I
Колька лязгнул пряжкой, надраенной солидолом еще с вечера, во время просмотра программы «Время». Посмотрел на сияющую золотистую звезду, усмехнулся, теперь не понадобится долго, скатал ремень и положил на столик. Рядом с ремнем плашмя легла пилотка с рдеющей капелькой звездочки. Расстегнул х/б, сложил по-уставному, стянул кирзачи, тоже все еще крепко надраенные, пахнущие по-особенному, кремом и казармой, размотал портянки и несколько секунд с наслаждением шевелил свободными пальцами ног. Мозоли за последний месяц затвердели настолько, что Колька мог утром просто бросить портянку на сапог и сразу вогнать ногу в раструб сапога, а наматывал портянку уже потом, когда выдавалась свободная минута. Нижнее белье: синие трусы и голубую майку можно оставить.
Белая дверь открылась, вошел крепкий мужчина с неопределенным лицом, в белом халате, словно надетом задом наперед, спереди не было пуговиц. «Санитар» - мелькнуло предположение.
В руках у мужчины было что-то темное, синее, аккуратно сложенное.
- Держи, - он кинул это Кольке. Колька поймал, это были темно-синие, в черную полоску, штаны и такого же цвета куртка.
- Тапочки, - мужчина бросил на пол обычные армейского типа тапки.
Мужчина взял колькино военное снаряжение, быстро и ловко сложил его, стянул ремнем и клацнул пряжкой, затем постоял, ожидая, пока Колька сноровисто наряжался в новую форму.
- Пошли.
Вышли за дверь и оказались в небольшом зале, в котором стояло несколько столиков, как в кафе, в углу на тумбочке красовался телевизор, а рядом положенные один на один цветные матрасы, стопка почти до потолка, накрытая покрывалом.
Теперь Колька видел перед собой белую широкую спину проводника.
- Конечно, санитар, - уверился он.
Подошли к высокой двери, рядом с ней за низким столиком сидел мужчина, с бородкой, в очках, в распахнутом халате, из-под которого выглядывала белая рубашка с галстуком. Перед ним лежало несколько папок бумаг.
-Врач!
Мужчина внимательно, из-под очков, посмотрел на Кольку.
-Фамилия.
-Мальков, курсант Мальков.
Врач углубился в бумаги и вытащил из стопки толстую папку, развязал шнурочки и принялся за чтение. Опять из-под очков посмотрел на Кольку.
Санитар наклонился и что-то прошептал старичку. Старичок снова углубился в бумаги.
- Тэк-тэк, ну что ж, обед через два часа, здесь таких много. Давай, Степаныч, его в пятую.
- В пятой уже полно, Владимир Николаич.
- Ничего, он солдат, потерпит, - с этими словами врач откинулся на спинку стула.
Санитар вытащил из кармана большой ключ, вставил в скважину и сделал два полных оборота.
-Проходи, курсант.
Колька шагнул в длинный коридор, неярко освещенный, и тут же был оглушен шумом множества голосов.
Сзади захлопнулась дверь, и дважды повернулся в замке ключ.
II
В конце коридора, откуда доносился шум, сновали какие-то люди в разноцветных пижамах, таких же, как на Кольке. Не зная, что ему делать, Колька сел на обитый черным дерматином диванчик, стоявший слева, у стены. К нему уже направлялись какие-то мужики. Один из них был почти полностью обрит, двое других с прическами штатских, из-за их спин вынырнули коротко стриженые парни. Явно солдаты. Колька напрягся.
Первым подлетел долговязый парень с непомерно длинными руками и выкатившимися из орбит глазами, на лице его читалось настоящее изумление.
- Новенький, гы-гы, - почти заорал он, тыкая в Кольку пальцем, - новенький!
Шолдат, шолдат? – это уже кричал какой-то азиат, похожий на узбека. В эту минуту подошли и другие парни.
-Какой род войск?
-Где служишь?
-Сапер, - коротко бросил Колька, стараясь не упустить ни одного движения подошедших.
-Шофер, шофер, - радостно заорал узбек.
-Эй, пацаны, шофера привезли, - зашелестело вокруг.
-Откуда?
-Из Коврова?
Слышь, солдат из Коврова, Осокин, ты, вроде бы оттуда?
-Нет, он из Федулова.
-Откуда знаешь?
Сам сказал.
-Слышь, пацаны, солдат из Федулова.
-Осокин, ты кажись, из Федулова?
-Не ссы, земляк, - низкорослый парень с блуждающей на лице улыбкой толкнул Кольку в плечо, - нас здесь много, гляди.
-Осокин, откуда он?
-Ковровский, шофер, - стриженый коротко, но уже с отросшими волосами парень в синей пижаме, с улыбкой на лице, похлопал Кольку по плечу.
Колька дернулся.
Взрослые мужики спокойно стояли чуть поодаль.
- Шофер, на чем катаешься?
-Да не шофер я, - теперь Колька даже улыбнулся, – сапер, са-пер, и служу здесь.
-Ну вот, а говорили, из Коврова
-А! А чего ж сказали, что шофер?
-Да это чурка опять все перепутал.
-Файзиев спутал? Он все путает.
-Чурка, одним словом.
Узбек и длиннорукий к этому моменту уже куда-то умчались.
- Здесь что ли служишь? - парень с вполне осмысленным взглядом, в зеленой пижаме, подсел на диван.
- Точно, здесь.
-А мы из Коврова.
-А мы из Федулова! Слыхал? – это уже трое других.
Колька коротко кивнул.
-Если хочешь жить х—ево, - один из троих щелкнул пальцами.
- Приезжай к нам в Федулово! - хором и радостно подхватили несколько голосов.
Подошли еще два человека. Один старик, с высоко задранной головой, так что был виден его острый кадык, другой с прямо устремленным перед собой взглядом. Оба сели на диван, явно не замечая никого рядом и ничего не говоря.
-Тебя в какую палату поместили? – спросил спокойный паренек в зеленой пижаме.
-В пятую.
- Иди за мной, сможешь поспать перед обедом, меня Борькой зовут, я здесь уже давно.
-А чего у тебя?
- Говорят, раздвоение сознания.
-Чего?
-Да так. Год отслужил нормально, а потом стало мне иногда казаться, что я Христос.
Паренек сказал это совершенно спокойно, даже немного стесняясь. Колька с изумлением сбоку посмотрел на него. Он слышал, что солдаты косят, был у них один в части, заявил, что раньше пил, кололся и не может служить, его куда-то увезли, говорили, - косит. Комбат перед ротой целую речь сказал. Но этот говорил совершенно спокойно, дескать, Христос я.
Колька встал, и в эту минуту откуда-то сбоку, из проема, вынырнул шкет, лет пятнадцати-шестнадцати, с падающими на глаза волосами. Рядом с ним появился щуплый мужичок с жидкими волосами.
Шкет стал наступать на Кольку, выкрикивая несвязные слова.
-Смотри, ты, ща вырублю, че? Не понял? У, ты, смотри! – глаза шкета блестели.
Колька мгновенно сжал кулаки и сделал шаг назад.
-Димка, пошел вон, - миролюбиво сказал бритый мужик.
-У! ты! – это шкет стал угрожать уже мужику.
Тот спокойно оттолкнул Димку и показал ему кулак.
Димка и его щуплый спутник мгновенно куда-то исчезли. Разошлись и остальные. Вслед за Борькой Колька вошел в большую палату, всю заставленную койками. Палату заливал свет, но Колька увидел, что окна были забраны белыми железными решетками. Он стоял, не зная, что делать, и мял в руках пакет с личными вещами. Борька уже исчез.
Прямо посередине палаты, вокруг двух коек, приставленных спинками друг другу, по кругу ходили сосредоточенно пять или шесть мужиков. Головы у них были наклонены, шаг очень быстрый, руки они держали за спиной. Впереди шел с чувством необыкновенного достоинства невысокий, похожий на мячик, мужчина с большой головой, на которой редко росли волосы, и с глазами навыкате. Он шагал быстро и размашисто, за ним шел, низко опустив голову другой, широкоплечий, коренастый, следом пожилой, с волосами, падавшими на лоб; за ним еще двое. Места для хождения явно было мало, и они то и дело делали повороты, обходя спинки коек. Койки были тяжелые, основательные.
-Шарик! Сколько уже? – крикнул, оторвавшись от газеты моложавый, светловолосый мужчина, с необыкновенно выразительным лицом, похожий на артиста Олялина.
-Две сотни, - не останавливаясь, ответил вожак.
-Какие две сотни? Сто восемьдесят пятый! Сто восемьдесят пятый. А сейчас шестой, – вдруг возмущенно затараторил пожилой.
-Я те дам, псих! – сразу взорвался тот, которого назвали Шариком, - две сотни. Я считал, Володь, подтверди.
-Точно, - не останавливаясь, вскинул голову широкоплечий. Колька увидел низкий лоб, узкие, почти монгольские глаза, быстрый волчий взгляд и резкие скулы.
В палату вошла, слегка отодвинув Кольку, неопределенного возраста сестра.
-Шаров! На укол, живо!
-Сейчас, - ответил круглый Шаров, продолжая свою прогулку вокруг кроватей.
-Соловьев! К тебе там опять пришли, женщина, - загадочно сказала сестра.
-Какая? Беленькая или черненькая? – Олялин легко спрыгнул на пол, попав голыми ступнями в тапки.
-Черненькая, - засмеялась сестра.
-Верка. Точно. Небось, опять пирог принесла.
-Володь, - вдруг раздался хриплый голос, - старик, с морщинистым лицом, небритый, какими-то хитрыми глазками, и остатками седых волос, сидевший на своей койке, вдруг вскинулся, - дашь пирожка, - старик закашлялся и стал вытирать мокрый рот платком.
-Полковник Ба – а- а- гиров! – вдруг протяжно закричал Шарик.
-Так точно! – с внезапно, откуда-то взявшейся силой, захрипел старик, - 141 горно-стрелковый полк НКВД. Равняйсь! Смирно!
Сестра покачала головой, - дед, ложись уж, навоевался.
Старик покорно лег на койку.
-Шаров. Да иди уже, - сестра пропустила Шарика и тут обратила внимание на Кольку.
- Ты чего стоишь?
-Это новенький, новенький, солдат! - заорал на всю палату, вынырнув откуда-то длиннорукий.
- Шебалдин, не ори, голова кругом. Сил больше нет.
-Новенький, новенький, - продолжал орать Шебалдин, - размахивая руками и пробираясь к койке у стены. Он лег на койку и моментально замолчал. Олялин вышел из палаты.
-Не стой в проходе, - снова обратилась сестра к Кольке, - выбери себе любую койку, какая понравится, и поспи до обеда, небось, в армии-то не слишком высыпался.
Она вышла.
Оставшиеся без вожака, ходоки по кругу постепенно перестали ходить и разбрелись кто куда. Колька пошел и лег на аккуратно заправленную койку около окна, он всегда любил спать у окна. Лег, свернулся калачиком, и вдруг почувствовал, что смертельно устал. Стал проваливаться в какую-то тьму, картины последних недель понеслись с невероятной быстротой, но от усталости не обретали никаких очертаний.
- Машка! Сеанс! – раздался вдруг совсем недалеко мальчишеский крик.
Колька натянул на себя плотное покрывало и попытался снова заснуть.
Закрыл глаза и снова куда-то провалился, куда-то понесся, внезапно стало холодно ногам. Не разжимая тяжелых свинцовых век, еще больше подвернул ноги. Но на его койку явно кто-то взобрался, больно задев колькины ноги, и в ту же секунду прямо над его ухом раздался истошный крик.
-Сеанс! Машка, давай сеанс!
Колька с трудом открыл глаза и увидел прямо над собой того самого шкета - Димку, тот стоял, прижавшись лицом к стеклу, форточка была распахнута, из нее несло холодом.
Колька, с трудом приподнялся, тело затекло. Димка не обращал на него никакого внимания. Колька посмотрел в окно, забранное белыми решетками. Он увидел четырехэтажный серый корпус напротив. В окнах этого корпуса то и дело появлялись и исчезали какие-то фигуры в белом и сером. В одном окне было видно прижавшееся к стеклу лицо, вокруг лица Колька увидел темную копну волос.
-Женский! – понял он.
Вот женщина встала в полный рост, на ней была белая короткая сорочка. Розовели полные ноги. У Кольки перехватило дух, сон разом пропал.
-Машка! Сеанс! – заорал опять Димка, взобрался с ногами на подоконник и попытался еще больше распахнуть форточку. Но та была уже на пределе.
Женщина довольно лениво спустила с плеча лямку и застыла с оголенным плечом.
- Сеанс! Сеанс! – раздалось сразу от соседних окон и, кажется, из соседней палаты.
Женщина вывалила одну грудь и снова застыла.
- Сеанс! – заорал Димка и стал тянуться к открытой форточке, словно пытался в нее вылезти наружу, - сеанс, Машка!
Из соседних палат тоже орали.
Машка убрала грудь обратно, поправила лямку и так и стояла, глядя на окна мужского корпуса.
-Димка! – Колька и Димка повернулись разом: в проеме стоял давешний врач, - сульфазина захотел? Сейчас велю вколоть.
-Че я? Я че? Я не че! - затараторил Димка, быстро скатился с койки и побежал на свое место, лег и накрылся одеялом.
-Смотри у меня, - погрозил пальцем врач и вышел в коридор.
- Наша ж—опа не резина - раздалось из соседней палаты.
-Не боится сульфазина! – дружно подхватило несколько голосов.
III
Сна больше не было. Полежав еще немного (хозяин койки так и не появился) Колька отправился в туалет. Ему указали на курилку в конце коридора, объяснили, что сортир рядом c курилкой.
В курилке витал едкий дым. Здесь сидели на корточках, стояли, почти лежали прямо на кафельном полу мужики. Пол был затерт, с трудом угадывался его прежний цвет – что среднее между желтым и коричневым. Некоторые из мужиков жадно вдыхали клубы дыма, привалившись к стене и закрыв глаза. Мужики в основном смолили «Беломор», от которого и шел разъедающий глаза дым, молодые курили солдатскую «Приму». Несколько стриженых ребят, собравшись в кружок, пускали по кругу на двух спичках уже донельзя замусоленный чинарик.
На Кольку уже не обращали никакого внимания.
Туалет помещался тут же. Дверей у него не было.
Колька вошел в помещение – здесь не было ни перегородок, какие все-таки присутствовали в казарме, ни кабинок – ничего. Бумаги тоже не было.
Несколько человек с видимым наслаждением оттягивались на возвышении, скорее напоминавшем низенькую эстраду. В углу, между умывальником и окном, стоял тот самый «полковник Багиров», с седоватыми редкими волосами, и жадно жевал хлеб, другой старик курил, присев на корточки.
Над умывальником солдат с широким скуластым лицом, по виду туркмен, каких Колька видел в огромном количестве в танковом полку, в каком-то отупении стирал носки.
Колька терпеливо ждал, когда же помещение опустеет. «Полковник Багиров» и куривший старик ушли, но появился еще один азиат и тоже принялся за стирку. Потом вошел Шарик, и, встав на возвышение, помочился, ничуть не стесняясь, затем пришел еще кто-то.
Колька вышел из туалета, так и не сумев им в первый раз воспользоваться.
IV
В коридоре уже толпилось много человек, были слышны обрывки разговоров, кто-то обсуждал, что сегодня будет на обед.
- Наверное, гороховый, - пожевав губами, сказал старик с длинными и похожими на паклю волосами, «полковником Багиров», крутившийся перед дверью, прохрипел что-то про картошку с сосисками. Здесь же были кучками солдаты.
Громко смеясь, толкая всех, кто стоял рядом, они чувствовали себя орлами - человек пять. В центре один - явно второго года службы. Волосы уже отрасли, черные усы, лицо довольное.
Другие, словно заискивая, все время обращались к нему: только и было слышно - Тофик, а помнишь, Тофик, как это ты говорил, Тофик, ты даешь!
-Артур, сходи, узнай, скоро ли, - Тофик послал низкорослого кривоногого черного парня, должно быть, армянина. Тот сразу побежал.
Шепелявый узбек, назвавший Кольку шофером, стоял и чему-то улыбался. Рядом с шепелявым появились двое, похожие на туркменов из танкового полка, которых Колька застал за стиркой носков в умывальнике. Теперь Колька разглядел их хорошенько: на плоских лицах узкие глаза, рост небольшой, у одного под глазом синяк. Откуда-то прибежал Шебалдин и заорал прямо над ухом у Кольки.
-С нами давай! В первую будешь! – при этом он, размахивая руками, задел какого-то мужика, который на это никак не среагировал.
На черном дермантиновом диванчике по-прежнему сидели, глядя перед собой, старик с задранной головой и острым кадыком и молодой парень с вполне штатской прической,
Вдруг все зашевелились.
-Открыли! – раздался крик, и прямо по диванам, над головами сидевших, сбивая и расталкивая кого-то, пронесся Димка со своим щуплым приятелем.
Старик и молодой, сидевшие на диване и смотревшие прямо перед собой, даже не шевельнулись.
Толпа стала напирать, стремясь скорее попасть в столовую; в общем потоке Колька ввинтился в дверь и оказался в том самом зале, где стоял телевизор, и в углу была большая стопка матрасов, прикрытых покрывалом.
Кольке показали на стол, за которым уже неподвижно сидели совершенно лысый старик с выпиравшим подбородком, парень-солдат, почти мальчик, и мужик лет тридцати пяти.
Колька сел и придвинул к себе железную миску, в которой было что-то жидкое и зеленое и плавал кусочек картона – по запаху гороховый суп, порция, кажется, меньше солдатской. Есть хотелось страшно, хотя это был не тот голодняк, который из-за постоянного пребывания на свежем воздухе и физической работы, все время донимал в роте.
Колька взял в руку тоненький кусочек черного хлеба, намного меньше солдатского, и тут его взгляд упал на лысого старика.
У старика тряслась нижняя челюсть, дробно и мелко, тряслись руки; есть он совершенно не мог, попытка поднести ложку ко рту закончилась тем, что старик все пролил на себя.
Колька не мог отвести от него глаз. Соседи же по столу спокойно ели свои порции, нисколько не обращая на старика внимания.
