Левая ступня у правого уха

Библиотечка современной повести

Выпуск 1


Евгений Сайковский

 

ЛЕВАЯ СТУПНЯ У ПРАВОГО УХА

ПЕРВОГО СНЕГА ЦВЕТЫ

ПОЕЗД ИЗ СВЕТАНОВА





Иваново, 2013
 

 УДК 821.161.1-3
 ББК 84 (2Рос=Рус) 6-44
 С-14
 ISBN 978-5-9904547-1-2
“Но нет печальней повести
на свете,
Чем повесть о Ромео и
Джульетте“.
                У. Шекспир
       В отличии от любовной истории 16 века перед вашим внимательным взором повести века 21.
       Это крылья сказочной жар-птицы. На воле, когда жар-птица поёт, из её клюва сыплются жемчуга.
       Голыми руками такое чудо поймать нельзя, можно обжечься.
      Для этой цели используют золотую клетку с молодильными яблоками внутри.
       Если задуманное удаётся, надо постараться не забыть о вольной птице, которая “в клетке не поёт“.
       Для автора очень важно, чтобы после прочтения, хоть на чуть-чуть, свободные душевные порывы обратились к активности, действию.
       Поиску выпавшего пера жар-птицы, которое в тёмной комнате заменит самое богатое освещение и со временем превратится в золотое.
© Е.Сайковский, апрель 2013г.
 Mail.Ru. Saykovkiy@inbox.ru тел. (4932) 37-21-20
 Печатается в авторской редакции.
Подписано в печать 09.04.2013г.
Формат 1/16.Бумага писчая. Плоская печать.
Усл. печ. л 3,2. Тираж  50 экз. Заказ № 2013-22

ЗАО ”Ивановский инновационный институт”,
153000, г. Иваново, пр. Шереметьевский, д.21, оф.012

ISBN 978-5-9904547-1-2                ©Е.Сайковский, апрель 2013г.
 
 
Повесть

Левая ступня у правого уха

Глава первая. “Все мужики - сволочи”

     Год Змеи, под бой курантов, неожиданно вступил в свои права при счёте один - три не в пользу Николая Ивановича.
      - Вот так номер, чтоб я помер. Чёрт возьми. Этого только не хватало.
     Человека совсем не криворукого и уж никак не тупорылого.
     При всём том, мои хорошие, любители читать занятные истории, разумеется, всецело позитивного.
     Без дурных наклонностей, по крайней мере.
     Это, как доподлинно известно, не обсуждается в его окружении.
     Дескать, других не держим.
     Ну и ладушки. Дай им боженька всего того, чего им сердешным не хватает.
    Любых витаминов в особенности. Сколько попросят. От головы в неограниченном количестве.
     Чиновника с чётко выраженной современной политической платформой. Вот как сильно было замечено.
     Без склонности, к примеру, от нечего делать хоть раз в жизни попытаться доплюнуть до потолка.
     Глядя на звёзды, помочиться против ветра.
     А сделав это с моста, когда вокруг никого нет, от безысходности, в спокойные воды родной Уводи, даже не помышлял ускорить их неспешное течение.
      По смелому местному преданию, взятому на вооружение непримиримыми идейными противниками Николая Ивановича, ему отведена роль одного из немногих, неприметных при дневном свете, атлантов или неизвестных героев, а это уж как кому больше нравится.
      По тому же преданию, они по-взрослому оживают лишь в новогоднюю ночь, вместе с другими ёлочными украшениями.
     Всё остальное время, при любой погоде, как будто на каменных руках держат над головой утверждённый в столице небесный купол.
      Всесильный и хрупкий.
      С облаками и звёздами.
      С особенной синевой на небосводе при скором крещенском морозе.
     Несмотря на долгое карабканье по карьерной лестнице в исполнительном ведомстве, о нём, если и вспоминают коллеги по делам или случаям давно минувших лет, то неизменно с позитивными нотками в голосе.
     Почти как о покойнике: или хорошо, или никак.
     С придыханием в конце разговора. От неловкости не пряча взгляд.
     - Мол, на все руки. Больше бы таких.
     - Не молчун, не говорун. С ним скучно не бывает. На своём месте.
     - Щекотливых ситуаций умеет избегать.
     - Характер не нордический, но за чужое похмелье не ответчик. Не дождётесь.
     Надо ли ему столько лет на одном месте считать себя незаменимым и всегда на вторых ролях, неизвестно.
     - Раз без замечаний тридцать лет работает, так вроде бы, должен быть доволен.
     Заметили, что никогда себя не предлагал на вышестоящие должности, как  очень часто такое бывает с честолюбивыми сотрудниками.
     - Знает себе цену.
     - Так это должно приветствоваться.
     - Не помышляет о протесте.
     Похоже по всему этому, ждёт подходящего момента и - разом наверстать упущенное.
    - Похоже, да - из куля в рогожу.
    - Поди-ка, узнай, что у него на душе творится. Может быть, заговорён человек потусторонними силами?
    - Да ладно, глупости говорить.
    - А что, не так? От скуки, например, или другой напасти.
    - Может, горе от ума, вот и не высовывается - понимает, что надо кому-нибудь быть таким как он.
     Вот и непонятно, радуется или мается от чужого потустороннего выбора.
     Хотя какая нам от этого разница.
     - Вот это правильно. И с плеч долой.
     Пусть выбор пал на него, чиновника средней руки. Значит, так и должно быть.
     Это если судить о выборе по ранжиру или согласно табели о рангах.
     А поди как о душевном, легкоранимом человеке: наделён Николай Иванович природой, матерью нашей, редким даром предвидения.
     А это дано не каждому.
       На простого и скромного.
       Любителя и постного,
       И скоромного. Без суеты,
       Опережая вести - слухи,
       Не дожидаясь оплеухи,
       Быть с космосом на ты.
     Другими словами - надо ему разглядеть рациональные зёрна в обычной шелухе.
     Выделить из череды всякого - разного. До поры до времени неизвестного и непонятного для умов не столь одарённых.
     С годами всё лучше стал писать справки: обширные, обтекаемые, с претензией на аналитику.
     В них можно найти всё что угодно, кроме информации, нужной для пользы дела.
     Этому явлению есть очень простое объяснение, которое, как и его справки, не очень-то кому-либо и нужно.
      Из-за отсутствия этого самого нужного дела в округе по независящим от чиновника причинам.
     Ещё Николай Иванович умеет вдохновенно составлять тезисы чужих выступлений.
     На заказ. Для совещаний, заседаний по любому интересующему вопросу и для любых аудиторий.
     От темы: о намерениях пришельцев из других цивилизаций, до возможностей сильного государства во время неслабого кризиса.
    Любимое хобби - быстрая подготовка толкового финансового отчёта о выполненных вскрышных работах.
    Вскрышных - удаляющих пустую породу (пустоцвет, пустозвон), подводящую к месту, где куют деньги.
    Последнее обстоятельство особенно приветствуется во все времена и у всех народов. 
    Служит визитной карточкой, помогая быть непотопляемым.
    При смене руководства.
    При частых вертикальных реорганизациях ведомства.
     Вскрышные работы - любимое занятие служивого люда в любое время дня и ночи, без отдыха в выходные и праздники.
     Как незыблемая и желанная вершина бумаготворчества, наподобие статуи Свободы.
     Той самой осознанной необходимости, направленной на свободное повышение благосостояния отдельных граждан, на зависть остальным.
     Это занятие нежно ласкает утомлённый взор заинтересованных людей ещё до того, как планы-графики, по установленному порядку, поступают на утверждение в более высокие инстанции.
     При определённых обстоятельствах работы могут не начаться, а деньги быть выделенными, войдя в актив годового отчёта.
     Идиллия может быть полной при одном непременном и очень важном условии.
     Дабы не попасть уважаемым людям под какую-нибудь нехорошую статью некоего кодекса.
     Для спокойствия и уважения к себе, не упоминаемого нигде и никогда из-за неприличного названия.
     Не приемлемое в любом более - менее приличном светском обществе.
     Где принято трудиться не корысти ради, а токмо ради блага Отечества.
     Просьба об исключениях из правил не напоминать.
     При таком раскладе игральных карт требуется уже несколько иной дар предвидения, но это уже совсем иная история.
     Уважаемый Николай Иванович не только в недавний год Дракона, но и всю сознательную жизнь подавал большие надежды.
     Родителям, друзьям, знакомым и всем остальным, кто на него рассчитывал.
     У кого без него решать вопросы не получалось.
      Вот уж что у него получалось в одну калитку, как у мужчины без страха и упрёка.
     Делать всё от него зависящее, чтобы эти надежды подольше не сбывались.
     Такая вот не то чтобы заковырка, а целая загогулина всегда получалась. Счёт на итоговом годовом табло говорил сам за себя.
     Не разгром, но чувствительное поражение. Без шансов хотя бы на ничью.
     Пропущено три шара в свои ворота. Забит ответный - гол престижа.
     Не густо.
     Почему бы не разобраться с очевидной неудачей. С собственным житьём - бытьём. Без дежурных напоминаний о дураках и дорогах.
     В чём камень преткновения, почему неподвластен?
     Стало слабо?
     Наступил возрастной предел возможностей?
     С тягостным откровением напомнивший о том, что молодым прелестницам, увы, стал неинтересен ни под каким, даже самым острым соусом.
     Возможно, это произошло в отместку за своих сверстниц, которые перестали интересовать его ещё раньше.
     Они не простят ни при каких, даже существенно смягчающих вину обстоятельствах.
      Так что? Штык в землю и лишь наблюдать за происходящим?
      Давать умные советы другим.
      Если всё-таки нет.
      Не дождутся.
      Ещё повоюем.
      Задело за живое?
     Не иначе как беспардонное вытирание ног недругов о твои по-прежнему обширные планы и надежды.
     Не по себе, в принципе, от того, как это могло случиться.
     Ежу понятно, дело не в государстве, природе - погоде, больших или маленьких чиновниках, тем более хороших или плохих.
     А в собственных завышенных ожиданиях, осуществление которых тебе не интересно при любой погоде.
     Даже никакими героическими усилиями, кого и чего угодно, хоть самого распрекрасного государственного устройства.
    Отчего и зачем оно ему после такого результата нужно.
    Не повторять же вслух за убогими.
     - А чего бы вы все хотели.
     - И на том спасибо, надо сказать.
     - Нас не забыли и ладненько.
     - У других и того хуже.
     - Синица, не жар - птица, надёжней не бывает.
     Даже интересно попробовать, вникнуть в прошлые житейские подробности.
     А почему бы и нет. Не всё витать в облаках.
     Когда ещё, если не сейчас, опуститься на землю.
     Можно для наглядности сравнить своё житиё с самой популярной забавой, знакомой каждому пацану с юных лет.
     Первый шар был пропущен уважаемым человеком после элегантного удара в стиле аргентинского футболиста Лео Месси.
     Ножкой, почти без замаха, носочком бутсы по мячику и “за воротник” стражу ворот, под верхнюю перекладину.
     Как в копеечку.
     Элегантно и со вкусом.
     Автор шедевра известен.
     На первый взгляд ничем особо не примечательная дамочка.
     Всегда в непонятном, даже для себя, расположении духа.
     На работе с взрывным темпераментом. Потяжелевшим с годами, но отходчивым характером.
     Зато с приятными ощущениями своего ухоженного, не по годам здорового тела.
     В домашней, семейной обстановке: спокойная и доброжелательная.
     - Когда всё в квартире происходит по её сценарию.
     Накануне нежелательного зова трубы о наступающем вскоре пенсионном возрасте, проявляет утомительную склонность к нравоучениям, сразу после произнесения которых моментально теряет к ним всякий интерес.
     Не блондинка, не брюнетка, не кокетка.
     Отличительная особенность: всегда с крашеными в непонятный цвет волосами.
      Однозначно не лахудра.
      Это гарантированно.
     Внешний вид часто обманчив, но это не тот случай.
      Легко можно зуб отдать. В залог.
      Это для не доверяющих никому и ни во что не верящих.
      Хотя полностью положиться на святость дум и деяний таких непредсказуемых, колоритных персонажей, как она, было бы весьма опрометчиво.       
      Надёжнее и благоразумнее повременить в таких случаях.
      Не тянуть кота за хвост, а потянуть резину.
     Поговаривали, что была она одно время слаба на передок, то есть спидометр от желающих зашкаливало.
     Так это дело пусть и непоправимое.
     Как говорится, горбатого лишь могила может исправить.
     Однако житейское, а это значит - всем понятное. А посему достойное всяческого снисхождения.
     С кем не бывает.
     И сразу дело к стороне.
     После первого тайма Натэлла, так она предпочла, чтобы  к ней обращался стар и млад при встрече, успокоила свои амбиции на людном, не особо денежном и, соответственно, не особо престижном, но зато постоянном рабочем месте.
     В нужной всем и всегда сфере обслуживания. Вот который год как белка в колесе привычно крутит барабан - от и до.
     Согласно установленному хозяином режиму работы предприятия.
     Старается, чтобы никто не заметил фальши и не обиделся, как она, прочитав много лет тому назад книгу по актёрскому мастерству, играет без устали один и тот же этюд.
     Делая посетителям большое одолжение своим присутствием.
     Получается это у неё в основном не очень.
     С застывшим, как после команды ”замри”, одинаково безразличным выражением лица.
     Сказать вовремя самой себе важное ключевое слово “отомри“ считает то ли ниже своего достоинства, то ли почему-то, как всегда, забывает.
     Как и делать многое другое в своей бестолковой, быстротечной и неповторимой жизни.
     А теперь уже, после всего того, что было, делать это поздно.
     Заиграно. Да и никому уже не надо, если разобраться. А ей самой и подавно.
     Хотя, если внимательно к будущей юбилярше присмотреться только обязательно до или после работы, на её лице всё ещё можно угадать тонкие, привлекательные, некогда одухотворённые черты.
     Стоит глянуть на себя в зеркало, ну хоть одним глазком, всегда становится так грустно, что не передать словами.
     Хоть волком вой. А толку что. Осталось между нами.
     Что-то такое незатейливое в этих словах.
     Отражение в зеркале ещё напоминает о былой девичьей красе.
     И от этого ещё грустнее.
     Особенно вспоминая лестный комплимент:
     - Красатуля ты наша.
     В те самые девичьи годы сия особа для кого-то (даже не из последнего десятка ухажёров) была совершенно неприступна.
     Легко, на раз-два сводила с ума сверстников, и не только…
     Ещё студентов, интеллигентов, заумных импотентов... Прочих любителей безнадёжно вздыхать и в любое время дня и ночи делать комплименты.
    Сей лакомый объект был всегда под зачарованным вниманием, как и положено созревающему к определённому сроку наливному яблочку.
    С ядреными ягодицами, лёгкой танцующей походкой и высокой волнующей грудью.
     В не обделённой мужским вниманием компании не успела Натэлла оглянуться, как к возрасту “ягодка опять” безнадёжно располнела. Дальше - больше.
     Из-за этой напасти, обидевшись на сё и вся вокруг, а может быть назло себе, она на дух не переносила никаких диет и ограничений, даже разговоров на эту тему не выносила.
     Всегда строго придерживаясь одного и того же, на все случаи жизни, проверенного принципа.
     - Хорошего человека должно быть много.
    Сумела, несмотря ни на что, остаться на высоте ранее завоёванного положения.
    Опять же игнорируя всех, кто её по какой-либо причине недолюбливал.
    При этом от своей полноты не становилась менее желанной для мужчин любого возраста.
    Это уже было своего рода призвание, обольстительницы, признаком раскрывшегося таланта.
     Большинство из нынешних поклонников были этакими неисправимыми оригиналами.
     Никогда и ни за что не признавались никому в магическом воздействии пышных форм.
     Даже сами себе. Как будто в этом предпочтении было что-то неэстетичное или даже неприличное.
     Для таких мужчин дилемма при сравнении женских тел натурщиц Рубенса с современными стандартами была решена в пользу первых давно и бесповоротно.
     Не обращая на это внимания, их конкурентки вполне успешно порхают по подиумам, как птички по весне с ветки на ветку.
     Находя своих многочисленных почитателей и последовательниц.
     В море разнообразия женских фигур такие колоритные, как у Натэллы, на их взгляд, безусловно, статные, с каждым годом востребованы всё больше. 
     Всё для них, умудрённых и не очень житейским опытом, бывалых и только что оперившихся мужчин, предпочитающих разнообразие не на словах.
     С местом для знакомств со своими зазнобами, как правило, за торговыми прилавками городов и весей Среднерусской и других близлежащих возвышенностей.
     Не менее уверенно себя чувствующих при кассовых аппаратах, на рынках, в конторах, чуть реже в банках, на автозаправках.
    К великому сожалению, такая сфера их деятельности не предоставляет больше возможностей себя показать во всей красе, как того очень хотелось бы.
    Всё для той же сверхзадачи: нахождения потенциальных спутников, желающих быть под их крылом всю оставшуюся жизнь.
   Дефицит таких добровольцев всегда был, есть и, вероятнее всего, будет всегда.
   Как ни странно, конкуренции никакой. Приходи и бери, что нравится.
     Наверное, в связи с тем, что все мужики сволочи, а никак ни по другим причинам, наша потёртая жизнью героиня давно находилась в официальном разводе.
     Как это чаще всего бывает, одна как перст, с двумя взрослыми детьми и давним, запущенным до безобразия квартирным вопросом.
     Судя по тому, как дети никогда не парились от своих проблем, их вполне устраивало оставаться подростками ещё очень долго.
     Как следствие таких вольных семейных нравов, они, между прочим, с её молчаливого согласия повесили на её совсем нехрупкие плечи ещё и заботу о двух внуках.
     В душе она давно смирилась с тем, что маленькие дети - малые проблемы, а большие - их меньше не становится.
     От такого смирения чуть легче на душе, может быть, и становится, но не настолько, чтобы по жизни оно имело существенное значение.
    Во всяком случае, у неё никогда не вызывало сомнений, что хватит с неё этих самых семейных проблем до окончания того самого срока, который ей определён при рождении.
     Один из давних знакомых, этакий любитель - правдаруб, брякнул от нечего делать:
    - Да кто ж тебя с такими детьми возьмёт?
    Она не обиделась. Ей даже понравилось. И в тон ответила.
    - Кому надо. Тот и возьмёт.
    От колких слов не удержалась:
    - Не волнуйся, тебя не спросит. Сами разберёмся.
    А если бы он её еще и спросил, что ей в таком случае от жизни надо, то, не раздумывая, ответила бы, как в лирическом повествовании
    демонстрируя всю широту своей русской женской натуры:
    - Нести вместе со всеми свой крест на этой и холодной, и тёплой земле.
    Не считая себя какой-то особенной среди других или чем-то обделённой и, главное, видя в семье своё служение окружающим людям.
    Служение, доверенное ей, судя по интересно прожитым годам, как благо кем-то из находящихся при должностях - то - ли чиновниками, то - ли ангелами - в вышестоящем небесном департаменте.

Глава вторая. “Натэлла - пофигистка”
 
      Такой она стала не сразу, а через много лет праведной жизни. Устав, как и многие сверстницы, от всеобщего безграничного оптимизма, несерьёзных обещаний и серьёзных разочарований.
      И не столько применительно к самой идее построения некоего очень светлого общего будущего.
      А в большей степени от смены с каждым годом всё более непонятных лозунгов.
      По любому поводу и просто так. С одной и той же скучной закономерностью.
      По-прежнему одинаково глупых и бездарных.
      Как и всё, что делается из-под палки, ради галочки в отчёте или ради очередного потёмкинского домика.
      Эти лозунги не то чтобы мешали семейной жизни образцово-показательной жены военного, а всерьёз и надолго, как тяжёлая болезнь, делали её невыносимой.
      Вольнодумствовать она не собиралась. Это было не её кредо, а вот лишение такой возможности было совсем неприемлемо.
      До замужества была запевалой в школьном хоре. Если бы кто-нибудь сумел почувствовать, как это ей нравилось - ощущать ореол над непокрытой головкой, - тот непременно стал бы по-хорошему завидовать способной школьнице.
      В годы взросления, когда она вдруг просыпалась среди ночи и долго не могла заснуть, только из-за того, что предстоит петь, а ни по какой другой причине.
      Ждала утренний рассвет не иначе как манну небесную, с нетерпением и благодарностью.
      Это большое счастье, дарованное избранным, слышать непонятно откуда рождающиеся звуки.
      Перемещаться вместе с ними куда-то в неизведанное далёко, испытывая при этом необыкновенный трепет и волнение.
     В это время даже в кошмарных снах не могло привидеться, как может быть обидно, если буднично, словно в наказание за какой-то грех, случится непредвиденное и она лишится всего этого прикосновения к таинству.
     В тёплый весенний вечер, с дурманящими, долгожданными после долгой зимы запахами первой листвы, от избытка сил и желаний, не иначе как на спор, старалась перекричать с одуревшими от весны и свободы мальчишками друг друга.
     Те, слыша красивый и сильный голос, один за другим уважительно сдавались на милость победительницы.
     И вдруг звучание порванной струны… Звенящая тишина… Мгновенно, не успев опомниться и ничего не поняв, ощутила всем своим юным существом, что сорвала свой редкий голос.
     Дальше как в тумане.
     Как будто не с ней.
     Никакого желания понимать происходящее.
    Слёзы, слова сочувствия, охи, вздохи уже ни к чему не имели отношения, не трогали ни душу, ни сердце. Был важен результат. А он был налицо.
     После чего она сразу почувствовала, как отошла для всех без исключения своих знакомых на второй план.
     Ею перестали восхищаться и моментально забыли, что у неё когда-то были вокальные способности.
     Даже вспоминать о возможных, таких близких и желанных перспективах уже не хотелось.
    Бог дал, бог взял - на душе свет погас и сразу вокруг темнота равнодушия. Стало всё равно.
    Как будто никогда и не было вовсе тех чарующих звуков. А главное, никогда больше не будет.
    Только обида спряталась где-то далеко в душе и старалась о себе не напоминать.
     Заочный техникум в другом городе с красивым названием оказался пустышкой.
     Он дал диплом, но знаний не было. Это совсем не расстроило и не было жалко упущенного времени.
     Вышла замуж за рыжего курсанта только потому, что тот, едва познакомившись, предложил руку и сердце.
     После чего, не раздумывая, как только уединились, в каком-то заброшенном сарае, полез под юбку.
     Она почему-то решила не сопротивляться и подчинилась всем его желаниям.
     Невысокий крепыш, с которым весенними ночами не могла наговориться всласть, не собирался в ближайшее время жениться.
     Родители считали, что ему ещё рано, а он как послушный сын привык слушаться старших.
     И вообще, увидев её с курсантом, пожелал всего хорошего. И счастья в личной жизни отдельно.
     Она всё поняла, сделала беззаботный вид - как будто даже не обиделась. Но в душе не простила ему безволия, уже навсегда.
      Хотя до самой свадьбы надеялась: то ли на чудо, то ли сама не знала на что.
      Но ничего неожиданного, тем более чудесного, как и следовало ожидать, не случилось.
      Всё было торжественно, с возложением цветов к Вечному огню защитникам Отечества.
      Другие мероприятия, что всегда планировались на свадьбах военнослужащих, прошли с неподдельным пафосом и своим чередом.
      С песнями, шутками, прибаутками.
      Всё было как в тумане, и ей всерьёз казалось, что гуляет она на чужой, а не на своей свадьбе.
     А когда наутро первой брачной ночи увидела его конопатую грудь и такую же в веснушках спину, совсем загрустила.
     Но не по этому поводу, а от того, что она уже замужем. И всё самое интересное в жизни уже позади.
     Мать, всегда острая на язык, шепнула ей на ухо, что конопатые, да рябые мужики снятся к веселью.
     Без тоста, очень ловко, словно делала это очень часто, не закусывая, махнула стопку домашней настойки.
     А когда никто не видел, вытерла слёзы с глаз.
    До этого события она не позволяла себе подобных шуток в её присутствии.
    Конечно, мать была очень рада случившемуся и, как могла, демонстрировала это гостям.
    А вот что творилось у неё на душе бывшая невеста, а теперь уже жена на самом деле не знала.
    Хотя догадывалась, но старалась об этом никогда не думать.
     Если по-честному, то Натэлле все разговоры о чувствах всегда были глубоко по-фигу. По этому поводу она никогда не переживала.
     Вот только она не поняла юмора, к чему мать про какие-то сны сказала и не к месту стопку выпила.
     Сны ей вообще никогда не снились. Ни к грусти, ни к веселью, ни к похмелью.
     Всё думала, будет по-простому, как у всех, стерпится - слюбится.
     Не она первая, не она последняя.
     Может быть, так и случилось. Веселья в последующей жизни было немного, хотя не без этого.
    Двое детей родились по любви. С её стороны однозначно. Она не знала, как бы могло быть по-другому.
    И никогда не задумывалась о том, что такое любовь.
    Для неё это было знакомое слово, что-то вроде божества, явление, которое никто не видит, но все думают, что знают, что оно есть на самом деле.
    Проблемы позднее возникли с его равнодушием. О чём она даже никогда не могла подумать.
    Она была как бесплатное приложение. Никогда не высказывала никаких недовольств по очень простой причине.
    Их никогда не было.
    Следовала за мужем из гарнизона в гарнизон. Везде оставалась и была едва  ли не самой обаятельной и привлекательной.
    Многие завидовали её мужу.
    Местные ловеласы, а их в её окружении было не меньше и не больше, чем везде, вслед повторяли:
    - И чего она в нём нашла? Подумаешь, недотрога.
    Сколько было возможностей наставить ему рога. не перечесть, но на подвиги в тот период её жизни не тянуло.
    Почему-то все зелёные человечки были для неё на одно лицо, с одинаковым командным голосом и различались лишь звёздочками-пуговичками на мундирах.
    А вот после каждой его командировки находились досужие и очень злые языки.
    Докладывали с картинками о похождениях её благоверного.
    Она делала вид, что устроит мужу грандиозный скандал с битьём посуды и разборкой у замполита, но никаких подобных последствий для него ни разу не наступало.
    Причина своеобразная: было неловко, прежде всего, перед собой, перед детьми, перед своими и его родителями.
    Что они могут о них подумать. Ведь у них всегда было и есть всё хорошо.
    Зато обиды копились, не находя эмоционального выхода, хотя бы в разговоре с ним один на один, без свидетелей, что называется, по душам.
    Она считала ниже своего достоинства выносить семейные вопросы на общественный суд, хотя такое в офицерских семьях практиковалось.
    И к ней часто обращались боевые подруги. За них она могла идти на любые конфликты, с любым начальством, не говоря о чужих мужьях.
    А вот за себя никак не получалось постоять.
    Тем самым исподволь позволяла в свой адрес ироничные замечания по поводу отсутствия характера и почему-то стремления удержать своего мужика любой ценой.
    Она никогда не посвящала никого в свои чувства. Считала такие превратности судьбы весьма малозначительными.
    Даже совсем не достойными того, чтобы на них обращать внимание.
    В этом она совсем не походила на других офицерских жён и относилась к этому настороженно. Стараясь незаметно держать дистанцию.
    Зато были некие события, на которые другие вообще никак не реагировали.
    Поражались, что такая ерунда ей может быть интересна.
    В те времена для мужа и его сослуживцев чуть ли не смыслом жизни было поддержание высокой готовности к выполнению воинского долга.
    Это было нечто реальное и значимое, за что она относилась к ним всегда с пониманием и на полном серьёзе.
    Об этом он очень интересно ей впервые рассказывал, ещё учась в военном училище, и она помнила его слова почти дословно и никогда не подвергала их сомнению.
   С тех пор с девичьей искренностью поверила ему и прониклась чувством уважения к людям в военной форме, готовым в любой момент защищать свою страну, не щадить своей жизни.
    Для неё это был не пустой звук, не высокие, ничем не подкреплённые слова, а её жизнь, которую она вместе с мужем готова была пожертвовать ради светлых идеалов, которыми дорожила больше всего.
    Иначе она никогда не терпела бы немалые неудобства, от которых никуда не деться при кочевой беспокойной жизни.
    Это позднее они стали для неё зелёными человечками. В том, что именно так произошло, она своей вины не чувствовала, но всё произошло гораздо позднее.
    Тема ежедневного физического совершенствования, которая не покидала всех их сослуживцев, была так или иначе связана со спортом, к которому они все относились со всей серьёзностью со школьных лет.
    В каждом воинском гарнизоне, где проходили её лучшие годы, в обязательном порядке была хоккейная площадка.
    Для нашей северной страны, где морозная погода до трёх месяцев обычное явление, вполне разумное решение отцов-командиров.
    На этих залитых льдом спортивных площадках она с детьми играла в настоящий хоккей с шайбой.
    Вместе с ними научилась владеть самодельной клюшкой. Знала, что крюк у неё обязательно должен быть обмотан изоляционной лентой.
    А если вместо настоящей шайбы была металлическая коробка из-под леденцов заполненная землёй, то так было даже интересней.
   Получала от всей этой затеи немало удовольствия.
   Приходили домой с синяками, ушибами, всё от того же скользкого и быстрого льда.
   Совсем не похожего на тот, что приходилось видеть по чёрно - белому телевизору во время хоккейных матчей.
   Падая на тот лёд, в отличие от них, хоккеисты казались людьми без нервов, не чувствующими боли.
   Весело и подолгу принимали водные процедуры. С горячей водой в офицерских домах всегда был порядок.
   Получая дополнительный положительный настрой и удовольствие.
   Всей семьёй безоговорочно боготворили хоккеистов, в первую очередь армейцев, игроков сборной страны, их тренеров.
   Это были настоящие кумиры. На небольшом телеэкране характерные манёвры каждого из них были узнаваемы.
   Мастерство, настрой на победу, авторитет, не только на спортивной площадке, был непререкаем. Те вряд ли задумывались об этом.
   Апофеозом массового преклонения прозвучала на всю страну песня известного шансонье, в которой была безоговорочно поддерживаемая и особенно ценимая людьми служивыми и их семьями - метафора:
   “…А наши ребята за ту же зарплату
        Уже пятикратно выходят вперёд“.
     Эти слова несли большую смысловую нагрузку, чем любые лозунги на фасаде Дома офицеров, как для них, так и для остальных сограждан.
     Всем им очень хотелось верить в них, как в свои идеалы.
     Эти слова были более тёплыми чем официальный гимн страны того времени, к которому всё-таки относились уважительно.
     Знали наизусть, но не старались вдумываться в смысл каждого словосочетания.
    На таких привычных ставшими родными понятиях, как страна, держава, которые первичны, а деньги, личное благосостояние – вторичны.
    На этом держалась вся система нравственных ценностей, сформированных в её сознании, в том числе и в первую очередь благодаря творческой самоотдачей поколения шестидесятников.
    Их немногочисленными последователями, сумевшими несмотря ни на что, остаться верными своим убеждениям.
    Натэлла не относила себя ни к тем, ни к другим, но было спокойна за свою семью, если такие люди рядом с ней.
    Поэтому, когда стали появляться непонятные сообщения, не свойственные официальным информационным каналам, о предательстве, это слово никак не воспринималось в предлагаемом контексе.
    О бегстве за границу известных хоккеистов.
    А как же присяга, долг, служба?
    Информация об их денежных контрактах с западными хоккейными клубами, сумма гонораров, которые невозможно было представить людям, привыкшим жить на скромные средства от зарплаты до зарплаты.
    Не представляя себе другой жизни и других возможностей.
    Не желающих никакой другой жизни, самой распрекрасной, и других любых возможностей.
    Прежде всего вряд ли допустимых с точки зрения морально-этических норм обычных людей того времени, не стремящихся к личному обогащению. Благодарных государству за возможность личного самосовершенствования, за возможность для многих быть учеными, профессионалами более высокого уровня, чем в других странах.
   Вся система ценностей с трудом сбалансированного общества моментально после этого закачалась и рухнула в одночасье.
    Как падает поезд с бегущих колёс.
    Создав прецедент исчезновения духовной сферы созданной многими поколениями.
    Стало совсем пусто вокруг, как будто ничего этого ранее создано никогда не было.
    И было очевидно, что не может быть восстановлено ни в каком будущем времени.
    Так растворяется в небытии, казалось бы, построенный на века исполин от неприметного комариного укуса.
    Натэлла почувствовала что-то неладное сразу, и как могла забила тревогу. Это вызвало у её знакомых столько иронии, даже дурашливости, что она сразу стала опять первой знаменитостью местного масштаба.
   - Да что ты такое говоришь?
   - Можно подумать без нас с тобой не разберутся?
   - Неужели об этом может болеть голова?
   - Пора тебе третьего заводить, а то ты совсем никакая.
     Её удивлению на саму себя не было предела. Она сразу и полностью потеряла всякий интерес к хоккейным матчам.
     Как следствие плохого настроения, расхотелось ходить с детьми играть в хоккей, как было раньше.
     Она вдруг почувствовала себя обманутой в лучших чувствах. Подобное было с ней лишь перед свадьбой. Но это было ещё серьёзнее.
     Хотя конкретных претензий у неё ни к кому не было. Даже наоборот. Она была искренне рада за хоккеистов.
     Пусть лишь формально, в отличие от её мужа, имеющих непосредственное отношение к военной форме защитников Отечества.
     За то, что они стали такими богатыми, как ей никогда и не снилось.
     Всё это было как будто из какого-то не её кинофильма. Или из другой, уже забытой или ещё не наступившей жизни.
     Она моментально забыла их известные фамилии. Всё, что о них говорили и писали, перестало интересовать, даже вызывало отвращение.
    Жизнь, доставлявшая радость до этого своей интересной гранью, повернулась к ней спиной.
    Она не обиделась, так как это было не впервой, но по другим поводам, но и радости это ей не принесло.
    На душе стало тревожно, и она стала ждать чего-то такого, что перевернёт всю её жизнь. И как в воду глядела.
     Муж ни с того ни с сего заявил, что ему ужасно осточертела эта служба. Минимальная выслуга лет, дающая право на военную пенсию, у него есть.
    Жилье можно получить почти в любом городе. Поэтому пора готовиться к другой, нормальной, гражданской жизни.
    Она ждала от него чего угодно, но только не этого. Ей казалось, что его служба - это дело его жизни и с ней по собственному желанию он не расстанется никогда.
    Её подруги рассказали, что его никто на гражданку не гонит. У него перспективы на любую вышестоящую должность совсем неплохие, во всяком случае, не хуже чем у остальных.
    Ей надо его отговорить. Это какое-то временное помешательство рассудка.
    Она решила не обращать внимания на эти разговоры. Всё само собой утрясётся и не будет впереди неизведанного. Именно оно пугало больше всего.
    Муж раскрывался гранями характера, доселе неизвестными.
    Это уже был не тот веснушчатый, влюблённый в неё и военную службу курсант, считавший своим священным долгом выполнение любых приказов и указаний старших по званию и должности.
    Единожды и казалось навсегда присягнувший на служение как образ всей своей жизни.
    За годы ежедневных столкновений с более сильными и слабыми характерами вышестоящих начальников и подчинённых, он в отличие от неё, занятой в основном воспитанием детей, сильно возмужал.
       Было заметно, что и сформировался не совсем так, как, возможно, предполагали его многоопытные преподаватели при вручении лейтенантских погон.
      Он не мог смириться с тем, что на военных возложили несвойственные им функции по наведению правопорядка в стране.
      Прежде всего на Кавказе, часто бывая в командировках, он возвращался в эмоциональном и нравственном плане опустошённым, но заговорил об этом с ней впервые.
      Он не боялся смерти, ранений. К этому он был готов ещё с училища. Если бы так случилось, то он бы, возможно, за себя сильно не переживал бы.
      Хотя не склонен был геройствовать, но пуля его не брала в тех ситуациях, при которых он остался без многих друзей-сослуживцев.
      Всё это было правдой, но не всей. В Интернете он прочитал, что если человек способен изменить женщине, то он предаст Родину.
      Эта фраза повергла его в шоковое состояние. Это было прочтение его самых потаённых мыслей.
      Их он и от себя тщательно скрывал, даже не предполагая, что они сами могут вырваться из его плена и стать абсолютно свободными.
      Пусть и высказанные другим человеком. Это ничего не меняло.
      Весь ужас был в том, что он сознательно, не по пьяному делу или из-за определённого стечения обстоятельств, при любой возможности, изменял своей жене с другими женщинами.
      И не потому, что они были лучше её хоть в чём-то. Такого никогда не было.
      А было всё с “точностью до наоборот”. Это опять же абсолютно ничего не меняло.
      И дело было не в ней, не в их детях. А в том, что он отчётливо понимал, что потерял свою Родину, которой присягал, ради которой пожертвовал свои лучшие годы.
      Те нравственные посылы, возбуждающие лучшие чувства и стремления, которые жили в его душе, управляя всеми его поступками, перестали выполнять свои функции.
      На техническом языке произошёл системный сбой основных параметров, после которого закономерно происходит крах всего и вся, без каких-либо других возможных вариантов. 
      Потеряв одно, другое не находилось. Даже не было предполагаемой альтернативы, которая хоть что-то могла изменить.
      Была абсолютная, как говорили в училище, торичеллиева пустота, находясь в которой не хотелось жить.
       Не говоря уже о том, что по служебным обязанностям ежедневно надо было объяснять, заставлять других людей быть готовыми к выполнению своего воинского долга. При любых обстоятельствах, между прочим, в том числе и в боевых условиях.
       Но и это было ещё не самое худшее. Он как-то очень просто для себя осознал, что уже фактически предал свою страну, семью, родителей, и прощения себе не находил.
       Хотя в его поступках это никак не выражалось. Никто не мог его в этом даже малость заподозрить.
       После бессонных ночей он сделал для себя неожиданное и крайне неприятное открытие.
    Жить дальше так, как он жил и тем более как представлял эту самую свою жизнь в будущем все эти годы, он уже не может.
     И не имеет морального права. Пусть и не очень-то представлял, что это за право такое и с чем его едят.
    А выход из создавшейся ситуации один. Начинался он с выхода в отставку и с развода с женой. Получалось, что не он, а она здесь крайняя и за всё в ответе.
    Одно её присутствие рядом с ним было как оголённый нерв. Невозможна была никакая - ни новая, ни старая жизнь.
    А далее искупить свое предательство работой на благо людей в гражданских условиях.
    Всё это, как говорится, было гладко на бумаге. Расставание с воинской частью было будничным.
    Без парадных построений и длинных речей. Отглаженный парадный мундир с боевыми наградами не потребовался.
    У бывших сослуживцев началась боевая учёба. У каждого было проблем не счесть.
    Посидели вечером за столом с тостами, песнями, клятвами в вечной дружбе и по-быстрому разошлись.
    Рано утром вместо привычного построения - на железнодорожную станцию, под стук колёс настраиваться на гражданскую жизнь.
    Переезд был спокойный, без непредвиденных нюансов.
    Его родители были им искренне рады, а через некоторое время решилась и проблема жилья.
    Просторная квартира недалеко от центра далеко не худший вариант для офицерской семьи.
    Натэлла всегда считала себя современной, деловой женщиной, однако на этот раз была неузнаваема.
    Подписывала какие-то бумаги по оформлению прав собственности, не читая, даже не слушая тех, кто пытался объяснить происходящее.
    Непонятно откуда навалилось безразличие. Прежде всего к своему будущему. Хотелось всё делать наоборот. Назло себе.
    Родственники организовали всё так, что все члены семьи получили в новой квартире одинаковые имущественные права. Она понимала, что это неправильно.
     Только она с мужем должна их иметь. Но не высказала ни слова против по этому поводу.
     Муж сразу после переезда стал вечерами где-то пропадать. Она не спрашивала. Ей это было неинтересно.
    Пока деньги были, при увольнении он получил приличную сумму, каждый занимался тем, что ему нравилось.
    Натэлла стала ходить в спортзал, заниматься приведением фигуры в образцовое состояние, что через некоторое время ей удалось.
    На мужа это не произвело никакого впечатление. Через некоторое время дочь ей рассказала, что у него есть другая женщина.
    - Никак не пойму, что он нашёл в ней хорошего. С тобой даже близко не поставлю. С ребёнком, разведённая. Твоих лет. Ладно бы молодая. Без образования. Работает обмуровщицей. С трубами, кирпичами. Без жилья.
    Откуда она всё это узнала, даже не стала спрашивать. Но всё же сходила посмотреть на предполагаемую соперницу. Для себя сделала вывод.
    - Дорогой ты мой, никогда у тебя не было хорошего вкуса. Уже и не будет. Но и по-твоему не будет.
    Сама предложила оформить развод. Он не то чтобы сильно этому обрадовался, но согласился.
    Решили, что всё сделают по-тихому и пока будут жить так же, как и раньше. Хотя дети давно обо всём догадывались, но не подавали вида.
    - Дальше видно будет.
    Опять же, как всегда в последнее время, она понимала, что делает всё не так, как надо.
    Гордость не позволяла даже подумать над тем, как она будет жить дальше. Даже слёз не было, они стали одолевать через несколько лет.
   Стала находить новых подруг. В основном таких же, как и она любительниц заниматься в спортзале.
   Женские посиделки, начинаясь с разговоров вокруг возможных ухажёров, всё чаще в связи с их отсутствием заканчивались выпивками.
   Раз от разу, количество выпитого, как-то незаметно увеличивалось.
   В выходной день Николаю Ивановичу позвонила его бывшая секретарша.
   Как бы в благодарность за его содействие в переходе на более престижную работу, предложила познакомиться с красивой ухоженной женщиной.
   Помятуя, что он с недавних пор стал вдовцом.
    У него были проблемы с амурными делами, в основном из-за того, что он почти всё время проводил на работе.
     Где даже не помышлял о том, чтобы заняться своими личными делами.
     Считая это, как ни странно, ниже своего достоинства и требуя того же в буквальном смысле от каждого своего подчинённого.
     Это ими никогда не приветствовалось,  поэтому у него никогда не получалось добиваться положительного результата.
       Хотя каждый из его подчинённых был один усерднее другого, всегда демонстрировал абсолютную лояльность и личную преданность.
       В редкие минуты их совместного отдыха, по какому-нибудь поводу без своего начальника, эта тема всегда обсуждалась очень оживлённо.
       С непременным сочувствием к нему и с пониманием его нелёгкой доли -лишать себя многих радостей. Подразумевая своё превосходство над стареющим господином.
      О чём он, само собой разумеется, узнавал со всеми подробностями.
      Иначе непонятно за что получал бы свою зарплату его помощник по безопасности.
      У него всегда был готов один и тот же ответ даже самым ироничным подчинённым:
      - И вам не болеть.
      В субботний день, скорее по привычке, чем по необходимости. Николай Иванович пришёл в свой кабинет даже раньше. чем обычно.
      Полил цветы, просмотрел крест-накрест, свежие газеты. В Интернете по привычке, в полглаза, основные новости.
      Не вчитываясь. иначе портилось с утра раскованное настроение выходного дня.
      - Классики плохого не посоветуют.
      Он всем своим хорошим знакомым рекомендовал следовать этому примеру, и не только по выходным.
       Интернет использовал лишь как умный справочник, ставя перед ним самые каверзные задачи.
       Всегда удивлялся, как сеть или система чутко реагирует на все нюансы и чётко, со знанием дела с ними справляется.
       Отчего постоянно закрадывалось ощущение о её цивилизованном интеллекте.
       Даже  более того, на полном серьёзе, на её связи с загадочными, потусторонними силами.
       Об этом своём предположении он никогда и никому не говорил, дабы не давать кадровикам своего престижного ведомства никакого шанса уличить его в накопившейся с годами усталости.
       Таким образом, самому не перевести себя из почётного резерва на выдвижение, в чёрный список на вынужденное расставание.
       - Не иначе как бережёного бог бережёт.
       Когда не было чиновничьих авралов, он не настаивал на том, чтобы подчинённые выходили на работу в выходные.
       Такие активные граждане всегда находились, особенно сразу после приёма на работу.
       Однако почувствовав, как им казалось, демократичную позицию своего шефа делали так, как ему удобнее.
       Не забывая про себя повторять, совсем как молитву:
       - Надо же, как повезло. Демократичный вы наш.
        Хотя спокойных выходных, без авралов, с каждым годом становилось всё меньше.
       Это совсем не радовало. В первую очередь тех, кто не стремился сделать карьеру.
       А во-вторых, представительниц слабого пола, в подавляющем большинстве лишь мечтающих спокойно доработать до более-менее приемлемой пенсии по возрасту или выслуге лет.
       Вырастить и помочь определиться на хорошее место детям и максимально помочь хотя бы с учёбой внукам.
       Придумывая грустные шутки по поводу того, что будут считать свою миссию в ведомстве выполненной только лишь после того, как доведут детей до заслуженной пенсии.
       И никак не раньше этого главного семейного события. Но, увы, удаётся это далеко не всем.
       После того как вышестоящие руководители отбыли из соседних кабинетов за пределы досягаемости, Николай Иванович начал неспешно собираться следовать их примеру.
       Вспомнил о разговоре со своей давней знакомой из соседнего департамента, одной из немногих, кому он доверял почти так же, как себе.
       Она всегда была женщиной немногословной и просто так не беспокоила.
       На этот раз, как всегда без лишних слов, передала ему номер телефона своей знакомой с просьбой, чтобы он позвонил.
       - Не переживай. Я же обещала, что буду всегда в твоей команде. Не брошу никогда, чтобы ни случилось.
       - Женщина в твоём вкусе. Не пожалеешь. Если что не так, то как быстро сошлись, так и разошлись.
      Была приписка.
      - Зовут Натэлла.
      Ну что же, подумал собравшийся на отдых  мужчина в возрасте, ещё совсем не старый.
      Привлекательный для женщин хотя бы тем, что при должности.
      - Пусть будет Натэлла, каких только имён не бывает.
      Его звонок не вызвал удивления, было заметно, что собеседница слегка волнуется и старается угодить.
      Он не понял, нравится ему такая манера разговора или нет. Говорили просто, конкретно.
      Как будто давно друг друга знали и договаривались о служебном мероприятии.
     Недолго, сухо, без лишних слов. Оптимальным получился вариант, что он к ней приедет на часок с шампанским и не забудет о том, что она пока без работы и есть некоторые финансовые затруднения.
     Последнее его немного покоробило, но он не успел на это быстро отреагировать.
     Он вообще посчитал, что его старая знакомая совсем нюх потеряла, предлагая такие варианты.
       Она его никогда не подводила, поэтому казалась разумной мысль, а стоит ли перестраховываться.
       А получилось в конце концов так, что, может быть, и зря он так поспешно решил. А может быть, и не зря.
      Встретила его новая приятельница в лёгком роскошном пеньюаре, скрадывающим соблазнительные формы  полного женского тела.
      Только лишь глубокое декольте на груди несколько портило общее очарование встречи людей не первой молодости.
      Слегка начавшая обвисать большая грудь, с почти незаметными синими прожилками, в полностью закрытом для глаз варианте была бы более волнительна и желанна, чем тот натуральный фрагмент, увы, лишь подтверждающий неумолимость времени движения нашей планеты вокруг своей оси.
      - Натэлла.
      - Я знаю.
      - А я и не сомневаюсь.
      После короткой паузы.
      - Николай.
      - Это и всё?
      - Да нет. Тут в пакете, всё как и…
      - Ну что вы как. Как неудобно. Как вы могли такое подумать?
      - Я имела в виду, как вас по отчеству.
      - Так что, может быть, мне уйти? Раз так получается.
      Это было уже слишком, но близость тела в пеньюаре. Его запах, от которого кружится голова.
      - Нет всё-таки останусь.
      - Это уж как вам будет угодно. Я вас не гоню.
      - И на том спасибо.
      - Присаживайтесь на диван. Включить телевизор?
      - Да нет, он мне дома надоел.
      - Я тоже от него не в восторге. Что изволите?
      Это уже слишком. Она продолжает надо мною издеваться. Со мной такое не проходит.
      - Натэлла, станцуйте. Я думаю. у вас это должно хорошо получиться.
     Вот так Галина Фёдоровна. Субчика подкузьмила. На кой он мне леший сдался. Ни рожи ни кожи.
     Мало ли что начальник, не таких видали. Хотя видно, что не избалованный.
     Чего он так испугался, неужели я такая страшная.
     - Хочешь на меня посмотреть? На, смотри.
     - Как бы от моей красоты плохо не стало. Если бы вы, все мужики, знали. как я вас ненавижу.
     Она подошла к магнитоле, купленной лет десять тому назад в военторге по великому блату. и включила записи песен тех лет.
     И стала медленно, в такт с музыкой, то плавно, то быстро двигаться. Как бы не замечая гостя.
     С приклеенной ко рту улыбкой, надеясь, что выглядит абсолютно раскрепощено. Медленно снимая с себя одну за другой, элементы своей одежды.
     Это продолжалось довольно-таки долго. Она делала это в первый раз и удивлялась тому, что это ей нравится.
     Если бы кто-нибудь, когда-нибудь рассказал об этом, она бы ни в жизнь не поверила.
    А если бы рассказчиком был мужчина, то пообещала бы ему дать при случае в бубен, чтобы он не наводил поклёп на порядочную женщину.
    За это время Николай Иванович периферийным зрением успел осмотреться в квартире.
    На Натэллу он обращал мало внимания. Почему так происходило, он не знал.
    Чего она необычного мне может продемонстрировать? Всё это было. и ничего интересного уже быть не может.
    А что вообще я здесь делаю? Какой кошмар, кто бы мог подумать, что именно так я провожу своё свободное время.
    Впрочем, этого ещё не хватало. Кому какое до меня дело.
    О чём-то серьёзном говорить с голой женщиной было нелепо. О несерьёзном в деловом костюме к тому же и смешно.
    Она спокойным, бархатным от вожделения голосом предложила раздеться и ему, а затем позвала лечь рядом с ней на свежие, накрахмаленные простыни, запах которых напомнил о гостиницах, командировках, молодых годах, а потом сразу улетучился из памяти.
    Дальше происходила первая близость немолодых людей, о которой каждый из них сожалел ещё до того, как она началась.
    Поначалу каждый думал только о том, как выбраться из этой ситуации без больших потерь.
    Разбежаться в разные стороны как можно быстрее и как можно дальше друг от друга.
    Его настроение совсем скуксилось, как только он совсем некстати ревниво заметил, что его партнёрша в самый эмоциональный для него момент несколько раз, как ему показалось, равнодушно зевнула.
    После чего он торопливо засобирался домой. Ни в какую не соглашаясь посидеть на кухне за вполне приличным праздничным столом.
    Во всяком случае, не хуже, чем в местных ресторанах Его Натэлла быстро и со вкусом накрыла из принесённых им продуктов.
    - Вы меня обижаете. Как хозяйку, прежде всего.
    После небольшой паузы продолжила.
    То, что я не произвела на вас никакого впечатления как женщина, так это я принимаю в свой адрес. И прошу извинить.
     - Ну что вы такое говорите. Как можно так думать о себе. Совсем наоборот, вы слишком хороши для меня. Увы, возраст. Рад бы сам себе помочь, но всё лучшее уже давно позади.
    - Ну что вы в свою очередь на себя наговариваете. От ваших слов мне ещё обиднее. Вы извините меня. Простите, если только сможете.
    По щекам Натэллы потекли быстрые горячие слёзы.
    Он неуклюже наклонил к себе её голову и неожиданно прижался щекой к её щеке.
    Впервые в жизни почувствовав, какими горячими могут быть женские слёзы.          
    После неожиданной пикантной и всё-таки по-своему обворожительной для зрелых лет встречи ещё большие неожиданности сами по себе, не собирались заканчиваться.
    Им по стечению обстоятельств было скучно заводить своих загулявших подопечных в тихую, спокойную гавань.
    Обоим, не слишком подверженным любым восторгам, с большой долей вероятности, без тени сомнений стало казаться, что их жизнь должна кардинально или глобально, причём очень быстро, измениться.
     Приобретать, официально или нет не имело значения, статус жизни совместной.
     - Потому что так принято.
     - От добра ничего не ищут.
     И много там чего другого, похожего на такие правильные слова.
     Вдвоём им было очень хорошо. Интересно, хотя ни ему, ни ей не напоминало предыдущий брак.
     Думать о прежней семейной жизни совсем не хотелось, а главное, не было желания расставаться.
     Этого одного уже было слишком много, чтобы быть благодарным друг другу и продолжать отношения.
     Она при встречах без малейшего внутреннего сопротивления внимательно слушала все его умные рассуждения.
    Чего-чего, а они всегда были в изобилии, и умения формулировать свои мысли ему было не занимать.
     Ей это нравилось, и она не перечила ни в чём. И не потому, что была такая уж на всё согласная.
     Так получалось, что она просто никогда так близко не соприкасалась с умным мужиком.
     От мужа подобных словесных пассажей она никогда не слышала, а с другими до таких откровений разговоры никогда не доходили.
     В Николае Ивановиче она почему-то сразу не сомневалась. Это, во-первых.
     А во-вторых, ей всегда  было просто нечего возразить.
     В таких ситуациях её мать всегда говорила:
     - Всё по уму. Всё по делу.
     Это был её самый большой комплемент мужчине.
     Казалось бы, что в этом особенного. Всё идёт так, как и должно идти. Даже обращать внимания на какие-то мелочи не стоит.
     Многие на её месте восприняли бы такое развитие событий за благо. И считали себя безмерно довольными.
     А ей, как всегда непонятно почему, хотелось выть волком, реветь белугой от постоянной тоски, какая она несчастная и как ей в очередной раз крупно не повезло.

