Королева

Краткое содержание: 16-летнюю Варю все зовут Жучкой, и только Король, Андрей Королёв, пришедший в их класс победителем, впервые назвал её Королевой. Король добивается её любви, но у Короля есть младший брат Серёга, к которому Жучка чувствует необъяснимое притяжение...

* * *
Жучкой её звали с детского сада – из-за фамилии.
Жукова Варвара.
И звали не пренебрежительно, а с лёгким страхом и тяжёлым уважением. Тот, кто пробовал произнести это прозвище пренебрежительно, немедленно получал в морду или по яйцам, если это был пацан. Впрочем, Жучка и водилась-то только с пацанами, презирая писклявых девчонок как класс. Так было с тех самых пор, как она научилась ходить – вплоть до её нынешних шестнадцати с небольшим лет.
Варей, Варюшей, Варенькой её звала только бабка, единственная родная душа. Ни дедки, ни репки, ни прочих сказочных персонажей у них с бабкой не наблюдалось. К этому Жучка давно привыкла, как и к тому, что в их доме постоянно не хватает денег, а у неё самой нет ни модного шмутья, ни навороченных девайсов.
Но она точно знала, что у неё будет всё, что ей надо –и этого «всего» она добьётся сама, потому что у неё есть мозги, железная воля и главное – сила.
Свою внешность Жучка особо высоконе ценила, хотя знала, что красива. И что это сослужит ей службу, если потребуется. Она давно поняла, что подавляющее большинство мужиков думает второй головой, и презирала их за такую слабость. Но эта слабость, как любая другая, могла стать почвой для её силы.
В детстве она психовала из-за того, что родилась девчонкой. Сейчас – нет. Но по-прежнему коротко стригла густые русые волосы и ходила на тренировки по кикбоксингу.
Она как раз вышла из спортшколы, когда в кармане её куртки запиликал мобильник. Жучка раздражённо бросила в трубку:
– Чего тебе?
– Ты придёшь? – почти жалобно спросил чуть запыхавшийся мальчишеский голос.
Махно, кто ж ещё…
Жучка помедлила с ответом. Вообще-то сегодня после тренировки она собиралась посидеть в Интернете за подготовкой к зачёту, а не болтаться в гараже с бывшей кодлой Цыгана, которую с некоторых пор возглавлял Махно. С другой стороны, чуток расслабиться ей тоже хотелось.
– Приду, – буркнула она и нажала кнопку отбоя.
Сам Цыган сидел на зоне третий месяц из выданных ему судом пяти лет. Ещё повезло: за тяжкие телесные мог бы и больше огрести. Сорвался по пьяни в какой-то сваре на дискотеке, дурак.
Он писал ей из колонии несколько раз – в письмах этих сквозь браваду прорывались страх и отчаяние.
Жучка ему не отвечала. Жалость – это унизительно, это не для неё и не для лихого азартного Цыгана.
Профукать так же бездарно собственную жизнь она не собиралась, поэтому в последнее время сторонилась прежней компании. Хотя компания давала ей многое, и она не могла этого не признать: кураж, беззаботность, абсолютную власть – хотя бы над этими пацанами. А также кое-какое бабло, когда пацанам удавалось обчистить на диком пляже какого-нибудь местного лоха или заблудившегося пьяного отдыхайку.
Ну и Цыган, конечно, был неплох. Ему она в своё время дала только из любопытства и симпатии, а также для того, чтобы закрепить свою власть над ним. А не из какой-то там любви. Любовь-морковь только в бабкиных слюнявых сериальчиках водилась. Жучка признавала, что секс – штука клёвая, но терять голову из-за какого-то мужика и видеть в нём единственный свет в окошке и смысл жизни – да ну, нафиг.
Её мать так вот тупо, по-бабски, и поступила – поехала за отцом на северные заработки, когда Жучке было всего три года, бросив её с бабкой. Ну и разбилась вдвоём с отцом на трассе, ведущей в какой-то грёбаный Когалым, когда их старенький «жигуль» не смог увернуться от бухого водилы на «КамАЗе».
Жучке с бабкой остались только две пенсии: её сиротская и бабкина старушечья, а также льготы по квартплате.
Иногда Жучка размышляла, лёжа ночью без сна в своей спартанской комнатушке, а что же в действительности есть на том свете? Бабка ставила в церкви свечки за упокой души и любила поговорить о том, что отец с матерью стали-де ангелами-хранителями Вареньки. Её же передёргивало от такой глупой болтовни, и она резко обрывала бабку. Ещё чего выдумала, ангелы-хранители!
Она твёрдо знала – кроме неё самой, ей никто не поможет.
…К гаражу Махно Жучка подошла, когда уже начало темнеть. Впрочем, в их южном городе зимой вообще темнело рано, и это было единственной приметой зимы. Даже снег шёл обычно всего пару раз. Ну и к Новому году наезжали смуглолицые абхазы с мешками зеленоватых, но очень вкусных мандаринов, торгуя ими у каждого продуктового ларька и фонаря. Да платаны на центральной аллее обрастали гирляндами цветных огоньков, а на площади у набережной воздвигалась огромная ёлка. Искусственная, конечно же.
Слегка поддатые пацаны встретили Жучку радостными воплями. Одна пустая бутылка из-под водки уже валялась возле импровизированного стола, на котором красовался разломанный лаваш и кое-как покромсанная кровяная колбаса. Здесь же высилась трёхлитровая банка маринованных зелёных помидоров – Махно потихоньку прикладывался к родительским гаражным запасам.
Сам Махно восседал на перевёрнуто ящике и приветственно салютовал Жучке пластиковым стаканом, как всегда, взлохмаченный и с сияющей лыбой от уха до уха.
Паяц!
Сравнения с отчаянным азартным Цыганом Махно не выдерживал, хотя, понятное дело, не прочь был бы заменить его не только на посту вожака стаи, но и с Жучкой в койке.
«Обломится, шестёрка,  – подумала Жучка. – Тоже мне, император выискался!»
Впрочем, Махно был чуваком не злым, на настырным и Жучку всегда смешил.
Она скупо ему улыбнулась и взяла стаканчик с услужливо набульканной водкой. Водку она не любила, но могла выпить много, почти не пьянея – голова у неё была на диво крепкой, и пила она всегда вровень с пацанами, оставаясь при этом на ногах и в разуме. В отличие от некоторых из них.
Она присела на ящик, глотнула из стакана и закусила колбасой. В желудке мгновенно разлилось тепло. Ей это нравилось, как и пустой беззаботный трёп под переборы махновской гитары. Особенно если тот пел не блатняк, а какое-нибудь душевное старьё – Макара там, или Цоя, или «Чайф». Ну и Трофим ещё годился.
Когда все изрядно разогрелись, Махно предложил прогуляться на дикий пляж, к морю, пожарить на костре остатки колбасы и сосисок под третью бутылку бухла.
Жучка считала, что бухать уже хватит, но то было не её дело. А море… море – да, туда её всегда тянуло.
Но до моря они дойти не успели: незнакомый парень встретился им сразу за гаражами.
Высокий, модно прикинутый, на вид не старше них. И первым обратился к ним – с московским акающим выговором:
– Ребят, не подскажете, как на Морскую выйти? Мы там только что дом купили, а я гулял-гулял и заблудился. И навигатор накрылся, потому что мобильник сел.
Улыбка этого идиота сияла ярче уличного фонаря.
Махно вопросительно глянул на Жучку. Та, помедлив, усмехнулась и коротко кивнула.
Обхохотаться! Навигатор у него накрылся… Лох несчастный, ещё и сообщает об этом!
Но на лоха он не походил. На слабака – тоже.
Жучка вмиг угадала в этом рослом белобрысом парне силу. Такую же силу, что была у неё самой.
Но против пятерых ему было не выстоять. Против лома нет приёма.
Поэтому его в конце концов скрутили, съездили по смазливой морде и по почкам, прижали к стене и вытряхнули из карманов всё, что было ценного – крутую мобилу, плейер и кучу бабла. Москвич же, поняв после первоначального бешеного сопротивления, что силы неравны, молчал, только сплюнул кровь на кроссовки Махно, когда тот его шмонал. За что ещё раз получил по морде. И под рёбра.
– Хорош, – неожиданно для себя скомандовала Жучка. – Уходим. Ну?
Взгляд единственного целого, – второй заплыл кровоподтёком – голубого глаза пойманного москвича остановился на ней.
Исчезая в проулке вслед за пацанами, Жучка почему-то подумала, что на месте этого незнакомого парня вела бы себя точно так же. Драться до последнего, а если одолеть противников не выгорело, что ж, забей. Не унижай себя бессмысленным трепыханием. Стерпи, пусть себе тешатся победой. А потом – отомсти.
Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что этого парня она ещё увидит.

* * *

Довольно долго Жучку царапало воспоминание о приезжем мажоре, главным образом потому, что тот был не пьян, вменяем и, возможно, хорошо их запомнил. Но прошла неделя, вторая, барахло мажора они благополучно загнали, бабло поделили, и никто их не беспокоил.
Приближался Новый год и каникулы. В классе вяло обсуждали, не завалиться ли на праздники в пустующий пансионат под городом, благо, был не курортный сезон и цены упали. Махно забрасывал удочку насчёт того, чтобы хорошо погудеть у него на даче, а Жучка лениво подумывала, не дать ли ему уже наконец.
Вообще-то ей не хотелось ничего.
Ни пансионата, ни Махно, ни этого дурацкого Нового года.
Она вообще не любила Новый год. Бабка, чуть выпив, начинала реветь и молоть обычную чепуху про сиротинушку. По зомбоящику крутили редкостную хрень, а на улице всякие уроды до утра взрывали петарды.
Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит, блин. Загадай желание под бой курантов, и оно непременно сбудется.
Как же, ждите…
В середине декабря Жучка поехала на зональные соревнования по кикбоксингу, вернулась рано утром через несколько дней, недовольная своим вторым местом, и решила отправиться в школу, благо успевала к первому уроку. Занятий она старалась не пропускать: ни уроков, ни консультаций, ни дополнительных часов по подготовке к будущим ЕГЭ. Хотя десятый – ещё не выпускной, но тем не менее.
Её одноклассники, вернее, их родители, тратили приличные бабки на репетиторов. Она же могла сэкономить хотя бы на этом. Особенно хорошо ей давались языки и точные науки.
Жучка распахнула дверь класса спустя минуту после звонка и остолбенела на пороге.
Давешний белобрысый мажор сидел за первым столом в первом ряду и с любопытством озирался, слегка улыбаясь. Кровоподтёки на его физиономии зажили, и теперь было отлично видно, что он, гадство, красавчик.
И уставился он на неё в оба своих голубых глаза.
Значит, узнал.
Лишь секунду помедлив в дверях, Жучка кивнула классной, буркнула: «Здрасте, извините» и прошествовала на своё место.
Пофиг, пляшем.

* * *

Да, это она была тогда в проулке, сто процентов, она, эта девчонка!
Королю казалось, что он сейчас взлетит к потолку от нахлынувшего ликования.
Всё-таки он её нашёл!
На ней были потёртые джинсы и тот же серый длинный свитер, что и тогда, за гаражами. Короткие русые волосы взлохмачены, тёмные глаза в тени длинных ресниц пренебрежительно сощурены. С гибкой ленивой грацией львицы она прошла к своему месту во втором ряду, небрежно бросила на пол сумку и села.
Узнала – Король в этом не сомневался.
Классручка похлопала ладонью по журналу.
– Итак, у нас новенький. Он решил придти к нам перед каникулами, чтобы наладить отношения до начала второго полугодия. Его семья переехала в наш город из Москвы. Познакомьтесь, Андрей Королёв.
Король поднялся с места и от души улыбнулся, зная, что все вокруг сейчас жадно оценивают его внешность и прикид, и ещё зная, что с этим у него всё в порядке.
Даже более чем.
Самое главное – чтобы это оценила она.
Но она на него даже не взглянула. Перекинулась парой слов с соседом, потом сосредоточенно порылась в своей сумке, доставая тетрадку. И только когда классручка завела речь про полугодовые отметки, она искоса метнула в его сторону испытующий взгляд из-под ресниц.
– Это что за девушка пришла сейчас? – осторожно спросил Король у соседки, белокурой, кудрявой и хорошенькой – имя Ляля очень ей подходило.
Та надула и без того пухлые губки и наконец нехотя отозвалась:
– Это Жучка. Варвара Жукова.

