Окно

Что-то теплое нежно касается моей щеки, заставляя открыть глаза: солнечный луч лениво ползет по подушке. Я опять забыл закрыть занавески - две тонкие полоски  ярко-зеленой ткани, едва ли на пару сантиметров опускающиеся ниже подоконника. Больше всего я мечтаю о шторах: тяжелых массивных шторах из плотной материи, сквозь мягкие изгибы которой  я не смогу различить даже контуры ненавистного окна. Привычный и столь надоевший запах постного супа заставляет мои ноздри болезненно сморщиться.  Дымящаяся тарелка стоит точно посередине  стола, к ней прилагаются пластмассовая ложка и кусок ржаного хлеба. Тарелка тоже из пластмассы, должно быть они опасаются, что я попытаюсь вскрыть себе вены, но эти  опасения абсолютно беспочвенны. Я бы даже сказал, что они слишком хорошего мнения обо мне, некоторым образом они мне просто льстят. Я слаб, слишком слаб, чтобы пойти на такое, хотя мое существование уже давно превратилось в простой набор физиологических последовательностей, я все еще крепко держусь за свою земную сущность.
    Поев, сажусь за письменный стол,  и некоторое время тупо смотрю на пачку белых листов и покрытые пылью клавиши пишущей машинки. Иногда я беру в руки верхний лист и провожу пальцами по его шероховатой поверхности. Слева от стола располагается корзина для бумаг, ее чрево пусто, оно никогда не узнает сладости прикосновения исписанной бумаги. Иногда я щелкаю клавишами, и слушаю звон каретки, эти звуки вносят определенное разнообразие в окружающее меня безмолвие. До того, как попасть сюда, я бы никогда не поверил, что ничто так не режет слух как абсолютная тишина, нарушаемая лишь звуками, которое издает собственное тело. Как бы меня порадовало даже простое тиканье часов, скрип половиц, шуршание таракана в запыленном углу. Но обо всем этом можно только мечтать.
      Наконец я не выдерживаю и, подойдя к окну, осторожно выглядываю наружу. Открыть окно я не могу, поэтому  просто вытягиваю шею как можно дальше, чтобы получить максимально возможную площадь обзора.
   Квартира расположена на первом этаже, маленькое оконце  выходит в узкий  грязный проулок. Каким же убогим и одиноким оказался предоставленный мне кусочек внешнего мира. Даже смена времен года здесь угадывается лишь по  косвенным признакам: изредка забросит ветер охапку прелых листьев или закружит  в медленном вальсе хрупкую  снежную пыль, корявые сосульки своим плачем возвестят о  наступлении весны, да  пробивающийся на задворках лопух напомнит  о том, что время не стоит на месте.    Уличный пес, случайный прохожий промелькнувшие за окном  являли собой целую симфонию жизни, за которой  я жадно наблюдал в отпущенные мне секунды. Но вот расплывчатый силуэт – предмет моего пристального внимания исчезает,  и плотная завеса одиночества опять окутывает меня.
     Сколько же это длится? Нет ответа. Иногда мне кажется, что это продолжается год, а может быть, так было всегда, а может быть, этого и не было вовсе. Но сегодня у меня такое чувство, что все  должно измениться. Этому ощущению  нет объяснения, но предчувствие каких-то значимых перемен овладело мной с самого утра, даже опостылевшая  тарелка супа показалась не такой пресной  - вкус неуловимо, но изменился. И тишина, она перестала быть такой однозначной, непреклонной, что-то происходило, и это что-то пробуждало во мне надежду.
    Поев, я подошел к окну. Немного постоял перед задернутыми занавесками, затем резким движением отбросил их в сторону. Яркий поток солнечного света хлынул в лицо, широкое поле зеленой травы, покачивающееся от дуновения ветра, предстало перед моим удивленным взором. Где-то далеко, на линии горизонта сверкало что-то огромное и синее.
 Неуверенно, боязливо прикоснулся  я пальцами к холодному равнодушному стеклу. Окно распахнулось: свежий соленый воздух ворвался в комнату, шум травяного ковра и далекий шорох накатывающих на берег волн взорвали бесцветную тишину комнаты. Я улыбнулся и, перекинув ноги через подоконник, прыгнул вниз ...
 
Эпилог.
      
    - Ты сегодня до утра  дежуришь?
  - Часиков до восьми, если ничего не случится. А ты только домой собираешься? Что-то  ты припозднился.
-Так у нас утром такой бардак  был, ты разве не слышал?
- Так я же только пришел, еще никого не видел. А что случилось?
 - Да здесь целая история. Помнишь чудика из пятой палаты?
- Того, что целыми днями на стену пялился?
- Вот - вот, его самого, мы еще его писатель прозвали - он иногда руками такие движения делал, словно на машинке печатает.
-Ага, помню, забавный тип. Так что с ним случилось?
- В этом - то и вопрос! Исчез он! Врачи пришли на обход, а в палате - пусто!