Непреодолимые обстоятельства

     Бесповоротность принятого решения была настолько однозначной, что никто и ничто не смогло бы сейчас убедить её в обратном. Никто и ничто.
Маша собрала со стола грязную посуду и стала неспешно перемывать тарелки, продолжая прокручивать в голове эту мысль. Да, она устала ждать и верить, что когда-нибудь Он все же отбросит условности, и из двух неравенств выберет ее превосходство. Что сил ее больше нет, что она ненавидит вторники и пятницы, потому что за ними следуют другие бесконечно длинные и пустые дни и ночи. Дни  и ночи. Без Него. И что она даст ему все то, в чем он нуждается. Что Он - только ее, а всё и все остальные лишь заставляют Его проживать чужую, не Его жизнь, навешивая на него ярлыки и новые долги. Что она знает, как это сделать! И Ему уже будет не отвертеться, и не спрятаться за трусливое спасение лжи, горы которой окружали Его и ее жизнь уже так долго.
   Хруст отмытой до блеска тарелки вывел ее из  сомнабулических раздумий. Она выключила воду, не заметив, что часть посуды так и осталась недомытой. Это было не сейчас, не к спеху, на потом, когда все, наконец, решится.
   Собраться надо было тщательно. В предстоящей битве за свою Любовь она хотела быть уверенной в себе до самой последней пуговицы. Даже роскошь нижнего белья играла роль. Маша долго перебирала кружева и рюшки, вспоминая как Он дарил, как смотрел, как снимал. Хотелось удивить. А удивлять было нечем! Сознание привычно разделилось на Практика и Пофигистку. Практик говорил, что денег свободных нет, а новое белье стоит дорого, что впереди очредной платеж по кредиту, и что, скорее всего, именно сегодня Он новое неглиже не сможет оценить, не тем будет занят. Пофигистка привычно сказала "По фиг на Практика!", взяла Машу за руку и они направились в любимый бутик нижнего белья. Долго там перебирали, примеряли, мечтали и верили. Наконец, облегчив бюджет на непоправимую сумму, Маша вернулась домой. Красота декольте в новом оформлении была ослепительна. Все, что было надето на него сверху, пропиталось аурой шика, чувственности и дороговизны. Из двери подъезда Маша выплывала Королевой, уверенной в себе и в скорейшем исполнении своей заветной мечты: стать, наконец, для Него не любовницей, а, собственно...?! Но слово "жена" как-то не шло к тем мыслям, которые у Маши возникали по этому поводу. Поэтому она придумала другое продолжение фразы: стать для Него Единственной Женщиной, от которой Он не сможет и не захочет убегать ни в один из дней недели на ближайшие сто миллионов лет. И она понесла себя, беременную этой мыслью, в заросшие сиренью дворы до боли знакомого района...
    Ее переполняла уверенность в правильности  немедленного исполнения задуманного. Она имела право так поступать. Она ему не чужая. Потому что она его любит. И Он - любит ее. В этом она тоже была уверенна. А они, все они, ему - чужие.
    Её любовь, как большекрылая черная птица, накрывала своей тенью чужое неведение. И ее шаги, по мере приближения к своей цели, становились все более твердыми. Острые шпильки не просто наступали на асфальт. Они печатали приговор, как  масло, протыкая гудроновую толщу Земли, которую она хотела раскрутить вспять.
 Под ноги ей кинулся разноцветный орущий клубок. Большая желтая лопатка заехала ей по самой чувствительной части голени. Маша охнула, шпилька завязла в продырявленном асфальте, лодыжка подвернулась с неприятным хрустом. И Маша четко поняла, что только что, если не сломала себе ногу, то уж серьезный вывих получила точно.
