Войной украденное детство

ПРЕДИСЛОВИЕ

Долго я решался начать эту повесть о войне, о потерянном детстве. Самому, испытавшему все ужасы войны, от начала до окончания войны и послевоенные годы. Война - это горе дедов и бабушек, родителей, сестер и братьев, и тяжелее всех она обходится детям. Война, где бы она не была, это в первую очередь горе и несчастье для детей. А со дня второй мировой войны прошло около 60 лет. И уже второе поколение не знает, что такое война. Детей и юношей гибнет в любой войне не меньше, чем солдат, хотя они не сражаются, а только стараются выжить.
Война не бывает большой и маленькой, она всегда и называется войной, приносящей только горе. Хочется, чтобы это поняли все, кто прочитает мою повесть, и в первую очередь дети и юноши.

От автора
Посвящается ребятам, не дожившим до этого светлого дня Победы.


Глава 1

ДЕТСТВО
Дети Александр и Вячеслав Васины и однофамилец Леонид и Виктор, Сорокин Алексей, братья Куренковы Николай и Иван, Савиночкин Вячеслав и многие другие сельские мальчишки, разбившись на группы, играли в войну. Те, кто имел буденовку с ярко-красной звездой, назывались «Красными буденовцами», те, кто не имел такого головного убора, назывался беляками. Скача, как кавалерист на палке, с деревянной саблей в руке, сходились в сражении. Обычно вожаки, что постарше годами, смотрели, а точнее командовали своими войсками. Такие бои были разными и, как обычно, оканчивались царапинами, а чаще фингалками доброй половины участвующих. Такие бои в деревне Березовец проходили часто, в них, как правило, участвовало много детей, как со стороны слободы, гак и между нахаловцами. Серединка в таких сражениях держала нейтралитет, и только те, кто хотел поддержать тех или других, мог сражаться за ту или другую сторону деревни. На Пасху всей деревней, в первую очередь юноши, шли сражаться с парнями села Лукинка, обычно к березовчанам примыкалась небольшая деревня Прудки.
Эти игры начинались за разделяющей рекой Прорвой с соревнований на лучшего борца, а оканчивались, как правило, настоящим мордобоем, где участвовали, как в поговорке, и мал, и стар, ибо более пожилые, сидевшие как болельщики, иногда почти все вступали в бой. Хорошо, что было строгое правило - биться только кулаками. Обычно на второй день в селе и деревне каждый пятый ходил с фингалками. А заканчивалось это сражение общим купаньем в реке. Дальше жизнь шла своим чередом. В моду вошли всякие колеса, которые, согнутые буквой «Г» проволокой или палкой, дети гоняли, размахивая правой рукой деревянной саблей, а то и просто лозовой палкой. Она редко ломалась.
Но вот наступала осень, и дети шли в школу, расположенную на пригорке напротив деревни. Школа была большая, хотя и начальная, классы светлые. Рядом находился дом для семьи директора и учителей с хозяйственными пристройками. Хотя Сорокину Алексею не было еще и семи лет, его мама погнала в школу, наказав соседнему парнишке Леониду, который пошел уже во второй класс, чтобы тот посадил его с собой.
Учительница, увидав на первом уроке нового ученика, спросила, где он учился в прошлом году. Алексей ответил: - Нигде. - Тогда иди к директору на перемене. Директор Дуденков Н.Д., выслушав, кто он и сколько ему лет, велел прийти завтра с мамой. Мама сама была неграмотной, но она пошла к директору, Алексей, как и до этого, взял с собой тетрадь и карандаш. Выслушав мать, он сказал:
- Я понимаю тебя, Мария Семеновна, Вы неграмотная, а супруг первый из деревни учится в институте. Если есть у него желание, пусть идет в первый класс к Зое Константиновне, она педагог опытный, да и он, чувствуется, мальчишка смышленый. Первый класс Алексей окончил на «хорошо» и «отлично».

Глава 2

Шел 1941 год. По клубной радиостанции, где собирались, как правило, пожилые мужчины и старики, слышны были сообщения о боевых действиях немцев в разных частях света, которые становились все страшнее и страшнее. В клубе, школе появились плакаты, изображающие Геббельса, Гитлера, Муссолини и Черчилля.
С разговоров стариков можно понять, что немчура не должна бы снова полезть на Россию, другие говорили:
-А смотри, как она прибирает к рукам страны - Абиссиния и Бельгия, Дания и Чехословакия, Венгрия и Франция, Испания - считай, вся Европа в подчинении немчуры.
Несмотря на тревожные слухи и сообщения по радио, в клубе по вечерам ревела гармошка, слышен был удалой топот плясок и песни. Молодежь, невзирая на усталость уборочного сезона, показывала свой задор и удаль, хотя спала по 4 - 5 часов, не больше. Зато многие не ходили с тока на обед, а перехватив, умудрялись часок поспать прямо на току. Парни, которым было пятнадцать-шестнадцать лет, видя спящих девчат, умудрялись в шутках над ними: то привяжут косу к воткнутым вилам, то просто юбку и, крикнув «подъем», те вскакивали, оставаясь без юбки и клока волос.
В деревню зачастили разные фотографы, якобы зарабатывая на снимках, сами старались снимать все деревенские объекты, скотные дворы, правление, клуб, вплоть до подвалов. Председатель колхоза Васин Павел Максимович, собрав актив, дал команду задерживать таких фотолюбителей. Одного из них задержали и под охраной двух человек, вооруженных ружьями, направили в районную милицию. По пути он смог освободиться от пут и, оглушив охранников спрятанным пистолетом, смог скрыться на их телеге. После этого почему-то фотолюбителей на территории колхоза не появлялось.
Немецкие войска все ближе и ближе двигались к нашим границам, тревожнее становилось на границе Польши, Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии. Все чаще стали приходить повестки к мужчинам, находящимся в запасе.
Иногда уже приходили похоронки, особенно тем родителям, сыновья которых служили в пограничных войсках.
Более ста человек из Березовца были призваны в ряды Красной Армии, многие из них ушли добровольцами, среди них и дядя Алексея Васин Николай.

Глава 3

Война началась, хотя на Брянщину она пришла несколько месяцев спустя.
В августе в Березовце шла усиленно уборка урожая, который уродился в этом году на славу.
Сказывалось отсутствие мужчин, да и лучшие лошади были взяты в Армию.
В клубе теперь уже не было плясок, редки были песни, лишь там, где в отдельной комнате клуба стояла радиостанция, по вечерам люди стояли вплотную, слушая последние известия с фронта. А они были с каждым днем все тревожней.
Фашисты, усвоившие скорые победы в Европе, столкнувшись с серьезным сопротивлением, уже начали показывать более мягкую свою сущность, хотя зверства с населением шли вовсю.
Немцы появились на Орловщине и Брянщине в сентябре. О том, что фашисты приближаются, можно отчетливо было слышать по ночам, когда наши «ПО» и другие легкие самолеты летели на бомбежку. Отчетливо уже были видно немецкие трассирующие по ним пули. Иногда немецкие истребители затевали бой с четырьмя крылами и, как правило, всегда наши' сбивали. Ох, как хотелось нам тогда, чтобы хоть раз русские сбили немца Такой случай представился.
Председатель послал двух ездовых к спускающимся на парашюте немцам, чтобы задержать их, но при подъезде к первому же немцу, тот- выстрелив из пистолета, одного тяжело ранил, второй успел ускакать на лошади.
После этого председатель колхоза дал распоряжение дежурить; пожилым мужчинам на скотных дворах и на неубранных полях с ружьями,
ибо были случаи поджогов.
В конце сентября в деревню нагрянули немцы, их было человек
тридцать на грузовиках и мотоциклах. Был пасмурный осенний день. Основная масса народа была на полях.
Остановившись на площади у клуба - здесь же был магазин и спортплощадки, они первым делом кинулись к магазину, где висел на дверях огромный замок, запиравший металлической лентой дверь через скобу. Удары по нему легких автоматов и карабинов не приносили успеха. Дед Лобанов был сторожем и, увидев, что они хотят вскрыть магазин, бросился защищать дверь, встав между дверью и немцами. Немцы дружно загоготали, один из них, что поздоровее, ударил прикладом карабина Лобанова в грудь, тот ойкнул и упал. Немец, который ударил Лобанова, схватил его за шиворот и, приподняв, сказан
- Русский свинтус, ком лом, - и показал, чтобы он сам открыл магазин. Дед никак не мог прийти в себя, а немец уже показывал «Пух! Пух!» В сопровождении одного из немцев он нашел лом, и немец, взяв его, оставил старика, еле плетущегося, в покое. Вскрыв магазин, немцы начали грабить его: тащили не только еду, но водку, мануфакгуру. музыкальные инструменты. Все это бросали в автомашину и мотоциклы с коляской. В клубе сняли с окон занавески, взяли баян, шашки, шахматы и другие игры. Не успели немцы первой группы очистить магазин и клуб, как в деревню пожаловала вторая группа. Их было намного больше. Еще недавно игравшие в свои игры малыши теперь с любопытством наблюдали, как немцы грабят магазин и клуб, забыв, что многие в буденовках, лишь некоторые предусмотрительно сняли, держа их в руке.
Один из немцев, посмотрев на Савиночкина Славку и Сорокина Алексея и увидев на них шанки с красной звездой, подошел, взял их за руки и повел к забору ближнего сада. Дед Сорокина, Матвей, поняв, что немец творит что-то неладное, бросился выручать внука. Он был в первую мировую в плену у немцев, знал немного слов и стал просить немца, чтобы он отпустил внука.
Гот. немного подумав, снял с плеча автомат и с силой ударил деда в плечо. Бывший царский гвардеец, покачнувшись, упал. Немец поставил пацанов к забору, снял с них буденовки и, повесив на колья, стал целиться. Дети стояли, как вкопанные, а дед пришел в себя и при первом же выстреле хотел броситься на немца. Прозвучал второй выстрел.
Дед Матвей взглянул на пацанов, они были живы, но их лица имели цвет мела, а шапки вверху были простреляны, и из них чуть-чуть вился дымок. Немец заржал и удалился.
В то время в деревне повзводно или по отделениям размещались войска. В домах уже слышались крики зарезаемых свиней, кур, овец, гусей, уток. Слышен лепет:
Матка курка, яйцо, млеко, сало. Иначе всех киндеров - пух, пух!
Видя, как в деревне расправлялись с дедами и после прошедшего слуха о пацанах, бабушки и женщины несли все, что только они просили.
На следующий день, рано утром в деревне стали редки петушиные пения.
Через несколько дней немцы, оставив небольшой отряд в деревне, двинулись по направлению к Брянску. Им оказали небольшое сопротивление у узлового железнодорожного центра станции Комаричи. Старший офицер огряда, оставшегося в Березовце, заставил согнать всех мужчин, бывших в деревне, чтобы избрать старосту. Они согнали их на площадь, один отряд с одного конца, другой - с другого. При сборе мужчин были взяты под арест председатель колхоза Васин П.М. и Лукьянов Д.Я. - председатель сельского Совета, их кто-то выдал. Дед, Васин Семен Нестерович, не хотел идти на этот сбор, ведь у самого три сына ушли на фронт, два их них - добровольцами, да двое племянников и браг. Но прибежали жена Васина, Анна, и жена старшего сына Федора, сестра Анны, и умоляли придумать что-нибудь, чтобы спасти мужчин. Скрипя зубами, Семен Нестерович пошел на сбор. На сборе все как сговорились.
- Вон у Васина полдюжины в Красной Армии, его и изберем.
Народ думал, что ему за это будет честь, но позднее оказалось наоборот. Немцы, назначив его старостой, дали двух полицаев из пяти и отправили арестованных в райцентр. Семен Нестерович захватил с собой большой вещмешок продуктов.
- Ты что, дед, и на нас набрал столько еды, аль мы едем надолго?!
- Как бог даст! Чем скорее возвратимся, тем лучше для нас.
Километров за пять до райцентра, где начиналась лесная полоса.
арестованные запросились в туалет. Один из полицейских сказал:
- Ничего, потерпят, вот привезем в райцентр, там и сходят.
Арестованные в один голос сказали, что им невтерпеж.
Семен Нестерович на правах старшего сказал:
- Не развязывай им руки, пусть сходят в кусты. Дай винтовку, я сам их сопровожу.
Со свисавшей за плечами сумкой, сделанной под рюкзак и взяв наизготовку винтовку, он повел их в кусты. Заведя так, чтобы их не было видно полицаям, он сказал:
- Павел, бери винтовку, ты, Дмитрий, одевай вещмешок и бей как можно крепче между глаз.
Дмитрий врезал так, что деду не показалось мало, и, качнувшись, он упал. Полицейские, видя, что долго нет ни арестованных, ни старосты, решили идти проверить. Тот, что с винтовкой, взял ее наизготовку и пошел первый, следом за ним второй. Зайдя по следам в предлесье, они увидели лежащего деда.
- Дед, ты жив?
Староста потер лицо, показав здоровенную шишку между глаз.
- А где же наши арестованные и моя винтовка? - промолвил второй.
- Бегите, догоняйте, арестуйте их.
Ты что дед хочешь, чтобы они и нас прикончили, у них ведь есть винтовка с патронами. Пойдемте скорей к большаку, а то вон слышен гул автомашины.
Выйдя из леса, они увидели идущую автомашину с немецкими солдатами. Один из солдат, не увидев повязок полицейских, дал автоматную очередь Дед сразу упал, а полицейские выставили свои белые повязки, стрельба прекратилась. Лошадь, не слыхавшая до этого гула автомашин и выстрелов, бросилась бежать по проселочной дороге в сторону лесу с такой скорость, будто бы не была запряжена в телегу.
- Ну, дед, теперь нам совсем амба. Давайте думать, как нам быть. А скажем, районное начальство отобрало лошадь, арестованных сдали, да и винтовку - срочно одному сопровождающему в Локоть, к бургомистру.
Так и решили. Придя домой, староста Васин Семен Нестерович, ссылаясь на боль в голове и годы, слег. Полицейские уже сами, собрав собрание, решили переизбрать старосту.

