Всё будет хорошо

   Ехала я как-то поездом в гости  – из Буя  в Ярославль. В купе плацкартного вагона было тихо, пассажиры дремали. Лишь малыш лет четырёх задавал бабушке глобальные детские вопросы, но потом и он уснул. А мне не спалось. Невольно я стала свидетельницей, а вернее слушательницей разговора двух женщин, ехавших в соседнем купе.

- Дочка-то моя родила своего первого сына в июле, а я через месяц, в августе – седьмого. Тоже сына. Она назвала своего Димой, а мы с мужем Сашкой своего назвали. Так и росли они вместе. Вместе и учились. Даже чем-то похожи они - высокие оба выросли, красивые. Местные девчата проходу не давали, да только не выбрали они никого из наших. И в армию пошли в один год, попали в Воронеж. Сейчас там и  живут. Оба военные.  К ним и еду, - неспешно говорила одна, по-местному налегая на «о».  И помолчав немного, спросила всю собеседницу:
- А Воронеж от Москвы далеко?
- Не очень, - холодновато ответила та и добавила, нарочито зевнув: «Спать надо – поздно уже…»

   На время в купе воцарилась тишина. Постукивали на стыках колёса, поддакивая моим словам: "Куда?" - "Туда, туда, туда..." Я тоже ехала в гости, и предчувствие скорой встречи отдавалось лёгким волнением в сердце. Словно почувствовав моё состояние, невидимая соседка вздохнула и вполголоса сказала:
- Не спится что-то… Волнуюсь. Я ведь дальше Костромы и не ездила никогда. Да и там-то была всего один раз. К дочке ездила. Дочка моя учительницей в школе работает. И муж её тоже - в одной школе. Спрашиваю зятя: "И не надоели друг дружке - и дома вместе, и на работе?" А он отвечает: "И на работе почти не видимся, и дома каждый работает сам по себе - она готовится к своим урокам, я - к своим..." Трудная у них работа. Чужих детей учат, а о своих и подумать некогда. А годы уходят. Я с дочкой говорила об этом, а она смеётся: "Успеем ещё!" Молодые думают, что жизнь такая длинная...  Дочка  меня обратно-то на такси до автовокзала меня проводила, благодарила меня, - голос женщины теплеет. - Вот скоро и ребят увижу. Они у меня уважительные, ребятки мои...
Женщина на какое-то время умолкает.

   Я невольно отмечаю: говорок наш, слегка «окающий», но не буйский.  У нас по-другому «окают» и говорят - «частят», как будто спешат куда-то. Почему-то мне стало интересно узнать о попутчице больше. Откуда она? Как живёт? А незнакомка, будто почувствовав моё любопытство, стала рассказывать,  что она из Вохмы, живёт  в деревне, тут родилась, тут и детей своих вырастили с мужем.

- Мой Николай, муж мой, работал в лесхозе, а теперь на пенсии. Работал всю жизнь в лесу. И лесником был, и на лесозаготовках работал. Тяжело... А дома ещё по хозяйству приходилось много трудиться. И сено надо заготовить, и хлев почистить. А тут, глядишь, крыша прохудилась - опять мужику дело... Я, правда, тоже не стояла в стороне: что мне по силам было - всё делала. Иногда ног под собой не чуяла от усталости. Да только ему не говорила - незачем расстраивать мужа, ему и так достаётся на работе-то... Однажды чуть не погиб: дерево неудачно спилили - оно упало рядом с ним, ветками руку сломало. Как я переживала тогда! Но не плакала при нём: Николай и сам-то измучился - весна, а он со сломанной рукой ничем мне не может помочь. Он добрый у меня, - с нежностью произнесла незнакомка.

