Из книги любви туманы шанхайским зимнем вечером

ШАНХАЙСКИМ ЗИМНЕМ ВЕЧЕРОМ…

Он умер в мае, на гастролях, почти мгновенно и безболезненно. Даже ее Величество Смерть, столько раз воспетая им, не стала разочаровывать маленького бутафорского ангела. И была такой же утешительно-светлой, как в печально-прекрасных ариетках.
Хоронили его из Дома эстрады.  Возле гроба стояла вся в черном красивая женщина, - вдова покойного, крепко прижав к себе двух девочек. Она не плакала, не стенала, а глаза говорили о том, что она не здесь. Ни среди множества людей, пришедших проститься с покойным, ни среди этих венков и цветов… А далеко-далеко, в  зимнем Шанхае - городе,  переполненном русскими кельнершами, городе ночных дансингов с девушками для танцев, барменшами за стойкой. Это была маленькая Россия в зарубежье. Здесь издавались русскоязычные газеты и журналы, дети обучались в русских школах, здесь устраивались балы на русский манер, утренники, молебны, рестораны со щами, завезенными сюда  белоэмигрантами. Здесь была русская церковь Святого Николая… И повсюду висел запах опиума. Но это уже от востока. Шанхай называли «Париж Востока», в котором     всю русскую эмиграцию жизнь бросила в китайский матросский кабак.

Это бред! Это сон! Это снится!
Это чей-то жестокий обман!
Это Вам подменили страницы
И испортили нежный роман.

В кабаре «Ренессанс» в тот зимний вечер пел кто-то из русских. Сюда и  заглянула шумная компания молодых людей.
Полутемный зал в сигаретном дыму. Небольшое возвышение для джаза. На сцене пианист, и рядом человек в элегантном черном смокинге. Высокий. Лицо немолодое. Волосы гладко зачесаны. Профиль римского патриция. Он мгновенно окинул взглядом притихший зал и запел. Слова его песен, где каждое слово и фраза, произнесенные им, звучали  красиво и изысканно. В одном образе и трагик и фат, простак и резонер-рыцарь возвышенной морали и благородства. Зрелище, как бы возносящее в иные, желаемые и непостижимые сферы.
Слушающие, верили каждому его слову, А как иначе он бы рассказывал обо всем. Верили ему и у каждого перед глазами всплывала рождественская елка, свое детство, свое бессилие из картона и золотой фольги на недосягаемой пушистой  сосновой ветке… И каждый был очарован и захвачен в сладкий плен романса.

Я опять опускаю письмо и тихонько целую страницы
И открыв Ваши злые духи, я вдыхаю их тягостный хмель
И тогда мне так ясно видны эти тонкие черные птицы.
Что летят из флакон на юг, из флакона «Nuit de Noel».

Скоро будет весна. И Венеции юные скрипки
Распоют Вашу грусть, растанцуют тоску и печаль
И тогда станут слаще грехи и светлей голубые ошибки
Не жалейте весной поцелуев когда расцветает миндаль.

Обо мне не грустите, мой друг. Я озябшая старая птица.
Мой хозяин – жестокий шарманщик – меня заставляет плясать
Вынимая билетики счастья, я гляжу в несчастливые лица
И под грустные звуки шарманки мне мучительно хочется спать.

Я опять опускаю письмо и тихонько целую страницы
Не сердитесь за грустный конец и за слез моих тягостный хмель
Это все Ваши злые духи. Это черные мысли как птицы
Что летят из флакона на юг, из флакона   «Nuit de Noel»

