Коза бодливая

                Евгений Сайковский

                Коза бодливая

                Рассказ

         В шесть лет мне доверили козу, а перед этим долго шли по городу, бабушка объясняла, что козье молоко очень полезное.
         - Кого не возьми из соседей, у кого есть малые дети, обязательно заводят таких помощников.
         - Будем пить молоко, есть творожники, быстро расти, набираться сил.
Я послушно кивал головой и с интересом смотрел по сторонам.
         - Имей в виду, днём я занята, гулять с ней придётся тебе, другого выхода у нас с тобой нет. Больше некому.
Я опять кивнул, но уже не так энергично и немного задумался.
         - Баб, а как же гулять?
         - А всё также, вот с ней и будешь. Даже интереснее.
         - А как же мальчишки?
         - А всё также. Мальчишки сами по себе, коза сама по себе.
         - А-а!
        Ответил я и про себя подумал, посмотрим ещё как это будет выглядеть. Если не понравится придётся нажаловаться маме с папой, когда они приедут в отпуск. Хотя ждать этого было ещё очень долго.
         - Бабушка, а почему базар “барашком” называется. А мы идём козу покупать?
         - Ну, а как ты сам думаешь, мил человек.
Ненадолго задумалась и ответила.
         - Ну, конечно, потому что на этом базаре продают и барашков, и коз. Кому кто больше нравится. Нам с тобой барашек не нужен и мы будем покупать козу, вот и всё.
         - А вообще-то поменьше рассуждай, да получше под ноги посматривай. А то вон идёшь, всё спотыкаешься. Так только пьяные ходят.
         - Ладно, не буду.
         На базаре было много народа. Мальчишки постарше уже суетились около торговых рядов. А один с рыжими волосами и конопатый, слепил проходящих мимо него посетителей солнечными лучиками, приспособив для этого осколок то ли фары, то ли зеркала, почему-то нисколько не боясь получить за это по шее. Я его недавно видел на нашей улице и мы перемигнулись.
         Козу мы купили быстро. Какой-то большой, в замасленной спецодежде мужик, простуженным, сиплым голосом быстро повторял.
          - Ну, быстрее мать, деньги давай, горит всё внутри, сама понимаешь. Да, иди быстрей отсюда, как бы чего не вышло.
          Бабушка отдала ему деньги и он не то бегом, не то маленькими короткими прыжками заспешил к выходу, едва передав верёвку, на которой крутила головой самая настоящая коза.
          Тело её было покрыто белой шерстью, была она взрослая, мне почти по плечо и, как я понял, стала теперь нашей.
          - Ну, всё пошли быстрее домой. Там её рассмотришь, времени у тебя будет предостаточно.
          Это, конечно, была правда, чего-чего, а времени налюбоваться друг на друга у нас теперь стало с ней предостаточно.
         Особенно меня занимал пучок длинной шерсти на подбородке, она не противилась, когда я за него гладил. А вот, когда потихонечку дёргал, то мотала головой.
          Забавлял короткий хвостик, торчащий к верху. Он был настолько мал, что дёргать за него было неинтересно.
          Подопечная оказалась умная и подвижная, и мы сразу нашли общий язык. Она видимо была приучена ходить на поводке и относилась к этой обязанности совсем спокойно. Не нападала, а вот посторонних при любой возможности бодала.
         Бабушка сказала, что её зовут Люська и так называют всех бодливых коз. Успокоила, что своих она не трогает, хотя это я и сам понял.
         Ближе всего пастбище было по направлению к большой фабрике. Туда каждый день мимо наших окон по улице ходили работники. И рано утром, и поздно вечером, и весь день.
         Мы привыкли к этому и считали, что так и надо, даже гордились этим.
Перед фабрикой была река Талка, мост, мытилка и настоящий луг, на котором Люська очень быстро освоилась и стала быстро поедать много травы.
         После этого, как я сразу заметил, она её отрыгивала изнутри и ещё дожёвывала по второму разу.
         Это мне почему-то не очень нравилось, но я старался не обращать на это внимание.
         Время от времени она баловалась то молодыми побегами небольших деревьев, то кустарника, до которых могла дотянуться.
         В кустах около реки облюбовали себе место работники с фабрики. Приходили разные кампании от двух-трёх до десяти человек.
         Неспешно раскладывали выпивку, закуску. Очень редко закусывали рукавом, это называлось “мануфой”.
         После нескольких быстрых тостов начинались разговоры, которые переходили в жаркие споры, до выяснения отношений на кулаках, но это случалось редко.
          Говорили о чём-то, как мне казалось очень интересном, но совершенно непонятном. Больше и чаще всего о начальстве, планах, станках и о чём-то с этим связанным. Особенно горячились, рассказывая о прежних и нынешних порядках.
         - Сейчас это что.
         - Помнишь Семёныч, как гудок на смену голос даст, так от этого моста, показывая на наш мост, кто опаздывает, как припустятся бежать. А ты говоришь?
         - А что я говорю, только подтверждаю эти слова. Так и называлась эта стометровка: от мытилки до проходной - сталинская.
         Об этом говорили, когда были ещё более-менее трезвые. Затем разговоры следовали о женщинах вообще и о фабричных работницах в частности. При этом головы крутились как на шарнирах в сторону мытилки.          Стояла она недалеко, на реке. Это был бревенчатый дом на сваях, где женщины полоскали выстиранное дома бельё.