* * *

Жучка бы удивилась, если б он не подошёл к ней в школьном дворе, где стоял, окружённый пацанами из их класса. Те, конечно, восторженно пялились на его цацки, притворяясь, что не завидуют, – айфон небось, айпод, планшет, все дела.
Она обернулась и спокойно подождала, пока он её догонит – парой широких шагов, махнув одноклассникам рукой и ослепительно улыбнувшись.
Король, блин.
– Ну? – бросила она, презрительно усмехнувшись.
– Поговорим? – предложил он беспечно, но уже без улыбки. – В кафе посидим?
Жучка уже понимала, что он её не сдаст. Что он сейчас поведёт свою игру, целью и выигрышем в которой будет она сама.
И… – она прислушалась к себе, – внутри от этой мысли разгорался не гнев, а огонь азарта.
Что ж, мальчик, поиграем!
Они присели под зонтиком уличного кафе, уже открыто рассматривая друг друга. Она разглядывала ямочки на его щеках, упрямый подбородок, пшеничную чёлку, длинные уверенные пальцы. Он же видел только её прищуренные карие глаза в тени густых угольно-чёрных ресниц, высокую грудь, обтянутую серым поношенным свитером, стройные, бесконечно длинные ноги в таких же поношенных джинсах и кроссовках.
Король чувствовал, что у него сбивается дыхание от одного лишь взгляда на неё. Так его ещё не заводила ни одна девчонка в его достаточно богатой приключениями, почти семнадцатилетней жизни.
Безошибочное чутьё подсказывало ему, что секс с ней будет феерией. Но даже не в сексе было дело. Силу – вот что он чувствовал в ней. Равного себе противника.
– Почему ты ходишь с этими?.. – выпалил он.
Она повела плечом и отозвалась вполне ожидаемо:
– Не твоё дело.
– Можешь сильно вляпаться.
– Опять же не твоё дело, – усмехнулась она краем ярких, несмотря на отсутствие помады, губ.
– Ты достойна большего, – упрямо гнул своё Король.
Её негромкий грудной смех заставил его вздрогнуть.
– Да ты прямо как грёбаный «Л’Ореаль»! Вы этого досто-ойны!
Он досадливо поморщился:
– Тебе не идёт вульгарность.
Она опять сощурилась, будто прицеливаясь:
– Не нравится – вали.
– И кличка эта тебе не идёт, – продолжал Король невозмутимо, на секунду коснувшись её пальцев, но тут же отдёрнув руку. – Я тебя по-другому буду звать.
– Это как же?
В глубоких глазах её прыгали чёртики.
– Королева.

* * *

Теперь он каждый день провожал её после школы – домой или на тренировку, вёл в кафе или в кино. Или погулять к морю. Они разговаривали обо всём и ни о чём. Болтал в основном Король – и не только о себе любимом, но и о политике, о музыке, о компьютерах, о каких-то Интернет-примочках…
И что очень изумляло Жучку – он даже не пытался тянуть к ней руки, облапать её – как бы случайно.
Так прошла неделя.
Жучка прекрасно понимала, что он уже разузнал о ней всё, что только мог и у кого только мог. Она ждала от него начала военных действий. Но он всё медлил.
И вот…
– Встретим Новый год вместе? – весело осведомился Король, едва они вышли со школьного двора на затенённую кипарисами и туями улицу.
– Вместе – это вдвоём? – уточнила Жучка, насмешливо улыбаясь.
Он покачал головой:
– Нет, с моими родителями и с братом.
Жучка подняла брови.
– У тебя и брат есть?
Её, честно говоря, не шибко волновало, кто там у него есть, но нужно было потянуть время. Разработать стратегию и тактику.
Король досадливо махнул рукой.
– Серёгой зовут, на год младше меня. Сейчас в девятом, в пятой школе. Раздолбай, с репетиторами и то еле тянет. Куда поступать будет, не знает. Только на гитаре хорошо бренчит.
– А ты куда будешь поступать, уже знаешь? – с той же усмешкой спросила Жучка. – В МГИМО? Или сразу в Гарвард?
Он легко рассмеялся и непринуждённо взял её за руку:
– Ты поедешь со мной?
– В Гарвард что ли? У меня мозгов не хватит, – отрезала Жучка.
– У тебя на что угодно мозгов хватит, – отозвался он уже совершенно серьёзно, и она, вскинув на него изумлённые и недоверчивые глаза, вдруг поверила, что это сказано не с целью к ней подольститься.
Он и в самом деле так думал!
– Мозгов – может быть, – бросила она, выдёргивая руку. – А денег?
– Можно же узнать насчёт квот и стипендий, – спокойно объяснил Король.
– Алё, мальчик, ты об чём? – Жучка уже начинала злиться. – Кто это будет ради меня хлопотать?
Она вообще терпеть не могла пустых мечтаний и несбыточных прожектов под лозунгом: «Вот если бы». Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой, вот и всё. Что МГИМО, что Гарвард были для неё недосягаемы, как Луна.
В отличие от этого позёра.
– Я тебя не дразню, не думай, – Король облокотился на кованую решётку, окружавшую спортшколу. – Приходи ко мне на Новый год, подробно всё обсудим.
– Нечего тут обсуждать, – она сжала губы. – Всё, бывай. Мне некогда.
– Королева! – окликнул он, когда Жучка уже подбегала к массивным дверям спортшколы, и она машинально обернулась.
Стоит ведь и смеется, гад!
– Я за тобой заеду. Тридцать первого, вечером. В восемь.
– Ага, жди! – буркнула она и хлопнула дверью.

* * *
И он ждал. Высунувшись из чёрной «хонды», чтоб вся улица видела, вот пижон! Тачка была папочкиной, конечно. Если родители не решили на Новый год сопляку новую игрушку подарить.
Ну что ж, играть так играть.
Жучка натянула красный тонкий свитер – тоже новый, провела расчёской по волосам, чмокнула бабку в морщинистую щёку:
– Пока, ба! Я утром вернусь. С наступающим! Там тебе подарок… на кухне.
Уже запирая за собой дверь, она услышала, как бабка ошеломлённо заохала, и удовлетворённо улыбнулась. Недаром она целый месяц корпела по ночам над курсовыми для ленивых студентиков. Теперь у бабки был телевизор ещё и на кухне. Маленький, правда, но ей хватит.
Увидев, как Жучка, не торопясь, подходит к машине, Король вышел на мостовую и распахнул перед ней дверцу. Она невольно ответила улыбкой на его радостную улыбку.
– Прав-то у тебя нет, не боишься, что гайцы встретятся? Или у твоего папочки всё схвачено? – съязвила Жучка, с удовольствием откидываясь на спинку пружинящего велюрового сиденья.
Он, конечно, небрежно отмахнулся:
– Да тут ехать-то два шага.
– А не боишься, что я перед твоими родственничками буду пятернёй в салате ковыряться? – небрежно поинтересовалась она, когда машина уже выворачивала на Морскую.
Король ухмыльнулся:
– Во-первых, не будешь. А во-вторых, они и глазом не моргнут. Желание гостя – закон.
– Ах-ах, как мило, – пробормотала она. – Где ты была сегодня, киска? У королевы, у английской…
Он снова весело улыбнулся, одобрительно её разглядывая:
– Тебе идёт красный цвет.
Жучка только надменно вскинула бровь.
За стол все уселись почти сразу после их приезда – проводить старый год, как сказала мама Короля, Ольга Васильевна, высокая, прямая, очень моложавая женщина со стильно уложенными короткими тёмно-русыми волосами и истинно английскими манерами какой-нибудь там вдовствующей герцогини. А у отца, Ильи Александровича, была такая же пшеничная чёлка, как у сына, и такая же солнечная улыбка.
Проводы старого года прошли чинно и благопристойно. Ни ананасов, ни рябчиков, равно как и салата «оливье», на столе не наблюдалось. Самые разные закуски были изящно разложены в корзиночки из теста со смешным названием «тарталетки». И вино было – настоящее французское. Кислятина, в общем.
Жучка ела мало, говорила ещё меньше, зная, что Король всё равно будет болтать за двоих, – что он с удовольствием и делал, – спокойно отвечала, когда к ней обращались с вопросами. Впрочем, вопросов было немного, в основном про учёбу, и Жучка наконец удостоилась одобрительного взгляда строгих серых глаз Герцогини, как она назвала про себя хозяйку дома.
Тем не менее, ей показалось, что родители Короля слегка напряжены – и вовсе не из-за её нежеланного присутствия.
Когда Король с Жучкой встали из-за стола, направляясь в его комнату на втором этаже, Жучка спохватилась и спросила шёпотом:
– А где твой брат? Его не будет?
– А-а, – недовольно отмахнулся Король. – Будет – не будет… Шастает где-то, даже не перезванивает, зараза, и мобильник отключил. Он у нас поэт, натура творческая, – в голосе его сквозили одновременно и раздражение, и гордость. – На море небось торчит, вдохновляется, как Пушкин. Ему плевать, что Новый год, все его ждут, и мама волнуется…. Заходи. Вот моё логово.
Его логово было шикарным, как он сам, как весь этот трёхэтажный особняк с галереями, солнечными батареями и спутниковыми антеннами. Плазма во всю стену, какие-то музыкальные прибамбасы, компьютер – конечно же, самый что ни на есть навороченный, а вокруг него – полки с книгами и дисками.
В нише стоял широченный диван, накрытый пёстрым пледом. В углу – тренажёр, не менее крутой, чем в спортшколе. Отдельная ванная с толчком, не хухры-мухры.
По площади эта комната была, наверно, лишь немногим меньше, чем вся Жучкина двушка.
Король взял со стола маленький пульт, нажал – из колонок полилась тихая пульсирующая мелодия.
Романтика, блин…
Жучка подошла к окну и отодвинула жалюзи. Ха! На его балкон вела отдельная наружная лестница
– Очень удобно баб сюда водить, – ехидно отметила она. – Никто не запалит.
– Не пользовался, не знаю, удобно ли, – откликнулся Король, невинно захлопав ресницами.  – Случай не подворачивался.
– А на старом ПМЖ у тебя что, не было отдельного входа в опочивальню? – уточнила она, усаживаясь в огромное мягкое кресло перед телевизором.
– Я тогда ещё маленький был, – отозвался он голосом примерного пай-мальчика и спокойно приземлился в то же кресло рядом с нею.
– В этой комнате сорок квадратов небось, а ты другого места не нашёл? – проворчала она, откидывая голову на спинку. – Шик…
Жучка не завидовала этому мажору. Чего завидовать? Отец-молодец, удачно ворочает капиталом. У неё когда-нибудь будет то же самое. Или… это же самое?
Она остро ощущала присутствие Короля – его мускулистое плечо, длинное бедро, всё его сильное тренированное тело, – чувствовала ненавязчивый, но будоражащий запах дорогого парфюма.
Из-под опущенных ресниц она невольно любовалась совершенством его точёного лица, обаянием полуулыбки на твёрдых губах.
– Ну и что ты надумала… про МГИМО или про Гарвард? – тихо спросил он. – Я знаю, что ты думала.
– Да ты знато-ок, – протянула она, одним гибким движением поднявшись из кресла. Неторопливо прошлась по комнате, чуть пританцовывая под музыку, зная, что он наблюдает. – Думала, да.
– И?
– По-моему, мы это уже обговорили. Я не потяну.
– По-моему, я уже сказал, что мозгов у тебя хватит. А это главное.
– А деньги?
Он спокойно пожал плечами и повторил:
– Квоты, стипендии.
– Визы, документы, – в тон ему отозвалась она.
– Отец всё выяснит.
– Ну и чего ради он будет для меня хлопотать? Для какой-то девчонки с улицы? – Жучка вздёрнула подбородок.
– Для моей девушки, – Король тоже поднялся с кресла и встал прямо перед нею. – Мы поедем вместе, и если он будет что-то выяснять и делать для меня, то и для тебя тоже.
– С чего ты взял, что я поеду с тобой? – Жучка была рада, что голос её совершенно холоден, хотя внутри всё дрожало.
– С того, что ты не дура, – коротко ответил он. – Ты такого шанса не упустишь. И я не упущу. Ты не ширпотреб, ты штучный товар.
Больше он не успел ничего сказать. Зубы у него громко лязгнули, когда её кулак впечатался ему в подбородок, а из глаз посыпались искры. В следующий миг он ударился затылком об пол, застеленный, к счастью, ворсистым толстым паласом.
– Я тебе не товар, понял, ты, богатенький Буратино? – процедила она, подбоченясь и глядя на него сверху вниз пылающими глазами.
Прямо Лара Крофт, расхитительница гробниц. Или Зена-завоевательница!
Ещё б ногу на грудь поставила – и был бы полный атас.
– Понял, – покладисто согласился Король, осторожно проводя языком по зубам и пересчитывая, все ли на месте. Все. Н-да, рука у неё… Он медленно обвёл взглядом её хищно напрягшуюся фигуру. А уж ноги… – А ты понимаешь?
– Что… понимаю? – Она озадаченно моргнула.
– А вот что.
Ещё через мгновение она тоже летела на пол, не успев увернуться, когда он резко сделал ей подсечку. Король, не дрогнув, принял на себя вес её совсем не хрупкого тела, только тихо охнув.
– Рёбра целы, ты, псих? – выдохнула она, лёжа на нём и завороженно глядя ему в лицо, которое было совсем рядом – в паре сантиметров.
– Целы, – беспечно отозвался он. И улыбнулся. И впился губами в её рот.
Наконец-то!
Их губы и языки исследовали друг друга торопливо и жадно. Так же жадно, как пальцы, проникавшие под одежду, скользившие по тёплой упругой коже.
Они нашли в себе силы оторваться друг от друга, только когда начали задыхаться.
– Смотри, что ты сделала! – озорно ухмыльнувшись, Король схватил её руку и безо всякого стеснения прижал к своей ширинке.
– Я сделала? – она засмеялась, довольная. – Это ты сам, бля. Без ансамбля.
– Так ты будешь со мной? – он перевернулся, накрывая её своим крепким телом, требовательно глядя в насмешливые, упрямые, тёмные, как смола, глаза. – Поедешь со мной?
Ей понадобились все силы, чтобы не отвести взгляда.
– Буду. Поеду.
Торжествующе рассмеявшись, Король снова приник к её губам в поцелуе. И ликующе прошептал, едва оторвавшись:
– Моя. Моя, моя! Королева!
– Не твоя. С тобой, но сама своя, – уточнила она, облизывая саднящие губы.
Он снова самодовольно рассмеялся и вскочил, подымая её с пола:
– Это мы ещё посмотрим… И кто из нас будет в топе – тоже.
Скучно не будет, это уж точно, решила Жучка. В топе, значит. Сверху, значит…
Ладно.
Она дёрнула его за чёрную шёлковую рубашку и теперь сама впилась губами в его губы. Крепко обхватив его обеими руками, с наслаждением потерлась бедром о его бедро и выпуклость под ширинкой.
– Ах ты-ы… – простонал Король, перехватывая её поцелуй и её руки, и толкнул вперёд, впечатывая в стену возле двери, выбивая воздух из лёгких.
Ого!
Ну, держись, герой.
Изловчившись, она выдернула его помятую рубашку из джинсов и запустила ладонь под ремень, к горячечному жару его крепкого тела.
То ли всхлипнув, то ли зарычав, он неразборчиво выругался и приподнял её над полом, ещё сильнее вжимая лопатками в стену и задирая свитер до самого горла.
И тут у него в кармане зазвонил мобильник.
Король зажмурился и прижался пылающим лбом к её лбу, дыша так, будто пробежал марафонскую дистанцию.
– Ма-ама… – прохрипел он голосом умирающего гладиатора, лихорадочно шаря по карманам в поисках источника звука.
Жучка сползла вниз по дверному косяку, зажимая рот ладонями, чтобы душивший её хохот не прорвался наружу.
Король облизнул губы и откашлялся.
– Да, мама. Музыку слушаем. Пришёл? Понятно. Понятно. Да. Хорошо, сейчас.
Снова сунув мобильник в карман, он разъяренно и жалобно поглядел на Жучку, хохочущую теперь взахлёб:
– Не смешно!
Она смотрела на него сквозь выступившие от смеха слёзы – злющий, растерянный, взъерошенный, в этой расхристанной рубашке, расстёгнутой до самого пупа, он был… просто как подарок под ёлкой.
Новогодний подарочек.
– Умойся, что ли, – посоветовала она прерывающимся от смеха голосом. – И рубашку смени, чтоб не палиться. У тебя есть другая такая же?
– Навалом, – проворчал Король, скрываясь в ванной.
Кто бы сомневался…
Из ванной он вышел уже без рубашки, вытирая лицо кипенно-белым полотенцем и искоса посматривая на неё – оценила ли.
Она оценила. Сложен он был не хуже гладиатора: мускулы так и перекатывались под загорелой кожей.
– Оденься уже, хорош мне стриптиз демонстрировать, – усмехнулась Жучка, легко поднимаясь и одёргивая свитер. – Что твоя мама сказала? Контролирует?
– Какой же это стриптиз, это так, лёгкий намёк… – хмыкнул он, вытаскивая нужную рубашку из битком набитого гардероба. – Мама? Мама сказала, что Серёга явился наконец. Пошли, познакомлю, а то опять… увлечёмся.
Она вскинула брови, но промолчала, выходя за ним в коридор.
Дверь в комнату напротив была распахнута настежь. Света там не было, и оттуда, из темноты, доносились гитарные аккорды.
И песня.
– Музицировать изволит, – непонятно усмехнулся Король.
А её сердце почему-то дрогнуло.
Это не были ни Цой, ни «Чайф», ни Высоцкий, ни Трофим. Такого она никогда не слышала – раньше.
– Я буду твоим альтер-эго,
Я буду твоей зарёй.
Под чёрными лужами снега
Я буду твоей весной.
Я буду резиновой маской,
Я буду колёсами сна,
Стакан с нерастраченной лаской
Моею ты хочешь до дна.
Ты можешь почувствовать привкус
Нектара секущихся вен,
А ветер уронит гибискус
В деревьев цветущую тень.
Ты знаешь, сегодня под утро
Я думал забавную мысль –
Наш город – всего лишь точка,
А я в нём – всего лишь пыль.
И в жёлтом окна огонёчке –
Кто свёл силуэт наших тел?
Совпал до квадратного метра
Вселенской рулетки предел.
Совпал до доли минуты
И мыслей счётчик завёл.
Я буду твоим атрибутом,
Я буду твоей зарёй.
– Что это? – пробормотала Жучка полушёпотом.
– Тебе нравится? – хмыкнул Король.
Она не ответила. Слово «нравится» тут вообще не подходило.
Не дождавшись ответа, Король нетерпеливо крикнул:
– Эй, Серёга!
Музыка оборвалась.
– Чего тебе?
Щурясь от света, в коридор вышел парень с гитарой в руках.
Он был совсем не похож на старшего брата – хотя и высокий, но худой и узкоплечий – видимо, не считал нужным изнурять себя гантелями и тренажёрами. Лицо у него было бледным, с тонкими чертами, а чуть раскосые глаза – не голубыми, как у Короля, а серыми. Только цвет волос был таким же – пшеничная грива, небрежно собранная сзади в хвостик.
– Песня пришла, а гитару дома забыл, – пояснил он виновато, но с вызовом.
– А! Песня к нему пришла… – отмахнулся брат. – Смотри лучше, какая ко мне пришла… Королева! – И подтолкнул Жучку вперёд.
Смотри, какая у меня игрушка, завидуй…
Жучка передёрнула плечами и чуть прикусила нижнюю губу под внимательным взглядом серых глаз.
Да что это с ней такое? Не хватает ещё покраснеть перед этим пацаном, как пятикласснице, которой юбку во дворе задрали! Надо было что-то сказать, но слова не шли с языка.
Король ещё что-то оживлённо болтал, но вдруг осёкся, когда его младший брат взял Жучку за руку и поднёс её пальцы к губам.
Отпустив наконец её руку, Серёга усмехнулся шало и нежно, глядя в её широко распахнувшиеся глаза цвета крепкого кофе:
– Привет, Королева!..
…И встреча Нового года под бой курантов, и раздача подарков – Жучка попробовала было отказаться от навороченного плейера, но Илья Александрович, нацепивший, к её немалому изумлению, дедморозовскую бороду и красный колпак, не стал слушать её сбивчивых возражений, – и совместный выезд всей компании на набережную, где грохотали фейерверки… всё это пролетело для Жучки, будто сон.
И шампанское – «Дом Периньон», как гордо заявил Король, – махом ударившее ей в голову, было тут совсем ни при чём.
Виноват был только этот взгляд. Неотступный взгляд молчаливого пятнадцатилетнего пацана.
«Совпал до квадратного метра
Вселенской рулетки предел…»

