II. Глава 1. Псковская Венеция

Часть первая. Глава 23. Деньги вместо людей. Промежуточное послесловие http://www.proza.ru/2013/05/22/1503

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть вторая. Глава 1. Псковская Венеция. О пользе некоторой загруженности

Первая школа в моей жизни – конечно, та, в которой я училась. Находилась она в одной из секретных воинских частей недалеко от маленького, но живописного города в Псковской области – Себежа. Знаменит он, в основном, тем, что в нём родился замечательный артист Зиновий Гердт. В сентябре 2011 года там был открыт памятник, деньги на который собирали жители этого города. А ещё Себеж – излюбленное место питерских художников, приезжающих за красивыми пейзажами.

Папа попал в эту часть сразу после окончания военной академии и прослужил в ней до самой демобилизации. Поэтому мне повезло по сравнению со многими детьми военнослужащих: школы я не меняла. Второе везение – на Псковщине изумительная природа. Мы жили в городке, окружённом со всех сторон лесами. Там была и чистая берёзовая роща, и могучий сосновый бор, и ягодные кустарники. И внутри этих лесов – озёра. Чистые, певучие, гладкие. Не случайно эти места называют русской северо-западной Венецией.

Жилую зону городка отстроили чуть позднее, чем запустили военные объекты, поэтому помню, что до самого поселения в нём наша семья – то есть мама, я и младший брат – жили в Себеже, сначала на квартире у одинокой старушки с сыном, потом в гостинице. Папа приезжал к нам на выходные и с воодушевлением рассказывал, какой будет наша квартира и какую мебель можно заказать через Военторг. Они с мамой чертили какие-то эскизы, на которых «расставляли» эту мебель: жилплощадь была не слишком большой, две смежных комнаты, кладовочка, маленькая кухня. Но это была первая квартира в жизни моих родителей, которую они ни с кем не делили и за которую никому не платили, поэтому энтузиазму не было предела. То есть своя квартира – в СССР недвижимость никто не покупал, а ту, что предоставлялась государством, люди называли своей.

Все вместе в этот городок мы перебрались в 1964 году, когда к власти пришёл Брежнев. Взрослые в семьях моих друзей ругали Хрущёва, называли его между собой Хрущом, высмеивали за всякие трюки на выступлениях и почему-то ждали от неизвестного Брежнева чего-то нового и достойного. Через несколько лет стали ругать и этого – в России стойкая традиция недовольства любыми лидерами. Но никаких отголосков антисоветчины до нашего городка не доносилось. Впрочем, говорить о том, что мы были замучены какими-то совковыми извращениями, тоже было бы неверно. Мы просто жили в некоем небольшом мире, где мужчины каждое утро уезжали на работу в специальных машинах, женщины занимались бытом, потому что для них рабочих мест было очень мало, а дети спокойно возились около домов. Все были на виду друг у друга, даже удрать с уроков было проблематично: дома матери, а в иных местах обязательно чьи-то глаза, скрыться негде. Посему городской вольницы в быту наших школьников не было.

В первый класс я пошла уже очень хорошо читающей, считающей, сочиняющей всякие истории девочкой. Всему этому меня научила мама, ни в ясли, ни в детский сад меня не отдавали. Правда, тесно общалась она со мной только до пяти лет. Потом родился мой брат, и она стала ко мне довольно строгой и как будто даже прохладной. То ли начиталась сомнительных книжек про то, что старшие дети обязательно ревнуют родителей к младшим, то ли боялась, что моя ранняя успешность во всём перерастёт в самодовольство. Но в итоге, знаете, получилось неплохо: я с детства поняла, что рассчитывать на бесконечные пряники не нужно – нужно трудиться и гордиться не тем, что тебя хвалят, а тем, что у тебя реально получается. Даже если никто этого не замечает. :)

Ребёнка воспитывают не только люди, но и атмосфера, которую создают их отношения. Я росла в семье, где мужчина и женщина очень подходят друг другу, где есть не только совместное ведение хозяйства и приобретение всяких необходимых предметов, но где все должны быть добры друг к другу. А что есть любовь, если не безусловное желание добра ближнему, выразительно проявляющееся в готовности ему помочь? У нас не было распространённой во многих российских семьях традиции баловать только детей чем-нибудь вкусненьким, приучать их к тому, что они – привилегированные домочадцы. Если, например, привозили какой-нибудь дефицитный виноград (а за ним маме приходилось несколько часов выстоять в очереди, пока мы были в школе), его делили поровну между всеми.

