Скорость

Предисловие

Решения...решения...выводы. Я знаю, что этот дневник прочтет Таня, и моя мать, и те, кто по случайному недоразумению успел отнести меня в мерзкий разряд под названием «друзья», в свой сектанский кружок или собрание без интересов и целей. Да и какие могут быть сейчас интересы? Вы, читающие, изумлённые моим решением, расстроенные и больные, имеете ли собственные цели? У вас, мои дорогие друзья, есть лишь удивление, потому что нет целей...
До определенной поры я был из вашего круга, до той благословенной поры, когда женщины дали мне цель, приведшую к тому, мой друг, чему ты сейчас изумляешься и проливаешь слёзы, пустынные и скучные.
Я твердо решил покончить с собой, мой милый читатель, и твердость здесь-не просто словечко для пышной инкрустации, твердость здесь-определение центральное, ось всего того, что привело меня к сегодняшнему состоянию. И я поясню тебе, в чем дело, если ты, конечно, не спишешь всё и сразу на сумасшествие. Нет, мой несчастный, горестный брат, только разум, холодный свет чистого разума, обретенный в процессе поиска, привел меня к радости абсолютного самоотрицания.
С самого раннего детства чувствовал в себе что-то необычное, какое-то ощущение вседозволенности. Это и стало началом моего эксперимента, моей земной Голгофой.
Вседозволенность моя, как я потом понял, была неразлучна с болезненным себялюбием, болезненным до божественности, но не за ней. Именно в поисках ответа на вопрос о своём Праве, о  том, вошь ли я, как все вы, или Бог, я решил дойти до предела, закруглить все концы.
Вы хотели меня видеть добрым- я стал скрытным. Вы мечтали о друге-я стал вам учителем. Вы хотели любви, я подарил вам порок. Вы купались в пороке и потому теперь я дарю вам смерть. Смерть всегда была со мной, теперь протягиваю её вам, пусть мой подарок будет последней волей...
Этот маленький предсмертный рассказ о женщинах, о  видах творчества, бухле и паранойе. Станцуем вальс...







