Я слышу твою боль

   Она всегда казалась такой сильной. На губах неизменно лукавая улыбка. Взгляд загадочен и мыслей по нему никогда нельзя было прочесть. Каждый её поступок был непредсказуем, каждая фраза язвительна, зачастую обидна. Её сложно было понять, действия так нелогичны. Она была умна и красива, таинственна. Всё, что она делала, имело смысл, нередко скрытый для других, но такой ясный и очевидный для неё. Девушка загадка, девушка мечта… Его мечта. Она была… Она есть. В сердце того, кто её любил. В его сердце.
   Возможно, он единственный, кто действительно её любил. Любил искренне. Вообще-то, любит до сих пор. Наверное, она уже никогда не покинет его сердце.

   
   Я был влюблён в Елену с детства. Уже тогда, как и в последующие годы, я был для неё не просто соседским мальчишкой. Я был её лучшим другом. Она могла раскрыть мне любую свою тайну, любой секрет. Рассказать все и вместе с тем ничего. Всегда оставалась какая-то недосказанность. Советов Елена никогда не принимала и всегда поступала по-своему. Когда я пытался вразумить ее, она просто меня не слышала. Елена любила молчать. Молчать и говорить. Говорить много, задавать вопросы, касающиеся интересующих ее тем. Она сразу оживала, становилась улыбчивой. Я не любил говорить о себе. Мне было интересно, что происходит в бурной жизни Елены. Порой я удивлялся, как у неё хватает времени, а главное сил на всё. Я знал, как Елена устаёт. Часто она засыпала у меня на коленях. Это были одни из лучших моментов моей жизни. Ноги затекали, но я терпел, не мог отвести глаз от её прекрасного лица, гладил по волосам. Они были цвета тёмного шоколада, такие мягкие и всегда вкусно пахли шампунем. Иногда к этому запаху примешивался запах алкоголя и сигарет. Слабый, едва уловимый, он не вызывал отвращения. В такие минуты я представлял, как вожу кончиками пальцев по гладкой, бархатистой коже Елены. Её тонкие запястья с поперечными шрамами, длинные ноги, безупречное хрупкое тело – всё в этой девушке было идеально.
   Я едва сдерживался, когда она прижималась к моей груди и плакала из-за какой-то очередной проблемы. У Елены было много проблем. И она не любила плакать и, тем более, показывать слёз посторонним. Поэтому её слёзы видел только я, а она потом делала вид, что ничего не было: ни слёз, ни признаний… только боль. Я старался утешить девушку. Как приятно было ощущать тепло её тела, сотрясаемого мелкой дрожью. Каждый раз я боялся причинить ей боль. Казалось, сожмёшь Елену чуть сильнее, и она сломается. Приходилось сдерживаться и я, стиснув зубы, гладил её по спине, зарывался лицом в густые волосы. Я слушал, как очередной похотливый ублюдок распускал свои грязные, мерзкие руки, домогаясь Елены. К счастью, для неё всё всегда обходилось относительно хорошо, ведь ее отец работал в полиции. Но каждый раз, после таких рассказов, меня обуревала ярость. Скрываемое чувство злости рвалось наружу, в душе вот-вот готов был взорваться вулкан! Тело переставало подчиняться логичным доводам разума. Со стороны я не выглядел сильным и противники, с которыми приходилось драться, часто недооценивали меня. Но я как они ошибались. Однако, я понимал, что мог столкнуться с человеком сильнее меня. И все-таки, когда речь заходила о Елене, мне было плевать. Я без труда находил того подонка, который смел обидеть её и избивал чуть ли не до смерти, при этом и сам получал серьёзные травмы. Ей это нравилось. Ей было приятно осознавать и видеть, что я готов рисковать даже своей жизнью ради неё. Когда Елену били на моих глазах, я приходил в бешенство. Кидался на любого, кто смел поднять на неё руку. Она смотрела на меня, избитого, с окровавленным лицом, и улыбалась. Она забывала про собственную саднящую разбитую губу. Ей нравилась боль. Она с наслаждением наблюдала за мной, моим искажённым от злости лицом, моей болью. Мой полный гнева взгляд был направлен прямо на неё. Я подходил к