* * *
Несмотря на каникулы, тренажёрный зал спортшколы был открыт, и Жучка ходила туда ежедневно. Ей необходимо было отвлечься и выплеснуть непонятное смятение.
Хорошо хоть, что семейка Королёвых ещё первого января отчалила из города до конца каникул. В Альпы, на горных лыжах кататься.
Король звонил каждый день и весело расписывал Альпы, шале, где их поселили, швейцарский шоколад и горных гномов. Гнал, конечно, звонарь, но Жучка невольно улыбалась, слушая его пустой трёп.
Её подмывало спросить про братца, но она сдерживалась.
Какое ей дело до него!
Увидев же Серёгу через пару дней у дверей спортшколы, она оцепенела на пороге, мешая остальным выходить. Наконец тренер Палыч позади неё поинтересовался раздраженно, не примёрзла ли она к порогу случайно. Ребята гоготнули, но осеклись под её ледяным взглядом и разошлись неохотно, то и дело с любопытством оборачиваясь на неё и на тощего, длинного и неуклюжего пацана с гитарой, неловко переминавшегося на крыльце.
– Подкачаться решил, музыкант? – крикнул кто-то, и все засмеялись, гурьбой потянувшись к воротам.
Жучка решительно шагнула вперёд, и Серёга робко ей заулыбался.
– Вы когда вернулись? – резко спросила она. – И где Король?
– Я с ними вообще-то не ездил, – ошарашенно заморгал пацан своими длинными ресницами. – Я дома оставался. А они завтра приедут.
– Один дома, фильм пять, – пробормотала она растерянно. Сержце у неё почему-то ёкнуло. – Как же они тебя одного оставили?
– А что, мне три года, что ли? – неожиданно взъерепенился Серёга, как сердитый воробей. – Меня уже и одного оставить нельзя?
– Да нет, почему… – она тоже разозлилась на себя за своё невнятное мычание и раздражённо бросила: – Скучно же!
– Нет, совсем не скучно, – Серёга мотнул головой, а потом застенчиво улыбнулся, поглядев ей прямо в глаза. – Страшно только… немного. Но я свет везде зажигаю, музыку включаю и телевизор… А когда песня приходит, то вообще ничего не замечаю.
– Ясно, – пробурчала она, хотя ей ничего не было ясно. – А как ты меня нашёл?
– Король же говорил, что ты здесь тренируешься, – охотно пояснил Серёга. – Ну, я и подумал, если постоять и подождать, то я тебя встречу рано или поздно.
– Или поздно, – машинально повторила она и даже покраснела от раздражения. Что за фигня! – На хрена я тебе понадобилась?
Почему этот сопляк опять приводит её в такое смятение?!
– Я тебе песню сочинил… – несмело вымолвил Серёга, снова растерянно переступая разношенными кроссовками. Глаза его заблестели.
– Че-го?!
– Песню. Для тебя, – повторил он и добавил просительно: – Пойдём к нам, я тебе её спою.
Первой её мыслью было: «Ещё чего!»
А потом…
– Песню? Какую ещё песню? Мне?!
Жучка понимала, что так же, как он, хлопает ресницами и бессвязно лепечет, но ничего не могла с собой поделать.
– Пойдём тогда куда-нибудь ещё, – Серёга решительно взял её за руку и потянул с крыльца. – К морю пойдём. Я хочу, чтоб ты послушала. Пожалуйста!
И она покорно пошла за ним.
Просто как заколдованная.

* * *
Морской берег был абсолютно пустынным. Не июль, однако…
Зеленовато-серые волны с тихим плеском одна за другой набегали на гальку, оставляя на ней пену и водоросли. Как и сотню, и две сотни, и тысячу лет назад.
– Айвазовский где-то здесь Пушкина писал, – задумчиво проговорил Серёга, будто подслушав её мысли. – Прощай, свободная стихия! В последний раз передо мной ты катишь волны голубые и блещешь гордою красой…
Пиит!
Нарочито поморщившись, Жучка подошла поближе к полосе прибоя и, подобрав пару камушков, зашвырнула их в воду. Вытерла руки о джинсы, решительно поворачиваясь к Серёге:
– Ты меня что, сюда позвал Пушкина читать? Пушкина я вон в библиотеке возьму, если мне приспичит.
Серёга снова часто-часто заморгал, но не обиделся. Виновато улыбнулся и огляделся. И бурно обрадовался, увидев большой бурый валун, рядом с которым валялась пара пустых пивных бутылок.
– Вот, садись! Садись!
Сам он опустился прямо на гальку, положил гитару на колени, провел пару раз по струнам, потом обхватил тонкими пальцами гриф.
И Жучка с замершим сердцем вдруг увидела, как меняется его полудетское лицо, заостряясь и взрослея. Он облизнул губы, снова провёл пальцами по струнам. Поглядел на неё внимательно и тряхнул светловолосой головой.
– Выпусти зверя,
В отчаянии или с последней надеждой,
Нападай не веря.
Сила, слабость, где-то между.
Танцуй на коварных змеях лучей,
Пока хватает сил, пока кидает тело.
Рискуй за право биться без мечей
На разумах пока тебе не надоело.
трави, их всех и выпускай зверей
Из каждого котёнка, из каждого примата,
Лови прыжки из окон и дверей
В самое сердце или в ствол автомата.
Пляши на окружностях прожекторов,
Ищи глазами жертву, потом зажмёшь у стенки.
Дыши, забудь святош и докторов,
Пока стреляют пальцы и не дрожат коленки.
Трави, гони до самой норы,
Потом лови всю стаю, пойми – так надо,
И заноси свои троянские дары
Им в самое сердце или в ствол автомата…
Он замолк. И только снова и снова перебирал струны, потом резко зажал их ладонью и вскинул растрёпанную голову. Серые глаза взглянули на Жучку вызывающе, устало, тревожно:
– Что?
Жучка не знала, что говорить. Она вообще не могла говорить.
Как тогда, в коридоре у его двери.
– Ты, наверно, и не дрался-то никогда в жизни, – хмурясь, вымолвила она наконец. – Или дрался? – Внезапная догадка ударила ей в голову. – Тебя там в доме… одного… никто не достаёт?
Серёга растерянно моргнул, снова стремительно становясь прежним – балованным, изнеженным, неуклюжим пацаном.
– Нападай, не веря… – мрачно процитировала она, сдвинув брови. – Это ещё откуда?
– Это… это же образ, – он прикусил губу и вдруг расплылся в счастливой улыбке: – Ты что, испугалась, что ли? Испугалась… за меня?
– Ещё чего! – продолжая хмуриться, она легко спрыгнула с валуна и деловито отряхнула джинсы. – О-образ…
– И это всё, что ты скажешь? – продолжая сидеть на гальке, разочарованно протянул Серёга дрогнувшим голосом. Вот-вот расплачется.
Ну, дитё и дитё!
Жучка пристально взглянула в его расстроенное лицо и протянула руку:
– Пошли.
– Ку-куда пошли?
Он, впрочем, покорно вцепился в её протянутую ладонь и поднялся с гальки, тоже неловко отряхиваясь.
– Куда, куда… Познакомлю тебя тут кое с кем, – неопределённо отозвалась она. – Хватит в одиночестве песнячить. Пусть тебя люди услышат.
– Песнячить – хорошее какое слово, – неожиданно улыбнулся он, и вдруг замер, испуганно распахнув глаза, как заяц, застигнутый врасплох охотником. – А меня не засмеют?
– Пусть только попробуют, – сурово пообещала Жучка.

