ВОХР

   По окончании третьего курса я решила не возвращаться домой на каникулы, а остаться в Ленинграде и подзаработать денег. Сокурсница пообещала, что устроит меня на прекрасное место, где она работала до поступления в универ и продолжает подрабатывать во время каникул.
  Видимо, с работниками летом была напряженка, а может быть сказалась протекция подруги, но на работу меня приняли, даже несмотря на малый рост и умное выражение лица.
   Так я попала в ВОХР.
Охраняли мы секретный военный объект под названием «Школа прапорщиков».  Располагались по периметру этого стратегического объекта, внутри у них была своя охрана, к нам отношения не имеющая. Может, что еще там было, но я не любопытствовала. Впечатлений хватало.
   Мне выдали кавалерийской карабин, точно моего роста, магазин патронов и книжечку Устава. Обрадовали, пообещав назавтра  сводить в тир пострелять. Озадачили экзаменом по правам и обязанностям охранника. Озадаченность проистекала от неотличимости прав от обязанностей. Типа, имеешь право стоять на посту, и обязан это делать.  Трех курсов психфака явно не хватало, чтобы постичь этот парадокс, но здравый смысл подсказывал не умничать. Я и не умничала.
  Форму на один месяц работы было решено  не выдавать. Из обмундирования я получила только ремень. Молодой начальник смены тут же стал прилаживать и подгонять его. При этом он не очень наглел и бдительно проверял мою реакцию. Поэтому я ограничилась тем, что по-собачьи вывалила язык и громко задышала. Он одобрительно хмыкнул. Мы подружились.
   