Творчество человека

Таня, милая Таня...Мы познакомились не случайно, но бессмысленно. Ей просто понравились мои стихи, стихи смешного человека, в которых её наивный, детский взгляд по-ошибке усмотрел намек на серьёзность, глубину и прочую чушь...
Не скрою- я оригинальничал. Это единственное, что я действительно умею делать оригинально- оригинальничать.
Не важно, где и как  мы встретились- я сразу понял, что она может стать первым камнем в фундаменте моей церкви имени Себя, моим Сверхчеловеком или путеводной звездой к нему. Почему, спросишь ты, наивный читающий идиот? Неужели ты действительно, серьёзно думаешь, что творчество всегда особенно, неповторимо, изысканно? В том и состоял мой первый из трёх шагов к вечности- раскрыть необычное в обычном, Солнце в серости, алмаз в куче наивного девичьего дерьма.
Я никогда не делал ей комплиментов, я, изначально атрофированный, ущербный человек, не способный на сочувствие , не дарил ничего, кроме своего времени и книг. Да, книги... Я читал для неё и писал ей. Никто и никогда ей так не писал и не напишет, ибо я-поэт. Наверное, все поэты-атрофированны, иначе как они могут передать чувства, которые отдают иным путем? Чтобы выразить красиво, нужно забыть обо всем остальном- эстетика пожирает этику, слово поглощает всё, поэзия убивает чувство, это-фетиш, сублимация.
Читая со мной, она приобщалась...нет, не к культуре, и не ко мне, а к моим сетям. Помнишь датского девственника, мой друг? Я многому у него научился, хотя по правде-не помни и не читай его, или погрязнешь в скуке и пойдешь за мной...не ходи за мной, утонешь.
Каждую неделю она смотрела со мной фильмы...вернее, она смотрела, а я смотрел на неё, наслаждаясь отсутствием мыслей и находя в этом особую художественную сладость с горьким привкусом, тайно ликуя в молчаливом созерцании ничего не подозревающей, наивной и доверчивой жертвы. Все фильмы я уже смотрел, книги-читал, музыку-слушал, приходилось играть. Я люблю играть по причине того, что не люблю работать. Жизнь никогда не представлялась мне достаточно ценной, наполненной смыслом, чтобы по-настоящему работать, а не играть, даже работая. Ещё одна банальная причина-мой умерший отец оставил мне солидное состояние, и потому вопрос финансовой нужды, а вместе с ним и необходимости батрачить, как мерзкий раб, отпал сам собой. Типичный пример прожигателя жизни. Презрение к человеческому-путь вовне.
Я был прекрасен, и всё шло по плану. План был всегда, отточенный и искристый, как пламя при последнем вздохе. Любила ли она меня, или это было лишь наваждением?..
Испытание ненавистью расставило все приоритеты.
Через месяц я уже был частью её жизни, тогда как она никогда не была частью моего существования. Банальная мысль- девушка с черными волосами, как тень следовавшая за ней. Настя. Лучшая подруга..
Ну что, мой дорогой Влад Цепеш, испытание ненавистью, говоришь?
Меня никогда не интересовала вульгарная часть женского вопроса. Ищешь удовлетворения своей похоти, mon cher- просто мастурбируй. Поверь, похоти у меня с излишком, но никогда, никогда, слышишь, я не опускался ниже своего эстетизма. Он-всё, что от меня осталось, и чего, наверняка, нет у тебя! Если уж умирать, то красиво!
Объектом моего интереса, моей жаждой страждущего в пустыне всегда была душа. Смешно, правда? Только не мне, опьянённому.
Настя оказалась немногим лучше своей подружки. С таких душ много не возьмешь, зато им и немного надо.. Очередная пьянка, потом ещё одна...Я даже не соизволил ей ничего посвятить-не заслужила, дура. Не соизволил и переспать с ней- просто рассказал всё Тане...
Мы всегда много пили...Это считалось особым ритуалом единения, открывающим двери потаённых реальностей, ломающим глухие стены отчуждения. В конце концов, алкоголь преподнёс отчуждения ещё больше, чем эфемерного тепла.
И вот она пришла ко мне. Это был вечер пятницы, 28 февраля. Ждал этого и надеялся, продолжал надеяться. В комнате очередной бардак, разбитые бутылки, всюду окурки,  изрезанные плакаты павших кумиров на голых стенах, на столе- засохший хлеб и тупой нож, ерунда.
И вот она...слёзы её красят, истерика, оглушительный поток порванных нервов. Конец настал так, как он обычно наступает в таких случаях, и как я смеял надеяться?
Её заплаканные глаза не выражали никакого понимания, только слепую растерянность и зачатки холодной ненависти под вуалью постылой вульгарной обиды, обиды обманутого торговцем простака.
Через неделю я получил письмо следующего содержания:
«Дорогая моя тварь, возвышенный ты мой червь, поэтичный ты наш алкаш! Ты на протяжении двух месяцев рассказывал мне бред о Сверхчеловеке, о том, как мы прорвёмся сквозь обыденность, какие испытания мы перенесём. Знаешь- ты просто болтливая сука, и подвешенный язык-твоё единственное достоинство, если не считать члена. Подвешенный и лживый- да, в этом смысле ты-настоящий сынок Дьявола.
Я верила тебе, как никому другому, как никому и никогда! И что? Ты вытер ноги о мою любовь, ты никогда не мог понять моей любви! Ты же не любишь, морально озабоченный собой, твой Летов тебе не поможет, твой Ницше не вытянет тебя из того дерьма, которое ты так любишь, как своё ничтожное достояние, ты, пророк дебилизма.
Я принесла тебе творчество, но ты окунул его в грязь. Я несла тебе свет, но ты выбрал падение с этой шлюхой! Я дарила тебе здоровье, но ты решил остаться прокажённым.
Я не могу тебя простить, никогда. Ты-символ всего самого мерзкого и грязного, мерзкого в своем избитом философствующем пафосе, грязного в своих истерических рефлексивных порывах, за которыми лишь пустота.
Мне жаль тебя. Ты жалок, сын отчаяния. Красивые слова, а за ними-ничто, хаос, который тебя разлагает.
Я ещё станцую на твоей могиле. Если ты доберешься до могилы, ведь твое место-навозная яма, рядом с крысами, так как ничего человеческого в тебе не осталось, труп при жизни.
Ненавижу и проклинаю тебя. Знай это.»

7 марта
…..

Вот это я понимаю-творчество человека! Сколько ненависти, которая плавно перетекает в защитную «жалость»!
Ничего в этом необычного- мне лишь жить захотелось.
Я получил свою дозу, количество не всегда переходит в качество. С её положением я конечно болен, но её лекарства...
Ненависть.
На что мне её ненависть?
На что ей самой?
Мир ей-судья, а я пойду дальше.