* * *
Но никто даже не пробовал смеяться – ни Махно, ни остальные пацаны. Хотя сперва они, конечно, переглянулись – больше растерянно, чем насмешливо, – когда Жучка за руку втащила Серёгу в гараж, а он робко бормотнул: «Привет», пятясь обратно к дверям под их удивлёнными взглядами.
– Сядь! – прикрикнула Жучка, подталкивая его к ящикам. – Махно, это Серёга. Серёга, это Махно.
– Алиса, это пудинг… – невнятно пролепетал Серёга. – Махно – Нестор, что ли?
Жучка величественно пропустила этот лепет мимо ушей и продолжала:
– У них есть группа в нашем ДК, но нет хедлайнера. Спой им.
– Я – хедлайнер?! – в ужасе замотал головой Серёга, отчаянно прижимая гитару к груди, будто боясь, что её вот-вот у него отнимут. – Что ты!
– Давай пой уже. Пой, что мне пел, – устало велела Жучка, отступая к дверям, чтобы перехватить этого малахольного, если он кинется удирать с перепугу.
Но он не удрал.
Он на мгновение плотно сжал губы и коснулся пальцами запевших струн.
И, когда отзвенел последний аккорд его гитары, Жучка победно обвела гордым взглядом растерянные лица парней.
…Пока они все бурно обсуждали грядущие великие перспективы – Серёга только счастливо улыбался, поворачиваясь то к одному, то к другому – и жалели, что ДК сейчас закрыт, – а то бы они репетнули! – Жучка молча читала Паланика у себя в телефоне. И только когда речь зашла о том, что надо бы обмыть появление хедлайнера, подняла голову:
– Так, Махно. Слушай сюда, и слушай внимательно. Или бухаем, или работаем. Что?
– Работаем, – скорбно вздохнул Махно, отводя глаза, чтобы не встречаться с её пронизывающим взглядом.
То-то же.
Жучка смилостивилась и отвернулась.

* * *
Серёгу она проводила до самого особняка Королёвых. Тот шёл молча, всё так же счастливо и мечтательно улыбаясь.
Особняк, конечно, был освещён от киля до клотика, и Жучка, не удержавшись, съехидничала:
– Твои разорятся за свет платить.
– Нет, ты что! – запротестовал Серёга абсолютно серьёзно. – Не разорятся!
Ох ты ж Господи…
Жучка только головой покачала:
– Это шутка была такая, зайчик. Бамбарбия кергуду.
– Я не зайчик! – Серёга вдруг опять обиженно нахохлился. – Я всего на год тебя младше, почему ты со мной так?! Провожать меня зачем-то пошла… Это я тебя должен провожать!
Ну вот, и что прикажете с таким чудом делать?
– Я тебя на порядок старше, – отрезала она. – Знаешь, что такое порядок, поэт?
– Мама говорит, что я и порядок – две вещи несовместные, – смущённо засмеялся тот, остыв так же мгновенно, как обиделся. – Мама говорит… – Он запнулся и растерянно заморгал: – Но ты же не про такой порядок, да?
И тут Жучка, не выдержав, сделала то, чего не надо было бы делать, но что ей хотелось сделать так, что аж руки чесались. Обняла его – крепко, чтобы почувствовать под толстым свитером его острые лопатки и выступающие рёбра, почувствовать, как часто и неровно он дышит, как пряди его взлохмаченных волос щекочут ей щёку.
Это было так сладко и больно. Так… странно.
Отстранившись наконец, она прямо взглянула в его изумлённо округлившиеся, потемневшие глаза и неловко выпалила.
– И бухать с ними чтоб не смел никогда, понял? Выдеру!
– Я… я вообще не пью… – невнятно забормотал Серёга, протестующе мотая головой. – Я не люблю… мне никакой допинг не нужен вообще…
– А, ну да, у тебя же твоя музыка есть, – понимающе кивнула Жучка, поворачиваясь, чтобы уйти, но тут он поймал её за руку.
Пальцы у него были на удивление сильные.
– Ты… поняла, да? Никто не понимает, даже Дюня! Мама однажды предложила мне тест на наркотики пройти…
– Чего-о?
– Ну да, год назад… она решила, что я… потому что у меня в школе… неважно. Я странный, ты же видишь. Нет, правда! Ну я и прошёл этот тест, я же знал, что я ничего такого… А ты сразу всё поняла!
Он снова робко и счастливо улыбнулся, смешно сморщив нос.
Жучка резко выдернула руку и даже спрятала её зачем-то за спину.
– Что поняла? Что ты торчишь от своих песен и никакого ширева-порева тебе не требуется? Тоже мне, теорема Ферма… Ладно, скачи уже… зайчик.
И шагнула в темноту, больше не оборачиваясь.
На душе у неё было… смутно.

* * *
Явление Короля народу произошло внезапно и бурно. Он позвонил – да не Жучке на мобильник, а сразу в обшарпанную дверь их «хрущёвки». А когда Жучка её распахнула, он, солнечно улыбаясь, сразу шагнул мимо неё в крохотную полутёмную прихожую.
– Эй! – чуть оправившись от изумления, она схватила его за рукав. – Я тебя не приглашала!
– А я сам себя пригласил! Привет, Королева! – смеясь, он подхватил её и закружил, натыкаясь на стены. – Я соскучился! Там одни гномы!
Звонарь. Соскучился он, видите ли!
– А этих… гномш… гномих там что, не было? – подозрительно прищурилась Жучка, отпихивая его и тоже невольно расплываясь в дурацкой улыбке.
– Не-а. А ты что, ревнуешь?
– Да щас! Размечтался, тоже мне, секс-символ…
Она жадно его оглядела, вдруг поняв, что тоже соскучилась, вдыхала его знакомый запах – терпкий и свежий. Король уже тянулся улыбающимися губами к её полураскрытым губам, когда её взгляд вдруг упал на подозрительно набитую сумку у него под ногами.
– Эй! Это что ещё за дела?
Присев, она дёрнула за «молнию» сумки. Ну конечно! Жратва. Шоколад, сервелат, сыр, икра, шампанское… Больше она смотреть не стала, рывком застегнула сумку и выпрямилась.
– Ну чего ты? – Король улыбался уже просительно. – Это же гостинцы… от гномов!
– Я тебе покажу гномов, – вспыхнув от злости и стыда, пообещала Жучка. – Нищенку осчастливить решил, богатенький Буратино? Забирай своё добро и уматывай!
– Ты не выёживайся зря, ясно? – вспыхнул и Король. – Какая ещё нищенка, чего ты комплексуешь на пустом месте?
– Комплексую? Я? – вздёрнув подбородок, она решительно распахнула перед ним входную дверь. – Уматывай, ну!
Но тут в прихожую выглянула, подслеповато щурясь, испуганная бабка:
– Варенька! Ты чего шумишь? Кого тут гонишь?
Король обернулся, растерявшись всего на секунду. А потом его смазливая физиономия просияла всё той же ослепительной улыбкой.
– Добрый вечер! – взяв морщинистую бабкину руку, он церемонно поднёс её к губам и чуть ли каблуками не прищёлкнул.
Бабка ахнула и обомлела, уставившись на него во все глаза.
Кавалергард хренов! Позёр! Оба позёры, что старшенький братишка, что младшенький…
Кипя от негодования, Жучка с размаху захлопнула входную дверь, из которой тянуло сквозняком. Она бы с удовольствием захлопнула её за собой с другой стороны, оставив Короля рассыпаться в любезностях перед бабкой, а бабку – солировать с душещипательными рассказами о сиротской внучкиной доле, но…
Но это было бы совершеннейшим детством.
Поэтому она стиснула зубы, прошагала на кухню и включила чайник, а радостный Король чуть ли не вприпрыжку притащил туда же сумку и принялся сноровисто её разгружать. Благодетель!
– Ну что ты всё шипишь? – потихоньку сказал Король, осторожно обнимая Жучку за талию, пока бабка, ахая и охая, накрывала на стол. – Сейчас принято в гости со своими продуктами ходить – кризис же! Всемирный экономический, если что.
– Твой папа к Чубайсу в гости тоже со своей колбаской ходит? – съязвила Жучка, сунув локоть ему под рёбра – не сильно, но чувствительно, чтобы не зарывался уж слишком. – Ру-ки!
– Руки? Какие руки? Где руки? – наивно захлопал он ресницами. – А, эти, что ли?.. Папа к Чубайсу в гости не ходит, между прочим.
– А что ж так? Или не приглашают? – снова съехидничала Жучка, невольно, впрочем, улыбаясь.
– Детки, присаживайтесь! – провозгласила бабка, закончив организацию пиршества, и выдвинула из-под стола табуретки.
Детки присели, и Жучка обречённо приготовилась выслушивать обычный бабкин репертуар, вертя в руках пульт от нового телевизора, чтобы, если уж совсем уж припечёт, врубить ящик погромче и отвлечь бабку каким-нибудь идиотским шоу.
Но та, подперев ладонью щёку, ничего не говорила, а только внимательно слушала Короля, разливавшегося соловьём по поводу швейцарских красот и интересностей. Что-что, а говорить он умел.
Плевако!
– Ты после Гарварда небось в политику ударишься? Звездишь – как дышишь, – шёпотом поддела его Жучка, вытаскивая кусок колбасы из его тарелки и водружая сверху сыр.
«Ладно, обожрём буржуев», – решила она.
Король и бровью не повёл, доливая шампанское в три ещё советских хрустальных бокала.
– А я вот нигде уже не побываю – разве что по телевизору погляжу, – пожаловалась раскрасневшаяся от шампанского бабка. – Даже при Союзе никуда не ездила. Куда ехать-то – мы и так на море!
Она захихикала, как девочка.
– Ангелина Семёновна, так вы здесь родились? – полюбопытствовал Король. – И в войну здесь были?
– Да, здесь и родилась, – не сразу отозвалась бабка. – И в войну здесь была, эвакуироваться мы не успели. Мне тринадцать было, так я в госпитале за ранеными ухаживала. Немцы по столько раза на дню нас бомбили – весь город с землёй сравняли, всё равно что Сталинград. Развалины одни стояли. Не приведи Боже… Горело всё, порт горел, нефтебаза. Людей прямо во дворах хоронили. Но не сдали город, нет, не сдали.
Она повела плечами, глядя куда-то вдаль, будто видя там себя – тринадцатилетнюю, круглощёкую, испуганную девчонку с русыми косичками.
– Помню, матросика одного в госпиталь привезли, всего развороченного. Я ему: «Миленький, не умирай!» Куда там… Просил меня – маме, мол, напиши, сестрёнка. А сам и адреса не сказал, не успел. Умер. А мама, небось, всё ждала, ждала…
Бабка допила шампанское залпом как водку.
– Раненых таскала когда, окопы копала, надорвалась я сильно. Думала, не рожу уже, не смогу. Да нет, родила, поздно, правда, на чётвёртом десятке уже. Мариночку, дочку. А тут вон как получилось… Осиротели мы с Варенькой. Ну что ж, на всё Господня воля.
– А какая у вас пенсия, Ангелина Семёновна? – тихо спросил Король. Он уже не улыбался, смотрел напряжённо, голубые глаза его потемнели.
– Ой, сейчас хорошо стало, добавили, я так целых восемь тыщ получаю, – гордо похвасталась бабка, просияв. – Дай Бог здоровья Путину, Медведеву да губернатору нашему Ткачёву. И Вареньке добавили в этом году – по потере кормильца, почти пять пятьсот уже выходит. Так что мы сейчас хорошо живём с Варенькой, грех жаловаться!
Жучка прикусила губу и резко встала из-за стола:
– Ба, мы у меня в комнате посидим. Оставь всё, я после уберу и посуду вымою.

* * *
Побывав в гостях у Короля, Жучка совершенно точно знала, что он должен подумать о её комнатушке-клетушке. И напряглась, представляя, куда его пошлёт за один только пренебрежительный взгляд или слово.
Но Король вообще ничего не сказал. Поглядел на огромную карту мира на стене, прикрывавшую дешёвенькие обои, на самодельную шведскую стенку в углу, на книжные полки, набитые битком, на старый, но исправно гудевший комп. Присел на узкую жёсткую тахту. И пробормотал:
– Я по десятке за раз в ночных клубах оставлял. И это ещё дёшево было. Считай, даром.
– Два мира – две судьбы, – ядовито фыркнула Жучка, вся подобравшись. – И к чему ты это?
Король не подымал глаз от пола, застеленного бабкиным тряпочным ковриком.
– Эй, алё, – Жучка подошла к нему и присела на корточки, осторожно заглядывая в его лицо. – Ты чего? Дюнь! – Она впервые назвала его этим детским именем, услышанным вчера от Серёги.
– Ничего, – он неловко откашлялся, запуская пальцы в её волосы. – Если б ты только позволила…
– Нет, – отрезала она, отстраняя его руку и сразу вскакивая.
– Ты ж не знаешь даже, про что я, – он наконец через силу заулыбался.
Жучка скрестила руки на груди:
– Про что бы то ни было! Нет, и всё.
– А поцеловать? – он ухмыльнулся уже веселее. – Я соскучился, правда…
– Перебьёшься, – сузила она глаза. – Пока что.