Старик, не справившись с ложкой, взял трясущимися руками миску и стал, обливаясь, жадно глотать суп. Колька не мог еще несколько минут есть, но потом все-таки взял ложку, уткнулся глазами в миску и стал быстро управляться с супом.
Вилок здесь, как и в армии, не было. На второе была овсяная каша, соседи, поковыряв в тарелке с кашей ложками, выпили пустой чай, а печенье, - по два светло-желтых кругляшка, полагавшееся к чаю, - сунули в карманы и встали из-за стола. На тарелочке осталось три куска хлеба. Старик некоторое время помучился с кашей, что-то уронил на пижаму, и с трудом вылез из-за стола.
Колька съел кашу, куском хлеба зачистил свою тарелку и забрал весь оставшийся хлеб.
После обеда все выстроились перед поставленным прямо поперек входа столиком, за которым сидели уже знакомая Кольке сестра неопределенного возраста и врач Владимир Николаевич. Перед ними была раскрыта большая общая тетрадь, на странице было множество фамилий. Очередной пациент подходил к столику, сестра проводила по линиям пальцем и находила нужную фамилию, затем говорила врачу что-то вроде: Есин – тазепам и финазепам, по одной после обеда, Деревенцев – кальций и т. д.
Врач давал больному желтенькую или зелененькую пилюлю и заставлял при себе проглотить или тщательно прожевать лекарство. Сестра заставляла открыть рот, проверяла, принято ли лекарство. Колька не думал, что и он мог быть в этом списке, но когда он подошел к столику, сестра нашла его фамилию и произнесла врачу какое сложное и длинное название.
Врач дал Кольке маленькую розовую таблеточку и стал следить, как Колька ее проглотит. Колька выполнил, что полагается, и не почувствовал никакой реакции.
Вернувшись в палату, он убедился, что все маневры сестры и врача были напрасны.
Несколько человек уже катали в ладонях, пересчитывая, цветные, похожие на пуговочки без дырочек, таблетки, менялись ими, видно было, что обмен шел с каким - то особым смыслом.
На койке у стены спал ее хозяин, и поэтому Колька занял первую попавшуюся пустую койку, лег, поджав ноги, на покрывало и быстро заснул. Спал крепко, никаких снов не видел.
V
Проспал Колька часа два. Когда проснулся и огляделся, увидел, что вокруг коек уже ходили по кругу во главе с Шариком мужики, солдаты резались в карты, Олялин читал «За рубежом», «полковник Багиров» ходил между коек и клянчил чего-нибудь поесть.
Встал и направился в сортир.
В курилке по-прежнему сидели и лежали, в сортире кто-то стоял, но теперь Колька уже не стеснялся.
Ужинал опять в компании со стариком с лысым черепом и двумя другими обитателями, но вид старика уже не так изумил.
Из разговоров, которые здесь велись постоянно, Колька позже узнал, что старик был родом из деревни, по пьяни поджог дом, сделал еще что-то и уже много лет находился здесь. Вероятно, прямо отсюда он потом отправится в дом престарелых.
-Десять часов, больные, укладываемся, укладываемся, - певучим голосом тянула пожилая нянечка, спокойно орудуя мокрой шваброй в проходе, между коек.
- Дед? Ты чего расходился? – обратилась она к «полковнику Багирову», - не видишь, что ли, уже десять. Спать пора.
- Пить хочется – прохрипел старик, - кипяточку бы.
-Завтра напьешся.
-Дед, - Олялин вытащил из-под кровати термос, – иди сюда, у меня чаек есть.
-Соловьев! Ему спать пора. А у тебя там, небось, чифир.
- Какой чифир, Пелагея Петровна? - хороший чаек, чифирим мы только в полдник.
-Ну-ну, знаю я вас. Вот пожалуюсь Владимир Николаичу. Он у вас все запрещенное заберет.
- Пелагея Петровна. Иди ко мне, радость ты моя. Приголублю!
Громкий смех мужиков заглушил последние слова Соловьева.
- Ишь ты, девки тебя Соловьев разбаловали на свободе, - сестра улыбнулась.
-А я и тут на свободе! – Соловьев тоже широко улыбнулся.
-Тс! – сестра быстро прижала пальцы к губам, – старшая идет, сейчас ругаться будет. Больные, больные, укладываемся, – снова затянула она.
Соловьев быстро убрал термос. Возле его кровати уже стоял старик.
-А! Полковник Багиров – громко крикнул Шарик, входя в палату. – Опять клянчишь, дед, Володь, в картишки?
-Сейчас шмон будет, - ответил Олялин, - все трое: Шарик. Соловьев и мрачный мужик – были Володями. - Подождем маленько. Где старшая?
- В шестой. Там чего-то Ихнадзе беспокоится.
-Опять орать ночью будет. Спать не даст. Ладно, дед, держи, - с этими словами Соловьев достал термос, быстро налил в металлическую крышку чаю и дал старику, - держи хорошенько.
Старик взял крышку из рук Олялина и тут же уронил ее прямо на одеяло, часть попала на пол. Раздался смех с соседних коек.
-Экий ты, дед неуклюжий, - беззлобно сказал Соловьев, - армянин, смотай к дежурной сестре, скажи, Соловьев просит сменить белье.
Армянин Артур, игравший с Тофиком в нарды, мгновенно вскочил и убежал.
-Ну вот, старый черт, - пробурчала нянечка, - говорила же: ложись. Нет, все неймется.
Вошел третий Володя, с волчьим взглядом, в руках у него было две красных пачки «Примы».
-Шарик, держи, - крикнул он и бросил тому одну пачку «Примы».
-А уж думал: сегодня не дадут.
-Как это «не дадут», что ж мы напрасно вкалываем. Заработал честно, -
мужик криво ухмыльнулся, показав щербатый рот без двух зубов и одну серебряную фиксу.
- А ну, брысь! – бросил он беззлобно щуплому солдатику, прикорнувшему, поджав ноги на его койке, тот мгновенно исчез в проходе. Мужик спокойно разгладил покрывало на своей койке.
-Красное, говорят, в зоне западло, - произнес Тофик.
-В зоне много чего западло, - спокойно сказал Володя хмурый.
-И колбаса?
-Бывает, и колбаса.
- А если кто съест?
-В авторитете – не съест, - негромко сказал хмурый.
- А «Приму» в зоне нельзя?
-Попадешь – узнаешь, - усмехнулся Володя.
Олялин, перебравшийся со своей койки к Шарику, оторвался от газеты, но ничего не сказал.
Вбежал Артур.
-Клавка уволилась!
Соловьев хмыкнул.
- Откуда знаешь, армянин?
- Только что узнал, говорят, вместо нее завтра придет новенькая.
Нянечка оторвалась от швабры.
-Точно, после обеда еще, собрала Клавка вещи, и - тю-тю.
-На Воркутю, - подхватил Шарик.
- Воркута – место серьезное, - спокойно заметил Соловьев, - я там в шахтерском поселке работал.
-И где ты Соловьев, только не работал, - усмехнулась нянечка.
-Я, мать, почти везде в Союзе побывал, а с командой, это когда еще играл, так почитай во всех столицах республиканских был.
- Что ж ты у нас-то делаешь?
-Отдыхаю от трудовой жизни, - улыбнулся Олялин.
Нянечка старательно терла пол около койки Соловьева.
Сам он продолжал сидеть на койке Шарика в позе индийского йога.
- Вот же насвинячил старый, - в сердцах сказала нянечка.
-Не обижайтесь на полковника Багирова, - Шарик почесал бока.
-Ну да! – откликнулась нянечка, - тебе, небось, палату не убирать, мало за вами тут моешь.
-Мы с Володькой столовую моем, - обиженно заметил Шарик.
-Вам за это лишнюю пачку курить дают и чай, - назидательно сказала нянечка и перешла в другое место, стала шуровать шваброй под койкой, на которой сидел Колька. Хозяина опять не было.
-А ты чего не ложишься, солдатик?
-Да это не моя койка, - Колька поерзал на покрывале, - сейчас хозяин придет.
- Это какой-такой хозяин?
-Это койка Софронова,- оторвавшись от созерцания одеяла, - сказал Олялин.
-Того самого, что ли?
- Того-того, - Соловьев встал, споро скатал свое белье, - ладно, сам поменяю, - он вышел в коридор
- Ты, новенький что ли? – нянечка расправила тряпку на швабре.
Колька кивнул.
- Тогда иди в столовую, там тебе ваши все объяснят.
Колька встал и заглянул в соседнюю палату: там играли в карты два парня, очень похожие друг на друга, с несолдатскими стрижками. Рядом с каждым лежали по нескольку папирос на «Красной звезде».
-Тебе чего?
-Боря здесь?
-Спит вон, - один, повыше, махнул рукой на койку у стены, на которой, поджав ноги, спал Борька.
- Иди, дух, - вмешался второй, - койки, небось, нет? Еще одну.
Второй протянул ему карту.
- Нет.
-В столовую ступай. Хватит! - первый перевернул карты: туза треф, семерку бубен и тройку пик.
- Больше! – тот, что повыше показал валета червей, шестерку и девятку.
Высокий протянул ему две папиросы.
Колька вышел из палаты.
В коридоре уже снова толпилось человек двадцать, все, по виду, солдаты. Они чего-то ждали, галдели. Вдруг дверь открылась, и солдаты ринулись в проход, толкая друг-друга. Колька пошел вслед за ними. Мимо, возбужденно размахивая руками, промчался Шебалдин. Вдруг он резко остановился и увидел Кольку.
-Ты чего не спешишь? – заорал он Кольке, - и тут же, кого-то отпихнув, пролез в дверь. - - Эй, этот мой, мой! - он стал вырывать что-то большое и цветное из рук прыщавого парня.
Колька увидел, что все быстро хватали из большой стопки матрасы. Завязывались потасовки, каждый хотел захватить матрас получше. Отбив свой сине-белый, в меру ровный матрас, у прыщавого, Шебалдин подхватил свободной рукой серый бесформенный мешок и, кинув его Кольке, крикнул: «Держи! - а то внизу совсем дрянь будет».
Солдаты, возбужденные, перекинув матрасы через плечо, а то и навалив на головы, задевая всех встречных и друг друга, ввалились в палату.
Колька потащил свой матрас и встал с ним в проходе, не зная, куда его пристроить. Шебалдин, деловито разложив свой матрас прямо на койке Шарика, на которой хозяин теперь играл с Соловьевым в шахматы. Артур застилал койку Соловьева.
Шебалдин между тем куда-то убежал, Так же поступили другие, свалив свои матрасы прямо на чужие койки. Вскоре они стали возвращаться, в руках у них были мешки.
- Солдат, - Олялин оторвался от игры, - тебя как зовут-то?
-Коля. Николай.
-Ты вот что, Николай, положи свой матрас на койку, где днем спал, сейчас тебе объяснят, что с ним делать. Шах!
Колька свалил свой матрас на койку, на которой сидел с газетой в руках мужчина с аккуратной бородкой и в очках. На тумбочке рядом с койкой лежала коричневая расческа и свернутая газета. Мужчина даже не посмотрел в сторону Кольки, аккуратно пригладил свои мягкие волосы расческой и, не глядя, положил ее на место – на тумбочку.
Шебалдин появился в проеме с двумя мешками.
- Держи! – он бросил через всю палату мешок в Кольку. Кто-то мгновенно нагнулся, и Колька поймал мешок. Заглянул в него: там были простыни и подушка.
Шебалдин взял свой матрас с койки Шарика, встал на колени и стал запихивать его под койку. Шарик и Соловьев все так же невозмутимо играли в шахматы. Шебалдин вылез из-под койки и стащил вниз мешок. Другие поступили так же.
Размахивая руками, Шебалдин подбежал к Кольке.
-Чего сидишь? Лезь под койку и стели.
-А в проходе нельзя?
-Чего? В проходе? Ночью кто встанет пить – раздавят.
Колька взял свой матрас и полез вниз, сетка под мужчиной с газетой прогибалась, и Колька с трудом раскатал свою постель, простыню натянуть так и не удалось, кое-как размял ее рукой и приспособил подушку. Сетка закачалась, прогнулась еще больше и задела Колькино плечо, он быстро растянулся. Через некоторое время попытался повернуться, но задел сетку головой.
-Эй, ты! – раздалось сверху, - чего дергаешься? Лежи спокойно.
Колька натянул на себя обе простыни и попытался заснуть, но ноги предательски торчавшие, стали замерзать. Сверху раздался храп, затем сетка снова задергалась и замерла.
VI
Первые звуки гимна Советского Союза, - и сразу: внимание, рота! Ро-о-ота, подъем!
Тело словно подбросило на пружине. В проходе уже натягивал брюки Вальцов, Колька машинально застегнул пуговицы брюк и затянул узкий брезентовый ремень.
Командир отделения, младший сержант Басов, уже одетый, стоял у двери.
-Подъем давно был, сорок секунд заканчиваются! Давлетов, быстрей!
Дверь кубрика распахнулась: сержант Кныш возник в проеме и заорал:
- Время идет! Давлетов! Что как беременная корова! Живее, построение в коридоре. Асадов! Спишь, что ли? Дома отоспишься!
Колька резким движением натянул второй кирзач, схватил хбэшку и мгновенно продел руки в рукава, ремень в руки, пилотку тоже, и к выходу, куда уже бежали другие солдаты их взвода. В коридоре, клацая пряжками, строилась вторая рота, бежали сержанты, опоздавшие выскакивали из соседних кубриков. Подобно смогу, поднимался густой мат.
Перед выравнивающимся строем вышагивал низкорослый старший сержант Шрайбер. Х/б на нем сидела, как влитая, брюки подшиты, укороченные раструбы сапог были внизу сжаты в красивую гармошку, пилотка сержанта была надета с поля, как у Наполеона на картинках в учебнике истории, крючок ворота расстегнут, из-под него ослепительно белел узкий подворотничок.
- Первый взвод построен.
-Второй взвод построен.
-Третий взвод построен.
- Первая рота построена! – крикнул сержант Шаломейцев, совсем мальчишка по виду, белобрысый и курносый.
Из каптерки вышел старший сержант Хусейнов, чеченец, глаза у него были мутные.
Шаломейцев строевым шагом подошел к Хусейнову.
-Товарищ трижды герой советского союза, первая рота на утреннюю поверку построена, докладывал генерал-майор Шаломейцев.
-Дважды генерал-майор, - подсказал Шрайбер.
-Дважды генерал-майор, - поправился Шаломейцев.
-Вольно, - Хусейнов сплюнул через верхнюю губу.
-Вольно! - крикнул сержант Шаломейцев и подчеркнуто правильно прошагал на правый фланг роты.
Было непонятно, кто же все-таки строит роту.
Хусейнов прошел вдоль фронта роты и внимательно посмотрел на обутые в тапки ноги курсанта Верзиева.
-Это чта-а? – растягивая последний гласный, спросил с легким презрением старший сержант.
-Ноги натер, товарищ старший сержант.
-Гвардии старший сэржант.
-Гвардии старший сержант.
Продолжая гипнотизировать своим черным тяжелым взглядом курсанта, Хусейнов продолжал смотреть на его тапки. Курсант стал переминаться с ноги на ногу.
-Смирна-а-а! – вдруг раздался испуганный крик дневального от тумбочки.
-Вольно – прозвучал тут же жесткий голос командира второй роты старшего лейтенанта Кононова.
-Волно, - подхватил стоявший на тумбочке Хамдамов.
Кононов, уже направлявшийся по коридору, вдруг остановился, сделал несколько шагов назад и внимательно посмотрел на дневального по роте.
Весь коридор замер.
Кононов продолжил движение по направлению к роте.
Старший лейтенант служил срочную в Таманской дивизии и любил рассказывать, какие там были порядки.
- Внимание, рота! Рота, смирно! – рявкнул Шрайбер, когда лейтенант подошел к правому флангу, и, грохоча сапогами, с щегольскими подковками, резко вскинув руку к пилотке, мгновенно принявшей правильное положение, зашагал к старлею.
Старший лейтенант остановился перед замершим сержантом.
-Шрайбер, кто у тебя на тумбочке стоит? Волно, - передразнил Кононов.
-Курсант Хамдамов стоит.
-Вижу, что не балерина. Что, другого не нашел?
-Да все уже стояли, и не по разу, товарищ старший лейтенант. Некого больше ставить.
-Сам вставай, если некого, завтра комиссия приезжает, слышал о таком генерал-майоре Рябцеве? Он услышит это «волно» будет тебе взлет-посадка. Завтра славянина поставишь, проверю. Докладывай.
-Товарищ стар…
-Почему брюки заужены?! – загрохотал опять, старлей, не обращая внимания на начавшийся доклад Шрайбера, - ножом распорю!
Лицо Шрайбера приняло отсутствующее выражение.
Вчера вечером, когда все подшивались и писали письма, Кононов ворвался в роту и стал проверять тумбочки, взвод за взводом. Добравшись до понтонеров, увидел непорядок в шкафчике Давлетова и Асадова, выхватил верхний ящик и метнул в сторону жавшихся у стенки солдат. Те успели увернуться.
-Так! - теперь Кононов, стоя перед строем, внимательно посмотрел на солдата, у которого, казалось, за спиной рос горб, стоял он, как-то согнувшись, пилотка ему была явно велика и сидела почти на ушах, сапоги плохо начищены.
Кононов скривился.
– Шварц, у-бище, ты в зеркало на себя смотрел?
По строю прошло оживление.
- Посмотри на себя, с такими бойцами мы натовцев разом победим. Знаешь, какие у них солдаты? Врага надо знать!
Шварц мялся с ноги на ногу.
-Почему сапоги не чищены? Где замкомвзвода?
Старший сержант Ляпин, спокойный деревенский парень, тракторист на гражданке, сделал шаг вперед.
- Почему у бойца сапоги не чищены? Ляпин, ты взводом командуешь или коровником? За порядком следишь?
-Да ему бесполезно объяснять, товарищ старший лейтенант, вдарить бы пару раз.
-Я те вдарю. Ты заместитель командира взвода, почти педагог, учить должен, пример показывать. А ну, боец, марш сапоги чистить! Одна нога здесь – другая там.
Под улюлюканье роты Шварц рысью, пригибаясь, побежал на улицу, где в специально отведенном месте лежали крем и щетки.
