было ничего, ни жилья, ни паспорта, ни работы. Только радость жизни и Роберт, ее сожитель. Асе было пятьдесят восемь лет. Она умела доить корову.
Оля коровы боялась. Даже седуксен пила, когда впервые увидела, как корова шагает по двору, огромная, как слон. И жалко так ее, неуклюжую. С козами было намного приятней. Козы, они веселые и коварные, и ласковые еще. Как люди, только забавней и лучше. И курочки Оле нравились. Милые такие.
Раньше у Оли было пианино, письменный стол и муж Вадик. Потом в телевизоре засиял "Прожектор перестройки". Обаятельный Горбачев доброжелательно и плавно...
Пришла свобода. Пьяные от нее, Оля с Вадиком покупали "Огонек". Читали жадно. Потом бережно складывали в книжный шкаф.
Как оказалось, свобода пришла не одна. Как троянский конь приходит Свобода, и на коня этого надо еще залезть-не упасть и ящик Пандоры не задеть. То есть, все равно потом ящик этот откроет кто-нибудь. Но лучше, если не ты.
Завод, где Вадик работал инженером, закрылся. Вадик начал пить. Втянулся, начал врать Оле и таскать из дома золотые колечки и серебряные ложечки. "Огонек" ушел в прошлое, Оля с Вадиком по вечерам теперь ругались на кухне, обличали друг друга.
Потом Вадик познакомился где-то с женщиной Ларисой и ушел к ней жить. Лариса его не обличала по вечерам, а ждала дома с бутылкой.
Оля продолжила жить, ходила на работу по привычке. Зарплату уже давно не платили. Продавала оставшиеся цацки. Терпела. Пока окончательно не развалились ее, добытые когда-то по блату, фирменные шикарные сапоги. Они давно уже прохудились, и надо было на ноги сначала надевать полиэтиленовые мешочки, а потом уже сапоги. Оля так ловко скрывала этот секрет, что никому и в голову не приходило, что у батареи в большой коробке сушатся мокрые дырявые сапоги главного бухгалтера.
Когда сапоги развалились - это был шок. Понимание того, что новые ей ни за что не купить, раздавило иллюзию возможного еще благополучия. Оля стремительно уволилась с работы и так же стремительно продала квартиру. За бесценок. На вырученные деньги она сразу же приобрела три пары всякой обуви, модное пальто из псевдокожи и, вообще, кучу всего. И уехала из города. Из Ленинграда.
Думали, сумасшедшая...