Голос

Сценарий к/м фильма


 В этом письме что-то написано. Я не знаю что, мне надо выяснить, никак не прочесть. Может надо пропеть?  И тогда это письмо увидит меня.  Но непонятно, что петь, не ясно в письме.
Чтобы прочесть - надо быстро бежать, наверное. Но куда?  Письмо передали из какой-то машины, может, из другой машины я получу  расшифровку? Надо только правильно ждать другой автомобиль. Может в этом письме рассказано, как меня убьют, а мне не прочесть. Я хочу петь, но мне некуда деть свой голос, его никто не подхватывает, а без поддержки он слаб.
Я хочу петь и дело не в письме, может письмо мне дали, как раз, потому, что петь мне уже не придется. Хочу петь, но нет у меня голоса. Дело не в голосе, а в том, что он не виден мне. Не видно голоса моего. Голоса моего не видно, а меня видно. Вот и письмо пришло вместо голоса.
 Вместо голоса существую я. А зачем мне это? Я бы хотела встретить свой голос. Но как он выглядит?  Во что одет? Что ему нужно от меня? Может, он мой фотограф? Он снимает меня и снимает, снимает, как я молчу.
Я знаю, что разбудит мой  голос – мне надо себя поджечь. Он тогда не будет прятаться –  он побежит, он ничего не сообщит, но я его увижу. Как мне себя поджечь? Ну, вот подожгу письмо, где рассказано о моей смерти – и подожгу себя. А там и птицы на деревьях загорятся. Все двери открыты, все меня ждут, но мне ни в одну не войти – боюсь пропасть.
Поэтому мне и письмо не прочесть, я не знаю, кто его написал. Точнее, я не вижу, чем. Скажете, какое это письмо, это – белый лист! Но если я не вижу, что здесь написано, а оно адресовано мне, то вы и подавно не увидите. На той стороне письма тоже ничего не написано, но я хоть вижу, где оно лежало, на каком столе.
В моем чемодане много платий. Я жду, вдруг какое-нибудь покажется мне уместным, я одену его и оно меня выведет из моего кошмара, из мрака к свету. Все ждут, что я найду у платья голос, оденусь в него и тогда всем станет яснее. Я пройдусь очистительным огнем и перестану тут маячить.
Но мне себя не запомнить, мой фотограф снимает не мой голос, а то, как я молчу. Мне обидно, что как меня не было, и я не знаю, кто более зловещ – мой голос, который не хочет видеть меня или мой фотограф, который не хочет слышать меня. 
Все дело в очереди, я ее потеряла. Сначала я была впереди своего голоса и было неважно, что я молчу – я была им. Но тогда у меня не было фотографа – никто не будет снимать голос.
Я потеряла очередь и теперь голос ушел от  меня, а фотограф пришел и мучает, снимает безголосую девушку. Все фотографы снимают человека в яме, как ему не выбраться. А людей все больше и больше засыпает. А потом картинки, оставшиеся от человека, фотографы выдают за их голоса. Но кому нужны голоса в колбах?
Ушел мой голос, ушел. Фотограф пришел. Ушел голос, зато язык остался. Но что такое, язык без голоса? Он молчит, он пытается найти голос, но голос не находят шевелениями. А если находят, то голос не узнает тебя потому, что шевеления утыкаются голосу в спину, туда, где он всегда стоит.
Голос такого не любит, когда смотрят на его неподвижность. Но  просто потыкаться в неподвижность голоса – отрада. Тогда сам  себя  чувствуешь фотографом  голоса, но видишь его каким-то насекомым ползучим.
Это голос без человека. Если долго смотреть на это насекомое, оно начнет расти, ты увидишь его неподкупность, устойчивость. Ты начнешь с помощью его уметь перемещаться, ведь он не меняется – мертвый голос. Ты себя обнаруживаешь то там, то здесь. Как будто он видит тебя, но он не смотрит на  твои перемещения.
Он просто видит, как с удлиняется  с твоей помощью. Нравится ему ли это? Я помогаю ему сделать его беспомощность заметной, просто помогаю заметить его. Когда он увеличится, я смогу встать напротив его неподвижности, насекомости и мы будем заметны друг другу. 
И тогда я смогу положить своей неподвижный голос, увиденный мною со спины, себе на язык. Толку будет немного, от трения мало, что происходит. Но это будет голос после встречи со мной – не сам по себе. Встречаясь со своим  голосом, я буду видеть не только себя, как с фотографом, а еще и свои перемещения. Я услышу не свой голос, а его возможность, его пустоту.
И в эту пустоту я уже смогу войти, и тогда меня уже перестанет видеть мой фотограф, я окажусь в коконе голоса. Там я не буду застеклена, там будет свободнее, пусть будет мушино, но просторнее. Став свободнее, я смогу найти голос в себе. Он не престанет молчать, но я смогу его вытащить наружу – показать фотографу, чтобы тот совсем перестал меня видеть.
Даже больше, я смогу сама увидеть фотографа, как себя и  я смогу напасть на него своим вытащенным наружу голосом. И когда я его выдавлю своим мертвым  голосом, я смогу запеть. Но для этого мне ничего не надо будет делать. Я буду самой собой, но передо мной не будет фотографа. Границы меня буду моим  голосом, я буду молчать, но внутри меня будет шевелиться мой голос, а напротив меня не будет фотографа.
Я буду картиной своего голоса, картиной его исчезновения.  А картина исчезновения это – место, пустое место, которого не хватает обычно. Оно или занято фотографом, или немым голосом. Нужна большая самоотверженность, чтобы место сделать пустым. А потом это место будет другим голосом, голосом того ребенка, который встанет в очередь, чтобы этому голосу было что петь.