-Где курсант Прохоров? Не вижу!
Хусейнов сверкнул фиксой.
- Плац мэтет, товарищ старший лейтэнант, с пяти утра.
-Кто распорядился?
-Вчера плоха работал в столовой.
-Старший сержант Хусейнов, что это у тебя рожа с утра красная, как у рака?
-Простыл, товарищ старший лэтэнант.
-Я те простыну, еще раз посторяю: завтра начальство прибывает, проверка, из округа, будете сапоги драить и пряжки пидорасить до одурения. Вещмешки проверить, х/б погладить с вечера. И чтоб стрелки чтоб были, стрелки!
-Помнется за ночь, - пробурчал Шрайбер.
-Я те помнюсь. Вчера служить, что ли, начал? Будешь сидеть всю ночь и стрелки на брюках держать. И распори свои штаны. Не дай бог генерал увидит! Кто на зарядку ведет?
-Младший сержант Шаломейцев.
- Все, младший сержант Шаломейцев, ведите роту на зарядку. Форма номер два. Без маек.
Время пошло!
Через три минуты вся рота уже строилась возле казармы, поеживаясь от прохладного сентябрьского утра, солнце всходило где-то за крышей.
В месте, отведенном для курения и чистки сапог, Шварц старательно драил свои кирзачи.
VII
Колька проснулся на сереньком рассвете – не сразу понял, где он и что с ним. Провалившаяся сетка нависала, как перевернутый холм, повернуться было невозможно, а ноги и руки затекли. С трудом положил руки под голову. Стриженая голова, подобно большому бильярдному шару, легла на ладони, чуть отросшие волосы слабо покалывали. Спать уже не хотелось. Дежурная лампочка освещала палату, сверху раздавались храп, сонное бормотание, вскрики.
Ночью пару раз раздавались какие-то истошные крики из дальних палат, там начиналась суета, крики прекращались и снова начинались.
Стало светлее, появилась швабра, нянечка уже протирала пол, заставляя солдат подниматься, сворачивать матрасы и нести их обратно в столовую. Поднялся и Колька.
- Знаешь под чьей койкой спал? – почти закричал Шебалдин, когда Колька, переступая через ноги сидевших и почти лежавших в курилке, пробирался к умывальнику. Шебалдин уже стоял у входа и размахивал руками.
-Под чьей?
-Сафронова. Он отца убил, пару месяцев назад, с тех пор здесь.
Шебалдин громко стал смеяться.
-Гы-гы, а ты и не знал? Гы-гы.
Кольку передернуло. Вспомнил интеллигентное лицо, газету в руках, аккуратно заправленную койку, как мужчина приглаживал свои мягкие волосы коричневой расческой.
- У! – Щебалдин сделал значительное лицо, - здесь таких полно. Вон Володька, тот который с Шариком столовую моет, - лет пять назад порешил кого-то на зоне, до весны здесь, а потом уходит и до осени гуляет. А на зиму сюда. Здесь таких много. Да!
И тут же, бросив Кольку, Шебалдин полез отнимать окурок у какого солдата, началась потасовка, больше похожая на возню.
Перед единственным умывальником стоял высокий парень, почти мужчина и намыливал багровую шею, капли воды летели во все стороны, около ног мужчины уже образовалась лужа.
В очереди стояли еще трое.
Вошел Шарик и присел на корточки, на полную ступню, как сидят зеки. Посидев немного, Шарик достал из больничной куртки свою честно заработанную «Приму», извлек оттуда чинарик, чиркнул спичкой и затянулся. Тут же рядом возник Шебалдин и стал смотреть на курящего Шарика, как смотрят на невиданное чудо.
-Чего, псих, курить хочешь? – Шарик снова сладко затянулся.
-Ага, - широко улыбнулся Шебалдин.
-Новенький, - Шарик обращался к Кольке, - тебя, кажется, Колькой звать, ты меня держись, точно говорю, а с этими, - он махнул рукой на остальных, - психами, не водись.
Мужик, закончивший мылить шею, взъерошил волосы на голове, фыркнул еще раз и стал старательно развешивать полотенце на веревке, прикрепленной к какому-то крюку на стене и ручке форточки.
Вдруг Шарик чуть не сунул Кольке свою ладонь в лицо, но, оказывается, это он, улыбаясь, дразнил Шебалдина окурком, тот с готовностью и как-то резко протянул свою непомерно длинную руку за чинариком.
Шарик весело засмеялся и длинной затяжкой почти прикончил белый трупик зардевшегося окурка.
-Шарик, дай, а, потянуть, а, Шарик, дай! – заныл Шебалдин.
- Пошел, кыш, псих. А ты, солдат, хочешь? – Шарик тщательно размял окурок и, оказалось, что там было еще на полсантиметра курева. Колька кивнул, взял окурок и протянул Шебалдину..
Тот жадно схватил чинарик и стал пихать в рот, с трудом попадая, наконец, попал и жадно затянулся, почти уже обжигая губы. Шарик захохотал.
-Ладно, докуривай, псих, а ты, новенький (Колькой, тебя зовут, точно) шустрый ты парень, не нарвись, смотри; я-то добрый, а тут есть такие, что только держись.
-Постараюсь, - улыбнулся Колька.
Через полчаса Шебалдин рассказал всей палате про колькин поступок, говорил с восторгом. Почти с радостью. Вышедший из своей палаты, заспанный Борька стоял тут же и слушал с удовольствием.
В палате между коек ходил «полковник Багиров» и клянчил что-нибудь пожевать. Соловьев протянул ему бутерброд с вареной колбасой, который Соловьеву кто-то принес.
Схватив кусок хлеба и, приминая розовый кругляш, «полковник Багиров» жадно стал запихивать его в рот, старательно работая беззубым ртом.
-Дед! Гляди, подавишься, - крикнул один из молодняка и захохотал, другие тоже засмеялись. Старик не обращал на них никакого внимания.
- Машка, сеанс! – раздалось из соседней палаты, где был Димка. Молодые тут же ринулись туда. На дороге им попался туркмен из стройбата.
-Ты, чурка, куда лезешь? Пошел отсюда, - один из солдат ногой ударил туркмена по заду. Тот охнул и схватился двумя руками за копчик.
Солдаты засмеялись. Туркмен пригнулся и выскользнул в проход. Но уйти ему не удалось. Из коридора в палату вошел огромного роста парень со светлыми прямыми неаккуратно подстриженными волосами, лицо его чем-то не подходило здешним обитателям.
-Янис! - крикнул Шарик, - гляди, вон чурка! Сейчас уйдет. Лови его.
Парень распахнул свои огромные руки и захватил низкорослого туркмена, тот взвизгнул. Парень спокойно ударил его поддых, туркмен свалился на ближнюю койку.
- Хватит! – Соловьев поднялся на кровати, – ты, парень, на сегодня свою норму сделал.
Из соседней палаты донесся смех и крики. Вскоре оттуда появились те двое парней, которые играли вчера вечером в карты. Теперь было видно, насколько они оба высокие, спортивные. В руках у одного была газета с кроссвордами, у другого – «Собеседник».
-А, братцы Никитины! – крикнул Шарик.
-Боксерам привет! – Соловьев махнул им рукой.
-Футболисту привет»! – ответили оба парня. - Володь, давай с нами кроссворд разгадывать, - спокойно сказал один.
Колька даже удивился: здесь, кроме Соловьева, похоже, спокойно никто говорить не мог.
Шарик спрыгнул с койки и снова стал медленно ходить по кругу, огибая две приставленные торцами койки прямо в середине палаты.
Позже Колька узнал, что мужик, плескавшийся над умывальником, был здесь уже три года. О нем никто ничего не знал, за что он здесь – тоже, он целый день лежал на своей койке, иногда вставал и уходил курить, потом возвращался и снова ложился на койку.
После завтрака, в палате, к Кольке подошел «полковник Багиров» и попросил помочь ему написать кому-то письмо. Колька пошел и сел на койку рядом со стариком. Старик жевал губами, о чем-то задумавшись.
-Еена Еоргеевна моя должна приехать, - прохрипел он, - она мне привезет пирог, только написать надо. После этих слов старик начал тяжело и мокро кашлять.
-Дед, где твоя, Елена Георгиевна? – радостно крикнул Шарик, огибая очередной раз торец койки.
-Должна, - старик отдышался, -должна приехать, в субботу, - с произнес он и задумался.
-А чего ж она в прошлую не приехала?
-Не смогла, - снова прохрипел старик. Он снова задумался.
- Эй, дед, о чем задумался? - спросил Соловьев, читавший «Известия», лежа на свой койке, соседней с койкой старика.
-А почему его зовут «полковник Багиров?» - тихо спросил Колька у Соловьева.
Вдруг старик посмотрел прямо на Кольку каким-то странным долгим взглядом и хитро подмигнул.
- В сорок четвертом, - захрипел он, - начал я службу в войсках ЭНКАВЭДЭ. Слыхал о таких?
- Да так, что-то в школе, - пробормотал Колька. Старик закашлял, полетели брызги.
-Вот, ничего вы, - кхэ-кхэ, - молодежь, - кхэ-кхэ,- значит, теперь не знаете.
Он опять закашлялся и кашлял долго, вытирая мокрый рот рукавом засаленной куртки.
-Да, - снова захрипел он, - на Северном Кавказе это было. Войска ЭНКЭВЭДЭ, особый сто сорок первый стрелковый полк.
Он замолчал.
-Эй, дед, ты, хватит врать-то, - вынырнул откуда-то Димка, - хватит врать-то, врать-то, говорю, хорош.
-Полковник Багиров! – закричал своим странноватым голосом Шарик. – Пу! – Шарик вытянул палец, словно стрелял в кого-то.
- Ты, парень, слушай, - обратился старик снова Кольке, с трудом борясь с кашлем и не обращая на Димку и крик Шарика никакого внимания. Димка тут же куда-то исчез.
-А как его зовут-то? – еще тише спросил Колька Олялина.
-Александром Ивановичем.
- Стали мы это, значит, выселять чеченов, - прохрипел в это время Александр Иванович.
-Это зачем? - удивился Колька.
Глаза Александра Ивановича вдруг сверкнули, он перешел на совсем нечленораздельное хрипение.
-А как же, - засипел и захрипел он одновременно, - они там немцам служили. Почти все!
Снова раздался хрип, - в горах прятались, на наши машины нападали, по-другому нельзя было!
-И как же ты, дед, выселял чеченцев-то? - крикнул Шарик.
Вместо ответа старик вдруг высоко поднял руку и ткнул в Кольку вытянутым указательным пальцем.
Колька отшатнулся.
-Он тебе сейчас наговорит, - усмехнулся Соловьев, - эй, дед, пирога хочешь?
-Га-га! - захрипел Александр Иванович, протягивая свою желтую худую руку к соседней койке.
Колька ждал продолжения рассказа. Старик жевал пирог, жевал жадно, крошки сыпались на одежду, недоеденный кусок он завернул в страницу «Красной звезды», отданную ему высоким Никитиным. Поев, старик задумался, вдруг, словно что-то вспомнил.
- А после войны я служил в Германии, год был сорок седьмой, нет, сорок шестой, не помню сейчас. Да, вот так, - он захрипел еще сильней и долго откашливался, - служил я в Западной части, в городе Мюнхене. Был там бар. Получил я, как полагается, пачку марок ихних.
-Откуда деньги-то? – крикнул Шарик
-Я же говорю, - просипел Александр Иванович, - в разведывательном отделе мне выдали.
- Ну, ты, дед – прям Штирлиц, - засмеялся Шарик.
Старик пропустил это мимо ушей.
-Вот, значит, получил я эти деньги, а в заднем кармане брюк у меня был «Вальтер». Брюки, естественно, штатские.
Он надолго закашлялся, вытирал рот, его немного трясло.
-И все я этот дом с фонарем, значит искал.
-Какой дом? - не понял Колька.
-Ну, этот, который с красным фонарем.
- А зачем с фонарем?
Старик с удивлением посмотрел на Кольку.
-Так это ж Публичный дом! – почти прокричал он хриплым голосом.
-А чего тебя туда понесло? - снова встрял Шарик.
-Так надо было, - старик сделал значительную мину, - по заданию.
Он замолчал. Лицо его приняло хитрое выражение.
- Поставил я это, бутылку французского коньяка, а блондинка, - кхэ-кхэ, - в голубом пеньюаре. Такая миниатюрная.
-А ты ее из «Вальтера, значит, по заданию? – Шарик захохотал. Засмеялись другие. Кольке было интересно, что же было на самом деле правдой в этом рассказе.
-Зачем из «Вальтера»? – Александр Иванович даже попытался улыбнуться, - пусть живет. Взял я ее – кхэ-кхэ, - и так прямо на роскошную такую кровать, а она не сопротивляется, нравится ей, ничего. А потом, - старик замолчал, на лице его появилось торжественное выражение, - достал пачку этих самых марок, кхэ-кхэ, и так и бросил на стол, бери, мол, немочка, заработала. Знай советского офицера.
Раздался дружный смех. Письма старик так и не продиктовал.
VIII
Нянечка заглянула в палату.
- Больные, больные, на работу, - пропела она.
Она прошла в соседнюю палату.
Олялин и Шарик куда-то вышли.
Вскоре из соседней палаты вылетел неутомимый Шебалдин.
- С нами давай! – Шебалдин промчался в коридор. Колька хотел было написать домой письмо, но решил отложить, а пока делать-то все равно нечего, пойти на работу, он вышел в коридор, где уже ждали у двери человек двадцать. Солоьев и Шарик стояли в стороне и беседовали с каким-то мужиком, у которого волосы падали на глаза.
По коридору шла молоденькая медсестра. Волосы ее были аккуратно убраны под белую шапочку, из-под шапочки выбивался локон. Проходя мимо Олялина, медсестра быстро кинула на него взгляд и тут же опустила глаза, прикрыв их длинными ресницами, а затем ускорила шаг. Все мужчины в коридоре посмотрели ей вслед.
-Ого! Новенькая! – воскликнул Шарик, - пойду, померю давление, - и он направился в процедурную.
Выйдя оттуда через пять минут, он растянул рот до ушей.
-Ну? – торопливо спросил Артур, - как?
-Девочка – во! – сказал Шарик, сладко зажмурившись.
- Иди, Володь, познакомься.
Олялин усмехнулся, - успею, - пошли партию в шахматы.
- А чего, можно. - Оба ушли в палату.
Дверь открылась, и толпа шумно, ворвалась в столовую.
Здесь предлагали разные виды работ: клеить коробочки, обрывать резину для каких-то нужд или обрезать для прокладок, используемых в кранах. Начались споры. Кому какой работой заняться. Попытки вырвать друг у друга кусочки резины, спихивание со стульев.
Наконец, рассевшись за столами, все сосредоточенно принялись за работу. Колька стал обрезать резину довольно тупыми ножницами.
За столом с Колькой сидели еще трое. Один, непомерно толстый, то ли парень, то ли дядька, с двойным подбородком, со путанными засаленными волосами, которого все называли Портос. Портос попробовал было обрезать резину, но у него ничего не получилось, ножницы не держались в руках, тогда он стал резкими движениями ее. При этом он что-то бормотал себе под нос.
Двое других были здесь, как уже стал понимать Колька, самыми обычными старожилами.
В столовую вошел еще один неопределенного вида человек, коротко стриженый, похоже, кавказец. Войдя, он скривил лицо, словно хотел заплакать и вдруг буквально завыл.
-Здравствуйте, дорогие мои и-и-и!
-Стройбат пришел! – заорал радостно Шебалдин.
-Ихнадзе! – закричал один из тех, что крутились вокруг Тофика (сам Тофик на работу не пошел), - расскажи, чурка, как с третьего этажа упал.
Дружный смех покрыл слова солдата.
-Ы-ы- - передразнил вошедшего другой.
- Да-а-а-рогой мой, - запел снова вошедший, - Ихнадзе падал с третьего этажа, голова повредилась.
Солдаты снова заржали.
-Вот и видно, чурка, что ты башкой повредился.
-Да-а-рагой мой, дай закурить, - снова запел Ихнадзе, подойдя к столу, где сидели Артур с приятелями.
-Замолчи! – закричал со своего места, Артур, - Кавказ позоришь!
-А-а-! Зачем, да-а-рагой мой кричишь, зачем обижаешь Ихнадзе?
-Ихнадзе, спой «Сулико», - снова заорал Шебалдин.
Ихнадзе запел, повторяя все время А!А! что вроде «И я м-а-а-агилу ми-и-илой а-а-а ска-а-ал».
Артур вскочил, бросился к Ихнадзе, схватил его за шиворот и поволок в коридор.
А!-А!-А! , - душераздирающе закричал тот, тут же из коридора послышались крики, звуки, похожие на удары, приглушенный вскрик, но все уже сосредоточенно продолжали работать.
И тут из коридора в столовую вошло некое существо, сгорбленное, скрюченное, в зеленой пижаме, с редкими волосами на голове. На лице его была какая-то гримаса, словно оно навсегда скривилось от боли.
-Славка, урод! - раздался крик кого-то из тофиковых «шакалов», как их про себя окрестил Колька, - чего приперся?
Следом в столовую вбежал Димка и тут же ударил Славку голове, тот попытался защититься скрюченной рукой, это вызвало всеобщий смех. Все снова оторвались от своей работы, а Димка, взбешенный сопротивлением, обрушил на Славку град ударов. «Шакалы» вскочили со своих мест и бросились Димке на помощь. Закрывая скрюченной рукой лицо, Славка стал пятиться и скрылся в коридоре. «Шакалы», довольные, вернулись на свои места. Димка тут же исчез в коридоре.
Работа длилась два часа.
Вечером Колька лежал на койке и глядел на квадраты потолка, путешествуя по их линиям, в проеме снова показалась медсестра, поискала кого-то глазами, потом направилась к койке полковника Багирова.
-Александр Иванович, пора на укольчик, - сказала она строгим и в то же время каким-то ласковым голосом.
-Дочка – прохрипел полковник Багиров, - напиши письмецо, письмецо моей Еене Ееоргиевне, пусть приезжает.
-Конечно, конечно, - быстро сказала новенькая и посмотрела на соседнюю койку.
Олялин читал «Комсомольскую правду.
