Вчерашняя музыка, длиною в жизнь

                Фронтовикам - ивановцам
                1925 года рождения
                посвящается.


                Вчерашняя музыка, длиною в жизнь.

                Повесть.

                Глава первая. Оливковая ветвь

      Недалеко от подъезда этого обычного жилого дома: в пять этажей, добротной кирпичной кладки, городским сизым голубям всегда сытно и привольно.
      На этом месте общение с ними  жителей происходит так давно, что и не вспомнишь более точно, сколько же времени уже пролетело.
      Разве что не вызывает никакого сомнения достоверность соседских наблюдений: в последнее время кормление происходит почти каждый день.
      Примерно в полдень, как по расписанию, очень старый, но ещё не совсем немощный житель, с трудом опираясь на палку, выходит из подъезда, уже издали вызывая оживление сизокрылых подопечных.
      Хлеб, пшено, семечки их любимая еда, хотя голуби, птица в еде не спросливая, довольствуется всем предложенным с его скромного, повседневного стола.
     Они не боятся, сразу окружают, садятся на руки, сбиваются в кучу под ногами.
     - Ну, подождите, не спешите, не все сразу.
     Куда, там?
     Стоит из последних сил взмахнуть руками, как крылами… и вся острокрылая масса поднимается в воздух.
     - Словно по команде, лёгкая на подъём, в едином общественном порыве.
     Шум, хлопанье крыльев, лёгкий, быстрый полёт, резкие виражи.
     - Как на них не заглядеться?
    Небольшие головки, короткие шеи, закруглённые хвостики.
     - А как изящен небольшой, длинный, ровно вытянутый клюв?
     - А как они уверены и на земле, и в воздухе?
     - Разве можно не обратить внимания на четырёхпалые ноги, длинные пальцы, сильные когти?
   Питаются сизари, как это видно, не святым духом, хотя по преданию имеют к нему самое непосредственное отношение.
   Гнездятся рядом с людьми обширными колониями, прежде всего поближе к местам вроде этого, где можно прокормиться.
   Особенно занятно общение с ними зимой, в феврале, когда весна только в полдень, яркими лучиками, ещё только заявляет о своём таком желанном, но не скором приходе.
     В эти недолгие минуты красив и страстен, исполнен пафоса свадебный голубиный ток. Плавный полёт: самец раздувает грудь и…кланяется перед самкой.
    Он покрупнее, посмелее, долго воркует, она в ответ - сама кротость и почтение к его чувствам.
    Вот так на глазах почтенной публики разыгрывается птичий спектакль: от красивых ухаживаний, до верности на всю оставшуюся жизнь.
    Совершенно бесплатное и трогательное представление для всех желающих под открытым небом, получивших возможность полюбоваться на искренние чувства братьев своих меньших.
    Не иначе как неисправимых однолюбов, через какое-то время уже парящих над головами высоко в небесах.
    Если после таких представлений у кого-либо возникнет желание узнать, где живёт, тот самый, заботливый мужчина, постоянно кормящий голубей и они из любопытства обратятся к жителям, то многие соседи, вряд ли смогут подсказать.
    Это может показаться весьма странным, так как он заселился с семьёй в свою квартиру одним из первых.
    Сразу после сдачи этого некогда одного из самых престижных в городе, ”облисполкомовского“ дома, в эксплуатацию.
     Таких старожилов осталось совсем немного. Другие жильцы меняются весьма часто, а они на одном месте, более полувека живут и здравствуют, ничем особенным о себе окружающим не напоминая.
    Такой образ жизни, манера поведения, если хотите, более всего, присуща людям этого поколения.
    Они сегодня, в связи с солидным возрастом, а этому беспокойному жителю недавно исполнилось восемьдесят восемь лет, ведут себя тихо и неприметно. И не только по возрастной причине.
    Не лишне заметить, что и в другие года вёли себя дома, среди соседей аналогичным образом, чтобы лишний раз о себе не напомнить.
    - Боже упаси, чтобы никто не услышал жалоб на выпавшие на их долю испытания.
    Сейчас пришла пора одиночества и для него. Окружающим легко любить весь город, страну, человечество, а вот конкретного, неприметного человека, в отдельности, может быть это видят на небесах, очень трудно.
    Он в тех же стенах большой трёхкомнатной квартиры, такой желанной и доставлявшей много радости когда-то, а теперь ставшей местом добровольного заточения или ссылки, на склоне лет, по собственному желанию.    
    Эта квартира была выделена в порядке очерёдности в серьёзной, властной организации за добросовестную, безаварийную работу водителем.    Произошло это, не без инцидента, без которого вполне можно было обойтись.
    Возможно, этот случай никому из участников и не запомнился надолго, кроме самого молчаливого и исполнительного в гараже работника.
     Много лет назад на заседании жилищно-бытовой комиссии, когда дошла очередь до его семьи, то председательствующий бесцеремонно высказался в том смысле, что метраж трёхкомнатной квартиры больше, чем им положен по инструкции и он рад бы, да не может “отпилить от новой квартиры угол…”.
    А на замечание завгара, что фронтовику положено за спасение страны, сами знаете от кого, и не меньше других очередников, ответил, уверенный в своей правоте, что все воевали, а положено, как имеет в виду завгар, лишь семьям номенклатурных работников. И продолжил развивать свою теорию.
    - Водитель это простой рабочий.
    А агитировать его за советскую власть не надо, себе дороже.  На том разговор был закончен.
    Узнав о таком решении, фронтовик поскрежетал зубами, но нигде не проронил ни слова, как будто так должно и быть.
    Вскоре что-то произошло, примерно, как бывает на Востоке, то ли “хан помер, то ли ишак сдох …” и решение изменили. После чего семья заселились в квартиру вместе с остальными новосёлами.
    Осадок на душе остался. Стал напоминать о себе через много лет, в последнее время, очень может быть, чувствуя зловещую цифру 88 с её закодированными смыслами.
    Это с одной стороны, а с другой, ”…голуби, выпущенные Ноем из ковчега во второй раз, возвестили его о том, что Земля спасена от Всемирного потопа… “
    В клюве одного из них была оливковая ветвь.

                Глава вторая. Под стук станков.

      Лето 1941 года было необычным для Володи из-за не проходящего чувства тревоги. Она как бы незаметно присутствовало во всём.
      В разговорах, настороженных взглядах, интонациях, непреодолимом  желании слушать последние известия по радио, после которых появлялась дополнительная информация для размышлений, но спокойнее не становилось.
