Предчувствие

**************************************************Будет всё, как ты захочешь...
**********************************************************(из песни)

Карбюратор, а вместе с ним и весь моторный отсек, плавно пошел вниз. Дойдя до какой-то, только ему ведомой точки возврата, завис, качнулся пару раз в этом, неустойчивом равновесии и так же плавно пошел вверх.

«Амортизаторы сработали», - на автомате промелькнуло в голове у Сашки, отвлекая от мыслей о полуразобранном карбюраторе: «Какого черта! Вот какого, мотор не тянет? Особенно на высоте, в горах. Жиклер засорился? Или игла залипла?!»

Тень, упавшая на моторный отсек, закрыла освещавшее его солнце и на полном скаку остановила и без того неспешный бег невеселых Саниных мыслей. Он, подняв взгляд от карбюратора, повернул лицо с соответствующей моменту недовольной миной – и кого там черт принес? – в сторону того, кто оторвал его от такого важного дела. Но увидев, что напротив него, на правое, командирское кресло шишиги, взгромоздился водитель ещё одной батарейной машины – Костя Дончук, сразу же согнал с лица невольно набежавшие на него тучи:

- О-оо… Гонза! Ты чё здесь? У Слесаря вроде днюха сегодня. Он же обещал к вечеру поляну накрыть. Все пацаны или там, клювом не щелкая, чуть ли не с самого утра крутятся, или по щелям попрятались, читают письма и разбирают посылки, что сегодня пришли с бортом из Союза. Тебе что, никто ничего? Не пишут, раз делать нечего? Или Яшка готов поздравления принимать? Послал гонцов, чтобы народ потихоньку подтягивался? Так до вечера… Жить да жить. Солнце, вон, ещё высоко.

- Да нет, до накрытого стола - далеко. Пацаны только-только бульбу почистили. Жарить ещё и не думают начинать. Я, тащ сержант, с другим…

- Что, из дома что-то не сильно радостное прилетело?.. Вон, у тебя ажник рожу всю перекосило. Что там стряслось? Бычок, что с осени на откорме, - сдох? Бля… Гонза, слушай, мне тут вчера агээсники такой анекдот рассказали… Пишет чурбан письмо домой: «Папа, как овца наша окотится, назови одного из ягнят Сэржантом. Приду с дембеля домой, зарэжу его, гада!». Ха-ха-ха… Гонза… Твою бога и всех его апостолов душу! Ты чё, в самом дела? Чернее грозовой тучи. Что стряслось-то?

- Тащ сержант… Завтра же на операцию пойдем?

- Ну да, в Мармольское ущелье. Я как раз под это дело машиненку проверяю. Двигун что-то на высоте оборотов не дает. Не тянет, скотина. Слушай, подвинься чуток, а то весь свет загородил. Сейчас, мы вдвоем этот карбюратор… Похоже жиклер засорился. Продуем его и всё - чики-пики. За полчасика, да вдвоем…  Думаю, управимся. На, держи отвертку. Сейчас, крышку сниму, посмотрим, что там.

- Тащ сержант. Санек… Может, заменишь меня кем-то?.. Знаешь, что-то така-ая тоска. Аж руки трясутся. Сам думал свою шишигу посмотреть. А то почему-то глохнет ни с того ни с сего. Заводишь, - чих-пых, чих-пых… Пошла потихоньку, родимая. А потом – бац, и сразу отрубает напрочь. Искра что ли пропадает? Хотел свечи проверить, так представляешь, руки так трясутся, что ключ на головку никак не накинуть.

- Гонза… Кем? Кем я тебя заменю?! Нет у нас сменного водителя. Некого мне вместо тебя за баранку твоей шишиги засунуть. Так что давай, соберись. Понимаю. Устал. От Шедиана дорожка была не из самых легких. Так ведь и то, что служба будет медом намазана – никто не обещал. Про «стойко переносить тяготы и лишения воинской службы» - помнишь?! Ну, вот, другое дело! Улыбочку, рядовой Дончук! Вас фотографирует корреспондент «Красной звезды». На, держи отвертку. Сначала с моим пылесосом разберемся, потом пойдем, твой посмотрим. Пока пацаны будут картофан жарить, - успеем.

* * *
- Свечи, свечи… Чему тебя, Гонза, только учили в твоей Речицкой путяге? Механизатор сельского хозяйства… Широкого профиля. Вот! Топливник. Прокладка прохудилась, поэтому он и стал воздух в систему закачивать. Сейчас подтянули всё до упора, видишь – и заводиться стало с пол-тыка, и не глохнет. Вернемся с операции на базу, возьмешь у помпотеха прокладку, заменим старье и рванье на новье. А через три месяца, если замена не подкачает, мне как бы и откидываться пора. Мы тогда тихо-тихо, чтобы ни одна заставская собака про это не узнала, перекинем топливный насос с моей шишиги на твою. И последние полгода будешь ездить… Как кум королю, зять премьер-министру!