-Соловьев, - медсестра придала голосу совсем строгий тон, - а вам таблетку.
-Тебя как звать-то, - Олялин все так же спокойно смотрел на новенькую.
-Ольга, Ольга Васильевна.
-Оля? А меня Володя, будем знакомы.
-Таблетку вам нужно, Соловьев. Идите, идите, Александр Иванович, там сестра вас ждет.
-Ты откуда такая будешь? – Олялин поднялся и присел на кровати. Прядь упала ему на глаза, и он откинул ее левой рукой.
-Из Коврова.
-Ковровская! – крикнул радостно Шарик, - наша. Где ж ты там жила?
-У станции.
-А я у стадиона! – сообщил Шарик.
-И что вы закончили, Оля?
- Как обычно, училище.
-А к нам как попали?
-Тоже как обычно, сначала в Коврове работала, а теперь сюда.
-А где вы живете?
- А зачем вам?
-Может быть, я к вам в гости соберусь
Медсестра засмеялась. Олялин приблизился к ней и что-то прошептал на ухо, она засмеялась еще больше.
-Ладно. Там видно будет. Вот ваша таблетка.
Так прошел еще один день. Борька не появлялся.
В этот день Колька так письма и не написал.
Ночью особенно громко кричали из дальних палат.
IX
На следующее утро, после завтрака, ожидая выхода на работу, Колька сидел на пустой койке отцеубийцы. Достал из пакета, где помещались его личные вещи, шариковую ручку, общую тетрадь, оставшуюся от занятий по минно-взрывному делу, и стал писать. В письме без особенных подробностей описал, что проходит некую медицинскую проверку, что у него нет сейчас своей койки, что вокруг не совсем обычный народ.
Затем вложил письмо в один из трех оставшихся конвертов, в батальоне пользовались треугольниками, запечатал и понес медсестре.
Красивая медсестра сидела за медицинским столиком и что-то писала. Около столика стояла застеленная простыней банкетка, на которой сидел Олялин.
Колька вошел в минуту, когда Олялин что-то говорил девушке, а она весело смеялась.
-Тебе чего? – спросила она, мгновенно сменив выражение лица и тон.
Колька показал письмо.
-Клади сюда, сказала она, - показывая на столик. - На что-нибудь жалуешься? Что-нибудь болит?
-Нет, - Колька поспешил выйти. Вернулся в палату, вскоре вошел и Олялин. Хозяин койки все еще не появлялся.
Колька стал задремывать, и вдруг в палату вошла медсестра, поискала кого-то глазами и направилась к койке, на которой лежал Колька.
-Иди к Владимиру Николаевичу, - сказала она. Все присутствующие в палате смотрели на медсестру. Олялин, не отрываясь, читал «Известия».
Врач держал в руках колькино распечатанное письмо.
-Койку мы тебе, конечно, дадим, - сказал врач, - но ты должен понимать, что есть вещи, о которых нельзя писать родителям, иначе ты очень расстроишь своих близких.
И главврач прочитал на этот счет настоящую лекцию.
Кольке отдали ту самую койку отцеубийцы, а самого мужика Колька больше не видел и никто не смог ему сказать, куда он подевался.
Освободилась и соседняя койка, - лежавшего на ней солдата увезли в часть – дослуживать: сестра сообщила главврачу, что он часто по вечерам «крутит колеса».
Борька вышел из своей палаты. Он был странно медлителен, не отвечал на вопросы, посидел на колькиной койке, пока тот рассказал ему, как получил спальное место, и вышел в коридор, сказал, что идет покурить.
-Приятелю-то твоему двойную вкололи, - заметил Олялин.
-За что?
-За что, - усмехнулся Олялин, - стал нести чушь какую-то, я, мол, Христос, ну и вкололи.
-Больные, больные, на работу, - раздался привычный голос нянечки.
Работа прошла так же, как и в первый день. Снова появился Ихнадзе, и его прогнали, и снова «шакалы» издевались над Славкой.
В палату вошел невысокий паренек, с таким же, как у Кольки пакетом в руках. Он так же, как Колька первый раз, озирался и искал глазами место, куда бы можно было пристроиться. Вошедшая с ним медсестра указала ему на соседнюю с Колькой кровать. Паренек аккуратно положил свои вещи и застелил покрывало, затем присел на койку. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать.
Медсестра вышла.
-Эй, новенький, - крикнул Олялин, оторвавшись от «Комсомольской правды», - ты чего сидишь? Можно и лечь, здесь это не запрещается.
- Спасибо, - просто ответил парень и прилег на спину, уставившись глазами в те же самые квадраты потолка.
-Новенький, - снова обратился к нему Соловьев, - за что сюда?
-Сержанту по морде съездил.
- За что?
-Донимал меня слишком.
-Понятно. – Соловьев углубился в статью. Потом снова оторвался от газеты.
- Ты где на гражданке жил-то?
-В деревне, в Горьковской области.
-А работал кем?
-В колхозе. Помощником тракториста.
-А кольцо у тебя почему? Женатый что ли?
-Ага, - парень кивнул головой, - перед самой армией.
-Ишь ты, - Соловьев покачал головой.
Колька с удивлением посмотрел на парня.
-Звать-то тебя как, женатый? – это снова Олялин обратился к чем-то заинтересовавшему его парню.
-Лешка.
- Ну, будем знакомы, а меня Володя, Владимир.
Потом зашел мужчина, лет тридцати, с франтоватыми бачками, невысокого роста, тут же стал раскладывать на выделенной ему койке свои пожитки: круглое зеркальце, журнал «Смена», какую-то книжку, две пары носков, цветное полотенце.
-Откуда, земляк? – окликнул его Соловьев.
-Местный.
-Что у тебя?
-На экспертизу.
-А зовут как?
-Паша.
-Ну, будем знакомы, Володя Соловьев.
Колька уже знал, что экспертиза эта судебная.
Вскоре прибежали солдаты знакомиться с новеньким солдатом. Лешка отвечал неохотно, он вообще был неразговорчив. Артур, узнав, что Лешка женат, пытался что-то выведать у него про жену и про первую брачную ночь, о жене Лешка не сказал ни слова.
Димка пристал к Лешке со своим обычным «ну ты, ща вырублю», Лешка дал ему по лбу щелбан, и Димка разом отстал.
В это день койку в соседнем ряду занял еще один новенький. Высокий, широколицый парень, почти мужчина, мощный, широкий, с каким-то крепко вылепленным лицом и упрямым подбородком.
Вечером он пригласил Кольку с Лешкой – своих соседей - попеть и затянул красивым голосом: «Простор небесной синевы и тишина кругом, мне уголок России мил, мне мил мой отчий дом». Так как Колька с Лешкой слов не знали, он написал их быстрым, но аккуратным почерком на листочке в клетку.
Вскоре со своей работы вернулись Шарик с хмурым Володей.
Сидя на соседней с крепким мужчиной койке, Шарик достал пачку индийского чая, высыпал ее в железную кружку. Олялин вышел из палаты и скоро вернулся, неся в руке кипящий чайник.
В чашку налили кипятка, прикрыли какой-то дощечкой и поставили настаиваться. Сидели молча и сосредоточенно. Даже на лице Соловьева пропала вечная улыбка. Сняли дощечку. Запах крепкого чая стал распространяться вокруг.
Шарик поднес кружку к губам и осторожно, дуя на край, сделал маленький глоток.
-Ну? – Соловьев внимательно смотрел на реакцию Шарика.
-Еще немного.
Все снова молча стали ждать. Шарик смотрел на кружку, не мигая.
- Готов! – вдруг сказал он, затем осторожно поднес кружку к губам и снова прихлебнул.
-Точно, самое оно!
Шарик подал кружку Соловьеву, тот отпил и кивнул, затем выпил небольшой глоток низколобый.
-Эй, как тебя, - обратился Соловьев к соседу, – чифирнуть не хочешь?
-Тот отрицательно покачал головой.
- Я в завязке, вылечиться хочу.
- Понятно, а ты? – Соловьев посмотрел на Лешку.
Лешка молча взял кружку и поднес к губам. Сделал глоток и так же молча отдал Соловьеву.
-Малек, попробуй.
Колька принял зеленую железную кружку и поднес край к губам. Совершенно черная густая жидкость пахла одуряющее. Сделал глоток – крепкий, терпкий напиток обжег язык, казалось, больше одного глотка не сделаешь.
- Сделай еще один, - поощрительно сказал Соловьев, - с одного не распробуешь.
Колька выпил еще, пошло чуть легче, но показалось, что сердце заработало часто-часто, как мотор.
-Ну? – Шарик внимательно смотрел на Кольку.
-Сильный напиток, - сказал Колька.
- А то! Это первое дело. Помнишь, Володь, как в Чите чифирили?
Низколобый кивнул.
Подошли еще двое молчаливых мужиков, из тех, что ходили с Шариком по кругу, за ними
двое солдат. Не отказывали никому. Кольке досталось еще три глотка.
Последнее допивал, зажмурив глаза и часто дыша, Шарик.
Ночью Колька проснулся от какого-то шебуршения, при свете постоянно горевшей дежурной лампочки было видно что-то белое там, где была койка Олялина, оттуда доносился шепот, изредка приглушенный смех. Постепенно из желтоватой полутьмы вырисовалась спина – медсестра Оля, полусидела, полулежала на койке Соловьева. Он обнимал ее двумя руками за шею, она наклонилась к нему. Опять раздался приглушенный смех. Затем шепот.
-Пусти
-Тише, ребят разбудишь.
-Володь, пусти. Кому говорю.
-Посиди еще.
-Нельзя, увидеть могут.
-Да брось ты, кто увидит?
-Пусти же, говорю.
При этом девушка еще больше наклонилась к Олялину и почти уже лежала на его одеяле.
Кто-то зашевелился, раздалось какое-то оханье.
Медсестра вскочила, поправила прическу, одернула халатик и, стараясь не шуметь, обогнула чью-то койку и вышла из палаты.
Олялин шумно что-то развернул, затем завернул снова.
Утром Олялин развернул что-то завернутое в газету.
-Эй, дед, пирога хочешь?
Он улыбался, протягивая полковнику Багирову кусок домашнего пирога.
-Ч чем? – тут же подвернулся Шарик.
- С яблоками.
- Откуда это у тебя, Володь?
-Места надо знать.
-Что, Ольга? - радостный от собственной догадки, воскликнул Шарик.
-Оля, - еще шире улыбнулся Соловьев, - ну так, что дед?
Старик жадно схватил кусок с начинкой и вышел.
Умываясь, Колька видел, как полковник Багиров старательно крошил кусок, полученный от Соловьева, и жадно отправлял крошки в рот, стоя на своем любимом месте – между умывальником и окном.
После завтрака Александр Иванович продолжил рассказ про свои похождения.
-А потом, значит, тренировал я сборную Советской Армии в этой, как ее,ГЭСЭВЭГЭ, - с трудом произнес он, - спортивную команду, по стрельбе, ну и по другим делам. Хорошее было время.
После этого он опять закашлялся.
- А сам я незаконнорожденный сын Багирова! – вдруг закричал он громко, срывая голос. - Слыхал о таком?
-Нет, это кто?
-Эх ты, сам Багиров. Серктарь центрального комитета Айзербйджана, – снова его одолел кашель. - У меня от него и письмо было, дома, в ящике лежало, но Еена Еоргиевна его выбросила.
- Кто выбросил? – не понял Колька.
-Да Елена Георгиевна, - пояснил Олялин, - жена его.
-Да, да, - закивал головой старик, - Еена Еоргиевна.
Старик вдруг забеспокоился.
–А в эту субботу она обязательно должна приехать, - он опять закашлялся, - я тебе сейчас письмо продиктую, а ты ей напиши, напиши, - прохрипел он, - чтобы обязательно пирог с яблоками привезла.
Он ушел в себя, лег на койку, накрылся одеялом и замер.
- Жена, - покачал головой Олялин, - если не врет, конечно, она к нему ни разу еще не приезжала.
После завтрака, в субботу, в палате Шарик, как заправский парикмахер, надев синий халат и вооружившись ножницами и тупой безопасной бритвой, стриг и брил всех желающих. Желающих оказалось много – бритвы и ножницы держать не разрешалось, но Колька уже давно научился прятать во время шмона и бритву, и письма из дома, от родителей и от Маши.
«Дорогой мой Коленька, как ты там? Я только сегодня получила твое письмо, наверное, долго шло, а может быть лежало на почте. Ты же знаешь, как это бывает. Я пошла работать на телефонный узел, Катька работает со мной в одну смену, а Танька в другую.
Твои приятели шлют тебе привет и спрашивают, как ты там. Андрей служит где-то в Забайкалье, а Рудик в таковых войсках в ДРА. Погода у нас теперь хорошая, а несколько дней назад шел дождь.
Хорошо ли тебя там кормят? Дают ли овощи? Ребята говорят, что в армии плохо кормят. Так что ты напиши, может быть тебе что-нибудь послать?
Ты не забыл еще наши встречи? Целую тебя и обнимаю. Надеюсь, ты еще не забыл, как я это умею делать?
Пиши, дорогой мой Коленька.
Любящая тебя Маша».
Это и другие письма во время утренней поверки Колька научился прятать в сапог, они пожелтели от пота и у них загнулись края, но он часто перечитывал их, а теперь держал в пакете, где у него были личные вещи.
Вскоре стали вызвать тех, к кому приехали родные. Колька просил, чтобы к нему сюда пока не приезжали – не хотел, чтобы видели его в этом месте, но по последнему письму из дома понял, что недели через две мать обязательно приедет.
В палаты стали возвращаться с пакетами и сумками, сумки и пакеты тут же проверялись, что-то отбиралось, что-то уносили в единственный холодильник.
«Полковник Багиров» своей жены так и не дождался.
А после обеда всех желающих повели в душ. Кольку поразило, что можно было около получаса стоять под горячей водой в специально отведенном месте, за кафельной перегородкой.
В казарме в банный день удавалось встать минут на пять под тонкую струйку холодной воды – не более, после такого мытья раздавалась команда «Выходи строиться!» - и баня на этом заканчивалась.
В раздевалке душа Колька увидел самые разные татуировки на теле мужчин. Перстни он видел и раньше, в палатах было много обладателей этих украшений, перстни были уже наполовину затертые, но в душе он увидел и много другое: тут были и полуголые девушки, и разные надписи, но особенно впечатляюще выглядели церковные купола. У хмурого Володи их было три. А на боку у него красовался белый шрам.
X
- Рота! В клуб заходи! Не толпиться. – Кныш был подозрительно добр, и это тревожило. Вторая заполняла темноватый зал, прибывшие недавно неблагоразумно занимали первый и второй ряд, остальные, кто уже здесь не первый месяц, садились подальше. Происходили мелкие стычки из-за мест.
Колька сел на пятый ряд, в серединку, чтобы подальше от сержантских глаз, но тут курсант Кикнавелидзе, широкоплечий, по виду уже тридцатилетний мужик, стал грубо оттирать Кольку.
-Малэк. Это место занято.
-Где занято? Я первый сел, - возмутился Колька.
-Малэк! Это место мое!
-Ты чего, грузин, борзой, - встрял Кутепов, высокий парень, из деревни из-под Горького, это Малькова место.
-Шакал! – крикнул Кикнавелидзе.
-Кто шакал, ты че? – Кутепов стал пробираться к Кикнавелидзе.
-Эй духи! Что там? Сейчас на плац пойдете, - Шрайбер остановился против пятого ряда.
Бормоча какие-то нерусские ругательства, Кикнавелидзе пошел на последние ряды, снова там с кем-то схватился.
Тем временем в клуб зашли сержанты и начали сгонять с первых двух рядов тех, кто там сел. Курсанты быстро вскакивали и уходили на последние ряды. Сержанты, шумно переговариваясь, разваливались на сиденьях, покрикивали на духов, чему-то громко смеялись.
-Давай! - кричали они, - начинай!
Свет погас. На экране появились какие-то зигзаги - пленка, явно, была старой, раздавался треск, наконец, возникло название - «Ионыч».
На экране появился провинциальный черно-белый городок, человек в черном пальто и котелке – актер Папанов. Это было так далеко от сегодняшней жизни, что Кольке вдруг показалось, что он видит все это со дна какого-то глубокого – глубокого колодца. Но тут навалилась усталость, глаза слиплись сами собой, Колька уронил голову на руки, положив их на спинку сиденья перед собой. Курсант перед Колькой уже спал. С трудом разлепил глаза: вокруг все спали, кто-то сбоку уже лег на скамью и сопел.
-Не спать! Не спать! – раздались крики. Колька попытался с трудом разлепить глаза. Сержанты ходили по рядам и будили спящих, толкая их, давая подзатыльники. Те с трудом просыпались, пялились, ничего не понимая, в экран, некоторое время было слышно тяжелое дыхание проснувшихся людей, но через полчаса весь зал уже снова спал, раздавалось сипение, даже всхрап. Спали и сержанты. На экране что-то трещало, Колька иногда открывал глаза, но снова свинцовая тяжесть заставляла их закрыть.
Резкое пробуждение. На экране мелькали финальные титры. Вокруг тоже поднимались головы, зажегся свет.
-Рота, встать! Построение на улице!
Выходя, Колька поймал на себе чей-то взгляд - Кикнавелидзе. Он что-то произнес на своем языке.
После сеанса сержанты как-то были особенно раздражены, словно эти полтора часа были незаслуженной роскошью.
-Песню, запе-вай!
Разом, с места, под звуки песни, громко и без всякого мотива начатой Кутеповым, сто человек начали движение.
-Левой! Левой – командовал Кныш, идя сбоку, - ногу выше, на срез сапога!
-Плохо, еще раз.
Снова глухо зазвучала песня, - и раздался стук сотен сапог, опять что-то не так.
-По новой! – Кныш был рассержен не на шутку. Приближалось время сна.
- В казарму, в шесть колонн, движение с левой ноги, шагом – арш!
Кажется, это было уже завершение. С трудом шесть колонн влезли в узкую аллею, ведущую от плаца к казарме. Но движение явно замедлилось. Соседи жали друг друга все больше, места явно не хватало, колонны стали распадаться, кто-то просто соскочил на газон, один впереди упал, на него чуть не наступили.