Папа был очень терпелив с нами, детьми, хотя в городке его многие побаивались. Меня это всегда удивляло: чего они в нём опасаются? А впечатляло многих то, что он был совершенно нетерпим к алкоголю, табаку, мату. При этом никакого киселя в характере – крепкая воля; любовь к спорту, причём в ей активной форме, не диванной; не понимаемый большинством Маяковский наизусть. Женщины в городке маме откровенно завидовали. Масла в огонь подливало то обстоятельство, что папа родом из Москвы. Правда, никто при этом не знал, что в Москве этой он мало кому был нужен. Когда бабушка вышла замуж за его отчима и уехала работать за границу, мальчик остался на попечении тёток, не очень-то расположенных к племяннику. Сказка о том, что каждая женщина любит каждого ребёнка, у нас, конечно, пустила корни, но жизнь нередко показывает, как своего мать облизывает, а уже сестриного может пнуть – и не заметить. После школы папа год поработал на заводе, а потом двинул в какое-то сибирское военное училище – там казённая одежда и кормёжка. Жил в одной казарме с уголовниками, которых по амнистии толпами выпускали в 1950-е годы. Рассказывал, как объединился ещё с несколькими ребятами-спортсменами, и вместе они застолбили свои права среди видавших виды удальцов.

За материальными благами семейство наше не гналось, это тоже было нетипичным. Многие думали, что мы не особенно разговариваем на животрепещущую имущественную тему, потому что у нас всё схвачено. Отсюда ещё одно моё раннее знание: люди в массе своей измеряют жизнь покупками, и это их здорово калечит. И мне никогда не было интересно сидеть в каком-нибудь девичьем кружке и часами обсуждать кофточки географички.

Нет, идиллическим детство моё не было. У мамы был сильный темперамент, в минуты раздражения – а такие не могли не случаться при её загруженности бытом и при явном вокальном таланте, у которого не было шансов реализоваться из-за преданности семье, – мне доставалось по делу и не по делу. Бывало, что я просто убегала в лес, который знала, как свои пять пальцев, и там выплакивалась. Но что удивительно, я чувствовала при этом, что дело не во мне, а в чём-то ином, что маму мучает. Во взрослом состоянии я разобрала для себя все эти глубины и тонкости и сумела стать своей матери другом. Впрочем, это я забегаю вперёд. :) Здесь же замечу, что сентенция о том, что для счастья всякой женщине достаточно любящего мужа и здоровых детей, глуповата.

В первый же день пребывания в школе я проявила себя педагогически. Детвора в доме любила, когда я на ходу придумывала какие-нибудь сказки и рассказывала их. Сначала-то я делала это для брата, но у него ведь были приятели, он их приобщил к моим импровизациям. И вообще младшие почему-то всегда за мной хвостом ходили, хотя я никогда с ними не сюсюкала. Директриса школы быстро доложила моей маме, что дочка обязательно станет учительницей: девчонка собрала свою мелюзгу на поляне, раздала им листочки бумаги и научила писать с десяток букв! Узнать мне самой об этом было нетрудно: в нашей маленькой квартирке я просто вынуждена была слушать перед сном шёпот родителей, а уши мне природа подарила довольно чувствительные. Мама за день успевала соскучиться по папе и рассказывала ему смеясь самые разные разности. Отвлекая от них брата, я затевала свои разговоры. В болтовне о всяких интересных мечтательных вещах мы и засыпали.

В народе говорят, что когда первой рождается девочка, а вторым мальчик – это красные дети, девочка будет помогать родителям воспитывать маленького, а он будет всегда ценить женское внимание. Не знаю, может быть. Но совершенно точно – очень хорошо, когда мальчики и девочки имеют опыт общения с раннего детства. Когда мы заехали в наш дом, в нём как-то не оказалось сразу девочек-сверстниц. И я дружила с мальчишками. Даже в войнушку играла, и даже бывала атаманшей. :) Правда, годам к восьми мне это надоело, и над своими друзьями я стала посмеиваться: что орёте, как сумасшедшие, носитесь впустую? Но с каждым из них у меня всё равно сохранились уважительные и добрые отношения. А вот первая подружка стала моей первой предательницей. Поневоле: ей бабушка запретила со мной дружить, потому что, де, я из богатой семьи (Москва-Москва!) и никогда не буду её любить. Правда, девочка долго мучилась, понимая, что делает что-то неправильное. Нам было по семь лет. Простила ли я её, спросите? Простила – и её, и бабушку. Но на всю жизнь сохранила с ними дистанцию.