Глава 4

Время шло. Немцы трубили, что они уже в Москве. Дед Сорокин Матвей Павлович по вечерам, при свете лучинок, ложился на пол, под голову клал чистое полотенце и внимательно вслушивался. Полежав так около часа, вставал и с какой-то торжественностью объявлял:
- Неправда! Москва еще жива! Бои идут где-то за Брянском, скорей всего под Калугой.
Так он всю войну предсказывал, где идут бои, вслушиваясь в гул земли. Ночью его, как мы поняли после можно было слышать более чем за двести километров.
Пришла зима 1942 года. Днем с 10 часов утра в Березовце хозяйничали немцы. С 18 до 22 часов в деревне не было никакой власти. За эти часы немцы успевали убивать увиденных гусей, свиней, овец, но и случайно попавшегося пацана 15-17 лет, стращая расстрелом, заставлять служить в полиции. Ближе к ночи полицейские прятались в подвалах и чердаках. В это время в деревне появлялись наши партизаны, обычно по несколько человек, на лошадях, запряженных в сани. Тут же находили старосту, и теперь он должен был собрать уже прибывшему партизанскому отряду необходимое продовольствие. Если собирал мало, его как изменника убивали как немцы, так и партизаны. У немцев было преимущество; если он собирал мало или они видели или слышали гогот гусей или крик свиней, они шли и убивали, и им уже никто не мог перечить. Партизаны никогда не грабили или убивали живность в деревне сами, боясь напороться на семьи служащих в Красной Армии и, как правило, за все отвечал староста. Дело дошло до того, что старостами стали избирать бабок, убивать которых не хотели ни немцы, ни партизаны.

Глава 5

Дедов в деревне стало мало. Дети и постарше, парни лет 14-16, лишний раз зимой старались не показываться на глаза населению. Не слышно уже было песен, пустовал клуб. Деды по вечерам усиленно учили внуков плести лапти и чуни, многие стали учиться делать валенки, плести лукошки. Это ремесло хорошо усвоили Сорокин Алексей, Пронин Иван, Васин Александрович. Сплетенные ими корзины и обувь отличались красотой и надежностью. Эта специальность потом, уже после оккупации, сослужила им большую помощь, для того чтобы выжить.
Во время пребывания немецких частей в Березовце, пацаны старались вредить немцам, как только могли: то немцы искали рожки с патронами из- под автоматов, то вдруг не заводилась автомашина. Оказывалось, что был проколот аккумулятор или просто в радиатор был забит гвоздь. Эта хитрость больше всего удавалась пацанам, так как машина заводилась и, проехав десяток километров, останавливалась.
Неизвестная группа ребят подпилила несколько столбов моста через реку. Прошедшая немецкая автомашина с солдатами провалилась, тяжело покалечив несколько фашистов, спешащих в село Лукинку к сражающемуся там с партизанами гарнизону полицаев на подмогу.
Как-то уже весной в дом Сорокиных пожаловали немцы и, заслышав визг свиньи с поросятами, стали говорить Матвею Павловичу:
- С вин! Свин!
Дедушка все понял и шепнул Алексею:
- Выгоняй и гони свинью.
Алексей мигом бросился во двор, лежащей у входа в хлев палкой выгнал ударом свинью, за ней устремились несколько поросят. Открыв ворота, он начал бить свинью, та побежала, что есть мочи, к реке к камышам. Алексей догонял свинью и снова бил ее палкой. Немцы увидали эту картину, когда свинья приближалась к камышам. Один из немцев прицелился и выстрелил сперва в свинью, но, не попав, стал стрелять в Алексея. Алексей после выстрела почувствовал, как пуля обожгла его; поверх головы и тоже бросился бежать в камыши, и этим спас себе жизнь.
В конце 1942 года в деревню вместо немцев стали приезжать, как население тогда называло, «каратели» - отряды, состоящие из мадьяр. Об этих отрядах на Брянщине люди помнят до сих пор.
Это были настоящие звери. Они не только брали, что им понравится, но ни один приезд не обходился, чтобы не изнасиловали 3-5 девушек. Забегая вперед, скажу - в 1946 году на лекции лектор назвал венгров нашими братьями по соцлагерю. Одна из старушек, у которой венгр изнасиловал дочь, подошла к нему и спросила, кем же нам приходятся мадьяры. Тот стал объяснять, что это тоже венгры и тоже наши братья. Бабушка, посмотрев на него строгим взглядом, плюнула ему в лицо, сказав, чтобы он нигде этого не говорил. Все думали, что бабушку арестуют, но прошло несколько недель, ее так и не арестовали. Появившихся таким образом детей называли кто«немчура», кто «мадьяр». Ясно, ребята тяжело переносили эти клички, и из- за этого большинству из них со своими родителями сразу после войны пришлось уехать в другие края.

Глава 6

Война шла. Дед Сорокин, или Камарджуба, уже с улыбкой сообщал, что вот-вот будут наши солдаты.
Деревня со всеми домами на удивление стояла, стоили по-прежнему клуб, спортивная площадка, с которой после повешения местных партизан кто-то из местных спилил с турника столбы и обрезал веревку-канат.
Со стороны казалось, что здесь о войне ничего не слышно.
Освобождение пришло так неожиданно, что никто не поверил. Было десять часов утра. Жители стали выходить, не боясь, на улицу. Везде был слышен веселый разговор. Все приглашали солдат поесть, попить чаю. Но это был отряд разведчиков. Они, передохнув и попив чаю, снова надев лыжи и маскхалаты, ушли дальше. Население считало, что на этом война окончилась хотя бы для них. К вечеру подошли наши войска. К ночи подтянулись танки и артиллерия. Тут же замаскировались. Наутро пацаны успели посидеть в танках, покрутить зенитные орудия. Многие ребята сумели выпросить у офицеров ракеты и другое мелкое вооружение. А уже на второй день четверо мальчишек обожгли себе лицо и руки. Шура Кондратьева откуда-то принесла порох для ракет-катюш, зашла в доме, сожгла на голове волосы. Загорелся сам дом. Хорошо, что рядом были наши солдаты, они смогли быстро потушить пожар. Порох от ракет летает во все направления и, стукаясь о стену здания, летит в обратном направлении. От беды отвело то, что, угодив в стекло рамы, он вылетел на улицу и, ударившись в сугроб, там и сгорел.
На следующий день были пойманы почти все полицейские и расстреляны в овраге за деревней. Одного, Евсеева, Алексею было жаль, он никогда никому плохого не делал, старался по возможности выручить из беды, но тогда не разбирались. Мера была одна - расстрел.
Дед, Сорокин Матвей Павлович, только недавно пережил шок. Недавно его младшего сына, бывшего комсорга колхоза, повесили немцы за организацию восстания и связь с партизанами.
Всего было повешено и расстреляно в поселке Локоть около трехсот человек. Все они были причастны к подготовке восстания. А выдал их, как всегда, бывший раскулаченный. При облаве к нему со списком забежал связной, идущий к партизанам. И хотя он пытался съесть список, многие фамилии можно было прочесть. В отряде подносильных, полицаев, были в основном ребята 17-19 лет. Руководил отрядом бывший власовец, майор Васильев - он был тоже казнен.
По вечерам была отчетливо слышна канонада сражений.
Не беспокойтесь, - говорили военные. - Мы вас на второе растерзание фрицам не отдадим, вон сколько у нас техники, да еще какой. Ровно две недели снова при Советской власти жили березовчане. Вновь избранный11 председателем дед Камарджуба посылал народ на ремонт общественных скотных дворов, сельхозтехники; ведь весна уже наступила, завтра 8-е марта.