- Да через три месяца мне, может, новый топливник и ни к чему. Видел, пацаны здесь, в Мазарях, новые машины уже получили. Специальные. Приспособленные под перевозку 120-мм миномета в кузове. Да и сами минометы – новые, усовершенствованные. Говорят, следующая партия уже под нас, ташкурганских. Так что, может, и ты до дембеля на новье успеешь поездить.

- Не-ее, Гонза. Я свою старушку ни на какой бэтэр не променяю. Она со мною в таких переделках была. И ни разу… Ни разу, Гонза, не подвела. Старый друг, лучше новых двух. Кстати, а как там твои друзья? По времени, так уже давно у них поляна должна быть накрыта. Ну-ка, ну-ка… Гонза, ничего, не чуешь? Картофаном пахнет. Жаренным. Ох, сейчас намнем! И за того парня тоже. Давай, закрывай капот. Инструмент – под сиденье и – ходу. Ходу, Гонза! А то ведь, пока мы с тобой тут возимся, сожрут всё. Как пить дать, сожрут, черти…

* * *
Утром, уже в полной боевой, долго стояли  на базе.  Отцы-командиры никак не могли определиться, по какой дороге двигать в Мармольское ущелье. Наконец, когда ещё не жаркое, февральское солнышко поднялось довольно высоко, тронулись. На выходе из Мазарей Саня сориентировался – пойдем напрямую, самой короткой дорогой.

* * *
Мотор работал ровно, но в его привычной, а оттого успокаивающей мелодии, начали проскальзывать нотки недовольства. Саня перекинул рычаг на пониженную. Начинался подъем.

Слева – справа, поближе к дороге  подобрались темно-бурые скальные уступы, с кое-где высунувшимися между ними узкими языками каменных осыпей. Голо всё. Ни травинки. Снега тоже нет. То ли уже растаял, то ли сдуло его куда-то в межскальные трещины. А февраль ведь. Дома снег – до самого горизонта. Речка тоже замерзла. Пацаны, небось, вовсю на ней с шайбой бегают. Всё здесь – совсем не так. Хотя зимой тожить - холодно. В карауле иной раз и тулуп не спасает, а снега – практически нет. Голые камни. Вон только, на самом краю уходящего от дороги уступа прилепилось какое-то дерево. Зеленое. Иголки, похоже, длинные. Не такие, как у ели. И ветки – вверх. Сосна что ли?

Поднятая шумом проходящей колонны,  с дерева снялась пара буроватых, маскирующихся под тон скал небольших, с дрозда, птиц и полетела куда-то вперед, в сторону головных машин. Невольно зацепившись за них взглядом, Саня посмотрел вслед улетающим пичугам. И вдруг там, далеко впереди, поднялся небольшой, расширяющийся кверху, столб пыли. Чуть погодя по ушам ударил звук разрыва – у-ухх. Колона встала. От машины к машине прошелестело:

- Подорвалась водовозка. Потерь нет. Дорога заминирована. Ждем саперов.

* * *
Стояли долго. Сначала из хвоста в голову колонны прошли саперы. За ними - оборудованный на базе танка трал.

Только когда он, гремя огромными катками, подвешенными спереди и сзади него, вернулся обратно, от машины к машине передали приказ:

- Трогаемся. Всем идти след в след.

* * *
Подъем закончился. Начался спуск. Впереди, между обступившими дорогу скалами показался просвет.

«Вроде всё, прошли. На открытом месте заминировать дорогу значительно сложнее. Да и степь… Что-то родное. Почти как дома. Не должна подвести, родимая. И идем хорошо. Как по линеечке. След в…». Как вдруг Санины мысли прервал взрыв, неожиданно ухнувший где-то рядом, через две, максимум - три машины, но уже сзади.

Заглушить машину и выскочить из неё, было минутным делом

* * *
Костина шишига лежала, опрокинувшись на бок. На ней уже копошились какие-то малознакомые – молодые что ли? – бойцы. Вылетевший из кузова расчет, отряхиваясь, подтягивался к месту подрыва. Метрах в пяти перед машиной копошились две фигуры, в одной из которой Саня узнал вчерашнего именинника - Яшку Слесаренко. Командира расчета. Тот, так же, как и его подчиненные, отряхивался, растеряно озираясь по сторонам.

- Яшка… Яшка! Ты меня слышишь?!

- Слышу.

- Что тут у вас? Ты как?

- Я? Нормально. На мину напоролись… Слушай, у тебя расчески нет? Причесаться бы…

- Какая, к черту расческа? Гонза где?! Он же, как водитель, должен был быть в кабине, вместе с тобой, командиром расчета!

- Гонза? Не знаю… Наверное, как и я, открыл дверь и вышел из кабины. Где-то здесь должен быть. Слушай, как тебя? Леха? Ты же с первой батареи? Дай расческу-то. Не жмись. Я вот, причешусь и сразу же…

- Яшка! Заткнись…

Оглянувшись на голос, Саня увидел Вовку Петрова, наводчика другого расчета своей батареи. Тот копошился у Гонзы, лежащего навзничь, на спине, с раскинутыми в сторону руками. Его открытые глаза, не мигая смотрели с припорошенного дорожной пылью лица куда-то вверх. В синее, ясное, без единого облачка, афганское небо.