Елене. После драки тряслись руки, но мне хватало сил с размаху впечатать окровавленный кулак в стену, рядом с её лицом. Боль от кончиков пальцев разливалась по всей руке и переходила в плечо. Но Елена не шевелилась, даже не дрогнула. Знала, что не ударю. Улыбалась. Обессиленный, я опускался на колени, Елена опускалась рядом, обхватывала моё лицо своими руками и целовала. Это были самые нежные поцелуи, с металлическим привкусом крови… и боли. Я отстранялся, делал жалкие попытки оттолкнуть её. Я понимал, зачем Елена всё это делает. Зачем играет со всеми этими мужчинами вдвое старше неё. Для чего ей нужны все эти тусовки, бары, пропитанные сигаретным дымом и тошнотворной алкогольной вонью, в которых собираются отбросы «светской» жизни, привыкшие сорить деньгами направо и налево, получать всё, что захотят. Но Елена не такая. Тогда зачем? Ответ так очевиден. Ей нравится играть. Она не любит, когда всё просто, не любит обыденность. Она привыкла всё усложнять, привыкла не быть самой собой. Привыкла к моей любви… и боли. Я знал, что это ни к чему хорошему не приведёт. Она тоже знала, но тихое семейное счастье не для неё.
   Я так её люблю, что готов закрыть глаза на всё, я готов простить ей абсолютно всё! Я счастлив быть рядом с ней. А за счастье надо платить. И я готов заплатить сполна. Поэтому мои боль и кровь оправданны. Я никогда не забуду тихие вечера, проведенные вместе. Мы сидели на ковре у меня в гостиной. Елена облокачивалась на меня, я брал её руку в свою и гладил тонкие длинные пальцы. Мы идеально смотрелись вместе. Идеальный контраст светлого и тёмного, идеальный контраст моей покорности и её порочности. Этот маленький мир в её объятиях был идеальным. Всё, что она делала, зависело от её настроения. Чаще всего оно было игривым. Тогда её мягкие губы едва ощутимо касались моей щеки, медленно переходили к подбородку, слегка покусывая. Потом она целовала мою шею, садилась сверху и целовала в губы. Поцелуи становились всё жёстче, настойчивее. Мы кусали друг друга до крови… ей нравилась боль. Она запускала пальцы мне в волосы, я сильнее сжимал её в своих объятьях. Тогда она принадлежала только мне одному, и я наслаждался этими моментами.


   Мужчины постоянно дарили Елене подарки: цветы, мягкие игрушки, украшения, картины… Она взамен дарила только боль и страдания, оставляя поле себя пустоту в душе и рану на сердце. И только моим мелким подаркам Елена искренне радовалась. Я знал, какие мелочи важны для нее.
     Казалось, для Елены в мире не существует ничего, что могло бы её заинтересовать. Бриллианты, деньги, дорогие машины – всё это она могла получить, и многое получала. Всё это лишь вещи, которые приходят и уходят. В них для Елены не было ничего ценного. Она относилась ко всему этому с пренебрежением. Да, это было красиво, роскошно, но без всего этого она вполне могла бы обойтись. Наравне со всем этим были для неё и человеческие чувства. Они для Елены были чем-то неживым, она с лёгкостью могла причинить боль любому. В первую очередь мне. Ей нравилась боль. Ей нравилось, когда было больно мне.  Елена никогда никому не сострадала, не сочувствовала. Её лицо было невозмутимо-холодно. Она никогда никого по-настоящему не любила, кроме меня. Моменты, когда Елена признавалась мне в любви, были прекрасны и в то же время так болезненны. Это бывало не часто. На глазах выступали слёзы, она приближала своё бледное лицо совсем близко к моему, пальцем гладила мои губы, слегка царапая их ногтем, и еле слышно шептала: «Я люблю тебя… люблю… люблю…». Эти слова навечно осели в моём сознании. Вместе с ними в сердце проникала сладкая боль. Это незабываемое чувство, которое сложно передать словами. Я чувствовал себя живым, сильным, нужным. Потом Елена осыпала меня невесомыми поцелуями, прижималась щекой к щеке. И я ей верил. Я знал, что она говорит правду. За долгие годы нашей дружбы я научился различать её правду от лжи.