     Ещё волнение казалось присутствовало в движении облаков по небосводу, жужжании майских жуков, пении соловьёв в зарослях деревьев и кустарников на берегу родной реки с неброским названием Уводь.
     Казалось и певчие птицы стали волноваться больше обычного.
      Парни из предвоенного девятого класса, его школьные товарищи, равно как и он, чувствовали, как происходит с ними что-то ранее неизведанное.
     Это и мимолётное волнение и взрослая томительность. У многих в голосах стали прорезаться мужские нотки, стало заметно особое внимание к ним учителей, окружающих.
     Всех интересовало, быть может даже чересчур пристально, что и как они понимают в жизни, как относятся к старшим, своим обязанностям перед государством.
      На занятиях по военному делу можно было найти этому ускоренному взрослению хоть какое-то применение, например, вырабатывая командирский голос.
     Другие атрибуты этого особого внимания всё же больше надоедали, чем создавали доверительную атмосферу.
      Уже не было настроения необязательности во всём, например, каждый урок с военной атрибутикой и риторикой проходил необычно серьёзно, даже строевые занятия без привычного подтрунивания друг над другом по поводу выполнения команды ложись.
     Как-то само собой получалось, что домашние задания по этому предмету выполнялись в первую очередь.
     В одну из подростковых беспокойных ночей, а таких в пору мужского созревания не мало, приснился школьный урок и штык-нож с желобком на лезвии для стекания крови.
     - С него вдруг потекла кровь ему на ладонь, потом на руку и остановить её было невозможно. А учитель перед классом повторял.
     - Мы не агрессоры, но если нападут, спуску не дадим. Все как один встанем на защиту своей Родины.
     Проснувшись в холодном поту и на мокрой простыне, не стал отгонять необычный сон как наваждение, а принял его за должное.
     - Куда деваться? Значит так и должно быть в моей жизни.
     В тот год дед Ефим смастерил ему лыжи. Всю зиму Владимир топтал лыжню в парке, вдоль железнодорожного полотна, доезжая до станции Строкино, ещё дальше. На обратном пути часто прокладывая лыжню вдоль большака.
     Уставал, не жалел себя, каждый день понемногу увеличивая дистанцию. Не позволяя себе хоть на метр уменьшить её или идти прогулочным шагом.
     Ни его, ни таких же допризывников-одногодков никто не заставлял это делать. Даже намёка не было.
     Так было самим спокойнее … и за товарища, и,… не имело значения за кого ещё, но за семью, это точно. 
     Все вместе построили трамплин и на приличной скорости съёзжали с железнодорожной насыпи.
     Отталкивался на нём Володя изо всех сил, каждый раз стараясь доказать, прежде всего самому себе, что от результата - длины прыжка, будет для него зависеть что-то очень важное. А может быть и сама жизнь.
    А жить очень хотелось. Невозможно было представить, что всё, что есть вокруг него, останется, а он неизвестно куда исчезнет.
    Ему впервые представлялось, как крутится Земля вокруг своей оси. Какая она, наша Вселенная, с бесконечным множеством планет?
     У каждой из них своя траектория, а может быть разумные существа?
     А он дома на своей постели, под лоскутным одеялом, прижав руками коленки к груди, как в утробе матери...
    Скоро утро, школа…Неизвестность была всегда с ним, от неё невозможно было избавиться, а вот страх из-за этой неизвестности быстро проходил, хотелось стать сильным и ничего не бояться.
    Были и другие неизведанные чувства, поначалу вызывающие удивление. Не сами по себе, а почему именно они приходил к нему, а не другие.
    Как-то увидел на грядке, рядом с крыльцом сорванные и брошенные цветы, анютины глазки.
    Не важно кем и когда, и что надо за это наказать.
    Поднял, принёс домой, ковшиком из ведра налил в баночку воды и поставил с цветами на подоконник.
    Мать тихо наблюдала, а когда он стал выходить в сени, перекрестила его вслед крестным знаменем и что-то про себя стала говорить.
    Известие о начале войны нисколько не удивило. Скорее наоборот, стала проходить неизвестность.
    Было ясно, что случилось то, что и должно было случиться, но от этой определённости было не легче.
   Он сразу подумал о том, что его школьная жизнь закончилась, скорее всего навсегда, было жаль этого, хотя начало учебного года никто не отменял.     Удивительно было и то, что особого усердия к учёбе он не проявлял, но тем не менее жалел о том, что может быть она для него закончится.
   Откуда была такая уверенность о своём образовании, что всё, “не долго музыка играла”, он не знал, и не хотел размышлять на эту тему.
   Он уже не представлял, ни при каких обстоятельствах, себя в роли школьника сидящего за партой, стоящего у школьной доски, которому учителя ставят оценки в дневник.
   За невыученный урок, опоздание, строгим голосом говорят.
   - Завтра с матерью или отцом придёшь в школу.
   В памяти боязнь за тот же невыученный урок была сладкой истомой по сравнению с предстоящей через полтора-два года отправкой на эту самую, неизвестную, а от этого ещё более страшную войну.
   О войне все вокруг говорили, а он не имел ни малейшего представления и точно также не хотел знать пока ничего, будучи уверенным, что всё узнает, когда придёт его время.
   Этого ему было не избежать, да и не хотелось.
   И всё же стараясь не думать, о том, что ждёт впереди, с трудом представлял себя в военной форме, выполняющим приказы старших по званию командиров.
   - А если прикажут убивать людей?
   Он не был набожным, но знал, что есть такая заповедь, не убий. Знать это одно, а как вести себя в таких случаях, другое.
   Мать, ещё в первом классе сводила его в церковь. После купели, причастия, остался во рту вкус терпкого кагора и запах ладана, а в руке маленький крестик.
   Слова матери.
  - Не надо никому рассказывать, что ходили в церковь.
  - Знаешь, люди разные бывают, не всем можно доверять.
   Впервые тогда она разговаривала с ним как с взрослым и он был ей за это благодарен.
   Хотя не понял, что она имела в виду, но эти слова не забыл и часто вспоминал, до самой старости. 
   Слушая сообщения по радио от Информбюро, о том, что наши войска после кровопролитных боёв оставляют города, сёла, большие территории, куда приходят фашисты, внутренне всё больше сжимался, не позволяя себе расслабляться и ничего лишнего позволить в повседневной жизни.
  Как-то на свой день рождения за столом отец налил стопку водки, поставил её перед ним и сказал.
    - Ты уже большой. Одну можно. За отца, хоть пригуби.