Творчество поэта.

Два месяца я провёл в поисках новой кандидатуры в сан Царицы Теней. На этот раз решающую роль сыграли не мои стихотворные подвиги, но мои рецензии. На одном из доморощенных литературных вечеров среди тонны посредственностей мне приглянулась одна миловидная особа, выделявшаяся среди прочей трещоточной шелухи каким-то едва уловимым надрывом, искренним чувством того же, что испытывал и я сам-скуки среди всего этого пёстрого собрания.
Мы соприкоснулись с ней на другом берегу, сойдясь по дороге на север, дороге поиска отвратительнейшего создания- человека, на пути его вечного вращения вокруг своей оси. Мы оба имели многое, но не были никем, потому не нашлось ни единой грани, которая вызвала бы трение. Нет, это не было страстью, это было сродни некрофильскому пониманию, и этот зарождающийся новый мир нового восприятия на мгновение заставил меня поверить в реальность остановки времени!
Я так долго стоял у гроба с покойным прахом, и вот, вот! Казалось, усилия увенчались успехом, Солнце взошло, осветив закоптелую баню моих прежних воспоминаний, и мне почудилось, что убивал я не для себя...не для себя.
Мы могли общаться часами, и это было действительно общением, не имеющим слишком много общего с обычным разговором, нагоняющим паутину невыразимой пустынной скуки.
Мы летели в пропасть вверх ногами, но!..Действительно были рады, два казались одним, земля равнялась небу, гуманизм породил геноцид, а затем слился с ним в единый акт творения!
Имя её- Влада. Как я прям. Не зря считал её сестрой. Снова обильные совместные возлияния, и даже совместное житие в убогой трощобе, ибо что ещё надо упоротым раздолбаям?
Глубокие сестринские чувства не мешали мне время от времени пописывать сакрально-любовную чепуху на её счет и использовать свой член прямо по назначению. Мои римские друзья меня бы поняли.
Влада подсадила меня на травку, хорошо, что не на колёса. До сих пор удивляюсь, как при таком стиле жизни она ухищрялась сохранять свой легкий румянец на нежных щеках, не допускать синяков под своими черными пронизывающими насквозь глазами, избежать анорексии и вообще прилично стоять на ногах.
Живя в халупе со мной, она периодически обновляла свой внушительный гардероб очередной экстравагантной штучкой...выглядеть эффектно было её внешним кредом, маской, скрывавшей глубокую социопатию.
И всё шло...А куда шло? К осени начал задумываться о том, что попал в яму иллюзорной надежды...на что? Мне нужно было действие, которое разрешило бы противоречие, нужна была новая игра. И она началась.
Повод нашёлся быстро, и как всегда, не отличался новизной.
Её со временем появившаяся, а затем неуклонно возраставшая жажда создания «полноценной семьи» окончательно спустила тетиву, которая до этого уже была натянута моей очередной скукой.
Зачем творить, если это не меняет мир? Зачем быть маленьким камикадзе, уничтожающим себя по капле, вместо того, чтобы уничтожить весь свой мир единым восстанием прокаженных? Неустранимая, хроническая онеговщина, липкая печориновщина, тленная ставрогиновщина, избитая карамазовщина! Вместо сестры-обычная женщина, снова, снова! Разве что опоэтизированная женщина, после серой обыденности нашел обыденность с шиком и лоском. Спасибо-не надо.
Наотрез отказавшись обсуждать «семейные планы», Влад Цепеш пробудил в поэте истеричную бабу. Чем, чем она теперь отличалась от Тани?..
Напряжение нарастало, в подспудном равновесии возникали потенции вихря..
Я решил перейти в окончательное наступление. Для начала разорвал наш сакральный союз, став пить исключительно в одиночку, затем демонстративно спать на полу.
Дряной привиредливый мудак! Знал ведь, на что шёл, всё знал, и то, что солнце мне не поможет, и то, что солнца нет, что оно-пластмассовое, а королева голая, и даже не обнажённая!
Что значила эта попытка раскрыть в обычном необычное? Как из материи можно выжать дух? Соковыжимальщик из меня оказался такой же, как из Христа-мессия. Тоже соковыжимал...довыжимался одним словом, до сих пор за голову хватаются!