   Клубок на мгновение застыл, расправился, и она увидела две огромные вишни под молочной пенкой панамы, разноцветную вязь резинок на куцых русых косичках, вздернутую вверх в победном жесте лопатку и два ровненьких зуба, прикусивших перетянутый спелостью жизни пальчик. Все это с интересом смотрело на Машины ноги. А к Маше с виноватым лицом уже неслась большая рыхлая копия Вишенки (как про себя окрестила клубок Маша). Копия схватила Вишенку за руку, оттянула на себя, отчего Вишенка яростно замахала лопаткой, протестуя против насилия. Но - молча! А потом вцепилась в материн палец теми самыми прелестными белыми зубками. Мать взвизгнула, влепила по маленькой попе увесистый шлепок. Вишенка налилась обидой и лопнула потоком слез с бессвязными подвываниями.
Маша наблюдала процесс воспитания с растущим чувством боли в поврежденной ноге. Даже на первый взгляд лодыжка  существенно опухла. Маша с трудом вытащила шпильку из асфальта и попробовала наступить на полную ступню. Острая боль распорола пространство вокруг, и Маша едва сдержалась, чтобы не заорать в полный голос.
   Мамаша Вишенки отпустила свое рыдающее, правда уже без первоначального надрыва, косичковое чадо, и подхватила Машу под локоть. Что было очень вовремя. Женщина помогла Маше доковылять до скамейки, виновато усадила ее  и сказала:
- Простите, Бога ради! Ну вот, опять моя Сашка набедокурила! Сил нет моих с ней справляться! Гиперактивность в махровом варианте, как врач говорит. Ой, нога то у вас опухает. Надо врача вызывать. Вы как себя чувствуете?
- Я - нормально. Нога - неважнецки, - ответила Маша и попыталась улыбнуться. Но улыбка вышла кривоватой. Было реально больно. Боль задавливала сознание. И она уже не хотела помнить,  что привело ее сюда, и кто для нее эта женщина в  негостеприимном дворе. Новый лифчик тесно давил косточками под грудью. Стало неудобно дышать. Так, что даже капли испарины выступили на висках. Женщина внимательно посмотрела на Машу и снова сказала:
 - Я сейчас скорую вызову. Вас как зовут? - и она, не дожидаясь ответа Маши, достала из кармана безразмерной выцветшей кофты навороченный мобильник. Короткие переговоры она перемежала вопросами к Маше:
- Как фамилия ваша?
- Сколько вам лет? - и так далее.
Маша механически отвечала на вопросы. Нога сильно распухла и болела. Захотелось пить. Захотелось в туалет. Захотелось домой, в спасительную тишину Одиночества. Но вокруг носились орущие дети, судачили о случившемся несколько мамок и бабуль, и на тщательно накрашенные, прекрасные в страдании, глаза Маши, пеленой наслоились слезы. Мать виновницы ситуации оценила ее трезвым взглядом. Потом, решительно вырвав из карусельной суеты свою Вишенку, быстро ретировалась вместе с ней. Но так же быстро вернулась, уже одна. И обратилась к Маше:
 - Они сказали, что не раньше, чем через час приедут. Давайте Вы у нас дома скорую подождете. Мы на первом этаже живем, так что до нас доковыляете. Я помогу. Держитесь. - и она подхватила Машу под локоть, помогая встать.
Коктейль  несочетаемых чувств из желания выполнить задуманное, острой физической боли и болезненного, ревнивого любопытства, вынудил Машу принять предложение.
   Ковылять на шпильках было очень проблематично. Приходилось наступать на поврежденную ногу. Это вызывало острую боль. Маша терпела, сжав зубы. Оставшись в захламленном горами разных вещей пространстве ванной, она позволила себе заплакать. Но так, чтобы слезы не смывали с лица старательно наложенный макияж. Потом тщательно высушила уголки глаз и выбралась в коридор. Маша доскакала на одной ноге до комнаты и рухнула в пузатое роскошью кресло. Кресло никак не вписывалось в общий интерьер. Впрочем, Маше стало совсем не до интерьера.