  Он хотел взять её своими пальцами, но их словно ток ударил и он отдёрнул руку.
   Реакция отца была бурная и противоречивая.
   - Ну, ладно. Может быть и правильно. Но отца не уважить, не хорошо.
   Начались нравоучения.
   - Такова нынешняя молодёжь. Ничего не попишешь. Не то, что мы, неучи. Что-то дальше будет. Не знаю.
   Отец резким движением опрокинул её залпом себе в глотку, закусил солёным огурцом и вышел из-за стола.
   В этот день он в первый раз увидел своего отца сильно пьяным. Тот что-то выговаривал матери, но она помалкивала и с трудом смогла его уложить спать, хотя тот до последнего старался уйти из дома. Кричал.
   - Уйду, куда глаза глядят. Вы меня больше не увидите.
   Ночью услышал шум. Это отец сбросил мать с кровати на пол. Она опять легла рядом с ним. Затихли они или нет не знал, так как сам уснул.
   На фронт отца не взяли. Он работал в заготзерне и его работу посчитали важной для обороны, обеспечения жизнедеятельности и дали броню.
   Он от неё отказывался, но никакого результата это не дало. Да и возраст у него был под сорок, не обученный военной специальности…
   Все эти семейные события почему то не оказывали на Владимира никакого влияния. Он даже не относился к ним серьёзно. И всё потому же, о чём думал постоянно.
   По сравнению с теми большими испытаниями, в которых он не сомневался ни на секунду, это был семейный театр, поставивший юмористическую пьесу. От которой ему было не смешно.
   Всё это, уже военное время, он ложился спать, просыпался утром, проводил весь день с одной единственной главной проблемой, что несмотря на войну, он очень хочет жить и надо всё сделать так, чтобы не исчезнуть бесследно.
   По этой причине он и не поддержал отца во время застолья.
   Какая-то неизвестная сила подсказывала, будешь дружен со спиртным, не выживешь. Пропадёшь ни за что. Сам решай, что для тебя важнее.
   В конце августа около дома как бы невзначай встретил учительницу, которая разговаривала с отцом и матерью.
    Увидев его, замолчали.
    - Сердце ёкнуло. Подумал: пора работать, чего же ещё. Вот только бы ещё узнать, что это такое работать.
   - А то все об этом только и говорят, но никто не объяснит, что же надо делать.
 Так и случилось через несколько секунд, как он предчувствовал. Учительница сказала.
    - Володя, пойдёшь работать на Сосневскую фабрику. Так надо. Обратишься к мастеру, скажешь от меня. Его сын учится в нашей школе в седьмом классе.
    - У него в цехе, почти всех мужчин призвали на фронт. А работы ещё больше.
    Учиться будем после войны. По-другому не получается, пойми правильно.
    - Хотя если будут силы приходи ко мне в школу в любое время. Помогу с любой темой по своему предмету. Хотя вряд ли у тебя будут силы.
   Она противоречила сама себе и чего-то не договаривала. Он впервые видел свою классную руководительницу такой растерянной.
   Родители не проронили при этом разговоре ни слова.
  Он даже не спросил, может ли отказаться. Такое трудно себе было представить, но спросить всё-таки было можно.
   Чтобы поддержать свою учительницу, а он такой сделал вывод из разговора и посчитал, что это необходимо, что-то стал говорить.
   - Как нужны сейчас молодёжи знания по русскому языку.
    Увидел, что на него смотрят как на инопланетянина, только что прилетевшего с другой планеты.
   Остановился также вдруг, как и начал свою бойкую речь. Спокойно и тихо спросил.
   - Когда надо туда идти?
   - Можно прямо сейчас.
   - Хорошо. Я так и сделаю.
    Ответил немногословно, совсем по-взрослому и пошёл по знакомой дороге по направлению к фабрике.
    На душе сразу, как будто, отлегло. Даже походка стала уверенней. Проходя мимо большого деревянного дома на кирпичном фундаменте, в котором жила его одноклассница, вспомнил как она на уроке никак не могла надеть противогаз на свои румяные щёки.
   А он ей помогал, показывал.
   После урока, когда все побежали на улицу. Она, как будто нечаянно, задержала его и, подставив своё полное симпатичное личико, смело сказала.
  - Можешь поцеловать. Ты хороший друг, и дальше помогай.
   Он сначала чмокнул её в щёку, а она так к нему повернулась, что получился ещё один, уже настоящий поцелуй.
   Так же смело взяла его за руку, нежно сжала своими пальцами его и они быстро, бегом, догнали одноклассников на выходе из школы.
   Стали продолжать суматошно бегать до звонка на урок вместе со всеми по школьному двору, не зная куда деть свою энергию.
    Её отец работал на мясокомбинате и дом постоянно, то ли перестраивали, то ли обновляли, и он всё хорошел.
    Загляделся на резные ставни и чуть не задел сидевших на лавочке у палисадника её родителей.
   - Володя, совсем замечтался и нас не заметил.
   Сказал кто-то из них.
   - Ничего бывает, с иронией поддержал другой родитель.
   - Куда путь держишь?
   Всё в том же тоне разговор был продолжен.
   - На фабрику. Приходила учительница. Сказала так надо.
   - Милый ты наш, дорогой. Вот нет у нас сына, господь не сподобился.
   - Так бы сразу и сказал.
   Её мать ещё добавила.
   - Не слушай меня, балаболку, мне бы только попусту трещать. Не обращай внимания.
   - Молодец, какой вырос. А ведь совсем недавно вместе с нашей Галиной под стол пешком ходил.
   - Дай бог тебе доброго здоровья. Защитник ты наш.
   - Кому мы, кроме таких как ты, теперь нужны.
   - Извините, я пойду.
   - Иди, что теперь с тобой сделаешь.
   В проходной фабрики его приходу не удивились. Охранница, полная, круглолицая женщина неопределённого возраста просто сказала.
   - Пойдёшь, вон в ту большую дверь. Поднимешься на второй этаж. Там кабинет мастера.
  - Если его там нет. Зайдёшь в цех, спросишь. Значит он там. Больше ему быть негде.
  - Спасибо, ну я пошёл.
  - Иди, не робей. У нас здесь все хорошие, все свои.
  За спиной услышал.
  - Это ж надо, совсем детей присылают.
  - А ты как думала? Война.
  - Да, война, ничего не поделаешь. Всё равно план выполнять надо.
  - А куда ты денешься.
     Мастер принял доброжелательно. Это был грузный, невысокий мужчина лет за пятьдесят. Было заметно, что ему тяжело дышится, но он старался не обращать на это внимание.
