Как я чуть не стала крестной

     Конец сентября. Жара как в июле. В городе пыль столбом. Дышать нечем. С октября начинается семестр, до него стоит съездить к свекрови. В моём положении отдохнуть и подышать свежим воздухом не помешает. Купив для свекрови очередной платочек, мы отправились на электричку.
     Знакомая избушка. Входим. У стола, пригорюнившись, сидит свекровь:
     – Мама, что случилось?
     – Андрейка, внучок, помирает. – Всхлипнула она. – Грушка со своим уехали в Москву за покупками, мне его оставили. Он упал, ногу поранил. Я водичкой помыла, перекрестила, подорожник приложила. Не помогло. Лихорадка у него, лихорадка не матка: треплет, не жалеет.
     – Мам, «скорую» вызвала?
     – Каку «скорую»? Телефона в деревне нет. Больничка в городе, я его на себе не уволоку и одного не оставлю, помрёт.
     Я в комнату: в нос ударил тяжёлый запах гноя. На кровати на каких-то тряпках мечется Андрей. Свекровь за мной.
     – Чуешь, сношка, смертью пахнет. – Подойдя поближе, я откинула старую простыню в заплатах, прикрывающую Андрея. – Я хорошее бельё стелить не стала, а как помрёт? Кипяти потом! Воду таскай. Больному перина не подмога, – свекровь что-то причитает, я не слушаю. Нога опухла, внутри булькает.
     – Мама, давно он так? – Свекровь призадумалась, стала загибать пальцы:
     – Третий день кажись. Как жив ещё?– Ощупав ногу, я позвала мужа.
     – Володя, бери парня на руки, побежали в больницу. – Свекровь встала между мной и кроватью:
     – Не пушу! Ополоумела девка, до больницы далече. Помрёт внучок в дороге. На всё божья воля: захочет – приберет, захочет – мёртвого оживит. Господь повелит: смерть старых помилует, малых заберёт.
     – Лекарства дома имеются?
     – Так не надо! Заболею, травкой полечусь, а не вылечусь, помру. Я своё отжила. Матушка моя в мои годы уж с богом беседовала. Оставь Андрейку, сношка, сама в скором времени мамкою станешь, о своём дете и пекися. Грушка приедет, объясню ей. Поплачет, помолится и успокоится.
     – Лёлечка, – вступил муж, – давай передохнём. Посмотри на себя, ты на ногах еле держишься…
     Устинья Афанасьевна вытерла набежавшую слезу:
     – Вот и ладненько! Пошли, я ядрицу сварю, Варьке на работе выдали, она с матерью поделилася. У меня огурчики малосольные поспели. Вовка, хошь к суседям за первачом спрыгну?
     – Да, мама, Володя с удовольствием выпьет, – опередила я мужа с ответом. Он удивлённо глянул на меня, а у меня созрел план.
     Когда свекровь вернулась от соседей, на столе уже лежал нож, прокаленный на огне, чистые тряпки и листья подорожника. Муж объяснил Устинье Афанасьевне, что два года назад я окончила курсы медсестёр и могу помочь Андрею. Свекровь ворча:
     – Курсы кончила. Легче уморить, чем лечить. – Устинья Афанасьевна ушла на кухню, послышались молитвы, то ли она молила бога за то, чтоб я оставила ребёнка в покое и дала ему спокойно умереть, то ли чтоб Андрей выжил.
     Промыв раненую ногу самогоном и заставив мужа держать мальца, я резанула по нарыву. Волна боли прошла по телу малыша, раздался громкий стон, гной фонтаном стрельнул мне в лицо. Я покачнулась, дыханье остановилось, в глазах поплыло, в животе замер ребёнок, упёршись в диафрагму. С трудом устояв на ногах, я вытерла лицо и стала выдавливать из раны гной, пока не появилась ярко-красная кровь. Обработав рану самогоном и приложив подорожник, я перевязала ногу чистой тряпицей.
     Володя взял племянника на руки, но нам снова перегородила дорогу свекровь:
     – Сейчас, робятки, сейчас. Николу попрошу, он помогет. – Устинья Афанасьевна наложила крест на дверь. – Николай, угодник божий, ты и в поле, ты и в доме, в дороге, на небесах и на земле, заступись и сохрани от всякого зла неразумную рабу твою Ралиску и внучка моего, безгрешного младенца Андрея. – Она отошла в угол, встала на колени перед иконой Николая-угодника. – Молю коленопреклоненно тебя…
     Муж ударом ноги распахнул входную дверь, мы побежали.
     Как добежали до больницы, не помню. Поддатый медведеобразный врач встретил нас с недовольной миной, но, увидев состояние Андрея, вмиг протрезвел, велел положить мальчика на каталку и увёз вглубь коридора.
     Его долго не было. Наконец показался:
     – Что за родители? Чуть сына не угробили. – У меня нет сил ответить врачу, что мы не родители. Всё объяснил Володя. Доктор повернулся ко мне:
     – Дура ты, девка, а ещё беременная. Парень помереть может. Боюсь: у него заражение крови. Посадят тебя, ох, посадят! Не имеешь право помогать больным с опасностью для их жизни. Рожать тебе в тюрьме…– Врач снова ушёл, но вернулся быстро. – Молодец ты, ну молодец! Всё сделала правильно: у малыша температура упала, он уснул. Будет жить… – Это были последние слова, что я слышала.
     Очнулась я ночью в палате. Около меня сидел тот самый врач:
     – Напугала ты нас. Мы твоего племянника скорее в чувство привели, чем тебя.
Пойду, мужа твоего позову, он часовым под окнами всю ночь вышагивает.
     Утром я сбежала из больницы и мы уехали домой.
     Называется, отдохнули…

                ***

     При первой возможности мы поехали навестить Андрюшу.
     Андрей бросился нам навстречу, прихрамывая и опираясь на сучковатую палку:
     – Баба Устя, крестная приехала. – За ним, торопясь и прищурив от осеннего солнца глаза, торопилась свекровь.
     – Ой, робяты! – Она повернулась к внуку, – говорила я тебе, Андрейка, Ралиска не может быть крёстной.
     У тебя Людка крёстная, двух крестных не бывает, а ещё Ралиска бусурманка еврейская. Крёстная должна быть нашей православной веры.
     – Неправда, баба Устя, неправда, – отбивается Андрей, прижавшись ко мне, – доктор сказал, что она спасла мне жизнь, значит крёстная.
     – Ох, пострелёнок, напужал нас. А исхудал-то как! Ничо, живая кость мясом обрастёт. Врач сказал, Андрейка хромать будет, с костью чтой-то. Увечье, не бесчестье. Красота она девкам нужна, а мужик и хромой сойдёт…
     Вскоре пришли родители Андрея. Накрыли стол, выпили за меня, за здоровье Андрея, подарили мне хрустальное блюдо в благодарность за спасение жизни сына. Блюдо привезли Люде, крёстной Андрея, но, посовещавшись, отдали мне.
     Это блюдо хранится в моей семье уже больше тридцати лет…