Зато потом судьба подарила мне такую подружку, какая редко у кого бывает. Мы встретились девятилетними, её семью поселили в нашем доме, только в другом подъезде. Почти за семь лет общения мы не поссорились ни разу. Она была тоже очень компанейская и доброжелательная, разводила кактусы, лечила всех кошек во дворе. Мы были почти одинакового роста – и самые маленькие в классе, – она блондинка с двумя задорными хвостиками, а я русая и в строгих очках. Её мама так радовалась нашему союзу, что даже достала две одинаковые голубые курточки (тогда с детскими товарами было трудновато) и обрядила нас как близняшек. При этом мы были во многом разными, и в характерах, и в некоторых увлечениях – однако это как раз было интересно. Но я перед верной подругой виновата. Она не заканчивала вместе со мной школу, потому что за полгода до того родителей перевели в другую часть. Перед отъездом Иришка принесла две серёжки и сказала: «Давай сохраним по одной каждая, мы так хорошо дружили». И она свою серёжку сохранила, как выяснилось через десятилетия. А я потеряла. Чёрт их возьми, эти переезды и ремонты… Не оправдание, конечно. Прости меня, Ира.

Очки? Да, я до пятнадцати лет носила очки. Перед рождением брата чуть было не лишилась левого глаза. В воскресенье всей семьёй пошли прогуляться, я побежала впереди родителей к калитке. На ней был большой железный засов, калитка открылась в мою сторону – входил человек, удар засова пришёлся мне по виску, глаз от испуга почти убежал за белок. Врач после осмотра сказал, что исправить дело можно, но очки придётся носить целых десять лет. Все взрослые (папин отчим отвёл-таки нас в какую-то закрытую больницу) напряглись, тогда ещё такого количества очкариков, как теперь, не было, тем более среди детей. Но будущая строгая училка сказала: «Подумаешь, очки! Как раз к юности и сниму». Все засмеялись и успокоились. А потом часто приговаривали: «Смотрите, а Лену очки и не портят!»

Мальчик, который был в меня влюблён и видел без этих конспиративных стёкол в театральном кружке – сцена была единственным местом, где я врачей не слушалась, – не мог дождаться, когда же его красавица от них избавится окончательно и все увидят, какая она на самом деле. :) Но в моей жизни они сыграли тоже позитивную роль: научили быть спокойной в разных ситуациях и при разных занятиях. Вообще, надо сказать, что уже в детстве я освоила как бы параллельные состояния. Дома – одно, школа – другое, двор – третье, музыкалка – четвёртое, театральный – пятое, чтение и писанина – шестое…

Вот бытует мнение, что дети, интересующиеся всякими серьёзными штуками, обязательно замкнутые, нелюдимые, у них проблемы с ровесниками. Ерунда это всё. Да, я довольно рано научилась бывать в уединении и оно меня нисколько не смущало. Ведь чтобы прочитать, скажем, книгу, а тем более записать какой-нибудь рассказ, нельзя отвлекаться на болтовню окружающих. Но к вечеру я выходила во двор и с удовольствием играла в бадминтон с приятелями. И нам было о чём поговорить. В школе я чаще была вещью в себе, потому что сплетни девчонок меня никак не бодрили, а кто с кем целуется, мне было ясно и без этого воркования. В седьмом классе я вообще очень сошлась с девочками из девятого, они как-то больше со мной совпадали. Думаю, что нормальный человек должен уметь быть как наедине с собой, так и в дуэте с другом или подругой, так и в компании из многих участников. Но только объединённых реальным интересом друг к другу, а не географическим соседством или желанием просто чем-то занять время.