   Несмотря на то, что я желал Елене только счастья, мне нравилось смотреть на её слёзы. Я видел их крайне редко, но в такие моменты она была самой собой. Слёзы делали её похожей на ангела. Она была моим ангелом. Только благодаря тому, что она была рядом, я видел смысл в том, чтобы жить дальше, у меня были силы, чтобы жить дальше. Я с нетерпением ждал наших встреч. Знал, что обязательно увижу её утром. Елена открывала дверь, и я просыпался от одного только звука поворачивающегося ключа в замочной скважине. Яркие лучи утреннего солнца пробивались сквозь приоткрытые шторы и били в глаза. Я прикрывал их ладонями, потягивался и уже слышал мерное цоканье каблуков Елены. Она проходила в мою спальню, садилась рядом на кровать и, срывая с меня одеяло, теребила за плечо, говорила, что давно пора вставать, хотя было всего восемь утра. Приходилось вставать, идти в душ, затем готовить завтрак на двоих. Но мне это нравилось. Елена не любила находиться у себя дома, поэтому приходила так рано, а уходила всегда поздно ночью, иногда оставалась у меня. Но переезжать ко мне она не хотела. Не терпела даже разговоров на эту тему. А всё потому, что не хотела быть зависимой. Не хотела полностью принадлежать только мне одному. Ей нужно было хоть иногда чувствовать себя свободной. Она, как кошка, делала что вздумается, когда вздумается.
   Однако меня не всегда будил по утрам желанный скрежет ключа. Иногда утром Елена уходила по делам, но ночевала перед этим всегда у меня. Всегда. Когда же она не появлялась ни утром, ни днём, ни ночью, я беспокоился. Метался по комнате, не мог найти себе места. День проходил впустую, так как делать что-либо в таком взвинченном состоянии я не мог. Она никогда не звонила в таких случаях, её телефон был отключён. Я не мог предугадать, где она, с кем. Это выводило меня из себя до такой степени, что я ломал в квартире мебель ударами кулаков, которые уже давно привыкли к боли, ссадины на руках не успевали заживать. Я то и дело швырял в стены стаканы, тарелки - всё, что попадалось под руку. Меня трясло. Отчаянные попытки найти Елену не приносили никаких результатов. Внутри меня закипала злость. Ярость, вплоть до неконтролируемого бешенства, рвалась наружу. В такие моменты хотелось придушить девушку. Прямо здесь, в квартире, в ванной. Или в спальне. Сдавить горло шёлковыми простынями и смотреть, как жизнь постепенно покидает её и гаснет огонёк в глазах, как постепенно увядает красота. Потом поцеловать холодные, мёртвые губы и пустить себе пулю в висок. Упасть обмякшим телом на труп возлюбленной. Багряная кровь окропит белоснежную постель, пропитывая ткань, попадёт на стены. Тогда Елена уже никуда не денется. Но от этих мыслей становилось только хуже. Ближе к ночи силы покидали меня, я был опустошён, убит отчаянием. Я ложился на кровать, всё тело дрожало, по щекам текли слёзы.