Певец сошел с эстрады и подошел столику, где сидела шумная компания молодых. Девушка, вскочив со своего стула, очень смело предложила: «Садитесь, будьте добры!». Он: «Сел – и навсегда!».
       - Вы похожи на грузинку.
- Я и есть грузинка.
- Я их очень люблю!
- Да еще княжна…
- Тем более люблю! А как Вас грузины зовут?
- Меня зовут Лиля, но грузины не выговаривают букву «я», и поэтому у них получается «Лила».
- Это замечательно! Я тоже буду звать Вас Лилой, а Вы зовите меня Сандро.
Так они и звали друг друга. Да и письма свои к ней он подписывал «Сандро».
В Шанхае на авеню Жофер был цветочный магазин, в котором цветы оформляли  и в причудливых горшочках доставляли по указанному покупателем  адресу. Сандро часто посылал Лале цветы с запиской: «Скучаю. Думаю о Вас. Звоните завтра. Сандро».
А между тем из далекого плавания  один за одним возвращались капитаны. Веселые, загорелые, мужественные и, встречая Лалу, смотрели на нее с нескрываемым интересом. Многие влюблялись сразу.
Наверное, она могла бы выйти замуж за кого-нибудь из них и укатить в Британию. Но… она уже была влюблена в Сандро. Он отличался от всех. Его письма, его стихи, словно рождественские сказки их далекого детства, когда за окном медленно опускаются белые хлопья. А в комнатах тепло и уютно, пахнет елкой, которую только вчера нарядили  в бусы и хлопушки…
Она все время помнила их первую встречу, в которую  не испытала к нему ничего, кроме жалости. Да, да жалости! Ей захотелось защитить его. Слова той песни поразили ее и больно ранили…
Я знаю, даже кораблям
Необходима пристань.
Но не таким, как мы! Не нам,
Бродягам и артистам!
И всю свою неразбуженную, еще тогда, нежность и любовь она готова была отдать ему. Потому, что никого прекраснее его нет. И никогда в ее жизни не будет».
У Сандро был друг – Леван Дадиани, грузин, у него обычно с собой была гитара, и он часто подыгрывал Сандро и тот пел:
…Раз в вечернем дансинге как-то ночью Мая.
Где тела сплетенные колыхал джаз-банд,
Я так мило выдумал Вас, моя простая,
Вас, моя волшебница недалеких стран.

Как поет в хрусталях электричество!
Я влюблен в вашу тонкую бровь.
Вы танцуете, Ваше величество.
Королева Любов

В такие минуты он особенно нравился женщинам. Лала часто ревновала:
- Она Вам нравится?
- Она мне нравилась, поскольку я ее не знал. Потом я увидел, что она грубая, невоспитанная и «вульгарная девочка для матросов». У меня с ней ничего не было. Просто я вообразил себе её.  А потом убедился, что она ничего не стоит. И вообще для дальнейших Ваших сомнений во мне, я рекомендую Вам те слова, которые я сказал Вам в машине вчера: «Сколько бы ни было в моей жизни «встреч» -- счастья у меня никогда не было». Счастье – это Вы! И только Вы!  Счастье – приходит потом. Поздно! С большим опозданием. Когда человек уже перестает в него верить. Оно может показаться и исчезнуть. Это тоже бывает.
- А что было до меня?
- Зачем Вам думать о том, что было до Вас, когда до Вас ничего не было. Вы моя первая любовь! Маленький, зеленоглазый ангел, упавший с неба в мою печальную жизнь. Первый и последний. Не спрашивайте ни о чем.
- Так ничего и не было?
- Представьте. До ужаса ничего. Был обман. Подделки. Фальш. Суррогат. Пародия. А теперь Вы, моя чудесная светлая девочка.
- Сандро, у меня к Вам материнские чувства.
- Это понятно, что материнские, или дочеринские, или сестринские – вегетарианские, так сказать. Потому что других и не может быть. Чувства – настоящие – начинаются там, где начинается физическая земная любовь. Вот когда Вы станете моей женой и из девушки превратитесь в женщину – вот там начнутся иные чувства.
- Но ведь я не нужна Вам как женщина?
- Я считаю, что Вы посланы мне Богом во спасение.
И Лала стала его женой. И была свадьба. Было белое платье с фатой, взволнованный Сандро, много цветов, пел хор. Собор был полон. Весь русский Шанхай собрался в нем.
А 4 ноября 1943 года раним пасмурным утром, в холодный моросящий дождь, они покинули Шанхай. Они плыли туда, где уже начиналась другая жизнь, с другими радостями и тревогами…

Певца называли «маленький эстрадный Блок», он пел о счастье в страшном мире. И когда на смену Серебряному пришел Железный век, а мир стал еще страшнее, голос Вертинского манил  и завораживал надеждой. Люди тянулись на  его голос, как в стужу к костерку. Ведь большинство его песенок – баллады о маленьких, не ничтожных, а добрых и  неагрессивных персонажах. Любить этих «маленьких» для него означало жалеть их. Эта жалость утверждала ценность человеческой жизни.