Глава третья. “По расписанию”
 
      Скорый поезд, привычно постукивая колёсными парами по рельсовым стыкам, точно по расписанию прибывал из старинного волжского города на перрон города невест.
     Встречающих было немного. Они быстро растворились в жидких ручейках прибывших пассажиров.
     Те, быстро покинув свои зеленоватые вагоны, напоминающие вцепившихся друг в друга огромных крокодилов, уже начали вдыхать станционные, неповторимые весенние запахи, не обращая на них ровным счётом никакого внимания.
     Ручейки проворно слились у входа в вокзал в единый поток, чтобы незаметно раствориться в огромных залах прибытия и ожидания и никогда больше не встретиться.
     Один из пассажиров, в поношенной военной форме цвета своего вагона и новых погонах подполковника, позёвывая из-за прерванного сна, с видом делового человека быстро вместе со всеми, чуть ли не в ногу, оставил следы своих жёлтых форменных ботинок на перронном асфальте.
     Войдя в вокзал остановился у газетного киоска. Увидев на прилавке свежие газеты, почему-то вспомнил крылатый совет классика не читать их с утра, дабы не портить настроение на весь день.
     Как всегда в таких ситуациях подумал:
     - Не очень-то и хотелось.
     Остановил свой взгляд на вывеске с одним ёмким словом ”Ресторан”.
     - Да, неплохо бы после вчерашнего свежего пивка.
     Но тотчас сам себя пристыдил:
     - Послали разбираться с нарушителем дисциплины, а сам туда же.   Почему-то стыдно за себя не стало. А вот обидно было давно.
     После окончания престижного факультета академии рассчитывал на не менее престижную должность.
     Таковой в территориальной полиции не оказалось, пришлось идти на железную дорогу.
     Это был ещё не самый худший вариант. А вот возглавлять небольшое подразделение по борьбе с оборотнями в погонах, о котором интересно смотреть по телевизору, но не заниматься самому, явно не соответствовало собственной самооценке.
     Похожей на снежный ком, за два года столичной жизни, за время учёбы и возросшей как минимум на порядок.
     Особенно глядя на более удачливых однокурсников оказавшихся то ли в нужный момент в нужном месте, то ли сумевших вовремя подсуетится, что в данный момент уже не имело никакого значения.
     Деваться было некуда, тем более что вслух не принято роптать на превратности несения службы.
     Их от этого меньше не становится, а проблем с начальством может быть больше.
     Расписался в получении подписанной к исполнению анонимки на линейного начальника.
     Так как немногочисленные подчинённые были в командировках, для порядка взял под козырек и заказал билет на нижнюю полку купейного штабного вагона.
     С потаённой мыслью хоть в чём-то себя не обделить. Всё же в середине состава поменьше трясет на стыках и подталкивает на крутых радиусах путей.
     Общевойсковая форма не так бросалась в глаза, как новая форма полицейского, - её ещё предстояло сменить после окончания срока носки, и он очень скоро оказался перед нужным служебным кабинетом.
     Был обычный весенний день. Ранним утром в квартире заместителя начальника железнодорожной полиции зазвонил телефон.
    Подняв трубку, он услышал знакомый голос. Это был начальник отдела.
    - Жень, проведи с утра планёрку. Что-то мне с утра совсем невмоготу. Вчера с Михалычем перебрали. Сам понимаешь.
    - Ну, как всегда. Пора уже научиться вовремя останавливаться.
    - Опять начинаешь свои нравоучения. Оставь их для личного состава. Не до тебя.
    - Да ладно. Это я так. По привычке. Сань, не переживай. Я что, не мужик, что ли. Похмелись, но не вздумай на работе появляться. Если что прикрою. Или буду говорить что начальник приболел, завтра будет. Или то, что всю ночь на объектах рысачил, мол, не двужильный, имеет право отдохнуть. Да никто и не спросит. Думаешь, мы с тобой очень уж кому-то нужны. Не в первый раз. Планёрку проведу. До завтра.
   - Зачётно.
   Ежедневная утренняя планёрка прошла как обычно. Оперативный дежурный кратко, со знанием дела доложил обстановку на обслуживаемом участке железной дороги, её объектах: станциях, предприятиях, жилом секторе…
   Оживление вызвала знакомая картина, как жена добилась приезда опергруппы к себе домой в служебную квартиру на небольшой станции и задержания мужа за пьяный семейный скандал.
   Наутро, после составления на него административного протокола, пришла в дежурную часть и стала обвинять полицейских в том, что они разрушили её семью, а её муж ни в чем не виноват.
   С подачи дежурного произошла обычная словесная дискуссия между начальниками уголовного розыска и следствия по поводу того, кому организовывать раскрытие преступлений.
   Вечная тема, наподобие обсуждения, что первично - курочка или яичко. Разговор с чего начался, тем и закончился.
   До следующего аналогичного случая. Понимая бестолковую трату времени на подобные рассуждения, Евгений цыкнул на дежурного.
   Тот понял, что сказал лишнего, и притих, после суточного дежурства хотелось быстрее домой.
   Для порядка поругал следователей за то, что вызванные для проведения следственных действий граждане подолгу сидят в коридоре у их кабинетов, ожидая вызова, а опера так и не научились грамотно излагать свои мысли на родном языке.
    Из-за чего за них постоянно приходится краснеть перед прокурором и давно пора брать пример в этом отношении со своих коллег - следователей.
    - Машину в дежурной части не допросишься.
    - Больше надо ходить пешком. Общаться с железнодорожниками. Толку будет больше, чем сидеть в кабинетах и сказки друг другу рассказывать. Планёрка закончилась крылатой фразой:
    - Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи.
    Вскоре стекла в больших окнах его кабинета задрожали.
    На перрон, куда они выходили, прибыл пассажирский поезд. Евгений увидел, как два постовых милиционера его встречают, решил, что служба проходит вполне нормально и ничего сверхъестественного произойти уже не может.
   По той простой причине, что этого не может произойти никогда.
   Пройдёт совсем немного времени и он убедится, как глубоко ошибался.
   Этим утром начальник полицейского подразделения Александр Нартов просыпался с дурными предчуствиями.
   Особенно поразил утренний сон, от которого он и очнулся окончательно. Белые маленькие мышки преследовали его, цеплялись мелкими острыми зубками за одежду.
   Он пытался их сбросить, но ничего не получалось. Окончательно проснулся с холодной испариной на лбу и первое, о чём подумал: всё, мой дорогой. Это уже финиш. Пора завязывать. Допился до белой горячки.
   Самокритичности ему было не занимать. Только толку от этого было мало.
   - Стыд какой. Не дай бог кто узнает.
   Узнать об этом никто не мог, если сам язык не протянешь. А это уже радовало. Хоть что-то хорошее в это хмурое утро.
    Только в этот момент он обратил внимание, что лежит в трусах и майке на коврике под пледом, и где бы вы думали? Дескать, на коечке под боком у супруги?
    Так нет, один у входной двери.
    Почувствовал неприятный холодок от двери.
    А как ему не быть в таком месте?
    Его пробуждение услышала законная супруга Наталья. По натуре милейший и добродушный человек. Только не в этот момент. Её голос напомнил о пилораме:
    - Теперь так будет всегда. Это твое место, другого не заслуживаешь. Хватит, натерпелась. Ты хоть помнишь, какой вчера пришёл?
    Это было уже интересно. Он действительно этого не помнил. Помнил. как садился в служебную машину у ресторана на привокзальной площади и Венка - водитель спросил:
  - Куда?
  Как съязвил:
  - Туда. Домой, конечно. Куда же ещё. Неужели нельзя без глупых вопросов. Дальше был полный провал в памяти.
  - Если бы не Веннадий, ты бы вообще до дома не дошёл.
     - Ну всё, хватит, глохни. Одно и то же каждый день. Как не надоест.
    - А ты не пей. И я не буду. Думаешь, мне хочется скандалить? Когда ты тверёзый, так на тебя любо - дорого смотреть. Я с тобой и под ручку по Сортировке пройтись могу.
    - Ну всё, хватит с твоими причитаниями. Не до тебя.
    - Надо же так сказать. Только не хватало с тобой под ручку прогуливаться. Так подумал, но вслух не сказал.
    Вспомнил, как сидели в кабинете у Михалыча из контролирующей структуры, обсуждали показатели работы.
    Потом откуда-то появился спирт, который сначала разбавляли водой, а потом надоело и стали пить неразбавленный. Становилось всё веселее…
    Открыл кран с холодной водой на кухне. Стал жадно хватать струю губами. Быстро почувствовал лёгкое утреннее опьянение.
    Качественный спирт хорошо знал своё дело и без боя не собирался покидать тело начальника, поддавшегося его искушению.
    - Да, сегодня я не работник.
    - Имею право заболеть на денёк. Сам себя не пожалеешь, так никто не пожалеет.
    И пошёл звонить своему заместителю.
    Их взаимоотношения были изменчивы и до полной идиллии никак недотягивали.
    Евгений пришёл в коллектив, когда он возглавлял уголовный розыск. Офицер запаса с высшим юридическим образованием, проявивший себя с хорошей стороны на общественной работе, был сразу назначен на руководящую должность.
    В его обязанности входила и воспитательная работа, и контрольные функции, и много чего ещё.
    Он же был опером по духу и по крови, познавший эту работу на примере участников многострадальной большой войны, сменивших после её окончания фронтовую форму на милицейскую.
    Стал на их примере обращаться с преступниками, как с наглецами и личными врагами. По принципу: из нас двоих жить останется один.
    Если не получалось наказать по закону, а надо было, то добивался своего по их же воровским понятиям.
    Эта часть его служебной деятельность была скрыта от посторонних глаз, но была важной составляющей всей оперативно - розыскной деятельности. Были сбои, которые надо умело скрывать, порой вызывая недоумение у окружающих, а поначалу и у Евгения.
    Не имея при этом никакой возможности посвещать кого бы то ни было, даже его, во все тонкости происходящего.
    Особая проблема была в том, что многие вопросы криминальных взаимоотношений приходилось решать со стаканом водки в руке.
    Другие  напитки среди бывших и будущих зэков не приветствовались и разговор не получался ни при каких обстоятельствах.
    Втянуться в пьянку, было куда как легче, чем без потерь от неё избавиться. Об этом тоже не было принято говорить нигде, кроме своего круга, в который постепенно вошёл и Евгений, оказавшийся в целом неплохим руководителем.
   Умевшим постоять как за себя, так и за других людей. А главное – работоспособным. При котором подчинённые работали и за себя, и за того парня.
      Но так как такой профессии, как хороший парень, в природе не существует, ему пришлось быстро изучить массу документов, в том числе и не предназначенных для свободного чтения.
      После чего уже со знанием дела впрягаться в общую упряжку.
      Но так как в одну упряжку нельзя впрячь коня и впрячь трепетную лань, стычки местного значения происходили постоянно.
      Это было вполне нормально, пока о них не становилось известно начальству, это было ещё полбеды.
      Большинство из дорожных управленцев знали не понаслышке, что такое общественный порядок и оперативно-следственная работа на железнодорожных объектах.
      Приходилось, согласно различным инструкциям и наставлениям, докладывать обо всём в представительные и исполнительные властные структуры.
      Докладывать чаще всего после первого встречного вопроса:
      - Ну что там у вас опять случилось?
      Который подразумевал и адекватный ответ.
      - Как вы все нам надоели.
      Само собой получалось, что если о каждом гриппозном чихе туда сообщать, то очень скоро полицейское подразделение придётся закрывать на карантин со сменой всего руководства на более здоровое, т.е. понятливое.
      При таком раскладе очередной звездопад неизбежен, как неизбежен весной полёт мухи, проснувшейся после зимней спячки.   Переговорив по телефону с Евгением, Нартов немного воспрял духом.
     Жизнь в целом и в частности стала уже казаться не такой уж и плохой, а как бы вполне сносной, если не возобновлять никому не нужный диспут с супругой.
      Женщиной вполне достойной и понимающей невзгоды полицейской службы, даже одно время возглавлявшей женсовет подразделения, от воспоминаний о котором его слегка передёрнуло.
      Вот уж чего не хотел бы больше всего, ни за какие коврижки, так это заниматься работой с ними.
      Но сейчас было и не до него, и не до подобных воспоминаний. В первую очередь надо было поправить пошатнувшееся здоровье.
      Позвонил Михалычу. Судя по голосу, тот болел не меньше его, но на работу решил идти.
      Договорились ненадолго встретиться у него в кабинете, чуть-чуть опохмелиться и на этот день разойтись как в море корабли.
      По крайней мере, до вечера. А дальше видно будет. Ни тот, ни другой не любили загадывать наперёд.
      Купив в магазине лечебную микстуру, он пешком прогулялся от своего дома до кабинета боевого товарища.
      Там без тостов, по-мужски, закусив взятым из дома посоленным и слегка политым подсолнечным маслом черным хлебом с чесноком и луком, поправили здоровье, раскатав принесённую поллитровку.
      Нартов вспомнил, что в кабинете у него со вчерашнего дня осталась початая пачка сигарет и зажигалка, и решил, что ничего страшного не произойдёт и он не нарушит уговора, если поднимется этажом выше в свой кабинет и сразу вернётся назад, чтобы дальше на служебной машине Михалыча отправиться домой.
      Отсыпаться и приводить себя в порядок перед следующим рабочим днём.
      Зайдя в свой кабинет, Нартов закурил - не идти же с сигаретой в руке. Ещё одна глубокая затяжка.
      В этот момент тихо постучали в дверь. Он слышал, но сделал вид, что это его не касается, ведь он как бы не на работе.
      В двери показался среднего роста мужчина в зелёной военной форме.
      Лагерник, почему-то подумал хозяин кабинета.
     Так иногда называли аттестованных сотрудников мест лишения свободы.
      - Наверное, будет просить помочь с билетами в столицу.
      - Некогда мне, не до вас. Завтра приходите.
      - Мне надо сегодня, - ответил военный. - Завтра мне не подходит.
      - Я что, непонятно вам объяснил?
      - Да. непонятно. Я из управления.
      - И что. Хоть из министерства. Идите к заместителю. Со мной завтра.
      Военный подошёл совсем близко к Нартову. От того исходил запах водочного свежака, чеснока и лука, от такого аромата можно было сразу закусывать.
      Недавний пассажир прибывшего поезда ожидал от своей поездки чего угодно, но только не такого приёма.
      Это был как раз тот случай, когда шлея попала под хвост. И он даже не представившись по всей форме, пошёл в разговоре с козырей.
      - Оставайтесь на месте. Я вынужден с вами разбираться, даже если вы этого не захотите.
      - Да кто ты такой, чтобы здесь командовать? И вообще шёл бы ты на х...
     В Нартове уже в полный голос заговорил алкоголь, который за два дня основательно закрепился в организме.
     Проверяющий стремглав выскочил из неприветливого кабинета. Также быстро вошёл в кабинет заместителя, который был напротив.
      - Я начальник … из управления, прошу пройти вместе со мной в кабинет вашего начальника.
      - Да ради бога, - ответил Евгений и почувствовал, что запахло жареным.
      - Почему бы не пройти. Мы гостям всегда рады. Ещё никто и никогда не обижался на наше гостеприимство.
      Войдя в кабинет начальника и увидев его возбуждённое, одутловатое после пьянки лицо, особенно глаза, как у бешеного таракана, всё понял.
      - Ведь я же ему говорил. Чего творит. Взрослый мужик, а как пацан.
       Надо с этим проверяющим как-то договариваться, а то по нынешним временам вылетим из порток, не успеем оглянуться.
       Но так думал лично он.
       Нартов непонятно на что обиделся, и это было заметно даже невооружённым взглядом.
       Скорее всего, это были всё те же последствия алкоголя, но от понимания этакой незадачи было не легче.
       И, не давая никому открыть рта, он стал что-то говорить о службе, но понять, что и к чему это говорится, было совершенно невозможно.
       - Ну всё, хватит. Пора прекратить этот шабаш, этот беспредел.
       Зовут меня Николай Николаевич, возглавляю подразделение по борьбе с оборотнями в погонах.
       - С кем это? Это ты что имеешь в виду? Крыса тыловая. Я тебя в первый раз вижу, а ты такие слова говоришь.
       - Во-первых, не ты, а вы.
       - Саша, хватит, успокойся. Ведь ничего не произошло. К чему весь этот скандал.
       - А вас прошу официально засвидетельствовать, что ваш начальник находится на службе в нетрезвом виде. Это же очевидно.
       Евгений понимал, что вляпались по полной программе, и мучительно искал выход из создавшейся ситуации.
       Решил потянуть время, чтобы Нартов успокоился и пришёл в себя. Хоть чуть-чуть начал думать.
      Ответил уклончиво с филосовской неопределённостью:
      - В нашей жизни много есть чего вполне определённого. Но это на первый взгляд. А как присмотришься поближе, так и начинает казаться, что не так всё просто и очевидно.
     Проверяющий от неожиданности поперхнулся. Это уже была вторая неожиданность за поездку.
      Над ним, перспективным офицером из кадрового резерва могущественного силового ведомства, при исполнении прямых служебных обязанностей если и не издевается, то иронизирует младший по званию.
      Вообще не пойми кто и с боку бантик.
      - Вы что хотите сказать, что я не прав и ваш начальник трезвый?
      - Ну что вы, как вы могли такое подумать, что я буду спорить, подвергать обструкции такого достойного человека, как вы. Конечно, нет.
      - Так в чём же дело, никак не пойму?
      - А всё очень просто.
      Нартов всё это время молчал, был лишь источником немыслимых запахов, постепенно заполнивших всё пространство кабинета.
      Вдруг, услышав милые своему сердцу знакомые слова ни о чём, высказался так, как посчитал нужным:
      - Всё очень просто, наш незнакомый друг, как трусы за рубль двадцать.
      И сам не сумев удержаться, по-пьяному хихикнул.
      - Саша, помолчи. А?
      - А вы где остановились. С дороги, конечно, устали. К поездам надо привыкнуть.
      Николай Николаевич в очередной раз изменился в лице.
      - Товарищ майор, не забывайтесь. Будьте добры соблюдать субординацию.
      Вы как со мной разговариваете? Перед вами прямо поставлен вопрос. Подтвердите факт, что ваш начальник пьяный. Что ещё вам непонятно?
      Евгений давно понял, что заговорить это чучело, непонятно откуда свалившееся к нему с больной головы на здоровую, не удаcтся и что отвечать на вопрос надо.
      Годы, отданные службе правопорядка, и на нём оставили следы профессиональной деградации, и он в тон своему предыдущему словоблудию ответил:
      - Дорогой вы наш, уважаемый подполковник, очень бы рад помочь вашему горю. Но, увы, никак это дело не представляется возможным.
      Про себя подумал. Не зря перечитал всю русскую классику. Иначе как научиться держать паузу.
     - Извините, я, как это вам объяснить, не доктор, не обладаю специальными медицинскими познаниями.
     Свидетельствовать о том, в чем не компетентен, не имею никакой возможности. Так что извиняйте и не держите зла. Что не могу, то не могу. Любые другие ваши просьбы, весь во внимании и готов их исполнить в полном объёме.
      - Слушайте, вы что так длинно говорите? Я даже забываю, с чего вы начинаете и чем заканчиваете.
      - Извините-с, всё чем можем.
     Проверяющий окончательно вышел из себя.
      - Так вы что, хотите сказать, что ваш начальник трезвый?
      - Ну что вы. Я и этого сказать не могу. Вижу, что он плохо себя чувствует, у него поднялось давление.
     С ним такое бывает. Он несколько дней не спал. Ему надо отдохнуть.
     Время текло очень медленно и нудно. Cтало казаться, что проверяющему всё это надоело и он может пойти на долгожданные компромиссы.
     Но рано радовалась старушка. Нартов всё испортил одной фразой.
    - Жень, кончай унижаться перед всякими. Ну, чуть-чуть выпил с утра и что.
    - Вы сами подтверждаете, что находитесь на работе выпивши?
   Нартов, не задумываясь о последствиях, ответил:
    - Да, подтверждаю.
    - Этого достаточно.
    - Товарищ майор, в вашем присутствии сказано. Или я это придумал?
    - Да нет. Вы это не придумали.
    Нардов устало произнёс.
    - Ну, всё. Заканчивайте этот цирк. Я закрываю кабинет.