   Соседка по купе  уже не пыталась её остановить. Столько было теплоты в  бесхитростном повествовании, столько чистоты природной чувствовалось в её речи, что мне захотелось увидеть её, приобщиться к светлому роднику её души. Но я не решилась и продолжала слушать её рассказ, по-доброму улыбаясь – какая-то живительная энергия наполняла и мою душу…

- А потом рука зажила. Правда, к непогоде ноет, да от этого уж никуда не уйти - стареем. А когда-то и не знали, что такое болеть. У меня даже зубы не болели никогда, все на месте, а никто не верит! - тихо рассмеялась женщина. Её соседка тоже рассмеялась в ответ, а потом спросила:
- А где теперь другие ваши дети?
 -  Разъехались, кто куда. С нами-то теперь только трое живут, у остальных свои семьи, - с грустинкой в голосе сказала незнакомка. – Взрослые уже. В городе захотели жить. А мы с мужем, когда свой новый дом строили, мечтали, что будем все вместе жить, одной большой семьёй. А коли тесно станет в нашем доме, детям рядом дома поможем поставить. Да только не зря поговорка-то есть: человек предполагает, а Господь располагает. На лето приезжают в отпуск. А воронежские всё больше "на юга" стремятся. Не видела уж их целых два года, вот и еду - на внучку посмотреть да на правнука - недавно родился... В честь дела Николаем назвали. Колькой, значит. Да только деда нашего Колькой никто в деревне не называл - с молодости Николаем Иванычем величают. Уважают за руки мастеровые. За то, что спиртным не злоупотреблял никогда, как другие-то мужики. Работу потеряют - в запой, с женой поругался - в запой. Находят оправдание... А у нас в семье отец всегда детям примером был. Он иногда шутил: "Нельзя мне с бутылкой дружить: у меня дома семеро по лавкам да жена восьмая. Начну пить - в восемь голосов заревут!"

- Как вы их вырастили всех? – изумлённо спросила её собеседница.
- Да дети мне и помогли. Один за другим присматривали. Трудно только первого на ноги поставить…
- А как прокормить удавалось такую ораву? – продолжала другая расспрашивать другая женщина. – Денег хватало?
- Какое там! Муж получал немного, а я почти в колхозе-то и не работала. Да ведь земля у нас! На земле жить и голодным быть - так не бывает!  – оживилась попутчица. - Руки-ноги есть – только работать успевай! Знаете, какой у нас сад? И смородина растёт крупная, и малина. А яблони!  Ни у кого в округе таких яблок не растёт. Крупные, сладкие! До Нового года хранятся! О нашем саде даже в областной газете писали. А георгинов – тридцать кустов! Кто ехал в город - всем наказывала привезти семена цветов. Люблю я цветы, особенно - георгины. Они у меня и красные, и жёлтые, и пёстренькие. В саду  работы хватает, - продолжала незнакомка. – А  картошка у нас семи сортов.  Одна  женщина из-под Костромы  прочитала статью в газете и мне письмо написала - просила прислать картошки на семена и указать, где какой сорт. Да не получилось послать. Температурила я в сентябре – дети одни копали картошку. Я-то знала, где какой сорт растёт, а они не знали да всё вместе и сложили. Перепутали всё! Я даже плакала потом, когда увидела. И женщине той написала всё, как есть. Прощения у неё просила. Хоть бы она на меня не обиделась!