В одну из ночей мне приснился сон, в котором вновь закоптелая баня, и в ней-тарантул, грозное чудище, больше похожее на механического исполина. Я карабкался по стенам, пытаясь отчаянно выбраться, и постоянно натыкался на него, получая укус за укусом. Паучище издевалось надо мной, смеялось жутким утробным смехом. Серое, липкое, местами шершавое, изредка колючее, на восьми лапках, с огромным жалом на хвосте и голове. Из всех щелей исходил пар, словно мы находились внутри несущегося паровоза, и казалось, что ограниченное пространство постоянно вертится, но каким-то образом статичное равновесие всё время демонстрирует свои незыблемые права, превращая и без того тошнотворно-жуткую картину в кипящий и жужжащий кошмар.
Паук в конце концов обнял меня всеми своими мерзкими лапами и начал целовать..Это был самый долгий поцелуй на свете. Все женщины, которых я знал, все девушки, которых я мог узнать, все люди мира присутствовали в этом поцелуе. Сквозь него вырисовывался и мой Иуда, который всегда стоял рядом, сопровождая всё священнодействие обильным рукоплесканием и безудержной пляской.
Поцелуй казался бесконечным, стены начали тускнеть, пар покрыл всю комнату, превратив её в мрачно-серую ёмкость, внутри которой меня словно переваривали, ломали кости, растирали в порошок, и паук обнимал всё крепче и крепче...
Проснувшись, с ужасом увидел на кровати распластавшееся тело. Оно дергалось и храпело, покрытое легким пледом. Окно было распахнуто, свежий ветер так и манил наружу. Но тело, тело женщины...оно притягивало. Я подошел поближе..смотря пристально сквозь лунные блики, ощутил невыразимое, ибо до того момента совершенно незнакомое, чувство абсолютной, тоталитарной, сыпучей скованности. Упав на колени, с остервенением раненого волка прокусил телу запястье. Оно вздрогнуло, и издало протяжный вой, вой животного, дикий и зловещий в своей натуральности. Я укусил ещё и ещё, я упивался всё больше. Схватив со стола подвернувшуюся под руку бутылку, с экстатической яростью разбив её о стену, начал резать тело, кромсать его, ибо это тело, это кусок мяса, которому гнить в земле, это ничто, последняя капля моей самости, это я сам. Я себя кромсал, себя! Упиваясь брызнувшей в лицо кровью, я в конце концов обнял тело, как паук из сна, и поцеловал его поцелуем вечности. Оно дрожало и, казалось, само при этом упивалось своей болью. Не говоря ни слова, оно словно просило ещё. Влады больше не было, осталось лишь то, что всегда было ей на самом деле-жуткое в своей бытийности тело, такое-же, как у каждой земной твари, страшное в своей универсальности.
В конце концов, не в силах больше выдерживать нахлынувший на меня жар, в порыве последней душевной агонии, я выпрыгнул из окна второго этажа...
Всю следующую неделю прожил у старого знакомого, не в силах вынести собственного одиночества. Этот момент был поворотным. Паук обвил меня, и все мы-пауки, а я-лишь осознанный. Весь мир-это заговор пауков молчать друг о друге, и я посмел переступить этот запрет. Теперь я точно знал, что мне оставалось жить всего ничего...Это уже иная смерть, вернее-Смерть, не скучная старая потаскуха, а настоящая мисс-бездна, и она уже подходит к моим дверям.
Иисус, Иисус, неужели ты тоже-Оно? Оно-всепожирающее. Тарантулов не распинают, так вот в чем дело! Самоосознание!
Я написал Владе письмо, помню его с первого до последнего слова:
«Прости. Мы так хотели того, о чем не знали...Пойми, выхода нет, лишь приняв Оно, мы можем вырваться из душной кабины запустения. Я с самого начала не верил в тебя и тебе, но я не знал этого. Прости.
Я-трус, который испугался собственного отражения. Ты-моё отражение, ты-мой Крест, на котором я буду распят. Мне ещё предстоит воскреснуть, чтобы потом почить с миром, хитро пообещав вернуться..
Он не вернется, пойми. Он пришел, чтобы мы пошли за ним-Он не придет за нами, зато Оно всегда рядом, Оно-его отражение через нашу бездну.
Знаю, ты ожидала иного исхода. Вижу твои недоуменные глаза. Прошу, отпусти меня, мне мало осталось..»
Она отпустила...Через два дня узнал, что она повесилась в тот же день, когда прочитала моё письмо. Мне было безразлично. По факту расследования следов состава преступления в моих действиях обнаружено не было. Аминь, что ли.

