Разговор по душам с Сергеем Проничевым

RLD

Друг Сергей, ты абсолютно прав. Беда белых была в том, что у них никакой четкой идеологии, кроме желания вести борьбу за Учредительное Собрание да за Великую, Единую и Неделимую Россию, к сожалению, так и не выработалось (об этом писал еще стойкий монархист граф Ф.А. Келлер генералу Алексееву). А идеология защиты единой-неделимой предполагала наличие в народных массах сильного национализма (как, например, в ту же эпоху было в Германии, Англии, Франции, где все школьное и университетское воспитание было буквально пронизано духом национализма). А у нас - увы..."Москва - золотые маковки", как писал Арсений Несмелов. Но все это не значит, что надо было без сопротивления дать красным резать себя, как баранов (как, например, в Кампучии). Белые спасли честь Русской Нации (хотя эта нация в ту пору, по сути, еще не сложилась, они "задали тон", что почувствовали даже большевики - вспомни хотя бы "архетипических" белогвардейцев в фильме "Чапаев"). Вот в чем смысл жертвенности Белого Движения - оно "задало тон" сопротивлению большевицкой мировой революции - за это белым честь и вечная слава!

И все же, все же, все же...Невзирая на провозглашенный еще в правление Императора Николая I и особенно активно проводившийся в жизнь при его внуке, Императоре Александре III лозунг "Православие, Самодержавие, Народность", носителями патриотической идеи во Всероссийской империи (как официально именовалась Императорская Россия до февраля 1917 г.), оставались исключительно ее Императорские Армия и Флот, что находило свое самое краткое и в то же время емкое выражение в словах известной солдатской песни "Взвейтесь, соколы, орлами":

Слава матушке-России, слава батюшке-Царю!
Слава Вере Православной и солдату-молодцу!

Пока авторитет Русских Императорских Армии и Флота, овеянный громкими победами XVIII и первой половины XIX века, в народе был высок, положение еще нельзя было считать особенно тревожным. Когда же, после несчастной Крымской войны, впервые вошло в моду открытое (и совершенно безнаказанное, в условиях наступившей эпохи либеральных реформ) третирование отечественных Вооруженных сил, ситуация стала резко меняться к худшему. Помнишь, что подчеркивал командующий Гренадерским корпусом 4-й армии Западного фронта генерал от инфантерии Куропаткин в своем письме начальнику штаба Верховного Главнокомандования генералу Алексееву от 22 ноября (5 декабря) 1915 года:
 
"Мы в России долго преследовали военных (с 1856 года), считали их дармоедами, боялись милитаризации деревни, отдались в руки западников, убивших русский патриотизм.

Даже вполне определенное Высочайшее повеление – дать детям начальных школ военную выправку назначением учителями гимнастики запасных унтер-офицеров – не было выполнено.

Народная масса земледельческого населения России... оставалась без должного руководства и попечения. Фабричное же и...городское население развращалось нравственно (пьянство, сифилис) и... растлевалось революционной пропагандой".
 
Одним словом, общегосударственный патриотизм во Всероссийской Империи, к сожалению, развит не был. После незаконного, с точки зрения законов Российской Империи, отречения Государя Императора Николая II, падения Временного Правительства (столь же незаконно объявившего Россию республикой, не дожидаясь решения на этот счет Учредительного собрания), захвата власти большевиками в союзе с левыми эсерами (опять-таки незаконного) и разгона ими Учредительного собрания, противникам большевиков из Белого стана не пришло на ум никакого другого лозунга, кроме борьбы за "Единую, Великую и Неделимую Россию" - лозунга, подозрительно напоминавшего, между прочим, лозунг французских якобинцев – "Республика Единая, Великая, Неделимая – или смерть" - и не говорившего народным массам ничего – именно в силу неразвитости в населении России общегосударственного патриотизма. Естественно, русские люди сопротивлялись, в том числе и силой оружия (а как иначе?) большевицким грабежам и разбою, но только в местах своего проживания – в своем уезде, в своей волости, в своей губернии, в своем крае, но дальше этого не шли ("не наше дело", "мы – скопские, калуцкие, тверские" и так далее).