Глава 7

В этот день был легкий морозец, на пригорках уже показались проталины. Не успели березовчане позавтракать, как в небе загудели немецкие самолеты, застучали их пулеметы и наши зенитные пушки. Вслед за истребителями с ревом шли бомбардировщики, сбрасывая бомбы и сметая с земли все постройки. Люди, бросившиеся бежать в чем попало, стали прятаться в подвалах, погребах, просто в канавах. За первой волной бомбардировщиков пошла вторая. Бомбы сметали дома, словно спичечные коробки.
Везде был слышен стон, плач, крики, слезы. После третьего налета стало затишье, и люди бросились спасать раненых, оставшихся в живых, но заваленных под разрушенными подвалами, погребами.
Не успели всех убрать, как пошла очередная волна налета немецкой авиации. Таких налетов было пять, до тех пор, пока от деревни, насчитывающей более сотни домов, не осталось ни одного. Уничтожены были школа, клуб, правление и все подсобные помещения.
В один из промежутков бомбежки наши «Катюши» дали два залпа по немецким передовым позициям, но как потом говорили жители тех деревень, они немного опоздали, так как основные части пехоты ушли уже вперед, пострадала только техника.
Ударной волной разбросало горящие бревна домов, ими вышибало и поджигало двери подвалов и погребов, многие иритолоки загорелись.
Дед Васин Семен Нестерович, экономя в ведре воду, усиленно тушил заклинившую дверь, но это ему никак не удавалось. Мешали тому огонь и дым.
Бабка Курьянчиха беспрерывно кричала «Помогите!», ее сестра совала головой младшего сына Митьку через отдушку подвала, но, дойдя до плеч, он дальше не пролезал, тоже кричал и плакал, что задыхается. Дым не имел выхода, стал душить остальных еще больше. Мать Сорокина Алексея, Мария, накинув на голову влажный платок, подбежала к горящей двери, и вместе с отцом они толкнули горящую дверь, и те вывалились на улицу. Схватив Алексея за руку, она бросилась бежать в сторону подлеска.
Обезумев от взрывов и везде горящих домов, сараев и бревен, люди старались как можно дальше убежать от деревни. Тетка Алексея, Наталья, выскочив из подвала, схватила подмышку свою двухгодовалую дочь Шуру, побежала за нашими отступающими войсками. Бежала по Крутому Логу, так уже с километр, у моста на село Лукинка встала и только тогда опомнилась, что потеряла дочь. Сзади ее бежал солдат. Увидев плачущую девочку на лугу, подхватил ее на шею, побежал, и скоро ему навстречу уже шла мать, ища дочь. При приближении немецкого самолета мать Алексея спряталась в канаве, закрыв собой сына.
То там, то здесь стояла наша разбитая техника. На пригорок поднимался наш танк, стоявший у Алексеева дома, за танком бежала их корова. Мать Алексея ее сразу узнала. Не успели они сделать и десяток шагов, как раздался гортанный немецкий окрик «Рус, ком!», и послышалось небольшая очередь над головами. Подняв руки, Алексей с матерью пошли к немцам. Убедившись, что у них нет оружия, немцы показали, чтобы они шли в деревню, вернее на то место, где раньше была деревня. Оглянувшись, мы увидели, как по пригорку поднималось наше последнее подразделение. Немцы изредка стреляли, зная, что автомат уже не достанет до цели.
Меньшая часть жителей, которая пряталась не в подвалах, успели убежать за нашими войсками. Большая часть попала на вторую и самую страшную оккупацию. Люди, загнанные в свои подвалы и погреба, без права выхода ночью на волю, обсуждали, как жить дальше, без печей и домов.
Их помыслы были нарушены рано утром, на следующий день оккупации стуком прикладов в дверь и гортанным немецким окриком: «Ком бистро улиц!» Захватив, что можно из еды, выходили на улицу. Дети плакали, не понимая, почему их разбудили так рано и выгоняют из теплого подвала на мороз, хоть и небольшой.
Выстроив всех в колонну, немцы погнали их на запад. С рассветом оставшийся кое-где снег на дорогах стал таять. Идти было тяжело, немецкие солдаты кричали, подгоняли идти быстрей, подталкивая прикладами и так еле шедших старушек и малолеток. Старики и юноши шли впереди колонны, их охраняли более строго. Многие дети в снежной трухе потеряли калоши с валенок и шли, ноя, что у них промокли ноги.
Пройдя около семи километров, колонна вошла в село Избичня. Мать Алексея, увидев, что приближаемся к дому родственников, которые, выйдя из подвала (в доме уже жили немцы), смотрели на колонну, сказала:
- Держись, сынок, крепче за мою руку, сейчас постараюсь с тобой убежать.
Посмотрев, когда часовой ушел кого-то подгонять, она рванула Алексея и скрылась в смотрящей толпе. Родственники их быстро спрятали в подвале, где жили сами.
Колонна шла дольше на запад. Село Избичня большое. Людям, все больше женщинам с детьми, удавалось убежать. Все думали, что все-таки дом недалеко. В селе у очень красивой церкви немцы остановили колонну, дав себе и людям передохнуть. К немцам подъехала полевая кухня, и они, достав свои котелки, потянулись к ней, строго соблюдая порядок.
Люди, уставшие и изголодавшиеся, сразу стали присаживаться, где кто может, стараясь сесть не на сырую землю церковного бугра. Шел уже март. Многие жители из села Избични, узнав своих родственников, бросали им хлеб, сало, яйца, картошку. Эвакуированные жадно хватали еду и прятали ее; никто не знал, сколько еще идти и куда.
Перекусив, все стали просить пить, ведь никто не думал, что их даже не напоят. Немцы сперва смеялись, потом, переговорив с офицером, разрешили жителям села принести несколько ведер воды и кружку.
Когда все напились, снова была дана команда строиться и колонна двинулась дальше.
Через несколько километров на их пути протекала река Усожа. Летом ее глубина здесь, на дороге, была чуть выше колен, но весной она разливалась и глубина ее, если собьешься с броду, достигала по грудь.
Мужчины шли впереди колонны, разувшись и закатав или сняв брюки и видя, где первыми на двух телегах, стоя на них и не замочив даже сапог, проехали немцы. Оставив свою одежду на противоположном берегу, они стали переносить детей и больных.
Немцы видя, как женщины поднимают подол, гоготали и, смеясь, показывали «выше, выше, до пупка». Не до смеха было эвакуированным Женщины, опустив юбки до самой воды, у некоторых не было трусов, шли опустив голову. Дед Семен Нестерович разделся до трусов и перенес внуков, жену старшего сына, свою бабушку Прасковью Дмитриевну. Oн выбился из сил и замер - ведь в разлив река была метров пятнадцать Одевшись, он вынул бутылку самогона, предварительно прихваченную и дома и, хватанув несколько глотков, пошел в голову колонны, а то немцы уже кричали, чтобы шли скорей. Люди, не успевшие отжать белье, спешил! в колонну, ибо был уже случай - тащившуюся позади всех бабку Холопих) пристрелили.
Все думали, что же будет с нами дальше и сколько же им еще идти. Вся надежда была на то, что скоро будет новое село, а там русские люди  дадут пропасть с голоду. Большинство боялись за обувь, за здоровье детей и свое.