    Ничего не расспрашивал. Без лишних слов выдал замасленную спецовку, сказал, чтобы дома постирал. Кое-что из инструмента.
   - Осваиваться некогда, потом. Иди к мотальщицам, помогай. Делай что скажут, а то они совсем запарились. А так будешь учеником слесаря. Иди, некогда мне. План горит.
  - Да, подожди. Ты тут, около красной церкви живёшь.
  - Да, угловой дом, с Ушакова.
  - А мы на Рыбинской. Соседи значит. Ну, иди, посмелее.
  - Да, совсем забыл, так и будешь в этой смене. Две вечер, две утро, ночь. Во время перекура к табельщице зайди.
     Дни полетели быстро, за ними недели, месяцы. Работа была на первый взгляд простая.
     Перевести в ящике на колёсиках шпули, вставить их в зарядное устройство, это когда основная заряжальщица не успевала.
     Научился ловким движением пальцев рук связывать нити. Правильно держать в руке молоток, зубило…
     Всему учили. Руки были в ссадинах, но усталость приходила не от этой работы, а от шума работающих станков, от которого не убежишь, не спрячешься.
     Большая влажность, пух, гонимый дуновениями ветерка вдоль, от одних открытых окон к другим, запахи клея, красителей...
     От работающего оборудования было так жарко, что работницы ходили между станками в одних лёгких халатах, а под ними в чём мать родила.
    Летом вообще было почти невыносимо, как тяжело. Но никто не жаловался.
    Считалось, что на фронте бить врага труднее, а наш трудовой фронт - их надёжный тыл.
    Владимиру иногда казалось, что быстрее бы шло время и на фронте будет легче.
    График работы был такой, что приспособиться к нему было очень трудно. Молодой организм ждал чистого воздуха, спокойного сна…Восстановления затраченных сил.
    Всё время хотелось спать, о гулянии вспоминалось редко. Несколько раз сходил на танцы, конечно, понравилось, но это была какая-то другая жизнь, которую он для себя определил своей лишь после того, как выживет на этой ненужной никому войне. До которой оставалось недолго.
   Город почти не изменился. Становился многолюдным, только когда работники шли на смену.
   Открылись госпиталя, которых раньше не было.
   В основном молодые бойцы на костылях, с перевязанными конечностями, уже никого не удивляли.
   Его одноклассницы, молодые текстильщицы ходили туда на встречи, читали стихи, вели разговоры.
   Иногда были танцы под баян или гармонь с идущими на поправку фронтовиками.
   Однажды, совершенно случайно, он услышал откровенный разговор своих коллег по смене, как не устояла одна из них от настойчивости молодого лейтенанта, пообещавшего на ней жениться. После Победы.
   - Я буду его ждать. Хоть сколько лет. Не вечно же она будет продолжаться, эта проклятая.
   - Как тебе хорошо, а нам чего ждать?
   - Где они мужики? А-а, у-у.
   - Одна работа, без конца и края.
   - Вот рожу без мужа и всё тут.
   - А чего тянуть, вот после смены и займусь. Пока совсем не оглохла, да не ослепла.
   - А чего, правильно. Пелёнки свои, фабрика выделит.
   - И на том спасибо, нашей фабрике.
   - Ну, всё девчёнки, расходимся по станкам, мне план надо план, а то не сносить мне головы с вашими разговорами, причудами.
   Голос мастера ни с чьим не спутаешь…
   Сам не зная почему, но завидовал Владимир этим раненым военнослужащим.
   - Они уже что-то сделали на этой войне, за что им, их родителям, знакомым не стыдно.
   - Каждый из них заслужил своё право пригласить на танец любую понравившуюся ему девушку.
   - А для неё это большая честь. Почему-то он полагал, что может решать за неё.
   Дальше об их возможных отношениях думать не хотелось.
   Его одноклассница Галина, как и её подруги, ходила на танцы, встречи. Куда ещё, его, по правде говоря, не очень-то и волновало.
    Гораздо важнее было без замечаний отработать смену и чтобы план был выполнен, хоть через всеобщее немогу.
    Несколько раз она приглашала его к себе домой, но он отказывался. Почему? На этот вопрос у него не было ответа. Она не настаивала.
    За триста километров на подступах к столице шла отчаянная битва не на жизнь, а на смерть.
    Оттуда шло пополнение госпиталей, а здесь, в его окружении, была почти та же, что и до войны жизнь, только без веселья и какая-то, всё же, чуть-чуть смурная.
    Время идти на фронт подошло незаметно. Он совсем забыл о нём, а оно о нём нет.
   Не было ни повестки, ни разговоров в военкомате. Мать сказала, что приходили и обязали завтра утром на отправку.
   - А у меня ночная смена.
   - Ну, наверное, отпустят. Но надо сходить на фабрику, предупредить.
   - Куда, к кому идти?
   Кроме мастера он никакого другого начальства не знал, а идти к нему домой было неудобно.
   Он решил всё же отработать эту свою последнюю смену, чтобы самому не думалось и не подводить других.
   Считал, что поступает правильно. А может быть и нет, но по своему. Вечером родители накрыли стол, пригласили соседей, пришёл начальник отца.
    Говорили тосты, выпивали, закусывали. Его спросили, где же девушка, что будет его провожать на вокзале.
    Володя смутился. За него ответила мать.
    - Нет у него пока, подрастает, ещё в первый класс ходит. Как раз будет.
    - Ну, что ж и это по-нашему. Но всё-таки в нашем городе, да без невесты?
    - Ладно, чего не бывает.
    Пели песни, расходясь немного пошумели. Начальник отца захмелел и в сенях стал приставать к его матери.
    Отец еле-еле без скандала  проводил его за ворота. Володя, хорошо поужинав, мать приготовила холодец, который одобрили все гости и который ещё долго будет ему вспоминаться, как неповторимая частичка родного дома, с лёгким сердцем пошел на фабрику.
    Водку он не пил. Зная, что он её не признаёт, никто и не наливал. Голова была свежая, глядя на звёздное небо стал размышлять о своём городе.
   - Пока круглосуточно стучат станки на фабриках, прядильщицы прядут нити, ткачихи их ткут, отделочники наносят рисунок на ткани, никто его город не захватит.
   Для этого он должен ехать утром в неизвестность и делать то, что ему скажут. Потом вернуться и спокойно жить, не опасаясь, что его могут убить. Это было самое главное.
   В проходной привычно кивнул охране, прошёл на своё рабочее место.