Так говорили представители "необразованных классов общества". Но и с этими образованными, друг Сергей, дело, при ближайшем рассмотрении, обстояло не лучше. Русское студенчество на протяжении нескольких поколений поставляло едва ли не основные кадры для подрывной, антигосударственной и, по сути дела, антинациональной деятельности так называемых "революционеров". Одиозная фигура "скубента-бонбиста" стала в России притчей во языцех. Мало того! Так называемая "прогрессивная демократическая" российская общественность буквально "на руках носила", как "героя", студента Карповича, застрелившего министра народного просвещения Боголепова (прозванного левыми "Чертонелеповым"!) за то, что тот велел "сдать в солдаты" студентов-бездельников, проводивших время, вместо учебы, на политических митингах и сходках под лозунгом "Долой самодержавие"! И суд присяжных оправдал убийцу, как в свое время – Веру Засулич! Взять бы этих сукиных детей да перебросить лет на тридцать вперед, в советский "рай для рабочих и крестьян"!

Как же обстояло дело с патриотизмом вообще и среди студентов, в частности, в другой великой Империи - недавней противнице России в войне - Германии, оказавшейся поздней осенью 1918 года, после падения монархии и отречения Императора Вильгельма II в сходной ситуации?

Как писал Куропаткин в своем письме Алексееву:

"Главное преимущество немцев в борьбе с нами было…до последнего времени в следующем: немцы воевали против нас, мобилизовав не только армию, но и весь народ, воевали «вооруженным народом», мы же мобилизовали лишь армию и ею только и воевали.

Перевес не только материальных, но и духовных сил оказался на стороне наших противников...

Немцы начали мобилизацию духовных сил с сороковых годов прошлого столетия. Школа и жизнь учили немца стать горячим патриотом, верить в великое будущее своей родины, учили упорному, точному труду, приучали к дисциплине, сообщали ему воинственность, развивали со школьной скамьи его физические силы, давали ему военные навыки.

Будущий главный военный священник Вооруженных Сил Юга России, а затем – Русской армии генерала барона Врангеля, протопресвитер Шавельский, вспоминал о своем участии, по повелению Государя Императора, в юбилейных торжествах по поводу столетия Битвы народов под Лейпцигом, вместе с Синодальным хором в освящении русского православного храма-памятника:

Рано утром 5/18 октября началось Лейпцигское торжество… Приехав в церковь незадолго до начала служб, я с высокой паперти… наблюдал бесконечно тянувшуюся мимо церкви к немецкому памятнику, пеструю, как разноцветный ковер, менявшуюся, как в кинематографе, ленту войск, процессий и разных организаций. Прошли войска: пехота, кавалерия, артиллерия. Пошли студенты. Они шли по корпорациям, со знаменами и значками, каждая корпорация – в своих костюмах, красивых, иногда вычурных. Студенты шли стройными рядами, как хорошо выученные полки. Порядок не нарушался нигде и ни в чем. Народ чинно следовал по бокам дороги, как бы окаймляя красивую, пышную ленту войск и студенческих корпораций.

У меня замерло сердце: вот она, Германия! Стройная, сплоченная, дисциплинированная, патриотическая! Когда национальный праздник, тут все – как солдаты; у всех одна идея, одна мысль, одна цель и всюду стройность и порядок. А у нас все говорят о борьбе с нею…Трудно нам, разрозненным, распропагандированным, тягаться с нею…Эта мысль все росла у меня по мере того, как я вглядывался в дальнейший ход торжества…(о. Г. Шавельский, Воспоминания, т. I, с. 111, Нью-Йорк, 1954).
 
В гогенцоллерновской Германии (как, впрочем, и в габсбургской Австрии), пользовавшейся в довоенном мире репутацией "главного оплота милитаризма" (репутацией, усиленно раздувавшейся ее недругами и не преодоленной в сознании многих людей и по сей день), в отличие от Всероссийской империи, не существовало школьной, студенческой и гимназической формы. Единственным отличительным знаком гимназистов и студентов (и предметом их гордости) являлись разноцветные форменные фуражки. Но по торжественным дням немецкие студенты - члены университетских корпораций и бурсачеств (буршеншафтов) – надевали свое праздничное облачение – расшитые по-гусарски шнурами венгерки, лосины, сапоги-ботфорты, белые перчатки с раструбами, шапочки и шарфы цветов своих корпораций, опоясывались шпагами, поднимали корпорантские и бурсацкие знамена – и чувствовали себя сродни офицерам (а не бандитам с большой дороги, сиречь "борцам за народное счастье" - в отличие от – увы! – столь многих своих сверстников, обучавшихся, или, вернее, числившихся студентами высших учебных заведений Всероссийской империи!).