Глава 8

После двух таких дней Алексей Сорокин лежал в подвал родственников на соломе, укрытый теплым одеялом, и думал, как там деды и бабушки, может, кто из ребят сумел остаться в Избичне.
Пошли тяжелые дни. Матери мазали лица сажей и землей, ходил; неопрятными. Но если немцам кто приглядывался, вечером приходили, а к и просто приказывали всем выйти из подвала, или, взяв за руку, вёл приглянувшуюся, как всегда, в сарай или скотник, зная, что перечить им ни кто не будет. Женщины с детьми всегда кричали, чтобы родственники увел детей в подвал. Если женщина вырывалась или дети бросались на немца, он давал такого пинка сапогом, что ребенок, скорчившись, падал и стонал. Зная об этом, женщины в таких случаях старались идти без шума.
Весна шла своим чередом, как будто не было войны. О ней напоминали немецкие батареи, утром и вечером в одно и то же время стрелявшие по нашим передовым позициям.
В селе Алексей встретил еще Савиночкина Вячеслава и Пронина Ивана. Они, только утром перехватив картошки и хлеба, попив колодезной воды, бежали на сбор. С ними был родственник, тоже десятилетка Виктор Лохтиков. Напротив их дома они вырыли окоп, изготовили из камеры для колес автомашин четыре рогатки. Это было их главное оружие для стрельбы по немцам. А заряжали рогатки шариками из подшипников или просто небольшими камешками. Попадание такого камня и особенно подшипника могло насмерть убить не только кошку или собаку, но и человека. Скоро такой случай представился.
Был уже май, и дети гурьбой шли в ближайший лог за деревней за щавелем. Обуви не было, а зимнюю берегли. В это время ходили босиком не только взрослые, но и дети, многие уже успели занозить или поранить ногу и шли прихрамывая. Проходя мимо своего дома, Виктор и его брат Николай Харламовы шутили, сзади всех, тяжело прихрамывая, шел Алексей Сорокин.
Поравнявшись с сидевшим на завалинке их дома немцем, который тщательно натирал сапоги сапожной щеткой, Николай, смеясь, сказал:
- Фриц, драй, драй!.
Немец, посмотрев на них и уловив смысл сказанного, бросился к ребятам. Поняв, что дело принимает крутой оборот, мальчики бросились бежать. У Алексея здорово нарывало ногу, и немец его быстро нагнал, удар сапога пришелся ему вскользь по спине. Алексей, превознемогая боль бросился бежать во всю силу, как только мог. Немец то ли устал, то ли удовлетворившись, что ему поддал, отстал. Набрав щавелю, ребята окольными путями шли домой. У Алексея на спине от удара сапога кровоточила полоса.
Злоба ребят росла, но как отплатить, они не как не могли придумать.
Шли дни, и продуктов не хватало не только эвакуированным, но и родственникам. Живности - кур, гусей, уток, не говоря уже о свиньях, овцах и коровах, давно уже не было.
На все село было два петуха, которых немцы не резали, так как сверяли по ним времени, да и они были стары и тощи, да уж и были очень бойки, никак не попадались немцам в руки.
Первый поход эвакуированных матерей в деревню Березовец за продуктами окончился печально. Двое из них были изнасилованы, третья совсем не вернулась, поэтому в деревню за продовольствием стали ходить пацаны.
В один из таких походов, когда ребята были на возвышенности, поросшей высокой травой и осыпавшейся осенью коноплей, это движение было замечено с нашей стороны, и открыт артиллерийский огонь. Был тяжело ранен Виктор Харламов, и ранен в руку Алексей Сорокин. Ребята повернули домой в село Избичню.
Мать Виктора, придя домой и, увидав, что сын весь в крови, быстро его перевязала и, уговорив, собралась вести в медпункт к немцам, который располагался в их подвале. Мать Алексея, больная тифом, попросила Екатерину взять с собой и его.
- Да пусть с нами идет, может, и ему полечат руку.
Придя, Екатерина стала спускаться с Виктором в подвал, сзади несмело вошел и Алексей. В это время на шум шагов открылась нижняя дверь подвала, и вышел уже немец, который еще недавно причастил его сапогом. Увидев Алексея, немец быстро пошел обратно в подвал. Мальчик понял - злой взгляд немца ничего хорошего не предвещал. Алексей бросился бежать к реке, поросшей камышом. Уже подбежав к ней и оглянувшись, он услышал выстрел, и в тот же момент ему обожгло нижнюю губу. Не обращая внимания на рану и льющуюся кровь, он, прячась за камышами, все дальше убегал от этого места.
Прибежав домой, он ничего не мог сказать, язык словно окаменел. Кто- то из жителей села Избични промыл рану, где была видна даже челюсть, неустанно прикладывая тряпку, смоченную мочой. Принесли ложку барсучьего жира, и рана перестала кровоточить, утихла боль. Алексей заснул.
Проснулся, когда уже светило солнце. Хотел что-то сказать, но язык не ворочался. Мать Мария, посмотрев на сына с горечью и болью в сердце, заметила, что виски у сына поседели. Через два Алексей, проснувшись, заговорил снова. Постепенно благодаря барсучьему жиру зарастала рана на губе и руке.
Ребята снова стали собираться и думать, как отомстить этому немцу.
Сидя как-то в окопе, они увидели, как санитар вышел из подвала и, взяв губную гармошку, стал играть какой-то вальс.
- Ребята, давайте дадим залп со всех рогаток, авось попадем.
Залп из камней...Немец, не поняв, почему дома в раме разбилось одно из стекол, стал смотреть на дом. В это время кто-то из ребят точно попал ему в голову, по-видимому, подшипником, немец, покачнувшись и размахивая руками, упал и не шевелился.
- Ребята, - как только немец упал, на правах старшего скомандовал Николай. - Разбегаемся! До конца недели не собираемся.
Был вторник. На следующий день немца похоронили на кладбище села.
В селе, словно косой, косил тиф. Он усиливался из-за того, что немцы не давали пользоваться колодезной водой. У каждого колодца был выставлен часовой. Жители брали воду из реки, кипятили ее, в ней же варили пищу. Ребята часто, если хотели пить зачерпывали воду фуражкой или чистой рубашкой и через нее пили. Все это приводило к повальной заболеваемости населения тифом.
Лето только начиналось, стояла жара, и так хотелось колодезной прохладной, чистой воды. Эвакуированный Николай Харламов давно у одного из немцев утащил гранату, называемую лимонкой. Круглую, словно яйцо и чуть его больше, мальчик прятал ее на всякий случай.
Однажды в один из знойных дней, когда немецкие батареи начали стрелять по нашим войскам, он, укрывшись за кустами, подобрался поближе к колодцу. При втором выстреле, когда немец посмотрел в сторону батареи, мальчик размахнулся, вырвав чеку, бросил гранату точно к колодцу. Николай пулей побежал между зарослей домой. У колодца часового больше не было. Население стало брать воду из полуразрушенного колодца.

Глава 9

Почти постоянно была слышна канонада боя. Здесь начиналась Курская битва. Немцы знали, что жители сел и деревень, находящихся недалеко от передовой, всякими способами передавали Красной Армии сведения о расположении и вооружении немецкой армии, скрывали наших разведчиков и всячески помогали им. Немцы в 1943 году приняли тактику выжженной земли. Людей, кто был помоложе, и трудоспособных стариков угоняли в Германию, а женщин с детьми и старух угоняли на запад в пересыльные лагеря, на сотни километров от фронта, а сами спокойно жили в домах эвакуированных, хорошо зная, что села и деревни наши войска бомбить не будут.
В начале июня эта участь постигла и село Избичня. В один из солнечных дней жителей оповестил разъезжающий на мотоцикле немецкий переводчик, чтобы они все собрались в двенадцать часов на площади у церкви. С обеих сторон реки, через мосты стекались люди в указанное место. Немцы сгоняли всех, начиная с первых домов. Мать Сорокина Алексея, как только услышала объявление, сразу сказала своим, чтобы все как можно больше брали еды, а оставшуюся спускали в какую-нибудь незаметную яму, в нее же прятали нужную одежду.
- Авось далеко не угонят, да и мало ли как дальше сложится жизнь.
Алексей, прихватив с собой поесть, взял пойманного еще весной
обгорелого коня, названного им за серый цвет Гнедым, близко не подпускавшего женщин. Он быстро постелил на его спину старую фуфайку, обвязав за рукава его живот, накинул самодельную уздечку и, повесив за спину самодельный вещмешок, сказал Гнедому:
- Ну, послужил весной, смог помочь всем родным и соседям посеять, сослужи и теперь службу.
Гнедой был красивый конь, но бока и живот были сильно обожжены. И хотя прошло уже несколько месяцев, на шее и на животе еще висели куски обгорелой кожи, поэтому немцы его не отбирали. Так на коне Алексей приехал во главе всех идущих вслед за ним родных.
В путь колонна двинулась уже за полдень, она растянулась на добрый километр. Изнемогая под лучами солнца, люди еле плелись. Немцы ехали на добротных телегах, словно назло глотали из фляг то ли воду, то ли вино, смеялись, смотря на коня Алексея. К вечеру подошли к реке Усожа. Подхватив Виктора и Николая, Алексей перевез их на лошади.
Переправившись на тот берег, люди стали обуваться и, сев передохнуть, смотрели на валявшуюся у деревни искореженную и сгоревшую немецкую технику. Сгорело все, что только можно. Кто-то из стариков сказал:
- Смотрите, плоды работы нашей «катюши»...
Вечерело, небо покрыли тучи, и только колонна тронулась, начал накрапывать дождь. Подходя к селению, конь Алексея услышал ржание лошади. Почуяв своих собратьев, он, невзирая на все усилия Алексея направить его в колонну, заржал, и, не слушаясь седока, ринулся туда, где были лошади. Приближаясь к дому, Алексей услышал окрик немецкого часового «Хальт!» и выстрел.
Пуля обожгла Алексею руку. Свалившись с коня, мальчик побежал к колонне. Хорошо, что, услышав выстрел, мать Алексея бросилась к нему, беспрерывно крича: «Алексей! Алексей!» Алексей, дрожа всем телом, прижался к матери.
Выйдя на середину села, немцы загнали всю колонну в скотные дворы и, выставив часовых, сами разместились в сторожке и подсобном помещении. Дождик усилился. Люди горстями и кружками собирали и пили дождевую воду.
Назавтра, чуть рассвело, немцы погнали колонну дальше, и так продолжалось пять суток подряд.
Продукты, что взяли люди из дома, почти у всех кончились, теперь делились, кто, чем мог. На очередном пересыльном пункте людей расселили в сараях и амбарах. Вся территория была оцеплена колючей проволокой. Утром комендант лагеря объявил. Что никто не имеет права выходить за территорию лагеря. Все работоспособное население должно идти работать, рыть окопы, помогать выращивать урожай на полях села Лубышево полицмейстеру с полицейскими.
Те, кто будет работать, будет кушать. Те, кто не будет работать, не будут кушать или будут кушать лагерную травку. Старушки, оставшиеся на завтра в лагере, стали тщательно осматривать зерновой амбар с надеждой найти хоть немного зерна. Бабушка Фекла хорошо знала, что в любом амбаре где-нибудь, да будет щель или дыра, выгрызенная мышкой. Все стали поднимать и сгребать солому, на которой спали. По углам, и особенно в одной затем расширенной щели, они набрали полмешка пшеницы, Пшеницу замачивали и на следующий день, уже прорастающую, ели. Те, кто копал окопы будущей немецкой передовой, получали по полбуханки хлеба и два стакана какого-то настоя, называемого кофе.
Алексей с матерью работал на окопах. Получив на двоих буханку хлеба, Алексей, было, набросился на еду, но мать, завязав хлеб в платок, сказала, чтобы он больше одного отщипнутого куска не ел. Мало ли, что завтра будет. Идя с рытья окопов, все старались, как можно больше нарвать клевера, щавеля, попадавшейся у дороги крапивы. Вечером, наполнив котел водой из бочки, они бросали в него все, что приносили, и, добавив в него несколько картошин, варили так называемые щи.
Те, кто работал у полицмейстера и полицаев, приносили не только хлеб, но и овощи - свеклу, картошку, мелкую морковь, которую, правда, как всегда, съедали дети.