* * *
Король перебивался долго. Начался март, совсем потеплело, и на городских клумбах рабочие в оранжевых робах аккуратно высадили разноцветные анютины глазки.
Жучка целыми днями пропадала на дополнительных занятиях и элективных курсах, мотивируя это тем, что надо готовиться к поступлению, а внешкольное общение с Королём ограничила виртуалом – скайпом и смайликами в почтовом агенте. И только вечерами пару раз в неделю позволяла себе пробраться в ДК, где репетировала группа Махно.
Серёгина группа.
Получившая, кстати, совершенно идиотское название «Чеширские Коты». Жучка была свидетельницей мозгового штурма при этих крестинах и впервые с Нового года хохотала до колик. К счастью, названия «Финка Бычьего Цепня», «Эмбрион Мракобесия» и «Контуженный Рассол» были группой забракованы.
Серёга расцвёл. А при виде неё, казалось, уже готов был не просто расцвести, а заколоситься. Пустить корни и прорасти во все стороны.
Ей же самой при одном взгляде на него казалось, что в сердце у неё поселился крохотный пушистый зверёк, который то нежно прикасается, гладит мягкой лапкой, то царапает и больно вгрызается внутрь.
Песец, короче.
Ей хотелось смеяться над этим во весь голос. Или реветь взахлёб, пропитывая слезами подушку. Но в последний раз она плакала, наверное, в первом классе, так часто с тех пор загоняя слёзы внутрь, что они смерзлись там в одну огромную твёрдую глыбу. Иногда она боялась, что эта глыба задушит её.
Только песни, только Серёгины песни подтапливали этот лёд.
– Как же мне нравились грустные песни,
Полные жгучей неясной тоски,
Это как будто в груди стало тесно,
Это свободы чужой огоньки.
Как же мне нравились скользкие капли,
Солнца лучи через грязь на стекле,
Звуков спокойных как будто бы залпы,
Дрожью немой отдаются в земле.
Это как будто кусочки послушных
Ветру подвластных теней при луне.
Это как будто бы кто-то подслушал
Тихие песни в моей голове…
Жучка сидела на ступеньках у самой сцены, закрыв глаза, даже, когда песня уже отзвучала, а парни радостно и довольно загалдели. И только по наступившей вдруг звенящей тишине она поняла – что-то не так. И враз открыла глаза.
– Ты ж сказала, что пошла на дополнительные по физике, – голос Короля прозвучал над её головой не возмущённо, а устало.
– Соврала, – отрезала Жучка, мгновенно подымаясь и расправляя плечи.
Король стоял, засунув руки в карманы, и переводил непонятный взгляд с неё на Серёгу, потом опять на неё и на притихших парней. Усмехнулся вдруг:
– Выходит, вы не только впятером на одного умеете?
– А что, в ментовку пойдёшь? – оскалился ощетинившийся, как волчонок, Махно. – Давай, вали!
Жучка открыла было рот, но тут обрёл дар речи Серёга, ничего не понявший, конечно же, но почуявший нависшее напряжение:
– Дюнь! Ты нас как нашёл? Ты не сердись, я просто боялся тебе сказать, что у нас теперь… – он неловко повёл рукой, – группа… ты же считаешь, что это глупости всё… Ты только не уходи, мы щас, щас – ещё одну песню… Дюнь!
Он попытался спуститься со сцены, запутался в проводах, споткнулся и кувыркнулся вниз, чуть не сбив Короля с ног. Тот, ругнувшись себе под нос, подхватил брата за локоть:
– Не егози, Серый, я не уйду.
– Ты давно здесь? Ты слушал? Как тебе? – Серёга взволнованно шмыгнул носом и машинально утёр его рукавом.
– Это… – Король помедлил. – Это круто.
– Правда? – тот так просиял, глаза в мохнатых ресницах засветились.
Стоя в стороне, Жучка молча смотрела на братцев Королёвых, чувствуя, как прогрызает сердце проклятый зверёк, и понимала, что надо бежать.
Бежать без оглядки.
Спасаться, пока не поздно.
Ещё не поздно!
– Варь, ты тоже не уходи, – Серёга тревожно оглянулся на неё, вновь будто подслушав её мысли. – Ладно? Мы ещё по одной…
Ага, накатим по второй…
Она только тяжело вздохнула.
– Ладно.
И осталась стоять у сцены. Король не подошёл к ней, держась поодаль, но она всем телом чувствовала его пристальный взгляд.
Когда репетиция закончилась, и ребята помогали звукачу собирать аппаратуру, Жучка вновь повернулась к выходу. И опять не успела уйти.
– Ты куда это? – с обманчивым спокойствием осведомился Король.
– Ты не уходи только, – одновременно с ним выпалил Серёга, – а то нас мама домой не пустит, а при тебе она постесняется, а потом она его полюбит!
Так.
Жучка уже собиралась поинтересоваться, что за фигню порет будущая рок-звезда, когда Серёга, нырнув за кулисы, торжественно вынес оттуда мохнатый тёмный комок.
 – Вот! Я его нашёл в подвале!
Комок потянулся, раскрыл розовую пастишку и тоненько тявкнул.
Серёга засмеялся.
– Серый, ты болен, – заулыбался наконец Король. – Мама нас не выгонит, она нас просто убьёт. Медленно и печально.
– Не-а, – уверенно заявил Серёга. – Не убьёт. Говорю же, она его полюбит. Я его назову… мы его назовём… Варь, как мы его назовём?
– Песец, – мрачно предложила Жучка.

* * *
Ольга Васильевна никого медленно и печально убивать не стала. Быстро и весело, впрочем, тоже. Она только вздохнула и укоризненно поглядела – почему-то сперва на Жучку, потом на Короля, потом на Серёгу и, наконец, на Песца, которому это имя пришлось впору. Как влитое.
Она присела на корточки и почесала розовое пузо, которое Песец с готовностью выставил, брякнувшись на спину. А присмотревшись к найдёнышу, покачала головой
– Серёжа, его надо хорошенько вымыть и вывести блох. Но сперва нам всем пора поужинать. Мойте руки и к столу.
Жучка уже знала, что отнекиваться бесполезно.
Ольга Васильевна со светской непринуждённостью разливала чай. Щенок весело чавкал, уткнувшись мордахой в миску с супом – хвостик его ходил ходуном из стороны в сторону. Король и Серёга строили предположения, какие породы участвовали в создании Песца, и тоже веселились вовсю. Только Жучке кусок не лез в горло. Она просто не могла глядеть на братьев и смотрела то на щенка, то в свою тарелку. Ещё немного, ещё десять минут, и можно будет слинять отсюда к чёрту. А от Короля она как-нибудь отделается...
Наконец Жучка облегчённо отодвинула стул и встала:
– Спасибо. Я пойду. А то поздно уже.
Ольга Васильевна одним взглядом остановила рванувшегося было с места Короля:
– Мальчики, вы сейчас займётесь своей собакой. Андрюша, помоги брату, а то в ванной будет всемирный потоп. И проследи, чтобы он не завернул это сокровище в папин любимый банный халат. Папа и так будет весьма… удивлён, когда вернётся из Москвы.
Серёга обиженно надулся, а Король неохотно кивнул.
Жучка потихоньку двинулась к двери.
Но сегодня ей катастрофически не везло!
– Варя, мне бы хотелось, чтобы вы проконсультировали меня по одному вопросу. Вы не задержитесь ещё на минутку?
«А вас, Штирлиц, я попрошу остаться», – припомнила Жучка. У неё противно ёкнуло под ложечкой, и враз пересохли губы. Чёрт, ну почему, почему она так робела перед этой высокой тонкой женщиной со строгим взглядом задумчивых, серых, совсем Серёгиных, глаз?
Не оборачиваясь, Ольга Васильевна стала подниматься по лестнице, ведущей в комнаты. Направляясь следом за ней, Жучка поймала тревожный взгляд Короля и вскинула голову.
Она никогда не уклонялась от боя, не побежит и сейчас.
Ей внезапно вспомнился тёмный грязный проулок, в котором она когда-то застыла, намертво зажав в кулаке осколок бутылки с острыми краями – одна против троих пьяных уродов. Ей тогда было тринадцать. И она выстояла.
А вот выстояла бы там маменька Короля?
Глядя на её прямую узкую спину, Жучка понимала – да, выстояла бы.
– Это мой кабинет, – пояснила Ольга Васильевна, пропуская её в комнату, небольшую, но с огромным, во всю стену, окном, за которым сверкали огни порта. Ещё здесь было много цветов, компьютер и кресло-качалка. – Я здесь работаю и отдыхаю.
– Вы ведь не в одиночку занимаетесь этим домом? – бросила вдруг Жучка, засунув большие пальцы в карманы джинсов.
Ольга Васильевна чуть приподняла тонкие брови:
– Нет, конечно. К нам несколько раз в неделю приходит очень хорошая женщина, Наталья Алексеевна, и помогает мне убирать и готовить. Собственно, она присматривала и за Серёжей, когда мы были в Европе. Его же нельзя оставлять одного.
О, это Жучка очень хорошо понимала!
– А почему вы не взяли его с собой? – вызывающе спросила она.
Женщина чуть помедлила с ответом:
– Присядьте, Варя… Он не захотел, знаете ли.
– А почему он не захотел? – Жучка глубоко вздохнула. Присаживаться она не собиралась. – Почему вы заставили его проверяться на наркотики? Разве вы не видите, какой он?!
– Вижу. – Голос женщины был совершенно спокойным, но Жучка успела заметить, как та чуть подалась назад, словно от удара. – Это не мне было нужно. Это предложил директор его школы, там, в Москве. У администрации с Серёжей... не сложились отношения. Мне была невыносима мысль, что моего сына беспричинно заподозрили в наркомании, и я предложила ему, – а не заставила, как вы думаете… пройти тест в специальном медучреждении. Он согласился, только чтобы меня успокоить. А я своему сыну верю. Что же касается того, почему он захотел остаться здесь… – Она прошлась по комнате, задумчиво трогая тонкими пальцами многочисленные цветы в разнообразных горшочках. – Он, видите ли, интроверт, и ему больше хочется быть наедине с собою и своим творчеством, чем на светских тусовках или на альпийской лыжне, вот и всё. Он, кстати, просто боится кататься на лыжах.
– Я знаю, что такое интроверт, – задиристо буркнула Жучка. – Но он был тут очень одинок, пока…
– Пока вы не ввели его в очень интересную компанию, – Ольга Васильевна усмехнулась краешком сжатого рта.
– Так вас это волнует? Его компания? – Жучка прикусила нижнюю губу. – Я за ним присматриваю, если что. И они… они его уважают и не станут…
Взмахом руки женщина прервала её.
– Извините, Варя, в данном случае меня волнует не то, что он связался с неподходящими людьми. Он и правда сейчас так счастлив, насколько это для него вообще возможно. – Она снова прошлась по комнате и вдруг в замешательстве провела ладонь по волосам совершенно Серёгиным жестом. – Меня в данном случае волнуете вы, точнее, ваше отношение к нему. И к Андрею.
Жучка задохнулась – как будто на ринге пропустила удар в грудь, – и пошевелила губами, не зная, что сказать.
– Не беспокойтесь, больше никто этого не замечает, – торопливо продолжала Ольга Васильевна. – Даже они. Я вижу… потому, что это мои сыновья, и я не хочу, чтобы им было больно. А вы можете сделать им очень больно, Варя… не одному, так другому. Или обоим.
В голове у Жучки было пусто – до звона. Нужно было наконец что-то ответить этой высокой строгой женщине, глядящей на неё по учительски, но что? Что?!
– Вы… хороший выбор, Варя. Вы стойкая, сильная, целеустремлённая… вы очень красивая, наконец, – Ольга Васильевна коротко вздохнула. – Вы могли бы много раз пойти на дно, но вы выбрались. Мы собрали данные о вас и о вашей семье, простите.
– Какие ещё… данные?! – выдохнула Жучка. Гнев помог ей справиться со смятением. – Да какое право вы…
– Это мои сыновья, – с нажимом повторила Ольга Васильевна, глядя ей прямо в глаза немигающим твёрдым взглядом. – Я повторяю – вы хороший выбор. Но ведь вы сами ещё… не выбрали. Простите, но я обязана спросить: вы предохраняетесь?
Борясь с желанием вылететь вон или разнести вдребезги всё в этой красивой комнате, превратившейся в ловушку, Жучка встала у окна, невидяще глядя вниз, на огни порта, на светлеющее вдали море. Потом резко обернулась:
– Я не сплю ни с одним из них. А если буду спать, буду предохраняться.
– Если? – переспросила Ольга Васильевна и, не дождавшись ответа, продолжала: – У Андрея было много девушек, а у Серёжи – только одна.
– А у меня – ни одной! – Жучка вызывающе усмехнулась, чувствуя, как горят щёки. – Я не хочу больше это обсуждать. Я могу идти?
– Конечно, – Ольга Васильевна отступила в сторону, пропуская её к двери. – Спасибо вам, Варя. За честность.
Жучка вновь криво усмехнулась и молча вышла. В висках стучала кровь, дыхание сбивалось, словно она бегом поднималась в гору.
Королёвы, два брата-акробата, нервно мялись в холле у окна.
– Мама! – выпалил Серёга, едва дверь открылась, и ринулся навстречу. – Варя не виновата!
Это ещё что?!
– Я сам нашёл щенка! Это не она, это я! Зачем ты её ругала?
– Убей меня Бог из рогатки… – простонала Жучка, едва удержавшись, чтобы не схватиться за голову.
– Твой Песец здесь совсем ни при чём, – устало вздохнула Ольга Васильевна. – Кстати, посмотри-ка лучше вот сюда.
На бежевом ковровом покрытии красовалась лужа, а Песец радостно вилял хвостиком, доверчиво глядя хозяйке в глаза.
– Я уберу! – подхватив щенка под мышку, Серёга загрохотал вниз по лестнице. – Щас!
– Я пойду. До свидания, – ровно проговорила Жучка.
И Король, конечно же, направился следом за нею. Отношения выяснять.
Жучка стиснула зубы. Начинался следующий раунд.