Глава четвёртая. “Бей своих…”

    Весна для творческих личностей самое непредсказуемое время года.
    Пышные снега под уверенными в своей правоте солнечными лучами быстро расписываются в собственной несостоятельности и начинают весело журчать первыми ручьями.
   Люди перестают падать на скользком льду и ломать руки-ноги, зато больше посетителей у силовиков, ожидающих как должное весеннее обострение.
   Надежда наудить хоть что-нибудь стоящее от этих энтузиастов  довольно-таки слабая. Но всё-таки. Чем сам чёрт не шутит.
   Насчёт творческих личностей в мундирах, как говорится, вопрос есть по-прежнему дискуссионный.
   Меньше, но всё же ещё есть твердолобые, которые считают данную им возможность лишить свободы практически любого своим личным делом и творческим процессом. Покруче, чем ширнуться или закумариться.
   Одному такому местному генералу, коллекционеру пустых бутылок из-под коньяка, не повезло.
  Закончил службу при генеральских погонах, но с судимостью. Так ничего и не понял. Как любой творческий не на шутку человек.
   Пистолет с одним патроном не для таких. Ныне крутизна в местном баре. Любитель халявы.
   Всё надеется закрепить свои грязные подштанники на флагштоке вместо знамени. Не всё так серо и уныло. Бывает весело.
   Появилось при мундирах больше интеллигентных молодых людей, которые, похоже, как будто  просят их извинить, что приходится заниматься помойкой.
   Это уже радует. Надо кому-то мусор каждый день вывозить. Не более того. Творческим натурам по-прежнему неймётся.
   И на самом деле - как же без них. Без их славного боевого опыта.
   Николай Николаевич, недавний пассажир штабного купейного вагона, наделённый властью не за страх, а на совесть выжигать калёным железом оборотней в погонах как класс, как чуждую прослойку, был слегка ошарашен столь не любезным приёмом в дотоле незнакомом ему городе.
     Решил как есть, так и будет. Рубикон форсирован, жребий брошен. Доложил о случившемся, с его точки зрения, грубейшем нарушении служебной дисциплины со стороны Нартова в дежурную часть.
    Начальник управления был на больничном, его заместители с ним разговаривать то ли не захотели, то ли действительно других дел было выше крыши.
    Получалось как-то не по инструкции. При таком раскладе можно было самому остаться крайним.
    И, не приведи господи, самому отвечать за чужое похмелье. Такой исход уж никак не входил в его планы.
    Вспомнив вечно живой принцип, что наглость - это второе счастье, стал действовать по наскоро придуманной программе.
    Для начала решил затвердить создавшееся положение. Придя в дежурную часть и предъявив служебное удостоверение, потребовал предоставить служебную автомашину, якобы для выполнения задания руководства управления.
   Оперативный дежурный был вкратце уже проинформирован, что у начальства какие-то проблемы с неким выскочкой из управления.
   Увидев незнакомого подполковника, решил держаться от ненужных ему проблем подальше и сказал водителю:
   - Поезжай с этим хреном голландским. Выполняй всё, что он скажет. Потом всё в деталях доложишь.
   Городские власти встретили его спокойно, но несколько настороженно.
   Первые лица наотрез отказались с ним разговаривать. Перепоручив это занятие специалисту по правоприменительной тематике.
   Тот оказался бывшим сотрудником территориальной полиции и всё никак не мог понять, зачем приехавший из другого города подполковник поливает грязью своих коллег.
   Несколько раз намекнул:
   - Мол. вы там у себя сначала разберитесь, что там у вас и к чему, а потом уж приходите.
   Видя, что тот, то ли не понимает, что он ему рекомендует, то ли делает вид и держит его за дурака, открытым текстом заявил, что разбираться в делах федеральной силовой структуры не собирается.
   Хотя согласен с ним, что находиться на работе в нетрезвом виде недопустимо и за такие фокусы надо освобождать от занимаемой должности. Но это, опять же, в его компетенцию не входит.
   Пообещал доложить о случившемся своему начальству и, сославшись на большую занятось, постарался побыстрее избавиться от назойливого посетителя.
   Областные чиновники вели себя аналогичным образом. Не вдаваясь в детали, пообещали дать принципиальную оценку.
   Всем своим видом демонстрируя к нему абсолютное равнодушие, как он ни старался их вывести на заинтересованный разговор своими пафосными речами.
   С чувством выполненного служебного долга он погрузился в штабной вагон в обратном направлении.
   И с подобострастным блеском в своих серых глазках пришёл на следующий день на утреннюю планёрку.
   По её окончании был приглашён в кабинет начальника управления, где ему предложили подыскивать себе место в другом подразделении. Положительную аттестацию гарантировали.
    - Вот так, Николай второй или Коля в квадрате. Как тебе больше нравится, пусть так и будет. Не вздумай дёргаться. Подсечь недолго.
   Никаких разговоров с ним больше никто не вёл. Даже в курилке при его появлении разговоры прекращались.
   Он всё понял. Не дурак. Такое было у него не в первый раз. И, как правило, заканчивалось очередным повышением по службе.
   В предыдущий раз его направили на учёбу, о чём мечтали многие, но, чтобы их заменить на практической работе, требовалось время, другие варианты, с его персоной например, были попроще.
   Всё это весьма занятно, но уже не имело никакого отношения к Нартову, его заместителю и подведомственному полицейскому подразделению.
   Внешне там всё выглядело тихо и спокойно. Тишь да гладь, да божья благодать.
    Куда-то пропали улыбки, лица стали посуровее. Отмечать дни рождения, другие даты прекратили.
   Никто не запрещал, пропало настроение. В коллективе было принято собираться с мыслями, беречь эмоции, когда что-то не получалось, а надо было добиваться, несмотря ни на что.
   Это было похоже на то, что незаметно для постороннего взгляда происходило в это время.
   А вот когда задача была решена, следовала мужская расслабуха. Она на этот раз произошла на ровном месте.
   Ни с того ни с сего накануне затеяная начальником перечеркнула весь позитив, который был достигнут кропотливым повседневным трудом. Накрыло всё одним махом большим медным тазом.
   На следующий день начальник пришёл на службу в новом форменном костюме. В отглаженных супругой брюках и даже проглаженных шнурках. Последней детали, разумеется, никто не заметил.
   Но всё это относительно дальнейшего прохождения службы в этой должности уже не имело никакого значения.
    Относительно его заместителя вопрос соответствия занимаемой должности был в подвешенном состоянии, но ничего хорошего в дальнейшем, судя по настроениям наверху, не предвещал.
    В это время на железнодорожном узле грузы из подвижного состава, контейнеров расхищались или, как было принято говорить, трещали со страшной силой.
    Не сильнее, чем по всей сети дорог, но и не слабее.
   У Нартова, с его многолетнем опытом работы, был на связи глубоко внедрённый на ключевых местах подсобный аппарат.
   Он предоставлял исчерпывающую информацию, открывающую глаза на то, откуда на самом деле растут уши у преступности на транспорте.
    Многие вопросы имели многолетний запущенный системный характер и были связаны с документооборотом и другими бумажными делами.
    Преступники, обогащаясь за счёт перевозимых по железной дороге грузов, заметали следы на стыковых станциях, где фиксируется сохранность грузов и достать их было далеко как не просто.
    Действовали они со знанием дела и в основном по наводкам своих пособников из той же среды, что и полицейская агентура.
    Между ними шла незримая борьба, стремление досадить друг другу.
    Стало распространяться крышевание ведомственной охраной, руководство которой давно уже самоустранилось от контроля за работой подчинённых, а те вели себя так, как им позволяли обстоятельства.
    Очень часто ища дополнительные заработки за счёт участия в различных криминальных схемах сопровождения дорогостоящих грузов.
    Всё это требовало принятия решительных мер, мобилизации всего коллектива, каждого при исполнении своих обязанностей.
    Ту пьяную разборку хотелось забыть как дурной сон, но сердце подсказывало: не тут-то было и предательски стало ныть по утрам.  Увлечённость привычной работой делало жизнь более-менее сносной до известного предела.
     Понимания, что как ты не старайся, а от судьбы, как, впрочем, и от сумы, не уйти никогда.
     В дорожном управлении заняли выжидательную позицию. С одной стороны, коллектив отдела был на хорошем счету.
     Показатели работы, как ни критикуй палочную систему, но всё же она отражает реальную картину, пусть и с большими оговорками.
    Так ничего другого взамен ещё никто и не придумал.
    А отношение железнодорожников, населения к полицейским вещь настолько условная, что ориентироваться на неё как на главный показатель - это заводить рака за камень. Не более того.
    С другой стороны, подтянуть дисциплину неплохо бы, но они, провинившиеся, лидеры по показателям.
    А если этим делом всерьёз заниматься, то есть такие подразделения, где подобны конфликты это ещё семечки на общем фоне слабой управляемости и реагирования на криминальную обстановку.
     Но и оставлять без внимания - себе дороже. Где гарантия, что анонимщики не продолжат доставать им неугодных. Решили всё же пока повременить.
     Посмотреть, как будут реагировать местные власти, а по ходу дела искать приемлемый выход из ситуации.

Глава пятая. “Разборка”

     О неприятностях в полиции Николая Ивановича между делом проинформировали в тот же день.
     Он внимательно выслушал, не сказав по этому поводу ничего определённого. На следующий день поступила чёткая команда:
     - Разобраться. Сделать выводы. Доложить.
     Произошло это сразу после обеда. Бренные тела в это время заняты важным делом, которое нельзя перепоручить кому-нибудь другому или перенести на другое время, - перевариванием сытного обеда, хорошо приготовленного в своей столовой.
    Самое время поразмышлять на заданную тему. К железной дороге чиновники относились внимательно, но без малейшего пиетета, который был в недавние времена.
    Авторитетный и властный местный начальник отделения дороги в те недавние времена поставил дело таким образом, что его вопросы решались в первую очередь.
    Вот и появилась возможность вспомнить хорошего человека добрым словом.
    После того как грузооборот заметно сдулся, как и у всех соседей, отделение дороги как ненужное управленческое звено ликвидировали, перешли на рыночные схемы взаимоотношений.
    Стало если не лучше, так и не хуже. По-другому, это уж точно, как у всех остальных производителей услуг.
   Так и жили - не тужили, надеясь на лучшее, на всякий случай, потихоньку готовились к худшему.
   Что касается их транспортной полиции, то вспоминали о них чаще всего при всевозможных масштабных учениях.
   Те свои вопросы обеспечения безопасности на важных со всех точек зрения объектах обеспечивали.
   Об их подвигах ничего известно не было, как и о каких-то провалах.
   Частные их вопросы мало кого интересовали - других дел было невпроворот.
   Во всяком случае, пока они сами не обращались. Но таких конкретных случаев Николай Иванович как ни пытался вспомнить, так и не смог. Поступившая для принятия мер информация выбивалась из этого привычного ряда и наводила на грустные размышления.
   - Прибавили зарплату. Чего не хватает? C жиру что ли, беситься стали.
   Может быть, между собой чего не поделили? И такое бывает.
   А может быть, молодёжи не дают служебного роста, вот они и стукачат на своих же. От них всего можно ожидать.
   Узнать бы, а если криминал зажали по-взрослому, вот они и подстроились под борцов за чистоту рядов.
   Да мало ли ещё что может быть в наше время. Не столько хорошего, сколько не очень.
   Обед постепенно нашёл своё место внутри бренных тел. Случившееся выглядело уже не столь несерьёзным и претендующим на то, чтобы быть спущенным на тормозах.
   - А если?
   Это, а если, имело место быть не только в рассуждениях, но и в нашей сермяжной действительности.
   Рванёт где-нибудь, не приведи господи, на вокзале, в поезде. Найдут крайнего моментально.
   Попробуй тогда отвертеться, что вовремя мер по наведению порядка не принял.
    Засмеют за доводы типа мы все что, не мужики, что ли. С кем не бывает.
    В лучшем случае перед пенсией без должности останешься. В худшем…
    Нет, об этом лучше не думать.
    Начудили, так будьте добры - отвечайте. Время сейчас непростое, нос всегда надо держать по ветру.
    По этой простой причине нелишне посоветоваться с партийным руководством.
    Нелишне очков перед ними набрать. Мол, проявил бдительность, неравнодушен, принципиален, характер нордический.
    Пусть и непонятна эта организация, в которой чиновники за себя и за электорат.
    Хотя точнее не так, как соотносится с законом её статус, разделение властей и много чего ещё.
   Об этом можно долго дискутировать, но не применительно к этой конкретной ситуации.
   А лучше всего вообще перенести эти дискуссии на пенсионный возраст, когда старость уже более-менее обеспечена.
   Мужик сказал - мужик сделал.
   Приняли там Николая Ивановича уважительно. Поблагодарили, что правильно сделал, придя за советом.
   Вопрос действительно важный. На злобу дня.
   Непринятие своевременных мер реагирования на подобные ситуации может иметь далеко идущие негативные последствия.
   Рассказывая о случившемся, его не покидала мысль о том, что собеседники, во всём поддерживая и даже подхваливая, как будто чего-то не договаривают.
  Чем дальше, тем менее комфортно он чувствовал себя. А в самом конце разговора вообще был не рад, что пришёл туда.
   Почему?
   Он никак не мог найти для себя ответ на этот, казалось, не самый сложный вопрос.
   - Ну так и что вы предлагаете?
   - Наказать начальника самым строгим образом.
   - Правильно. Всё? Так это можно сделать и без нас. C вашими полномочиями.
   Они были такие же чиновники, как и он. Только, будучи обличёнными партийной властью, по манере поведения, выражению лица, тембру голоса совсем другими, по меньшей мере сидящими на облаке, свесив с него свои тоненькие кривые ножки.
   Призванные своей партийной строгостью осчастливить всех окружающих.
   - Надо сделать так, чтобы случившееся стало уроком для всех руководителей региона.
  - Нашу с вами работу можно было бы показать и в Центре, как эффективно мы боремся за чистоту рядов. Против тех, кто формально понимает наши требования. Тогда и ваша роль в решении данной проблемы значительно усилится.
  - Вот только чего-чего, а этого усиления ему только и не хватало для полного счастья.
  Тем не менее, он ответил, как обычно:
  - Это уж конечно.
  Хотел встать со стула, но услышал властный окрик.
   - Вы куда? Всё ещё только начинается.
   - Извините, пожалуйста. Может быть. перепроверим, может быть. и не было нетрезвого вида.
   - Неужели вы так близоруки:
   - На вас совсем не похоже.
   - Ну да, конечно.
   Он совсем сник, плечи постепенно опустились.
   - Неужели, занимая такую солидную должность, вы всё ещё не понимаете что эта наша с вами ситуация теперь, после того как получила такую широкую общественную огласку, имеет хоть какое-нибудь значение.
   Совсем потеряв какую-либо ориентацию в разговоре, он безучастно ответил:
   - Да, я согласен с вами. Но там коллектив, они неплохо работают. Я узнавал.
   - Вы опять за старое. Какое это имеет значение? Почему вы это никак не поймёте. А может быть, не хотите понимать?
  - Тем хуже для вас. Надо будет, разгоним весь коллектив. А здание отдела бульдозером сравняем с землёй. С такими вещами не шутят, и вам не советуем.
  - Пусть хоть кто-нибудь попробует не согласиться.
   Боже мой, как меняются на глазах люди. Николай Иванович почувствовал, как вспотели ладони. Он почему-то стал гладить свои колени и, не глядя на собеседников, готов был провалиться сквозь землю.
  - Никогда бы не подумал, что буду присутствовать при таких разговорах и по такому поводу.
   Как легко набраться такой воинственной словесной риторики. И как тяжело будет от неё людей отучить.
   Нельзя же всерьёз всё это воспринимать. Это уже вообще какой-то дурдом получается.
   Несмотря на его бессловесный тихий протест, продолжение следовало.
   - Необходимо, чтобы коллектив осудил поведение своего начальника. А лучше всё руководство. Вскрыл недостатки в воспитательной работе с личным составом.
   - А вы придете к ним и проведёте эту работу по организации общего собрания?
   - Вы за кого нас принимаете? Это не наш уровень работы.
   - Мы вам сказали, этого достаточно. Вот вы и исполняйте. А мы посмотрим, что с вами со всеми делать дальше.
    Разговор неожиданно так затянулся, что майский вечер был вынужден  позаботится о его окончании.
    В открытую настежь форточку влетел тяжёлый, объевшийся ранней зелени майский жук и сделав малый круг у потолка, плюхнулся на подоконник, широко раскинув цепкие лапки.
    Это вызвало живую реакцию собравшихся.
    - Да, действительно, пора заканчивать разговор. Давно уже рабочему времени пришёл кирдык.
    - Не так ли, Николай Иванович?
    - Да, конечно.
    - Вы домой на машине?
    - Обязательно. Сейчас вызову.
    - А мы пешком.
    - Тоже неплохо.
    - Надо быть ближе к народу. Жить его чаяниями. Где ещё о них узнаешь, как не при непосредственном контакте. В автобусе, маршрутке.
   От этой болтовни Николаю Ивановичу стало казаться. что он смертельно устал. Сил её слушать просто не было.
   Один из партийцев тихо и скромно попросил заодно подбросить и его на служебной машине до дома. Он вдруг непривычно для себя зло и сухо ответил:
   - Нет, я передумал. Поеду на работу. Дел много.
    Сев в машину, позвонил Натэлле. Вечер провели в самом дорогом ресторане.
    Наутро проснулся в своей постеле. Натэлла мирно посапывала у его плеча. Голова гудела от выпитого накануне и была похожа на рельсы, по которым мерно, раз за разом нещадно били кувалдой.
    К счастью для обоих, был выходной день и никуда идти не было никакой необходимости.
    Он робким движением погладил её грудь. Она мягко и нежно поцеловала его в губы.
    У него началось лёгкое головокружение, после которого он впал в нирвану. Безграничное синее небо и полное блаженство осталось в памяти на всю оставшуюся жизнь.

Глава шестая. “Утро седое”

     При формировании работоспособных армейских коллективов давно замечено, что держать на службе пьяниц для начальства гораздо выгоднее. чем спортсменов.
     Провинившийся в своей неуёмной страсти к алкоголю боец чувствует себя виноватым порой не один месяц и, стараясь загладить свою вину, вкалывает изо всех сил.
     Ему и в голову не могут прийти всякие претензии к начальству или к кому бы то ни было ещё.
     У любителей же красивых голов и быстрых секунд претензий к ним - только поворачивайся.
    А толку от последних, как бы помягче выразиться, совсем немного. Не стал исключением и Нартов, а за компанию с ним и Евгений.
    Встать с постели с утра пораньше, чтобы вечером лечь спать как можно позднее.
    Так или примерно так планировали своё время друзья по несчастью в этот период.
    Видя такое служебное рвение, подтянулись и подчинённые. Все вместе думали примерно одинаково.
    Окончательные разборки по ставшему всем известным инциденту ещё впереди. Трудно представить, чем всё это для каждого обернётся.
    Для кого-то максимум желаемого - выйти сухим из воды. Для кого-то - чем сам чёрт не шутит, вдруг появится шанс продвинуться по службе.
    Не на ровном месте, а исходя из чьих-то интересов, поток анонимок о якобы непристойном поведении начальников не иссякал.
    Совсем смехотворными выглядели утверждения о том, что они якобы постоянно попадают в медицинский вытрезвитель.
    Учреждения эти давно закрыты и можно было на эти доносы вообще не обращать внимания, но дотошные проверяющие этих пасквилей всё равно досаждали ответственных чиновников в погонах, чтобы те, раз за разом давали справки о том, что ты не верблюд.
   Создавая вокруг людей непотребную ауру. По сути компрометируя их на радость анонимщикам.
   В ведомстве Николая Ивановича словосочетание транспортная полиция вызывало коллективную аллергию.
    Там мечтали как о манне небесной о том времени, когда они от них отстанут и не надо будет изобретать схем реагирования, по мнению многих, на проблему высосанную из пальца.
    - Тем не менее надо было сделать, чтобы были волки сыты и овцы целы.
    Вынести недоверие Нартову, в связи с компрометирующими обстоятельствами, было одобрено всеми без исключения чиновниками.
    Сложнее было с Евгением.
    - Отвечать за воспитательную работу со своим начальником?
    Сама постановка вопроса была шита белыми нитками. А проблема притянута к нему за уши.
    - Ну и что, говорили пусть и не все, но всё же такие нашлись.
    - Правильно, каждый отвечает за свой участок работы.
   Спрашивали, а как он вообще оказался в этом инциденте.
    - С какого он там боку припёку.
   Но на эти доводы старались не обращать внимания. Даже возник вопрос.
    - А он что, пил вместе с Нартовым?
   Как на него ответить, никто не знал, поэтому пропускали мимо ушей.
   Надо было выполнять команду о проведении общего собрания, на котором коллектив единодушно осудит своё руководство о развале воспитательной работы.
   Для этого нужны были добровольцы или, другими словами, штрейкбрехеры.
   Было очевидно, что для того, чтобы таких найти, их нужно чем-то заинтересовать.
   Решили пообещать то, что для них дешевле всего исполнить: любые вышестоящие должности в случае удачного исхода запланированного ими мероприятия.
   Первые беседы дали неожиданный результат. Большинство было готово оболгать своих руководителей при условии, что об их предварительной договорённости никто не узнает, а они получат обещанное повышение.
   О нравственной составляющей никто даже не заикался. Она вообще никого и ни в какой мере не волновала.
   Можно было предположить, что так же просто они отправили бы в Гулаг своих родителей.
   Но об этом Николай Иванович старался не думать.
   Каждый вечер перед сном, на всякий случай, для стабильности нервной системы, выпивал гранёный стакан хорошего коньяка.
   Коньяк совсем не помогал, а в некоторых отношениях вызывал больше вопросов, чем ответов.
   Особенно у присоседевшейся к нему в это время Натэллы.
   Помалкивать, когда её не спрашивали, было её завидным женским достоинством.
   Она умело им пользовалась для достижения своих далеко идущих целей, о которых её партнёру по постели раньше времени знать было совсем необязательно.
   У неё был большой печальный опыт выигрыша многих тактических поединков с представителями сильного пола, при полном провале всего сражения.
    Она не сомневалась в воздействии своих женских чар, несмотря на возраст.
    Её нерастраченные природные кондиции роковой обольстительницы, всё ещё были вполне конкурентны не только со сверстницами, но и с молодыми да ранними возможными соперницами. Самый большой сюрприз ждал Николая Ивановича после того, как он намекнул своей пассии о том, что надоело быть одному.
    Пора бы подумать, как перевести их взаимоотношения из статуса развратного беззакония в цивильные, принятые во всём православном мире отношения мужа и жены.
     Он ни мгновения не сомневался в том, что сразу после его слов Натэлла бросится ему на шею со словами:
     - Я всю жизнь об этом только и мечтала.
     - Вы мой тот самый принц на белом коне, въехавшей всей своей мощью в мою разнесчастную жизнь и покоривший своим величием.
    Ну если и не совсем так, то хотя бы приценится к его действительно шикарной квартире, акциям прибыльных объектов (приватизация не совсем мимо его носа просвистела) и немалым вкладом на сберкнижке.
    Наработанных годами связях и, несмотря на немолодой возраст, всё ещё некоторых перспективах на служебный рост.
    К его удивлению ни первое, ни второе, ни третье кажущее преимущество не сыграло никакой роли.
    Натэлла холодно посмотрела на его по-юношески восторженное лицо. Она его видела таким первый раз.
    Как и он её такой надменной и неприступной.
    - Николай Иванович - в глазах её блеснули незнакомые ранее огоньки раздора, - я вас очень уважаю.
    Она сделала усилие, и слеза, лишь затуманив взгляд, не потекла по покрасневшей щеке.
    - Я ещё никого в жизни, среди мужчин, так не уважала, как вас. Это для меня самое главное.
    Ничего другого от вас я не смела, не смею и никогда не буду сметь просить, тем более требовать.
    Не надо разрушать то, что потом будет невозможно восстановить.
    Он опешил. Чуть было не открыл рот от удивления.
    - Мне не надо таких отношений ни с кем, чтобы потом всю оставшуюся жизнь меня попрекали тем, что взяли нищую и безродную. К тому же с двумя довесками.
      Я как-нибудь обойдусь без этого.
      В её словах слышалась мольба героини очередного дамского романа, но, насколько он знал, она вообще в последние годы книг не читала.
      И ещё не сделав предложения руки и сердца, а лишь намекнув, получил такой неожиданный ответ.
      На миг он себе представил, что они разбегутся сейчас в разные стороны и больше никогда не встретятся.
     Такая перспектива была ему совершенно не нужна, он даже не хотел об этом думать.
     Он реально ощутил, как она ему дорога, прежде всего как женщина, с её подходящим ему во всех отношениях телом.
     Он никогда не мог себе вообразить, что это всё само собой разумеющееся в молодом возрасте, ближе к старости будет иметь такое большее значение.
     Ласки, которые он раньше не знал, а лишь догадывался о том, что они могут быть такими желанными.
     Спокойным, уважительным к нему отношением.
     Если бы всё так случилось, по худшему сценарию, он бы не представлял, где бы ещё смог найти ей замену.
     Хотя обстоятельства, при которых произошло их знакомство, высоконравственными назвать было очень трудно.
     Но, во-первых, это совершенно никого не касалось, а во вторых, это кто там такой моралист нашёлся, что будет для него устанавливать эти самые нормы и правила.
     Шли бы они туда, откуда не скоро возвращаются.
     Он, будучи по жизни тёртым калачом, собравшись с мыслями, быстро нашёл выход.
    - Радость моя, на работе столько всего свалилось на мою голову. Уже сколько лет без нормального полноценного отдыха.
    - Давно пора нам с тобой и о себе подумать. А там бог даст, может быть, и надумаем что-нибудь.
    - Ты мне очень дорога и тебя терять никак невозможно.
    Взгляд Натэллы смягчился. Что её то ли обидело, то ли насторожило, он не мог себе представить, лишь принял всё как данность без тени сомнений.
    Вдаваться в эти душевные тонкости не собирался. Просто уже не было моральных сил, а просто подошёл к ней и обнял.
    Он был готов к тому, что она если и не оттолкнёт его, то примет его объятия не так жарко, как прежде.
    Но он снова ошибся. Она была с ним по-прежнему ласкова и внимательна к каждому его желанию.
    Вот и пойми после этого красивую женщину бальзаковского возраста, знающую себе цену.
    Ещё не сломленную и пока не победительницу.
    Собрание прошло по заранее подготовленному сценарию. Доклад Евгения слушали в лучшем случае вполуха, чего раньше никогда не наблюдалось.
    Каждый думал о своём. Кто постарше: в очередной раз подсчитывал, сколько времени осталось до выслуги, представляя себе сцену, как он говорит теперь уже бывшим сослуживцам - счастливо оставаться.
    Представляя, как он будет обходить вокзал за тридевять земель. Так он надоел за два десятка лет службы и особенно всё то, что с ним было связано.
    Кто-то боялся забыть чужие слова, которые совсем не держала память перед выступлением.
   - Что-то перепутаешь и не получишь казённую пайку.
   Старожилы пытались вспомнить подобные ситуации, но не вспоминалось по простой причине.
   - Ничего подобного, что происходило сейчас, никогда не было.
   Список выступающих был подготовлен заблаговременно. Текст выступлений согласован.
    Начальнику и его заместителю предложено сидеть на собрании тише воды ниже травы, дабы не усугублять своего и без того незавидного положения.
    Что-то с чем-то началось с выступления организатора всех анонимок, претендующего на должность начальника.
    Предоставилась для всех возможность посмотреть на него на трибуне во всей красе.
    Заискивающего перед всеми подряд, так и не понявшего, что же ему надо говорить.
    - Если это чмо возглавит отдел, надо сваливать как можно быстрее и как можно дальше отсюда.
    Один из следователей с места вообще начал говорить что-то для всех совсем непонятное:
    - Можно работать на железной дороге и не обязательно в полиции.
    - Что касается выслуги, то узнавал, можно и по горячей сетке трудиться.
    - А на Севере заработки вообще с нашими не сравнишь.
    На собрании ничьих представителей не было. Кукловоды себя не афишировали.
    Собрание по-быстрому закрыли, так как оно становилось похожим на сборище дебилов.
    Протоколы написали какие требовались. Доложили наверх то, что там хотели услышать.
    Наутро следующего дня Евгений пришёл на работу в свой кабинет пораньше.
    К нему, как обычно, зашла заведующая канцелярией со свежей почтой. Она не узнала своего руководителя.
    Он был такой же, как всегда. Тот же тёплый с хрипотцой голос, те же очертания лица, фигуры.
     Она никак не могла понять, что же не так. Потом присмотревшись, чуть не обмерла, но взяла себя в руки.
     Он сидел на своём рабочем месте и был весь седой. Такого она не могла себе представить даже в страшном сне.
     Удивительно, но седина вообще идёт интеллигентным мужчинам, но это был совсем не тот случай, чтобы восторгаться ранней сединою.
     Она не очень-то вникала в тонкости взаимоотношений между сотрудниками и начальством, но что-то ей было известно.
     Ничего не говоря, положила почту ему на стол и быстро, едва сдерживая слёзы, вышла в коридор.
    Дойдя до своего рабочего места, рассказала об увиденном секретарю.
От волнения у обоих поднялось давление.
    Они отпросились и пошли к врачу, почему-то пряча от встречных людей на улице глаза.

Глава седьмая. “Всё по-новому”

     Протокол и решение собрания оказались никому не нужны. Небрежным движением руки они были направлены в дальний ящик письменного стола, где бесславно закончили свой путь.
     Трудно было понять уже на следующий день, зачем они были вообще нужны.
     - А главное кому?
     Было понятно без всяких бумаг, что Нартову осталось дослужить год до выслуги лет, которая даёт право на выход в отставку с начислением пожизненной пенсии.
     В случае увольнения по компрометирующим систему обстоятельствам он должен был быть отправлен на гражданку с чистой совестью и без желанной пенсии, и без права восстановления в будущем, чтобы дослужить последний год.
    По отношению к Евгению решили ограничиться мерами дисциплинарного воздействия, а далее отдать на откуп непосредственным полицейским начальникам, но в должности оставить.
    У всех было единственное желание побыстрее завершить эту бодягу, чтобы о ней больше не вспоминать.
    Карты начал путать именно тот, для кого, казалось бы, всё закончилось с минимальными потерями.
    Это был всё тот же Евгений, к счастью, не гений, который с пугающей чиновников настойчивостью стал ходить по властным кабинетам и вести разговоры об повышении эффективности борьбы с преступностью, которая своими щупальцами скоро всех без исключения возьмёт за горло.
    О справедливости любого наказания и его соответствия проступку.
    - Ведь никакого преступления не совершено.
    - О судебном разбирательстве ведь никто речь не заводил.
    - Увольнение начальника на руку криминалу, с их подачи это всё и началось.
    На что получил ответ.
    - Вашему Нартову насильно водку в глотку никто не вливал.
    - Сам пил. Пусть и отвечает.
    - А ты вообще перестань лазить по кабинетам. Надоел всем хуже грыжи. Он не унимался.
   - Если на то пошло наказывайте меня так же, как и его, но оставьте Сашку на службе. Такое моё последнее слово.
   - А ты что, не понимаешь, что это конец твоей служебной карьеры. Дальше майора и не думай. И то лишка.
   - Пойдёшь вместе с ним на рядовую работу. Ты следователем, он опером и так до окончания службы.
   - Ну и что. Зато будет совесть чиста. И перед его семьёй и так. Перед общими друзьями хотя бы.
   - Кстати, моя жена говорит, чтобы бросил я эту лягавую работу. С твоей головой, говорит, где угодно возьмут. Даже к ней в мебельную фирму. Сразу руководителем.
   - Слушай. Не дури голову. Не до тебя.
   - Так мы все разбежимся за неделю. А кто собирать систему будет? Её притирать, смазывать, рихтовать…
   Видя, что у мужика то ли от переживаний у самого крыша поехала, то ли он действительно настоящий друг у Нартова, то ли происходит что-то такое, о чём им для своего же душевного спокойствия вообще лучше не думать, согласились.
   О чём официально сообщили по инстанциям и строго настрого наказали Евгению больше не показываться на глазах, так как видеть его, в ближайшее время, больше нет никакой возможности.
   В транспортном управлении такое решение оказалось как нельзя более кстати.
   - Ожидали полного разгрома и выводов по их душу.
  От не в меру шустрого проверяющего избавились своевременно.
  Тот ничуть не обиделся и даже поблагодарил, что предоставили блестящую аттестацию по его новому месту службы.
  А бывшим начальникам пообещали через год вернуться к их кандидатурам для рассмотрения, в плане продвижения, при условии успешной работы на новых должностях, разумеется.
   Для Евгения новая жизнь началась как давно забытая старая.
   Он с трудом вспоминал, как это хорошо работать и отвечать только за себя, а не за две сотни в основном молодых, здоровых мужиков при погонах и при оружии.
   Способных в любой момент, в силу бурлящей молодой крови, выкинуть такой фортель, что его начальникам мало не покажется.
    Новые обязанности, по сравнению с прежними, были настолько несопоставимы, что он поначалу начал задумываться над тем, чем бы ещё себя занять в рабочее время, чтобы не было так скучно.
    Кому сделали хуже от такого перемещения мест слагаемых, он не знал. Но что не ему - это было очевидно.
    Он стал не вызывать для допросов и других следственных действий людей к себе в кабинет, а стал сам ходить к ним на работу, домой.
    То, к чему призывал следователей, будучи начальником, и так не сумел от них добиться.
    Нартов по своей линии с явным удовольствием в этом участвовал, чувствуя себя по гроб жизни обязанным своему боевому товарищу.
    Реально получалось так, что всю основную следственно-оперативную работу они, казалось бы, взвалили на свои плечи.
   Так казалось со стороны людям, не посвящённым в таинства такой невидной работы.
    А они, как бы играли на глазах бывших подчинённых, делая всё от них зависящее чётко и грамотно.
    Особо при этом не напрягаясь, а главное, без всякого надрыва и лишних слов.
    Обещания бывшим штрейкбрехерам выполнили в малой их части, что совершенно их не устроило.
    Назначенные из территориальных подразделений начальники поначалу вели себя в новых условиях как слоны в посудной лавке.
    Так не приноровившись к незнакомым условиям жизни на колёсах, стали подумывать о том, как бы побыстрее сделать из этого коллектива ноги, разумеется, с дальнейшим повышением.
     К этому их подвигало понимание того, что местные борцы с оборотнями в погонах, на время успокоившись, вновь стали проявлять активность, выбрав себе в очередные жертвы своих домогательств их непорочные персоны.
     Бороться с ними в открытую было совершенно бесполезно, так как они составляют неотъемлемую часть существующей системы.
     Впервые за время службы почувствовав себя в своей тарелке, Евгений решил, что надо сделать свою жизнь ещё более комфортной.
     Он стал планировать своё рабочее время таким образом, чтобы обеденное время можно было без потерь для службы, удлинить для собственного удовольствия.
     Все мы живём на этой грешной земле во многом для того, чтобы доставлять себе любимому, как можно больше удовольствии.
    Другой разговор, кто и как понимает для себя это самое удовольствие.
    Слишком длинно не распространяясь на эту вечную тему, отмечу, что для Евгения удовольствие заключалось и в том, чтобы дома в своей квартире, на своём родном балконе, как минимум в течение часа можно было после обеда позагорать.
     Лето в наших краях не длинное, но к полудню солнышко так, бывает, начнёт нещадно жарить, что удивляешься многочисленным знакомым, тратящим любые деньги лишь бы позагорать до одурения на турецком или ещё каком-нибудь берегу.
     Потом за месяц смыть с себя в муках приобретённый загар и весь год подхваливать себя.
     - Какой я предприимчивый.
     - С большим умом потратил свои кровные денежки на такой замечательный отдых.
    Евгений пошёл другим путём. И не ошибся.
    Примерно в полдень, когда солнце в зените, регулярно подставлял своё тренированное тело и слегка округлившееся лицо под его лучи.
    Решая тем самым две задачи.
    Первая: тело покрывалось хорошим загаром, вызывя лёгкую зависть у бледнолицых братьев, вынужденных в это время находиться в прокуренных кабинетах.
   Во-вторых, голова на свежем воздухе работала побойчее, не оставляя противникам шансов уйти от неотвратимых наказаний, которые были необходимы не лично ему.
   Он вполне бы обошёлся и без этого. А другим людям, которых, кроме государства, защитить было некому.
   Его дорожные начальники как-то при встрече поёрничали:
   - Как ты округлился, видать. не от плохой жизни.
   - Не жалуюсь.
   - Ещё бы жаловаться. Нам бы так.
   - Так в чём же дело? Вакансии в следствии есть всегда.
   Небольшая пауза. Продолжение:
   - А щёки горят, хоть прикуривай.
   - Я не против.
   - Готовься к новой работе. Вместе с друганом cвоим. Хватит уже. Отдохнули. Пора и честь знать.
   - Мы не напрашиваемся.
   Устраивая для себя комфортные условия пусть и не за счёт других, хорошо бы не переусердствовать.