-Так! – еле уже видимый в темноте сержант стоял перед ротой, - значит, не умеем ходить? Будем учиться. Кру – голос сержанта стал расти, - гом! Построение в шесть колонн, на плац шагом-арш!
Снова началось хождение под песню, хотя уже почти ничего не было видно. Через минут сорок рота, с трудом преодолев узкую аллею, подошла к казарме.
-Отбой через минуту!
Сбивая друг друга, протискиваясь в одну створку двери, рота ворвалась в казарму, стучали сапоги – все бежали в сортир. От сна уже прошло больше часа.
-Отбой! – раздался по коридору громкий голос дневального.
В кубрике командир отделения, сержант Басов, стоял уже с часами в руках.
-Отбой, минута! Время пошло!
Все на автомате: клацнула пряжка – ремень на тумбочку, сверху пилотку. Слетели сапоги - портянки упали на сапог, расстегнутая хэбэшка была мгновенно сложена, сверху легли брюки, - Колька совершил марш - бросок в койку и накрылся одеялом. В эту секунду раскрылась дверь, и появился Давлетов.
-Взвод! Подъем!
Опять все совершалось на автомате: брюки, хэбешка, сапоги, портянки, ремень, пилотка, глаза заливал соленый пот.
-Отбой!
Все мелькало в обратном порядке.
-Подъем!
Взлет-посадка – мелькало в голове, сколько еще раз? Уже ничего не соображала голова – тело жило отдельно.
-Отбой!
Кажется все, уложились! Натягивая одеяло на подбородок, Колька понимал: от сна остался какой-то жалкий хвостик.
X
Автобус с призывниками тронулся с места и поехал в широко раскрытые ворота первой пересылки на Угрешке. Автобус почти облепили родители. Колькин отец простился с ним часа за два до этого, и Кольке некого было здесь высматривать, другие же парни, кто уже обритый, кто все еще с шевелюрой, кто-то в кепке, – прильнули к окнам.
Родные с сумками, авоськами, с какими-то пакетами, которые все еще надеялись передать, окружали автобус.
Машина осторожно выехала на улицу и направилась в город. По городу кружили около часа, но никуда конкретно не приехали. Вскоре за окнами опять замелькали дома ставшей уже знакомой Угрешки. Автобус въехал в те же самые ворота, но теперь перед ними не было толпы родителей.
Вечером группу человек в тридцать привели в помещении, напоминавшее кабинет: здесь стояли несколько обычных учебных столов и стульев. Никаких кроватей и даже простых железных коек не было.
Стали укладываться прямо на этих столах, под головы клали рюкзачки, сумки, скатанные куртки. Колька лег на свой рюкзак прямо в брюках и зеленой рубашке, оставшейся от НВП. Сначала показалось, что лежать на парте терпимо, но через час затек правый бок, замерзли ноги, пришлось подтянуть их к себе, но тут же задел кого-то лежавшего сбоку, перевернулся и снова наткнулся, уже на другого соседа.
Вскоре стал слышен оглушительный храп одного из призывников. Сперва раздался приглушенный одинокий смешок, затем чей-то громкий смех, потом оглушительный хохот, а спящий все не просыпался и храпел. Наконец, его растолкали, он ничего не мог понять, посмеялись и попытались опять заснуть. Где-то к рассвету удалось забыться сном.
На завтрак была какая-то плохо прожаренная рыба и некрепкий чай в железных кружках, почти без сахара, с каким-то лечебным привкусом.
Снова автобусы, и путь по городу к каким-то строениям около железной дороги. Железные ворота с красной звездой.
-Пресня, вторая пересылка, - раздались голоса, - значит, в московском округе будем служить.
Длинный бетонный забор красили такие же коротко стриженые ребята в гражданке, справа двухэтажное здание, наподобие корпуса в пионерском лагере, вошли: на первом этаже - кровати в два яруса – это уже было похоже на казарму. Здесь были, среди гражданских, были солдаты, они распоряжались.
В таких местах полно слухов – это Колька уже понял.
- Пацаны, видите забор? – шустрый Алик, круглый, невысокий, в ковбойской шляпе, со значком Нины Хаген на рубашке, все уже разузнал.
-Ну, видим, и что?
-А то, что за ним пересыльная тюрьма! И к ней ветка железнодорожная подходит. Зеков привозят прямо в Москву, но никто не видит.
-А мы чего, теперь соседи этих зеков?
-А то, конечно, соседи.
После построения и переклички отобрали несколько человек и отправили помогать красить забор, другим выдали метлы, кому-то носилки.
Кольку с еще одним парнем, с которым он познакомился – Олегом Вальцовым, отправили на второй этаж – мыть стекла.
-Глянь! – Олег кивнул головой по направлению к открытому окну.
Колька увидел, что за забором «их части» был другой, с колючей проволокой поверху, за ним совершенно пустой двор, на который выходили какие-то гаражи, справа небольшая вышка с солдатом на ней. Два человека, в серых робах и шапках такого же цвета, вышли из гаражей и слонялись по огромному залитому светом двору.
-Зеки!
-Точно, они!
Но больше ничего на дворе не происходило, хотя в колькиной голове уже рисовались картины «зоны» и ее обитателей.
Вымыть высокое окно со стороны казармы удалось довольно легко, но вот перед ними вырос молодцеватый солдат с двумя желтыми лычками на красных погонах.
- Призывники, окно требуется мыть полностью, с внешней стороны тоже.
Олег полез и распахнул окно, но выяснилось, что устоять на подоконнике, высовываясь на улицу невозможно.
- А как здесь стоять? – Вальцов показал на узкий подоконник.
-Во-первых, обращаться надо вот как: товарищ сержант, - солдат легко провел правой ладонью по левому плечу с погонами, - во-вторых: в Советской Армии окна моют вот так.
Сержант расстегнул пряжку ремня, быстрым движением увеличил длинный конец, подтянул к себе Кольку и опоясал его ремнем, - ремень оказался значительно велик из-за удлиненного конца. Сержант взял рукой ремень, оттянул его на себя.
- Один стоит на подоконнике и держится за верхнюю часть окна, - отпустив свой ремень, сержант снял его с Кольки, накинул на шею и легко вскочил на подоконник, нисколько не боясь высоты. Левой рукой крепко схватил верхнюю часть деревянной рамы.
-Лезь сюда, - приказал он Кольке, - Колька осторожно полез на подоконник.
-Смелее, мы в армии, - крикнул сержант.
Удерживая равновесие, Колька стоял на подоконнике, держась одной рукой за стенку, а другой за раму.
Сержант свободно отпустил свою левую руку, опоясал Кольку ремнем, снова схватил его за кожаную часть ремня и чуть-чуть притянул к себе, но ставил маленькое пространство для маневра. Затем снова крепко взялся левой рукой в раму.
- В армии надо помогать друг другу, запомните. Эй, ты, тряпку давай, да намочи хорошенько. Лови! – крикнул он Кольке.
Вальцов кинул тряпку, и Колька поймал ее, отпустив руку от стены, но снова схватился за нее рукой с тряпкой, по стене полилась вода.
- Отгибайся, смелее! Держись за раму.
Колька чуть помедлил, ремень натянулся, удерживаемый в руке сержанта.
Теперь Колька чуть отогнулся, почувствовал за спиной пустоту, чуть дрогнула нога.
-Смелее! – крикнул еще раз сержант.
Колька отпустил стенку и стал неровно и поспешно тереть открытое стекло тряпкой, ощущая натянутый ремень и в то же время за спиной пустое и опасное пространство позади.
-Мой тщательней.
Боковым зрением Колька уловил, что снизу на него смотрят.
-Сейчас сами попробуете, эй ты, как тебя?
-Олег.
-Фамилия?
-Вальцов.
-Призывник Вальцов, к уборке помещения приступить. Лезь сюда. Понял, как надо.
-Ага.
-Не «ага», а так точно.
-Так точно.
-Так точно, товарищ сержант.
-Так точно, товарищ сержант!
После сложных манипуляций на подоконнике Олег сменил сержанта и держал Кольку за ремень, пока тот мыл окно. Кое-как справились.
По городу шли строем. Больше всего Кольку поразили старушки, которые, увидев стриженых ребят с рюкзаками, стали их крестить.
В электричке было так много народу, что ребята просто лежали в проходе, кто-то, чтобы не раздавили ноги, просто залез под сиденье.
Ночью прибыли в Ковров, нестройной колонной прошли по городку и подошли к широким воротам. На воротах при свете прожектора была слабо видна красная звезда.
Ворота раскрылись, - впереди темнели большие здания.
-Гляди, прошептал Алик восторженно, - КПП.
Ждали у какого-то освещенного прожекторами корпуса. Вдруг откуда-то появился кривоногий плотный офицер с красной повязкой на рукаве. Кобура у него была расстегнута, и оттуда торчал темный огурец, возможно, соленый. Это казалось неправдоподобным. От офицера (приглядевшись, Колька увидел на плечах майорские погоны) разило запахом спиртного. Закурив и выругавшись матом, он осведомился у сержантов, доставивших новеньких, откуда «товар», потом многозначительно хмыкнул, еще раз обдав запахом водки, и растворился во тьме.
Расположились в каком-то огромном спортивном зале, противно горели желтые лампочки, электрический свет заливал все. Спали на тройных нарах, положив рюкзачки под голову. Подушек и белья не было.
Утром высокие нагловатые сержанты с красными погонами выстроили прибывших в один ряд.
- Призывники, слушай команду, - вперед вышел один такой, в пилотке, сидевшей на самой переносице и в сапогах гармошками, - чтобы вас кормить и обеспечить на первых порах всем необходимым, нужны ваши личные вещи. Все, что привезли с собой – жратву, чай, ножницы, бритвы, зеркала, сигареты - клади сюда!
Два рядовых краснопогонника («мотопехота» - шепнул Алик») постелили солдатское одеяло с тремя полосами и медленно потащили его перед новенькими. Сначала неуверенно, потом все быстрее призывники стали бросать на одеяло какие-то пакеты с печеньем и яблоками, чай, конфеты, бутерброды, булочки – все градом летело на одеяло. Колька бросил пачку печенья, а бритву и перочинный ножичек с выдвижным лезвием сохранил.
После того, как его и еще нескольких ребят отобрал сержант с черными погонами и петлицами инженерных войск, сидели на вокзале и ждали электричку.
Высокий и загорелый – «старший сержант Кныш» - послал Алика за водкой.
Первым делом выпил сам полных три глотка. Потом протянул Алику.
-За приказ!
Алик охотно выпил водку и передал Олегу, Олег чуть приложился.
-За приказ пьешь – святое дело! – сморщившись и сплюнув, произнес с легким презрением Кныш.
Затем выпил еще один москвич.
-Пей! – Кныш протянул Кольке бутылку.
-Я не пью.
Кныш удивился, усмехнулся.
-За приказ, - прошептал Алик.
- Не пью я, - Колька ответил без всякого вызова.
-Ну, как знаешь, - Кныш выпил еще глоток и отдал бутылку Алику. Тот с готовностью ее подхватил.
На дворе казармы шла, вероятно, строевая. Совершенно не похожие на экранных парни в нелепо сидевших пилотках на обритых головах, в горбом стоявшей на спине форме, стучали сапогами и не в лад пели какую-то незнакомую песню. Позади них тащились двое в тапочках.
К призывникам подошел высокий смуглый кавказец, с черными усами, на нем были погоны с тремя лычками. Он сверкнул золотой фиксой и ткеул Алика прямо в значок с Ниной Хаген.
-Ты ее ымэл?
-Нет, - удивился Алик.
-А зачэм надэл?
-Любимая певица.
-Снэмы.
Потом он так же ткнул Кольку в его зеленую рубашку, оставшуюся от НВП.
- Ты зачэм это надэл?
- Старая уже, не жалко.
-Черэз год ты вознэнавидэш этот цвет. Снэмы.
- Боровенский! Ефрейтор Боровенский! – через каждую минуту раздавался этот крик. По роте проносился здоровый парень в сбитой на левую бровь пилотке, с лицом, на котором была написана готовность вмиг все сделать, а если надо, - исправить. Начальник каптерки - каптерщик, ефрейтор Боровенский что-то выдавал, что-то менял, быстро записывал выданное и снова вихрем летел по роте на очередной вызов.
В первую же ночь в казарме кто-то растолкал Кольку.
-Вставай, солдат!
Колька открыл глаза. Перед ним стоял сержант Басов.
-Вставай, солдат, иди, гладь х/б и пилотку.
-Куда идти, товарищ сержант?
-В бытовку иди.
Колька встал и огляделся, дежурная лампочка тускло светила желтым. Все койки новеньких были пусты. Только Кутепов и Вахромеев спали, тяжело дыша, наполовину прикрытые одеялами с тремя черными полосками.
Когда Колька, все еще с трудом стараясь разлепить глаза, шатаясь, шел по коридору, ему навстречу все время попадались курсанты. Казалось, что рота и не спит вовсе. Опять вихрем пронесся каптерщик Боровенский.
В бытовке было полно солдат. Кто-то гладил брюки, кто-то пилотку, другие подшивались. Несколько человек сидели на стульях и ждали своей очереди на утюг. От сна был потерян еще целый час.
В первые дни службы, как-то после ужина, Колька сидел в кубрике на табурете и подшивался, когда дверь открылась, и в кубрик вошел аккуратный, подтянутый солдат, со штык-ножом на ремне, в надраенных сапогах, с привинченным комсомольским значком, сияющим знаком Гвардии и еще рядом каких-то значков на груди. Он словно шагнул с плаката. Это был секретарь комсомольской организации Боровков из первой роты, до дембеля ему оставалось около двух месяцев. Боровков рванул крючок ворота, ослепительно сверкнул белоснежным подворотничком и рухнул на первую койку у входа.
Полежав немного, он поднялся, оправился, сдвинул идеально поглаженную пилотку на левую бровь, а затем, посмотрев на Кольку, вдруг сказал с невероятной тоской.
-Если бы ты знал, солдат, как тяжело дослуживать последние месяцы.
После уборки территории взвод курил свои положенные десять минут красную «Приму». Колька сидел на скамейке и вдыхал воздух отпущенной свободы, рядом сел здоровый багроволицый солдат из первой роты, - рядовой Куркин, деревенский парень, страдавший какой-то непонятной Кольке болезнью - энурезом. Что это такое – Колька не знал, но знал, что солдату тяжело давалась служба, что над ним смеются. Лицо Куркина было отрешенное, он смотрел на свои сапоги, недостаточно, с точки зрения Кольки, начищенные, спина его была согнута. В длинных руках Куркин мял папиросу. Он тяжело дышал.
-Куркин! Твою м..ть, - раздался чрез полминуты крик старшего сержанта из первой роты, выросшего перед курилкой, - опять сачкуешь? А ну на плац, метлу в руки – и вперед.
Солдат тяжело встал, затушил плевком, по-мужицки в жмене, папиросу, убрал ее в пачку и, шаркая сапогами, медленно пошел в сторону плаца.
-Бегом! - закричал сержант, не выпуская рук из карманов и покачиваясь на подкованных кирзачах.
Где-то недели через две после утреннего развода Колька услышал, что в первой роте ЧП – Куркин себя топором покалечил.
Пока взвод курил свои законные десять минут перед отправкой в инженерный парк, Колька снова присел на скамейку рядом с каким-то солдатом. Краем глаза заметил красную шею, и вдруг в глаза бросилось, как странно солдат держит руку: словно на весу, немного отодвинув в сторону. И тут же в глаза бросилось что-то тягуче-багровое, неестественно висевший над землей палец, с отрубленной частью фаланги, с которой стекали длинные красные капли. Кольку словно передернуло, он увидел в профиль какое-то вырезанное из темного дерева лицо Куркина, на нем застыло странное выражение.
Через два дня Куркина увезли из части.
Брали полосу препятствий. Перед глазами закачалась стенка в два метра, – Колька с разбега, в прыжке, взмахнув руками, ухватил деревянный край стенки и легко подтянулся, Снизу подбежал Олег, Колька протянул ему руку и помог подтянуться. Пробежал по бревну, перепрыгнул с одного конца на другой, вскочил, нырнул в какое-то окно, прополз под сеткой, дальше «змейка», которую нужно было преодолевать буквально на одних руках, мгновенно меняя их положение. Это было нетрудно. Впереди была довольно широкая яма, отсюда не видно, что в ней. «Не смотреть!» - разбежался, оттолкнулся и перелетел яму с запасом, боковым зрением уловил, что на довольно приличной глубине была вода. Последний этап – надевание противогаза. Все это казалось чем-то несерьезным, словно игрой.
Когда встал в строй, увидел, как москвич Алик подбегает к двухметровой стенке, тормозит перед ней и отбегает назад, снова разгоняется, бежит и отбегает. Сержант снова и снова гнал Алика на первое препятствие. Никто не смеялся.
Взвод чистил оружие на специальных станках, сержант Басов ходил за спинами и проверял качество. В руках у Кольки был какой-то кусок гладкой ткани. Она скользила по затвору и ствольной коробке, но никак не могла протереть их насухо – следы ружейной смазки блестели на частях АКМ
-Мальков, тряпку смени, такой тряпкой оружие не прочищают.
Колька пошел к вороху и взял другую тряпку. Это был какой-то зеленый кусок, но Кольке показалось, что он ему что-то напомнил. Расправив тряпку, Колька увидел явные следы карманов и вдруг отчетливо понял: это была рубашка для НВП, его собственная рубашка, в которой он приехал сюда, в часть. Он чуть не засмеялся, а потом своей же собственной рубашкой тщательно драил части своего АКМ и швырнул ее в специально стоявшую рядом корзину.
Вечером, на поверке рота, стояла с вещмешками. Тщательно поглаженные сержантские брюки поражали строгостью стрелок, подворотнички идеально выпускали положенные белоснежные миллиметры, сверкали надраенные сапоги.
-Вещмешки развязать!
Кононов с сержантами ходили перед ротой и проверяли содержимое: кружку, ложку, мыло в пластмассовой мыльнице, портянки, два чистых подворотничка, полотенце. Каждый солдат отгибал внутреннюю часть пилотки и демонстрировал черную и белую нитки с иголкой. Каждый миг солдата могла ждать неприятность. Нет черной нитки или, наоборот, нет белой нитки, в вещмешке не хватает полотенца, а у кого-то лишнее.