Творчество святого

Оставалось мало времени. С каждым днём я чувствовал дыхание того, что невыразимо словом, и каждую ночь мне снова и снова снился тарантул, в разных ситуациях, но один и тот же.
В один из тех предсмертных дней я заглянул в Храм. Шла служба, обычное заунывное пение совершенно вывело бы меня из себя, если бы не некое предчувствие, ощущение предрешенности именно здесь и сейчас.
В тот миг я меньше всего думал о женщинах, но как всегда со мной, женщина всё предрешила. Молодая особа со слезами на глазах, дрожащими губами и умоляющим взглядом смотрела на икону Божьей Матери, очевидно, молясь про себя.
Я заметил её сразу- бледное вытянутое лицо, изящные красивые руки, хрупкий нитевидный стан. Что могло быть более эсхатологичным, чем в предчувствии смерти знакомиться с заплаканной женщиной в черной шали во время службы в Храме?
Действовать нужно было быстро и решительно, потому я тихонько пристроился позади неё и без предупреждений положил руку ей на плечо. В ответ на это она даже не шелохнулась, и моя рука так и пролежала на её чуть содрогающемся плече до конца службы.
Как только мы вышли на улицу, я последовал за ней сбоку. Мы шли рядом на расстоянии полутора-двух метров друг от друга некоторое время, не произнося ни слова. Меня это нисколько не удивляло, её, очевидно, тоже, и вся эта нелепая ситуация тогда представлялась органичной и не требующей объяснения.
Была уже глубокая, печальная осень. Мы подходили к жилому массиву, покрытому однообразными коробками старых многоэтажек, когда женщина внезапно остановилась, оглянувшись и пристально посмотрев на меня изучающим хладным взглядом. Затем она представилась Валентиной, и протянула мне свою руку. Удивительным тогда было то, что ещё за полчаса до этого она казалась хрупкой и беспомощной, сейчас же излучала хладнокровную уверенность и полнейшее отсутствие удивления по поводу меня. Я так и не представился, вместо этого невнятно извинившись и предложив провести её домой.
Каково же было моё изумление, когда в ответ я услышал предложение зайти к ней и выпить..казалось, я совсем потерял ключи от понимания происходящего, и лишь невразумительный калейдоскоп в виде целенаправленного, но не управляемого мной, вихря нёс меня по направлению к тому, что я ещё до конца не осознавал, но смутно предчувствовал. Я даже не согласился толком, как она сама взяла мою руку и повела за собой. Оставалось немного...
Вслед за распитым портвейном пошел разговор о времени...Время действительно ускорялось, хотя мы знали, что оно стоит. В глубинах микрокосма, где время ещё имело потенцию движения, творился настоящий переворот.
Мне начало казаться, что где-то когда-то я видел эту женщину, видел её во всех женщинах, и ни в одной одновременно. Она была во всем вокруг, я сидел, окруженный ею. Неужели и это-тарантул? Тарантул тарантулов, паучий бог? Deus ex machina.
Впервые за всю сознательную жизнь я ощутил в себе наполненность, смысловую значимость. Словно и не было никого до неё и не будет после, словно весь мир сжался в одну единую точку, из которой он и родился, спираль замкнулась в себе, тот берег стал этим, два в одном...
Она необычайно много говорила о скором конце света, Апокалипсисе, и её слова словно рождались мной, словно я знал их всегда, словно я с рождения только и знал это, и рождался снова и снова с каждой высказанной ею фразой, словом, буквой!
В конце концов, миг высшего напряжения настал. Я перебил её:
- почему ты плакала на службе?
- я оплакивала тебя
-меня?
-да. Ты ведь и есть тот камикадзе, что уничтожит весь мир
-как это?
-весь мир-твоя проекция. Ты сам создал пустоту из пустоты. Ты это и сам знаешь
-кто ты?
-точка отсчета
-ктоо??
-мать твоя!

Изумительное просветление охватило меня всего...прошла вечность, пока я пришел в себя:
-ты простишь меня, мама?
-я всегда тебя прощу, я не могу иначе...ты знаешь, что делать, сверни спираль окончательно

В следующее мгновение я ударил её ножом в грудь, ещё и ещё. Я не мог остановиться, но я знал, что она простила меня, простила, и это прощение было настоящим творчеством святости, преобразившим плоть. Я пил эту святую плоть, я вошел в неё, я стал ею. И теперь я сижу рядом с ней и пишу это тебе, мой друг. Это было сегодня. Петля готова, и времени больше не будет. Оставляю тебе твою мерзость запустения. Лишь свежесть и чистота!