* * *
– Что тебе мама сказала?
– Что у тебя было много девушек.
– А ты?
– Что у меня не было ни одной… Не смей угорать, а то двину по яйцам.
– А ещё что она сказала?
– Ещё она не хочет стать бабкой раньше времени и посоветовала мне предохраняться. Ну? Чего ж ты не угораешь больше? Веселуха же!
– А ты ей сообщила, что у нас c тобой есть самое лучшее средство от беременности и СПИДа – «спи-один» называется?
– А тебе что, приспичило? Не терпится?
– Приспичило. А тебе что – нет?
– Нет.
– Гонишь!
– Коне-ечно… ты ж у нас великий и могучий, тебе все девки сразу дают, а тут какая-то колхозница выделывается! «Ты в навозе стоишь, гоп-стоп-дубай, юбка с разрезом, ты корову доишь, гоп-стоп-дубай, за хвост облезлый…»
– Слушай, ты что, всё никак Цыгана своего забыть не можешь, что ли?
– Он-то тут при чём?
– Тогда кто при чём? Махно, что ли?
– Слушай, валил бы ты уже домой, а? Задолбал.
– Кто? Я? Я задолбал?! Да я и не начинал!
– Мне твоя мама запретила с тобой трахаться. От этого дети бывают. Отвали, Король.
– Да что ты?
Он неожиданно толкнул её на скамейку под облетевшим платаном, крепко прижав плечом к холодным доскам, запустив руки ей под куртку и жадно целуя. Она дёрнулась было, но потом откинула голову на спинку скамьи, бездумно глядя в просторное небо меж корявых ветвей, позволяя его ладоням торопливо блуждать по своей груди, пока не затрещали, отскакивая, пуговицы на её рубашке.
– Эй! – негодующе выдохнула она, вырываясь из поцелуя.
– Подожди-и… – со стоном бормотнул Король, снова ненасытно зажимая губами её рот. Теперь его пальцы нетерпеливо теребили «молнию» на её джинсах.
А, не всё ли равно… пускай… пускай…
Пускай хоть ненадолго затихнет чёртов зверёк, грызущий сердце.
Но если так… она же никогда уже не сможет… ничего… с Серёгой…
Мысли отчаянно рвались, путались… а тело само собой блаженно льнуло к горячим ладоням, ласкавшим так грубо, так нежно…
Она зажмурилась.
Выехавшая из проулка машина вдруг осветила их фарами и остановилась. Хлопнула дверца и раздался строгий окрик:
– Молодые люди! Ваши документы?
Через секунду Жучка уже волокла обалдевшего Короля через весь двор к железной лестнице, соединявшей эту и соседнюю улицы – в городе, расположенном среди гор, такие лесенки были делом обычным. Им ещё что-то кричали вслед, но слов было не разобрать – грохот каблуков по ступенькам заглушил всё.
– Это что, менты? – выпалил Король, когда они, задыхаясь, наконец остановились. – Чего они?..
– Закон… пятнадцать тридцать девять… – Жучка, согнувшись, упёрлась руками в колени, чтобы побыстрее выровнять дыхание.
– Чего?
– Чего-чего… Несовершеннолетним запрещено находиться на улице после двадцати двух ноль-ноль без сопровождения родителей или лиц, их заменяющих, чего… Не знал, что ли?
– Фигасе…
Жучка фыркнула:
– Вот тебе и фигасе. Ходи дворами, в центре не обжимайся, и будет тебе счастье.
Она шагнула было вперёд, но Король решительно придержал её за плечо:
– Ещё хочу… счастья.
Глаза его шало блестели, он провёл языком по припухшим губам.
– Мы уже пришли, – усмехнулась Жучка. Сладкий, густой и тёмный, как вино, морок, бездумно кинувший её в руки Короля, слава Богу, схлынул. – Это мой двор и мой подъезд. Не узнал? – Она прыснула, увидев, как разочарованно вытянулась его выразительная физиономия. – Так что спи спокойно, дорогой товарищ.
– Динамишь меня, Королева? – процедил он, обжигая её взглядом.
– Что, не нравится? Терпи, казак, силу воли вырабатывай. Пригодится!
Он дёрнулся было за ней, но Жучка, ловко увернувшись, влетела в подъезд и торопливо захлопнула за собою дверь с кодовым замком, привалившись к ней спиной.
Она ещё беззвучно смеялась, слыша его свирепое неразборчивое бормотанье и удаляющиеся шаги, но внезапно смех перешёл во всхлип.
Ещё чего не хватало!
Она оттолкнулась от двери и стала медленно подыматься по лестнице.

* * *
Теперь Жучка каждый раз спешила в спортшколу, как угорелая.
Разминка и тренировочный бой, и ещё один, и в душ, и тело воет от усталости и напряга, а из головы наконец вылетает всё лишнее.
Короля бы сюда.
Жучка сумрачно ухмыльнулась, ероша влажные волосы, и небрежно швырнула сырое полотенце на скамейку в душевой. Она снова уже неделю отнекивалась от встреч с Королём после школы, ссылаясь то на одно, то на другое, пользуясь тем, что и у него день был занят под завязку.
И на репетиции «Чеширских Котов» в ДК она больше не ходила
Хватит.
Пора завязывать.
«…Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы…»
Она как-то заглянула в бабкино Евангелие, аккуратно обёрнутое в старую обложку от её учебника, и прочла всё в один присест. Оно было совсем короткое, Слово это Божие в пересказе евангелистов. Марк. Иоанн, Лука, Матфей.
Матфей был реально крут.
Ну, после самого Иисуса, ясное дело.
Остальные Евангелия были довольно-таки слюнявы, но это, от Матфея…
Когда-то в Сети она нашла очередной дурацкий тест, в котором её зацепил один вопрос: «С кем из реально живущих или уже умерших людей вы хотели бы поговорить?»
Если уж ей не суждено было поговорить с отцом и матерью, она бы хотела поговорить с Левием Матфеем.
Чтобы большая ладонь на макушке, чтобы тёплое плечо под мокрой щекой, чтобы успокаивающие слова, которых толком не разобрать сквозь собственные всхлипы и сопли – только б знать, что тебя понимают и жалеют…
Жалеют?!
Дожилась ты, чува.
Снова мрачно усмехнувшись, Жучка подхватила с вешалки сумку и куртку. И замерла, выйдя на крыльцо.
Там опять мялся Серёга Королёв – на сей раз без гитары, зато с Песцом у ног, у стоптанных потёртых кроссовок. При виде неё Песец завилял хвостом, а Серёга… тоже практически завилял.
Серые глазищи его засияли.
Жучка глубоко вдохнула свежий вечерний воздух. Ветер дул с гор.
– Ты перестала к нам приходить! И домой, и песни слушать, – не утруждаясь приветствием, торопливо выпалил Серёга, глядя теперь с укоризной. – Я так не могу, понятно?
– Чего ты там ещё не можешь? – сипло проронила Жучка, едва шевеля пересохшими губами.
– Мне плохо без тебя, – просто сказал он, и у неё подкосились ноги. – Песни плохо приходят. И Песец скучает.
Она только беспомощно качнула головой и наконец выдавила:
– Мне некогда. Извини.
– Ты с Дюней, что ли, поругалась? Или на маму обиделась? Мама сказала, что вы просто разговаривали, и что она тебя уважает!
– Отстань, а? – тоскливо буркнула Жучка, пытаясь хотя бы не глядеть на него, не глядеть в эти глазищи, тоже полные тоски и недоумения. – Говорю же – некогда мне, ясно?
– Если ты не будешь приходить, – вспыхнул вдруг Серёга – неожиданно, как всегда, – я… я… я тогда буду с пацанами бухать! Для вдохновения!
Его острый подбородок строптиво вздёрнулся.
– Попробуй только! – грозно начала Жучка и осеклась, увидев, как он расплывается в торжествующей нахальной улыбке.
Вот же… провокатор!
Схватить за шиворот, сгрести в охапку, тряхануть, как щенка, чтоб язык свой длинный прикусил, и вжать в перила изо всех сил, и… и…
Вместо этого она подхватила радостно взвизгнувшего Песца, который ликующе лизнул её прямо в губы.
– Тьфу ты! – сморщилась она, поспешно утираясь тыльной стороной ладони. – Королевская собака, сразу видно!
– Молодец, понимает, где самое вкусное…
Ленивый голос сзади заставляет её вздрогнуть и выпрямиться.
Ну, конечно… Его Величество Король собственной сиятельной персоной!
– Да отстаньте вы уже все от меня! – бросила она через плечо, стремглав слетев с крыльца и оставив обоих братцев Королёвых и королевскую собаку обескураженно таращиться вслед.
«…Довольно для каждого дня своей заботы…»
Жучка намеревалась позаботиться о себе сама. Как всегда.

* * *
С весенних спортивных сборов в Перми Жучка вернулась, чувствуя, что заболевает. Хрен знает, что это была за фигня, может, какой-то скоротечный вирус, но из вагона она вывалилась уже с температурой, её даже подтрясывало слегка. Тренер Палыч только головой покачал, потрогав её лоб, и велел вызвать врача и отлежаться.
До дому она еле доплелась.
Бабки дома не оказалось. На майские праздники она традиционно с ночёвкой завеивалась к лучшей подруге Зиночке, жившей в пригородном посёлке – чтобы без помех, всласть насмотреться дурацких «Танцев со звёздами» и «Аншлагов», пообсуждать сериалы и внуков, поделиться народными рецептами от всех болезней, аккуратно вырезанными из газеты «Секреты здоровья»… в общем, по-старушечьи потусить и оттопыриться.
С Зиночкой бабка дружила добрых пятьдесят лет, уму непостижимо просто.
Бабка всегда сокрушалась, что у внучки нет подружек, а лишь друзья-пацаны. Как же так, ведь только подруга может понять, подсказать и помочь. Но Жучка всегда считала девчонок глупыми клушами и рёвами. Толку от них…
Она порылась в бабкиной аптечке, пропахшей корвалолом. Нашла залежалый аспирин и выпила пару таблеток. Есть ей не хотелось. Голова болела и кружилась, её качало. Помыться с дороги, и спать, спать…
Упав на тахту, не расстилая постели, прямо в старом любимом халатике, она начала проваливаться в тяжёлый вязкий сон. И, даже услышав звонок в дверь, решила сперва, что это тоже – во сне.
Король ещё раз нетерпеливо нажал на кнопку звонка. Королева была дома, точно, пацаны из спортшколы доложили. Он не стал звонить ей на мобильник, предчувствуя, что его опять отошьют. Примчался сам, завернув только по дороге на цветочный рынок.
Ну же!
Прозвучали быстрые шаги, дверь распахнулась, и Король обомлел.
Он впервые увидел её – не в джинсах.
И мешковатая спортивная форма тоже была не в счёт.
Желтый, изрядно полинявший, совсем детский халатик был ей тесен и короток, туго обтягивая высокую грудь, а голые ноги под ним были… бесконечными.
Он забыл, как надо дышать.
– Чего припёрся на ночь глядя? – буркнула она хрипловато, отвернувшись в сторону. – Устала я. Болею, блин, не до тебя.
Ну да. Не до него. Как всегда.
Первая связная мысль больно уколола его, но он, всё равно улыбнувшись, вытащил из-за спины два букета.
Розы, – белые, жёлтые, алые, – весело вспыхнули в полумраке прихожей.
– Это ещё к чему? – подозрительно прищурилась она.
– С наилучшими пожеланиями! – лихо отрапортовал он. – Любви тебе, Королева! Моей.
– Трепло, – нисколько не смягчившись, а, кажется, ещё больше разозлившись, бросила она. – Ненавижу цветуёчки всякие.
Ну и вот, ну и что теперь?
– А Ангелина Семёновна где?
– В гостях. У подружки. Так что сегодня тебе ручек не целовать, Арамис несчастный…
Она небрежно сгребла у него оба букета, не обращая внимания на шипы.
– Ты как эти розы, – неожиданно для себя пробормотал Король. – Красивая… и колешься. До крови.
– Ага, гони, гони… – проворчала она. – У нас и вазы-то нет. А, вот сюда можно.
Букеты перекочевали в две трёхлитровые банки из-под бабушкиных солений, хранившиеся под кухонным столом.
– В комнату к себе поставь хоть, – машинально укорил Король, не отрывая от неё взгляда и понимая, что пропал.
Совсем пропал.
Хоть бы раз попробовать её…
Хоть бы один раз…
Только один…
Чтоб она поняла наконец…
А она поймёт!
Кровь грохотала у него в висках, неистово пульсировала в паху.
Король сцепил руки за спиной и сжал зубы – до хруста.
– Вот ещё, вонять будут у меня под носом, – она строптиво дёрнула круглым плечом, но, тем не менее, взяла один букет и направилась с ним в свою комнатку. Король неотступно шёл следом, задыхаясь от аромата цветов и её тела. Все чувства его обострились, как у зверя. – Ну вот, и куда их? Припёр, постарался… Старатель… Ну ладно, сюда вот, что ли…
Она пристроила букет на подоконнике, шагнула назад, натолкнувшись на Короля спиной, и он автоматически обхватил её за плечи.
– Чего ещё…
Она не успела ни закончить фразы, ни повернуться.
Почувствовав её жаркое крепкое тело у себя в руках, Король враз растерял все остатки самообладания, мгновенно одурев.
Будто залпом выпил стакан водки.
– Тихо, тихо, тихо... – бессвязно зашептал он ей в затылок, стискивая её руки мёртвой хваткой. – Ты же моя… моя… Королева…
– Спятил?! – бешено выкрикнула она, пытаясь вырваться.
Спятил, да.
Совсем спятил.
Толкнув её на тахту, он навалился сзади, придавив всем весом, вминая её голову в подушку, выкрутив и стиснув запястья, коленями прижав её раздвинутые ноги к дивану. Халатик задрался до лопаток, обнажив гладкую гибкую спину. Она билась и рычала, но ни дотянуться до него зубами, ни вырвать руки не могла.
Какая же она горячая…
Королева, Королева…
Её сердце отчаянно заколотилось прямо в его ладони, когда он торопливо смял в горсти её голую грудь.
Боже, да за это и сдохнуть не жалко…
– Я ж убью тебя! – выдохнула она, будто услышав. – Я ж тебя… не прощу…
– Плевать… плевать… – бессвязно отозвался он, запуская пальцы под её простенькие трусики и сдёргивая их одним рывком. – Тебе хорошо будет… не пожалеешь… ещё захочешь… сама... честное слово… подожди… сейчас…
Звякнула пряжка ремня.
Она вдруг обмякла в его руках, тяжело обвиснув, и он замер тоже.
Она вся горела, просто обжигая его.
…«Болею, блин, не до тебя»…
Дрогнув, Король на секунду ослабил хватку, и этого ей хватило, чтобы очнуться.
Ещё секунда – и он грохнулся на пол, зажмурившись крепко и обречённо.
Убьёт или только кастрирует? Или сначала кастрирует, а потом убьёт?..
Тишина, только её частое неровное дыхание.
Король осторожно приоткрыл глаза. Она стояла у окна, судорожно вцепившись в халатик, порванный на груди. Глаза – в пол-лица – лихорадочно блестели.
– Проваливай, – прошептала она запекшимися губами. – Ну?!
– Может, хоть шестьдесят девять тогда? – нагло и отчаянно оскалился он – помирать, так с музыкой, терять уже было нечего, всё разом ухнуло в пропасть. – А, Ко-ро-ле-ва?
Бешено полыхнув глазами, она схватила с подоконника банку с букетом, и он еле успел увернуться, но всё-таки увернулся.
Банка ударилась об косяк, вода, стекло и розы брызнули в разные стороны.
Уже на лестнице Король начал смеяться, потом смех этот сменился кашлем, а, остановившись в пустом тёмном дворе под платаном, он понял, что плачет.
С силой потёр ладонями лицо и уткнулся лбом в шершавый твёрдый ствол.
Всё.