Стояли уже час. Пришли другие офицеры. Наконец явился сам комбат – высокий, двухметровый чемпион по боксу, с хорошо поставленным командирским басом. Он пожелал сам убедиться, что рота готова к смотру. Снова содержимое вещмешков легло на плащ-палатки, расстеленные на полу казарменного коридора.
Теперь уже комбат матом орал на офицеров за то, что у них недостаточно выглажены брюки.
Потом проверяли противогазы.
На следующее утро батальон два часа стоял на плацу в ожидании начальства.
Начальство проехало прямо в танковый полк, к которому относился батальон, сюда так и не заглянуло.
XI
-Управление прямо, остальные напра-во! – комбат производил развод после завтрака.
- Шагом- арш! – гремел настоящий командирский бас комбата.
Сержанты, бравые, подтянутые, в лихо сбитых на правую бровь пилотках, готовые к так и не случившейся встрече с высоким начальством, занимали правые фланги во взводах.
Рядом с комбатом уже стояли начальник штаба – майор Книжкин, замполит старший лейтенант Костров и оба командира рот - cтарший лейтенант Борисов, в полевой форме, и старший лейтенант Кононов,
-Батальон! Правое плечо вперед!
- Левой! Левой! Равнение напра –а -во!
Четыре сотни голов разом повернулись в сторону группы командиров.
-Ногу выше, выше! Давлетов, опять каши не ел?
-Шварц! Как ногу держишь? После обеда на плац – два часа занятий.
-Мальков! Кто так руки держит? Пальцы немного прижаты к ладони. А что у тебя? Как у фрица, руки вдоль брюк.
-Левой, левой. Раз-два-три. Левой, левой. Раз-два-три. Песню запе-е-евай!
«Расцветают яблони. Веют ветры буйные» - хриплый голос курсанта Кутепова, как всегда певшего без мотива, подхватили другие запевалы. Петь старались так, словно кого-то хотели напугать.
-Первая рота – на танкодром, вторая рота на занятия в танковый полк – арш!
Рота вышла из ворот части, впереди растянулась проезжая часть дороги.
- Стажеры! В замыкающие!
Курсанты с белыми повязками на рукаве, с футлярами, из которых они выхватывали красные флажки, бежали в конец роты – по два человека в замок каждого взвода.
Машины тормозили, пропуская колонну.
-Рота! Принять вправо!
Мимо второй проехали тяжелые «Уралы» с солдатами первой роты – за город, на занятия по обкатке специальной инженерной техники.
Кольку с Вальцовым и Вахромеевым – тоже москвичом, прикомандированным из ВВ и прослужившим уже три месяца, послали в казармы танкового полка, приказали принести какие-то скамейки. С ними пошел сержант Басов – мало ли чего может быть.
Казармой оказалось большое старинное, кирпичное здание с лепниной по фасаду, вошли - огромный вестибюль. На тумбочке стоял низкорослый плосколицый, с узкими глазами солдат, с черными петлицами танковых войск, штык-нож на его поясе казался непомерно большим. Солдат стал что-то выкрикивать.
Басов пытался ему объяснить, зачем они пришли – дневальный не понимал, снова начинал что-то быстро лопотать, откуда-то вынырнул невысокий парень в светлой, выгоревшей пилотке и такой же хэбешке, на плечах - погоны старшего сержанта, на груди знак Гвардии, из-под пилотки, не по уставу, – светлый чубчик.
- Гасанов, в чем дело? Кто такие?
Басов небрежно приложил руку к пилотке, достал из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумажку и протянул сержанту, тот развернул и стал читать.
-Понятно, только осторожно там, эти чурки ни черта по-русски не понимают. Что им не понравится – сразу толпой лезут.
-Проводите, товарищ старший сержант.
-Не могу, завтра смотр, стенгазету, мать-ее,- комбат рисовать приказал.
- Гасанов, м-дило, как стоишь? Не видишь – перед тобой два сержанта.
Дневальный, выпучив глаза, вытянулся по стойке смирно.
Светленький сержант усмехнулся.
-У вас этих тоже полно?
-А как же.
-У нас весь полк из одних чурок состоит. Ни хрена не понимают, мы их в хвост и в гриву – все без толку.
Басов с пониманием кивнул.
- Русские в полку только сержанты. Вон по той лестнице, на второй этаж. Там прямо по коридору и направо.
Огромная лестница с чугунными перилами вела двумя маршами на второй этаж. Прямо напротив лестницы, за стеклом, в специальном шкафу, покоилось темно-красное с золотом знамя; рядом со шкафом, по стойке смирно стоял в фуражке и парадке с АКМом на груди солдат почетного караула – тоже, вероятно, туркмен. Саперы засмотрелись на всю картину – караульный не повел и бровью.
- Хорош, вот это выправка, так полгода гонять надо, - Басов даже покачал головой, когда они шли по коридору. Поворот направо – огромное казарменное помещение – койки в три яруса, высоченный потолок. А вокруг них уже шумело человек десять – все туркмены, низкорослые, плосколицые, что-то лопотали, была заметна возрастающая агрессивность – двое или трое уже наступали.
Вдруг один из них отлетел, другой отпрыгнул в сторону. Из-за спин туркмен-танкистов выскочил светлоголовый парень-сержант, как две капли воды похожий на того, с первого этажа, пилотка у сержанта была под ремнем.
-Что такое, чурки? Что за шум?
Повторилась сцена, как и на первом этаже, и вскоре они уже волокли длинную деревянную скамью, Басов командовал на лестнице и при выносе из здания.
Когда выбрались из казарм танкового полка, сержант разрешил перекурить.
XII
Утром, как ветер, по палате пронесся шум – все побежали в коридор, а оттуда в столовую.
-Аэробика! – завопил Шебалдин, - и помчался, сбивая кого-то, словно от этой «аэробики» зависела его жизнь.
-Ты чего, не идешь телевизор смотреть? - с удивлением спросил Кольку мужик с падающими на глаза волосами – приятель Олялина и Шарика, выходя из соседней палаты и направляясь в коридор.
Колька пошел.
Затаив дыхание, смотрели местные обитатели на красиво, под музыку, изгибавшихся девушек в цветных лосинах и майках, одна из них особенно им нравилась, слышны были одобрительные возгласы, оценивали каждое движение. Вспоминали, как девушки выступали в прошлый раз.
Передача кончилась, начались «Новости», никто не ушел, все смотрели с интересом. Вот на экране возникли горы, колонна «БТР»ов, военных грузовиков, затем человек с длинными волосами, зачесанными назад, начал говорить каким-то неестественным тонким манерным голосом, как бы задыхаясь. На экране возникла надпись - военный корреспондент Александр Проханов. Проханов вел передачу с перевала Саланг, он рассказывал о майоре, который контролирует перевал, об его бойцах.
-Вот заливает-то, - раздалось сзади, - да там духи постоянно полдороги под контролем держат.
-А ты что, там был? – спросил кто-то.
-Был, я там два года отслужил.
Колька обернулся – за его спиной сидел тот самый парень, с упрямым подбородком, который учил их с Лешкой петь «Уголок России». На Кольку внимательно смотрели серые глаза.
После просмотра телевизора все вернулись в палату, сидя на койке, парень с выразительным лицом, был сегодня необыкновенно весел. Он рассказал, ни к кому конкретно не обращаясь, что по званию капитан, выпускник военно-медицинской академии, служил два года «за речкой», в ДШБ, каждую подробность охотно разъяснял, если кто- то не понимал. ДШБ - десантно-штурмовой батальон. Сказал, что был ранен.
-А что,- спросил Соловьев, - у тебя и награды есть?
-«Звездочка» и ЗБЗ, - просто ответил тот.
-«Звездочка» - это что? – заинтересовался Шарик.
-Орден Красной Звезды».
-А ЗБЗ?
-«За Боевые Заслуги», там это особенно ценится. «ЗБЗ» так просто не получишь.
-И что, много повидал? – снова задал вопрос Соловьев.
-Повидал.
-Ну, а например?
-Например, забросят группу, потом мы ходим подбирать тех, кто еще жив. Бывало, что ранят бойца, он под себя Ф-1 положит, чека на взводе, если духи подойдут – даже если сознание потерял, перевернут – взрыв, ну а наши найдут, предупредит, что под ним лимонка.
-А если наши найдут, когда он без сознания? – поинтересовался Соловьев.
-Бывало и так, - коротко ответил капитан.
-А здесь-то ты что делаешь? - спросил Шарик.
-В Афгане к травке пристрастился. Там это без проблем, теперь вот завязать решил. Жду жену, отсюда до моего родного дома – рукой подать.
-Откуда ж ты?
-Рязанская область, скопинский район, ну, мужики, кто петь будет?
Малолетки, проходившие экспертизу, собравшись в круг, кололи себе татуировки. Один из них, умевший кое-как рисовать, шариковой ручкой наносил на плечо полуголых девиц, корабли с парусами, писал слово «Владимир», имена каких-то девчонок, цифру 1985 и т. д.
Потом мастер по накалыванию рисунка брал две иголки, скрепленные между собой ниткой, макал их в чернила, добытые из шарикового стержня, и начинал колоть. Видно было, что процедура болезненная, иголка оставляла багровую точку, куда проникали синие чернила. Но тот, кому наносился рисунок, мужественно терпел. Работал «художник» довольно быстро, он уже натренировался.
-Напрасно это, - произнес хмурый Володя, наблюдая со своей койки за всем этим действием.
-Да ладно, - усмехнулся Соловьев, - пусть рисуют, коли хотят.
-Я бы свои стер, - сказал, подумав, Володя, - ведь на всю жизнь.
В столовой снова было шумно – все собрались перед телевизором и ждали на этот раз показа какого-то фильма. Программа была у Никитиных, которые все время читали какие-то газеты – им их передавали с воли (так они говорили) приезжавшие в гости приятели – рослые и веселые стройбатовцы.
На экране появилось название - «Ко мне, Мухтар».
Для Кольки это было любимое с детства кино про отважного милиционера и собаку, вот появился в кепке и длинном пальто любимый артист. Скоро явились другие герои, в фуражках, в шинелях, с гербом Союза, - рядовые милиционеры, начальники, проводники с собаками.
Вдруг публика в столовой стала шуметь, раздались первые крики.
-Сука! Лягавый! – это закричал Паша, присланный на экспертизу.
Кольку это удивило, он привык сочувствовать герою Никулина и его соратникам.
Пока Никулин расследовал какую-то кражу, раздавались смешки, кто-то говорил с соседом. Постепенно стало тише, но вот началась погоня за преступником.
- Так его! – закричал Шарик, когда преступник, отстреливаясь, ранил Мухтара и пес, скуля, пополз к своему хозяину. Тут раздался и смех.
-А, лягавый, досталось – неподдельная злоба буквально прорвалась в голосе одного из Никитиных. Колька обернулся и увидел на лице Соловьева такое же выражение. Изменилось и лицо Володи лобастого: глаза его горели, когда он смотрел на экран.
-Суки, лягавые, дави их! - заорал Димка.
- Смерть лягавым от ножа! – подхватил кто-то из малолеток. Его слова встретили одобрительным гулом.
-Вот они, паскуды, - сказал хмурый Володя, когда в вольер к собакам зашли милиционеры в форме.
Фильм закончился.
Когда Колька шел из столовой, в коридоре он увидел, как все так же с каменными лицами сидели двое: старый и молодой.
Молодой, как поведал, что-то путая Шебалдин как всегда, громко крича, служил срочную на границе. Там его ударили по голове: нарушитель или кто-то еще – Колька не понял. С тех пор он ходил, не наклоняя голову, держал ее в одном положении и курил так же, словно ничего не видя перед собой.
Из соседней палаты заглянул еще один паренек – служил на аэродроме в Ташкенте, грузил ящики с «Грузом – 200». Вышел заспанный Осокин. Все сели в кружок – послушать Сашку-десантника.
Капитан рассказывал про Кабул, про афганскую армию, солдаты которой периодически стреляли в шурави, а потом запел свою любимую - «Уголок России – отчий дом» - и при этом он широким жестом показывал на палату.
Затем ушел в соседнюю палату разгадывать кроссворд с Никитиными.
Вечером коридор и палаты огласил какой-то дикий рев. Это кричал Ихнадзе. Что с ним было такое – никто не мог бы объяснить, но стали волноваться другие.
Ольга с нянечкой вбежали в палату.
-Ребята, миленькие, нужна помощь, мы сами не справимся.
Олялин, Сашка-десантник и Колька соскочили с коек и побежали в коридор.
Его попытались затащить в палату, но он неожиданно оказал сопротивление. Выяснилось, что Ихнадзе довольно силен, с трудом его проволокли ко входу в особую палату, - она закрывалась тяжелой дверью, но тут он окончательно уперся, расставив руки и ноги. Ольга бросилась на третий этаж за помощью. В эту минуту удалось пропихнуть Ихнадзе в палату. Пока Володя с Сашкой пытались приподнять его и положить на койку, Колька заломил его руку, которой он норовил ударить Сашку по лицу. Ихнадзе взвыл, тут его свалили с ног и подхватили, кто-то еще пришел на помощь. Лицом вниз его понесли по палате.
-Полотенце, полотенце давай! – крикнул Соловьев. Колька сорвал со спинки чьей-то койки полотенце, затем другое.
Ихнадзе распластали на койке. Соловьев схватил его правую руку и притянул полотенцем к железной перекладине койки.
-Левую давайте! – крикнул он Сашке и Кольке. В палату быстрым шагом вошли двое низкорослых мужчин в халатах, с засученными рукавами. Позади них, взволнованная, прижимая руки к груди, вошла Оля. Пришедшие санитары быстро помогли прикрутить Ихнадзе к койке, один из них достал из кармана шприц, профессиональным жестом отметил нужную норму и быстро вколол Ихнадзе укол. Другой широкой спиной загородил от Кольки этот миг, Колька только успел увидеть поросшие рыжим волосом руки санитара.
На соседней койке забеспокоился еще один – Колька знал, что он четыре месяца назад выпрыгнул с четвертого этажа – ему что-то привиделось. Мужик искалечился.
Санитары, не обращая на него внимания, быстро вышли.
-Страшно мне, - пробормотал выпрыгнувший, - страшно.
-Страшно мне! – вдруг закричал он пронзительным голосом.
Ольга бросилась за шприцем в кабинет.
Колька вернулся к себе в палату, но крик мужика настигал и здесь.
Всю ночь Колька ворочался на своей койке, смотрел в потолок, не мог уснуть, а из дальней палаты периодически раздавалось
-Страшно мне, страшно.
XIII
В большом прямоугольном ящике из нержавеющей стали, под струей холодной воды, мылась стопка тарелок, штук сразу двадцать пять. Колька тер и тер тарелки какой-то дурно пахнущей тряпкой, но толку было мало – горячей воды уже сутки не было. Жир не отходил,
«И никуда мне не деться от этого» - лез в голову назойливый мотив популярной песни. Асадов мыл чашки в таком же железном коробе, Вальцов в столовой драил пол. На шкафу для посуды стояла большая кастрюля с гречкой, осталась от ужина, съесть ее решено было, когда справятся с основной работой, перед чисткой картошки на завтрак. Было около десяти вечера. Они стояли в наряде по столовой уже полсуток.
-Духи! - на мойку заглянул вихрастый хлеборез Куликов, ожидавший скорого превращения в «дедушку» и по этому случаю добродушный, - давайте на склад, за картохой.
Пошли вчетвером, ящик на батальон – около ста килограммов – меньшими силами было не дотащить.
На плацу, в сгущающейся летней тьме, Кныш гонял роту. Неслась знакомая песня – гимн инженерных войск – и снова хриплые голоса, не в такт, трудно, пели про то, что «веют ветры буйные» и что-то про службу. Гулко раздавался такой знакомый стук сапог, шаркали тапки новичков натерших мозоли. Замыкал шесть колонн новенький лопоухий курсант, в хэбешке, стоявшей на спине горбом.
Прапор, или по-солдатски «кусок», Томский, стоял на пороге склада, большой, широкий, в полевой фуражке. Вместе с дежурными вошел в помещение склада. Здесь штабелями стояли банки с бычками в томате – постоянное блюдо на завтрак, в холодильнике лежали куски масла, большие деревянные подносы с грубыми буханками серого хлеба, мешки с отвратительной сладковатой индийской картошкой, присылаемой в виде порошка, какие-то пакеты, бочка с солеными огурцами, что-то еще.
Огромный ящик, с четырьмя ручками, напоминавшими комсомольские носилки, наполненный мелким картофелем, ждал дежурных.
Томский высился над всем этим в своей полевой форме, словно родился на складе.
-Взяли. Раз! – скомандовал Томский. - Подняли. Два! Понесли, ровнее, ровнее, не бабу несешь, не заваливай, осторожно, ступени впереди, шаг замедлили, приподняли, повыше. Что, не ужинали? Понесли.
Ящик был невероятно тяжел, казалось, сейчас со стуком упадет на землю и так и останется на ней, и никто его не в силах будет сдвинуть. Прошли совсем немного, остановились, поставили ящик и передохнули. Снова «Взяли. Раз! Подняли. Два! Понесли».
Проклятый ящик казалось, с каждым шагом все больше наливался свинцом. Тяжело дыша, останавливаясь, четверо дежурных волокли его, наверное, полчаса. Приволокли и поставили посреди овощного цеха. Здесь стояло две деревянных скамьи и большой железный стол.
- Духи, можно перекур, десять минут. Время пошло – это снова хлеборез Куликов. Хлеборез подошел к ящику, стал выбирать картошку посветлее, отобрал не менее килограмма, положил в кастрюлю.
– Эй, ты, дух, обратился он к Кольке, присевшему отдохнуть, пока остальные вышли курить на крыльцо, - в горячий неси.
Колька взял кастрюлю и пошел в горячий цех, где на огромных плитах стояли сковороды, кастрюли и сидело двое черпаков из первой роты, в руках у одного была простенькая семиструнка, переделанная в шестиструнную; он лениво напевал Антонова - «Гляжусь в тебя, как в зеркало». Третий на столе резал ножом с широким лезвием, - таким удобно шинковать овощи, - на аккуратные кубики сало.