         Водопровода в округе не было, за водой ходили на колонку, поэтому тропка сюда была протоптана в любое время года.
         На мостках постоянно кто-то был, подходил, уходил с корзинами. Летом разгорячённые от энергичной работы женщины были не прочь искупаться или хотя бы окунуться в прохладной воде.
        Я вместе с новыми знакомыми при разговорах крутил головой туда-сюда, делая вид, что понимаю о чём идёт речь.
        Было интересно узнать куда это они ходят и я как-то спросил у одной из женщин, чем-то похожей на мою маму.
        - А что там такое?
        - Привяжи свою козу. Никуда не денется. Давай руку.
        Рука у неё была большая, сильная и тёплая. Войдя в бревенчатый сруб я увидел полуодетых женщин в лёгких платьях. Это напомнило мне нашу Посадскую баню, куда ходил с бабушкой в одно отделение, когда был совсем маленьким.
       Здесь всё было по другому, потому что каждая из женщин была интересна по своему. Они усердно и сноровисто промывали бельё, опуская его в воду и не без труда доставая оттуда.
       С удивлением увидел в реке много рыбок, которые спокойно плавали не обращая на них внимания.
      - Надо же, не боятся.
      - Настёна, что жениха привела?
      Послышался приглушённый сдержанный смех работающих людей.
      -Да, принимайте, ухажёра.
      Доски под ногами ходили ходуном, было скользко. Я медлил по ним ступать и это не осталось незамеченным.
      - Шагай смелее, не робей. Эко, какой не смелый.
      - Так и не женешься.
      Последывал дружный здоровый женский смех, который не скоро прекратился, но одна из женщин опять засмеялась, а остальные вслед за ней.
      Я звонко смеялся вместе с ними, сам не понимая по какому поводу и опять же, вместе с ними, всё никак не мог остановиться.
         Как-то мои знакомые с фабрики принесли мне колышек, который я привязал к верёвке и ногой легко вбивал его в землю, и уже не опасаясь за свою подопечную подходил к их кампании, после чего начиналось деловое обсуждение.
         - Вообще то, ты пацан правильный. Ещё малой, а уже делом занимаешься. Это по-нашему, по рабоче-крестьянски.
         - Вот вырастишь, приходи к нам на фабрику. Знаешь какие мы ткани выпускаем. Не только в нашей стране, во всём мире о них знают.
         - Лучше чем у нас качества, расцветки нигде нет.
         Я всегда очень внимательно, даже вдохновенно, слушал. Эти рассказы мне очень нравились и иногда я, как мог, пересказывал их бабушке.
         Та слушала, хвалила за любознательность, только всегда при этом вздыхала.
         - Дорогой ты мой, всё это очень хорошо. Да вот только фабричные выпивали бы поменьше. А то, что умеют хорошо работать, этого у них не отнимешь.
         Моя подопечная Люська относилась к новым знакомым по разному. Пока те были трезвые могла потереться мордочкой о штанину, но как пьяные собирались идти домой, иногда плохо держась на ногах и поддерживая при ходьбе друг друга, то становилась непримиримой.
        Если не оттащить на расстояние, то бросалась на них бодаться, как в бой, без страха и упрёка.
        Такое смелое домашнее животное я встречал впервые и зауважал её за это на всю предстоящую мне долгую жизнь.
       Интересно было, как сморившись на солнцепёке, засыпая, видеть, как она, как верный пёс стояла рядом, внимательно, серьёзно смотрела вокруг и лишь иногда позволяла себе лизнуть мою щеку.
       Своих новых знакомых я часто видел проходящими мимо нашего дома. Иногда после вечерней смены шли с песнями.
       Бабушка всегда говорила.
       - Ну, смена пошла, запеснячили. Молодцы, ничего не скажешь. Поработали, устали, теперь песни поют. Так и надо. Заслужили, ничего не скажешь. Есть что послушать.
        На мой вопрос, что они заслужили. Ответила.
        - Подрастёшь, узнаешь.
        Хоть я и опасался, но с уличными товарищами не раздружил. Они стали приходить на реку ловить рыбу. Мы таскали из реки по нескольку десятков пискарей, плотвы и ершей.
        Особенно хорошо клевали ерши, которых сначала не брали, так как считали их сопливыми, но старшие объяснили, что от них уха с наваром получается.
       На том лугу на ум пришли первые строчки.
       Солнце светит из зенита,
       Бродит по двору коза,
       А соседский Валька Котов,
       Зеркалом слепит глаза.
      Я прочитал ему это своё творение, на что он почему-то обиделся.
      - И ничего я не слеплю. Даже такой манеры нет. Напраслину на меня наговариваешь.
      А потом с возмущением высказал.
       Не в склад, не в лад,
       Поцелуй кобылу в зад.
       Помирились мы быстро. В знак примирения поменялись рыболовными крючками.
      Он мне отдал свой, который ему сделал отец из булавки, а я ему свой, который выменяла бабушка у старьевщика, уже не помню на что.
      Моя подопечная Люська жила у нас ещё лет десять. Была полноправным членом семьи. Когда совсем постарела, стала мёрзнуть.
      На ночь накрывали её одеялом, но годы взяли своё. Она ушла с навернувшимися на глаза слезами.
      Похоронили её на том же лугу, в тихом, укромном месте. Зачем я вбил в землю, недалеко от этого места, её колышек не знаю до сих пор.
      От мытилки в реке остались только брёвна, на которых она стояла. Они догнивают до сих пор и ещё виднёются на её спокойной глади. 



             г.Иваново                Май 2013г.