   Женщина принесла что-то ледяное, завернутое в кухонное полотенце с хрюшками. Приложила к опухоли на ноге Маши. Сказала, что в скорой велели холод пока приложить.  Хрюшки хорошо охлаждали ногу, и боль стала потихоньку прятаться за их веселыми пятачками.
  Из бездверного пространства соседней комнаты выставилась малюсенькая ножка с голыми пальчиками. Вслед за ножкой показалась ручка. Потом высунулся язык, изучающий вкус среднего пальца на второй ручке. Потом вышла вся Вишенка. Виноватый взгляд. Поникшие косички. Пальчик застрял в крохотном носу. Прошлепала босиком туда - сюда мимо Маши. Вытащила из угла видавшую виды Барби. Залезла на диван, стоящий рядом с креслом. Запыхтела, усаживаясь на безопасном от Маши расстоянии. С отсутствующим видом посмотрела в окно. Быстро - на Машу. Опять в окно. Опять на Машу. В очередной раз глядя в окно, отвернувшись от Маши, протянула Маше Барби. Маша взяла куклу, пригладила когда-то белокурые, а теперь просто паклево-серые волосы. Вишенка глубоко вздохнула, словно получила высочайшее прощение, и счастливо унеслась на кухню к матери, курлыча что-то на своем тарабарском языке.
   Ее мать вернулась в комнату к Маше, принеся ей на подносе чай и какие-то печенюшки в вазочке. Поставила поднос Маше на колени. Вишенка тут же возникла возле матери, примостилась за ее широкой спиной, и стреляла глазами на Машу из этого надежного укрытия. Женщина погладила ребенка по голове и с необычайной теплотой в голосе сказала:
- Вы простите ее! Ну вы же понимаете, она же совсем малышка еще. Ей три скоро будет. Гиперактивность эта - наказание просто. Она же ни минуты не сидит на месте. Все время волчком вьется. Если бы я знала, что такая егоза будет, может и не решилась бы...Хотя, что я говорю?! Все равно  решилась бы! Поздняя она у нас. Вымоленная. Вылежанная. 9 месяцев в роддоме провалялась с ней на сохранении. А теперь вот какая стала.... Муж очень ребенка хотел. Он в ней, как и я - души не чает. Все ей разрешаем. И надо бы наказать, да чаще всего прощаем ей все. Она же сама все понимает. Вон, видите, как виноватой себя чувствует. Она эту барби просто так никому не дает. Так что это она у вас прощения так просит.
- Да я поняла! - с чувством ответила Маша, про себя думая, что нельзя так баловать ребенка, что она бы на ее месте...
    Ее мысли перебил звонок в дверь. Приехала бригада скорой помощи. Усталые тетки в голубых штанах и куртках на ощупь констатировали  вывих, предложили отвезти в травмпункт. Маша согласилась.  Ей дали костыли и она неумело ковыляла на них к выходу из уже не чужого ей дома. Барби осталась в складках роскошного кресла.
  Почти у самой двери из квартиры Вишенка вынырнула перед Машей с Барби в руках . Потом протянула ее Маше и,отворачиваясь от нее, сказала:
- На!
Маша остановилась Взяла куклу в руки и спросила у девочки:
- Ты мне ее даришь? Да?
Девочка кивнула головой, но по-прежнему смотрела в сторону от Маши.
-Спасибо, Вишенка! Ей у меня будет хорошо. Ты мне веришь?! - ответила Маша девочке, снова приглаживая волосы кукле.
Вишенка, наконец, повернулась к Маше, сверкнула темнотой глаз, и тихо сказала:
- Я тебе верю - и зарылась в складках нелепой материнской кофты.

   Травма оказалась проблемнее, чем Маша предполагала. Сложный вывих сначала вправляли. Потом загипсовали, исключив Машу из числа ответственных работников ее фирмы,  как минимум, на месяц. Добравшись домой на такси, она свалилась в свое лежбище, проклиная все на свете. Один вывих ноги рушил все! И только изрядная порция водки пополам с мартини увела ее за собой в тягучее царство сна, где причудливые тени прошлого переплетались с таким реальным и оттого острым на ощупь настоящим.