-Сюда клади, - лениво откликнулся один из черпаков.
-Вошел хлеборез.
-Хорош тащится, - кинул он черпакам, - порядок здесь навести надо. Кныш с Хусеном зайти могут, говорят, опять напились. Дух, через полчаса можешь зайти, картошки жареной дадим.
И снова холодная вода, десятки тарелок, мерзкая тряпка, почти расползающаяся, и «никуда мне не деться от этого».
Через полчаса Колька с Вальцовым зашли в горячий. Сразу поразил запах – запах жареной картошки с салом, почти забытый, кружащий голову, хлеборез не обманул, для Кольки была оставлена большая тарелка с порцией картошки, к ней был приложен соленый огурец и настоящий черный хлеб, который можно было купить только в солдатской чайной, которой на территории их части не было.
Порцию разделили на четверых, досталось немного, но это была настоящая жареная картошка, с хрустящими шкварками, вкус почти уже позабытый. К этому дежурные по столовой прибавили припасенную кастрюлю с гречкой.
- Как я ваших москвичек имэл, - мечтательно говорил Асадов, протирая тряпкой ванную для мойки, - ах как имэл. Я в торговом учился. Делать ничэго не дэлал, гулял только, а ваши рэбята – так дрянь, москвичи, ваши дэвочки нас лубят.
Он даже зажмурился.
Олег, уже справившийся со своими обязанностями – он отвечал за зал и раздачу, - присоединился к Кольке с Асадовым. Сели вокруг ящика и приготовили ножи для чистки картофеля.
В это время со стороны входа в столовую раздался невнятный шум, затем голос явно пьяного человека. Первым вошел Кныш, улыбающийся, с красным лицом и блестящими глазами, что-то задев сапогами, он выругался, затем направился в горячий цех. Следом зашел Хусейнов. Он шатался, смотрел зло, подошел к мойке, взял тарелку из стопки вымытых, и стал водить по ней пальцем.
- Малков, это же жирность, жирность, - Хусейнов, сунул Кольке под нос тарелку, - нэ видишь, жирность, перемыт все!
- Горячей воды нет, товарищ старший сержант, - попытался оправдаться Колька.
- Соображай, на то ты и солдат, жирность - нэ хорошо. Через час проверю.
Картошку пришлось оставить.
-Хусен, - давай сюда, - крикнул Кныш из горячего.
-Что там?
-Пожрать есть, закуска клевая.
-Хэрня, кто пэсни знает?
-Я – откликнулся Вальцов, старательно драивший очередную чашку, надеявшийся, что Хусейнов не пойдет проверять, как вымыт зал..
- Что знаешь?
- Розенбаума, «Под ольхой задремал есаул молоденький».
-Хэрня, Высоцкого можешь?
-Могу.
- Пошли.
Хусенов с Вальцовым пошли в горячий, вскоре оттуда, сквозь шум льющейся воды, стали доноситься звуки какой-то песни и голос Вальцова, который он старательно пытался подделать под хрип. Колька осторожно заглянул в горячий. Кныш, развалясь, в расстегнутой хэбэшке, сидел на скамейке, перед ним стояла бутылка водки, Хусейнов пристально смотрел на Вальцова, тот пел «Охоту на волков». Пел громко и играл неплохо.
-Вот это пэсня, - Хусенов похлопал его по плечу, когда Олег резко, как сам Высоцкий, оборвал песню, - а то что ты прэдлагал, так, не мужская.
-Хусен, по стакану? Хлеборез! Колбасу давай.
Первый раз Колька услышал Розенбаума несколько месяцев назад: сержанты-десантники, «покупатели», сидели на скамейке, на втором пересыльном, на Пресне, и пели этого самого «Есаула молоденького». Один играл на гитаре, пели здорово. Часа через полтора они, отобрав силой документы на всех спортсменов-разрядников, выстроили их и куда-то увели с собой. Вскоре большая часть группы вернулась, десантники забрали четырех человек.
Пьяные Хусейнов и Клиш, с трудом передвигаясь, поддерживая друг друга, направились проверять наряды, Колька уже с трудом домывал последний десяток тарелок.
Тарелки чище так и не стали.
-Духи! Картошку чистить, - Куликов с коротким и широким хлебным ножом, похожим на турецкий ятаган, вырос перед входом на мойку.
XIV
Лешка сидел на койке с каким-то странным видом, глядя в окно. В руках у него был белый листок, на тумбочке валялся конверт. Колька с Осокиным, который стал наконец-то вылезать из палаты, подошли к нему.
- Леха, что с тобой? – Колька тронул приятеля за плечо.
-Вот, - Лешка как-то жалко улыбнулся, - письмо.
-Из дома? – спросил Борька.
Лешка кивнул и снова уставился в окно.
- Оставь его, солдат, - Соловьев оторвался от чтения взятого у Никитиных «Собеседника», - у него жена ушла. Чего жениться до армии?
-Это правда? – спросил участливо Борька.
- Ага, - кивнул Лешка, - мать написала, - он положил листок на кровать, лег лицом вниз и пролежал так до самого ужина – часов пять.
XV
Длинный коридор казармы был заставлен стульями – по пять в ряд. Шел просмотр программы «Время» - или, по-другому «обязаловка». Все сидящие наклонились над ремнями и драил пряжки солидолом. Вот курсант Попов – и так посмотрел на пряжку, и под углом – не понравилось: драит еще. На экране что-то сообщал диктор, появилось лицо симпатичной американки, прошелестело: погибла Саманта Смит, авиакатастрофа, кажется, это все настолько далеко от теперешней его жизни, но Кольке стало грустно. Закончилась какая-то странная сказка.
А слова «НАТО», выражение «войска возможного противника» сейчас так близки. Вчера вечером политрук поймал на плацу с метлой пресловутого Шварца и Леонидова из минерного взвода, они сидели на скамейке, полагая, что плац достаточно подметен. Тут откуда ни возьмись замполит - старший лейтенант Костров – увидел, что курсанты без дела. Заполит полчаса читал им лекцию о современном положении, о том, насколько противник подготовлен, как натовские солдаты проводят боевые учения, а ты, Шварц, вот, к примеру, знаешь номер своего АКМ? Оружие надо знать досконально. А ты, курсант, как фамилия?
-Курсант Леонидов, - басом ответил огромный минер Леонидов, деревенский парень, работавший на гражданке на комбайне, в руках он вертел метлу, как тросточку, непонимающе глядя на замполита.
- Как фамилия командующего Московским округом?
Леонидов, кажется, его не понял.
- Военнослужащий обязан знать имена, должности и фамилии, как своего непосредственного начальника, так и начальствующего состава, занимающего более высокие должности.
Шварц болезненно улыбался, пилотка сидела у него, как всегда, на ушах, на ногах были тапки, в руках метла.
-Почему без дела сидим?
-Все сделали.
-Все сделали? Это, ты считаешь, подметенный плац, на нем можно проводить строевые занятия? Встань, как полагается бойцу, ты помнишь, боец, что у тебя написано над зеркалом в казарме?
Шварц не смог вспомнить
-Заправься – подсказал, давясь от смеха, младший сержант Шаломейцев, возвращавшийся с саперным взводом из танкового полка. Солдаты уже пять минут наблюдали всю эту сцену.
-Вот,- замполит показал на сержанта, - почему он это знает? Потому что выучил устав назубок.
Леонидов и Шварц продолжали мяться с метлами в руках.
-Вояки! – гремел Костров, - как мы с вами пойдем защищать Родину? Помнишь ли ты, боец, что долг солдата защищать свое Отечество до последней капли крови и если нужно, отдать за него жизнь? Солдат должен стойко переносить все трудности военной службы.
К плацу подошли другие солдаты, похохатывая, смотрели сцену, наслаждаясь бесплатным спектаклем.
-Рота! Встать! Выходи строиться, построение на дворе. Застегивая надраенные пряжки, курсанты, гремя отодвигаемыми стульями, спешили к выходу.
Рано утром Колька с Вальцовым, Давлетовым и Асадовым во главе с Басовым должны были идти в инженерный парк, где их ждали пришедшие вчера днем «Уралы» с вещмешками. Начали разбирать еще с вечера. Высоченные «Уралы» были доверху набиты армейским снаряжением. Сверху, сидя на вещмешках, Колька чувствовал себя где-то чуть ли не на высоте второго этажа. Разбирали до вечерней поверки, а всего то расправились с двумя машинами.
Сейчас, наскоро позавтракав все теми же бычками в томате, от которых уже была изжога, вышли на двор, перекурить.
На темном дворе, слабо освещенном одиноким фонарем, строились человек пять. Они были в походной форме: со скатками, АКМами за спиной, с вещмешками, котелками и саперными лопатками, рукоятки которых виднелись под вещмешками.
Перед ними стоял в фуражке кто-то из офицеров. Когда Колька с Вальцовым подошли ближе, стало видно, что среди пятерых стояли Шрайбер, Шаломейцев и трое из первой роты. Командовал ими кто-то из офицеров первой роты.
-Попрыгали – офицер потеребил нагрудный ремень портупеи.
Группа недружно и с некоторым усилием попрыгала на месте, что-то звякнуло и стукнуло.
- Младший сержант Шаломейцев, ремень затянуть! Пряжка непонятно где.
- Рядовой Варварин, как котелок пристегнут? Звенишь на весь двор.
Когда все привели амуницию в порядок, командир произнес:
-Сейчас делаем марш-бросок на вокзал. Интервал три метра. Равняйсь. Ир-но! Нале-во! В сторону КПП бегом - арш! - и вся группа, друг за другом, придерживая на груди брезентовые ремни АКМов, грохоча кирзачами, побежала к воротам части. Рукоятки лопаток били по ногам.
Басов смотрел в их сторону, пока они не скрылись.
-Куда их, товарищ сержант? – спросил Вальцов, заканчивая смолить чинарик.
Басов посмотрел на курсанта.
-В Афган, вчера пришло распоряжение: выделить из батальона пять человек. Конец перекуру.
Вечером, после построения и поверки на дворе казармы, сдавали наряд дежурные по роте. Кикнавелидзе ходил, положив руку на штык-нож, в таком виде он был похож на абрека.
Когда построение завершилось, Кикнавелидзе, проходя мимо Кольки, сильно задел его плечом. Колька резко толкнул его, Кикнавелидзе, прорычав что-то, мгновенно наполовину вырвал нож из ножен, - точно абрек! – мелькнуло в сознании Кольки – он отпрянул назад и мгновенно встал в стойку. Кикнавелидзе наступал на него, не отпуская рукояти штык-ножа, но не доставая его полностью. Вокруг расступились. Колька ловил каждое движение Кикнавелидзе, тот приблизился и попытался схватить Кольку за грудь. Резкий уход влево и вниз, левая рука Кикнавелидзе взлетела плетью, и Колька загнул ее ему за спину. Быкообразный Кикнавелидзе резко дернул плечом и тут же ударил правой. Боль обожгла скулу. Колька отскочил - сейчас будет новая атака. Заревев какое-то ругательство, Кикнавелидзе вырвал штык-нож и бросился вперед.
-Отставить! – громовый голос Кононова раздался на весь казарменный двор.
- Оба, за мной, марш!
-Николай Алексеевич, - старичок в белом халате внимательно посмотрел на Кольку из-под очков, - вам трудно дается служба?
Колька не сразу понял, что это было обращение к нему.
-Да так, как всем, не очень легко, - честно ответил Колька.
-Так, - старичок стал что-то писать. Писал он долго.
Колька не мог сообразить, что же он так долго пишет. Никаких других вопросов старичок не задавал. Затем старичок отдал бумагу сестре и что-то быстро сказал.
-Идите, курсант, - старичок опять посмотрел на Кольку из-под очков.
Что же будет дальше? – Колька никак не мог понять.
XV
С утра, после завтрака, чувствовалось какое-то движение, по коридору в сторону сортира, пробежал Шебалдин, за ним Артур, затем туда направился Янис. За Янисом пронеслись «шакалы». Колька вошел в палату и прилег на койку. Полковник Багиров ходил между койками, но клянчил как-то вяло, все время кашляя.
Двое-трое молоденьких стриженых солдатиков, из совсем новых, играли на койке Володи лобастого в буру. Играли на щелбаны, и то и дело кто-нибудь получал по лбу пружинно оттянутой пятерней.
Кольку кто-то растолкал. Он увидел над собой одного из «шакалов». В эту минуту высокий Никитин вошел в палату с газетой в руке и остановился в проходе.
- Эй, духи! – крикнул он, - солдаты разом повернулись к нему.
- Приказ вышел, давай в сортир, читать будете, ты тоже, - он подошел к женатому Лешке, смотревшему в потолок, затем повернулся к Кольке, - и ты.
Пахнуло чем-то неприятным.
-Покажи, - Лешка приподнялся и сел на койке.
-А что, так не веришь?
-Посмотреть хочу.
-Ну? смотри! – Никитин криво усмехнулся и показал страницу «Красной звезды», Колька протянул голову и увидел заголовок «Приказ Маршала обороны ..Д. Ф. Устинова..о…
-Ну что, посмотрел, а теперь давай, вас сейчас в черпаки производить будут.
Лешка встал, поправил койку, заправил куртку в штаны и пошел к выходу, Колька, словно еще не понимая, зачем и куда он идет, пошел за ним.
В курилке, перед сортиром, толпилось уже человек пятнадцать, большинство солдаты. Но было много и штатских. Володя лобастый спокойно курил, сидя на корточках в углу, рядом с ним стоял Шарик, Соловьев остался в палате. Присутствующие, словно по чьей-то команде, очистили часть помещения, посередине поставили обычный стул. Никитин положил на стул номер «Красной звезды» с приказом. Все чего-то ждали.
-Значит так, - выступил вперед Тофик, командовавший «шакалами», отбарабанивший уже полтора года, - дух лезет на стул, зачитывает приказ, получает полотенцем по заду, за ним следующий. Начинаем. Вот ты, ты! - он ткнул пальцем в Шебалдина.
- Чего я? Чего надо? – замахал руками Мишка.
-Чего – передразнил Тофик, - на стул лезь, читай.
-Чего читать?
-Чего-чего, расчевокался. Приказ, дух, читай. Не понял что ли?
-Как читать?
- Да он читать-то не может, - крикнул кто-то из «шакалов». Раздался смех.
-Сейчас научим. - Тофик вдруг схватил Шебалдина за куртку и скрутил ее у ворота, Мишка захрипел, замахал руками.
-Эй ты, - Володя лобастый швырнул чинарик на пол, к окурку бросился кто-то из зрителей, - оставь его, других заставляй, а этого оставь.
Володя сказал это спокойно, как всегда, не повышая голоса, но Тофик мгновенно все понял, отпустил воротник, Мишка схватился за горло и стал часто-часто дышать, по- рыбьи хватая прокуренный воздух открытым ртом.
Тофик ткнул пальцем в одного из «шакалов». Тот сразу полез на стул, встал на него, немного качаясь. Ему протянули газету, и он, стараясь, чтобы вышло основательно, стал зачитывать приказ.
-Хватит! – Тофик дождался, пока «шакал» спрыгнул со стула, скрутил вафельное полотенце и с силой ударил того по спине. «Шакал» дернулся.
-Готово, теперь ты уже черпак! – торжественно провозгласил Тофик.
Затем он так же «произвел» остальных «шакалов». Артур, когда залез на стул, пытался шутить, разыгрывал из себя клоуна. Его оборвали на полуслове, полотенце свистнуло в воздухе, Артур вскрикнул. Раздался смех.
-Давай ты, - Тофик подошел к Кольке.
Колька стоял, не шевелясь.
-Чего встал? – Тофик сплюнул. – Лезь на стул.
-А если не буду?
-Через сортир пойдешь.
Это было противно.
Не понимая до конца. Что он делает, Колька увидел перед собой этот стул и встал на него.
Ему протянули газету. Он выдавил из себя «Приказ маршала обороны» и замолчал. А затем спрыгнул вниз и почти машинально схватил рукой мелькнувшее в воздухе полотенце, потянул его на себя. Произведенный в черпаки «Шакал» с полотенцем чуть не упал.
-Хватит, - Тофик уже подходил к Лешке.
-Лезь!
-Не буду.
Раздался ропот.
-Все читают, и ты будешь!
-Не буду.
-Сейчас вон туда отведем, - Тофик показал на сортир, - сразу прочитаешь.
- Я сказал: не буду.
-Пошли.
Лешка, с каменным лицом, направился в сторону сортира. За ним Тофик и несколько человек зрителей. Туда же прошмыгнул Димка, еще пара малолеток. Прошло минуты три, и вдруг оттуда раздались звуки какой-то возни, чей-то вскрик, явный звук удара, еще один, еще, грохот, крики, шум. Кто-то из присутствовавших бросился в сортир. Оттуда вышел, сгибаясь пополам Тофик, выскочил Димка, за ним один из малолеток. Лешка, с разбитой скулой и заплывшим глазом, показался в проходе.
-Шухер! Петрович! – крикнул кто-то, все побежали, толкаясь, мешая друг другу в палаты.
В палате Колька видел, как Володя лобастый подошел к Соловьеву и что-то ему говорил, показывая глазами то на «шакалов», то на Лешку, все время прикладывавшего к разбитой скуле платок. Затем он подошел к Лешке.
- Молодец, парень. Правильно поступил.
Проходя зачем-то мимо Кольки, сидевшего опустив голову на койке, Володя произнес.
- Эх ты, так и до параши недолго. За себя постоять надо. Я на зоне за это на нож пошел, гляди! - Он расстегнул куртку и показал на свой зарубцевавшийся безобразный шрам на боку.
Через полчаса один из «шакалов» подошел к койке Лешки, который сидел, прикладывая к глазу мокрый платок.
- Пацан, надо разобраться.
Внезапно Лешка схватил его за куртку и швырнул прямо в проход. К нему бросились двое, дальше произошло что-то непонятное. С соседней койки одним броском в проход выскочил Сашка-капитан, он сделал какое-то движение ногой, нога описала дугу, точно отсекая кого-то, и оба шакала упали на койки, один направо, другой – налево. А капитан-десантник как-то незаметно оказался снова на койке с Рафаэлем Саббатини. «Одиссея капитана Блада» была любимой книжкой высокого Никитина, и капитан взял ее у него почитать.