Глава восьмая. “Палата номер десять”


   Слишком хорошо тоже ведь не всегда хорошо. Случилось то, что ни при каких обстоятельствах не должно было случиться.
   К этому не было даже самых малых предпосылок. Как ни крути, а полностью отсутствовала и логика, и любое объяснение причин.
   Спускаясь с железнодорожного полотна по знакомой тропинке, запнулся непонятно за что.
   Ступня левой ноги, изобразив немыслимый зигзаг, оказалась у лежащего на земле Евгения чуть ли не у правого уха.
   Всё было бы очень смешно. Абсолютно трезвому падать там, где при желании это и сделать-то трудно. Если бы не было столь трагично.
   Он не сразу понял, что сломал ногу в нижней трети голени. Ступня как неприкаянная болталась в разные стороны.
   Отвратительно ныла, было очень больно. Посмотрев на происшедшее как бы со стороны, как-будто всё это произошло не с ним, Евгений с тихим ужасом вспомнил, что оставил на зарядке на работе сотовый телефон и связи с окружающим миром больше нет никакой. Вокруг ни одной живой души. Что делать, было непонятно.
    Единственная мысль, которая в этот момент мелькнула в голове:
    - Хорошо, что не в форме. А то бы совсем позор.
    Он её сразу отогнал.
    - Что-то действительно и с головой, и вообще по жизни не то.
    Несмотря на непрекращающуюся боль. почувствовал, что болевой шок стал проходить.
    Он, сжав зубы, медленно пополз в сторону жилых домов, не выпуская из руки папку с материалами уголовного дела и таща за собой больную ногу.
    Сколько времени это продолжалось, он не помнил. Очнулся, когда вокруг него было несколько человек, а пожилая женщина в белом халате спрашивала:
   - Где ваш страховой полис?
   Очень хотелось послать её матом, но он сдержался. Ответил спокойно.
   - Дома. Можно заехать, я дам ключи от квартиры.
   - Мы по квартирам не ездим.
   Хотелось спросить:
  - А зачем в таком случае спрашиваете?
  - Делайте хоть что-нибудь, да поскорее.
  Он опять сдержал свои эмоции. Всё отчётливее понимая, что нежданно - негаданно вступил в другую жизнь, где его наступательные качества не имеют никакого значения.
   Другие, незнакомые ему люди, будут решать. что и как с ним делать. Только от них будет полностью зависеть вся его дальнейшая жизнь.
   Впопыхах успел подумать:
   - Да, попал по полной программе.
   Вновь услышал знакомый голос.
   - Шину кто-нибудь согните. А то она у нас такая как и всё остальное.
   Наконец ступню забинтовали. Понесли его к карете скорой помощи. С грехом пополам завелись и наконец-то тронулись.
   Трясло нещадно, приходилось держать ступню. Было такое ощущение, что она вот-вот совсем отвалится.
   На станции скорой помощи удалось быстро позвонить и злополучный полис вместе с паспортом был у врачей.
   Нартов хотел ехать вместе с ним в больницу, но Евгений попросил.
   - Саша, не надо, теперь я сам. Самое страшное позади. Особенно не распространяйся на эту тему. Говори, что всё нормально. Не надо, чтобы наши враги веселились по этому поводу.
   - Как скажешь, если что звони. Я любую команду выполню.
   В приёмном отделении предложили снять верхнюю одежду и лечь на каталку.
   Перед лифтом к нему подошла женщина в белом халате и спросила.
   - Кто вас повезёт на третий этаж?
   - Я не знаю. А кто вообще-то должен везти?
   Ответила, не моргнув глазом:
   - Обычно родственники.
   - Я не знал, извините. Они уже ушли.
   - Плохо.
   - Сразу бы сказала, сколько это стоит.
     Две другие женщины завезли его в лифт, затем на рентген, после чего сгрузили на больничную койку.
     Предстояло провести как минимум пять дней на вытяжке, после чего должна быть операция по скреплению титановой пластиной сломанной кости.
     В поездах пассажиры часто знакомятся и ведут неспешные разговоры чаще всего потому, что так принято давным-давно, а не потому, что им интересно.
     На лавочке у подъезда в хорошую погоду собираются не потому, что друг с другом интересно. Дескать, время было вечером, делать было нечего.
    На больничной койке находиться совсем неинтересно, когда дела есть поважнее.
     Однако деваться некуда и приходится терпеть соседей. Тем более когда лежишь с поднятой к потолку ногой, к которой через просверлённую пятку прикреплена гирька, а на всю палату один из пятерых ходячий на костылях.
     А вертеться вокруг собственной оси приходится полные сутки, без скидок на возраст и былые заслуги.
     Все просьбы персонал и не обязан удовлетворять. Санитарка выносит утки два раза в сутки, остальное по этой части - проблемы каждого.
     Договаривайся с ними или помогай друг другу.
     - Помогай другому, когда у тебя всё болит, как и у него.
    У тебя нервы от всего этого на исходе, как и у всех. У тебя медали за безупречную службу, у него три года условно за разбой.
    - Всех по очереди оперировать надо.
    Ты сюда из-за невнимательности попал, он поехал ночью на велосипеде за бутылкой: догоняться, какая разница.
    Надо выживать всем вместе, другого не дано.
    Не на всех родственников приходится рассчитывать. Соседу под восемьдесят. Дом подписал сыну.
    - Тот пьёт, ни разу не был.
   Его пенсию получает внук. Потому что не работает и скоро у его невесты будет ребёнок.
    - А мне ничего не надо. Прокормлюсь огородом. Жалко их всех.
   - А себя не жалко?
   - Нет.
   Санитарка за смешную зарплату омывает и переодевает, что не входит в её обязанности.
   Себе под нос бубнит изо дня в день одно и то же.
   - Я что вам всем мать Тереза?
   - Где родственники? Хоть как-то бы отблагодарили.
   - Уйду, невозможно, сил больше нет.
   Выходит ко времени, как всегда. В чистом накрахмаленном халате. Всё продолжается.
   Брошенных таким образом, пострадавших от несчастий стариков меньше не становится.
   Принесённые из дома радиоприёмник, телевизор - лишь раздражают. Вносят никому не нужные перебранки.
   - На всех не угодишь да и послушать, кроме новостей, нечего.
   Единственное, от чего становится на душе легче, так это разговоры за жизнь.
   Без дураков, без понтяры.
   Активность появляется после успешной операции, когда действие наркоза начинает проходить.
   У кого-то появляются глюки, видения, кто-то откровенно договаривается до любых подробностей прошлых взаимоотношений, о которых рассказывать в приличном обществе не принято.
   Не важно, кто в роли рассказчика, а кто в роли слушателя. Майор полиции или брошенный старик.
   Главный спасатель, повредивший спину или поднадзорный, говорящий о чём угодно, только не о том, кто его покалечил.
   Единственное условие: ничего не придумывай, говори как есть.
   - Лежал в этой больнице два года назад.  Так что вы. Небо и земля. Один ремонт чего стоит. Тепло, светло, чисто.
   - Могли бы и получше сделать.
   - Да ладно, нормально. Конечно, могли бы. Посмотрел бы, как здесь раньше было.
   - Хватит власть подхваливать, думаешь, лишний обезболивающий дадут. Только то, что предписано. Раскатал губёнки.
   - А мне и не надо. Потерплю, так дело-то лучше будет.
   - Врачи как будто совсем другие. Одна молодёжь. Медсёстры почти все студенты.
   - Молодцы, работают. Успевают учиться, из таких толк будет. Не то что мои тунеядцы.
   - В коридоре бабка опять всю ночь сама с собой говорила. Совсем никакая.
   - Куда деваться, бедро сломала. Совсем брошенная.
   - Давайте договоримся, кто слишком храпеть будет, будем будить.
   - Как хотите.
   - Я мамке скажу, чтобы электрошокер принесла. Не вздумайте подходить.
   - А ты не быкуй, понял. Видали мы таких.
   - Да это я так. Пошутил.
   - Это так, как у нас новый министр шутит. Доплату за кандидатскую отменил, нагрузку преподавателя на сорок процентов увеличил да ещё сокращения на столько же. Вот шутник-то, чтоб ему пусто было.
   - Образованию конец окончательный наступил.
   - Считаете, что не прав, так сопротивляйтесь. Доказывайте.
   - Таких несогласных в первую очередь сократят. Куда идти? Таксовать бомбилой с кандидатской степенью?
   Семью кормить надо. Повылезло столько нечестности, прости господи. Все бездыри в общественные деятели затесались.
    Подковёрные игры. Да тут ещё травма. Всё одно к одному. Как говорят, беда не ходит одна.
  - Все мы здесь такие.
  - Надо поменьше слюни да сопли распускать. Не такое переживали.
  - Собраться с мыслями и силами надо. Не мы кого-то бояться должны, а они нас.
  - На словах всё легко. Хотя, возможно, вы и правы. Только выйти отсюда надо. Болячки залечить.
  - Я когда полз со сломанной ногой, не поверите, подумал, а как на войне. Ещё и стрелять надо. И побеждать. Знаете, легче на душе становилось.
  - Может, это и так, только почаще говорить обо всём этом надо. Как сейчас, без прикрас.
  - Наверху боятся - будут критиковать, а потом и скинут.
  - Это уже ерунда, власть стабильной должна быть.
  - Мы же заинтересованы в большей степени, чтобы самые толковые и ответственные там были.
   Таких людей со школы видно. Что для чиновника главное?
   - Чтобы не воровал.
   - Правильно.
   - Итак в бюджете на всё не хватает. Чуть что рыльце в пушку.
   - Всё, дорогой, давай, до свидания.
   - А нас на их место. Как бы не так. Никто власть за просто так не отдаст.
   - Это так кажется. А чуть жареным запахнет, - не успеешь оглянуться, как самых шустрых и след простыл.
   Другой вопрос, чтобы таких же или ещё хуже туда не определить.
   - Вот это вопрос на засыпку. Но на то и жизнь человеку даётся, чтобы такие вопросы решать, а не только обсуждать да тереть к носу.
   - Слышь, дорогой, я смотрю, ты каждое утро умываешься.
   - А что, нельзя или завидно?
   - Отчего же. Конечно, можно.
   - А вот медведь, он же всю жизнь не умывается.
   - Ну, дорогой, это его проблемы.
   - Так его же все в лесу боятся.
   - Я рад за него.
   - А ты что, не хочешь чтобы тебя все в городе боялись?
   - Это ты к чему?
   - Да так, ни к чему, просто так.
    - Ну молодец, рассмешил.
    - Вставай, умывайся, юморист-самоучка.
    - А что, смешно получилось. Народное творчество.
    - Ещё скажи, что идеи овладевают массами.
    - Не травматологическое отделение получается, а дурдом, палата номер десять.
 
Повесть

Первого снега цветы

Глава первая. Нынешняя обструкция

    Ближе к полудню в распашных стеклянных входных дверях важного городского присутственного места появился рано начавший лысеть невысокий блондин в деловом костюме безупречного кроя и стильных ботинках.
    На его уставшем, озабоченном лице всё ещё был заметен южный отпускной загар.
    Аккуратная лысина во всё темя явно не молодила, а лишь грустно напоминала о зрелом возрасте.
    Трёхцветный нагрудный значок на лацкане застёгнутого на все пуговицы двубортного пиджака придавал солидность и загадочность.
    У любопытных могло появиться желание прочитать на лицевой стороне символа власти три важных слова, каждое из которых отчётливо выделялось своим ярким цветом.
    Очень может быть эти названия от всеобщего внимания стали заговорёнными и вызывали у любого встречного - поперечного только для него характерную на них реакцию.
    У одного душевный трепет, уважительный и завистливый одновременно, тихо ужом ползающий туда-сюда по покорному телу.
     - Везёт же людям.
     - Вот бы и меня за все старания так уважили.
     - И на груди моей могучей одна б медаль висела кучей.
     - А почему бы и нет?
     - Да только где ж, с позволения спросить, на всех желающих взять столько везения?
     - Хотя помечтать об этом можно.
     - Почему же не помечтать?
    Вот, скажем, санитаром в больнице работать, горшки выносить или участковым по бомжатникам, где подшефные с утра пораньше в пьяном угаре…
    С ними как профилактику проводить? А надо!
    - Спрашивать есть кому?
    - Спрашивать с кого-то это не самому на земле работать.
    - Понятно, что не слишком много добровольцев. О прозе жизни мало кому мечтается.
    - А на коня всадником со знаменем?
    - Подишь ты, как здорово, отбою нет.
    - А хотя что это за дела такие? Вокруг значка одни нравоучения? А как без этого?
    - Эко, какие мы нежные, уже и спросить ничего нельзя?
    - А уж сказать против шерсти, то тем более?
    - Дожили, прости господи, на грех наводят.
    У другого предполагаемого соискателя по той же тематике подчёркнуто-предполагаемое равнодушие. Не иначе?
     - Даже смотреть в вашу сторону, господин хороший, тоска зелёная.
     - А как по-другому, если мои шансы на доходное место равны нулю? Не по ранжиру. И всё тут. И будь здоров, не кашляй.
    У третьего? Ни дать ни взять недружелюбие в облике.
    - Тусклый свет в прорезях бегающих глазёнок как у инопланетянина или инакомыслящего.
    Как это “инако” можно мыслить, трудно предположить, вот как строить умную физиономию при пустой голове, ясно и понятно.
    Некто умеющий задавать вопросы типа:
    - Ну-ка, не надо жмуриться от яркого света, мало ли что тебе не нравится, ещё скажи не положено, не имею право?
    - Я тебя сюда не приглашал, сам достукался, давай откровенненько.
    - Войди в моё положение, у меня своя работа.
    - Не надо строить из себя героя, не такие говорили так, как надо?
    Cудя по металлу в голосе этот некто имеет по любому поводу своё суждение.
    - А как известно, против лома нет приёма.
    - Если нет другого лома?
    Последний, это который третий, всегда старается быть не один, а со товарищами. Одному скучно зубоскалить.
    - Да, как бы чего не вышло.
    Времена нынче пошли неспокойные. Или свои под видом чужих накостыляют, или чужие под видом своих загребут в кутузку. И так и этак нехорошо. Выбор небогат.
    Наверное, поэтому всегда настроен решительнее всех остальных. В собственных представлениях выглядит колоритно и значимо.
     - Чтоб тебе, встречный, кисло стало. Теперь и мне ходу не будет. Как баба с пустыми вёдрами на пути.
     - Фу ты ну ты. До чего мы правильные! Аж противно.
     - Надо же? Вот вы все, около власти, какие!
     - Оказывается, не стыдно простым людям в глаза смотреть?
     - Где бы ещё на вас бесплатно полюбоваться?   
     А вот какие они около власти? Это было и будет мало кому ведомо. Или неведомо никому совсем. Одно из двух.
    А зачем? Так по инструкции для избранных. Больше газа - меньше ям называется.
     А ещё у кого-то иногда появляется желание хоть немного разобраться в том, чем же они там, при власти, занимаются?
     Как же они свою зарплату отрабатывают? Ну слава тебе господи, ещё есть такие бескорыстные правдоискатели, не все мясным фаршем дали себе рты позамазывать.
    У таких не в меру любознательных, опять же иногда встречаясь со своими предполагаемыми оппонентами, проявляется желание, нет не спросить о чём-нибудь.
    Неизведанного, что с нами, что без нас, слишком много, не убавляется, а пошутить?
   Желательно как-нибудь по-умному. Нежданно-негаданно вдруг такое желание проявляется.
   Такое же, как лузгать семечки? Искромётное. По-простому.
   Как на завалинке. К общему или даже всеобщему удовольствию.
   - Курочка по зёрнышку клюёт и довольна. И петушок доволен. Лишь бы всем хорошо было.
  - Всё это кормление происходит само собой в подтверждение того, что забывать о простых радостях и желаниях совсем ни к чему. Как и о себе самом.
 - Не возьмём грех на душу с властью бодаться? То-то. И не надо за других ручаться, что никому это не надо.
 - Или ниже моего достоинства? Всё это так, конечно, но не совсем, местами.
 - А не это ли главное в нашей сельской местности?
     Так вот встречные - поперечные и забавляются, и не только зубоскаля. Каждый сам по себе находя развлечения. Чем они проще, тем всем лучше.
     Без конца при этом повторяя:
 - Они сами по себе, мы сами. Вы на нашу улицу не ходите?
  И мы на вашу, соответственно. Если что, то мы квиты. Так всегда и во всём.
   - Всё шутим со слезами на глазах в душевных муках? Или так кажется? Может быть, это не муки, а грёзы?
   Улыбаясь, выдавливаем из себя нечто непотребное? Раба, может быть, по капельке?
  - А почему бы и нет?
  - А почему не всего сразу?
  - А то?
  - Cлабо, быть может?
  - Зачем так строго? Простой человек может обидеться? Это опять же вдвойне нехорошо.
   Всё-таки шутить иногда получается так, как надо. К всеобщей радости. Или хотя бы так, как задумано.
  - Чаще по-всякому. На дурацкий вопрос, дурацкий ответ.
  - Но ещё чаще всего самому непонятно, о чём и зачем, но тем не менее почему-то всегда кажется, что очень здорово.
     - Какие люди, да пока ещё на свободе? Непорядок.
    Такие слова вслух не произносятся. А поэтому их как бы и не бывает  совсем. Вот в чём их парадокс или неожиданность появления.
    Будто такие слова бывают. Рождаются, произносятся, всё честь по чести. А в результате в остатке как бы их и не бывает вовсе.
    А зачем они? Всё равно по нашему не будет. Как и не бывало никогда.
     - Тогда ещё раз всё сначала, зачем они шутят. Лишнее это. От нечего делать?
    А то ведь с дури и сломать себе можно что-нибудь? Что предпочтительнее в рабочем состоянии.
    - В конце концов мы ж не какие-нибудь бритоголовые, которым непонятный серый свет опускается на голову. А лапша всё-таки остаётся на ушах.
   - Жизнь она продолжается невзирая ни на что. В её самых лучших проявлениях.
   Мешки под глазами, заметный округлый животик. Бодро шагает пятками назад по новенькой плитке всё тот же человечек, ухвативший за хвост жар-птицу.
    Его обвислые плечи подчёркивают характерную фигуру полного мужчины, никогда не утруждавшего себя такими глупостями как спортивные занятия.
     Возрастные, усугублённые излишествами, чревоугодием, сидячим образом жизни заметные чёрточки не портят общего благопристойного приглаженного вида.
     Разве что лысина блестит чересчур обворожительно, под стать новеньким бесшумным дверям.
     Но и она не вызывает сама по себе какого-либо особого интереса или малейшей антипатии к входящей персоне.
     Мыслительный процесс в её буйной головушке в этот день был непозволительно сумбурен и полон приятных воспоминаний.
     Получился такой необычный, слабоумный, тихо помешанный коктейль.
     Являя собой сентенцию предыдущих трудовых подвигов, как венец собственной нужности, в том числе вписывая в неё и удачную презентацию достойного проекта уважаемых людей.
     По старинке “замутивших на стрелке” сложное математическое уравнение со многими неизвестными и с неочевидным выводом о том, что будя скирдовать деньги в кубышку.
     После чего в кои веки в спокойной обстановке, без понтов и наездов, к своему удивлению, в приятной умственной беседе, договорились до философских обобщений о вечных жизненных ценностях.
     - Ведём себя как лошары, будто впереди не меньше червонца веков безмятежной жизни.
     - Даже два века никто из нас не проживёт.
     - Пора вкладывать заработанное в муках и кошмарах в нечто более надёжное, чем в цифры с нулями.
     - Нет не в разумное, доброе, вечное. Это уже из другой жизни.
     - Всё прозаичнее и нахрапистее.
     - Банально, но настало время выходить из тени. Пришли наши. Уже давно никто не ссучит, если делиться. Из количества в качество. Из середняков в важняки. Далее везде.
     - Единым фронтом. Чтобы всё было как у людей. Не мы первые, не мы последние.
    - Не такие, как мы, совсем отморозки проскочили на оселке. А почему мы соскочим?
     Как же тут отказать в желании каждому из приглашённых чокнуться под хрустальный звон фужеров именно с ним по такому важному поводу. Можно сказать, судьбоносному в чьей-то жизни, поломатой поначалу.
     И облобызаться непременно с каждым, чтобы без обиды, из прошедших строгий фейс-контроль на входе. Будет что когда-нибудь единоверцам вспомнить.
     После чего необязательные, но неизбежные издержки продолжительного общения, такие как похмельный синдром на следующий рабочий день, например, носят не столь разрешительный, сколь позволительный характер, а посему на них не принято обращать внимание.
     Ни своё благосклонное, ни дай бог чужое. Хотя чужих среди своих быть не должно. По легенде.
     Такие подлежат немедленной кастрации. Под любым предлогом. Другого выхода быть не может.
     А вдруг в стройных рядах своих кто-нибудь начнёт шагать не в ногу?   Поступит команда.
     - К торжественному маршу. На одного линейного. Шаго-ом марш.
    А тут такой конфуз. Нехорошо.
    Или у кого-то? А уж это совсем непозволительно, самый большой грех.
    - Категорически пропадёт желание ходить строем.
    - Мало ли по какой причине.
    - Может же что-нибудь заболеть от умственного перенапряжения?
    Конечно же, может. Как же иначе?
    - Все мы люди. Человеки.
    - Чем такой прокол получит огласку, пусть лучше несносный перерожденец шакалит по-старому, без поддержки, и то проблем меньше.
    - Или шлея под хвост попадёт? Мы ж не иноходцы.
    Всё может быть в наше время. Никто ни от чего не застрахован.
    - А вот этого-то непослушания нам и не надо. Ни под каким соусом. Слушать песенку про иноходца это одно, когда ни за что не отвечаешь.
    - Так ведь, если спустя рукава ко всему относиться, и до бунта на корабле недолго. Специфического.
    - Под кодовыми названиями раскачивание лодки на открытой воде или Му-му очередная серия хотя бы.
    - А это уже чревато. Могут снять с кормления.
    - Совсем без пайки не оставят, но на общих основаниях.
    - Ох как бы не хотелось никаких изменений. Ещё бы ночь простоять, да день продержаться.
    - Возвращаться к тому, от чего отплыл правильным курсом на заре новой жизни? Фигушки. Нема дурных. Сначала вы, потом мы. Так-то оно подельнее будет.
    - Всё-таки прав был Герасим. Слушаться шефа надо. А не сопли на кулак наматывать.
    - Хотя жалко собачонку, ту самую, но что тут поделаешь, такая ей досталась планида.
   - Другим в назидание. Ей уже не больно.
    Его мысли медленно и степенно растекались по древу. Слегка скользили по поверхности разнонаправленного роя своих и чужих проблем.
    Ни на одной из них не останавливались. Может быть, именно поэтому они были весьма занятными.
     Хотя бы по той простой причине, что никаким мыслителем и даже просто умственным мужиком входящий в присутственное место на самом деле никогда не был.
     Он никогда даже в самых дальних мыслях не расстраивался по такому пустяшному поводу, как этот.
     Тем более заметными, не говоря уже об уникальности, его интеллектуальные возможности никогда не были.
     Не возникало даже малейших иллюзий ни по какому подобному поводу. Он относился ко всему подчёркнуто спокойно. Без истерик.
     На собственном примере всё более убеждаясь, что лбом стену не прошибёшь.
     - Не дано - значит, не дано. Не очень-то и хотелось. И тема закрыта.
    Зато дана способность не упустить своего в житейских делах. Цепляться до последнего.
     - Кто доказал, что локтями можно добиться меньшего, чем головой?
    Тем самым даже гордился, что давно уже вполне соответствовал ставшему культовым во времена своей молодости облику постаревшего общественного деятеля.
    Давно выросшего из коротких штанишек и которому без них было не так плохо, как ожидалось.
    Только было лишь нестерпимо грустно расставаться со своей бурной, безмятежной, подающей некогда такие большие надежды молодостью.
    От которой навсегда остался её ясный свет в глазах и, несмотря на любые жизненные перипетии, восторженное выражение лица, издалека напоминающее харизматическое.
   Ещё прицепилась и не собиралась отцепляться до скончания дней способность в связи с этим, как-то между прочим, ввести кого угодно в заблуждение относительно собственной персоны.
     Постоянно вызывать томительное ожидание долгожданных перемен, которые никто не собирался осуществлять.
    Лишь уметь их имитировать. Попадать в струю.
    Даже не задумываться о том, почему подобные его черты характера так развились за долгие годы и их как выслугу лет принято считать добродетелью.
   Посочувствовать расчитывающим на него людям, которым всегда лень заниматься своими проблемами.
   Получающим всегда то, чего больше всего не хотели, и, вероятнее всего, то, чего на самом деле заслужили.
   А он, как всегда, лихо переступив через очередной этап, уверенно шагал дальше.
     - Как всегда, карьерному везунчику с каждой вышестоящей должностью всё больше хотелось постоянного внимания окружающих, хотя бы их любопытства на худой конец.
    - Причём внимания не завтра, не трогательных воспоминаний о том каким оно было вчера. Не через год.
     - А что делать, когда не получается задуманное? А очень хочется его сладкого результата.
   - Возраст уходит, а тебя в упор не замечают. Не восторгаются. Не признают своим кумиром. Хоть ты тресни.
     - Не знаете? Вот и он не знал? А полагал, что знать должен.
     Спрашивать совета? Как всегда, неудобно. Чего доброго засмеют. За глаза, например. Это у нас умеют.
     Или что-нибудь такое непотребное скажут о тебе, как накажут прилюдно. Макнут в нечистоты. Или о таких, как ты, господах при значках подумают.
    - Мол, нам бы их проблемы сердобольных.
    И сделают неутешительный вывод: наши слуги народа не переработают.
    А ты бы на их месте, что?
    - То-то. Ладно хоть так-то чего-то делают.
    - А кто бы за них переживал?
    - Даже самый надёжный штатный помощник был олицетворением метафоры, уже не раз употреблённой по назначению.
    - Был не друг и не враг, а так.
    Это касалось не только его товарищеских замечаний о внешнем облике шефа на самых разных, официальных и не очень, мероприятиях.
    Так и о других советах, комментариях. Словах и словесах в которых он, как его руководитель, между прочим, не очень-то и нуждался.
    Ему всегда так казалось и было всё равно, прав его помощник или нет, но отказываться от того, что было положено по штатному расписанию, он не собирался. Всем жить надо.
    Он бы без него также спокойно обходился, как без наличия зеркала. Так ему спокойнее и комфортнее.
    Он зеркала не то чтобы не любил. Он их жутко побаивался. Не вдаваясь в подробности, почему.
    Как не подпускал к себе ни целителей, ни знахарей, ни гадалок.
    Он никогда и никому не признавался в том, что ему всегда кажется, что из чёрного квадрата кто-то может выглянуть.
    Тот же помощник, например.
    А он в этот момент вполне обошёлся бы без его завистливых слов.
    - Щёчки у шефа, как у хомячка. Двойной подбородок. А всё туда же.
    А вот куда не уточнил.  Может быть, на обложку глянцевого журнала миллионным тиражом?
    Каждый из слышавших подобный бред всегда мог предположить состояние его нервной системы по собственному разумению.
   Это был очередной звоночек, чтобы её не перегружать.
    С первых дней работы он уяснил для себя самое главное правило:
    - Не имеет никакого значения, с какой самоотдачей ты работаешь на самом деле.
    - Ты не с киркой перед угольным забоем. И не за станком на ткацкой фабрике, где фиксируется метраж сделанного.
    - Главное - что о тебе думают более высокие начальники. Каким бы примитивным это суждение ни было, оно часто помогало.
   Ещё одно правило: ставить перед собой задачу переделать все даже текущие дела - занятие бесполезное.
   Это было равносильным ставить перед собой задачу переделать Вселенную.
   Но самым бесполезным из всех занятий, какие только можно было придумать, с его точки зрения, было тратить время на то, что не приносит материальной выгоды.
   Если твои усилия ничего не стоят, зачем всё это, кому и что ты можешь доказать?
   Кроме таких же блаженных, как уходящее поколение. И то ещё в лучшем случае. Хотя правильно было замечено и про них в том числе, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку.
   Хотя он и допускал наличие других мнений по этому или любому другому поводу.
   Они его волновали всерьёз лишь в тех случаях, если исходили от прямого начальства. И только.
    В связи с этим он и всех своих коллег от греха подальше, и на всякий случай заодно считал скрытыми недругами.
    Так было проще. Разочарования  обходились дороже. Можно было совсем потерять веру во весь прошлый опыт и надежду на будущее. А это уже последнее дело. Не вылечивается, как ни старайся.
     Всё же некий выход из подобных ситуаций с завышением самооценки собственной персоны как их первопричины ранее имел место присутствовать в анналах объяснений причин его быстрого продвижения по служебной лестнице и вселял умеренный оптимизм.
     Заключался он отчасти в безупречном соблюдении заведённого в подобных присутственных местах дресс - кода, как некоей палочки - выручалочки, словно  придуманной для таких, как он.
     А выглядело это следующим образом.
     Во-первых, особый шик наблюдался в постоянном присутствии в вороте модных рубашек, со вкусом подобранных галстуков.
     Эта полоска ткани собственноручно завязывались каждый раз с неподдельным пиететом его рукодельной толстушкой-женой, одним и тем же широким узлом уже много лет подряд.
     Настолько лет много, что трудно было вспомнить, сколько же их пролетело на самом деле.
     Его верная спутница споро вязала узлы, как и всё в совместной жизни с завидным постоянством и в строго заведённой последовательности.
     Как будто регламент был утверждён один раз и на вечные времена, где-то на самом верху и строго контролировался.
    Быть может, это приучало её за годы однообразия во всём, к чему она прикасалась, опасливее относиться ко всему, дотоле неизведанному.
    Видя в этом неизведанном, скорее всего, необязательную оказию, ни к чему не приспособленную и ни к чему не обязывающую, а лишь безделицу, доставляющую никому не нужные хлопоты.
     В связи с таким выстраданным суждением она, как всегда ни в чём и никогда не сомневаясь, считала осторожную манеру поведения своим заслуживающим внимания достоинством в многолетней и безупречной семейной жизни.
    По собственной оценке, за такую завидную благодетель давно пора представлять как минимум к общественно значимой награде.
    В назидание не заслуживающим добрых слов оппонентам, игнорирующим подобное благочестие.
     Тем более что другие стороны этой самой жизни, выходящей за привычный уклад, её, можно сказать, совсем не интересовали.
     Даже из любопытства. Отчего она чувствовала себя ещё комфортнее.
     К тому же, внешнее восприятие окружающими её мужа было для неё гораздо важнее, чем её собственное.
     Об этом они постоянно между собой дискутировали, доставляя друг другу немало положительных эмоций.
     Приноровились в том числе и к проверенному и беспроигрышному способу выглядеть как можно более элегантно с помощью скрадывающих лишний вес тёмных костюмов, пошитых на заказ у известного модельера.
     Доверяя его вкусу и любым авторским изыскам, между прочим, стоивших недёшево, но, вероятнее всего, того стоящих.
     В хорошем расположении духа тот любил нараспев повторять:
    - Где сейчас задёшево да найти б хорошего. Да нигде. Не оскудела б рука дающего.
     Именно так, лишь с помощью заинтересованных людей всё же удавалось некогда натуральному блондину добиваться исполнения самой потаённой и давней своей мечты, до поры до времени ютившейся на задворках его желаний в ожидании лучших времён. Нет-нет. Не мечты идиота.
      А мечты персонажа из массовки.
      Участника постановочного процесса сценок будничной провинциальной жизни.
    Добиться некоторого общественного признания, именно так он себя представлял чаще всего среди окружающих в будущем.
    В отсутствие самокритичности и самоиронии ему всегда было сложно отказать. Как и в присутствии лидерских черт.
    Но именно это и привлекало в нём тех исполнителей чьих-то замыслов, от которых зависела работа государева механизма.
   Чтобы всё работало исправно и никто не мог высунуться, не получив по голове.
    Обговорено всё это было ещё до получения заветного удостоверения, которое наподобие хлебной карточки в голодные времена резко поменяло его самоощущение, и он в связи с этим всё ещё находился в состоянии сладостной эйфории и не собирался из неё выходить.
    Нереальности происходящих с ним событий, когда от радости не иначе в зобу дыхание спёрло.
    Да так, что и не собиралось отпускать.
     Обращение же на себя долгожданного всеобщего внимания всё же имело место быть даже независимо от его личностных качеств, хотя бы по простой причине вхождения в немногочисленный круг избранных и охраняемых персон.
     Пусть пока это внимание происходило лишь со стороны в основном чересчур впечатлительных и экзальтированных дамочек бальзаковского возраста.
    Их бескорыстного душевного порыва в преддверии необратимых возрастных изменений.
     А также совсем непритязательных людей самого разного возраста, привыкших усваивать официальную новостную информацию так, как её создателям этого хотелось, не ставя под сомнение ни единого слова.
    - А зачем? Моего ли ума это дело?
    - И вообще как бы чего не вышло. 
    - Заметут под шумок, потом не расплатишься. За примерами далеко ходить не надо.
    Такое внимание, как говорится, хоть и пустячок, а приятно. Может быть, и не более того. А может быть, на том стояли, стоим и стоять будем.
   - Ну и что, что живём не в столице? Ещё лучше.
   - Им не очень-то нужны перемены, а нам тем более.
   Пока таких покладистых большинство, слабая надежда, чтобы что-то менялось.
   Как это ни прискорбно для желающих порулить на месте  прежних, как ни рви глотку на митингах или демонстративно ни исполняй властные решения.
     Но речь в данный момент немного не о том, а о желании выделиться в толпе за счёт завидной для многих должности.
     Всё же всегда есть надежда, что, как говорится, лиха беда начало. Популярность будет расти сама собой.
     Взять хотя бы этих созревших на официальной пропаганде бальзаковских ягодок, которых, казалось бы, провести на мякине вряд ли возможно.
    А глянь-ка на них. Они ж сами по себе такие, что обманываться всегда рады. Им это только давай. И в неограниченном количестве.
     Получая от своего повышенного внимания к самым разным официальным персонам давно, казалось бы, забытые эмоции, дающие удовольствия разве что сравнимые с неповторимыми позывами молодой крови.
     Не обращая при этом внимания на то, что происходит их близость в виртуальном пространстве грёз и мечтаний.
     Всё это было занятно, но не более того. Хотя почему бы не оправдать повышением популярности затраченные средства на обновление гардероба из недавно получаемой на новом месте работы совсем не виртуальной, а вполне реальной и солидной даже по столичным меркам зарплаты.
     Тратил он деньги на себя весьма охотно и даже с нескрываемым удовольствием и шиком.
    Правда, лучшая подруга супруги предупреждала её:
     - Не смотри, что не красавец. Дорядится. Не таких уродов уводили. Очухаешься, поздно будет.
     На что был один и тот же ответ:
     - Ты его не знаешь. Он у меня не такой.
     - Так все говорят. Какой же? Другим миром мазаный? Моё дело предупредить. А там как знаешь.
     Как бы там всё ранее не было. И в этот день соответственно. Если бы  у кого-нибудь была возможность наблюдать за ним?
     Главное-наличие желания специально это делать, что весьма маловероятно, то можно было обратить внимание прежде всего на то, что данный наблюдаемый объект даже не вошёл, а вдохновенно влетел не чувствуя ног в тщательно охраняемое от его избирателей двенадцатиэтажное здание - столбик в центре города.
    В связи с превышением скорости пришлось слегка притормозить у поста полицейской охраны.
    Вообще-то тормозить по жизни самому и тормозить окружающих было его непременным правилом.
    Слишком много было на памяти случаев, когда не без способностей энергичные люди, преуспевающие в совместных делах - проектах, считали, что наконец-то пошла масть, удача, пруха, а дальше будет ещё лучше.
     Расслаблялись по такому обнадёживающему поводу и по закону подлости получалось то, что по этому закону только и могло получиться.
    В конечном итоге при подведении итогов оказывалось всё с точностью до наоборот и было бы из-за чего, а то из-за какого-нибудь элементарного недосмотра.
    И в сослагательном наклонении следовало самобичевание, которое уже не имело никакого смысла.
    - Надо было хотя бы вовремя остановиться, перевести дух и, осмотревшись по сторонам, двигаться дальше.
    А не лететь сломя голову туда, не зная куда.
    Чтобы принести то, не зная что.
    Резюмируя наконец-то его обычный приход в этот день на свою подведомственную территорию, можно выделить самый главный аспект.
    С непредвзятой стороны, имея в виду наблюдения обычных посетителей, толкавшихся в часы приёма у входа в здание и у известного поста, наш импозантный мужчина больше всего напоминал блестящую десятирублёвую монету, только что соскочившую со станка на монетном дворе и докатившуюся до места своего применения.
    Всем своим видом подтверждающую оптимистичный и, более того, жизнеутверждающий посыл, что жизнь настолько хороша, насколько тебе это кажется.
     Но есть и другой, менее оптимистичный:
     - А кому всё же на Руси живётся настолько хорошо, насколько ему хочется?
    Что по этому поводу думали всё те, кто не входил в перечень избранных, то есть прочий электорат?
     Ответ очевиден.
    Никого из них ничего по этому поводу уже давно не интересовало.
     И даже упоминание об этом выглядело несолидным и вызывавшим откровенную зевоту или демонстративное рассматривание чего бы то ни было на потолке во время беседы. Наподобие предложения считать деньги в чужом кармане.
    Здание - столбик, оказавшись местом притяжения озабоченных горожан, продолжало исправно выполнять свои функции.
     Подобно заведённому в присутственном месте дресс-коду, надо было блюсти некии условности и не обсуждаемые правила.
     Это всегда старались делать по высшему разряду. Исходя из неприложного правила.
    - Наши чиновники самые - самые по сравнению со всеми остальными неразумными.
     Никто не подвергал сомнению, что одновременно быть невинными и удовлетворять известные потребности никогда и ни у кого не получалось. Как и соблюдать моральные принципы в публичном доме.
     Это было очевидно как белый день, поэтому по существующим понятиям приходилось идти на компромиссы во всём, чтобы держать фасон.
     Но это уже, как говорится, совсем другая история из области фантазий, с реальной жизнью имеющая мало сходства.
    В этот день и в назначенное время у натурального блондина была заранее запланирована встреча с наиболее активными ветеранами, в полном здравии ощутившими на себе долгожданную заботу государства.
    Давно не знавшими покоя от избытка планов и инициатив по переустройству всего и вся.
   Они неспешно и, как всегда, заранее собрались в своём уютном помещении, выделенном в здании - столбике.
   Их было несколько десятков, и они продолжали подходить. В преддверии разговора на заданную тему, как обычно, обменивались мнениями.
     - А кто он вообще-то такой, ради которого собираемся?
     - А то ты не знаешь?
     - А может, и не знаю? Это ты у нас такая шустрая. Всегда всё знаешь.
     - Вроде веника, что ли?
     - На грех наводишь или на грубость нарываешься?
     - А если и на то и на другое?
     - Ну как всегда. Как же без этого. У нас не получается?
     - Девчонки, успокойтесь. Не ругайтесь. С места да в карьер. Чего делить-то. Уж восьмой десяток каждой. Раньше надо было выяснять отношения.
     - А что так? Третий возраст. Это самый расцвет. Нас не расплюёшь.
     - Никто и не собирается.
     - Я ещё ничего. Вот в санаторий съезжу и вообще. Кто обратит внимание, не промахнётся.
     -Да ладно тебе. Один язык.
     - А что? Тут один на меня так смотрел. Такой представительный мужчина.
     - Да где бы их таких взять?
     - Ну не скажи.
     - Не скажи, не скажи. Дурой не надо быть. Места знать надо.
     - Опять бахвалится. Что молодая была, что старая, одно и то же.
    - Непутёвая хочешь сказать?
    - Ну опять. Что за день сегодня такой. Магнитные бури нашу землю посетили?
    - Хватит, кому было сказано.
    - Ну так и что, смотрел-то?
    - Ну что-что. Ну впрямь раздел глазами. У меня аж кровь к одному месту подкатила.
    - А что ещё живая?
    - А то. А ты как думала?
    - Ну молодчина. За это заслуживаешь похвалы.
    - Так ты бы подмигнула.
    - Сказала тоже. Это после войны, той, которая нас всех в молодые годы задела, было принято подмигивать. И то иногда. Сейчас так не в моде.
    - А как сейчас в моде?
    - А кто его знает? Кто как горазд.
    - У меня внучка на дискотеки ходит. После них парни сами по себе, девушки при своих интересах. У нас раньше чтобы не проводить, такого никогда не было.
    - Сравнила тоже.
    - Мы даже слова такого не знали. Голубой. Срамота одна.
    - Ну ладно, успокойся. Пусть как хотят. Нас уже не спрашивают.
    - Так что, никто и не знает, кто он такой - выступающий?
    - Да как не знать. Когда-то давно около райкома отирался. Ничем себя проявить не сумел. Зато спину в сауне начальству тереть научился. Продвинули.
    - Да ладно тебе на человека наговаривать. Нормальный мужик. Правда, серенький такой. Тихий. Всегда сидел как мышь под веником. Вот и досиделся. Видишь как подпрыгнул.
    - Время такое.
    - Раньше нужны были организаторы, чтобы люди за ними и в огонь, и в воду.
    - Вспомни наше предприятие. Двенадцать тысяч народу. Со всей страны понаехало. Всех размести, обогрей, дай заработать. Конечно, не всё получалось. Очень даже, может быть, кто-то и обижался. Не без этого.
    - Да что опять всё это вспоминать. Ничего уже, моя дорогая, не вернёшь. И мы молодыми не станем, хоть ты что хочешь делай.
   - Ну, подожди, послушай. А это что - навезут людей, те работают, потом облава. Оказывается, гастарбайтеры. А они что, не люди? Если хорошо работают, то в чём они провинились. От них только это требуется в первую очередь. Всё остальное нынешних правителей заботы. Мы так не работали. Где самое главное в жизни уважение к чужому труду?
   - У нас на фабрике одни эти самые гастарбайтеры были, ну приезжие, не местные. И я такая. Так за работу квартиры получали, ордена, медали.
   - Ну опять за своё. Тебя забыли спросить.
   - Вот и задай вопрос начальству.
   - Хватит смешить. Чего он может. Даже если и запишет мой наказ. Начнут согласовывать. И забудут закончить.
   - Так чего же ты сюда пришла?
   - А то ты не знаешь? На тебя посмотреть.
   Такие разговоры были привычным делом и лишь веселили как могли. Все вокруг понимали, что встречи с ними имеют мало смысла.
   - Отработанный материал.
   - Всех нас под бульдозер и на свалку.
   Удивительно было другое. Когда одна треть избирателей ходит на выборы, от их настроений, суждений зависят результаты в гораздо большей степени, чем от остальных вместе взятых.
   Те, кто занимался этим делом на профессиональной основе, давным - давно это поняли и исправно их навещали.
   Встреченный не бурными, но уважительными аплодисментами был не лыком шит и сделав, несколько дежурных комплементов по поводу ”мы вам всем обязаны”, которое большинство присутствующих восприняло как ”все там будем”, стал растекаться словом по древу, демонстрируя собственную значимость в получении бюджетных денег для их нужд.
   Это было малоинтересно. В такой манере с ними говорили все мало -  мальски значимые персоны.
   Конкретные результаты таких разговоров были, может быть, и значимыми, но к ним в большинстве случаев никакого конкретного отношения не имели.
   Какой-то смысл стал проглядываться, когда пошёл разговор о том, о чём дискутировалось по телевизору и в Интернете.
  Одна из божьих одуванчиков решила почудачить, сиюминутно решив:
  - А почему бы и нет?
  - А я что. уж и этого за всю сознательную жизнь не заслужила?
  - Мил - человек, вы так интересно говорите, заслушаться можно. А вот развейте наши непонятки. Ко мне соседка обратилась. Я ж начальство. Старшая по подъезду. Только не перебивайте. Дайте до конца расскажу.
  - Да ради бога. Для вас всё, что угодно.
   - Намедни она, соседка то есть, ходила в нашу церковь. Стоит под образами о своём думает. Чует, перегаром в ухо кто-то дышит. Свежаком. На портвейн похоже. Она обернулась. Служитель в рясе.
     А она, я вам скажу, женщина в самом соку. Чувствует, что её пониже талии ладно б погладили, а то так тискают, как свой мужик лишь по молодости. Ну, я не об этом.
    Она отошла и не стала скандалить. А ведь хотела. Рука у неё тяжёлая. Бог отвёл, видно. А то ведь не сдержалась бы да получила, как те девчонки из телевизора, пару лет на нарах. Кому это надо?
    Как же так получается, хоть не ходи туда. Раньше такого не было. Да и в тюрьму никто не сажал. Сами разбирались. Есть божий суд. Зачем мирской-то. Дожила до преклонных лет, а понять никак не могу. Может быть, уже всё. Склероз. Уж будьте так добры, просветите?
    От напряжения у выступающего лысина моментально вспотела. Он достал аккуратненько сложенный платочек с вышитыми инициалами, одним движением вытер мелкие капельки пота и стал, почему-то запинаясь, как школьник не знавший ответа на вопрос учителя, отвечать так, как обычно оправдываются, за того парня.
   - На такие вопросы могу не отвечать. Не в моей, так сказать, компетенции. Но понимаю момент. Компьютерная грамотность дошла и до наших уважаемых ветеранов труда. От того, что происходит повсеместно, никуда не денешься. Что есть, то есть. Повторюсь, за духовное ведомство мы не в ответе.
   - Но как это? Телевизор как ни включишь, всё правители с духовниками якшаются.
   - Ну пусть будет по-вашему.
   Недостатков и в их работе, наверное, немало. Молодёжь есть молодёжь. Ничто человеческое ей не чуждо. Ну от вашей знакомой не убыло? Конечно, нет. Ну и слава богу, что всё обошлось. И ладненько.
   - Неправильно вы отвечаете. А с кого нам в таком случае пример брать? Если и там всё не так, как надо.
   Выступавший понимал, что зря ввязался в этот разговор, и всё не мог сообразить, как из него выпутаться.
   - А насчёт девчонок, что в масках отплясывали в том месте, где нельзя. Так это же нехорошо. А вообще-то за свои поступки надо отвечать. Не маленькие. Насчёт божьего суда  не знаю. Сами понимаете, не по моей это части. Сам стараюсь не грешить. А там дальше видно будет.
   - Это вы всё по-прежнему не так отвечаете.
   - Ну это уж как вам будет угодно.
   - Будут новые выборы, придётся подумать за кого голосовать. А то уже дошло непонятно до чего. Нечаянно сморкнёшься на исповеди, так и в тюрьму отправят. Господи прости и сохрани меня грешную.
   - Ну ладно, хватит тебе с такими вопросами приставать. Можно подумать, что и спросить больше не о чем. Даже неудобно как-то. Человека такого уровня от государственных дел отвлекли. Можно подумать, ему делать больше нечего.
   - У кого ещё какие вопросы есть?
   - Я живу одна в трёхкомнатной квартире, муж на два метра в землю, в квартиру бесплатную навсегда отошёл, так я о чём, ой чуть не забыла, так у меня больше половины пенсии квартплата.
   Неужели нельзя всё жильё отдать государству. Пусть ремонтируют, перестраивают. Чего хотят делают.
   У вас же все народные богатства. Ни у кого в мире такого нет. Зачем народ-то с этими проблемами мартышить.
   Пусть пенсию сразу в два раза меньше начисляют. Зачем давать и отбирать. А то придумали ещё доску позора. Кто не платит, того туда. А если внукам помогаю?
   Так это для меня важнее всего. Если получилось, что они, кроме как мне, никому не нужны стали. Я лучше сама буду сидеть голодная - голос её задрожал.
   Воцарилось продолжительное молчание. Никому не хотелось его нарушать. Кое-кто подумал.
   - Зачем мне всё это надо. Дома спокойнее. Чего сюда пришла? Своих дел, что ли, нет?
   Чувство гостеприимства всё же взяло верх. Не давая открыть рот приглашённому, заговорили все вместе. И каждая о своём.
   - Нет - нет, вы там наверху передайте. Мы очень всем довольны.
   - Раньше так о нас не заботились.
   - Спасибо партии родной за доброту и ласку. Можете всегда рассчитывать на нашу поддержку.
   Одна из активисток всё же высказала, что думала.
   - У меня раньше времени не хватало смотреть телевизор. Теперь хоть весь день от него не отходи. Скажу вам по-честному: никогда не думала, что пожилых людей так не любит наше государство.
   Дело не в деньгах и льготах. Ведь каждый день не по одному разу в наш адрес не по одному оскорблению. А вы думаете, как это называется?
   Возраст пенсионный  повысить? Повышайте! На сколько? А на сколько хотите!
   Только не называйте обузой тех, кому вы ответить не даёте?
   - Поделом нам. Детям образование дали, а воспитание нет. Так нам и надо. Вот и весь сказ.
   - Ну это мы поправим, - встрепенулся выступающий. Я этот вопрос решу. Я вам обещаю. Категорически. Здоровья вам, самое главное.
   - И вам не болеть.
   После окончания официального мероприятия в помещении воцарилась гробовая тишина. Её прервал знакомый голос.
   - Внучки раньше хоть на праздники в церковь ходили. Сейчас как отрубило. И слышать ничего не хотят.
   Продолжать эту тему ни у кого не было никакого желания.