Они никогда не забывали о своих предшественниках-патриотах – ведь именно немецкие студенты первыми записывались в добровольческие корпуса, поднявшиеся в 1813 году на борьбу с наполеоновской тиранией. От цветов униформы первого из них – добровольческого корпуса "черных егерей" барона Адольфа фон Лютцова (перекрашенных в черный цвет студенческих сюртуков с красными воротниками и золотистыми латунными пуговицами) – пошел черно-красно-золотой флаг единой Германии. В рядах "черных егерей" фон Лютцова погиб в бою с французскими захватчиками поэт-партизан Теодор Кернер, прозванный "немецким Денисом Давыдовым".

А в 1817 году тысячи студентов собрались на грандиозный праздник, посвященный четырехлетней годовщине "битве народов" под Лейпцигом, в тюрингенском замке Вартбург, открыто призвав к объединению Германии. На этой встрече студенты впервые подняли черно-красно-золотой общегерманский флаг. Правда, флаг, поднятый студентами на этой встрече, отличался от современного флага единой Германии. Он был сшит из 3 горизонтальных полос (красной, черной и красной), с золотой дубовой ветвью на центральной, черной полосе. Тем не менее, именно благодаря энтузиазму студентов черно-красно-золотой флаг стал зримым символом стремления молодых немцев к свободе, единству и национальной независимости. Среди немецких корпорантов и буршей чувство чести было развито нее меньше, чем в германском офицерском корпусе. Закон давал им право и даже требовал восстанавливать свою честь в сабельном единоборстве.

Не случайно лица столь многих бывших студентов - корпорантов и буршей - украшали так называемые "шмиссы" - шрамы от сабельных ударов в ходе этих поединков-"мензур". Левые, вроде Максимилиана Гардена и Генриха Манна, издевались над всем этим (последний нарисовал наиболее одиозную карикатуру на немецкого патриота-националиста в своем романе-пасквиле "Верноподданный", излив на него особенно много яда в главах, посвященных жизни студентов-корпорантов), скатываясь до утверждений, будто пристрастие корпорантов и буршей к "мензурам" объясняется их - внимание, Сергей! - "завистью к женщинам, испытывающим кровотечение во время менструаций"!. Однако подавляющее большинство немцев – и в тылу, и на фронте мировой войны – действительно оказались верноподданными своего монарха, несмотря на злостную клевету, на целые ушаты грязи, выливаемые на кайзера Вильгельма II его явными и тайными врагами – как внешними, так и внутренними!

А надо сказать, что этот монарх был глубоко верующим христианином. Вильгельм II даже распорядился изготовить в двух экземплярах копию Священного Лабарума (украшенного монограммой Христа знамени Императора Константина Великого); один экземпляр Лабарума был им подарен папе римскому, а второй хранился в Потсдамской гарнизонной церкви, откуда был похищен в первые дни революции, разразившейся в Германии 9 ноября 1918 года.

Словом, когда грянула Великая война, германское студенчество было в первых рядах защитников Отечества. Особенно много бывших студентов сражалось на самых опасных участках фронта, в составе штурмовых и ударных батальонов. Как писал Эрнст Юнгер в своем военном дневнике "В стальных грозах":

"Наши чувства диктовались яростью, опьянением и жаждой крови. По мере нашего упорного, неуклонного продвижения к вражеским линиям, я весь кипел от ярости, непостижимым образом охватывавшей меня и всех нас. Непреодолимое желание убивать придавало мне силы. Ярость выжимала слезы из моих глаз. Оставался лишь первобытный инстинкт".
 
Но и после проигрыша Германией и Австрией войны едва ли не главную ударную силу белых немецких "добровольческих корпусов", в жестоких боях не допустивших установления большевицкой диктатуры над опутанной цепями Версаля Германией составляло как раз германское студенчество, прошедшее сперва школу корпораций и "буршеншафтов", а затем и горнило Великой войны.

Вот так-то, друг Сергей. А теперь давай-ка выпьем за Великую Россию!