   И вот, наконец, я слышал долгожданный шорох у входной двери, но даже не мог встать. Я уже не плакал. Просто больше не мог. Слёзы кончались и только тогда она возвращалась. Как будто чувствовала мою боль на расстоянии. Елена даже не заходила в спальню. Я слышал, как на кухне из крана льётся вода. Я слышал стук её каблуков. Каждый звук становился отчётливее. Шум воды стихал, я с нетерпением ждал, когда же девушка войдёт в комнату, но она не шла. Специально. Знала, как ожидание меня убивает. Она сидела на кухне долго. Я успевал более или менее прийти  в себя и шёл к ней сам. Я садился напротив неё. На моё гневное «какого чёрта», Елена не отвечала. Даже не смотрела в мою сторону, медленно пила воду из стакана. Я не выдерживал, вскакивал со стула и отшвыривал его в сторону. «Какого чёрта ты так делаешь, тварь?!»- в гневе орал я, глаза сверкали яростью. Сначала Елена удивлённо и даже как-то ошарашенно смотрела на меня. Через некоторое время, когда она уже привыкла это слышать, удивление сменилось недовольством. А я продолжал кричать, надрываясь, до хрипоты в голосе. Девушка опускала глаза и молча слушала меня. Хотя я даже не уверен, что слушала. Просто сидела и наслаждалась моей болью. Чёртова садистка. Моя любимая садистка.
   После я посылал её и уходил в спальню. Она же вставала и шла за мной. Молчала. Просто не знала, что сказать. Понимала, что виновата, но нужных слов никогда не могла найти. Она же пришла, а значит и повода продолжать злиться быть не должно. Спать мы ложились вместе, я крепко её обнимал, она прижималась ко мне всем телом, гладила пальчиками по щеке и нежно целовала. Вот её извинения, к словам девушка прибегать не любила. Она здесь, в моих объятиях, совсем близко. Как будто никуда и не уходила. Она думала, что в темноте ничего не видно, но я смотрел ей в глаза и ясно видел в них раскаяние, грусть. Елена всегда сожалела о том, что делала, но не могла иначе. Это ведь причиняло мне боль. А моя боль – это её наркотик, без которого у неё начиналась настоящая ломка. Мне даже становилось страшно. Когда я был абсолютно спокоен, безразличен ко всем её провокациям, девушка начинала нервничать, потом беситься, её чуть ли не лихорадило от злости. В итоге она уходила и всё равно добивалась своего.
   Но я уже не представлял себе жизни без Елены. Она была для меня всем! Я бы смог перенести утрату любого дорогого мне человека, но не её. Наверное, я бы скорее смог жить без сердца, чем без Елены. Потому что она стала моим сердцем, просто заменила его собой. Слишком долго мы вместе. Вместе… так ли это?


   Многие осуждали её за вызывающие поступки. Среди девушек у Елены не было друзей. Только враги и завистницы. Но её это нисколько не смущало. На них она смотрела свысока, с презрением во взгляде. Но только я знал, что Елена не была той паршивой, стервозной девицей, какой её считали окружающие. О ней всё больше только слухи распускали. Но Елена и не пыталась себя оправдать. Незачем было унижаться. Это ведь всего лишь игра. Для них девушка была не настоящей. Это всё её маски. Это её защита. На самом деле Елена была далеко не счастливым человеком. Ей приходилось играть множество ролей только для того, чтобы никто не узнал, какая она настоящая. Для меня оставалось загадкой, почему Елена так боится открыться людям. Они её просто пугали. Пугал окружающий жестокий мир. Чтобы выжить в нём, приходилось казаться кем-то другим, сильнее, безжалостнее. Но это не приносило счастья. И она восполняла пробелы болью. Моей болью. Боль являлась тем единственным, что доставляло ей истинное наслаждение. Казалось, кроме этого и любви ко мне, Елена не видела ничего более стоящего, важного. Взамен я отдавал ей всю свою любовь, всего себя. Мы сами не замечали, как отравляли друг друга ядом, который каждый день растекался по нашим венам, смешиваясь с кровью, медленно убивая нас. Но это была самая сладкая и желанная смерть.
   Где ты сейчас? С кем? Я буду продолжать жить, с надеждой увидеть твои глаза ещё хоть раз, сказать «люблю» снова и прикоснуться к твоей, надеюсь ещё тёплой, коже. Несомненно, твой пульс ещё бьётся. Я знаю, я чувствую. За все эти годы мы стали одним целым. Не будет тебя – не станет и меня. А я есть. Значит и ты жива. И как бы далеко ты ни была, я слышу твоё дыхание, слышу твои шаги, твой смех. Я слышу твою боль.