* * *
Бабка, вернувшаяся наутро, конечно, раскудахталась, предлагая вызвать «скорую», а когда Жучка наотрез отказалась, подступила к ней с мёдом, лимоном, содой и набитыми горчицей носками.
Жучка мрачно вытерпела разнообразные пытки.
Она не знала, как объяснить бабке проступившие кровоподтёки на руках и ногах, но та, привыкшая уже к травмам, которые внучка приносит с ринга, ничего не спросила.
Этот удар уложил Жучку так, как на ринге не укладывал ни один.
Нокаут.
Она провалялась весь день, бездумно уставившись в потолок, покорно глотая бабкины снадобья и время от времен проваливаясь в глубокий сон без сновидений.
На следующее утро она решила, что хватит тупых страданий, и побрела в душ, попросив бабку перестелить ей постель и проветрить комнату.
Чёртов халатик отправился в мусорное ведро, а она, натянув футболку и шорты, опять без сил свалилась на свою тахту, вяло подумывая, не поискать ли какую-нибудь старую книжку на полке.
Она любила перечитывать те книги, которые проглотила ещё в первом классе. Соловьёвскую «Повесть о Ходже Насреддине», например. Или «Дорога уходит в даль». Или «Тома Сойера»…
О! Точно! Как тётя Полли лечила Тома Сойера, вот самое то.
Когда раздался звонок в дверь, она только отчаянно крикнула: «Ба, никого не пускай!» и заскрипела зубами, услышав невнятные голоса в прихожей.
Потом кто-то осторожно постучал в дверь её комнаты.
Если это Король с корзиной роз, то живым он уже не уйдёт.
А розы она запихает ему в задницу.
Но это был не Король.
– Если вы не хотите меня видеть, Варя, я уйду, – тихо сказала Ольга Васильевна.
Жучка не хотела. Но…
– Войдите, – кашлянув, сипло отозвалась она.
Та вошла, и, остановившись возле постели, нерешительно огляделась в поисках стула. Жучка следила за нею из-под полуприкрытых век, не собираясь ей помогать.
Откинув простыню, женщина наконец примостилась на краю тахты и тихо спросила:
– Как вы?
Вести светскую беседу Жучка тоже не собиралась.
– Отлично! Завтра пойду в школу. Вас интересует, не подам ли я заяву в ментовку? Не подам, не волнуйтесь.
– Откуда вы догадались, что я всё знаю? – спросила Ольга Васильевна, глядя на свои изящно наманикюренные пальцы, украшенные парой тонких колец.
– Вы бы иначе не пришли! – зло выкрикнула Жучка. – Забеспокоились за сыночка, вот и явились! Просить за него хотели или подкупать?
– Если вы намереваетесь обратиться в милицию, то это правильное решение. Я вас отговаривать не собираюсь.
– Что? – Жучка растерянно моргнула, не веря своим ушам.
– Я пришла извиниться перед вами, Варя, – тихо произнесла Ольга Васильевна и прямо посмотрела ей в глаза. – Я плохо воспитала своего сына. Простите меня. Простите нас, если можете.
Жучка судорожно сглотнула.
Не дождавшись ответа, женщина продолжала:
– Он говорил, что… ничего не успел с вами сделать. Это правда?
– Правда, – прохрипела она, невесело усмехнувшись. – Пожалел. Завис. А у меня хорошая реакция.
– Пожалел, значит… – повторила Ольга Васильевна, снова переводя взгляд на свои руки.
– Как вы узнали, что… – Жучка закашлялась, и женщина, оглядевшись, протянула ей стакан с остывшим чаем, стоявший на столе.
– Мне позвонил директор школы и сообщил, что Андрей приходил забрать документы. Вчера. Ему их, конечно, не отдали. Его не было дома целый день… но вечером он всё-таки пришёл. Мы поговорили, и он рассказал… как обошёлся с вами.
– Я дура, – выпалила вдруг Жучка. – Нельзя было ему открывать, да ещё и в этом халате… – и пояснила под её недоумённым взглядом: – Выбросила халат. Старый, короткий, всё наружу. Я температурила, не соображала толком. А мужики – они ведь не всегда за себя отвечают.
– Мужчина всегда отвечает за себя и за тех, кого он защищает, на то он и мужчина, – спокойно возразила Ольга Васильевна. – И я надеялась, что Андрей когда-нибудь станет именно таким мужчиной. А Серёжа – никогда. Он чуткий, ранимый и талантливый мальчик… но он навсегда останется мальчиком. Его всегда надо будет опекать. Нянчить. И он не любит ничего и никого, кроме своих песен.
Жучка открыла рот, чтобы возразить, но Ольга Васильевна только покачала головой:
– Вы же знаете, что я права.
– Может быть… – прохрипела она, закрывая глаза и откидываясь на подушку. Прохладные тонкие пальцы коснулись её руки.
– А вот Андрей любит вас. Поверьте, я это знаю. Вы для него не просто красивая игрушка, интересная и яркая… не просто достойный противник. Хотя и это тоже есть, конечно. Но вы ему очень дороги, Варя. Может быть, дороже всего на свете.
Жучка молчала, по-прежнему не открывая глаз, боясь, что слёзы, от которых саднило в горле, прорвутся наружу, и она уже не сможет их остановить.
– Он получил свой урок… не знаю, выучил ли, но надеюсь на это, – проговорила Ольга Васильевна почти шёпотом. – Если вы сможете, то… пожалуйста, простите его.
– Как?! – выкрикнула Жучка, рывком садясь на постели. Голова закружилась, и Ольга Васильевна быстро придержала её за плечо. – Я его… придушу, когда увижу!
– Душить – это лишнее, – сказала женщина серьёзно. – Набейте ему морду, вы же умеете.
Жучка только захлопала глазами, потеряв дар речи.
– Он, впрочем, уже получил по морде – от меня, но я это умею плохо, – невозмутимо продолжала Ольга Васильевна. – Я не профессионал.
Жучка уткнулась лбом в свои колени и засмеялась, уже не обращая внимания на слёзы, заструившиеся по щекам, наконец-то чувствуя, как медленно тает замёрзшая внутри ледяная твёрдая глыба.
Тает, вытекая вместе со слезами.
Лёгкая рука легла ей на макушку, приглаживая растрёпанные вихры:
– Вы не заметили, Варя, но у вас под дверью валяются осколки стекла. Я уберу, пока вы на них случайно не наступили. И ещё я там принесла клюкву, а Ангелина Семёновна обещала сварить клюквенный морс. Это очень полезно. И вкусно.
Жучка только обессиленно мотнула головой.
– Отдыхайте. И не торопитесь в школу. Никуда она не убежит…. Мы с Ангелиной Семёновной попьём чаю на кухне. До свидания, Варя.
Дверь тихо закрылась.
– До свидания… – пробормотала Жучка, сворачиваясь калачиком под одеялом.
Она подумает обо всём этом потом.
Потом, потом….
«…Вы ему очень дороги, Варя…
…Дороже всего на свете…»

* * *
Ещё через три дня – Жучке казалось, что прошло три недели, как минимум, – она поняла, что пора.
Была суббота. И в три часа Серёгина группа давала свой первый концерт в ДК. На местных сайтах давно висели объявы.
Жучка сильно похудела за время болезни – глаза в зеркале стали ещё больше, лицо заострилось, и резко проступили скулы. А волосы как-то быстро отросли, превратившись в шапку коротких кудрей, чего она им раньше не позволяла.
Привет, незнакомка.
Пусть тебя не узнают.
Поразмышляв немного, она раскрыла томик Куприна, где держала заначку на чёрный день. Чёрный он будет или какой – там посмотрим.
Держи удар, будь собой, а план война подскажет.
Жучка наконец включила мобильник, мёртво провалявшийся в сумке все эти дни, спокойно стёрла все входящие сообщения и информацию о непринятых вызовах.
Гори огнём.
Она нашла номер, взятый когда-то у Короля.
– Серёга… Ну, я. Ну и чего ты орёшь? Болела просто. Да всё пучком. Приду, куда ж я денусь, надо ж посмотреть, как девки тебя будут на тряпочки рвать… На сувениры. Да, опять бамбарбия кергуду… А Король придёт? Обещал? Ясно. Тогда пока.
Пока-пока-покачивая перьями на шляпах…
Что ж, мушкетёры короля, шпаги – к бою!
Она раскрыла эйвоновский каталог, который ей всучила какая-то девчонка в универсаме ещё до начала майских праздников. Телефон вашего консультанта… ага, вот.
– …А если я куплю у вас эту самую большую вашу палитру, палетку… вы мне покажете, как правильно краситься?
…Ёлки-палки, сколько ж всякого барахла было в этих клятых бутиках! И какой нормальный человек захочет болтаться здесь часами и выбирать?!
Жучка решительно подошла к скучающей блондинистой продавщице, немедленно принявшей охотничью стойку:
– Здрасте, девушка. Я хочу сменить имидж. Цены ваши вижу. А вы видите меня. Подскажите что-нибудь. Пожалуйста.
…Бежевые сапоги чуть ниже колена, бежевая юбка в складку – чуть выше, и ветер ещё задирает подол, обнажая полоску чулка, и песочная блузка полурасстёгнута, и алый топ под нею, и белый жакет-болеро сверху.
Болеро, куды с добром! Равель нервно курит под лестницей.
– …Ну вот, – довольно сказала эйвоновская консультантша Маргарита Викторовна, уверенно коснувшись пальцами её подбородка. – Так вы что, никогда раньше не наносили макияж?
– Синяки только замазывала, – пожала плечами Жучка и прыснула, увидев, как расширяются глаза бедной консультантши.
Выйдя наконец на площадь, она прищурилась и глянула в бесконечную сияющую морскую даль. Глянула и поднялась по ступенькам ко входу в ДК.