   Никому не говоря, что это его последняя смена, стал заниматься привычным делом: подтягивать рычажок, отвечающий на станке за натяжение нити, как вдруг увидел, что в цех вошла Галина.
   Она о чём-то поговорила с ткачихой и подошла уверенной походкой. Сквозь шум и грохот работающих механизмов он услышал.
   - Пойдём, я договорилась. Тебя отпускают.
   - Зачем? Кто тебя просил об этом?
  Она, как и тогда в классе взяла его за руку и сжала его пальцы своими. Но уже не так мягко и нежно, а более крепко и властно, и они пошли на выход. Дверь на склад с хлопковыми угарами и путанкой пряжи была открыта.
   Они вошли, закрыли её на засов. Их губы сами нашли друг друга и слились в долгом и чувственном поцелуе.
   Галина стала гладить его сначала за спину, потом за голову, а он, даже не ожидая от себя такого, стал мять её по-девичьи крепкую и большую грудь.
   Расстегнул пуговички на блузке, сдёрнул вверх с грудей лифчик и почувствовал как страсть овладевает его телом.
   Он даже задрожал от нетерпения. Такое было с ним впервые и такое состояние ему нравилось, но он не знал, что делать можно дальше.
   Это уже не имело никакого значения. Галина увидела кусок ситца, расстелила его на угарах и пряже, получилась мягкая постель не хуже пуховой. Волнительным голосом прошептала.
   - Не волнуйся, всё будет хорошо. Я сама всё сделаю.
   Он удивился этим словам. Не предполагал, что в этих вопросах она настолько его старше, но и  это сейчас не имело никакого значения.
   Он вспомнил, где находится выключатель и в темноте они стали целовать друг друга, помогая телам ощутить в полной мере свою силу и нежность.
   Без оглядки на любые условности, пока она не застонав от полученного удовольствия, впервые почувствовала себя состоявшейся женщиной.
  Они ещё долго лежали обнявшись, тела их немыслимо переплелись, но уже не это стало главным. Они никак не могли наговориться.
  - Я никогда не думал, что так может быть.
  - Я тоже.
 - Какой ты сильный. Я даже никогда не могла предположить.
 - Да, ничего особенного, как все.
 - Нет, не скажи. Я тебе признаюсь, у меня это уже было, но так как с тобой никогда.
 Немного помолчала. Сказала почти тоже самое, что и он.
 - Я даже не могла представить, что это так может быть.
  Эти слова его задели, но ведь ни он, ни она, не клялись в вечной верности. Они даже не объяснились друг другу в любви.
   Почему-то оказалось, что слова им вообще были не нужны.
   Она продолжила.
  - У меня было с кладовщиком с мясокомбината, это где отец работает. Он уже ходит к нам домой, сватается, но он намного старше меня. Его на фронт не берут, говорят больной, но он мне такой не нужен.
  - Какой, такой?
  - Да вот, такой. Тебе это знать не обязательно.
  - Ну, а всё-таки.
  - Какой - какой, квёлый, вот какой.
  - Да ладно, тебе.
  - Ничего и не ладно, только отец говорит, что он, очень даже может быть, станет у них директором. Больше некому.
  Тогда говорит, придётся выходить за него.
  - Ещё был парень, как ты, только приезжий из Сибири, раненый. Он опять на фронте, недавно письмо прислал. Я ответила.
  Не переживай, ты у меня самый лучший. Как ураган на меня налетел. Я чуть дара речи не лишилась.
  Дай я тебя ещё раз за это поцелую.
  - Я не против, сколько хочешь.
  - Вот, только ответь мне на один вопрос, только поклянись, что по честному.
  - Пожалуйста, клянусь.
  - Только, без пожалуйста.
  - Клянусь.
   Теперь слушай.
  - Раз у тебя есть и жених, и парень, зачем ты ко мне пришла?
  - А чего тут клясться было, всё очень просто. Мама сказала Володя на фронт уезжает, надо его проводить по-настоящему, по-взрослому, а то не по людски, как-то.
  Я ответила.
  - Правильно мамочка, я поняла. Вот и всё.
  - А что сама бы, без подсказки, не пришла?
  - Если честно, то нет.
  - Ну, подожди, не кипятись.
  - Но, если бы знала, что так будет. Не только бы пришла или прибежала, а на крыльях бы прилетела.
  - Вот и всё. Ответила на все твои вопросы. Теперь, доволен?
 - Да, ответила.
 - Да, доволен.
  Они ещё долго провожались и тёрлись телами, всё никак, не в силах оторваться друг от друга.
  Так, под утро, в обнимку, ушли с фабрики, не обращая ни на кого внимания.

                Глава третья. Фронтовые дороги

     Шёл 1943 год. Верные вермахту воинские части медленно, но по всем фронтам, откатывались всё дальше от столицы.
     Освобождалась всё большая территория страны. На ней организовывались учебные подразделения для действующих на передовой воинских подразделений.
    Враг ещё был не сломлен и представлял не меньшую, чем в начале войны опасность.
    Потери в живой силе были немалые и с той, и с другой стороны. Наши людские ресурсы были не безразмерные, от каждого бойца на передовой, его смелости, самоотдачи, в конечном счёте, зависел исход этой, не имеющей аналогов в истории кровопролитнейшей из войн.
   На утро отправка новобранцев на фронт прошла в суматохе. Товарный состав подали на перрон с опозданием. Задержались с разгрузкой.
   В вагонах пришлось делать приборку. Владимир вызвался добровольцем, его посетило воодушевление и захотелось поработать.
   Он мёл веником вагоны, таскал какие-то мешки, ящики, с интересом поглядывал на своих сослуживцев, провожающих.
    Работа на свежем воздухе доставляла удовольствие и он остался доволен первым днём своей службы.
    Родители стояли в общей массе провожающих. Он видел, как мать вытирала глаза платком, а отец иногда, как ему казалось незаметно, наливал из бутылки, которую принёс в кармане пиджака, себе маленький стаканчик, оглянувшись по сторонам, опрокидывал его в рот.
    И что-то, кому-то говорил. Галины среди них не было. Она устала за ночь и пошла домой отсыпаться, шепнув ему на прощание обычные в это время слова.
    - Я тебя люблю, возвращайся, я буду тебя ждать.
    Он не ответил, что любит, а просто сказал.
    - Я буду очень стараться, но ты уж очень на меня не надейся.
    - Спасибо тебе за это.
    - И тебе спасибо.
    На этом и разошлись.
    Команды: “становись”, “равняйсь”, “смирно”, были выполнены по-военному быстро и без задержек.