Глава 10

Кончалось лето. Все ближе шла канонада боев, чувствовалось, что наши войска снова гонят немцев. Этим сказалось то, что однажды утром немцы, построив всех, оставшихся в живых, снова погнали на запад. Под городом Рославль Смоленской области их также загнали в оцепленный колючей проволокой колхозный или, скорее, совхозный двор. Здесь были мастерские для ремонта сельхозтехники. Там можно было найти всякие железки и жесть. Оставшийся в лагере пяток немощных стариков наладил здесь изготовление ложек из жести или дерева, ибо их ни у кого почти не было. Тот, кто ходил работать, делился за это частью скудного пайка.
Иногда немцы выбрасывали просроченные консервы и особенно хлеб, и хотя он был под пленкой и слюдой покрыт зеленью, жители лагеря набрасывались на него, словно птицы, и привезенная автомашина за минуты разбирались.
Теперь немцы снова водили взрослых на окопы.
Детям, чтобы их не кормить, можно было выходить из лагеря. Они, собравшись группой, шли в ближайший лес собирать ягоды, грибы, другие просто шли побираться в ближайшее село. Немцы теперь стали более лояльны к населению, очень боялись партизан. По лесу, охраняемому нарядами дозорных, вечером наобум батареей давали три залпа.
Как-то раз Алексей с ребятами, собирая ягоды и грибы, углубились в лес чуть дальше. Неожиданно к нему из-за деревьев подошел такой же, как он, мальчишка, сказав, что он из партизанского отряда и уже две недели не видел хлеба. Алексей, до этого ухвативший три буханки хлеба и взявший с собой большой кусок, вынул и отдал партизану. Стоявший поодаль пожилой партизан увидел, что недалеко от Алексея - двоюродный брат Васин Вячеслав, ушедший с лагеря раньше остальных, успел собрать полсумки сухарей и кусков хлеба. Он позвал его к себе и спросил:
- А что у тебя в сумке?
Славик, не задумываясь, ответил:
- Сухари и хлеб.
- Сынок, дай нам.
Славик стал говорить, что у него в лагере бабушка и дедушка старенькие, и отец в армии.
- Ты, сынок, еще насобираешь, а нам совсем нечего есть, да и дети меньше тебя.
Партизан выхватил у плачущего Славика сумку, который говорил:
- Дай! Оставить! Хоть немного...
Славка заплакал, но сумку отпустил, говоря, что завтра их могут не выпустить из лагеря или угнать еще дальше, и они все будут голодные. К счастью, дедушка и бабушка, работавшие в этот день у полицмейстера, сумели перехватить внуков Сашу и Славика и их мать Наталью. Все вместе ушли в село Лубышево, где они в лучших условиях дождались третьего освобождения нашими войсками. Те, кто под всякими предлогами не смог убежать из лагеря, ожидала тяжелая участь.

Глава 11

На следующее утро немцы зашевелились, стали подъезжать на телегах. Старший офицер дал команду построить колонну и идти снова на запад. Потянулись бесконечные пересыльные пункты типа Выгоничи.
Слышалось в воздухе приближение осени. Ночи стали прохладные. Легкими одеяльцами, захваченными матерями, укрывали детей. Солому, чтобы подстелить побольше, дергали из крыш сараев и амбаров, или приходилось спать на том, что оставалось на полу. Если человек заболевал и не мог идти дальше, в таких немцы раньше стреляли, теперь просто оставляли в лагере.
Начиналась осень. Путь уже лежал по Белоруссии, здесь все чаще на месте бывших сел и деревень валялись одни головешки и печи без труб. Жутко было видеть это, дрожь бежала по коже, если видели пробегавшую кошку и подходившую к колонне попросить поесть. Там, где в деревне или селе оставались дома, на обочину выходили люди. Малыши из колонны просили хлеба или картошки. Чаще всего жители бежали в дом, бросали последний кусок хлеба и всегда картошку, реже кусочек сала.
Этот бесконечный, длинный путь закончился на окраине города Бобруйска. Здесь хоть немного немцы стали давать поесть. Ослабших и голодных, немцы всех стали выгонять на рытье оборонных сооружений. В лагере оставались совсем малые дети и немощные старушки. Стариков всех погнали дальше на запад. Был угнан и дед Сорокин Матвей Павлович. Угнали и всех подростков, не только мальчиков, но и 16-18-летних девчат, одиночек, старше их, уже угнали в неизвестном направлении, а вернее, на рабство в Германию, как потом рассказывали возвратившиеся и повидавшие адские муки парни, и особенно девчата.
В лагере не было никаких условий. Бывшие бараки, почти полуразрушенные, немного коек, а матрацы, вернее, лежащее на них старое хламье, врезались пружинами или досками в бок, да и тех хватало не всем.
Осень набирала силу. Придя голодными с рытья окопов и траншей, взрослые и подростки пили воду. И хорошо, если давали теплых жмыхов овощей, или как они называли, какао, с выданной четвертушкой хлеба. Ложились на это ложе и тут же засыпали, зная, что завтра им предстоит снова рабский труд. А если будешь часто отдыхать, то получишь и в спину прикладом. Здесь слезы подневольных могла утешить только немецкая пуля: от такой жизни многие этого и желали. Но получали хуже - приклад между лопаток.
Однажды на рассвете все жители лагеря проснулись от громких разрывов снарядов и мин, земля от них качалась, и, казалось, что гул все ближе и ближе приближается к лагерю. Немцы беспорядочно сновали по лагерю. Кто-то постоянно подавал команды. Построившись колонной, они покидали лагерь. Немцы начали поджигать рядом стоящие постройки и дома из огнеметов. Живущие там жители стали кричать и выпрыгивать со второго и третьего этажей. Беспрерывно потянулись отступающие колонны немцев, пехота и артиллерия, обгоняющие ее. Немцы шли на запад, хотя казалось, наши войска были вокруг города Бобруйска. Все, кто был из лагеря, вышли из бараков смотреть, где же наши освободители, с какой стороны они придут.

Глава 12

Наши войска появились в полдень. Их невозможно было не узнать, С накинутыми шинелями через плечо, в выгоревших гимнастерках, после первых разведчиков, они шли повзводно в строю.
Увидав надпись «Пересыльный лагерь» они, раскрыв ворота, тоже обнесенные проволокой, сказали, что мы свободны и можем идти куда угодно, а лучше нам подождать наших тыловых начальников. К вечеру подъехал на легковой машине какой-то генерал. Со всей свитой зашел в лагерь, дал команду всех переписать, с кем-то долго разговаривал по переносной радиостанции и сказал, чтобы люди никуда не трогались, ждали еду и дальнейших указаний. К вечеру подъехала передвижная кухня и автомашины с хлебом. Согласно составленным спискам каждый получил по четвертушке хлеба и по черпаку каши, причем каша дымилась теплом, не то, что немецкая баланда с несколькими зернышками пшеницы и одной половинкой картошки.
- Кушайте! Кушайте, милые! Завтра я вам такой на дорогу кулеш сварю, что всю жизнь повара Сидорова будете помнить.
Назавтра действительно был сварен кулеш со смальцем, и на дорогу было выделено по полбуханки хлеба на каждую душу бывшего узника. Не надеясь на попутные машины, односельчане группами возвращались домой.
Домой дорога казалась скорой, но изголодавшиеся дети, в особенности уже на второй день, еле плелись. Иногда проносившиеся полуторки сажали часть людей и подбрасывали даже на полсотни и более километров. Смотря на исхудавших голодных детей, некоторые солдаты-водители давали банку- другую из консервов «НЗ». Тогда дети были по настоящему счастливы. Дальше от фронта на автомашины надеяться было нельзя, они теперь проскакивали чаще на фронт. Усталые и полуголодные, они шли как можно быстрее, думая, что дома все обстроится, да и найдут поесть и обогреться.
Вот березовчане наконец добрались до родных мест. Проходя село Избичню, они увидели, что почти все село в пепелище, лишь редкие избы были целы. Впереди оставалось всего шесть километров, но, переговорив с шедшими с ними родными из села Избични, решили на ночь не идти в Березовец, а остаться ночевать здесь. Покопавшись на грядках картофельного поля, они с удивлением обнаружили, что оно не было убрано почти полностью, да и картофель был крупный. Накопав пару корзинок картошки, варили ее в мундире, пацаны - в костре.
Ох, какой сладкой показалась своя картошка у настоящего костра! Ночлег сделали в подвале, где раньше располагался немецкий медпункт. Алексей вспомнил, как отсюда выбегал немецкий санитар и стрелял по нему — мурашки пробежали по коже. Вспомнил, как кто-то из ребят потом спрятал под туалетом в тряпке его губную гармошку. Он встал с постели с мыслью ее посмотреть. Мать спросила:
- Ты далеко?
- До туалета, - ответил он.
Покопавшись под задней доской, оставшейся в целости от полусгоревшего туалета, он нашел эту гармонь. Сбросив тряпку, и протерев о холщовую рубаху гармонь, он начал тихо играть, вдыхая и выдыхая воздух и водя по губам. Гармонь тихо запиликала, и Алексей, играя, пошел в подвал. На вопрос: «Где ты ее взял?», он ответил: «У туалета. Немцы, видать, убегая, ее бросили».
Рано утром, перехватив вволю картошки и взяв с собой, мать с Алексеем и с березовчанами пошла домой.
Пройдя по заросшей травой дороге, они подошли к своей деревне. Они знали. Что домов там нет, но то, что они увидели, многих привело в шок. Выше человеческого роста росла трава, которая словно лес скрывала не только остатки домов, но и подвалы, немецкие блиндажи. Редко виднелась наша, немецкая разбитая и сожженная военная техника.
С трудом нашли свой подвал. К нашему удивлению, днем в дерева появилось много людей. Это были те, кто ушел с нашими войсками при и отступлении. Они здесь жили уже около месяца. Многие успели поставить! подвалах буржуйки, а некоторые даже сложить небольшие печки или группки. Назавтра дети отсыпались, и, проснувшись, сразу запросили есть. Еда была одна - картошка, которую уже успели сварить. В подвала размещалось несколько семей, но кормились они отдельно. Алексей «двоюродные братья, Александр и Славик, пришедшие в деревню раньше стали рассказывать, что здесь уже успели подорваться на мине Никола! Рындов, и убило Наташку Хоркину, принявшую толовую шашку и взрывателем за кусок мыла, оторвало руку Сашке Сотникову миной ловушкой в виде складного ножа. Поэтому нужно быть острожным и не хватать, что попало, а лучше, если не знакомо, ничего не брать.
Ребята пробежались по полям, не подходя близко к передовой. Собрал много колосьев озимого хлеба и, как ни странно, принесли кисти конопли она, осыпавшись осенью, выросла сама.
Теперь отдыхать было некогда. Взрослые старались, как можно больше собрать бревен, малыши собирали колосья и коноплю. Из зерна пекли хлеб из конопли после томления зерна выжимали масло, сами мешали жмых; вареной картошкой и ели.
Кто-то из сельчан придумал из обитого жестяной теркой кола - надета на него и пробитой как терка артиллерийской гильзы и вставленной в узко горлышко гильзы палкой с ручкой вверх, - приспособление, которое» крепилось или просто прибивалось в сборе к доске, лавке, и, вращая его, предварительно засыпав зерно, получали муку. Хлеба было мало, и при его выпечке добавляли сухую клеверную кашицу, сушеные картофельные очистки, конечно, все эго перемалывали. Такой хлеб можно было есть не более двух дней, после чего он становился такой твердый, что его могли грызть самые молодые, зубастые.