И вообще, трата времени впустую – преступление, оно ведь не восстанавливается. :) Мне вот его вечно не хватает. И уже тогда не хватало, а хотелось попробовать так много. Лет в двенадцать я сказала себе, что бояться чужого мнения о себе – глупость, ведь люди видят далеко не всё и потому часто заблуждаются. Поэтому если знаешь, что никому не желаешь зла, что просто стараешься сделать что-нибудь стоящее – не оглядывайся по сторонам, а действуй. Ошибаешься – исправляй ошибки, они у всех могут быть, это не криминал.

Вы скажете, какие нехорошие родители, маленькую девочку нагрузили до предела всякими занятиями? Ничего подобного, я сама с радостью нагружалась. Вот я очень любила музыку, хотя среди родственников никаких музыкантов никогда не было. Это заметила моя учительница пения и пришла к нам домой. Она сказала родителям, что надо что-то делать, ведь редко бывает, чтобы ребёнок сам рвался изучать нотную грамоту, так внимательно слушал и классику, и поп, и фольклор. Да и голос у девочки неплохой. Мама отвела меня в детский сад, чтобы тамошняя пианистка определила, что у меня со слухом. Эта странная женщина сказала, что слуха особого нет. Но мама не поверила.

И мы купили пианино. Оно у меня до сих пор живёт, довольно недурной немецкий инструмент. Покупали мы его трудно, залезая в долги. Семье нашей часто приходилось иметь дело с долгами, но держались мы всё равно дружно и весело. Мама договорились с одной знакомой, закончившей музучилище, об уроках для меня, но скоро необходимость такая отпала: к нам в часть приехала супружеская пара Домбровских. Изабелла Яковлевна, выпускница Ленинградской консерватории, организовала в городке музыкальную школу, а Михаил Владимирович – театральный кружок. Именно театральный, а не драматический, и участвовать в нём могли не только школьники, а все жители. Хотя, разумеется, в основном в него попали учащиеся, потому что другой молодёжи у нас практически не было: ребята заканчивали среднюю школу и разъезжались по разным городам, где продолжали учёбу в вузах. Так что попала я в музыкалку поздно, уже в одиннадцать лет, зато прошла все её семь классов за четыре года и к выпускному классу средней школы была уже посвободнее.

Фотографировать и вязать я училась с одинаковым рвением, мне в голову не приходило, что бывают какие-то специфические занятия для девочек и мальчиков. Такие занятия могу быть только в связи с некими природными особенностями и только. А фотография в те годы была делом серьёзным, не то что теперь. Плёнки, химикаты, выдержка, диафрагма, вообще объектив, увеличитель, подходящая бумага… Самое интересное, конечно, – печатание снимков с плёнок. Папа помогал мне повесить на специальные гвоздики тёмное одеяло на кухне, я запиралась в ней почти до утра. Просыпалась уже под разговоры домашних о том, что они видели в результате. А вязание мне было занимательно, потому что как это: из ниточки целое полотно получается, да ещё то треугольником, то кругом, то другим каким-то хитрым очертанием. Ни бабушки мои, ни мама вязать не умели, мама только шила. Поэтому я записалась в кружок рукоделия к строгой женщине Жозефине Анатольевне – она слыла в городке лучшей по этой части. Действительно, она творила чудеса. Вязальные машины тогда ещё в народ не пошли, а для хорошей вязальщицы очень важен ровный петельный ряд. Опытная наставница объяснила мне, как этого добиться. Во времена пустых магазинов я варганила себе такие вещички, которых не было ни у кого.

А в выпускном классе я освоила печатную машинку. Купили-то её для мамы, ей очень хотелось как-то устроиться на работу, но поскольку за плечами были только десять классов средней школы – она рано вышла замуж, – ничего, кроме места машинистки, реальность предложить не могла. Она печатать научилась, и на работу в штаб её через несколько лет взяли-таки. Мне машинопись тоже помогла несказанно. В том числе и при переходе на работу с компом. :)

Не буду больше донимать вас всеми моими увлечениями, а то ещё скажете, что хвастаюсь. Нет, я только рассказываю о том, чего может добиться нормальный человек уже в детстве, если не гасить в нём любознательность и не делать за него то, что он в состоянии сделать сам. А заодно о том, какие возможности для развития предлагались подросткам в 1960-70-е годы в военных «дырах».

6 июня 2013 года

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

Часть вторая. Глава 2. Двусоставная честность. Борьба за самодисциплину http://www.proza.ru/2013/06/13/1769