Вечером Лешку и Тофика отправили дожидаться решения комиссии в часть.
XVI
На следующее утро, когда Колька возвращался с завтрака, мимо пробежали два «шакала». Туда же устремился и Шебалдин.
Вскоре в палату вошел хмурый Володя и, не обращаясь ни к кому, сказал:
- Там ваши двух этих, плосколицых, опять носки стирать заставляют.
Артур, игравший в карты с двумя проходившими экспертизу от военкомата, усмехнулся:
- Это Файзиев, чурка шепелявый, тоже хочет, чтобы ему стирали, как Янису.
-А Янис что? – спросил один из игравших, - заставляет?
Артур важно кивнул.
- Видел, у Яниса следы на руках? Таджики в стройбате месяц мучили, он и сбежал, теперь он им даст жизни. Пошли, посмотрим.
Колька, с трудом приходивший в себя после Приказа, пошел за ними. В курилке, как всегда, толпились мужики, солдаты. В умывальнике Файзиев и низкорослые туркмены что-то быстро говорили друг другу на своем непонятном языке. Перешли на крик. Файзиев заговорил быстро-быстро, туркмены вышли из умывальника, Димка, подвернувшийся тут же, пнул одного из них к радости «шакалов», куривших на корточках. Вышел Файзиев.
-Шеводня вечером бить будем. Борзые штали.
-Ты меня позови, меня, - затараторил Димка, - я им дам. Рядом с ним был постоянный его спутник – Витек, мужик лет тридцати, с жидкими волосами, низкорослый и щуплый.
-Чурок бить – самое оно, - изрек один из «шакалов». Файзиев вышел, вскоре радостно вбежал Шебалдин и сообщил, что разборка назначена после ужина.
День прошел как обычно, после ужина чувствовалось возбуждение.
-Чего это с ними? – спросил Соловьев хмурого Володю, когда мимо него пронеслась группа «шакалов». Володя только что вернулся из курилки.
- Говорят, чурок бить будут.
-За что?
-Носки отказались шепелявому стирать.
-Это Файзиеву что ли?
-Да, – усмехнулся Володя, - ему.
- Малолетки, - Соловьев тоже усмехнулся и углубился в «Одиссею капитана Блада», взятую теперь уже у капитана.
Колька лежал на койке и смотрел в потолок. Рядом, на пустую койку, где еще вчера лежал Лешка, взобрался один из проходивших экспертизу от военкомата, он перебрался на подоконник и собрался смотреть «сеанс». Колька приподнялся и поглядел в окно. Машка снова стояла у окна и смотрела в их сторону.
Колька снова лег, мимо, прямо около его койки, в соседнюю палату, провели двух белых от страха туркменов. Вела их возбужденная группа во главе с Файзиевым. Последним шел Янис, огромный, светловолосый, он засучивал рукава, на руках у него чернели пятна, кожа в двух местах была содрана и не заживала уже долгое время.
-Машка, «сеанс»! – закричал парень.
Из соседней палаты донеслось какое-то препирательство. Потом снова затараторил Файзиев, слышны были чьи-то голоса.
Колька закрыл глаза.
«Сеанс», Машка! - снова закричал над головой парень.
В соседней палате стало шумнее. Затем сразу раздался громкий удар, чей-то вскрик и следом целый ряд ударов, всхлипываний, криков.
-«Сесанс», Машка, «сеанс»! – вопил парень.
Колька вскочил со своей койки и вошел в соседнюю палату.
Бил узбек, лопоча что-то на своем языке, он левой рукой поднимал за подбородок туркмена, а тот старался закрыться. Двое «шакалов» держали туркмена за руки, другой лежал в проходе, вздрагивая спиной и закрыв лицо руками. На зеленой, справа, стене, как капельки росы, то и дело появлялись красные точки, много, много. Почти вся стена у койки была уже в красных крапинках.
Янис отстранил узбека, подошел и вдруг быстро и резко ударил туркмена поддых, тот ту же согнулся пополам, но «шакалы» не отпускали его рук.
-Дай мне, мне дай! – закричал вдруг приятель Димки, щуплый Витек, сам Димка вертелся тут же.
Витек стал бить с бешеной быстротой, раз - в лицо, раз - в живот. Туркмен обмяк, голова его болталась из стороны в сторону. Витек ударил его ребром ладони по шее, «шакалы» отпустили руки, и туркмен упал в проход.
-Сволочь! – вдруг крикнул Янис, - солдата бить?! – и бросился в Витьку.
-А! – буквально взвыл Витек, вскочил на койку с ногами и хотел закрыть лицо.
Янис оторвал его руки от лица и ударил два раза – один в лицо, другой – в живот. Витек, схватившись за живот, упал на койку. На миг все замолкло.
-Машка! «Сеанс»! - раздалось из соседней палаты.
-Ну ты, чмо, че разлегся? - молчаливый Никитин пнул Витька. Это была его, Никитина койка.
XVII
Утром, после завтрака, когда все принялись за работу, в столовую снова вошел Славка. Димки в столовой не было, и на Славку поначалу никто не обратил внимания. Все продолжали работать, а Славка взял два куска резины и сел за пустой стол. Он что-то бормотал себе под нос, смешно кривя лицо.
Это, наконец, не понравилось одному из «шакалов, сидевшему за столиком с еще двумя приятелями. Они резали резину для прокладок. Шакал что-то сказал Славке. Тот робко возразил своим тонким гнусавым голосом и опять скривил лицо, как делал всегда, когда что-то говорил.
-Убирайся! – крикнул ему «шакал», – ну, пошел отсюда!
Славка взял свою работу – эти самые два куска резины – и пошел в угол, подальше от стола солдат. По дороге кто-то дал ему тычка.
Но и в углу он продолжал что-то бормотать и даже вскрикивать.
Это взбесило «шакала». Он вскочил и направился к Славке. Пригнув голову почти к столу, Славка закричал своим пронзительным тонким голоском.
-Замолчи! – заорал на него «шакал» и, схватив Славкину голову, стал бить ею об стол.
Славка взвыл.
Колька вскочил со своего места как-то инстинктивно.
-Сука! – бросился в угол, левой рукой легко оторвал «шакала» от Славки, а другой схватил первый попавшийся стул и взмахнул им прямо над головой «шакала». Он отдавал отчет в каждом своем движении, и может быть, поэтому стул на секунду замер в воздухе. Левая рука в то же мгновение скрутила в узел пижамный ворот солдата.
-Мальков! Прекратить! – громкий и резкий голос отрезвил Кольку, он швырнул стул в сторону и разжав пальцы, выпустил куртку «шакала».
Владимир Николаевич стоял у входа.
-Сульфазина захотел?
Колька, еще дрожа от пережитого, вернулся на место.
Славка, обиженно скуля, вышел из столовой. «Шакалы» поднялись со своих мест и вышли вслед за Славкой.
Ждать пришлось недолго. Через пять минут шепелявый Файзиев подошел к Кольке.
-Пойдем, ты, в шортир, говорить надо.
Кольку окружили человек пять и повели по коридору. Со всех сторон сбегались солдаты. Здесь уже вертелся Димка. Колька заметил впереди Соловьева и Володю лобастого.
-Куда его? Куда? – раздавались вопросы, - что будет?
-Встань здесь, - сказал франтоватый Паша, с бачками, и поставил Кольку в центре курилки.
Колька видел, как «шакал» о чем-то переговаривался со своими приятелями, в другой группе о чем-то говорили Соловьев и хмурый Володя, здесь же были оба Никитиных.
К ним присоединился и Шарик. Паша ходил от группы к группе.
Колька готов был к драке один на один, но, вероятно, должно было произойти что-то другое.
Наконец, к Кольке подошел Паша.
-Ты его за что?
-За Славку, он его головой о стол бил.
-А если мы тебя сейчас головой о стену стукнем! – крикнул один из «шакалов».
-Не могу видеть, как издеваются, - с ненавистью глядя на их группу, процедил Колька.
«Ну, подходите, сейчас начнется» - Колька мгновенно вспомнил, как Тофик вел Лешку в сортир. Это было самое поганое, лучше уж здесь.
Низкий и плотный Паша подошел к одному из Никитиных, что-то сказал, тот развернулся и вышел из курилки, вслед за ним вышел второй, за ними Соловьев и оба Володи: Шарик и хмурый.
Повернулись и стали уходить другие. Оглянувшись на Кольку, «шакалы» тоже покинули курилку.
Колька вышел в коридор и прошел в свою палату. В голове вертелись обрывки каких-то мыслей. Вот и его койка. Колька лег и стал смотреть в квадраты потолка.
Откуда-то появился Борька, подошел к его койке и выразил удивление и восхищение.
XVIII
Ночью Кольку разбудил шум. Приподнялся. На соседних койках шла какая-то возня, видны были наклонившиеся спины в белых халатах, приглушенные голоса. Затем что-то длинное, завернутое в покрывало понесли к выходу. Стали просыпаться другие.
-Спите, спите, - нянечка ходила от койки к койке.
-Кто? – вдруг раздался отчетливый голос Шарика.
-Спи, Шаров, ночь еще.
-«Полковник Багиров»? – в голосе Шарика прозвучало что-то странное.
-Спи!
-Страшно мне, страшно! – раздался крик из соседней палаты.
Колька пригляделся: койка Соловьева была пуста, рядом была пустая койка Александра Ивановича. На ней не было ни одеяла, ни покрывала. Белела только простыня и подушка.
Вернулся Соловьев.
-Ну? – спросил Шаров.
-Все, - Соловьев сел на койку.
-Мальчики, спите, остальных разбудите, - продолжала просить нянечка.
Утром в курилке молча дымили и разговаривали вполголоса мужики.
После завтрака Шебалдин, возбужденный, вбежал в палату и доложил Кольке, что «его солдата» увозят в часть дожидаться решения комиссии.
-Какого солдата? – не понял Колька.
-Ну, того, которого ты стулом, гы-гы, - он радостно засмеялся.
-А, понятно, - Колька заметил, что ни одного «шакала» больше видно не было. Сам он, сидя на заправленном покрывале своей кровати, смотрел на пустую койку рядом с Соловьевым. Соловьев читал «Известия».
- Мальков, Сальников, Крамаренко - Ольга стояла в проеме палаты – давайте со мной, нужно еще стульев принести, в столовой уже не хватает.
Все трое, такие же солдаты, как Колька, пошли вслед за медсестрой, прошли коридор и вышли на лестницу.
Колька с некоторых пор немного волновался от близости этой девушки: на ней был обычный белый коротенький халатик, но Кольке он казался необычным нарядом. Когда она поднималась по лестнице, были видны ее крепкие ноги. Она обернулась и засмеялась, поймав Колькин взгляд. Он смутился. Третий этаж – железная дверь закрыта, солдаты посмотрели друг на друга.
-Не бойтесь, не попадете, - весело засмеялась Ольга, заметив, как они покосились на железную дверь.
На четвертом этаже Ольга ушла куда-то договариваться о стульях, разрешила ребятам пойти в туалет покурить. Колька пошел в коридор, посмотреть, что здесь есть. Коридор оказался необыкновенно длинным, на стенах обычные плакаты, давно пожелтевшие, кое-где оторвавшаяся бумага, по сторонам запертые двери. Шел и смотрел по сторонам.
Вот и окно, выходит, должно быть, в торцовую часть здания. Колька подошел к окну – оно не было забрано решеткой. Посмотрел вниз – наклонная железная крыша соседнего корпуса, видно чердачное помещение, голуби ходят по карнизу, поглядел еще ниже.
Внизу было хорошо видно, как подъехала машина, небольшой грузовик, казавшийся сверху плоским и совсем маленьким.
Из кабины выскочили водитель и санитар в халате. Они подошли к кузову и откинули задний борт. Прямо из корпуса вышло еще двое санитаров, они вынесли носилки, на которых лежало что-то завернутое в белую простыню.
-Человек, - догадался Колька, - наверное, умерший, вот почему с головой завернут.
Стало не по себе. Санитары поставили носилки в кузов, втолкнули их поглубже, при этом тело немного заколыхалось. Один из санитаров закрыл борт, закрепив с двух сторон рычажки, вскочил в кабину. Машина тотчас взяла с места, поехала по дорожке и скрылась за поворотом.
Никому ничего не сказав, Колька вернулся к ребятам, те докуривали чинарики. Появилась Оля.
-Ну что, перекурили? Теперь пошли поработаем.
С двумя стульями в руках у каждого, спускались вниз. На третьем с лязгом открылась дверь, и огромный рыжий мужчина, с закатанными рукавами халата, вышел с папиросой на лестницу. Колька узнал одного из тех, который помогал вязать Ихнадзе. Увидев Ольгу, санитар улыбнулся.
-Оля, когда к нам перейдете? Мы ждем.
-Ну, нет, – засмеялась сестра, - мне и там хорошо.
-А у нас коллектив хороший, и зарплата побольше.
- Мне хватает, - Ольга опять засмеялась, весело и звонко.
Вернувшись в палату, Колька еще раз посмотрел на опустевшее место «полковника Багирова». Койка была аккуратно заправлена, старик так никогда не мог ее заправить.
Еще через час на этом месте устраивался новый обитатель – мужчина средних лет, черноволосый, с черными бакенами. Он спешил со всеми познакомиться.
По двору проходили люди в ватниках поверх халатов. Утром скрипела лопата – дворник убирал шедший уже несколько дней снег.
Увезли Шебалдина, уехали один за другим оба Никитиных, давно увезли туркменов, Яниса и Файзиева.
Ихнадзе по-прежнему входил в столовую со своим вечным «дорогие мои-и-и-и!». Славка теперь ходил на работу и обрывал резину, выкручивая руки и лопоча что-то непонятное, но никто его больше не обижал.
День стал совсем коротким, и желтый неприятный свет все время горел в палатах.
Появились новые обитатели. Как всегда, когда в палату входил кто-то не из солдат, Соловьев начинал его расспрашивать, где тот сидел, с точностью называл места вокруг Байкала – где мужская зона, где женская, какая дорога, куда и откуда ведет. Оля по-прежнему приходила к нему по ночам, обнималась и шептала что-то. Спал теперь Колька совсем немного, мучала бессонница.
Дни пошли с невероятной скоростью, сливаясь в единый поток.
Однажды утром Колька с другими ребятами сидели на диване в коридоре. Так они теперь каждый день часами ждали прибытия своих документов и решения комиссии. Говорили, что из Москвы пришли новые документы.
-Крамаренко, иди, - позвала медсестра, открыв дверь в столовую.
-Ну, пошел, - набрав воздуха, Толик Крамаренко скрылся за дверью.
Отсутствовал он минут десять.
-Комиссовали! – радостно сообщил Крамаренко, появляясь из-за двери.
- Сальников, давай, - Оля снова появилась в дверях.
Комиссовали и следующего.
Время шло. Наконец, Оля вышла в коридор с пачкой каких-то бумаг.
-Мальков, иди на комиссию, - пригласила она Кольку.
Колька прошел коридор и зашел в узкую длинную комнату, на противоположной от входа стене было окно без решетки.
За столом в кабинете сидело трое незнакомых в белых халатах. Рядом с ними, на стуле сбоку, сидел Владимир Николаевич, он был в халате, из-под которого был виден офицерский китель, черные петлицы со змейками
. Владимир Николаевич протянул человеку, который тоже был в кителе с поверх накинутым белым халатом, пачку документов и стал что-то тихо говорить, поглядывая на Кольку.
-Сколько он у вас, товарищ подполковник? - спросил тот.
-Полтора месяца, товарищ капитан, - ответил Владимир Николаевич.
Незнакомец открыл папку и извлек из нее один лист, стал его читать.
И вдруг он посмотрел прямо на Кольку.
- Николай Алексеевич, вы хотите быть комиссованным?
-Если надо продолжать службу – буду продолжать, - ответил, не задумываясь, Колька.
-Вы считаете, что у вас могут быть трудности во время службы? – задал человек такой же вопрос, который Кольке задавали полтора месяца назад.
Колька на секунду задумался. Как ответить? Конечно, служба – вещь непростая.
-Хорошо, идите, - сказал тот, и Колька вышел за дверь, так и не понимая, комиссовали его или нет.
В коридоре перед палатой его нагнала Оля.
-Мальков. Твои документы в Москве перепутали, поэтому ты ждал так долго, завтра приедут ваши, с ними поедешь в часть, а оттуда домой.
XX
На следующее утро, после завтрака, Колька смотрел на падающий снег. По двору шли два солдата в шинелях, рядом с ними женщина в халате. У одного из солдат в руках был сверток, перетянутый ремнем. У другого - скатанная шинель. Они направились к их корпусу.
Колька вскочил и бросился к выходу. Здесь его уже ждал врач.
Незнакомые солдаты положили перед Колькой сверток – это было его x/б, сапоги и пилотка, перетянутые ремнем с изрядно потускневшей пряжкой. Потом они разложили шинель и шапку-ушанку с крупной загнутой кокардой.
Колька быстро переоделся во все солдатское и побежал в палату – проститься.
Сашка-десантник лежал на койке, страшно бледный, худой – он проходил очередной курс лечения и уже несколько дней не вставал с койки. Колька достал из своего пакета ручку и подарил ее Соловьеву. Вручил Шарику станок с безопасным лезвием, Шарик очень обрадовался, кивнул Кольке. Попрощался с лобастым хмурым Володей. Тот кривовато улыбнулся и пожал своей огромной красной лапищей Колькину руку.
Зашел в соседнюю палату.
Борька спал. Колька разбудил его, и тот, слабо улыбаясь, попрощался с Колькой и снова лег на койку.
На улице шел легкий снежок, слегка закружилась голова. Сапоги скрипели по снегу, жесткий ворот шинели сразу натер шею. Они проходили под окнами, забранными решетками. Колька поднял глаза и увидел лица, прильнувшие к решеткам. Помахал рукой. Кто-то в ответ помахал ему.
Колька поднял глаза и посмотрел на третий этаж – там, у окон, не было ни одного лица.
На третьем этаже было помещение для буйнопомешанных.
Малек Повесть
© Copyright: Александр Гутов, 2013
Свидетельство о публикации №213060601429
Свидетельство о публикации №213060601429
Рецензии