- А скотину держите? - спросила соседка, чтобы продолжить разговор, наверно, тоже испытывая неподдельный интерес – интонация была мягкой и доброжелательной.
- А как же! – откликнулась незнакомка.. – Корова есть, поросята, телёнок. И конь тоже есть. Орликом назвали. Он-то нам и помогает: землю пашем, навоз вывозим, сено, зимой - дрова - всё на нём..
- Сейчас коня не так просто купить...Откуда он у вас? - поинтересовалась собеседница.
- В лесхозе лошадей много было, а в перестройку вдруг не нужны стали, так их совсем дёшево продавали. Иду как-то из магазина, а сосед мне и говорит:  "Ивановна, у тебя скотины-то не мало? Там твой Николай тебе ещё и лошадь привёл!» И верно – у забора привязана лошадь, худющая – в чём душа держится! Откормила я её, а она нам потом жеребёночка принесла. Когда совсем постарела, продали мы её, а коник с нами остался. Умный – спасу нет! Иду к телёнку через двор, несу в ведре пойло, а конь во дворе гуляет. Увидит, что я с ведром, - и бегом ко мне! Голову сразу в ведро и не отнимешь – всё съест! А говорят, что конь что попало есть не будет. Наш всё ест: и молочное, и мясное. Я, бывало, не даю, так он меня за плечо зубами слегка придержит и, пока не отдам ему еду, не отпускает, - негромко рассмеялась она.
  - Я уж потом закрывать Орлика стала перед тем, как к телёнку идти. А стойло у коня через загородку от телёнка. Заборчик между ними невысокий такой. Стала я замечать, что телёнок мой всё худеет и худеет. Поставлю ему пойло и уйду. Позже пустое ведро забираю. Думаю: почему у него холка мокрая, когда я ведро прихожу забирать? Поставила как-то ведро, а сама через щелку в двери наблюдаю, как он есть будет. Вижу, Орлик через изгородь голову перекинул, телёнка за холку оттянул, а сам его еду уминает! «Ах, ты, - думаю, - хитрый какой!» Сделали изгородь повыше – коню не достать, а телёнок наедаться стал, расти. А Орлик, когда пойло несу, сердится, что отнять не может:  ногами стучит, фыркает! Вот ведь какой!
   Женщины тихо рассмеялись.

   На какое-то время разговор прекратился.  Я улыбаюсь, представляя и хитрого коня, и несчастного телёнка! Хочется услышать ещё о каком-нибудь существе, живущем рядом с этим семейством, но разговор меняет своё направление.
- А не думали вы уехать от всего этого в город? Ведь тяжело в деревне – столько забот…- спросила другая женщина.
- Нисколько не тяжело! Я, бывало, в саду работаю и пою. И дети со мной. Все мои песни знают. И "Катюшу". и "Шумел камыш" - это мои любимые песни. Романсы ещё люблю. А уехать… Что мы, немцы, что ли? У нас за рекой посёлок был. Там немцы жили. Не знаю, откуда они и когда приехали. Я, когда ещё в школе училась,  о них знала: немецкие дети вместе со мной учились. А потом, когда границу-то немецкую разрушили, все они и уехали. Никого не осталось. На родину уехали, в Германию свою.  А нам куда ехать? Здесь наша родина.

   В купе воцарилась тишина. Светлая  радость заполнила моё сердце. Если бы меня в тот момент спросили о причине этой радости, я бы, наверно, не смогла объяснить. «Всё хорошо, - с волнением думала я, - всё будет хорошо…»
   А неизвестная женщина вполголоса делилась с попутчицей мыслями о том, как в Москве она пересядет в метро, как найдёт нужный вокзал, как доедет до Воронежа, где её ждут сын и внук. «Я дороги не боюсь, - говорила она, - если что – спрошу. Язык-то на что?! Люди же везде!»

   Люди везде. Они разные. Чаще - добрые. Иногда злые. «Обстоятельства такие, - оправдываются они, - жизнь такая – заставляет быть злыми…» Думаю, что это не так. Сильный человек не позволит себе ожесточиться сердцем, не станет вымещать на других  свою злобу, не будет ни на кого перекладывать груз своих проблем… Человек приходит в этот мир, чтобы творить добро. Жизнь дана на добрые дела. В этом её смысл...

  Хотя вряд ли та милая женщина имеет время задумываться над вечным философским вопросом. Она просто живёт:  вырастив детей, воспитывает внуков, думает о правнуках.  Радуется каждому погожему дню. Не ропщет на судьбу. Работая, песни поёт. Дай, Бог, каждому такой каждодневной радости. Высшей мудрости такой.

   Мне так и не удалось увидеть её лица. Поздно ночью я вышла из вагона в Ярославле, а в сердце, как музыка, звучали слова: «Здесь наша родина». И не было в них никакого ложного пафоса.
«Всё хорошо, - радостно думала я. – Всё будет хорошо».