   Работа  заключалась в том, чтобы стоять на одной из вышек, удаленных друг от друга на полкилометра ( в числах  могу ошибиться, заранее прошу прощения). По желанию можно было телепаться под вышкой. Дежурили по два - четыре часа. В промежутках спали и ели еду из какой-то столовой. По неписаным правилам, мне, как новенькой, четырехчасовой ночной сон не полагался. А полагалось в ночное время находиться на посту. Я не возражала. Тем более, на ночь по периметру расставляли собак, с которыми можно было пообщаться по пути на пост. 
   Собаки были дисциплинированные и  никак не реагировали. Как и положено, собаковод дал им меня понюхать для знакомства, и я была признана своей.
   В свободное время я спала или от усталости, иди впрок.  На каких то топчанах с матрасами. Помню серые солдатские одеяла. Помню инструкцию, занимать свободное место, само собой, каждый раз разное. Я к тому времени уже пожила в студенческом общежитии с перманентной пьянкой, экзаменами и громкой музыкой. Поэтому мне все нравилось.
   Перед первым выходом на пост подруга дала  несколько ценных советов. Первый: как ухитриться и немного посидеть на ремне карабина, если ноги устали. И чтобы коварный проверяющий, если такой случиться, ничего не заподозрил. Второй: как и чем нужно нажать на курок, если вдруг придёт охота застрелиться. С карабином это не просто, он же длинный, рукой не дотянуться.
   Естественно, я испробовала  и то и другое. «Другое» я испробовала, не досылая патрон. Здорово!
   Полдня прошли спокойно и почти незаметно. Пароль-отзыв. Разводящий ко мне, остальные на месте. Наступил вечер.
   В это дежурство я стояла на вышке в непосредственной близости от нашей конторы  Забыла, как это по военному называется. Караулка? Начальник караула предупредил , что должен быть рутинный вечерний обход, который производит настоящий военный майор, а не вохровская шантрапа вроде нас. А сегодняшний майор отличается вредностью и коварством, любит подкрасться незаметно, застать врасплох и объявить выговор. Поэтому я должна быть бдительной и вовремя крикнуть: «Стой! Кто идет?». И дальше по инструкции, звонок по внутреннему телефону, дождаться разводящего и в разговоры не вступать. Понятно?
   Конечно,  понятно. Я, новенькая и рьяная, этого гада  ни за что не пропущу. А если такое случиться, можно опять - таки свалить на то, что новенькая.
   Майора я услышала, когда он пригнувшись пробирался по кустам. И завопила, как  учили в советских фильмах: «Стой, стрелять буду!». Не нарочно, честное  ВОХРовское. Автоматически.
   Он прекратил пробираться и, после короткой паузы, объяснил, что он майор такой-то, идет с проверкой. Как будто я сама не знаю.
   Пока я дисциплинированно звонила дежурному, майор оставался в кустах, и только вежливо попросил не стрелять.
   «Не буду, заверила я его. Еще не умею, меня только завтра в тир поведут».
   Все кончилось благополучно и для меня и для майора, а историю эту передавали из смены в смену несколько дней. Видимо здорово я его напугала, вот коза нестроевая.
   Учиться стрелять меня повели на следующий день с утра пораньше.
   Тир представлял собой очень большое закрытое помещение с огромным, как  показалось, количеством оружия, по сравнению с которым  карабин смотрелся почти игрушечным.
   Я постреляла, куда указали. Мне сказали, что сойдет и предложили пострелять из автомата. Одиночными выстрелами. Я простодушная, и подвоха не почувствовала. И то, что автомат этот  с трудом в руках удерживаю, меня тоже не насторожило.  Встала, как велено и нажала на курок. Автомат вырвался из рук вверх, а я полетела куда-то назад и вниз. Инструкторы ситуацию контролировали и не дали упасть ни мне, ни оружию. Тот, что стоял рядом, ни на секунду не выпустил автомат из рук, а второй дальновидно и гуманно находился сзади и, поймав,не допустил моего окончательного падения. Мужики ржали.
   Вскоре я очухалась окончательно и почувствовала, что снова пришла пора дышать по – собачьи, вываливать язык и строить идиотскую морду. Что и проделала с присущим  блеском и с неизменным предсказуемым результатом. Сомнительные отношения перешли в дружеские.
   В целом, культпоход в тир  понравился, а то, что кто-то погладил меня по попке,  даже польстило и совсем не разозлило. Я чужих кошек без разрешения глажу. Урону  попке от этого никакого нет, а людям приятно. Мысль, что я тоже могу с этого удовольствие получить,  в голову не приходила. По врожденной дурости и пуританскому воспитанию.
   К третьему дежурству я наладила с  карабином полное взаимопонимание. До этого, чтобы зарядить, разрядить, дослать патрон, я устанавливала его на стойку, упирала прикладом в грудь ( имеется ввиду кость, к которой прикрепляются ребра) и совершала необходимые действия. А тут я поняла, что смогу проделать все это, держа карабин на весу в левой руке. Радости и гордости моей не было предела.
   Я вспоминаю ромашки по пояс под одной из вышек. Потом их скосили, но надолго остался запах сена. Ночное небо с яркими звездами. В городе такого не бывает. Однажды на рассвете я увидела сверкающий шпиль Адмиралтейства. Видимо, до этого мне не приходилось стоять на этом посту именно в это время суток. Повезло. Как то под утро пришла собака. Не наша. Я доложила, как положено. На вопрос, что делает, честно ответила, что поливает ограничитель. Было велено проследить за ее действиями. Вдруг диверсионная? Размечтались. Собака благополучно убежала по своим собачьим делам, а днем обнаружили и заделали дыру в изгороди. Только никакая это не диверсия, а обычное свидание. Не первое и не последнее на огороженном колючей проволокой пространстве. Я даже знаю кого, но не знаю с кем. К чему мне это?
   Как то ночью, поднявшись на вышку, на которой уже давно не была, я обнаружила на стенке свой портрет, выполненный простым карандашом. Не узнать было невозможно. Портрет сопровождался надписью - признанием в любви. Честно,  было очень приятно. Но никаких оргвыводов я не сделала. Так, эпизод.
 
   
   
   В том июле в  жизни произошло много чудесного. Окончание третьего курса (теперь уж точно  не выгонят), светлые ленинградские ночи, трава по пояс, блеск шпиля Адмиралтейства, дружелюбие  временных сослуживцев, серьезные молчаливые собаки. И, конечно, оружие, мой карабин, который я почти не замечала, стоя на посту по четыре часа. Он был  не в тягость. Я с удовольствием чистила его по утрам после дежурства, и ставила в пирамиду до следующей встречи.
   Я была счастлива и беззаботна. Обязательная в этом возрасте несчастная любовь и разбитое сердце, только усиливали чувство безграничного счастья. А здоровье, молодость, и отсутствие денег давали ощущение свободы и независимости.
    И еще одно…Я не очень трусливая, но темноты боялась с детства. Если ночевала одна, включала свет. При этом двери могла беспечно оставить незапертыми. Потому, что страхи и опасения это вещи разные. Так вот, после месяца дежурств, ночного бдения и общения с карабином, страхи растворились и больше не возвращались. Вот уже более сорока лет…