Глава 13

Березовчане все больше и больше возвращались в свои места. С райцентра прислали безрукого инвалида-коммуниста, дав ему задание до морозов восстановить колхоз. Бывший солдат, он и сам видел, что все надо начинать с нуля, да и жил в одной из землянок. Он метался по деревне и поселкам, пробовал организовывать восстановление колхозных скотных дворов и конюшни.
Изголодавшиеся люди, в изношенной одежде, с неохотой шли жать озимые рожь и пшеницу, сносили ее на ток, за это приносили сноп ржи или пшеницы, молотили по вечерам все принесенное при свете костра, выбирая с земли каждое зерно. Жали уцелевшими серпами, молотили так называемыми цепами. На длинной палке на верхнем ее конце, как правило, ремнем или веревкой привязывалась небольшая дубовая палка. Уставшие руки не двигались, ведь жать — это очень тяжелая работа, не легче и молотить цепом, а в колхозе, кто не может жать, в основном - это престарелые, того заставляли молотить. После жатвы всех ребят и малолеток бросали собирать на убранном поле колоски. С виду эта нетяжелая работа приводила часто полуголодных ребят к обмороку - ведь за каждым колоском нужно было нагнуться и положить в висевшую на шее сумку. Оплата была одна - карманы колосков домой.
Приняв колоски, бригадир смотрел, не слишком ли большие карманы у детворы. За мало зерна, сданного государству, руководство сняло председателя колхоза, как не справившегося с порученной работой.
Одна из тех двух лошадей, что привел с собой однорукий председатель, ежедневно возила зерно в район, который находился в 20 километрах от деревни, вторая обслуживала председателя, разъезжавшего по поселкам и полям. На те поля, где проходила передовая, и были установлены таблички: «Не подходить 150 м, мины!» с деревянными крестовинами или колючей проволокой, так и оставались на зиму неубранными. Все спешили не только отработать в колхозе, но и запастись тем, чем можно было поживиться в поле или огороде - конопля, зимние яблоки и груши. Перебирали оставшуюся в ямах морковь, свеклу, щипали лист малины, смородины, орешника для заварки чая.
На ребят было страшно смотреть: они приходили с работы уже поздно, ели зерна хлеба. Если у кого был огонь, разжигали костерчик и обжигали колоски, с собой взять было нечего, и тогда такие дни были для них как праздник. В дальнейшем кто-то приносил кремень, и куском металла с помощью ваты стали разводить костер каждый день. Все чаще в Березовец стали приносить письма с фронта и похоронки. Такая весть быстро распространялась по деревне, и, придя с работы. Люди шли к этому дому, если там снова просили прочитать письмо с фронта, на похоронку считали долгом ответить сочувствием.
Вскоре районное начальство прислало в Березовец нового председателя.; Он был тоже инвалид и сильно хромал. От него, как и от прежнего, требовалось больше сдать зерна. Но выполнить такое задание он, конечно, не мог, и его быстро заменили.
На дворе была глубокая осень, и хлеб, собранный под навес, стали молотить цепами. Новый председатель старался выжать из сельчан все, что только мог, забыв, что весной нужно чем-то сеять.
Теперь урожай возили на обеих лошадях. Люди уже не несли снопы, а старались, хоть набив карманы, принести зерно. Но и это председатель быстро понял и перед окончанием работы давал команду высыпать все зерно из карманов. Теперь только самые изощренные приносили домой зерно, спрятав его в самые недоступные для мужчин места.
Пришла зима, Школ рядом в деревнях и селах не было, и ребята занимались кто плетением лукошек и корзин, кто - лаптей.
Оружия было собрано много, у каждого пацана, как правило, была винтовка, у более взрослых даже пулеметы. Осенью, когда летели перелетные птицы, многие сумели подстрелить на озере гуся, журавля, уток на своем озере. Приезжавший из райцентра Камаричи милиционер не раз пробовал собрать оружие, но приносили одна-две матери, сдавали свои винтовки, с тем он и уезжал.
Росли потери от хранящегося оружия, гибли дети. Многим оторвало пальцы или руки, других просто убивало. Из-за случайных разрывов гибли невинные. Казалось, вынести такие муки и после всего погибнуть дома, уже в мирное время, было горем непостижимым.
Родители, кто как мог, отбирали у детей оружие, рубили топорами ложа винтовок, автоматов, гнули стволы. Но пацаны, раскопав наши подземные ходы к передовым позициям немцев, где лежали сотни наших погибших воинов, тащили оттуда оружие и снова ходили на охоту на зайца и лису, не считая волков, которых развелось здесь очень много.
Зимой председатель заставлял вывозить на поля на лошадях старый навоз. Люди выходили, как и раньше, до войны, буртовали снег, чтобы сохранить как можно больше влаги.
Не успели оглянуться, как пришла 1944 года. Люди были рады, что перезимовали. Только стал стаивать снег, все набросились на крапиву Ребята научились накрывать лукошками воробьев, не брезговали и вороной. Щи с крапивой и двумя-тремя воробьями считались лучшим кушаньем, ворон делили на две–три части. Весной некоторые от родных, проживающих недалеко, привезли кур, и уже пели в деревне два-три петуха.
Пока не начались полевые работы, многие стали строить хаты. Мать Мария и Алексей всю зиму и начало весны собирали бревна, разбирали немецкие землянки, и дед Семен Нестерович им, одним из первых, срубил дом, дочь и внук пристроили, вернее, сплели к нему из лоз прихожую, Д°М [ли это прошлогодней соломой.
Жизнь постепенно возрождалась. Все больше сельчан приходили из пей и немецкой неволи. Начали строительство начальной школы, скотного двора. К весне пригнали несколько отбракованных в армии лошадей, десяток волов и коров. Коров раздали многодетным семьям, отцы которых находились в Красной Армии. Началась пахота. В ее разгар пригнали допотопный колесный трактор. Его пригнал бывший солдат, инвалид Ботиков, на прицеп посадили его жену Анну. Колхоз «Красная Весна» имел 840 га земли, и вспахать столько без техники дело непосильное, поэтому председатель и бригадиры на пахоту на быках выгнали всех малолеток. Некоторым было по десять лет, они подгоняли быков. Ребята постарше занимались пахотой в упряжке, где стояли шесть-семь женщин. Решили так - кто не хотел вставать, а вернее, впрягаться в плуг, должен был в день перекопать две с половиной сотки земли, да и дома нужно было хоть немного вскопать. Мать Мария собрала шесть женщин, стали пахать, за плугом стоял Алексей. Какая сила у двенадцатилетнего полуголодного мальца! Невзирая на все его старания, плуг как будто нарочно старался зарыться в землю. Женщины начали ругать Алексея непристойными словами, мать на таких бросалась с кулаками.
В первый же день пахоты Алексей задолго до захода солнца вспахал двадцать одну сотку - это на одну сотку больше, чем было задание. В дальнейшем мать Алексея поставили пахать в другую группу, к двоюродному брату Васину Александру, где вслед за ним сеял Иван Синьков, а погоняльщиком быков был брат Васин Вячеслав. За Алесем присматривали три тетки, Савиночкина Екатерина и Васина Анна и Антонина, и здесь уже все остальные побаивались оскорблять Алексея. Да Алексей изо всех сил старался висеть на плуге, чтобы тот не зарывался, зная, что, придя домой, тоже нужно копать огород.
Усталые и недоедающие, ребята умудрялись по вечерам собираться у строящейся школы. Алексей научился играть на губной гармошке, тихо выводил «Барыню», «Страдание», а девчата и ребята плясали, иногда просто пели.
Во время вспашки трактором, после разминирования передовой, все- таки взорвалась одна противотанковая мина, тяжело ранив жену тракториста, прицепщицу Ботикову. Повезло, что мину задел самый задний плуг.
Это поле так и не стали пахать до второго разминирования.
Посевная подходила к завершению. Теперь скорей ждали следующего Урожая,