   После команды “по вагонам” толпа провожающих устремилась к своим детям и внукам, но местные военнослужащие преградили им дорогу и послышались возгласы прощания, слёзы.
    Паровоз дал прощальный гудок и потащил вагоны с новобранцами по стальным рельсам, мерно постукивая на стыках, в неизвестность, новую, ставшую на века легендарной, фронтовую жизнь.
    Многих навсегда увозя из родного города.               
     В учебном подразделении жизнь была не сахар, но Владимиру по душе. На фабрике порядки строже и то ничего, а здесь не перечь старшим по званию или должности, прилежно учись, а это всегда пожалуйста, и тебя вовремя накормят, от отбоя до прибоя  не кантуют, и в случае пожара будут выносить первым.
    Это так развлекается на словах его новый товарищ и одногодок из Рязани Андрюха.
    Койки в казарме двухярусные, так он на нижней.
    - Я не виноват, что так получилось. Он хотел для себя как лучше, но не рассчитал, что я спросони чумовой, это ещё от фабрики никак не отойду. Звучит команда “Рота подъём, приготовиться на физзарядку!“ и я шлёпаюсь неглядя, без разбору со второго яруса вниз, в основном, на его ни в чём не виноватую голову.
   Самое удивительное, что он не обижается. Только каждый раз твердит одно и тоже.
   - У вас в городе невест все такие, чудные или через одного.
   - Дались ему эти невесты.
   Я отвечаю.
   - Через одного.
   - Горе моё горькое, значит, мне крупно не повезло.
   Из-за этого даже ни разу не поругались, а так вообще, ни разу не подрались.
   Хотя другие, такие же соседи, сколько угодно. Он считает, что ему не повезло, а я наоборот. Хотя мне кажется это он не всерьёз, дурачится. Он такой.
   Первый раз рязанского парня встретил, а он светлый, курчавый, один в один Сергей Есенин. Я ему сказал, а он загордился, ему лестно.
   - Да все, говорит у нас на него похожи, только в школе не разрешали его стихи читать, говорили упаднические. С такими врага не одолеть.
  А что с нами сделать, я много на память знаю, теперь это моё.
   - “Не жалею, не зову, не плачу…“, интересно с ним. Я ему в технике разбираться помогаю, у него со смекалкой в этом деле туговато. Я ему как-то сказал, что, мол привык коровам хвосты крутить, а тут стартёр, понимать надо разницу. А он мне.
   - Ты моих коров не трогай, не обижай, хоть и на словах. Они животные с понятием и полезные. А про стартёр рассказывай, хорошо, что такой умный, не то, что я.
   - Как он сумел ответить, что мне неудобно за себя стало.
   - Я думал в армии только кричат во всю глотку, приказывают, а ты только бегаешь от одного к другому и выполняешь.
   Оказывается всё не так, только иногда бывает, а в основном, как и на гражданке. Спокойно, без нервов, можно было, так как я, не переживать. Хотя учебка это ещё не фронт. Как там будет, узнаю совсем скоро.
    Учеба пролетела быстро, изучили двигатели автомашин, устройство бронетранспортёров, танков.
     Кто-то на занятии спросил про правила дорожного движения. Так его засмеяли.
     Преподаватель говорит, это будете после войны изучать. А на войне нечего голову ненужным забивать.
    За рулём будь внимательным и рот не раскрывай, а то ворона влетит.
    Если у Андрюхи были проблемы с техникой, то у меня с командами. Никак не получались.
    Командир взвода всё говорит.
    - Какой из тебя командир? Рабочий парень, а как интеллигент.
    Эти к войне не приспособлены и ты туда же. Надо чтобы тебя подчинённые боялись, иначе команды выполнять не будут.
   Я соглашался, хотя про себя думал, это только стадо идёт туда, куда его гонят.
   Каждый человек сам знает куда ему идти. Но до таких споров не доходил и по окончании учебы присвоили звание сержанта.
   После Победы из-за этой учёбы пришлось ещё пять лет дослуживать, немало, но и эти года пролетели незаметно.
   Наверное, всё так в молодости бывает, пятилеток не замечаешь.
   Направили в часть, вручили ключи от американского студобекера.
   Крепили к нему пушку и возил её вместе с расчётом, на передовые позиции.
   Потом надо было кухню привести, обеспечить обедом как можно больше бойцов.
   Без пшённой каши никакая война не получится. Ни у нас, ни у этих фрицев-захватчиков, вот только чем они там питались никогда не интересовался.
    На первой машине прослужил недолго. Только приехал, отцепили пушку, поставили куда надо, вышел по нужде из кабины.
    На тебе. Прямое попадание, загорелась и все дела. Нет её больше. Как и меня могло не быть.
    Что такое удача? Никогда до этого не знал.
    Вот и узнал, что это такое есть на самом деле.
   Хоть и не было никакой вины за случившееся, но нервы помотали всякими каверзными вопросами, сначала у замполита, потом в смерше.
  Сказали, доверяют в последний раз новую машину, чтобы берёг больше чем самого себя. Во второй раз спрос будет как с врага народа.
   - Этого ещё только не хватало.
   Сначала переживал, не спал ночами, потом успокоился.
   - Чему быть, тому не миновать.
   Старался по открытой местности передвигаться когда темнело. Не всегда была такая возможность.
   А уж если прихватывали немецкие штурмовики, научился ездить по немыслимым восьмёркам. Самим придуманным, каждый раз на грани смерти.
  - Так всё-таки кривая вывезла, не подвела. Три раза судьба висела на липочке от плена.
  Не попал, опять повезло.
  Один раз за выход из окружения даже медаль “За отвагу” получил. Единственную свою боевую награду.
   Оказалась она с горчинкой на всю оставшуюся жизнь.
   Немцы пошли в наступление. Получили приказ сниматься с позиции и двигаться по направлении штаба.
   Выехали на просёлочную дорогу, дать бы газу и не успеешь оглянуться как окажешься на месте. И все дела.
   Да, вот откуда-то взялся на дороге провод, который намотался везде, где только можно. Стала машина.
   - Ни туда, ни сюда. Что не делали, ничего не помогает. Все пальцы в кровь, бесполезно.
   - Толкать? Не идёт и всё тут. Хоть застрелись.
   А как бросить технику? Достанется врагу? Отвечать придётся.
   С передовой бойцы проходят мимо. Говорят.
   - Рядом немцы, много их.
    Бойцы из его артиллерийского расчёта приняли решение отступать. Владимир остался. Взял в руки свой автомат.