* * *
– Я не нарушу клятву темноты,
И не пропью сиянье жёлтых окон.
Пока на свете существуешь ты,
Пока мой путь под властью красоты,
Пока…
Скрываюсь в лабиринтах пыльных блоков.
Я не запачкаю ту тоненькую грань,
Которую одарит вспышкой солнце,
Я не вскочу с постели в эту рань,
И не отдам последним звукам дань,
Что ждут, пока мой мир перевернётся.
Я не нарушу  круга пустоты,
И не убью их детские надежды,
На то, что их не стоишь ты.
Пока горят ещё мосты
Зелёных горизонтов,
Как и прежде…
Серёга пел. И ему подпевали.
Зал ДК был едва освещён, но даже в этой полутьме Жучка явственно различала, как блестят глаза тех, кто торчал у сцены – собственно, все там и торчали, у сцены и в проходах, как магнитом притянутые.
Она смотрела на Серёгу, чей хрипловатый голос резал сердце по живому, но…
Но это было уже неважно.
Она чувствовала лишь какую-то странную отчаянную гордость.
Гордость за него.  И желание – уберечь, загородить, прикрыть. И насмешливую жалость к девчонкам, застывшим возле сцены, вытаращившим на Серёгу глаза, полные слёз.
«…Ему не нужно ничего и никого, кроме своих песен...» – вспомнила она слова Ольги Васильевны.
Чей-то напряжённый взгляд тронул её – как рукой, и Жучка, вздрогнув, обернулась.
Король стоял, прислонившись плечом к стене, и в упор смотрел на неё, – руки в карманах потёртой кожаной куртки, осунувшееся лицо – почти что чужое, твёрдый рот плотно сжат.
Они смотрели друг на друга, как два незнакомца, узнавая с трудом.
Потом она качнула головой в сторону выхода, и он кивнул.
В спину им бил Серегин голос.
– Я не смогу молчанье разомкнуть,
Но мне бы этого и не хотелось,
Даже в словах, в глазах, тонуть,
И, встретив в сотый раз, не обмануть,
А может, просто не успелось.
Я не нарушу клятву темноты,
И заклинание прилипчивой улыбки,
Пока на свете существуешь ты,
Как оправдание меня, как цель,
Которой нет конца.
Прости молчанье,
Пока оно обоим нам даётся просто…

* * *
– Пошли, – решительно сказала Жучка, едва шагнув на крыльцо ДК. И устремилась вперёд, не оборачиваясь, но по-прежнему чувствуя спиной его взгляд.
Она знала, куда надо идти.
К морю.
Когда они спустились с мостика через впадающую в море речку и направились вниз по её течению, Король впервые заговорил:
– Это… что?
Размеренный грохот, похожий на грохот скорого поезда, доносившийся издалека, с каждым их шагом всё нарастал и нарастал, громом отдаваясь в ушах.
Жучка хмыкнула, искоса глянув на него:
– А ты никогда раньше не слышал, что ли?
Он растерянно покачал головой.
– Эх ты! Это же шторм! Давай, пошли быстрей!
В ней подымалось и подымалось, разгораясь пожаром, яростное ликование. Такое же яростное, как громады волн, обрушивающиеся с размаху на берег и откатывающиеся назад, чтобы вновь обрушиться.
Она вылетела прямо к полосе прибоя, и следующая волна окатила её с головы до пят, но она устояла. Король, задыхаясь, схватил её за плечо и проорал в ухо:
– Куда?! С ума…
Жучка засмеялась, мотая головой и отфыркиваясь. Следующая волна сбила с ног их обоих, закрутила и поволокла по гальке.
Король крепко держал её обеими руками, вздёргивая на ноги. и незамысловато ругался, а она только хохотала.
Ещё волна!
На этот раз они устояли.
Ещё!
Король тоже захохотал, как сумасшедший, исступлённо прижимая её к себе.
Новая волна была самой огромной, и их зашвырнуло дальше всего. Когда они торопливо выкарабкались на берег и отбежали подальше от прибоя, то уже не смеялись.
Жучка посмотрела прямо в мокрое лицо Короля, и тот, прикусив губу, ответил ей таким же прямым взглядом.
Они стояли и смотрели друг на друга, мокрые насквозь, до последней нитки.
– Пошли! – опять решительно сказала она. – Быстрее, а то замёрзнем. Не лето, чай, не май месяц,– повторила она бабкину приговорку, усмехнувшись, хотя был как раз май.
Они шли очень быстро, поднимаясь по едва заметной тропинке на обрыв над морем, потом – вдоль края, а потом ещё глубже – в горы. Ветер трепал им влажные волосы, пах цветущими травами и йодом.
– Мы куда? – запыхавшись, крикнул Король.
– Увидишь, – бросила Жучка на ходу, нетерпеливо оглянувшись на него – поспевает ли. Чёртовы моднючие сапоги заскользили по камням, она, взмахнув руками, пытаясь удержать равновесие, нога подвернулась, в пропасть со зловещим шуршанием посыпались мелкие камушки, неумолимо увлекая Жучку за собой…
Король, ругнувшись, всё-таки успел ухватить её сзади за жакет. Ткань жалобно затрещала, но выдержала.
– Давай руку! – гаркнул он.
Через минуту они снова стояли на тропинке, едва переводя дыхание. Жучка вытерла рукавом лоб, шагнула вперёд и пошатнулась. Он поймал её под локти:
– Что? Нога?
Она только кивнула, тяжело дыша. Наступить на левую ногу было невозможно – боль пронзала до макушки.
Король быстро огляделся и усадил её на валун рядом с тропинкой:
– Дай посмотрю.
Расстегнув «молнию» на сапоге, он бережно ощупал сильными пальцами распухавшую на глазах лодыжку. Жучка сжала зубы.
– Ч-чёрт! – снова ругнулся Король. – Вроде не вывихнута, но связки порваны небось, – он, морщась, поглядел в её побледневшее лицо: – В больницу надо.
Жучка упрямо качнунула головой:
– Замотай чем-нибудь потуже, и всё. Мы почти пришли.
– Да куда пришли-то?! – простонал он, в замешательстве запуская пятерню в свои растрёпанные волосы. – Зачем?
– Затем, – отозвалась она твёрдо. – Порви какое-нибудь шмутьё…
– Без сопливых скользко, – огрызнулся Король, сдирая куртку, сырую рубаху и, наконец, футболку. – Здравствуй, здравствуй, пневмония…
Жучка фыркнула и отвернулась, всё-таки украдкой жадно глянув на него, когда он опять начал одеваться.
Продолжая чертыхаться, он, помогая себе зубами, разодрал футболку на полосы, и останки её сосредоточенно запихал в карман куртки, мрачно бросив:
– Ещё пригодится…
– Да ты запасливый, оказывается… – срывающимся от сдерживаемого смеха голосом откликнулась Жучка. – Хозяин…
Несмотря ни на что, всё то же яростное ликование бурлило в ней, как прибой.
– Иди ты… – буркнул Король, аккуратно пристраивая её пострадавшую ногу себе на колени. – Разговорилась. Того и гляди без ноги останешься, а туда же – разговаривает…
– Одна нога у ней была короче, другая деревянная была, – продекламировала Жучка и, осёкшись, опять стиснула зубы.
– Больно? – Король вскинул тревожные глаза. – Ойкнула бы хоть, что ли, для приличия.
– Не дождёшься… – выдохнула она, потом осторожно пошевелила ступнёй. – Порядок, доктор Хаус. Пошли. Ты что делаешь?
Он расстегнул и отбросил второй её сапог, подхватывая её на руки:
– Танцую, блин.
– Не дотанцуйся смотри, – пробормотала Жучка, на миг прикрыв глаза. Сердце её дрогнуло и бешено заколотилось.
– Помолчи, а? Куда дальше?
– Вон, за скалу…
Заходящее солнце всё ещё ярко освещало полускрытую ветвями разросшихся деревьев хибарку с покосившейся крышей.
И поляну перед ней.
И костёр на этой поляне.
И троих парней, которые вытаращились на них, разинув рты.

* * *
Король замер на месте, тяжело дыша.
– Ты их знаешь?
Жучка помотала головой. Все её инстинкты отчаянно и громко закричали об опасности.
Глупо было рассчитывать на то, что ей одной известно это место – заброшенная хибарка близ берега. Тем более, что иногда, приходя сюда, она находила тут запас спичек и дров в жестяной печурке. Просто сейчас ведь был не сезон для отдыхаек – середина мая…
Всё это бессвязно проносилось в её голове, пока они с Королём молча смотрели друг на друга и на вскочивших с земли и медленно подступавших к ним парней.
Стая.
– Ты нам эту пташку принёс? – хмыкнул самый высокий из них. – Молодец! А теперь положь её и катись отсюда.
Остальные засмеялись. Младший был совсем пацан – лет тринадцати, не больше. Жучка их не знала – небось приезжие, гопота, выбрались к морю на денёк, пока погода хорошая.
– Сапоги зря бросили, – проронил Король себе под нос, осторожно ставя Жучку на землю.
– Накласть, – она подняла голову, вздёрнув подбородок. – Отобьёмся.
– А то! – отозвался он почти беззаботно, сунув руку в карман куртки и прижавшись к её плечу своим.
И тут она поняла, что действительно может всё – если с ним.
Морской ветер опять взметнул ей волосы, и в крови запел чистый адреналин, требуя боя. Она усмехнулась по-волчьи, глядя, как, замявшись, затоптались на месте чужаки:
– Чего встали? Ну?!
Парень пониже дёрнул старшего за рукав куртки и прошептал ему что-то на ухо. Тот исподлобья воззрился на неё и вдруг нерешительно спросил:
– Ты… Жучка? Варвара Жукова, что ли?
Она молча кивнула, встретившись с ним напряжённым взглядом.
– Я на тебя ставил, – объявил вдруг тот так радостно, будто хотел обрадовать и её. – Когда ты дралась.
– Я выиграла? – поинтересовалась Жучка как можно спокойнее.
– Ага. Я десять штук поднял на тебе. Ты классно дерёшься!
– Мало поднял, – пробурчала Жучка, не собираясь расслабляться.
Парень выставил руки ладонями вперёд:
– Мы… другое место себе найдём, если тебе надо, – он покосился на Короля и повторил: – Ты классно дерёшься.
Чужаки скрылись за выступом скалы, но они с Королём стояли ещё долго, пока солнце не опустилось в море. Погас последний луч, и сразу потемнело. И похолодало.
– Не вернутся? – нарушил молчание Король.
– Здесь тебе не Москва, – отозвалась Жучка. Её начало потряхивать после миновавшего напряжения – адреналин сыграл неслабо. – У нас всё честно.
Король держал её за плечи, глядя в лицо – близко-близко:
– Мы спина к спине у мачты, против тысячи – вдвоём?
– Против тысячи бы отбились? – прищурилась она.
– А то! – он закинул голову и засмеялся, и тогда она, притянув его к себе за волосы, цапнула за нижнюю губу, и, не давая опомниться, повалилась вместе с ним на землю, расстёгивая на нём куртку и рубашку, дёргая за «молнию» на джинсах, впиваясь губами и зубами в скулу, в шею, в плечо….
Король всхлипывал, стонал и смеялся.
– Убить меня хочешь? За этим сюда привела?
– Хочу! – она снова вцепилась ему в волосы и с наслаждением потрясла. – За этим!
Он на мгновение перехватил её руки:
– Если потом простишь – убивай!
– Я только одного не прощаю, запомни, – прошептала она ему прямо в губы. – Предательства.
Она небрежно содрала с себя дорогие тряпки, сегодня купленные. Впрочем, они уже не были дорогими, а были просто тряпками.
Распростёршись на земле, Король смотрел на неё снизу вверх так, будто впитывал её глазами. Потом осторожно протянул руку и провёл пальцами по её щеке, до уха, вниз по шее, очерчивая ключицу, к вершине груди, ко впадинке пупка.
– Я умру за тебя, Королева, – сказал он просто.
– Я умру за тебя, – отозвалась она эхом.
А потом всё было так тихо-тихо, так бережно и нежно, что она, крепко зажмурившись, качалась, будто на волнах в штиль, соскальзывая от одной волны к другой, и опускаясь, и подымаясь, и начиная невольно торопиться, и он, успокаивая, легко касался губами её шеи, и это повторялось и повторялось, пока наконец не нагрянул шторм. И она закричала, вторя его стонам.
Когда всё схлынуло, она так и лежала, обессилев, поперёк его груди, чувствуя, как его пальцы перебирают её волосы.
Повернувшись, он ткнулся носом в её висок.
– Как насчёт пневмонии?
– В халупе в этой есть печка, – сонно отозвалась она. – А здесь – костёр.
– Ты этот… квест… мне устроила нарочно?
– Ну…
– Ты всё это… для меня… нарочно?
– Ну…
Король сел и сгрёб её с земли, устраивая у себя на коленях:
– Драться ж мы ещё будем?
– А если будут драться слон и кит, кто кого переборет? – она положила подбородок ему на плечо, слушая, как бьётся его сердце, греясь в тепле обхвативших её рук.
– Ну… – он открыл рот, и тут где-то в груде их одежды глухо зазвонил мобильник.
– Мама! – заорали они, переглянувшись.
Жучка лежала, уткнувшись лицом в траву, пока Король, чертыхаясь, шарил по карманам, что-то путано втирал Ольге Васильевне, а потом сердито ворчал, снова притягивая Жучку к себе. Море шумело под обрывом, костёр догорел, и пахло дымом, а она глядела в огромное ночное небо, раскинувшееся над ними, и точно знала, что пусть и против всего мира – она не одна.
А может быть, мир не против неё?
Может быть?..
Король подхватил её на руки, и тогда она засмеялась.

Тексты песен: Алёна Глазницына
7.12.2011 - 18.12.2011 гг.


Часть 2: http://proza.ru/2013/06/06/526