Глава 14

Урожай в этот год выдался отменный.
Вся беда была в том, как его убрать. С войны приходило больше похоронок, чем писем, да и те, кто приходил живым, были в основном инвалидами, помощь от которых была невелика. Их, как правило, ставили бригадирами. Бригаду №3 возглавил Николай Кайдадонов, окончивший д0 войны семилетку, служивший в армии сержантом. Теперь после демобилизации по ранению он возглавил бригаду. В бригаде было около двух десятков трудоспособных женщин и десяток пацанов десяти- тринадцати лет. Те, что были постарше, были угнаны в Германию, и еще не возвратился никто. Такие подростки по очереди пасли пяток лошадей по ночам, обычно по три человека. Лошади, отбракованные от обеспечения армии, как ни странно, в основном слушались мальчишек. Август 1944 года выдался неустойчивой погодой. Председатель и бригадир в чуть установившуюся погоду посылали на молотьбу всех, кто хоть чем-то мог помочь. Обмолот зерна шел день и ночь. Люди, днем косившие рожь и пшеницу, не могли работать сутками, и тогда на ночь шли буквально насильно все дети и старики. Алексей, как всегда выделявшийся своей смекалкой и ростом, должен был в один из таких дней пригнать всех лошадей.
Сев на самого послушного, своего любимого серого коня, он погнал, подхлестывая плеткой остальных четырех на поле, где у сложенных скирд была установлена конная молотилка. Гоня лошадей и следя, чтобы ни одна не убежала, он не заметил, как лошадь под ним попала задними ногами в открытую яму. Их в деревне было много. Хорошо, что отверстие верхней части ямы оказалось неширокое, и ему лошадиным телом прижало лишь одну правую ногу. Вытащив ее и посмотрев, что только содрана кожа, он, хромая, закричал остальным лошадям стоять, и побежал в правление колхоза. Лошадь жалобно ржала, и остальные, почуяв беду, стояли недалеко. На его счастье в правлении были и председатель и все бригадиры, кто-то принес веревку, и они все пошли к месту падения лошади. Лошадь, почуяв приближение людей, жалобно заржала, пытаясь передними ногами вытащить зад, но сил не хватало. Подсунув веревку под заднюю часть, мужики дружно стали тащить ее из ямы, кто-то из подошедших на помощь жителей успел завести вторую веревку под живот, и теперь все стали тащить за нее, уже подняв заднюю часть животного. Лошади почувствовала опор) задних ног, вскочила, отряхивая сор с гривы. Алексей, собрав разбредавшихся лошадей, погнал их на ток, где была установлена молотилка, в которую запрягли всех четырех.
Бригадир постарался собрать всех ребят: здесь были все Васины- Александр и Вячеслав, Леонид и Виктор, Савиночкин Вячеслав, Куренковы Иван, Николай и Дмитрий, Сорокин Леонид, Ленька Лобачев, Иван Пронин. Иван Резинетов, Виктор Пудеров, Иван Синьков, несколько девчонок Васина Зоя, Пронина Наташа, Миронова Нина и многих других. руководить обмолотом поручили звену, которое возглавляла Антонина Журомская и тетка Вера Савиночкина. На скирдовку поставили деда Егора и ребят постарше и более крепких, Ивана Фокина, Ивана Савиночкина. Те, кто был совсем мал, и подносили к молотилке из копен снопы, девчата развязывали их, а взрослые женщины из звена Журомской бросали развернутые снопы в молотилку. Молодые ребята сидели по двое, попеременно гоняя лошадей на круглом приводе молотилки. Здесь быстро кружилась голова, и дети могли упасть.
Обмолоченную солому женщины носили на длинных вилах, где на скирде их схватывали ребята, слушая, как ее нужно класть, часто сами поправляли по совету деда Егора.
Зерно, которое постоянно по желобу сыпалось с молотилки, брали ведрами, провеивали и сыпали на ровной чистой площадке в бурт. Работа шла быстро, и зажженный фонарь на току скоро был не нужен, так как на востоке уже всходило солнце. Когда был обмолочен последний сноп, это означало, что на этом поле закончился обмолот.
Зерно укрыли соломой, на поле красовалась скирда из соломы. Дед Егор ходил около нее, приговаривая:
- Ну и ребята, ну и молодцы!
Все ребята тоже были довольны первому своему хлебу. Не забыли его по карману насыпать.
Возвратившись домой, хромая, Алексей не хотел есть, только спать. Промыв ногу, которая опухла, он, хромая, пошел на койку. Мать, увидев, что нога опухла, стала спрашивать, что случилось. Алексей ей все рассказал. Она тут же побежала во двор, принесла листьев капусты, наложила их на ногу, привязав чистой тряпкой. Нога ныла, но усталость взяла свое.
Алексей проснулся, когда на обед пришла мама. Нога действительно стала ныть меньше.
Вечером снова пришел бригадир.
- Ну как, Алексей, выспался? Поработаем и сегодня опять так же...
- Не знаю, вот посмотри ногу.
Бригадир, покачав головой, сказал:
- Нужно, сынок...Если ты не выйдешь, большинство ребят не выйдут тоже.
Малолетки, привыкшие спать ночью, сколько хочешь, под любыми предлогами стали отказываться. Да что и говорить, некоторым не было и десяти лет, но бригадир где уговорами, где постращав, снова вывел всех ребят на молотьбу. Он старался, чтобы взрослые скосили или сжали серпами зерновые до наступления дождей, а ребята с одним звеном Журомской обмолотили самые урожайные поля. А поля после почти двух летнего отдыха выдали хороший урожай зерновых. Но как ни крутись, убрать такой Урожай вручную, дело тяжелое, поэтому уборка зерновых затянулась почти на зиму. Обмолот временно прекратили, стали убирать на полях сахарную свеклу, картошку, гречку, пшено, горох. Эта работа изматывала ребят. Здесь вроде вытаскивай свеклу или собирай картошку, но, вечно согнувшись, еще и норму выполняй. Самые малосильные сидели и обрезали свеклу, собирали картофель, а ребята подюжее относили корзинами в бурты. За эту работу они получали трудодни, или как говорили, палочки, которые ставили угольком на стене в укромном месте, чтобы не забыть.
Глубокой осенью все получили по 500 граммов ржи, по 50 граммов пшена и столько же гречки, на трудодень-палочку.
В это год зима пришла рано, вернее, не зима, а снег выпал раньше обычного, и молотить под снегом равносильно, что испортить зерно. Навеса для обмолота зерна не было, да и домов, наспех сколоченных, было построено в деревне не более десятка. Летом и осенью все были заняты посевом, уходом и уборкой, только после работы оставшиеся в деревне деды собирали из старья ветхие хаты. На собрании колхозников решили ежедневно брать в колхозе из скирд по десять снопов и молотить в землянках-домах, в сараях, на завтра сдавать зерно в выстроенный амбар.
Уборку урожая усугубляла новая волна тифа. Люди семьями лежали вповалку. Вот-вот ударят морозы, а своя картошка, морковь, свекла, не говоря уже о капусте, так и стояли в огородах. Болела вся семья деда Матвея Павловича Сорокина, который был угнан в Германию. Алексей, уговорив маму и двоюродного брата отца Николая Пронина, выпросил у председателя лошадь. Они за день вспахали и убрали картошку, свою убрали вручную. Закрыв на ночь соломой, он назавтра просушил и спустил ее на хранение в яму, предварительно сжег в ней полснопа соломы, чтобы не заводились мыши и крысы. Свекла и морковь были убраны, когда стали выздоравливать бабушка Фекла и Наталья и тетки. Так же пришлось помогать и тете Васиной Анне, тоже лежавшей с детьми и даже не готовившей еду, измотанные непосильной работой, исхудавшие от болезни, люди ходили, как тени. Таких Алексей видел только в пересыльных лагерях. На них было больно смотреть, а помочь нечем. Врача не было, лечились, кто как мог. Многие умирали.

Глава 15

Зима набирала силу. Люди почти до заморозков ходили разутые, теперь приобретали обувь. Алексей, еще в прошлый год, научившись у деда Семена Нестеровича плести лапти и чуни, плел их в первую очередь своим теткам, бабушкам. Так, если днем работал, то по вечерам под свет лучин, допоздна плел. Хорошо, если была бензиновая лампа, изготовленная из зенитной гильзы или от 45-ки, это считалось роскошью. Особенно у него получались чуни, колодки к которым делал дед Семен. Плел он хорошо и корзинки, которые менял на молоко, сало, песок, возил в деревни, где не было второй оккупации немцев. Там хозяйства и дома сохранились лучше.
Видя таких торгашей, многие жители деревень приглашали к себе перекусить. Здесь первое блюдо было всегда с мясом, и тогда ребята, а они ездили, или, вернее, возили санки с корзинами не по одному. Жадно ели забытый борщ или суп, с мясом.
Незаметно пришла весна 1945 года. В деревню приехали бывшие солдаты, ставшие инвалидами. Алексея Лукьянова привезли без ног на инвалидной коляске, другие с искалеченной рукой или ногой, как Николай Химулин по кличке Чумак. Алексей Лукьянов, танкист, после госпиталя получил недельный отпуск за жестокий бой с немецкими танками. Такие помощники, хоть и раненые, все равно подсказывали словом. Чумак вскоре стал руководить бригадой.
По сути, незаменимыми стали в колхозе Леонид Васин и Иван Разинетов. Они брались за многие дела и всегда с ними справлялись. Таким же был и Николай Куренков.
Весной 1945 года в деревню пригнали немецких коров и немного волов. Коров раздали тем, кто имел много детей или погибли отцы на фронте, а у жен было извещение о смерти мужей, детей. Пригнали из района и несколько лошадей-тяжеловозов, и хотя на них было плохо пахать, но зато они увозили сразу много груза. Прибыл в колхоз и новый трактор ХТЗ. Уже не надо было вручную копать землю при норме две с половиной сотки в день.
Как ни мало приходило с фронта инвалидов, строительство в деревне виднелось все заметнее. Инвалидам привозили лес в первую очередь. Его возил на пришедших двух полуторках, которые, хотя и были в плохом состоянии, но при хороших руках возили значительные грузы, не сравнимые с грузами на лошадях.
Водителем, успешно работавшим весь день от зари до заката, стал шестнадцатилетний пацан Николай Рындинов.
В начале весны 1945 года в деревню пригнали еще два десятка коров и одного злющего быка, который на дух не переносил женщин.
Стариков, пасших коров с быком, часто снимали, и их заменяли, естественно, бабки и внуки. Так пришлось пасти за деда и Алексею с бабушкой Ганиной. Все шло сначала хорошо, но перед обедней дойкой Ганина решила сама повернуть стадо, в котором паслись с десяток деревенских коров, чтобы погнать его на луг к деревне.
Коровы, пасшиеся в отдалении от основного стада, стали послушно поворачивать и идти в нужном направлении. Увидав, что женщина поворачивает стадо, бык ринулся на нее.
Дико рыча, он грозно нагнул голову, бросился на Ганину. Алексей увидел с ревом несущегося быка и бросился со всех сил на выручку.
Бык, подбежав к кричащей бабке и вздев на рога, ее сильно бросил. Алексей стрельнул длинным кнутом раз, другой. Бык посмотрел на него и тоже пошел. Алексей понял, что если ему бежать, бык его нагонит, и он лежал навстречу быку. При приближении быка он резко стегнул его конец которого заканчивался узлом из кожаных ремней, бык почувствовал удар и после мужского окрика, получив очередной удар быстро пошел к стаду коров. Подбежав к бабушке Ганиной, Алексей спросил, может ли она идти.
- Спасибо, внучек, что ты меня спас! А если бы ты побоялся, что было бы с тобой?
Пригнав коров на луг у деревни, бабушка рассказывала теткам Сорокиной Наталье, Васиной Антонине и Анне, первым дояркам, как спас их племянник от верной смерти. Незаметно подошедшая к ним Савиночкина Екатерина сказала:
- Он в жизни не такое испытал, и быка никогда не побоится.
Стадо постепенно пополнялось. Строились скотные дворы, конюшни, амбары. Снова начинали строить школу, конечно, не сравнимую с довоенной. Более деловитых мужиков-стариков посылали на строительство мостов через реки в районе, сообщение с районами налаживалось.
Стадо коров росло, и однажды Иван Хохлов, ему тогда было четырнадцать лет, пас коров недалеко от Дуденовки в лесистом логу; рядом с бывшей, еще не вспаханной передовой. Несколько коров пошли щипать траву поближе к передовой. Раздался мощный взрыв. Коровы, ревя, ринулись к стаду. Иван выбежал на пригорок, увидев, как вверх ногами, в судорогах, валяется корова. Сбежавшие на взрыв жители смотрели, как, тяжело вздыхая, умирала корова. Прибежал Васин, сын бывшего председателя довоенного колхоза. Он, подумав, сказал:
- Я постараюсь подобраться к корове и зацепить ее за голову, и все вместе мы вытащим тушу, но нужна веревка.
Вскоре кто-то принес вожжи, затем вторые, и он пошел. Дойдя до туши уже мертвой коровы, закрепив вожжи за ее голову, он скомандовал, чтобы ее тащили. Он, некогда не видавший столько крови, побежал, и вскоре сразу же прогремел взрыв. Александра подбросило, оторвав ноги и ранив во многих местах. Он жил два часа.
Мать Анна, узнав о смерти сына, сразу потеряла сознание.
Хоронили его через день всей деревней. Даже председатель разрешит до обеда не выходить на работу.
Только тогда, когда заканчивалась война, она, потерявшая мужа – партизана и сына, пришла в себя, да и дочка напоминала, что нужно жить дальше.