Глава вторая. Тётенька, усыновите мальчика

    Первая декада октября побаловала теплом. Полуденное солнце напоминало о лете.
    Остальной световой день шептал шорохом падающих под ноги кленовых листьев о скромной поре осеннего увядания.
    В пятницу с самого утра, непонятно в каком месте и почему, вдруг прохудился купол небосвода.
    Куда ни глянь, летние краски блекнут на глазах, а задравши голову ввысь, пытаясь рассмотреть небесные очертания, упираешься взглядом в однотонно серое пространство.
    Кроме скуки, других более возвышенных чувств такой мышиный цвет не вызывает.
    Залатать купол, который, очень даже может быть, прогрызла маленькая небесная серая мышка, не получилось, а может быть, не очень кому-то хотелось заниматься такой мелочовкой.
    Полился мелкий, ещё нехолодный осенний дождик. Почему-то напомнивший о памятнике мальчику, страдающему энурезом, непрерывно писающему в фонтан, установленный где-то далеко за нашими родными просторами.
   Подумалось, чудно как-то.
   - Памятник там, далеко, где никогда не был и вряд ли когда-нибудь буду, а льётся на тебя здесь, где никогда подобного памятника не поставят.
    Сам дождик, никого не напоминая, кроме себя самого, то переставал писать на землю, позволяя облакам иногда полюбоваться на своё отражение в разлившихся лужах.
    То его капельки или мельчайшая изморозь при порывах ветра продолжали заигрывать с утренними прохожими, умудряясь кокетливо залетать под их раскрытые зонты.
    Трое, из молодых да ранних, не поленились встать с утра пораньше, чтобы, как в притче, лечь спать вечером попозже. Успев переделать все свои дела.
    Несмотря на молодость, похожие на вечных пеших странников, наши энтузиасты, не обращая внимания на непогоду, следовали по своим намеченным маршрутам.
    Каждый при этом сжимал в руке букет осенних цветов, напоминающий оберег-хранитель, по суеверным представлениям способный охранять от всякого рода неприятностей.
  Для находящегося в начале жизненного пути нашего беспокойного люда совсем нелишний помощник.
    Как оказалось, всё это утреннее беспокойство занятых людей лишь для того, чтобы по завершении весьма непродолжительного под дождичком путешествия неожиданно встретиться друг с другом, чуть ли не лоб в лоб, у входа в школу.
   Той самой, по-прежнему одной из лучших в городе. И по оценкам начальства, и по устоявшейся с годами людской молве.
  Об этом, когда возникала необходимость, при разговорах о школьных годах, об образовании было приятно вспоминать и почему-то не было никаких сомнений, что так будет и впредь.
   Надолго, может быть, даже навсегда. Потому что для тебя по-другому быть не может.
   В этой школе они благополучно и без особых приключений приобрели знания, без которых себя уже не мыслили.
   В этом, несомненно, заслуга тех людей, которые посвятили этому делу свои лучшие годы.
   Сколько прошло времени с тех пор? Уже ни много ни мало, такая арифметика здесь никому не интересна. Она ни о чём не говорит и ни к чему никого не обязывает.
   После последнего звонка, независимо от своего желания, все как один навсегда стали частичкой её живого общественного организма.
   Если такого в природе не существует, тем не менее он напоминает о себе общими делами, интересами, воспоминаниями.
    Так случилось, что только эта троица из класса в этот день пришла повидаться и поздравить своих учителей, как и в те, прежние, годы с ежегодной днюхой.
    Так они называли дни рождения, на манер раскованных и звёздных мальчиков и девочек, подчёркивающих свою независимость от общепринятых норм и правил.
    Своим появлением они нисколько не удивили учителей и, судя по приветствиям, охам, вздохам, комплиментам, добавили улыбок, эмоций.
    К таким неожиданным встречам со своими бывшими подопечными в этих стенах никто и никогда не готовился.
    Возможно, всё же ожидая их как некий, не оговоренный в приказе о зачислении на работу дополнительный приятный бонус.
    Никому из бывших никогда не грозило, что его не узнают или он останется после них без неожиданных впечатлений.
    Сколь бы часто или нечасто это происходило.
    Тем более совсем без существенной разницы, сколько времени и о чём велись разговоры.
    Общение всегда неповторимое, экспромтом и помнится до мельчайших подробностей.
    Даже если велись в присутствии самых некогда проблемных учеников, сумевших добавить не один седой волос своим учителям.
    Такие не часто, но приходят. Им совершенно искренне рады не меньше чем тем, кем школа гордится и приводит в пример.   
   Бывает и так, что для родителей неудачные дети дороже самых успешных. На то они и родители. На то они и педагоги.
    - Это кто же такой к нам пожаловал?
    - Повзрослевшие, похорошевшие.
    - Спасибо. А мы вас пришли поздравлять.
    - Слова совсем необязательны. Поздравления на ваших лицах.
    - А это как это?
    - А это так это.
    - Спасибо, что вы есть.
    - Пусть сегодняшние ученики на вас полюбуются. Доставьте им такую развлекаловку.
    - Это доходчивее любых разговоров о том, что их ждёт после окончания учёбы.
   - Ни за что. Всё что угодно, но только не это. Лучше пусть не знают. Везу на два фронта как тягловая лошадь. Никогда бы о себе не подумала, что способна на такие подвиги.
   - Высказалась? Настёна бест. Молчи, несчастная. Всё такая же. Неуправляемая.
   - А что со мной станется?
   - Выглядишь прекрасно.
   - Разрешите, мадам, вашу щёчку облобызать.
   - Непременно.
   - Илюша, Андрюша, а вы ещё подросли. Как здорово.
   - Не узнать. Офигеть, какие классные. Стопудово бы не узнала.
   - Молодцы. Как ураган налетел.
   - Это вам за всё спасибо. 
    Уроки шли по расписанию. Каких-то официальных приглашений никому  не направлялось. Да и особых торжеств не планировалось.
   В начале учебного года были проблемы поважнее. И учитель, и ученик находились ещё на пути понимания друг друга.
    Только для выпускников двери родной школы были всегда открыты. Они на самом деле для них никогда и не закрывались. У них с этим пониманием всегда всё нормально.
   Каждый из них в этот день пришёл сам по себе, но со стороны могло показаться, что договорились заранее, к одному времени.
   До этой встречи ни один из них ни разу не заходил в школу. Вероятнее всего, по очень простой причине.
   У каждого ещё не прошло ощущение, что он не позднее, чем вчера, был здесь в последний раз.
   Дышал её особым воздухом, нигде более чем в её стенах, по-прежнему не чувствовал себя так спокойно и уверенно.
   Время действительно летело настолько быстро и столько событий происходило за короткие промежутки времени в каждой молодой жизни, что даже намёка на угрызение совести по этому поводу ни у кого не было и в помине.
   А если бы они и возникли на какое-то время, то, без сомнения, сразу бы улетучились, как только школа вновь приняла  их в свои объятия.
  Такая уж она - ни на что не похожая, ни с чем не сравнимая.
   И частица тебя самого.
  Как и ты, её выпускник. Единственный и неповторимый на вечные времена. 
  Как и она, твоя школа. И ранимая, и тихая, и скромная, и властная, и шумная.
  Влекущая к себе и отталкивающая умением заставить учить уроки даже тогда, когда её требования кажутся совсем выше последних сил.
  Как это интересно заставить себя уважать тех, кто заставляет тебя делать то, что кажется выше твоих возможностей.
   И не только уважать, но и ненавидеть.
  Возненавидеть за ненароком брошенное слово, толчок. Найти в себе силы простить и с достоинством выйти из конфликта.
  Удар локтем, за который стыдно по сей день. За то, что кто-то оказался способнее тебя.
  Или за то, что его родители оказались успешными, а твои нет.
  Уважать несмотря на чей-то скверный характер или предвзятое к тебе отношение.
   Кроме как в школе, очень редко где удаётся такому научиться. Хотя, возможно, не всем и не во всех ситуациях.
   В это утро каждый из трио хорошо знакомых одногодков шёл по сумрачным улицам, торжественно неся в руке частицу неповторимой осенней красоты, как бы напоминая в будний день прохожим о праздничном настроении, о своём и их детстве, юности.
   Зачем они это делали? Ответа на этот вопрос не было. Так как это не имело никакого значения.
  Никто их об этом не просил? Разумеется.
  Да каждый из них и не собирался об этом кого бы то ни было спрашивать. Он просто и спокойно делал то, что считал для себя важным и нужным в этот день, этим дождливым утром.
   Непременно обращая внимание на то, что ничего подобного в такой октябрьский день у него никогда ещё просто не было и так им было решено, что должно наконец-то произойти именно сейчас.
   Даже не ища для себя ответа на очередной вопрос.
   Почему всё происходит именно так, а не иначе?
   На фоне обыденности всю дорогу каждому из них казалось, что происходит нечто необычное, позволяющее увидеть, как вокруг с каждым его шагом настроение  становится всё торжественнее.
   Всё громче и отчётливее звучат первые аккорды незримого духового оркестра, под который весело шагать при любой погоде.
   И все эти удовольствия в награду за исполнение своего обычного, ничем не примечательного желания.
   Оказывать уважение людям, которых всегда считал достойными этого.
   Если захотеть, то можно было представить, что прохожие полностью разделяют эти, соответствующие осеннему листопаду размышления и их лица теплеют.
   Как идиллические пасторальные краски способны поднимать всеобщее утреннее настроение.
   Как на смену настороженности приходит открытость, внимательность и теплота чувств.
   Сразу после окончания школы обычная суета, как у многих, ощущение неустроенности.
   Преодолев первые трудности, совсем другое настроение, эйфория от того, что всё впереди.
  Жизнь почти бесконечна, а это самое главное. Школа отступает на задний план.
 - Жить можно. Впереди будет много подобных острых чувств и ощущений.
  - При всём уважении к школе всё, что в ней происходило, - это детский лепет на лужайке.
  - Скоро всё забудется.
  - Учителя с их нравоучениями.
  - Школьная любовь с её манерностью.
  - Экзамены как спортивные соревнования, где всё решают голы, очки, секунды.
  Вышло всё по-другому не сразу. И в худшем варианте. Ничто со школой, во всяком случае пока, у каждого из этого трио не могло сравниться.
   И это совсем не удручало. Заставляло на собственном опыте понимать, что жизнь не так проста, как виделось со школьной парты.
   И вот теперь опять тот же пост охраны.
   Раздевалка, учительская. Всё то же, как когда-то, но совсем другое.
Их удивлению не было конца.
   С одной стороны, такие же тёплые отношения с учителями, словно и не было прошедших лет.
   С другой - совершенно новый облик классов, профильных кабинетов.
   Такие же, как и они когда-то, ученики младших классов. Звонкие голоса, бьющая через край энергия.
  Совсем другие, напряжённые лица.
  Такие же, как и раньше, старшекласники и совсем другие. Как будто они знают что-то такое, о чём больше никто не догадывается.
  Чуть растерянные?
   Почему-то никто не бегал сломя голову по коридорам. Попадавшие на глаза школьники передвигались быстро и как-то бесшумно.
   Не было привычного, похожего на крик, присущего только школьным переменам, хорового звучания детских голосов в коридорах.
   Совершенно поразило, как то ли первоклашки, то ли из подготовительного класса малыши с табличками с их именами на груди, взявшись по двое за руки, строем шли по коридору.
   Как взрослые, спокойно разговаривая друг с другом. Ни на кого не обращая внимания.
   Сама атмосфера школы стала строже, деловитей.
   Их взгляд людей, ставших за прошедшее время всё же чуть-чуть посторонними, но по-прежнему не равнодушными, это очень отчётливо различал.
    А даже обрывочные разговоры о новой балльной системе оценки знаний, начиная с подготовительного класса, удивляли их всё больше.
   Учителя интуитивно чувствовали их интерес и с удовольствием рассказывали о нововведениях.
   - Вот так и живём.
   - Многое изменилось. Иногда самим жалко учеников.
   - Я сама-то, если бы была в их возрасте, не уверена, что справилась бы со всеми нашими премудростями.
   - Хотя именно это многим нравится в обучении.
   - Для некоторых слишком сложно. Их проблемы ещё впереди.
   - А мы бы смогли по новым программам?
   - Конкретно вы трое - абсолютно без проблем.
   - Андрюша поменьше бы времени на спорт отводил. Илья на свои мото, вело, автоувлечения. А Настёне ничего бы изменять не надо было бы.
   - Ведь вы все сильные. Вам проще. Тут важно не только восприятие материала. Характер, умение заставить себя.
   - Это уже гены. Кому-то совсем не дано. Вы уже взрослые. С вами так разговаривать уже можно.
   - Сами понимаете, обучаем всех без исключения, чего бы нам ни стоило. Кто бы и что по этому поводу ни думал.
   - Да что тут говорить. Так всегда было. И будет, во всяком случае, пока наше поколение на пенсию не уйдет.
  - Как, дальше будет уже не знаем. Да и не надо слишком далеко заглядывать. Когда быстро идёшь, можно споткнуться.
    - Споткнуться? В этом ли дело? Детский сад какой-то!
   - Как будто никто не понимает. Людей разводим как на боксёрском ринге по разным углам. Или по разные стороны баррикады?
   - А зачем, кому это надо? Уже в детском саду. Ещё разговаривать толком не научились, а уже…
   - На какой дешёвой машине тебя родители привозят. И тому подобное.
   - В школе всё это неравенство закрепляем.
   - Ну и что, весь мир так живёт.
   - Только не надо пустого, что так строим новую Россию. Каждый может зарабатывать, сколько хочет.
   - Самому себе врать не надо. Настолько враньё надоело, кто бы только знал.
   - Когда мы учились, за нас родители не платили. Или почти не платили. Собирали кто сколько сможет на ремонты. Другого не помню. Может, что и было, но несущественно. А теперь?
   - Что ты привязалась? Учителя сами ничего сказать не могут. А ты всё своё. Такая настырная.
   - Ну какая тебе разница. Закончила, пришла, поздравила и домой или на работу. Зачем настроение людям портить?
   - А я из другой оперы тебе скажу. Знакомая учительница музыки рассказала.
   - Занималась, родители за детей платили. Более - менее всё шло своим чередом.
   - Одна из родительниц пожаловалась куда-то. Не сразу, но отменили плату с родителей. Те же деньги из городского бюджета выделять стали.
   Казалось бы, добились справедливости. Так дети совсем перестали домашние задания делать.
   Родители за это с них перестали спрашивать.
  - Мол, раз бесплатно, так пусть учатся как хотят. А учительница?
  - Хоть на работу не ходи. Не занятия, а смех один.
  - Успеваемость резко упала. Чего добились, непонятно.
  - Всё, милые мои, так непросто, запутано. Однозначных ответов ни на один вопрос нет.
  - Музыка - это другое. Много музыкантов для страны не надо. Перебьёмся как-нибудь.
  - Ну так-то дойдём до деградации. Не успеем оглянуться.
  - После музыки следующий этап - упраздним гуманитариев. Чего их из бюджета содержать. Накладно.
  - Что потребуется кому, можно в компьютере найти. Этой премудрости обучили.
 - Кому нужна собственная точка зрения? Твоя, например?
 - Прочитал, что написано, и будь доволен. Поступай так, как другие обсудили и решили.
 - Ну это ты упрощаешь, как всегда.
  - К компьютеру привыкли, не представляю без него своей жизни.
 - Но ты прав, что он лишь помощник. Не более того.
 - Компьютеры, планы, концепции, говорить можно сколь угодно долго. Сколько профессионалов, столько и точек зрения, и каждая по-своему привлекательна.
 - Мы сколько работаем, столько эти дискуссии продолжаются. Если в семье деньги есть, родители тратят даже с удовольствием на учёбу детей.
 - Много ли толку от денег?
 - Совсем нет. Или почти нет.
 - Проблема, понятно, в тех семьях, у кого их совсем нет. Есть у нас, как пример, такая.
 -У матери трое школьников. Отцы разные. Никто из них с ними не живет. Между прочим, мать совсем алкоголь не употребляет, не курит, по дому всё делает идеально. Алименты по договорённости.
 - Такие отцы, что толком никто не работает. Она живёт с четвёртым. Скоро ещё ребёнок будет.
 - Живут без горячей воды, две комнаты с соседями. Мальчик и две девочки. Девочки средненько учатся. У мальчишки явные способности. Редко бывает - по всем предметам. Только за счёт способностей и держится.
 - Очень мало занимается. Тихий, скромный, весь в себе. По балльной системе ему ничего не светит.
 - Почти гарантия, что останется без образования. Других перекармливаем, хотя непонятно, что из них будет.
 - Мы ведь видим, что многие абсолютно беспереспективные. Другие на голодном пайке.
 - Вся надежда на характер, но откуда ему взяться. Спортивные секции платные.
 - Если природные таланты будем терять, ничем не возместим.
 - Таких способных немного, но каждый по-своему интересен. Мать говорит, что я могу ему дать?  Хоть бы кто из богатых усыновил?
 - Не может быть! Так не бывает.
 - Какая мать своего сына чужим людям отдаст?
 - Много ты знаешь? Ещё как бывает.
 - Она же понимает, что никак без денег не пробиться. Мы даже клич кинули. Негласно.
 - Тетеньки, усыновите мальчика.
 - Пока никто не откликнулся?
 - Есть один местный олигарх. Да вы его все хорошо знаете. Дети выросли. Вдвоём с женой в десяти комнатах в коттедже живут. Говорили ему.
  Нотбук подарил и на этом разговор закончился.
 - И на том спасибо.
 - Ну а как у вас? Нам всё интересно.