    Через два дня Он появился на пороге ее квартиры, открыв дверь своим ключом. Маша еще спала, выставив больную ногу в смешном полосатом носке поверх гипса из-под одеяла. Щемящее чувство любви вперемешку с жалостью захлестнуло его. Он неслышно подошел к кровати и прилег рядом, укрывая ее своей рукой от бед и горестей. Так ему казалось. Он лежал и слушал ее ровное дыхание. Медленно счастье проникало в него, растворяя проблемы насущности. Хотелось просто быть рядом и слушать дыхание. Но вместо этого он прикоснулся губами к ее шее, наслаждаясь вкусом и запахом ее тела. Она шевельнулась, он притянул ее к себе и коснулся губами ее губ. Они раскрылись ему навстречу, обволакивая шелковой нежностью. Поцелуй был сладким и трепетным. пока она не дернулась в его руках, и не отвернулась от него, уткнувшись лицом в подушку. Он хотел повернуть ее к себе снова. Но она сжалась у комок и Он почувствовал, как вместо радости от нее идет энергия боли и еще чего-то, чего он раньше в ней не знал.
- Сплюшка, ты чего? - спросил он, пытаясь заглянуть ей в лицо. Но она все еще лежала,  зарывшись лицом в подушку. Он попробовал затеять шутливую борьбу, как они любили. Но вместо сладких объятий получил реальную затрещину. Отпрянул от неожиданности. Едва не упал с кровати. Свалил с нее несколько других подушек и наткнулся спиной на что-то колюще-твердое, но небольшое. чертыхаясь. Вытащил ЭТО из под себя и с удивлением увидел куклу. Барби. С отмытыми волосами она стала намного опрятнее. И выглядела почти хорошо.
 - Сплюшка, ты что, снова в куклы играешь?! - заливаясь искренним смехом, спросил Он, снова пытаясь повернуть Машу к себе.
Маша вырвала у него куклу из рук. Гневно сверкнула на него глазами, полными слез. Он растерялся. Такой он ее еще никогда не видел. Он вообще не видел, как она плачет. О чем ей плакать?! Ему всегда казалось, что она не должна плакать. Ведь он так ее любит. Он любит ее так, что у него сердце сжимается каждый раз, когда он уходит от нее.  Но она плакала! И слезы текли из ее глаз ручьем, обезображивая любимое лицо припухлостью глаз, краснотой носа и общим болезненным выражением.
   Он непонимающе сел на кровати, попытался прижать ее к себе. Она поначалу приникла к его плечам, идеально совпадая всеми изгибами, выпуклостями и впадинами с его телом. Родной запах и тепло его рук успокаивали, баюкали, обещая исполнение желаний. И только дурацкая кукла колола ее ладонь пластмассовыми кончиками неестественно длинных ног. Маша вдохнула. Сжала зубы до хруста пломб. И на выдохе сказала:
 - Уходи. Оставь ключи, пожалуйста. Мы не будем больше видеться.-  И отвернулась, отрывая себя от него навсегда.  Он понял, что это не игра в "останови меня", и не бравада. Стало нестерпимо больно. Словно кожа отставала от тела и плавилась в обжигающем огне. И Он, и она умирали, сидя друг к другу спиной. Она прикусила большой палец, чтобы не завыть в голос. Он считал внутри себя, перекатывая цифры, как громадные валуны. На счете "десять" он сбился и заплакал. Бесслезно и беззвучно. Душой. Но сидеть и ждать было бессмысленно. Он повернулся к ней и задал единственный вопрос:
- Почему?!
Маша прокусила кожу на руке. Капельки крови проросли наружу.  И почему -то стало легче. Она снова вздохнула. И глухо ответила:
 - Она сказала, что мне верит. Я не посмею...И тебе не позволю.