   - Будь что будет. Только не под трибунал, позор, лучше так.
   Впервые в жизни стал читать молитвы, сколько вспомнил, перекрестился и стал ждать.
   Слышит рев мотора. Напрягся, прицелился. А это наш танк с передовой. Выбежал из траншеи. Стал перед ним, не даёт проехать.
   Помогли танкисты, прицепили тросом к броне. Метров сто проехал на буксире, завелась машина. Дальше своим ходом.
   Откуда стало известно начальству, что его бойцы покинули передовую, он не знал. Но их он больше не видел.
   Расскозывали, что служили они в штрафбате, но более конкретно никто ничего не знал.
   Сначала и его хотели наказать. Разжаловать в рядовые, не предотвратил бегство с передовой подчинённых, но потом передумали.
    Даже наградили медалью, но был он ей, почему то, не рад.
    Была она ему не родной, а подчинённых вспоминал очень долго.
    Воинская карьера его на этом закончилась. О нём словно забыли, не переводили на вышестоящие должности, не предлагали учиться.
    Как-то встретил на дороге своего друга Андрюху. Он даже не поверил. Был он в погонах старшего лейтенанта, отправлялся в Москву, учиться в Академию.
   Возмужал, всё также бредил Есениным. В первую очередь сообщил, что сам начал писать стихи.
   Первую подборку напечатали во фронтовой газете. Достал её из внутреннего кармана, протянул ему и сказал.
  - Бери, на память. Как лучшему другу. Я ещё напишу.
  - Спасибо, не надо. Тебе нужнее. После войны надо обязательно встретиться.
  - Обязательно. Не забывай.
  До самого окончания войны он так и колесил по дорогам, по бездорожью, с полуслова понимая, чего от него хотят его командиры и без лишних слов выполняя всё что требуется.
  О Победе узнал по всеобщему ликованию на площади небольшого городка и стал готовиться домой, но ему сообщили, что всех отпустить на гражданку нет никакой возможности.
  - Придётся послужить в Одессе на той же машине и получив предписание можно отправляться немедленно.
   Это была уже не совсем служба, а скорее обычная работа водителем. Ничем особенным она не запомнилась, разве только тем, что получил отпуск от легендарного Командующего Г.К.Жукова. Его машина заглохла на одной из улиц города и ни его водитель, ни охрана не могли ничего сделать.
    Остановили первую попавшую и попросили водителя помочь. Этим водителем оказался Владимир.
   Он быстро разобрался в чём дело. Удивился, но не подал вида, что они сами не смогли догадаться.
   Буквально несколько минут поворожил над мотором. Прикрепил тросом к своей, плавно разогнал и она спокойно завелась.
   Уже хотел ехать по своим делам, как подбежал молодой офицер в новом парадном мундире, по виду ординарец и приказал подойти по всем правилам Устава к военноначальнику.
   Владимир выполнил то, что от него требовали и услышал в свой адрес.
   - Хорошо разбираетесь в технике. Доложите своему командиру, что Жуков объявил вам месячный отпуск. Выполняйте.
   - Есть. В отпуск отправили сразу и он приехал в родной город. Спокойно отдохнул. Узнал от матери, что Галина замужем за большим начальником. Воспитывает сына. Лучше ему с ней не встречаться, а то её муж ревнует к каждому столбу. И на это есть веские причины.
   Вернушись в часть был направлен на Карпаты на заготовку дров для города.
    Его задача была перевозить бревна от лесозаготовителей до железнодорожной станции.
   Там он стал вечерами ходить на танцы, где познакомился с скромной девушкой. Звали её Мария, после окончания бухгалтерского отделения сельхозтехникума она работала по специальности в райфинотделе.
   Он ей понравился своей уравновешенностью: скромный, но не робкий, первый ни с кем не задирался, но кто его тронет, часто жалели об этом.
   Вокруг танцплощадки постоянно было много разных событий. Бывало недалеко слышны были выстрелы. Говорили бендеровцы шалят.
   Ей было спокойно, когда он её провожал после танцев до хаты, где она снимала с подружкой комнату.
   Она знала несколько аккордов на семиструнной гитаре и пела народные украинские и русские песни. Пела только для него душевно, тепло, волнительно. Если кто-то оказывался рядом тушевалась и под любым предлогом прекращала пение.
   Приезжали с концертами и лекциями известные артисты, режиссёры, композиторы.
   Так они узнали, что есть быстрые танцы “кобылка“ и “трясучка“, медленный “голубка“, а ещё “линда“ и “шимми“.
   О том, что фокстрот раньше в Советском Союзе танцевать не разрешали, а теперь в моде гамбургский стиль, его привезли из побеждённой, но не покорённой Германии наши музыкально одарённые офицеры.
   Во время танцев рефреном с артистом шептали на ушко друг другу, теснее прижимаясь и не стесняясь при этом: ”…расскажи о чём тоскует саксафон…“, “…зайдём с тобой мы в ресторанный зал…“, “…любовь и счастье ждут нас впереди…“.
   Когда его работа на лесозаготовке закончилась и он вернулся в свою часть, стали писать друг другу письма.
    Из последних писем он узнал, что у Марии большое несчастье. Отца завалило в шахте.
    Матери не стало раньше и отец был единственным кормильцем в семье, на шахте стахановцем, стремился побольше заработать и ей больше рассчитывать не на кого.
    Его служба подошла к концу и он предложил ей ехать с ним в его родной город. Она согласилась.

                Глава четвёртая. Молодожёны

    Родители приняли радушно. Вечером мать спросила как им стелить на ночь.
    Владимир ответил. - Раздельно. Через несколько дней расписались в загсе. Свадебное торжество решили не делать. Было не до этого.
    - С работой не просто, денег особых не было.
     Молодые после загса купили в магазине пряники и сидя на берегу Уводи за обе щёки их уплетали, смотря друг на друга влюблёнными глазами. Соседи шептались.
    - Привёз, будто своих нет.
    - В одном платьишке приехала, ведь ничего больше не привезла.
    - Да, ладно вам, как ему надо, так и сделал.
    - Да, пусть живут, нам-то что.
     Возвращаться на фабрику не хотелось, крутить баранку было веселей.   Зарплата была совсем маленькой даже по скромным запросам, пока не предложили возить начальство.
    На новой работе платили получше, но и расходы увеличились.
    У Марии с самого начала работы до её окончания никогда не было никаких проблем с трудоустройством. Скорее наоборот.