Глава третья. С лёгким паром
      
    Среди сверстников он всегда выделялся спокойствием и уверенностью в себе, силой и здоровьем.
    Умел быстро переплыть реку на стремнине, озеро в самом широком месте или без устали колоть дрова.
    Да так уверенно, что за ним еле успевали их складывать в высокие поленницы.
    Результат работы налицо. По этой причине побаловаться колуном стало любимым занятием.
    Никогда не занимался спортом. Умудрился расслабиться в подростковой драке и нарвался на чужой кулак.
    Тот не промахнулся и сплющил ему нос. Не выходя на ринг стал вылитой копией отставного боксёра.
    Многие в родительской деревне, в основном сезонные столичные дачники, сторонились его. На всякий случай побаивались.
    Трудно сказать, почему так получалось, он никому из них не сделал ничего плохого.
    Даже в мыслях не было.
    Скорее всего, из-за внешнего облика и по каким-то ассоциациям из прошлого.
    Сложившиеся стереотипы, как скелеты в шкафу, напоминали о существовании своих в доску, подмосковных “люберах”, о которых они были наслышаны, но отродясь не видели.
    Судили по прошлым страшилкам из телевизора.
   - Коротко остриженные качки без тормозов, уличные отморозки.
    По более свежим наблюдениям: бойцы из телевизионных боёв без правил.
    Чуть повыше среднего роста, широкоплечий, с развитым плечевым поясом и крепкими кулаками, он не на словах, а на деле мог постоять за себя.
    Защищаться от чьей-то агрессии тем не менее приходилось очень редко, но если отступать было некуда, то в результате получалось всегда очень метко.
    Чаще всё-таки такие ситуации возникали, когда заступался за тех, кто послабее соперников.
    Без разницы, что они между собой не поделили и кто первый начал.
    Сам конфликтов не искал. В разборках участвовал, сколько себя помнил.
   Людей тянуло к нему за защитой, как тянет пьяных к забору, чтобы не валяться на земле посреди улицы курам на смех.
    Среди сверстников мериться с ним силой один на один желающих было мало, а если и находились, то были значительно старше.
    Он всегда, сам не зная почему, перед началом жёсткой потасовки предлагал боевую ничью.
    Не с позиции силы, а на равных, с взаимными извинениями.
    Если противник не соглашался, бился по принципу.
    “Из нас двоих жить останется один”.
    После окончания часто говорил:
    - Извини, земляк, я не виноват. И ты не виноват. Так получилось. Оба неправы.
    В остальное время природное добродушие молодого деревенского силача находило удивительное продолжение.
    Он при каждом удобном случае, а их всегда было предостаточно, провоцировал самые разные шутки в свой адрес.
    Не обращая внимания на то, что подчас выглядит хуже, чем есть на самом деле, и у людей складывается о нём предвзятое мнение.
    Он это понимал и получал от этого своего понимания ещё больше удовольствия. Всё же до конца не отдавая себе отчёта, что творит.
    Так с некоторыми бывает: когда сила захлёстывает, благоразумие отдыхает и появляется уверенность, что сила, молодость, здоровье будут всегда.
    Не получая ответа на банальный и нудный вопрос, зачем мне это надо? Другие обходятся без этого, не ищут приключений и проблем с законом.
     Всех вокруг не обогреешь. И это правда.   
    Тем не менее, так своеобразно развлекаясь, быть может, неосознанно он готовился к схожим ситуациям и борьбе за выживание в предполагаемых боевых условиях, без которых ему не обойтись в будущем.
    Или, однажды получив порцию адреналина, жаждал повторов, каждый раз не менее острых ощущений.
    И это становилось на определённом жизненном этапе не иначе как смыслом жизни. 
    В силу такой специфики характера получалось быстро избавляться от плохого, почти подавленного настроения.
    Умел сколько угодно долго по-мальчишески звонко смеяться, если хоть что-нибудь смешное из его затей получалось.
    Если нет, то мог виноватым голосом сказать:
    - Двинь меня по пустой голове, я это заслужил.
    - Не стесняйся, посильнее.
    - Ну кто же так бьёт? Хочешь покажу, как надо?
    - Нет? А зря.
    Важный столичный чиновник, страдающий одышкой и говорливостью, приехавший однажды в их дремучие заповедные леса, после удачной охоты на глухаря, никогда не забывая о своём обязывающем положении просвещать народ, обращаясь к Андрею, с пафосом произнёс очередной тост:
    - Такие парни из глубинки…
    - Отдышавшись.
    - Подлинное богатство нашей измученной, переживающей нелучшие времена новой и неделимой России.
   И картинно заплакал.
   Скупые мужские слёзы в два ручья дружно хлынули из глаз, мешая закусить симпатичным пупырчатым огурчиком.
   И также быстро, как по команде, остановились.
   Почему-то в лесу, на девственной зелёной поляне, вокруг которой нетронутые болотные подберёзовики стояли в несметном количестве, на своих длинных, но крепких ножках, от таких лицемерных речей портился аппетит.
   Тот самый, который успел нагуляться на свежем воздухе. Там, где на клюквенных кочках и лесных проталинах ранним утром токовали крупные птицы с чёрным и пёстрым оперением.
   Отяжелевшие от переедания созревшей клюквы. Шумно, медленно и мощно поднимавшиеся на заре к небу.
   Демонстрируя огромный размах крыльев перед приближающимися охотниками.
   Становясь совершенно уязвимыми перед их охотничьей страстью, жертвой которой в этот день им суждено было стать на сытый желудок.
   Погибая от выстрела на взлёте, они успевали лишь в последний раз испуганно аукнуть. И падали куда придётся.
   Сразу после таких тостов, учитывая предшествующие естественные и искренние охотницкие переживания, становилось неловко.
   Однако всегда было неясно, за кого именно и почему.
   Может быть, за тостующего?
   Хотя он к местным не имел никакого отношения, как и они к нему. А что он говорил, забывалось почти мгновенно.
   Может быть, за тостуемых?
   Они лишь понятливо улыбались. Всем своим видом показывая, что всецело на его стороне. Каждый думал о своём.
   Больше страдателю за измученных непосильным трудом сограждан не наливали.
   - Меньше, согласно этикету охотохозяйства, тоже.
    После переезда в город за школьные годы в его жизненном укладе мало что изменилось.
   Хоть и на городской территории, а обычный деревенский дом его бабушки, вокруг которого возвышались многоэтажные постройки.
   Его обитатели жили своей, отличной от остальных жизнью.
   С началом дождя на чердаке расставлялись тазы. После его окончания вода выливалась по назначению.
    Мыть голову такой водой деревенские приучены издавна.
    Сбрасывать снег с крыши, чистить тротуар перед окнами, выгребная яма, дрова…
    В морозы по ночам спали одетыми.
    Бывало так, что под утро дом промерзал так, что волосы чуть-чуть примерзали к подушке, покрываясь мелким инеем.
   Удивительно, что такой спартанский образ жизни не ухудшал здоровья, скорее наоборот.
   Не знали они, что такое таблетки от всяких хворей, а для болезней, видимо, находились более податливые.
   Тренеры по многим видам спорта хотели видеть Андрея среди своих учеников и очень удивлялись несговорчивости.
    Особенно узнавая, что многодетные родители в деревне. Кроме моральной поддержки не имеют другой возможности помочь.
    - Живёт в центре с бабушкой в старом, под слом, доме - развалюхе.
    - В таких условиях давно никто не живёт.
    - Все хозяйские дела на его рано окрепших плечах.
    Только таким и, пробиваться к известности и приличным заработкам с помощью нагрузок на организм, пота на тренировках.      
    - Будешь чемпионом, любая квартира твоя, на выбор.
    Ответы всегда казались необдуманными и каждый раз странными.
    В первую очередь для тех, кому по разным причинам приглянулись его резкие и не по возрасту увесистые удары с обеих рук, замешенные на настырном характере и умении терпеть любые болевые ощущения.
   - Мне и так хорошо.
   - Все твои умения - это драка. Мы научим борьбе. Рука - это меч.
   - Моего отца уже научили. Хватит.
   - Это ты о чём?
   - Да так, о своём.
   - Ну, гляди, молодость просвистит, не успеешь перебитым носом повести, останешься у разбитого корыта.
   - Всё может быть. И что из этого?
   - Кому какое до меня дело?
   - Ну всё, успокойся, не быкуй, видали мы таких.
   Эта мальчишеская бравада была адекватной реакцией совсем непростого и не такого уж добродушного русского парня.
   Ему в глубине души, несмотря на малое количество прожитых лет, уже давно надоело делать вид, что он ничего не понимает из того, что вокруг происходит.
    Что материальное неравенство, которое захватило всё жизненное пространство, которое он впитал с молоком матери, его не волнует.
   А пустая болтовня о том, что в стране всё хорошо и ты не смеешь, не только поступать по-своему, если это против шерсти чиновникам, а даже думать по-другому не имеешь права.
   Вся эта атмосфера вседозволенности одних и унизительного бесправия других уже достали за живое.
   В детстве неосознанный протест выражался в демонстративном неповиновении тем, кто к ответчикам за политику разделяй и властвуй не имел никакого отношения.
   - Смотри, пацан, тебе жить. Наше дело предложить, твоё дело отказаться.  Не станешь чемпионом, найдём непыльную работёнку.
   Будешь бизнес охранять. Хороших, достойных людей. У них весь город схвачен.
   - А так что?
   - Да, ничего.
   - Ну кто ты такой?
   - Правильно. Не знаешь? Сказать нечего?
   - Зато мы за тебя ответим.
   - Да, никто. Тебе это правильно зарубили на носу. И зовут тебя никак. Понял?
   - Такие, как ты, всегда были никем. И впредь, и всегда будут ничем.
   - По виду не дебил, а простых понятий не имеешь.
   - Эти все забавы с медалями и званиями для тех, кого родители прокормят.  Для их престижа.
  - Тебе-то что? Ты кто такой, чтобы так говорить? Ещё глупо дело.
  - Не надо перебивать. Я вас не перебивал.
  - Они мне не ровня. Мне рассчитывать не на кого. У моих родителей семеро по лавкам и печное отопление.
  - За них я порву кого угодно.
  - Насчёт пацана всё правильно. Он самый. Но пацан правильный.
  Буду не богатых, а страну защищать.
  Всё остальное ваше личное мнение, ваш словесный понос. Мне на него начихать.
   - Вот и поговорили. Вот и ладненько. Рано птичка запела?
     Кроме физической одарённости, других способностей у Андрея не то чтобы не было совсем.
   Если бы на их развитие заставить себя потратить побольше времени и усидчивости, так, может быть, и получилось бы что-нибудь стоящее.
    А если умственные тренинги не доставляют никакого удовольствия?
    А успехи других в этой сфере вызывают лишь уважение и никакого желания соперничать?
    Вот так и получилось то, что и должно было получиться в школьном ученическом коллективе.
    Где по задумке в воспитательном процессе, как и в спорте, среди учеников должны быть и первые, и отстающие.
    Удел таких, как он, предопределён существующей системой, и для человека без амбиций, возможно, и не так уж плох.
    Уверенные позиции во втором эшелоне и неясные надежды на то, что государевы люди, из более приспособленных одногодков, в будущем не забудут о твоём существовании.
   Соизволят создать мало - мальски приёмлемые условия для будущей семейной жизни для таких, как он, прочих граждан.
   Опять же при непременном условии безоговорочной преданности их  самым разным интересам новых благодетелей.
    Становясь старше, перед глазами у Андрея всё чаще возникал облик деда, которого помнил лишь по некоторым эпизодам.
    Как сидел за рулем у него на коленях в его служебной автомашине и самостоятельно, а главное, спокойно, рулил, удивляясь, как это у него, такого малого, всё получается.
     Ещё он всегда твёрдо помнил, что государева служба деда была легендой районного масштаба.
    Тот до последних дней возглавлял местное гаишное сообщество и до внезапной кончины был на рабочем месте.
    - Не болевши, в прекрасном расположении духа уйдя из дома на работу.
    На полном серьёзе собирались поставить памятник в центре города как последнему из могикан бескорыстному стражу порядка на дорогах.
    О памятнике белой вороне никто не заикался. А вот отметить таким образом единственного и неповторимого, вошедшего в историю этой организации, если не героическим, то весьма своеобразным поступком, было смело и эффектно.
    Особенно на эмоциональном фоне тогдашних, приближавшихся, непонятных для глубинки реформ.
    Как дед при исполнении служебных обязанностей на глазах соседей оформил административный протокол и взыскал в доход государства штраф с жены за переход родной улицы в неположенном месте. В том самом, где все соседи ходили испокон веков.
   На что она, опешив, в сердцах сказала:
   - Попросишь у меня, я тоже так буду.
   Но сразу осеклась, засмущалась и безропотно исполняла всё, что он говорил.
   В это время смягчение общественных нравов ещё не думало наступать.   
   Памятник так и не поставили, начали приходить другие времена.
   Новые проблемы были лишь бледной копией прежних. Стало не до лирических отступлений.
    Последователей такой семейной административной справедливости так и не нашлось.
    Да и демократические реформы, едва начавшись, стали постепенно сдуваться, не находя новых последователей.
    А сам этот факт стал поводом для анекдотов и местной достопримечательностью.
    В основном в разряде устного народного творчества, которым больше восхищались приезжие переселенцы из неспокойных мест, чем местные жители.
    Как рассказывал отец, не раздумывая, он пошёл по стопам деда.
    После службы по призыву поступил в то самое летучее подразделение, где ему особенно не обрадовались, но и препятствий чинить не стали.
    Поначалу всё складывалось как нельзя лучше. Был признан лучшим по профессии.
    Фотографию разместили на областной доске почёта. Внеочередное звание, премия.
    Об уважаемой семейной династии написали в центральном ведомственном журнале.
   Но затем произошла какая-то, как говорили многие, тёмная история, о которой кто и знал, то благоразумно помалкивал.
   А кто из сослуживцев не знал, тот старался не проявлять излишнего любопытства.
   Так эта история для жителей до сих пор осталась до конца непонятой, а так в райцентре бывает лишь в исключительных случаях.
   Поведение отца никак не вписывалось в обычное поведение. Более того, было похоже на то, что он в тот день был или не в себе, или хорошенько выпил.
   Хотя все знали, что он не пил никогда, даже в праздники.
   К чему за много лет все давно привыкли и не обращали на это никакого внимания, что также очень редко бывает.
   Чтобы здоровый мужик не пил, в это никто и никогда не верил. Хотя, как видно, бывают исключения.
   А то, что касается самого инцидента, то суть его в том, что его отец, то ли в знак протеста против неправильных действий большезвёздного начальства демонстративно снял мундир и в категоричной форме предложил им сделать то же самое.
   То ли кто-то из сослуживцев, кому он доверял как самому себе, его элементарно продал за несколько серебреников, чтобы или занять его место, или из зависти или сам не зная, почему?
   А может быть, имело место и то, и другое, и третье.
   После чего отец, обидевшись на всех и вся, вокруг написал рапорт на увольнение и стал работать в лесу на какого-то частника за совсем смешные деньги.
  Переехал с семейством из райцентра в глухую деревушку, где когда-то жили родственники.
  По сути, в основном зарабатывая вместе с женой семье на жизнь натуральным хозяйством.
  Чего было хоть отбавляй, так это свободы. И внутренней, и любой другой на выбор и на любой вкус.
   Жена ему никогда и ни в чём не перечила и, повествуя высоким стилем, была той путеводной звездой, в присутствии которой жёны декабристов и других достойных вольнодумцев могли не напрягаться и спокойно отдыхать, делая вид, что ничего не происходит.
   Вместе со своей суженой он был готов жить в любых условиях и в любом месте. Не только на этой планете.
   Охота, ягоды, грибы. Многие другие сопутствующие прелести, о которых можно только мечтать при городской жизни, присутствовали в избытке.
    В тёплое время года было неплохо, но вот холода - это испытание многим не под силу.
  Это всё, что было известно Андрею о давних семейных секретах.
  Они оказали на него такое сильное воздействие, что трудно было представить.
  По какой причине всё произошло именно так, а никак иначе, остаётся только догадываться.
  Прояснить чего-то более не получалось. Эта тема по-прежнему не подлежала обсуждению.
    Как и многое другое в аналогичных ситуациях с родительскими историями или родственными, у таких же, как он, простых русских парней.
    Ещё только осознающих себя хозяевами на этой просторной и вольной земле своих предков.
    На которой каждая церковь, хозяйственная постройка, река, дорога, село, поселение имеют столько светлых и трагических историй, сколько живёт и здравствует на ней живых существ.
    Создающих неповторимый мир единения, царствования разума и благодати.
    Не давая разрушительным силам творить погромы и разруху, разъединять живых, пытаясь погубить поодиночке.
   Всегда несущим в себе самые высокие нравственные качества, со времён возникновения жизни на планете было несоизмеримо тяжелее нести свой крест.
   Наградой им и пропуском в Царствие Небесное служит светлая память родных и близких, всех оставивших свой след и осознавших себя неповторимой частичкой вселенной.
   Их бесценный, нажитый в муках и страданиях, свершениях и потерях опыт семейной жизни продолжает биться в новых сердцах и находит всё новых последователей в будущих свершениях.
    Возможности грядущего просветления у каждого молодого православного человека по-прежнему всё больше похожи на очередную упущенную неясную и неконкретную возможность, чем на самую малую попытку достойной реализации своих интересов в этой жизни.
    Так бывает слишком часто на наших территориях. Хочется выдать желаемое за действительность исключительно из личных искренних симпатий к любому повстречавшемуся на твоём пути искреннему человеку.
    Посчитав, что только по этой единственной причине заслужившему для себя лучшую участь.
   Увы, твоих желаний быть полезным для таких людей чаще всего оказывается недостаточно.
   Даже при энтузиазме с твоей стороны и желания с его. Почему так происходит, можно понять лишь в конце жизненного пути, но никак ни в начале.
    Слишком многое в твоей судьбе зависит от благосклонности окружающих, а вот на неё приходится рассчитывать в гораздо меньшей степени, чем хотелось бы, и что-то в этом изменить, никто из нас не может.
    Лишь высшие духовные силы могут хоть как-то повлиять на благосклонность к каждому из нас.
    Что само по себе и не так уж и мало, но преувеличивать такие возможности вряд ли стоит.
    Оказался Андрей в элитной, самой престижной школе областного центра без необходимой подготовленности.
    Поначалу заметно проигрывал большинству одноклассников и до конца учёбы так и не вышел на их уровень.
    Хотя старался, но особых усилий не прикладывал.
    Бабушка, видя как ему с трудом всё даётся, хотела перевести его в школу попроще.
    Согласно существующим правилам приёма учеников, он был принят по месту проживания рядом с ней.
    Ей лишь посочувствовали, рассказали, что на его место желающих предостаточно, но они ничего изменить не могут
    Он с первых дней занятий сразу почувствовал, что заметно отличается от других учеников. И не только способностями к учёбе.
    Особенно от тех из них, кого родители привозили в школу на иномарках, своим нежеланием говорить о материальной стороне, чего бы то ни было ни с кем.
   В первую очередь с учителями и с большинством одноклассников.
  Те к этому относились по-разному.
  В основном старались не обращать на это внимания.
  Видимо, полагая, что всё нормально, так и должно быть.
  Конечно же, обидно, что кто-то за счёт родственников имеет большие финансовые возможности и пользуется ими.
  Удивительным было то, что из года в год ничего не менялось. Кто-то, на зависть остальным, демонстрировал способности.
   Кто-то не жил школьной жизнью, а мучился. Если одним всё давалось легко и просто.
  Другим в муках и растеренности за следующий день. Сумеет ли он быть на достойном уровне. 
   Как выяснилось позднее, предыдущий, деревенский период жизни молодого человека имел для него гораздо большее значение, чем все школьные годы.
   Которые по большому счёту протекали без чего-то, на первый взгляд, особенно примечательного, а как оказалось, дали ему знаний гораздо больше, чем он об этом думал.
   Закончив школу, не раздумывая, сходил в военкомат и буднично получил повестку.
  Также без громких слов и душевных переживаний после службы по призыву стал контрактником.
  Выбрал для себя жизненный путь, который многим не под силу.
  Сумел закрепиться в армейском подразделении, которое в основном несло службу на Кавказе, на самых опасных для жизни и здоровья территориях.
  Там, где боестолкновения - повседневная работа, а потеря сослуживца - тяжёлое, но будничное дело.
  Из десятерых новых контрактников, желающих у них служить, закреплялось не больше троих.
   Остальные возвращались на гражданку или им подыскивали место службы поспокойнее.
   Молодёжи, служившей по призыву, было совсем мало, на них вообще смотрели как на обузу, надеясь на то, чтобы они дай бы бог не подставлялись зря под пули.
   В последнее время платить военным стали вполне прилично, а уж на переднем крае борьбы с бандформированиями тем более.
   Но риск поймать на ”зелёнке” девять грамм таков, что и этих денег было недостаточно.
   Сидеть бы в штабе за такие деньги, это куда ни шло, а вот рысачить по сопкам, ущельям и скалам желающих слишком много не бывало.
   Он иногда ловил себя на мысли, что только здесь он находит родственные души, которые понимал не только с полуслова, а даже с полунамёка.
   О сослуживцах знал немного. Поражаясь, насколько они все похожи.
   Не очень-то избалованы родительским вниманием.
   С решёнными за них кем-то из родственников бытовыми проблемами здесь не было никогда.
   Все они, одноклассники из родительских иномарок, остались в той другой жизни. В той, где не стреляют, где твой силуэт не мелькает в прицеле вражеского снайпера, хотя проблем у них в той относительно спокойной и сытой жизни, по всей видимости, никак не меньше.
  И он им никогда не завидывал, скорее наоборот.
  Только здесь, где зимовали в палатке с печным отоплением на два десятка бойцов, в сугробе с биноклем и снайперской винтовкой, он считал себя им равным, может быть, их семьям прежде всего.
  Понимая, глядя на хмурое, в перистых облаках общее на всех небо, что каждому из живущих на нашей земле, видать, уготовано своё предназначение.
   Мысленно тянулся к землякам, мечтая когда-нибудь на равных встретиться.
   Посмотреть на них, не более того, пожелать всего доброго и продолжать шагать своей дорогой.
    Говорить между собой высоким стилем было не принято. О сыновней любви к Родине, например.
    О присяге, выполнении приказов, ещё куда ни шло.
    Происходило это очень редко, да и то лишь по какой-либо конкретной ситуации.
    Ему было очень интересно узнавать, что есть боевые офицеры, посвятившие свою жизнь военной службе, не согласные с приказами о проведении воинских операций на территории его страны, без одобрения представительной власти.
    Со слезами на глазах уходившие в отставку, имея перспективы служебного роста, не сумев заставить себя нарушить свои нравственные установки, не позволявшие им это делать.
     Это было не кино, а его жизнь.
     Эти люди были его сослуживцами, хотя уже давно стали гражданскими, и он понимал мотивы их поступков.
     Был им благодарен за искренность, но, несмотря на боевое братство и бесконечное уважение, никогда не одобрял подобного отношения к своим воинским обязанностям.
     - Раз ты надел военную форму, для тебя существует лишь устав.
     - Приказ командира - закон для подчинённого.
    Для кого-то это строчки из ведомственного нормативного документа, для него - нечто сродни иконы.
    В условиях боевых действий он не представлял, как может быть по-другому.
    Все обсуждения, споры между собой на эту и другие схожие темы были его темами, завоёванными годами тяжкого воинского труда. Чем он и гордился.
    И с кем попало на эти темы он говорить не собирался. Был благодарен судьбе, что всё в его жизни сложилось именно так, как сейчас, а не иначе.
    Он не прошёл мимо чего-то такого в жизни важного, без чего сама жизнь может оказаться неполноценной, несмотря на какие-то несомненные успехи в других сферах, но несравнимые с общественной значимостью военной службы в боевых условиях.
    Считая, что, когда создаст семью, будет иметь моральное право доказывать любому свою позицию, основываясь на этом своём опыте.    
   Приехав в отпуск к родителям, как-то вдруг неожиданно почувствовал, что кроме как сходить в школу к учителям больше идти никуда не хочется.
   В какой-то книге, оставленной в поезде попутчиком, подъезжая к родному городу, он прочитал о том, как художник, перед тем как писать икону, постился, сходил в баню, оделся во всё чистое.
  Только после этого приступил к работе.
  Он запал на эту информацию и, прежде чем идти в школу, предложил брату, который как на повышение переехал из деревни в город, к бабушке, за которой уже нужен был уход, и занял его место, ни свет ни заря сходить в баню.
  Площадь дома, увы, не стала больше, ночью младший ложился спать на полу, постелив старенький матрас, с удовольствием освобождая диван старшему брату.
   Испытывая прилив любви и радости, на улице старался быть с ним как можно больше времени, чтобы как можно больше знакомых и незнакомых увидели их вместе.
   Старался как можно больше говорить с ним на любые темы, пока не услышал от него:
   - Заговорил ты меня братэла, дай хоть немного после этой бойни отдышусь, а то иду по городу, а на чердаках снайперы мерещатся.
   А уж в парильном отделении младший, увидев насколько его брат мощнее остальных, таких же ранних любителей острого пара, совсем возгордился за него и решил, кроме занятий боксом в спортшколе, ещё ходить качаться на тренажёрах в школьный спортзал, в котором пока ещё это занятие было за символичную плату.
   Брат дал ему на жизнь денег, которых теперь при экономном отношении надолго и на многое может хватить.
   После бани Андрей оделся во всё чистое, в цветочном киоске купил букет и, сам себя не узнавая, быстрой и уверенной походкой не пошёл, а полетел как на крыльях в школу.

Глава четвёртая. Королева красоты

    Известность заключила в свои объятия Настёну раньше поклонника, которому была оказана честь проводить её до дома.
    Сколько их было за школьные годы, трудно сосчитать.
    Бывало, что в течение учебного года менялись каждое полугодие.
    Между ними не было соперничества, как испокон веков бывает в окружении привлекательных молодых особ.
    Они старались между собой не контактировать, даже не замечать друг друга, насколько это возможно, обучаясь в одной школе.
    Причина такой нелюбезности была им ясна и понятна как дважды два четыре, остальные могли догадываться.
    Симпатичная девушка не позволяла не только себя обнять или, что совсем для неё непозволительно, поцеловать.
    Но даже взять её за руку не приветствовалось.
    Как-то само собой получалось, что без согласия, встречая сопротивление даже при самых малых попытках перейти от дружбы к более близким отношениям, например, постоять, прижавшись друг к другу, поцелуем коснуться её лица, как будто при этом нарушалась гармония чего-то другого, не столь примитивного и пока ещё непонятного, а от этого ещё более волнительного.
    После таких прелюдий идти рядом уже не хотелось. Она понимала это, старалась бойким разговором сгладить неловкость.
    Чаще всего на это встречая отчуждённость и молчание.
    Возникновение и развитие уже не детских и ещё не взрослых чувств, наверное, потому и остаются в памяти на всю оставшуюся жизнь, поскольку более поздние чувства становятся совсем не такими и развиваются совсем по-иному.
    Бывая чаще всего менее искренними и менее возвышенными.
   Из-за этого в более старшем возрасте очень часто совершенно непонятно, в чём смысл ранних знакомств и ухаживаний.
   - Пустая трата времени.
   - Сказано - рано ещё. Значит, рано.
   - Взрослые знают, тем более родители. Они своим детям плохого не пожелают.
   Не хочется задумываться, а должен ли этот самый смысл быть вообще, когда находишься во власти ранних чувств.
   Так как уже совершенно очевидно и не принято обсуждать происходящее, которое иначе как таинством не назовёшь.
   После чего как на оселке начинает проверяться способность к творческому подходу, как к главной будущей личной традиции.
   И как результат соблюдение любых условностей, не вписывающихся в уже сформированные представления обо всём, что тебя окружает, попросту начинает утомлять.
   Приносит удовлетворение другое. Способность загружать себя работой над самим собой, а это уже не то, чтобы удел немногих.
   Тем более что слишком мала вероятность того, что таким способом можно с гарантией получить для себя нечто материальное.
   А без этого мало кому хочется становиться последователем тимуровского движения.
   Для остальных тот руководитель, коллега, которые загружают исполнением к сроку любой работы, если можно без этого обойтись, становятся самыми злейшими врагами.
   А обстоятельства, при которых всё это происходит, невыносимыми, подлежащими немедленному, быстрому изменению или отмене любым путём.
   Какие бы цели перед самим собой и перед другими ни были бы поставлены. И какие бы наказания за их невыполнение определены.
    - Это в наш-то век Интернета. С любыми возможностями наблюдения за самыми потаёнными сторонами плотских и им подобных утех.
    Наблюдаемым, при желании в любом возрасте без особых проблем, как кому бы ни хотелось обратного.
   На этом реальном фоне отношения Настёны с поклонниками, конечно же, никого из сверстников не касались, но были известны многим и выглядели весьма необычно. А поэтому вызывали пересуды.
   То ли мало чем более интересным можно было заняться, то ли они на самом деле многих интересовали и имели для кого-то важное значение.
    А может быть, такие трогательные юношеские взаимоотношения своим существованием подтверждали мысль о преувеличении влияния новых технологий, коммуникаций, в плане распространения нежелательной информации на совсем юных и не очень людей.
    И на порядок более значимых своих эмоций и ощущений от контактов с окружающими.
    Если не интересно кому-либо что-то из бескрайнего мира информации, его интересы при этом оказались на другом полюсе, как не изгаляется искуситель, однозначно пролетает мимо кассы.
    - Нехорошо позволять слишком многое до поры до времени?
    - Это что-то с чем-то! Она молодец, воспитанная девочка.
    - Но не до такой же степени себя ограничивать.
    - Надо жить так, как хочется, а не так, как кто-то считает нужным.
    Всё сказанное правильно? А может быть, и нет?
   Эти досужие мнения весьма распространены не только среди её сверстниц, но и имеют своё право на существование наравне с другими, в том числе и противоположными.
    - А как же первые чувства? Нечаянная любовь?
    - В данном случае никак. Что само по себе совсем неплохо в любом конкретном случае с позитивным исходом.
    Однако было другое совсем непозитивное обстоятельство.
    Как она ни пыталась остаться с каждым из поклонников в товарищеских отношениях, не получилось так, как она хотела, ни с одним.
    Приходилось по этому поводу после каждой разлуки переживать гораздо сильнее и дольше, чем своим поведением они, возможно, того заслуживали.
    Но об этом она не рассказывала никому, даже матери, с которой никогда не спорила.
    Вообще старалась вести себя предельно корректно в любых ситуациях, особенно на людях.
    Слушала и исполняла всё, что она говорила, но и не секретничала по любому поводу, как большинство подруг.
    Порой домашним казалось, что её как будто нет дома.
    Она совсем неприметно занималась своими делами и ничто другое, похоже, её не интересовало.
    Всё было бы совсем как у всех, если бы ни ещё одно немаловажное обстоятельство.
    Выделялась она своеобразной привлекательностью и не только среди сверстниц.
    На первый взгляд выглядела постарше своих лет, но это наблюдение было всегда обманчивым, стоило лишь подольше посмотреть на неё.
    В результате перед заинтересованным взором открывалось прелюбопытное зрелище на любой, даже самый изысканный вкус.
    С юных лет взгляд с поволокой. Большие чёрные глаза. Всегда ухоженные, пышные, вьющиеся тёмно-каштановые волосы.
    Большие пухлые чувственные губы, к которым она привыкла постоянно, незаметно для окружающих, притрагиваться языком с их внутренней стороны, отчего всегда испытывала незнакомое, чуть заметное волнение.
   Широкие, но не восточного типа скулы, которые нежными щёчками, как ланитами у придворных фрейлен, гармонично обрамляли всегда казавшееся слегка загорелым привлекательное личико.
   Любая загадочность, в чём угодно, а в подобных случаях непременно, очень часто имеет простое и понятное объяснение.
   Узнав которое, иногда ещё больше хочется интересоваться тем, что же тебя могло так в ней заинтересовать.
   Так случилось и на этот раз.
   Внимание к столь юной персоне в действительности было по времени предельно недолгим, необременительным и корректным, что вызвало у неё лишь положительные эмоции.
    Отец у неё был цыган, приехавший в город откуда-то издалека, то ли Молдавии, то ли Западной Украины, торговать фруктами.
    Познакомился с миловидной покупательницей, поначалу никак не воспринимавшей его ухаживания, оказавшейся молодым врачом и, очень стараясь, вскружил ей голову.
    Как ему это удалось, для неё до сих пор было непонятно, но произошло всё очень быстро и со стороны было похоже на её легкомысленный поступок. 
    Скорее всего, случилось всё именно так, а не иначе из-за, его необычного для местных жительниц сочетания мягкости и живости характера, настойчивости в достижении того, что считал для себя жизненно необходимым.
    Ну и, конечно, завораживающим тембром голоса, особенно при исполнении цыганских песен.
   Было принято дочку называть Настеной, а почему, никто не знал. Реже Настей. И совсем редко Анастасией.
   Отец в ней души не чаял, но не подавал вида, всегда считая, что будет жить ради неё.
   Какого-то другого смысла в этой жизни для себя он не видел и не считал возможным его искать.
   В этом выражалась, если не основная, то очень важная черта его вспыльчивого и отходчивого характера.
   А может быть, и всего его рода, благодарного окружающим за то, что им предоставляют возможность жить по своим представлениям и желаниям на не своей территории.
   Поэтому он и пел только русские песни, на свой манер, считая, что цыганских песен вообще не бывает.
   А в таком отношении к русским песням выражал своё уважение этим людям. Своей жене в первую очередь.
    Настёна считала себя по матери русской, а когда кто-то, иронизируя, называл её цыганкой, гордилась этим, вызывая недоумение, но чаще всего не подавала вида.
    Те, кто её так называл, хотели, возможно, рассердить, а получалось наоборот.
    Хоть и считается, что у полукровок более сложная и менее удачливая жизненная стезя, поначалу это суждение была не про неё.
    Как только по возрасту она стала подходить для участия в престижном конкурсе красоты, предложение не заставило себя долго ждать.
    Её лучшая подруга по этому поводу отреагировала совсем для неё неожиданно, после чего их отношения на некоторое время чуть-чуть разладились, но потом всё осталось по-прежнему.
    То ли в шутку, то ли всерьёз она громогласно заявила.
    - Моя мама сказала, что я самая умная и красивая. Нам с ней незачем это всяким жюри доказывать.
    - Пусть это доказывают те, у кого ничего нет. Ни денег, ни положения в обществе.
    - А у нас всё есть. Поэтому?
    - Не дождётесь.
    Хотя никто её участвовать не приглашал, она сама могла легко принять в нём участие.
    Зачем она всё это говорила, было непонятно. Может быть, сначала говорила, потом думала?
    Но чувствовалось, что предложение для участия Настёны её задело.
    Всё это было весьма занятно, потому что подобное к себе отношение наблюдала первый раз.
    Настя не настраивалась на то, что участие в конкурсе это её последний шанс и надо выложиться по полной программе при подготовке.
    Но занималась прилежно и многое получалось как бы само собой.
    Так, папа, как бы между делом, с самых юных лет научил правильно держать в руках гитару и играть на ней аккорды популярных песен.
    Ей это очень нравилось ещё и потому, что он при этом разговаривал с ней на равных, как со взрослой.
    При этом она ещё и узнавала отца с неизвестной для неё стороны. А подпевая ему получала удовольствие.
    Поэтому обучение нравилось и не хотелось его прерывать, как бывает у людей, которые хотят чему-либо обучиться из-под палки, сухо заучивая основные практические приёмы игры.
    С музыкальной составляющей подготовки к конкурсу всё было более - менее неплохо.
   А с танцевальной и спортивной ещё лучше. Это уже мама расстаралась с самого детства.
   Вместе с дочерью ежедневно занималась растяжкой, утренними пробежками.
   Когда дочь стала постарше, их иногда принимали за подруг, что особенно льстило её самолюбию и было самой большой похвалой из всех, что только можно было для неё придумать.
   Конкурс прошёл очень удачно.
   Награды, аплодисменты, поздравления, подарки.
   Родители не просто радовались этому. Они светились изнутри и переживали самые лучшие мгновения своей жизни.
   Отец первый раз в жизни к выходному костюму надел галстук в виде банта и был самым элегантным мужчиной среди зрителей на заключительном представлении конкурса.
    После школы Настёна решила стать пиар - менеджером и по возможности попробовать себя в модельном бизнесе.
    Сразу ехать покорять столицу своими внешними данными она не решалась.
    Родители отпускать единственного ребёнка не собирались, но острота проблемы сошла на нет сама собой.
    Она увлеклась подготовкой материалов для местных газет, небольших радио- и телерепортажей.
   Получалось для начинающего автора неплохо, но до настоящего профессионального уровня было очень далеко.
    Видя как бойко работают в эфире на центральных каналах, как невзирая на личности публикуются острые материалы, она стала заставлять себя работать в таком же ключе.
    Но это оказалось просто невозможно и не по тем причинам, о которых она думала.
    Написать хорошо сложно, но если не лениться и вложить в материал всю себя без остатка, то при квалифицированной помощи редактора, корректора можно было выйти на приемлемый для самого строгого читателя уровень.
    Основная проблема высветилась в том, что очень острые материалы совсем не нужны местным редакциям.
    На словах, конечно, да.
    Но, когда при журналистском расследовании задеваются интересы конкретных людей из влиятельных структур и департаментов, без согласования такие материалы выйти в свет при существующей системе жесткой субординации всех и вся просто не могут.
   Её немалые потуги в работе над своими текстами всячески приветствовали, но не более того.
   Потом стали сочуствовать. Делали комплементы.
   - Ты наш светик в тёмном царстве.
   - Что бы мы без тебя делали.
   - Какая у нас молодёжь растёт. Только мечтать о такой смене можно.
  - Ну что там ещё наваяло наше молодое дарование на этот раз?
  Она начинала понимать, что от редакции по большому счёту ничего не зависит.
  Им, старшим по возрасту коллегам, каждому отвечающему за свои страницы и разделы так же, как и всем в городе, надо работать, получать зарплату, кормить семьи.
  Лишиться своего места очень легко.
  - Вас предупреждали, а вы опять по-своему. Не хотите слушать, что вам говорят?
  - Такое право у вас есть, не спорим. Можете им пользоваться, у нас демократия. Плюрализм мнений. Всё правильно.
  - Но в таких случаях у нас есть право отказаться от ваших услуг.
  - В силу реорганизации, сокращения штатной численности или повышения требований к профессиональному уровню сотрудников. К вам есть вопросы?
  - Лучше разойтись по взаимному согласию. А то вас больше нигде не возьмут.
  В одной из командировок по случаю пожара в районной газете поговорила с местным начинающим поэтом, которого в этом неблаговидном действе подозревали.
  Его не печатали в газете. Стихи он действительно писал слабые, но не настолько, чтобы относиться к нему невнимательно.
  Тем более что других-то желающих этим делом заниматься не было.
  Точнее, те, кто мог, был занят другими делами. Или считал это занятие пустой тратой времени.
    Предложила районному начальству помочь автору. Издать его творения небольшим тиражом за счёт районного бюджета и раздать жителям.
   Через некоторое время организовать его встречи с читателями. Глядишь, и повеселее жизнь в районе будет. На что получила ответ:
   - Не вмешивайся не в свои дела.
   - Вот докажем, что он недокуренную сигарету в урну с бумагами бросил, будет сидеть, сама знаешь где.
  - Вот там пусть и пишет свои опусы в тюремную газету.
  Этот ответ её не то чтобы покоробил, а возмутил до краёв ещё совсем доверчивой души.
  И со всем своим нерастраченным темпераментом она стала глаголом жечь районное начальство, описывая случившееся и всё, что она о нём думала.
  Её творение внимательно читали на самых разных уровнях.
  Особенно возмутил, большое начальство абзац статьи, где она предложила общественно-политическим движениям рассмотреть её статью на своих собраниях и выработать меры, чтобы таких случаев в регионе больше не происходило.
  - Эко куда хватила. Так не успеешь оглянуться, как все кому не лень будут указывать каждому из нас, что делать.
  - Нет, дорогие мои, так у нас с вами дело не пойдёт. Будете делать то, что вам скажут.
  - Шаг влево, шаг вправо - расстрел на месте.
  - Кому не нравится, это уже его личное горе. Насильно мил не будешь.
  - Мы никого не удерживаем. Свято место пусто не бывает. Найдём.
  - Как говорил великий вождь, незаменимых нет.
  После того как кто-то из местных крутышек заметил, что пора бы корону на голове поправить. А то ненароком и упасть может.
  Всё же решили с районным начальством сию проблему перетереть. Не статью же, конечно.
  - А так. Между прочим. По-свойски.
  Вышло совсем неплохо. Даже назидательно для других.
  - Это особенно важно. А то всё одно и то же. Отчёты да показатели. Получалось так, что если бы этой пионерки не было, то её следовало бы придумать.
  - Странное дело - и население в районе вроде оживилось.
  - Столько эмоций выплеснуто. И не только в адрес начальства всех уровней. К этому давно привыкли.
  Но и самокритикой занялись.
  - Оказалось, что этот паренёк, что всё пишет и пишет, неплохой механизатор.
  - Общительный. Слегка за воротник закладывает. Так ведь не он один такой, есть и похлеще.
  - Обещал исправиться, как только женится.
  -  Стихи читал. Люди хлопали от души. Никаких жалоб на жизнь не было.
  - Чёрт побери! Может, действительно всё не так уж плохо. Можно с народом работать.
  - Это мы не о том с ними говорим, что им интересно.
  - Всё одно и то же из года в год.
  - А девчонка, писательница эта, пусть работает.
  - Молодая ещё. Научится.
  - Но пусть ей передадут: c начальством надо повнимательнее, поласковее. Мало ли чего может случиться?
  - Глядишь, и начальство, то есть мы, в чём-нибудь важном поможем. А то обидными словами обвешала. А потом и не отмоешься. Беда с этой молодёжью.
  - Плохо мы ещё воспитываем нашу молодёжь! Понимаешь!
  - Ну да ладно, с кем не бывает.
  Настёну все эти согласования, понимание момента доводили до белого каления.
  - Все мы в одной лодке.
  - С тобой горе от ума получается. Одни проблемы.
  - Будь попроще - и народ к тебе потянется.
  Если на самом деле на всё обращать пристальное внимание, то без дураков с ума сойти можно.
  Но никто из коллег не сходил.
  Даже, наоборот, чувствовали себя в этой системе совсем неплохо.
  Система позволяла особенно не напрягаться, а получать те же деньги.
  Она начинала понимать, почему, вместо того чтобы идти на передовую писательской профессии, её сокурстницы предпочитают рекламу, пиар-проекты, всё что угодно, но только не ежедневную пахоту на кого-то, кто сам не отдаёт отчёта, зачем и кому всё это надо.
   Где-то вычитала и сразу согласилась с современным и добившемся успеха человеком:
   - Мы берём на работу, чтобы способные люди говорили, что нам делать, а не для того, чтобы их учить и заставлять что-то делать так, как надо нам.
   - Да, нам в редакции ещё до этого настолько далеко, что вряд ли жизни хватит увидеть первые итоги.
   - Может, действительно лучше на подиум? Хотя бы никто своей маразматикой мозги не пудрит.
  Что контрактом предусмотрено - исполнил. И давай, до свидания.
  Подходя к школе, вспомнила недавнюю историю о гибели белого лебедя от рук пьяных отморозков, ради забавы застреливших на берегу реки в центре города царственную птицу на глазах местных пацанов.
  Работник местного зоопарка, за которым особь, выросшая у них, числилась, забрал тело с водной глади и захоронил.
  Чиновники посоветовали ему держать язык за зубами. Не сообщать об этом факте писакам, чтобы не будоражить общественное мнение.
  - Подумаешь, гибель птицы. Тем более ей уже ничем не поможешь.
  - Людей за бутылку водки убивают. И то никто не паникует, а ты считаешь, что все газеты должны выйти к читателя в один день с его фотографией и предложением начать сбор средств на памятник на берегу реки.
  - Так поступает только рефлексирующая по любому поводу доморощенная интеллигенция, а не современный будущий руководитель, работающий в рыночных условиях.
  - Может быть, людей ни за что и убивают, потому что по таким фактам бездушия не даётся своевременной и принципиальной оценки.
  - Договоритесь до того, что придётся ставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности.
  - Ну это как вам будет угодно.
 Подумав, позвонила по тому же номеру.
  - Пусть будет по-вашему.
  Прийти в школу, пройтись по коридорам, посмотреть на учеников хотелось и по личной причине.
  Ей сделал предложение выйти замуж сверстник-кавказец, торговавший фруктами на рынке.
   Это было впервые и отвергнуть его было проще простого, к чему как ей показалось он был готов, но что-то останавливало.
   То ли любопытство, было интересно как он это представляет, то ли что-то ещё в чём пока не разобралась.
  Всё никак не решалась сказать об этом родителям, зная, в каком они будут шоке, узнав, что он вообще не учился в школе.
  Рассказал ей, что в их ауле она давным-давно закрыта. Есть имам, которого молодёжь слушается во всём.
  Живёт у родственников недалеко от рынка, мечтает стать профессиональным борцом.
  Всё свободное от торговли время тренируется по собственной программе подготовки к соревнованиям.
   В церковь она ходить не привыкла и хотела по поводу предложения молодого человека, к которому была неравнодушна, поговорить с кем-нибудь из учителей.