Глава 16

По всему чувствовалось, что война идет к концу. Возвращались потихоньку домой искалеченные войной солдаты. Пришел с пробитым легким бывший летчик Павел Савиночкин, с ранением вернулся Алексей Лукьянов. Пополняли население и другие раненые и угнанные возвратившиеся из Германии, оставшиеся в живых, старики, среди них дед Алексея, Матвей Павлович.
Впервые за всю войну по-настоящему был рад Алексей возвращению деда. Тетя Наташа рассказывала ему, что было время, когда они все лежат больные тифом, как помог убрать урожай внук Алексей.
- Доченька, из моего внука выйдет настоящий человек, это ваша опора, берегите его.
Так было и в жизни. Всех пришлых председателей колхоза, кого увела милиция, кто сам ушел, заменили в деревне односельчанами, которые болели за колхоз и жителей.
Теперь организованнее прошла посевная.
Люди, хоть и не наедались вдоволь, но имели в запасе картошку, капусту, свеклу, морковь и огурцы, соленые помидоры, летом урождались фрукты, не говоря уже о зелени.
Их лица стали радостными. По вечерам иногда играла гармошка или трынкала балалайка.
Вот на вечеринках были одни девчата и пацаны, моложе их на пять – шесть лет. Иногда девчата уходили с вечеринок с кем-нибудь понравившимся ей пацаненком. Позднее у некоторых появились дети, но иногда такая пара расписывалась в сельсовете. Появились первые новорожденные.
Посевная 1945 года закончилась в срок, год выдался не очень дождливым, да и урожай выходил нормальный. Работали все, кому было не менее десяти лет. По вечерам ребята бегали смотреть, как идет строительство школы. Хлеб по-прежнему пекли в печках на сковородах, а то и просто без сковороды, на поду печи.
Девятого мая день был солнечный. Все взрослые были в поле. Алексей с соседом Николаем Мироновым копали рядом огороды, переговариваясь в минуты отдыха. Вдруг они услышали голос Ивана Пронина:
- Ребята, Победа! Ребята, Победа!
Иван жил у пустоши, где проходила дорога от большака до деревни, и ездивший в районную больницу Павел Савиночкин первый принес эту радостную весть. Алексей и Николай все еще никак не могли усвоить, что за Победа, но, поняв, решили бежать на большак встречать наших солдат. Николай был старше и, подумав, сказал:
- Нет, ребята, наши из Германии придут этак дней через десять, а то и позже.
Работать в этот день не хотелось, да и все, кто был в деревне, шли к дому Савиночкина. Каждый желал лично услышать от него - он ведь бывший военный и толком расскажет о Победе.
У дома Савиночкина гудела толпа, а, вернее, Павел вел летучий митинг.
Эту радостную весть детвора разнесла по полям, сбегав туда и рассказав своим матерям, сестрам, всем, кто был в поле. Люди, по бригадам окончив работу, шли с песнями. То пели, то плакали. Общей радости не было предела.
Вечером впервые за все военные годы с начала немецкой оккупации  Березовца взял фронтовую гармонь Павел Савиночкин, и, играя на ней, Прошелся до деревенской площади, где когда-то был клуб. На зов гармошки быстро сбежалась молодежь. Под залихватские переборы гармошки, играющей «Страдания», кружились пары, пускались плясать «Барыню» с частушками. Не хватало парней, но эти 12-14-летние юнцы старались подражать старшим, которые немногочисленной группой стояли отдельно, обсуждая, что и им вот нужно идти в армию.

Глава 17

Через два-три месяца после Победы в колхоз прибыл взвод минеров для разминирования полей, где проходила передовая, и других мест.
Минеры щупами протыкали землю. Земля, утыканная минами и усеянная осколками, поддавалась разминированию очень плохо. Идя цепью на расстоянии двух метров друг от друга, нужно было не пропустить мину. Риск каждого из бойцов был велик, и, несмотря на тщательность работы, все-таки взрыв. Сразу были ранены три бойца, один из них тяжело.
Вездесущие ребята в лесном местечке Дуденков, прозванном по фамилии бывшего директора школы, где-то на горе рядом со школой, нашли склад немецких противотанковых мин и взрывателей к ним.
Не говоря о нем минерам, они начали бить взрыватели о борта разбитых танков. Взрыватели взрывались и скоро родители стали замечать, что то один, то другой приходят с ранениями, и сказали об этом минерам. Спрятавшись недалеко от танка, командир минеров, старший лейтенант подошел к пацанам и, увидав в руке у одного взрыватель, отобрал и стал выпытывать, где он его взял.
- Да их в Дуденкове в скрытой землянке хоть воз бери, да еще там какие-то металлические лепешки лежат.
Взяв с собой пацанов, командир быстро нашел склад.
- Да вы представляете, что бы с вами случилось, если бы вы бросили в эту землянку хоть один взрыватель.
Ребята задумались. Виктор Лукьянов нехотя сказал:
- А во втором логу целая землянка артиллерийских снарядов.
Написав и прикрепив табличку «Осторожно, мины!», офицер с
ребятами пошел к землянке со снарядами. Недалеко от этой землянке стояли два орудия, причем в нормальном состоянии.
- Ну, ребята, и не знаю, как вас благодарить, ведь из них можно было наделать немало бед. Хорошо, что никто не сумел из них бухнуть. Вот были бы дела!
Сразу после разминирования первого же поля на пахоту послали братьев Сидоровых, Анатолия и Митьку, Ивана Разинетова, Леонида Васина, Михаила Савиночкина, Ивана Синькова, а погонщиками были Николай и Дмитрий Казаковы, Александр Миронов, Иван Куренков.
На вспаханное поле после бороновки на тех же волах, пригнанных с Западной Украины еще несколько штук, стали сеять озимые. Сеял Алексей с другом Иваном Синьковым, Павел Химулин с Алексеем Хохловым- Погонщиками были Вячеслав и Александр Васины, Иван Резинетов, Николай Харламов, Вячеслав Лукьянов.
Тем, кто стоял на сеялке, было проще - знай, шевели зерно, а вот погонщики, изнывая от жары, все время подхлестывают волов. На легкий удар палкой те даже не обращали внимания. Боялись кнута или резкого удара лозы. Причем, если в погонщики ставили женщину или девчонку, он мог совсем на нее не реагировать. Тогда брались наказывать сеяльщики, и даже им не всегда удавалось сдвинуть вола с места.
Ребята с нетерпением ждали конца строительства школы, ибо с начала учебы не нежно было идти на работу, таскать тяжелые мешки с зерном. А что такое пахать на волах, когда из тебя вытягивают все жилы, и, придя с работы и быстро перекусив, сваливаешься на койку, даже не идешь на танцы.
Учиться начали чуть позже, почти в октябре. Во время занятий еще шла падка обогревательных печей. Деды, клавшие их, в перерывах от работы, хотели послушать, как учатся их ученики, конечно, дед Васин Семен Нестерович своих внуков Александра и Вячеслава, а дед Сорокин Матвей Павлович своего Алексея, и просили учителей, Марию Ивановну, Марию Прохоровну, Наталью Максимовну, чтобы они вызвали их к доске.
Александр был отличником, хорошо учились Вячеслав и Алексей. Хромал у Алексея русский, ведь фактически он не оканчивал второй класс, вернее, проучился до прихода немцев два месяца, еще три во время оккупации, без книг и тетрадей, надеясь на память.

Глава 18

Пришла весна 1946 года. Она была жаркой. И хотя посевную закончили вовремя, зной в этом году чувствовался постоянно. Во время посевной на разминированном поле на противотанковой мине все-таки подорвался трактор. Хорошо, что ее задел последний плуг и прицепница, жена водителя Ботикова, отделалась легкими ранениями. Это был их второй и опять благополучный взрыв. Подорвались при глушении рыбы толовой шашкой двоюродный брат Алексея, Александр, и ранен Вячеслав Васины, погиб троюродный брат Леонид Лукьянов.
В этот год беда шла за бедой. Многие из ребят гибли на минах- ловушках, гранатах, а то просто принимая толовую шашку за мыло, или разряжая артиллерийские снаряды, и невзначай стукнув по взрывателю.
В этот год была жестокая засуха, и уже к зиме у людей поголовно не хватало зерна. Просо, феча, правда, уродились, но на трудодень дали по десять граммов, а зерна всего по пятьдесят граммов. Все надеялись на картошку, но ее урожай был невелик.
В этот трудный 1946 год Алексей Сорокин и Вячеслав Савиночкин решили как можно больше помогать родителям. Алексей собрал целый вещмешок огурцов, так как их в этом году был несметный урожай, а мать Вячеслава нагрузила восемью литрами молока.
Чтобы продать все это в райцентре, тринадцатилетним пацанам нужно было нести этот груз шесть километров до железнодорожного полустанка, а там с ним сесть в товарняк и ехать еще пятнадцать километров. Встав рано утром с петухами и придя заранее, они сели на него и успешно приехали в райцентр.
Товар быстро разошелся, Алексей за огурцы выручил почти двадцатку, Вячеслав - больше. Радостные, хотя и усталые, они возвратились со своими первыми заработанными деньгами.
Хорошо потом пошел их товар у пассажирских поездов, шедших на юг. Да и сами поняли на всю жизнь, как достается родителям каждая копейка.
И все же весной 1947 года начался голод. Многие из пожилых женщин стали пухнуть, сами, постоянно недоедая, спасали детей. Таких Алексей видел только в немецких лагерях. Обычно это были многодетные матери, которые берегли детей от верной смерти, живя на каком-нибудь бульоне или воде или соскребая остатки каши с чугунка. Люди вербовались, уезжая на Урал, Крым, другие места, где жизнь была лучше.

ЭПИЛОГ

Деревня Березовец выстояла. Кроме школы, был выстроен такой же, как прежний, клуб, магазин. К деревне подвели электричество, а затем газ, подвели водонапорные колонки питьевой воды, установив на возвышенности водонапорную башню. Выстроили новые коровники, свинарники, телятник, а также амбары для хранения зерна и другие подсобные помещения.
Появились новые мощные тракторы, комбайны, автомашины, одну из них водил первый на деревне шофер Васин Федор Семенович. Успешно учились в институтах Сорокин Алексей, Синьков Иван, Васин Вячеслав, Казаков Дмитрий, в техникумах - Савиночкин Вячеслав и другие.