- Не слушай ты его, контуженного, - продолжил тем временем Вовка, обращаясь уже к Сане, - Заманал уже, черт контуженный, со своею расческой. Через дверь он вышел… Вон, ребята с монтировкой никак её открыть не могут. Через дверь… Через лобовое стекло он вылетел. Вот, как и Гонза. Только Слесарю повезло. Видно, приземлился удачно, а Гонза… Ногу сломал.

И Вовка чуть отодвинулся в сторону, чтобы Саня увидел белый острый обломок кости, что прорвав кальсоны, «хэбэ» и ватные водительские штаны торчал из Костиной ноги чуть выше сапога.

- Давай, Санек, помоги мне. Обезболивающий я Костяну уже вколол. Теперь жгут выше места перелома наложить надо. Приподними ему ногу, поддержи её немного на весу, я сейчас, жгут заведу и затяну.

Но не успел Саня нагнуться к Гонзе, всё так же, бездвижно, лежащему на земле, как чья-то сильная рука, властно схватив за плечо, бесцеремонно отодвинула его в сторону:

- Ну-ка, отдвинулись, бойцы.

Между Саней и Вовкой, присевшим на корточках с резиновым жгутом в руках, стоял запыхавшийся, прибежавший откуда-то из хвоста колонны, прапорщик-фельдшер. Раскрыв свой маленький медицинский чемоданчик, он вытащил из него фонендоскоп и скомандовал, повернувшись в сторону Петрова, застывшего со своим жгутом в руках:

- Да брось ты этот жгут! Расстегни ватник.

И уже сам, рванув Костину гимнастерку, просунул под неё металлический кругляш прибора.

- Тихо, бойцы! Замолчали все.

Все замерли. Сразу стало так тихо, что было слышно, как двигается вправо – влево, вверх – вниз под гимнастеркой у Гонзы кисть прапорщика с зажатым в ней металлическим кругляшком фонендоскопа. Сколько это продолжалось, Саня не понял. Может, минуту. А может, целую вечность.

Но когда эта вечность прошла, фельдшер молча вытащил руку с фонендоскопом из-под Костиной гимнастерки и другой, свободной рукой, потянулся к его лицу:

- Вы что, тащ прапорщик? – сразу же откликнулся на это его движение так и не вставший с корточек Петров.

- Всё, парни. Ему уже ничем не поможешь…

- Ты чё, прапор… Гондон штопанный! Чё несешь? Он живой! Я сам пульс у него щупал. Он живой был. Живо-ой!!

- Спокойно, боец. Дай руку. Дай руку, я сказал! Сожми кулак. Сжал? Чувствуешь? Чувствуешь, как сердце бьется? Это твоё сердце так сильно бьется. Ты свой… Не его, свой пульс ты услышал. Если бы у него сердце билось, знаешь, как бы из такой раны кровь хлестала? Он уже мертвый ногу сломал. Иди, посмотри в кабине, как он, вылетая из машины, рулевое колесо загнул. У шишиги левое колесо прямо под водителем. Никаких шансов не было у него при подрыве.

- А как же трал? Саперы?!

- Пластик. Миноискатели не сработали. А трал… Скорее всего это «итальянка». Нажимного действия. Прошла техника по ней, боек чуть сдвинулся вниз. Прошла снова, он ещё дальше – вниз. И так до определенного предела, когда уже боек выскакивает из зажимов и бьет по ударнику. От трала тут тоже – толку немного.

И уже повернувшись в сторону Сани, прапор даже не скомандовал, а сказал бесцветным, уставшим голосом:

- Давай, боец. Дуй к кэшаэмке, она там – впереди. Скажи, пусть свяжутся с летунами. У нас трое… Нет, четверо контуженных. И один – «двухсотый».

* * *
Стояли долго. Тронулись только после того, как взлетели, и чуть накреняясь и постепенно набирая высоту, пошли вдоль ущелья две вертушки, в которые загрузили Гонзу и весь контуженный взрывом расчет.

Саня, воткнув вторую, медленно, вместе со всей колонной двигался вперед. Изо всех сил, обеими руками вцепившись в руль родной шишиги, он в голос, не обращая никакого внимания на прапора, перебравшегося из хвоста колонны к нему в кабину, крыл матом всех и вся. И духов, и советскую власть, и военкоматовских, засунувших его в Афган, и офицерье, выбравшее в качестве маршрута движения к ущелью эту проклятую дорогу. Ему было страшно. Чертовски страшно.

А в голове у него неутомимым дятлом, отдавая тоненьким звоном серебряных молоточков где-то в районе висков, долбила одна мысль. Одна-единственная.

- Нет. Нет! Не сегодня!! У меня же не было Костяновского предчувствия…