Глава пятая. Полиграф Полиграфович

    Илья  последние полгода жил иначе. Мало похоже на прежнюю жизнь. Внимательнее вглядывался в незнакомые лица.
    Стал рассудительнее. Узнав о чужих неприятностях, пытался разобраться в них, чего раньше за ним не наблюдалось.
    Свои старался не замечать, пока они не заставляли это делать. Готовясь беспардонно усесться на загривок.
    Стал беспокойнее вообще, а в частности, не знал, как относиться к,  появившемуся в последнее время неприятному ощущению, будто кто-то за ним всё время подсматривает и строит противные рожицы.
   - Нервы? Рано в таком возрасте. Почему?
    Казалось, всё вокруг было то же и оно же. Проходило по давно написанному сценарию. Слова выучены, движения отрепетированы.
    Ранний звонок будильника напоминал детский испуг от звонких трелей трамвая на повороте, к которому невозможно привыкнуть, но и не заводить его не хочется. Лишаться чего-то своего, знакомого.
    Далее ежедневная отчаянная  борьба с самим собой по поводу преодоления сна и добровольного подъёма на физзарядку.
   В армии, на службе по призыву, где распорядок дня не обсуждался, было намного легче выполнять аналогичную команду.
   - Подъём! Приготовиться на физзарядку! Форма одежды…
   И всё потому, что в казарме начиналась обычная жизнь воинского коллектива, а не вольная гражданка, о которой в то время вспоминалось с ностальгией.
   Как о чём-то ещё очень долго недоступном и пределе мечтаний совсем гражданского по духу и настроениям молодого человека.
   Рано утром в казарме тебя никто не спрашивал.
   - Хотело бы ваше величество или ваше высочество сегодня так рано подниматься или нет?
  - Полезен ли для вашего расположения духа и цвета лица сегодня такой божественный напиток, как кофе, приготовленный нашим замечательным поваром лично для вас?
  Попросить кофе в постель, конечно, можно. Но это ещё не означает, что тебе его туда, куда ты просишь, принесут.
  Такого ещё отродясь не было.
  Всё потому, что согласно уставу ты воин и должен быть всегда готов и обязан не щадить самого себя, самой жизни для защиты страны, государства.
  - Вот как сильно написано!
  - О кофе в постель и жалобах на тяготы военной службы там ни слова, ни даже намёка.
   Что такое по сравнению со святой обязанностью твои сиюминутные желания или настроение?
   А слабостей вообще быть не должно, не положено.
   Побубнишь себе под нос самые гневные слова в адрес строевого старшины или дневального или ещё кого-нибудь, не имеет значения, и успокоишься.
   Быстренько побежишь умываться и справлять свои нужды.
   Это всё там, где-то, уже далеко.
  - Уже воспоминания, а не здесь, наяву.
  - Там, где день и ночь расписаны по минутам и от тебя ничего не зависит, чтобы хоть что-то изменить.
   И поделом. Ты прибыл в часть не упражняться в реформировании того, чего не знаешь достаточно хорошо, а исправно нести службу.
   Не более того, хотя и не менее. Поэтому и с дисциплиной проблем поменьше.
   Хотя казусов за время прохождения службы у Ильи было немало. Об одном из них будет помнить, наверное, всегда.
    Казалось бы, бред какой-то, а надо же как задел.
    Идеальных бойцов не существует по определению. Не может быть, чтобы хоть где-то не проколоться.
    Рядом с частью был магазин, в котором работала совсем молоденькая жена его капитана, которую он привёз из тёплых краёв, совсем недавно.
   Однажды, оставшись один на один, она недвусмысленно выказала бойцу своё расположение, и он, не вдаваясь в тонкие материи, отозвался на него и стал втихаря к ней похаживать.
   Как-то, выйдя в приподнятом настроении из магазина, был замечен своим главным воспитателем с теми же погонами на плечах.
  Тот издали погрозил пальчиком и растворился в неизвестном направлении.
  На следующее утро перед строем он высказал Илье претензии по поводу самовольного оставления части. На что тот ответил:
   - Да вы что? Я часть не покидал.
   - Как это не покидал? Я тебя видел около магазина.
   - Товарищ капитан, раз вы меня видели, значит, покидал. Я вас уважаю, поэтому готов согласиться.
   От такой наглости капитан чуть не потерял дар речи.
   - Ты хочешь сказать, что ты не покидал?
   - Конечно, нет, зачем мне это надо? Но, если вы настаиваете, готов с вами согласиться.
   Так они говорили об одном и том же минут пять. Все корчились от смеха, стараясь делать это незаметно.
   В конце концов капитан успокоился. Подчинённый его всё-таки уважал.
   После демобилизации один из сослуживцев прислал Илье письмо, в котором сообщил, что жена капитана уехала с каким-то военным к тому на родину. У них всё хорошо. А капитан пошёл на повышение.
   Почему об этом Илья вспоминал, иногда даже по несколько раз за день, он не знал.
   Этим утром он проснулся ни свет ни заря в своей уютной комнате на удобной мягкой постели.
   Чтобы встать на два часа раньше положенного времени и быстренько отправиться на утреннюю не то чтобы пробежку, а настоящую силовую и беговую тренировку.
   Такой ежедневный энтузиазм, при том, что ты не профессиональный спортсмен и никто тебе этот немалый труд оплачивать не собирается, тем более что ты всё ещё окончательно не определившийся с местом работы и ориентирами будущей жизни молодой человек, всё-таки говорит о многом.
   Если кому-либо из сверстников сказать, что таким образом ты надеешься стать долгожителем, то кроме иронии или слов о том, что крыша окончательно поехала, другое вряд ли услышишь. 
  - И уж сам-то никак неглупый, понимаешь, что, может быть, всё это и слишком, но тем не менее повторяешь эксперименты над своим тренированным телом, делая с ним всё что нравится, в полном объёме, даже увеличивая нагрузку.
  - Без перерывов, в выходные и праздники, в надежде, что когда-нибудь твоя высокая спортивная готовность кому-нибудь из работодателей или ещё каких-нибудь значимых для тебя людей пригодится.
   За этот рабочий день Илья положенные часы  уже на хозяина отработал, ещё в прошедший выходной, и план на день был таков:
   - c утра в школу, в которой не бывал незнамо сколько лет. Собирался давно, откладывать нет смысла;
   - потом в силовую структуру, куда он хотел устроиться на работу, но встретил в связи с этим делом у них столько заморочек, сколько ему и в самом страшном сне никогда бы не приснилось.
    Это, увы, был не сон! Это была наша сермяжная действительность, под названием борьба непонятно с кем за чистоту стройных рядов и чеканной походки, как конечной цели очередной реформы тех, кому реформироваться предстоит ещё очень долго.
    Чем проще и понятней заинтересованным людям такая конно-балетная система, тем она устойчивее.
   Познакомился там с Полиграф Полиграфовичем. Так уважительно его называли.
   Как оказалось, от него зависит почти всё для его успешного зачисления в ряды летающих очень высоко верных соколов нашего времени.
   На чьих могучих крыльях весь масштаб борьбы за образцовый правопорядок.
   Тот его сразу с места да в карьер огорошил под самое не могу. Оказывается, на вопрос:
   - Почему он стремится служить именно на поприще борьбы с преступностью?
   Надо было ответить как-нибудь в таком ключе:
   - Готов личной преданностью доказать самым высоким начальникам правильность их выбора моей кандидатуры.
   Среди многих других, возможно, не менее достойных, но. как ему кажется. всё же не так беззаветно преданных, как он.
   А он по простоте душевной лопухнулся. Сказал то, что думал насчёт этих вопросов - ответов на самом деле.
   Стали платить хорошую зарплату. Примерно в два раза больше, чем у него теперь.
   А он надумал жениться. Невеста студентка из сельской местности. С родителями жить не хочется. Надо покупать жильё. Вот и весь сказ.
   А так получилось, что в его ответе, при желании, можно усмотреть корыстный мотив.
   И в свете всё новых глобальных решений по борьбе с коррупцией, этой, как написано не только на заборе, опасной язвой начального дикого капитализма, такой ответ настораживает.
   А если он не устоит перед соблазнами коррупционных связей и его придётся увольнять по отрицательным мотивам?
   - Что тогда? Ведь и с него, Полиграф Полиграфовича, спросится.
   - А кому хочется отвечать за чужое похмелье.
   Или вот спросили его.
   - Заметит, что товарищ по службе соблазнился?
   - Всё-таки взял то, что ему предложили.
   - Как будешь поступать?
   - Скажу, что не надо так делать. Нам платят повышенную зарплату за то, чтобы мы так не поступали.
   - А если он не послушает?
   - Меня послушает.
   - Какая самонадеянность.
   - А разве начальству не надо о таком вопиющем факте доложить по всей форме?
   - Так ведь его сразу уволят, а я буду перед ним виноват. И вообще меня отец учил с детства не ябедничать.
   - Ну так и что? При чём тут твой отец? Между прочим, ничего в этой жизни не достигнувший.
   - У меня другого отца нет.
   - Не обращай внимания, это так, к слову. Какая ему разница?
   - Твой предполагаемый напарник сам виноват. Ты ж его не подталкивал. И не в доле с ним.
   - В таких делах каждый сам за себя отвечает. Один Бог за всех.
   - Надо же в конце концов хоть немного думать о том, что делаешь, он же не маленький.
   Таких вопросов было много, один противоречит другому, а отвечать надо - такое условие.
   Ему хотелось добиваться справедливости. Поэтому он и устраивался на эту службу. Если кто-то виноват, то должен быть наказан.
   Так и говорил.
   Результат его ответов был неопределён.
   Пусть отвечал не так, как было правильно, но не провалился окончательно только лишь потому, что ответы были наивными и искренними.
   Лишь по этой причине, с большой натяжкой, был допущен до следующего этапа отбора.
   Шли месяцы его внештатного дежурства в качестве дружинника, понятого, помощника участкового.
   Никаких сложностей в овладении первыми навыками, возможно, своей будущей работы он не испытывал.
   Вот только на душе было всё тревожнее и неопределённее. Он хотел уверенности в собственных силах, но сразу не получалось.
   Хотя голос стал похож на командирский, только сам не понял, хорошо это или плохо.
   Поставил перед собой задачу научиться работать так, чтобы к нему даже нарушители относились с уважением.
   Этого, увы, не происходило. Чем больше он старался, тем хуже получалось.
   Он не понимал, отчего?
   Впервые участвовал в засаде и задержал опасного преступника, который на вид был рубаха парень, а по сути ненавидел всех, кто препятствовал ему угонять автомашины, воровать из складов, квартир. Такой вот гнус.
   Илья впервые понял, что разговоры с подобными людьми о перевоспитании совершенно бесполезны.
   Это его очень расстроило.
   Ему раньше казалось, что нарушители совершают свои проступки из-за незнания, недоразумения, стечения жизненных обстоятельств.
   На деле оказывалось, что из-за наглости и хамства.
   По-другому себя вести они никогда не будут. Как бы он ни старался с ними об этом договориться.
   Лишь жесткие меры могут их остановить.
   Борьба непримирима, и он должен быть всегда настроен на защиту других людей от коварства и вероломства.
   Не жалея на это ни своего времени, ни сил. Иначе у него ничего не получится и всё равно придётся уйти с работы, как бы хорошо труд ни оплачивался.
   Странное дело? Отвлечённые к нему вопросы Полиграф Полиграфовича? Казалось бы, ни о чём? А ответы давались очень трудно.
   Лукавые очень легко, но не позволяли никого ввести в заблуждение и лишь подтверждали склонность к вранью.
   Неприемлемой при защите личных интересов тех людей, ради которых его собираются содержать на службе и оплачивать услуги из бюджета.
   К такой вот иной жизни, как ни странно, начал привыкать и считать вполне приемлемой.
   Только вот нужна ли она ему, он не знал. Решил сходить в школу, вспомнить то, что было, на что рассчитывал в будущем, что получилось. Так захотелось.

Глава шестая. Дело не в этом

   На памяти одного поколения удивительные метаморфозы происходят с праздниками.
   Были традиции их отмечать всем вместе. Всей страной, фабрикой, заводом, за столом у подъезда.
   Если на праздник ты сам по себе. Было неудобно. Кто, что подумает?   Коллектив сам по себе. Ты сам. В гордом одиночестве. Нехорошо.
   Тем более если стремишься стать организатором производства. А кто не стремился?
   Более престижной работы не бывает. Без коллектива ничего не создашь, не построишь. Это самое главное!
   Умение или дарование быть душой коллектива ценилось очень высоко, буквально на одном уровне со знаниями специфики самого производства, а возможно, и выше.
   Часто говорили в просторных кабинетах власти:
   - С чертежами, теорией разберёмся. Не проблема.
   - Ты мне найди хоть молодого, хоть не очень, но горячего, чтобы у него глаза светились, чтобы за ним люди шли. Без этого ничего не получится. Нечего и затевать.
   Где они сегодня те, что не за рубль, а за совесть, сказать трудно. Если и просматриваются на горизонте, то с большим трудом.
   Больше в уютных кабинетах специалистов по “распилу“, умению написать отчёт к оплате до начала работы, умению хранить “военную” тайну.
   Дальше банально и смешно, когда они с высоких трибун призывают к подвигам и свершениям во имя светлых идеалов.
   И дело не только в том, что праздников стало столько, что есть возможность не выходить из-за стола весь год, а в том, что само понятие коллектива сознательно размыто, чтобы его по возможности не было совсем.
    А вместо него новый основной закон.
 - Слушай, ты чего здесь стоишь на нашей территории? Тебе заплатили?
 - Да.
 - Что, да? Хорошо заплатили?
 - Нормально.
 - Ну так и иди отсюда. Что непонятно? Меньше разговоров. Давай, родной, до свидания.
   Школьный коллектив одноклассников, который не возродится более никогда, остался в памяти каждого, своими эмоциями, чувствами, настроениями.
   Был и есть как вселенная, единственная и неповторимая. Жизнь которой никогда не закончится.
   Отсюда вышел и сюда можно всегда вернуться по любому поводу и без оного.
   В любом настроении, в горе и радости.
   Если это уникальное создание попытаться перевести на коммерческие рельсы, то это невозможно будет сделать.
   Как невозможно перевести на эти рельсы восход и закат, солнечные блики на школьной доске.
  Первые слёзы радости ученика впервые самостоятельно решившего трудную задачу.
  Удивлению пришедших в этот день в школу не было конца.
  Как быстро и незаметно она раскрыла им свои секреты, которых при них не было.
  О хорошем и не очень. Конечно, в первую очередь о бурном потоке самой разной информации, заполнившей её до краёв.
  Всё большем разделении учеников на богатых и бедных.
  Не учителями, а ими самими и их родителями.
  Это уже были другие планеты. Из других систем координат.
  Не видя друг друга столько лет, сначала захотелось узнавать, кто, где и с кем.
  И хоть на короткое время стать тем же Илюхой, Андрэ или цыганкой Азой, после долгого расставания вспомнить друг друга такими же, какими были много лет.
   Разговор получился совсем неожиданным, причём для каждого по-своему.
  - Настёна, это финиш. Так нельзя. Хочешь, чтобы от твоей красоты лишились дара речи?
  - Ладно раньше - просто симпатичная. Теперь и фигура обалденная. Я такого ещё не видел. Вот кому-то повезёт.
  - Ну дай-ка хорошенько рассмотрю.
  - Осталось лечь и умереть.
  - Да что вы со мной, как с маленькой? Ладно вам. Эти все фиги, фигуры и прочее такая ерунда, что и говорить не о чем. Андрюш, не поверишь, на улице бы встретила, не узнала бы. Так повзрослел, возмужал.
  - Извини, спрошу как журналист. Шрам на щеке откуда?
  - Думал незаметно. Только не для прессы. Пытались по горлу садануть. Хачики. Повезло. Теперь меченый.
   - Может, расскажешь, как там? Не гарантирую, но попытаюсь, чтобы напечатали.
   - Для тебя всё что угодно, но только не это. Если начну рассказывать всё как есть, то никто не напечатает. У нас плохая примета, кто начинает рассказывать, вот так, как я тебе или на камеру, плохо кончается. Пожить каждому хочется.
  - Это уж точно. Что же там такое происходит? Заинтриговал.
  - Кто как называет. Кто боестолкновениями, кто войной без начала и без конца.
  - Как уж ты там оказался?
  - Да вот так получилось. К этому невозможно привыкнуть. Такая у меня судьба. Не вздумайте меня жалеть. Если что случится, придите на могилу. Помолчите, и всё.
  - Как всё грустно. Уже чуть ли не хороним, что за жизнь такая? Что-то мы не в ту степь.
  - Ну тогда будем встречаться друг у друга на свадьбах? Будем жить весело.
  - Ну вот это ещё куда ни шло.
  - Илюш, на кой ляд тебе эта полиция сдалась?
  - А вы откуда узнали? Я об этом вообще ничего никому не говорил, чудеса, да и только.
  - Какие чудеса, только что директриса сказала. Есть запрос на твою школьную характеристику. Отправили адресату очень хорошую. Какие тут секреты? А ты говоришь? Все тебя помнят, любят. Может, возьмут, если уж так хочешь.
  - Я по газетным делам с ними сталкивалась. Всё у них непонятно. Обращаюсь в пресс-службу - молчат как партизаны.
  - У нас давно говорят: хочешь завалить проблемный материал, обращайся именно туда, помогут.
   Если напрямую к сотрудникам, то, может, что-нибудь и скажут, но просят на них не ссылаться. Даже не упоминать. Как было раньше, так и осталось.
  - То, что мы делаем, это же для них подспорье, а им это не надо ни под каким соусом.
  - Настён, мне до вашей прессы как до Луны. Если меня и возьмут, то будет небольшой участок работы. Сержантские погоны. Команды выполнять, слушаться старших по званию, по должности. Надо настраиваться на двадцать лет службы, иначе нечего и огород городить, людей смешить.
  - Это дело серьёзное. Придётся власть защищать.
  - А если она не права? По уставу такого быть не может. Или не должно, сам не знаю. В любом случае должен жизнь отдать, если потребуется. За что и доплачивать будут.
  - У нас в этом отношении проще. Противник, вон он на сопке или на дереве. На тебя прицел наводит.
   Выживет тот, кто первый выстрелит, может, кому повезёт. В этой работе всё неясно. Не дай бог как на Гражданской войне. Больше чем полвека прошло, а до сих пор разобраться не могут, кто прав, кто виноват.
  - Я считаю, что если такое происходит, то правых нет. Все виноваты. Только от такого мнения никому не легче.
  - Как далеко опять мы ушли от наших баранов.
  - Столько не виделись, а разговоры серьёзней некуда.
  - Раньше о таком даже не думали.
  - Мне хотелось на подиуме блистать. При ярком свете дефиле под музыку. Сейчас как отрубило. Никакого барабанного боя не надо. Пустую болтовню слушать не могу.
    Поговорю со старенькой бабушкой в посёлке, где она сидит в квартире зимой при чуть тёплых батареях весь день в валенках, и никакой звёздности не надо.
    - А что надо? Что ты можешь сделать?
    - Правильно, если честно, то ничего. Или совсем почти ничего. Могу не заниматься позёрством. Не врать на страницах газеты. Не хлопать на мероприятиях, куда посылают, поддерживать тех, кто ничего изменять в этой жизни не собирается и гребёт под себя, сколько может унести.
    - А что, на самом деле много воруют? Может быть, это только твои коллеги шум поднимают?
    - Вот бы не сказала. Возмущает даже не это - много или мало. Хватает, не жалуются.
    - А что же? Никогда такого не слышал, даже не думал, что ты на такое способна?
    - Если хочешь, то слушай, как и ты говорил, только тебе, по дружбе рассказываю. Всего два факта, что мне известны. Будет достаточно.
    Первый как будто несущественный. Большой чиновник выписывает большую премию, естественно, из бюджета, услужливому подчинённому в три оклада. Без комментариев. Может, за дело, может, нет, не главное.
    Как только узнал, что я интересуюсь, не стал ничего объяснять. Ниже своего достоинства посчитал.
    Стал наказывать тех, от кого я могла узнать. Заявил:
    - Как это так! Какая-то там не пойми кто и с боку бантик ставит под сомнение то, что я делаю.
    Никому не поздоровится вести себя подобным образом. Далее думай сам.
    Факт второй. У меня в руках расчёты сметной стоимости реконструкции фонтана. Рядом специалист-строитель.
     Говорит, мы бы выполнили работы в два раза дешевле и всех бы благодарили за такое предложение.
    Вопрос: куда ушёл почти полмиллиона долларов? И так везде. За что ни возьмись.
    Пробить стену шариковой ручкой никак не получается.
    - У нас здесь можно получить те же девять граммов  ещё быстрее, чем в сопках. Не ожидал.
    - Пока такого не наблюдается. Но, похоже, что к этому всё катится семимильными шагами.
    - У нас там выслуга год за два, как служба закончится, может, я здесь ещё пригожусь.
    - Ну ты меня одной фразой под корень. Так-то не надо. Надо всё решать, меняя законы.
   - Хотя говорят. Не надо ничего менять.
   - Как воруют, так пусть и продолжают.
Ещё Гришка Распутин про больших чиновников говорил, назначая на должности:
    - Вор, да свой.
    - Так что, Илюха, ждут тебя впереди великие дела.
    - Всё бы вам подшучивать. Я только знаете, о чём подумал:
    - Меня так строго проверяют на должность полицейского, может быть, не столько потому, что сомневаются в моих качествах, а хотят предугадать, смогу ли я защищать чиновников, если, не дай бог простые люди поднимутся против них.
   - Конечно, всё может быть, но я сомневаюсь. У нас регион дотационный, производство уже больше десяти лет как порушено.
  О новом одни разговоры. Живём более-менее. Если страна развалится на княжества? Будем ли так жить? Что-то сильно сомневаюсь.
  А не будем ли вспоминать, как жили в большой стране, не чета как по-новому.
  Поэтому я к чему клоню? У нас люди неглупые. Повозмущаются, да каждый своими делами займётся.
  От дел реальный толк. А от общих рассуждений одни неприятности на свою голову.
   - Всё говорим вокруг да около. Делать-то что надо? Жизнь не коротать бы хотелось, а достойно отведённые годы провести.
   - Настёна, а может быть, тебя нам всем классом в депутаты выдвинуть? Ты и умница, и за словом в карман не полезешь? Будешь с нами советоваться, мы тебя поддерживать будем.
   - Если честно, я и сама думала об этом. Но эта катавасия на сегодняшний день так устроена, что как людям нужным ни будь, всё равно найдутся те, кому поближе к бюджету пристроиться надо будет.
   - Известное дело. Деньги к деньгам.
   - В два счёта оставят тебя, такого нужного и распрекрасного, при своих интересах.
   При существующей системе, может быть, только то, что уже было. А с этим давно всё ясно и понятно.
   Надо менять систему - это политика, а туда никто не полезет. Тем более в нашем регионе - это вообще вилы.
   Давайте вместе думать, советоваться, находить варианты.
   - Ведь небезразличны к своему городу. Служим на границе между жизнью и смертью, между добром и злом.
   - Собираемся на не менее трудную службу для охраны спокойствия  горожан.
   - Находим нужные слова, чтобы читатели верили и в нас, и в самих себя, и во власть и хотели изменить её к лучшему.
   Ближе к полудню молодые люди вышли из школы и подошли к остановке транспорта. Пора расходиться  по делам.
   С утра потерянное на дождливом небосводе солнце всё настойчивее пробивалось сквозь успевшие почернеть дождевые тучи.
   Пасмурное настроение незаметно улетучилось.
   Расставаться не хотелось, но и вместе быть было уже в тягость. Необходимость произносить банальную фразу: надо чаще встречаться - так и не появилась.
   Городские пейзажи догорали багряно - жёлтыми цветами скромного осеннего убранства.
   До первого снега всем надо было многое успеть.







               
 
Повесть

Поезд из Светанова


…Поезда уходят на Москву.
От людского шума ль
Иль от скопа ль
Каждый день я чувствую
Тоску.
С. Есенин

Пролог

    Поезда из Светанова в реальности не существует. Никто не додумался построить железную дорогу из города, которого никогда не было до нас и вряд ли будет после.
    А как хочется проехать пассажиром путь длиною в ещё одну жизнь.
    Не обращая внимания на непременную оказию, при первом удобном случае подтверждающую, что этот путь по-прежнему ведёт в неизбежное никуда.
    В особенности если первая попытка путешествия на чьих-то закорках оказалась совсем неудачной, а во второй есть шанс хоть как-то наверстать упущенное.
    Так кто бы стал за это спорить?
    Дайте сначала посмотреть на такого чудака, чтобы потом его пожалеть.
    Он что не в себе? Тогда, если сказать коротко. Это клиника.
    Такое нечасто, но случается. Все делают вид, что не обращают на таких внимания.
    Уже радует, что случай не смертельный, но от этого ему ненамного легче.
    А если он в себе? То не ходи к гадалке, как досталось от ближайших собратьев по разуму?
    По полной программе и ничего уже не хочется? Самого золотого? Ни земного, ни любого другого?
    Так пусть отдохнёт, сердешный. Подумает, как и что? Если от обид на всё и вся вокруг не разучился это делать.
    Если разучился, то туда ему и дорога. Туда, неважно куда. Это уже не вылечивается.
    Данная метода, до поры до времени помалкивать, дожидаясь предоставления ещё одного шанса, проверена любителями парадоксов опытным путём на непреклонных ортодоксах.
    По жизни твёрдых и последовательных, как бетонная плита.
    Та самая, сорвавшаяся при подъёме на крышу небоскрёба и летящая на встречу с землёй.
    Перпендикулярно и неуклонно. Как закон, приказ, устав, наставление.
    При чём тут какой-то шанс?
    Это всё выдумки неисправимых фантазёров?
    Мечтательной улыбкой на устах,
    Уснуть и раствориться в небесах.
    Как красиво и возвышенно не рассуждай, а итог земных кувырканий не оригинален.
    Кого неизбежный расклад ни коснись. Даже самых непреклонных и деревянных.
    Предоставят ему ещё один шанс, так он захочет всего того же, что у него уже было.
    Главное, чтобы было всего поболе, чем у других.
    С единственной оговоркой. Больше сытого не съешь.
    У нас как заведено? Сначала никому ничего не надо. Зато потом, когда расчухают, вот уж здесь только давай.
    Хотя почему бы назло самому себе и не постараться?
    Ради спортивного интереса хотя бы? Понты-то нехилые. Космические дали.
    Пусть хотя бы на бумаге приколемся.
    Потешимся, повзбрыкиваем.
    И от этого будет хоть какая-то польза? Это ваще супер-пупер.
    Или хотя бы призрачный лучик надежды.
    Если кто сомневается в конечном результате, пусть успокоится. Дышит глубоко, сидит на стуле ровно.
    Будем считать, что от нечего делать.
    Назло всем доказываем, что не надежда умирает последней. Что же тогда?
    В наиболее оптимальном варианте, несмотря на раздраженность окружающих? Перекормленных обещаниями? Без конца повторяющих:
   - Вы что от меня хотите? Сколько можно впаривать?
    Ну вот пишите и читайте всё это сами. Да-да, именно то, что пишете.
    Я никому и ничего не должен.
    А если должен, то всем прощаю.
    Долги, между прочим, отдают только трусы? Ударение в последнем слове на первый слог.
    Если рассчитываете, что я у вас слабое звено, то заблуждаетесь.
    И вообще оставьте меня в покое. Всей этой вашей писанины мне только и не хватает. Для полного счастья.
    Не надо мне ничьих ответов на мои жизненные вопросы.
   Как всё это мило, несмотря на раздражение. Как захватывающе здорово, если одним словом, то по-нашему. Откровенненько.
    Зачем следовать традициям российской словестности?
  Но тем не менее продолжим назойливо приставать к читателю с упорством, возможно, достойным лучшего применения.
  Кто-то ведь первым придумал каламбур, что клин клином вышибают?

Глава первая. Сказочная дорога

    Строить сказочную дорогу туда, не зная куда?
    В сверкающее огнями за горизонтом некое загадочное людское поселение, так издали напоминающее родные пенаты.
    Леса, поля, реки
    Птицы, звери,
    Человеки.
И так их вблизи ненапоминающее.
    От альфы до омеги.
    То жарко, то метели.
    Набеги, чебуреки.
 Поселение, возможно, опять же реально и существующее где-то.
    Очень привлекательное для кого бы то ни было. Для других, возможно, вызывающее досаду и разочарование.
    Не иначе полный бред?
    Однако при всей умозрительности ситуации данное гигантское сообщество, о котором пойдёт речь в этом повествовании, имеет свою историю. Долго и муторно живёт по-своему и ни в чьих советах не нуждается.
    Извлекать уроки из собственного опыта и из исторических параллелей, в его анналах, считается признаком дурного тона.
    И не поощряется теми, кто сидит на воображаемой горе и считает, что вершит судьбы остальных.
    Это не исключает маниакальной предрасположенности учить и поучать всех живых существ, встречающихся на пути их коллективной генеральной линии.
   Во всяком случае, согласно существующей молве.
   Каждый индивидуум не верит не только ничьим слезам, но и самому себе.
  Причём этакий умственный червь сомнения гложет его лишь строго по  понедельникам, когда частенько болит голова или то, что на её месте находится после бурно проведённых выходных.
    Ну и конечно? Тем более? О чём это говорит?
   Да ни о чём.
   Посмотри с утра на себя в зеркало. Что там увидел?
   То-то.
   Почему каждая родившаяся фраза должна иметь воспитательное значение для кого-то?
   Иначе она бесполезна?
 Все эти бесконечные самокопания в отношениях с себе подобными. Сколько поколений деревьев переработано на исписанные бумажные листы?
   А зачем стремиться себя изменить?
 Ведь век и так катастрофически короток.
 На склоне лет как трогательны и беспомощны комплексующие по любому поводу седые интеллигенты. В том числе и без наличия такого повода.
   Всю жизнь выполняющие чьи-то указания. Как раньше, так и теперь непонимающие их смысла. Приученные не задумываться об этом.
   Будучи неприметным винтиками некоего громоздкого и бесполезного агрегата.
   К всеобщему великому сожалению неимеющего перспектив к улучшению своих функций. Но и обойтись без которого нет никакой возможности.
   Его идейные вдохновители по любому поводу задают лишь два вопроса, на которые сами предоставляют исчерпывающие ответы.
    - Дело не в этом?
    - Ну и какая тебе разница?
   Те самые русские интеллигенты, наблюдая всё это, покорно вздыхают, боясь потерять гарантированную корку хлеба, и лишь в мечтах и учениках видят смысл прожитых лет.
  Те же самые кумиры для многих из их числа лишь на выходе начинают понимать, что же они такое есть на самом деле.
   - Как скучно всё и беспросветно?
   - Как хочется волком выть от этого, глядя на звёздное небо.
   После чего по распространённой привычке, переводя взгляд от созерцания небес к лицезрению окружающих достопримечательностей.
   Останавливают его на вроде бы неприметных деталях предполагаемого столичного антуража.
   Отчего происходит совсем неоригинальное наблюдение и банальный вывод, что окружающее сообщество совершенно равнодушно к любой персоне, прибывающей в любое время суток железнодорожным сообщением на один из его многочисленных перронов.
   Судя по внешнему облику, как будто и построенным лишь для того, чтобы постоянно подтверждать это своё равнодушие к приезжим.
   Более того, иметь возможность иронизировать как только заблагорассудится, при наличии повода или без наличия оного над их самыми  разнообразным устремлениями. И с каждым годом всё более непредсказуемыми  желаниями.
   При этом сокрушаться, как статусные жители большого города от этакой коллективной метаморфозы не испытывают ни малейшего душевного дискомфорта.
    Всё же более распространённого под названием угрызение совести в прошлые, но не пришлые времена.
    Оставшиеся в народной памяти на временных матрицах как бы кому ни хотелось от них избавиться.
    В связи с этими небесспорными наблюдениями неизбежно следует вывод, что к чему-либо хорошему, как и к плохому привыкаешь очень даже быстро.
     В окружающей действительности всё начинает казаться вечным и непререкаемым.
     Так и должно быть. Было, есть и всегда будет.
     К тебе обращаются. А где ты раньше был? Ну, конечно же?
     Всё под контролем? И на том спасибо.
     И вас так же? И вам не болеть.
    А кое-кто в связи с вновь возникшими обстоятельствами в охотку на фоне других самоутверждается.
   Равно как и занимается вышиванием. Изучением компьютера. Игрой на гитаре. Пением, не обращая внимания на отсутствие слуха.
    Если возможно всё-таки назвать самоутверждением то, о чём пойдёт речь. А именно.
    Некая персоналия предположительно самоутверждает своё “я” исключительно в силу пресловутой испорченности своего некогда радушного столичного характера.
    Испорченного дополнительно к приобретённому негативу предыдущими поколениями избранных.
    Нынче прежде всего автомобильными пробками на столичных перекрёстках и прочими непреходящими “ценностями“ сегодняшней урбанизации. И не только.
    Причём самоутверждается, стараясь этого как бы не замечать.
     C удовольствием или без? В отместку или без оной?
     Кому? А это неважно.
     Быть может, самому себе? А почему бы и нет?
     Вспоминая собственные мытарства по сему или схожему поводу?
     Равно как и помятуя о них на чужих поучительных примерах.
    Всё же этот город так же безучастен, как и желанен. От этого ещё более закомплексован как единый организм.
    Особенно к дерзким и степенным, безбашенным и продуманным.
    Ещё и потому, что год от года не становится меньше желающих покорить его.
    Эти старинные кремлёвские стены, новостройки и другие места престижного компактного проживания и местонахождения.
    Равнодушен к соискателям, не без оснований рассчитывающих вписаться в некое таинственное времяпрепровождение, имеющее много разных пониманий сего процесса.
    Как-то и прежде всего объединённых в слове “работа”.
    Дабы на вопрос, как дела, на который можно отвечать ровно столько, сколько позволяет время, с чувством собственного достоинства ответить:
    - Работаю.
   Тем самым подтверждая, что жизнь удалась и лучшее в ней ещё впереди.
   Лучшее в понимании возможности комфортного и не слишком обременительного выполнения чьих-то указаний, под тем же названием- работа.
   У шефа, хозяина, мамочки, папика, дедика и тому подобное.
   Всё остальное неважно.
   Самое главное-работа, которая может приносить приличный доход по возможности без ограничения его верхнего предела.
   Коего невозможно получить при существующем раскладе для каждого средневзвешенного соискателя в отдельности.
  Ни в городе Светанове, ни тем более в городке Пригонске.
  Именно из тех мест Среднерусской возвышенности пассажирский поезд, вовремя поданный на перрон железнодорожной станции Светаново, собирался на полных парах, возбуждённо постукивая на рельсовых стыках, лихо мчаться только вперёд.
   На передовую, на линию огня…
  Хотя и рискуя при этом не вписаться в очередной, не рассчитанный на предельную скорость движения подвижного состава радиус железнодорожного полотна.
  Не рассчитанный на такое количество амбиций на каждый квадратный сантиметр перевозимых людских тел.
   Но этот риск несопоставим с теми вызовами судьбе, на которые решились его пассажиры.
   Сколько шика в желании подвинуть продвинутых и не очень столичных обитателей заветных территорий, не имеющих ни интереса, ни традиций уступать что-либо и кому-либо.
    Тем более сошедшим на столичную землю провинциалам из плацкартного вагона пассажирского поезда дальнего следования.
    Кроме этого, если быть более точным в своих наблюдениях, имеющих при наличии больших созданных для себя возможностей вполне понятное желание дополнительно приобретать от новоявленных конкурентов что-либо, радующее душу и тело. Совсем неважно, что именно.
   Даже если это нечто для него совсем необязательно или в тягость.
   Скорее всего, более важно всё-таки стремление получить это нечто именно от любого и каждого, когда-либо засветившегося в их угодьях.
    Только из-за того, что это их жизненное пространство, на котором чужим делать нечего.