    Усидчивая, упорная, женщина с характером… Её всегда хотели видеть около себя руководители самого высокого ранга в качестве специалиста, которому всё можно доверять.
    Через положенное время, всей семьёй, обмыли ножки сыну и казалось, что жизнь пойдёт по спокойной, протоптанной многими колее.
    Так продолжалось лет пять, пока Владимир, к удивлению многих, из ярого противника всяких застолий постепенно стал превращаться в заурядного выпивоху, для которого выпивка единственная в жизни отрада.
    Первой забила тревогу мать, но он не обращал на её слова никакого внимания.
     Для Марии семья была самым важным для неё делом и единственным предназначением, и она больше всего на свете боялась её разрушить, но и она не выдержала.
     Характером в отца, она в ответственные моменты была решительна и стояла на своём до конца.
     Без вещёй, собрала сына со всеми попращалась и ушла на железнодорожный вокзал.
     Узнав об этом, Владимир побежал туда и на скамейке зала ожидания у памятника вождям революции Ленина и Сталина, увидел жену и сына.   Билета на поезд у неё не было, она не знала до какой станции ей ехать, нигде и никто их не ждал.
    Они долго сидели рядом, ничего не говоря друг другу. Смотрели в разные стороны, сын, как связующее звено, не позволял остаться каждому самому по себе. Не только о нём думали родители в этот момент.
    У Владимира была своя невысказанная боль, которую он не решался рассказать никому, даже жене, которую уважал и был благодарен за сына.
   Он встал, взял обоих за руки и они медленно, едва сдерживая слёзы пошли домой.
   По дороге рассказал Марии как  встретился с Галиной, та показывая на сына, как всегда решительно сказала о том, что он - его сын.
   Дескать, она не хотела говорить, но всё-таки решилась на это. И ещё. Мужа она не бросит, такими деньгами и положением не разбрасываются.
   Его она никогда не любила, но тот готов в любой момент целовать её ноги.
   Владимир, как и раньше прямо и нелицеприятно, спросил.
   - Зачем ты мне всё это говоришь? Чего тебе от меня надо?
    Она ожидала подобного вопроса и вылила на него, как ушат холодной воды или, быть может помоев,  всё своё женское недовольство, гордыню и много чего ещё, сама до конца не понимая, для чего ей это надо.
    - А кто ты такой есть, на самом деле?
    Сама за него ответила.
    - Водила с Нижнего Тагила.
    - Нищий. Без образования и положения. Кроме своей хохлушки, никому из знающих себе цену женщин, не нужный. Перспектив бы с тобой никаких, ни у меня, ни у сына.
   - Ты пришла это мне сказать?
   - Высказала, я выслушал? Дальше что? Я свободен?
   - Неужели ты ради этого воевал, чтобы жить в нищете? Мой муж не воевал, а всё имеет, потому что деловой.
    Мимо него ни одна копейка не пролетит. А ты возишь таких как он и доволен. Для них ты прислуга. Ты только в постели мужик, а так по жизни тебя имеют все кто этого захочет.
   - Она стала задевать его за живое. Хотя ничего нового она ему не говорила, он об этом, обо всём, много думал и у него не было однозначного ответа ни на один такой вопрос.
   - По своему она была права. С другой стороны было непреодолимое желание продемонстрировать ей физическую силу.
   Избить её всерьёз, до боли, до крови. Вот только что этим докажешь? Ведь смог его друг Андрюха добиться многого в жизни. Сейчас военноначальник, командует частями и подразделениями.
   - А почему не он?
   На этот вопрос у него также не было ответа.
   Каждый из них в какой-то момент вдруг понял, что любит и ненавидит другого одновременно.
  Хотя этого не может и не должно быть, но именно так происходит и как быть никто из них не знал.
   Всё закончилось так, как не хотела когда-то его мать. Они стали тайно встречаться.
  Летом договаривались о встрече, не обращая внимания друг на друга, ехали на автобусе до его конечной остановки. Таким же образом возвращались.
  Эти встречи, всё то, что на них происходило, выматывали эмоционально, не приносили радости, но тянуло друг к другу каждый раз ещё сильнее.
   Выход для себя из этого положения он нашёл в водке.
  - Выпьешь, ни о чём серьёзном думать не хочется. Вот оно настоящее большое счастье, если такое вообще может быть на нашей Земле.
  - Водка, целый день за рулём, фронт не прошёл незаметно: стала побаливать спина.
   Всё в жизни перемешалось настолько, что иногда вообще не хотелось жить.
   Мария его поняла и не сказала ни одного осуждающего слова.
   Она подозревала о чём-то подобном, но думала, что виной тому всё та же водка и ничего более.
   После того, как он рассказал ей прямо и откровенно, у неё появилось к нему ещё одно чувство: ответственности, как за друга, брата.
    Такое чувство, как ни странно, было не слабее чем любовь к мужу. Она стала крепче к нему прижиматься по ночам, словно боясь потерять в любую минуту и шептала самые разные слова, которые его успокаивали и отводили беду от их семьи.
    Обоим нравился шансон, они слушали, читали о нём, хотя поначалу таких возможностей было немного.
    Шансон считали блатняком и официальная пропаганда осуждала. Как-то Владимир в гараже полуспел, полупроговорил песню, которую исполнял его земляк Аркадий Северный: ”Вспомни Акулька мгновенье…“.
    На следующий день завгар, тихим голосом, как будто извиняясь сказал.
    - Ты, Володя, того, больше не надо про Акульку, сам знаешь с кем работаешь.
    - Сами слушают что хотят, а нам нельзя. Я тебе этого не говорил.
    - Мне Аркадий тоже нравится, он рос у нас на Рабочем посёлке, отца хорошо знал, на железной дороге работал, орденоносец.

                Эпилог

   Достигнув пенсионного возраста супруги долго ещё работали, их никто с почётом не провожал, как это иногда бывает.
   За месяц до семидесятилетия с Марией на работе случился инсульт, а на следующее утро её не стало.
   Владимир остался в квартире один и поначалу те, кто его хорошо знал, предлагали познакомиться с хорошими женщинами, чтобы на старости лет было не скучно одному.
   - У всех были какие-то проблемы с жильём.
   Он даже не рассматривал такие возможности, хотя понимал, что так, очень даже может быть, ему было бы лучше.
   Он уверен, что за всю долгую совместную жизнь Мария ему не изменила, так как же он, может ей изменить, после её смерти.
   Вот уже восемнадцать лет в его одинокой душе звучит их вчерашняя музыка.



              Июнь                2013год