Глава вторая. Плацкарта

    С полвека тому назад, отправляясь в поездку в плацкартном вагоне в поезде дальнего следования, пассажир чувствовал себя вполне комфортно.
    И лишь в исключительных случаях роптал по поводу непрестижности своего местонахождения. Особенно не распространяясь по сему поводу.
    Не радоваться тому, что для тебя сделали по решениям партии и правительства, было не принято.
    Да не очень-то и хотелось. Всегда находились какие-то другие разговоры и обсуждения.
    Вспоминаю, как в школьные годы вместе с родителями подъезжал на таком же поезде и в таком же вагоне к столице и временно сформировавшийся коллектив пассажиров дружно и с большим пиитетом внимал песни о ней. Красивой и белокаменной.
    Даже несовершенная акустика поездного радио не портила настроения, скорее наоборот, создавала своеобразный звуковой колорит прибытия в долгожданную точку назначения.
    Внутренний подъём всегда был искренним и трогательным. Так и выходили на перрон, делая первые шаги по московской земле.
    Быстро переключаясь на другой местный ритм, слушая бойкие предложения вокзальных носильщиков, готовых выхватить из рук твою поклажу, чтобы за плату помочь тебе с её доставкой в нужное место.
    Такая услуга, как правило, для рядового инженера, учителя или слесаря-повременщика была дороговатой, да и белоручек почти не было, поэтому чаще всего от неё отказывались.
    Хотя случались конфузные ситуации, когда полевод-животновод, из не таких уж далёких средневозвышенных мест, у входа в метро узнавал от внушительных размеров носильщика, что его помощь была не данью уважения к передовику сельского хозяйства, а обычным зарабатыванием денег по своим расценкам.
    - Платить всё равно придётся. Не обращаться же к постовому милиционеру?
    Казалось бы, такой конфуз должен остаться в памяти надолго и послужить уроком другим передовикам социалистического соревнования.
   Но этого не случалось. А явные не герои своего времени, представители профессии тяни-толкай, без лишних разговоров, найдя для себя некий рыночный механизм в условиях социалистического способа производства и распределения, имели по тем временам вполне приличный заработок, даже по московским меркам размеры которого в провинции и не снились.
   Продолжалось это недолго, как и всё в нашей жизни. Но предприимчивые люди в любое время всегда найдут для себя хорошо оплачиваемое занятие. Как бы кому ни хотелось обратного.
   Поздним вечером на перроне железнодорожной станции Светаново было тепло как никогда.
   Август выдался необычно жарким. С крайне редкими тёплыми дождями. Тёмным звёздным небом.
   Пение неугомонных сверчков, расплодившихся на вокзале в великом множестве, но тем не менее непонятно где расположившихся на перронных зданиях и сооружениях, было весьма отчаянным и резким.
   Казалось, невозможно определить, что это такое. То ли свист, то ли пение напоминающее стрекочущие звуки?
   Усатые ночные рыцари были готовы и пересвистеть, и перепеть, и перестрекотать грубоватые трубные звуки прибывающего тепловоза и его подвижного состава.
    В этом медленном поступательном движении прибытия на перрон он, звук, напоминал утку-крякву на местной речке, за которой послушно двигались утята. Неспешно, с достоинством и опаской.
   Сделав последнее резкое движение, состав с пассажирскими вагонами остановился.
   Машинист тепловоза для порядка дал гудок и после объявления о начале посадки пассажиров в вагоны началась обычная посадочная кутерьма.
   Главными действующими лицами при этом выступали строгие, но приветливые проводники, каждый из которых, стоя у входа в свой вагон, был воплощением спокойствия и надёжности.
    А начальник поезда с поездным ревизором невозмутимо олицетворяли власть в последней инстанции на данном участке железнодорожного полотна.
    Света из небольшого фабричного городка Пригонска, известная как “Света из Светанова”, пришла на вокзал за полчаса до отправления поезда.
    Общага, в которой она обитала последние два года, с её обшарпанными стенами и одним душем на этаж, почему-то вдруг показалась ей такой родной и беззащитной, что ей в кои-то веки не захотелось уходить из комнаты, в которой стояла её койка.
    Учёба на бухгалтера-экономиста была закончена, но ни комендант, никто иной не выдворяли её на улицу.
    Хотя формально имели на это все права, но пользоваться ими не имели никакого желания.
    Так бывает очень часто в разбросанных по большому городу молодёжных общежитиях.
    В его обычных комнатах, не всегда идеально обогретых и сухих, не благодаря этому, а скорее вопреки, в основном девчоночный коллектив сам по себе становится родным.
    С общими заботами и проблемами, незримым самоуправлением, при котором на вахтёров и коменданта возлагаются лишь приятные представительские функции и хозяйственные вопросы, без которых им было бы совсем скучно ходить на работу.
     Конечно же, два учебных года жизнь у Светы была не такой уж безоблачной и бесконфликтной, но в целом вполне сносной.
     Во всяком случае, проблем с питанием не было. Именно это матери, которая за неё всегда переживала, оставаясь с ещё одной младшей дочерью в Пригонске, всё время казалось неразрешимой проблемой.
     Снабдить же дочь деньгами в приемлемом количестве при отъезде в большой город на учёбу она не имела возможности. В связи с их почти полным отсутствием.
    Местная фабрика, на которой она имела несчастье и счастье одновременно работать, скорее делала вид, что входит в некое сообщество себе подобных местных предприятий, с непонятным, а поэтому на слух враждебно воспринимаемым словом “кластер”.
   По этой причине, дабы не упасть перед большим начальством лицом в грязь, фабричное начальство тоже делало вид, что градообразующее предприятие более-менее сносно работает.
    Всё бы это ничего, да только выводить зарплату бухгалтерам было не из чего.
    Со станков сходило ровно столько метров пряжи, сколько было на фабрике сырья, привезённого из тёплых краёв и пригодного для переработки.
    Хлопок хоть и из одного семейства с задумчивыми мальвами, прислонившимися почти к каждому полисаднику в этой местности, но помогать развитию местного текстиля окончательно припозднился.
    А без его благосклонности к местным полям и климату давно уже ничего не получается.
    Арендовать земли для его выращивания в азиатских странах дело муторное и затратное, пока не нашедшее своих энтузиастов.
    Поэтому единственное чувство, которое обуяло как работников предприятия, так и всё население городка в связи с этими обстоятельствами заключается в нежелании потерять ни при каких обстоятельствах то, что у них пока есть.
    Синичка хоть и маленькая, но живая. Беззащитная и живая.
    В таком подвешенном состоянии с людьми можно делать всё что угодно, о чём все знают и не сопротивляются.
    Они сами, без уговоров, будут голосовать где угодно, за кого угодно, лишь бы не потерять последнее.
    Если для старшего поколения это нормальная привычная среда обитания, то молодёжь, окрепнув и возмужав, стремится вырваться отсюда куда угодно.
    Прежде всего потому, что чувствует себя не в своей тарелке уже потому, что считает ниже своего достоинства находиться в чьей-то постоянной зависимости.
    Хотя с молоком матери они впитали беззаветную любовь к своему городку и в душе ни на что его не променяют.
    Для Светы с этим делом всё давно ясно и понятно, и она, как и многие другие светановцы, научилась находить большие радости в самых малых своих делах.
     Масса  фирменных рецептов приготовления картошки, выручающей местных жителей так давно, что и не вспомнишь, была знакома каждой такой же, как и она, иногородней в общежитии с самого раннего детства.
    А если к ней получалось сообразить овощное рагу или селёдочку пряного посола, то это уже был настоящий праздник молодых здоровых желудков.    Бывало, что и с песнями, и с танцами с выходом из-за печки.
     Пусть и не очень часто такое случалось, зато лучше запоминалось. Почаще всеобщего веселья были показушные ссоры, дежурные окрики.
     - Ну всё, успокоились. Замерли. И не мешаем учить.
     Обучение профессии было делом строгим и обязательным. Иначе непонятно, зачем надо было сюда ехать.
    - Зачем вся эта суета? Раз она не даёт самого главного: шанса зацепиться где-нибудь в этой жизни.
     По сути, устроиться на работу можно где угодно. Лишь бы решались дальнейшие проблемы. А их у каждой накопилось выше крыши.
      Выходить замуж. Рожать детей. Приобретать жильё. Стандартный пакет.
     У них нет состоятельных родителей или родственников, которые помогли бы в решении этих основных проблем.
    Наследство из-за границы не грозит. Но от этого только появляется азарт и неуёмное желание добиться всего в этой жизни своими руками и своей головой.
    Приехав на вокзал, она ради любопытства прошлась по его залу ожидания.
    Постояла около билетных касс. Ей было видно, как кассир сначала выписывает, а потом выдаёт пассажирам билеты.
    Успевая одновременно с кем-то разговаривать, что-то писать, делать непонятные для неё операции на скрытых от глаз за большими стеклами специальных устройствах.
    Была она средних лет с обычным приятным лицом. Подумалось, что если не получится с первых самостоятельных шагов взять быка за рога, придётся вот также сидеть на виду у пассажиров и продавать билеты. Пока не придёт время выхода на пенсию.
    Так ещё и кассиром устроиться надо. А жить где? А если у них нет общаги?
    Незаметным усилием быстро отогнала это своё, как ей показалось, не самое хорошее настроение и, быстрым шагом обойдя по периметру большое с очень высоким потолком помещение вокзала, через открытый служебный выход, на котором висела табличка “Полиция”, вышла на перрон.
    В плацкартном вагоне ночного поезда её попутчицей оказалась молодящаяся женщина предпенсионного возраста. Разговорчивая, с мягким тембром голоса.
    По настоянию врача ехала она из дома в санаторий.
    Неожиданно появились некоторые проблемы со здоровьем, но она не придавала им значения.
    Полный представительный муж, на вид одного с ней возраста, растерянный от предстоящего расставания, не отпускал её руку.
    И всё время, пока проводник, как обычно, не предложил провожающим выйти из вагона, так как поезд уже был готов двинуться в путь, другой рукой пытался наклонить её голову к своей.
   На что она ему ласково шептала:
   - Володенька, ну что ты. Помнёшь причёску. Не переживай. Я же не- надолго.
   Но он ничего не отвечал и лишь менялся в лице: то краснел, то бледнел.
   То ли от переживаний, то ли от некоего количества благородного крепкого напитка, выпитого им в течение дня с подчинёнными по службе, что случалось с ним крайне редко.
   Светлана за короткое время знакомства произвела на него весьма благоприятное впечатление.
  Невысокого роста, полногрудая и полноватая относительно других частей тела, но с высокой талией.
  Это делало её фигуру женственной, как бы только распростившейся с девичеством.
  Солидный мужчина, присутствующий в вагоне в качестве провожающего, на глазах жены протянул ей визитку.
  Та доверительно поторопила:
  - Бери, бери. Не стесняйся. Пригодится. Мало ли.
  Выйдя из вагона, местный чиновник сам на себя удивился.
  Это был уникальный случай в его жизни, когда захотелось поступить по настроению.
  Именно так он вёл себя в молодые годы. Удивление вызвало отсутствие внутренних аргументов, позволивших бы сдержать свои эмоции, как это обычно случалось в подобных случаях.
  В этом, собственно говоря, и состояла основная фишка его успеха продвижения по карьерной лестнице на чиновничьем поприще.
  Сама по себе эта фишка совсем неоригинальна. У неё есть очень много ревнивых последователей по всему миру, особенно среди азиатов, к которым он не имел никакого отношения.
   Когда поезд тронулся, прозвучал прощальный гудок или, как ещё иногда называют этот момент опытные железнодорожники, растолкался.
   За окнами вагонов замелькали огни, переезды и всё, что осталось по ту сторону мчащегося в столицу поезда.
   Пассажиры стали окончательно успокаиваться и вольно или невольно внимательнее присматриваться друг к другу.
   - Называйте меня Галиной.
   Словно освободившись от незримых пут, сказала, как выдохнула, Светина попутчица.
   - Совсем неважно, что я вас намного старше. Так даже интереснее. Не правдали?
   И не дав времени той открыть рот, таким же вкрадчивым, тихим, но выразительным голосом продолжила:
   - Это я уговорила мужа купить билет в плацкартный вагон. В купейном не хватает пространства. Здесь все на виду. Слышите ребёнок заплакал? Я так давно не слышала детского плача. В молодости он быстро надоедал. Я от него уставала. Сейчас как любимое музыкальное произведение. Хотя, может быть, мне так кажется?
   В её задумчивом взгляде было продолжение вопроса, но она всё не заканчивала свой неожиданный монолог.
   - Вы произвели впечатление на моего мужа. Я рада за вас. Обычно он никак не реагирует на женщин. А в моём присутствии и подавно.
  Так было на самом деле или ей хотелось, чтобы было именно так. Всё это не имело никакого значения.
   - Солидный мужчина. Я представляла всегда таких в больших кабинетах. На должностях…
   Света не знала, что ещё добавить к сказанному, чтобы поддержать разговор:
    - А он на самом деле большой начальник?
    - На самом деле, детка. А как же по-другому? Ты что-телевизор не смотришь?
    - Да нет, смотрю.
    На этот раз она сказала не совсем то, что было на самом деле.
    - Вообще-то помню его. Он губер?
    - Ну вот видишь, какая ты умница. Почти угадала. Впрочем, какая от этого разница? Правильно я говорю?
    - Ну раз вы так говорите об этом, то, наверное, правильно.
    Света уже начала утомляться от этих бесконечных вопросов. Но в целом разговор нравился.
    С ней редко кто разговаривал в подобной манере. У неё почему-то было ощущение, что она смотрит телевизор, сидя в комнате отдыха общежития.
    Не обращает внимания на окружающих и отвечает про себя на вопросы, которые звучат от ведущего с завораживающего экрана.
    Вечерние пейзажи за окнами вагона менялись настолько быстро, что, казалось, день ещё только начинается, рано думать об отдыхе, тем более о сне.
     Как-то незаметно обе попутчицы продолжили свой разговор, словно давным-давно знали друг друга.
     Галина, переодевшись в новый купленный в дорогу спортивный костюм, почему-то превратилась из импозантной, уверенной в себе стареющей женщины, в человека, по виду которого можно было безошибочно определить, что у него есть серьёзные проблемы со здоровьем.
    Хотя Светлане думалось, что должно было произойти наоборот. Она уже начала её воспринимать почти как подружку. А тут такая незадача.
    По своей простоте душевной, а это означает, что на уме, то и на языке она спросила:
    - Вы, наверное, болеете?
    А когда поняла, что этот вопрос звучит некорректно, послала ему вдогонку ещё один.
    - Вы не обращайте на меня внимания? Я дура. Все так говорят.
    У Галины сразу полились слёзы. Это был настоящий водопад, основой которого были не чувства, а нервы.
    Муж, её окружение знали, что она неизлечимо больна. Но они делали вид, что не знают об этом.
    А она делала вид, что не знает, что они об этом знают. У неё было предчуствие, что после этой поездки она домой не вернётся.
    Именно поэтому она и уговорила мужа ехать в поезде так, как ей казалось для себя необходимым.
    Именно поэтому она не поехала на его машине в сопровождении лечащего врача.
    Муж всё это понимал и делал всё для того, чтобы время, которое ей осталось, было к ней как можно более милосердным.
     Возникшая неловкость была очень быстро преодолена. Галина моментально взяла себя в руки.
     Сделать это ей было совсем несложно. В той другой, как она считала с недавних пор, жизни она была волевым и жестким руководителем, умеющим добиваться всего, чего хотела.
    Вся та жизнь прекратилась совершенно неожиданно. Она сама с собой грустно шутила.
    - Было бы здоровье, всё остальное купим? А уж если его не стало, то никто не виноват?
    И она посчитала для себя на данный момент самым главным уйти из этой жизни достойно. Никого не обременяя своими проблемами.

Глава третья. Под стук колёс

    Удивительное транспортное средство - пассажирский поезд. Люди как-то сразу привыкли перемещаться на большие расстояния своих материков таким необычным способом.
    Ведь кому-то первому пришла в голову идея положить на землю рельсы. Изобрести паровоз.
    Рассадить пассажиров по вагонам. Угощать чаем, на ночь укладывать спать.
   Не забыв о постельном белье и предоставлении пассажирам возможности поставить свои локотки на удобный складной столик.
   С утра включать поездное радио и желать всем радиослушателям доброго утра.
   Если бы всё это когда-то не воплотилось в реальность, может быть, мы бы жили чуть-чуть хуже.
   И не знакомились бы в вагонах пассажирского поезда и не вели долгие задушевные разговоры с совсем незнакомыми людьми.
   А после этих разговоров не вспоминали бы об услышанном ещё очень долго. А кто-то и до конца своего земного пребывания.
   - Свет, а ты, собственно говоря, куда? Такая юная, свежая? В общем-то, такая привлекательная? По какому поводу в столицу?
   - А что, нельзя?
   Она нарочито сделала потешную гримасу.
   - Как говорит незамужняя подруга моей матери, ей уж под сорок… Хрен ли нам красивым бабам.
   - Тебе не под сорок.
   - Да это я всё так. Дурачусь. Если серьёзно, еду в люди выбиваться. Где-то читала: или пан, или пропал.
   - Есть такая метафора.
   - Или скоро по телику увидите, или на Тверской под присмотром мамочки. Как там пишут? Третьего не дано?
   - Это уже интересно. Я с такой интересной девушкой ну очень давно не встречалась. Вот чуяло сердце, что поездка будет необычной. Расскажи о себе, если не секрет.
   - Да какие тут секреты. Мы в Пригонске люди простые. Нам терять нечего, кроме своих цепей.
  Так у нас дома сосед шутит. Дошутился, что и с фабрики попёрли. Другой работы в посёлке нет. Живёт теперь рыбалкой да огородом. Но всё равно шутит.
  С ним весело. Не соскучишься.
  У нас участковый тоже шутник. Это я так, к слову. У кого что болит, тот о том и говорит.
   Молодой ещё участков-то. Рано женился. Во всём передовой. Слышала из области его хвалили. Так вот, говорит этому моему весёлому соседу:
   - Нам зарплату прибавили. И ещё кой-какие финансы водятся. Если что, я немного деньгами могу помочь. В разумных пределах. На литру и закусь хватит однозначно.
   Ну а ты, если что, будешь рассказывать, что у вас тут творится по нашей части? По рукам и в дамках.
  Так сосед ему:
   - Я лучше траву жрать буду, а стукачом не стану ни за что. Ещё раз подойдёшь - у меня рука тяжёлая. Ты уж не взыщи. Я предупредил. Не посмотрю, что в погонах.
  Шутник, однако ж. Что-то я не в ту степь?
  - Да нет, всё то, что надо. Так и что дальше? Про себя только, золотце. С этими слугами народа давно всё ясно.
  Их мурло давно обрыдло, а им всё неймётся. Ну да ладно. Выплачутся кошке мышкины слёзы.
  - Так вы и то правильные слова говорите. Я такого ещё не слышала.
  - Так вот, после школы отучилась в Светанове на бухгалтера. Да там таких, как я, пруд пруди. Когда ещё училась, мать всё говорила: “Выбивайся в люди. У меня, сама знаешь, сколько денег. На фабрике лишнего не заплатят. А ещё у тебя сестра, младшая”.
  - А отец?
  - Да что вы такое говорите? Где их таких в наших краях на всех набраться? Ладно хоть так-то на свет появились. И на том спасибо. В общем, эту тему посторонним не понять. Лучше я совсем не буду говорить. Или скажу так, как думаю. Я всё равно ему благодарна. Никаких претензий нет. Кто бы что ни говорил. Если случится что в старости, дескать, стакан воды ему некому будет подать, я подам. Хватит об этом.
  - Не хочешь-как хочешь. Вот так мы женщины всё на свете на тормозах спускаем. А потом приходится подвиги совершать, за которые эти самые мужики нас дурами считают. Ты как хочешь, так и думай, так и поступай.
 А я при своём мнении остаюсь.
  - А я при своём. Соответственно.
  - Ну молодец, что его имеешь. Это самое мнение. А то по нынешним временам многие забыли, что это такое.
   Да ещё и отстаиваешь. Молодец. Только неужели, кроме как в столицу, ехать нельзя? Я в своё время в комсомол вступила.
   Там очень даже инициативных поддерживали. И я, и муж без всяких связей и каких-то денег добились престижной работы.
   Ты хоть пыталась идти по этому пути? Раз у тебя такое стремление есть? Ты вон и дрожишь, и светишься вся.
   - Ну а как же. Вступила в молодёжную организацию. Мне интересно. Вижу, что и другим. Диспуты особенно запоминаются.
  В разговорах на улицах, на лавочках… Мол, молодёжь у нас безыдейная. Раньше умнее была.
  Пришли бы к нам, пообщались, посмотрели своими глазами. Много вранья про нас.
  Что нас больше всего тревожит? Я скажу. Нам стесняться некого, это наша жизнь.
   Не хотим мы работать на хозяина. Я лично не собираюсь ни перед кем прогибаться. А все начальники идейные, что при нынешней власти, этого замечать не хотят.
   Скажите, только честно, на кой нам ляд сдались эти олигархи? Что это, вообще-то говоря, за чудищи такие?
   Слушаться власти, ну ладно. Это ещё куда ни шло. Может быть, и действительно без этого нельзя.
   А быть под всякими там богатеями, когда ты никто, а они всё, это мы так не договаривались.
   - Вот так здрасьте. Вот так наговорила. Всё в одну кучу. Похоже, что ты, Светлана, ре-во-лю-цион-э-рка.
   Хорошо, что ты хоть против власти ничего не имеешь. А то бы совсем скорую помощь вызывать надо.
  - Да я, наоборот, за неё, за эту власть, обеими руками. Мне мама всё время повторяет:
  - Ты там ходи на собрания, на мероприятия, но чтобы это всё было за власть, за нынешние порядки. Глядишь, тебя заметят. Хорошую работу предложат.
   А вы как думали? Нам с властью бодаться как-то не с руки. Не нашего это ума дело. А то запишут в каких-то там несогласных.
  Пусть туда идут те, у кого всё по жизни есть. Кому папа с мамой наследство оставили. Подсуетились. Так, между делом, успели наворовать.
   Когда можно в любой момент за границу свинтить. А нашего брата там никто не ждёт. Там своей нищеты хватает.
  - А если ты будешь против власти выступать, кроме неприятностей ничего для себя не получишь, это абсолютно ясно и понятно.
   Такое любой власти не понравится, когда против шерсти гладят.
   Будь она самая народная и самая демократическая. На то она и власть, и ничего здесь не попишешь.
  Так она устроена. И будет очень хорошо, если ты ещё в молодые годы это уяснишь не только на словах, но и на деле.
  - Всё гораздо сложнее, прежде всего из-за того, что если ты будешь воплощать в жизнь то, что нагородила сейчас, так надо эту власть…
   Как бы это помягче сказать?
   Не то чтобы совсем менять, но очень существенно, как раньше говорили, рихтовать.
   А это может стоить тебе крушения всех твоих надежд. А тебе это надо?

Глава четвёртая. Кому это надо..?

   Незатейлевый припев популярной песни:
   - Кому это надо? Никому не надо. Кому это нужно? Никому не нужно,- прицепился к Светлане так крепко, что сразу и не отцепишь. Как говорят в её Пригонске, “сел на хвоста”.
   Прицепился с элегантной подачи Галины, которую утомил этот ночной разговор, но она в кои веки почувствовала значимость своих рассуждений для собеседницы и нашла в себе силы его продолжить.
   - Так, оказывается, ты та самая Света из Светанова. То-то я смотрю молодые люди проходят вдоль вагона и засматриваются. Как это я сразу не сообразила? Знаменитость!
  - Всё может быть. Как у меня сосед говорит, пока местного разлива.
  - Ну не скажи. Шороху наделала.
  - Да вы что, вышло как-то по-дебильному. У метрухи стоим, не знаем куда идти на митинг. Комиссар сказал у метро. А где, что? Понаехало из колхоза.
  А тут какой-то фуфель столичный подкатывается. Весь из себя. Видно по- нему, что правильный, как отличник-десятиклассник.
  Чего-то у меня спросил. А у меня после дороги ещё язык не шевелится. А он подкалывает насчёт партии, молодёжки.
  Я хотела ему ответить как надо, да что-то не получилось. Коряво. Не проснулась. А он мой бред чуть ли не на всю Европу прокричал.
  Я сначала говорила, что при встрече в рожу ему плюну за это. Это мы так в Пригонске прикалываемся.
  - Плюнь ему в рожу - я тебе разрешаю.
  Ну не на самом деле. Не подумайте, что мы такие чушки. Только ради прикола.
  А теперь думаю, при встрече расцелую его. Если смогу. Если честно, я ещё и целоваться по-взрослому не умею.
  У нас в семье с этим строго. Мать узнает, убьёт.
  Это я так на людях хахалюсь, как будто прожженная какая, клейма ставить негде, а на самом деле детский сад, штаны на лямках.
  Пока всё так. Дальше не знаю, что будет. Ещё в школе учителя говорили, изучайте компьютер. Пригодится.
  Правильно говорили. У меня с этим делом всё нормально. Разобралась.Так в течение суток сделали меня в Сети суперзвездой.
  Чуть не во всём мире знают. Только в родном Светанове не признают.
   - Ну а ты как думала? Это у нас на Руси испокон веков так ведётся. Нет пророка в своём Отечестве. Ты к этому спокойно относись.Удивительно, если бы было наоборот.
   - Значит, пока начальству команду не дали, как к тебе относиться, присматриваются. Понравишься - будут на руках носить.
  Не понравишься - пеняй на себя. Это у нас могут. Не ты первая, не ты последняя.
   - Я всё это понимаю и отношусь очень спокойно. Считают меня дурой. Ну что ж, пусть считают. Пожалуйста.
   Какая есть-на базар не несть. Вот пригласили на центральный телеканал телепередачу вести. Я сначала думала, что разводка.
   А как посмотрела на сумму денег, что я получу за свои труды, так на эти деньги я хорошую квартиру в Светанове куплю.
   Так за квартиру я им голая на столе спляшу. А что? Не убудет!
   - Ну уж голой-то не заставят. Хотя если нестеснительная, да есть что показать, да танцевать умеешь…
   Получается, не ты дура. А они сами такие. Ты за свои труды неплохо заработаешь. Всё-таки профессиональный контракт. А они?  То есть мы, зрители? Молодец! Так им или нам и надо. Всех обуешь. Плохо ли, хорошо ли, а к концу года в свою квартиру въедешь.
   - Многие наши пригонские в Светанове по двадцать лет уже отработали, а всё по углам скитаются. А тут такой шанс. Так что я на всё готова, но своего не упущу.
 
Глава пятая. Напрасные хлопоты

    Немногим комфортно в ночном поезде. Сумеешь заснуть под звуки дрожащей в стакане чайной ложечки?
    Пассажирский вагон - не прочный корпус подводной лодки, который в открытом океане подвержен и бортовой, и килевой качке.
    Но по ощущениям бывалого человека некое подобное воздействие на организм присутствует.
    Отдыхать ему в таких условиях вряд ли комфортно, но есть пассажиры, для которых подобная обстановка привычна.
    Спят, что называется, без задних ног и что самое ценное для них в этой бытовой истории - наутро просыпаются  “не больными на голову.“
    Похоже, по утреннему темпераменту именно так чувствовал себя в эту ночь ещё растущий девичий организм будущей звезды голубого экрана Светланы из Светанова, причём с небольшой пикантной подробностью.
    Ей снился увлекательный сон, будто бы снятый по захватывающему сценарию с всевозможными киношными эффектами и эмоциональными деревенскими и непонятно какими сценами.
    Вообще-то, прежде чем начинать работать тележурналистом, желательно поучиться этой профессии.
   Точно так же, как и перед тем, чтобы начинать профессионально заниматься какой-либо другой деятельностью.
   Хотя отсутствие образования ещё не предопределяет неуспех или гарантирует провал на первых шагах у самоучки.
   Именно это и приснилось ей в первых своих снах, наглядно продемонстрировав непременное правило, почти гарантирующее успех в безнадёжном деле.
   Если тебе не хотят давать интервью, отказываются общаться и при этом ещё и хамят, беспардонно указывают на дверь или толкают в её сторону, не обращай на всё это никакого внимания.
   Они, эти так называемые звёзды, лишь средство в твоих руках к достижению основной цели: по окончании срока контракта купить себе жильё.
   И пусть все твои нынешние враги сдохнут от зависти.
   И кто будет смеяться последним, ещё надо внимательно посмотреть.
   Поэтому первые обиды, горькие слёзы она почти мгновенно пережила. Почти сразу стала более закалённой в той компании, где пришлось работать, находя всё новых сочуствующих и умеющих ценить энтузиазм и натиск молодых и настырных.
    Если обобщить все приведённые аргументы, то вывод очевиден.
    Если тебя выставили за дверь, то влезай в окно и продолжай в том же духе.
   В наше время стёба и понтяры кич и фарс на их фоне вполне адекватная реакция нормального цивилизованного существа на их вызовы.
   В некоем пространстве витали некие, умные и не очень, обрывочные мысли.
   Эти лица, которые она постоянно видела по ящику и которые были в  пределах доступа её микрофона, вызывали её на состязание.
  Общение, в котором она не проигрывала, несмотря на чьи-то усилия опустить её ниже плинтуса, делало её позицию по-прежнему уязвимой, но показывало то, что было её сутью.
  Её, не умеющую плавать, бросили в бурлящую реку, и она назло многим выплыла. Хотя и не без ощутимых потерь.
  В этом немом кино больше всего удивляло то, что те, кто сразу пытался её проучить, а именно рожей об стол, оказывались в положении, характерном для тех, кто роет яму ближнему.
  Она пыталась петь и танцевала. Делала это так, как умела. И не хорошо, и не плохо. Но по-своему.
  Было это не профессионально, а искренне. Её сосед об этой художественной самодеятельности с задумчивым видом человека, которому ещё только предстоит опохмелиться, говорил:
   - Для сельской местности сойдёт.
   А он знал толк в этом деле. Всё это вместе взятое дорогого стоило.
   И не всегда такая искренность была в избытке. Резкая и точная оценка жизни её земляков на экране вызывали к ней неподдельный интерес.
    - Ты смотри? Казалось бы, ни рожи ни кожи, а как говорит. Всё по делу. За душу берёт.
    Никакого позёрства. Это всё её. Её поколения, её родственников, земляков.
    Некая тёмная сила на несколько мгновений заполонила другое измерение и повернула сюжетную линию с рискованной, малоперспективной, для тех, кто у власти, упырей и вурдалаков, на другую тему.
    - Тему развлекаловки.
    А её через силу старались задобрить. Лишь бы она слишком активно не вмешивалась в те сферы бытия, где она явно лишняя и кроме неприятностей для себя в будущем ничего не получит.
    На этой развилке трёх дорог, где стоит терем-теремок, она от толчка поезда при торможении перед какой-то небольшой станцией и проснулась.  Дальнейшее происходило не во сне и не наяву.  Женихи-олигархи из телепередачи оказались на вид явно не первой свежести.
   Немного даже и слегка облезлые. Или невысокие с круглыми, как мячики, животиками. А вблизи похожие на обрубышей. Или похожие на каланчу, которой хочется в последний раз помахать ручкой и сочуственно и торжественно заявить:
   - Ну и длинен ты, братец-кролик, ну и вымахал. До неприличия. И что прикажешь с таким неформатом делать?
   Причём за каждым из них тянулось столько комплексов, что я те дам, мало не покажется.
   Не захочешь ни тех денег, ни тех яхт, фабрик, заводов, пароходов. А то ещё чище.
   Заумная сестрёнка, мнение которой не обсуждается, или детки от предыдущих браков, забота о которых становилась твоей дебильной обязанностью.
   То настолько скучающее при твоём появлении выражение лица, что, блин, а ему уже давным-давно ничего не только в постели не надо?
   А ты чем в его горе можешь помочь?
   Мало греет то, что, если тебе что-либо захочется, пошевели мизинцем, дай указание прислуге и любое твоё желание исполнится.
   Ну да ладно с убогими.
   Зато многие звёзды на певческом небосклоне оказались хорошими ребятами. Сами прошли через пробивные дела.
   Не обошлось без чучундр. Куда без них? Даже хорошо, что они себя показали во всей красе. Будет что вспомнить.
   Странно другое: кто больше всех поливал дерьмом, на тех бы меньше всего до знакомства подумала бы.
   Но видно так карты легли. Самое главное, что сама ни под кого не легла. Не на тех нарвались.
   С каждым днём от такой работы словно сатанела от того, что кто-то  обхохатывается, а ничем ответить нельзя. Пока.
    Вспомнила строчку прочитанную в какой-то книжке, что сила женщины в её слабости. Как бы не так! Сила женщины в самоиронии.
    Кому не дано это понять, те лишние на этом празднике жизни под названием Света из Светанова.

Глава шестая. Колёсная пара

    Подъезжая к небольшой железнодорожной станции, на которой по графику движения поезда была запланирована остановка в несколько минут, машинист тепловоза у входных светофоров привычно затормозил.   Послышался характерный звук, похожий одновременно на визг и зловещий скрежет усталого металла.
   Состав дёрнулся. Первые вагоны чуть слышно и почти незаметно, а один из пассажиров последнего вполне мог свалиться со второй полки, но это был грузный мужчина и даже чувствительный толчок был ему как слону дробинка.
   Светлана окончательно проснулась. Несколько часов сна оказались для неё достаточными, чтобы быть, как обычно, бодрой, полной сил и энергии.
   Быстро сложив казённое бельё в пакет с надписью РЖД, она удобно уселась на мягком матрасе за столиком и с большим интересом стала смотреть в окно.
   Небольшой перрон выкатился перед её взором во всей своей неприметной красе.
   Батюшки, подумала она, увидев на нём двоих полицейских.
   Надо же и чего им не спится?
  Один был выше среднего роста с интеллигентным лицом, в руке была обычная папка для канцелярских бумаг.
  Второй был пониже ростом, круглолицый, слегка полноватый. Оба были на вид всего на  несколько лет старше её, а тот, что был повыше, ей сразу понравился.
   Смотри-ка, какие симпатичные парни стали служить в нашей полиции, не то что раньше. Конечно, почему бы и нет?
  Тем более за такую немалую для периферии зарплату?
  Вызвавшие её неподдельный интерес перронные объекты о чём-то оживлённо между собой разговаривали.
   Выразительно жестикулировали, поначалу не обращая внимания на прибывший поезд.
   Судя по энтузиазму, обсуждали что-то для себя очень важное и не находили общего знаменателя.
   Светлана в окне вагона напротив, наблюдавшая их диспут, была полной неожиданностью.
   Вид у неё был восторженный, глаза как у бешеного таракана. Она сама не зная почему и отчего улыбалась во все румяные щёки и не смотрела, а таращилась на молодых людей в полицейской форме.
   Те на мгновение замерли от неожиданности, а Светлана спокойно, словно всю свою недолгую жизнь ждала этой минуты, показала своим коротеньким полненьким пальчиком на высокого избранника и недвусмысленными жестами  пригласила к себе на плацкартное место.
   Последовал если не гомерический, то очень громкий хохот молодых здоровых глоток, который закончился тем, что находящиеся при исполнении стражи порядка полуобнялись и пожелали друг другу всего хорошего.  Постовой полицейский в звании сержанта пошёл вдоль перрона, чтобы по отбытии поезда доложить в дежурную часть о том, как это произошло.
    Без замечаний.
   А приглашённый незнакомой пассажиркой лейтенант транспортной полиции  на ходу успел вскочить в тронувшийся от перрона ночной поезд, тем более что именно это ему и необходимо было сделать, чтобы передвигаться в направлении движения поезда, исполняя свои разнообразные обязанности начинающего руководителя по контролю за несением службы подчинёнными.
   Через очень короткий промежуток времени полицейский уже стоял перед тёмными сверкающими очами Светланы.
   То, что он произнёс, её обескуражило настолько, что у неё даже мелькнула мысль:
   Все они такие. А я ещё на что-то надеялась. Вот дура-то, на романтику потянуло. Спала бы до самой столицы. Вон как Галина посапывает. Даже завидно стало. По делом тебе, деревня пригонская.
   А произнёс он следующее:
   - Ваш билетик, гражданочка. Контроль на линии.
   Зачем он это сказал, сам не понял. Тем более таким командным тоном. Как только он увидел это девичье лицо в затемнённом окне подъезжающего поезда, что-то с ним произошло, доселе неведанное.
   Что именно, он до сих пор не понял.
   Во-первых, запершило в горле. Может быть, достал своими спорами подчинённый?
   Хотя ему нравилось, когда с ним по делу спорили, а не безучастно исполняли его указания.
   Может быть, передались флюиды подчинённого, рассказывающего о том, как он познакомился со своей будущей женой?
  Тем более что его молодой начальник приезжал разбираться по жалобе в адрес его молодой семьи. Жалобе со стороны соседки-железнодорожницы.
   И они долго, до хрипоты, но по-товарищески дискутировали о проблемах семьи и брака вообще. И о его семье, в частности.
   Его командир-воспитатель всё время пытался остаться истиной в последней инстанции, видимо, считая, что две маленькие звёздочки на погонах в сравнении с тремя лычками бывшего погранца дают ему на это моральное право.
   Хотя чаще всего начальник по молодости лет доказывал то, с чем был знаком в основном теоретически.
   Во-вторых, он так решительно и стремительно кинулся в вагон, что вызвал добрую улыбку пожилой проводницы, знающей и его, и родителей много лет, заметившей его жестикуляцию с пассажиркой и вспомнившей свои молодые годы.
    Его подчинённый вслед с искренней тревогой в голосе сказал:
    - Товарищ лейтенант, повнимательней, там ступеньки крутые.
    И с теплотой в голосе.
    - Счастливо вам, спасибо за всё…
    - Так вам мой билет? Для контроля?
    - Да нет. Ну что вы. Извините. Я просто не знал, что спросить. Как-то глупо получилось.
    - Ну почему же. Я сейчас схожу к проводнику и попрошу свой билет. Скажу, что надо для проверки.
    - Нет-нет, что вы. Билеты проверяет ревизор. Ещё раз извините, что так получилось. Так я пойду. Вы, наверное, отдыхать будете.
    - Это вы меня извините. Я вам рукой помахала. Вы, наверное, невесть что подумали.
    - Да нет. То есть да.
    Ему действительно было за себя неудобно. Он всегда, проводя инструктаж подчинённым перед заступлением на службу, говорил о том, что, находясь с оружием в поезде, в первую очередь надо думать о выполнении служебных обязанностей. Всё личное оставить дома и помнить о том, что являешься представителем государства. По тебе судят о его силе и слабости.
    Он был в форменной одежде и, хотя почти год работал в полиции, стеснялся её.
    Почему? Он не знал ответа на этот вопрос. Как-то он сказал об этом отцу. Тот не придал словам сына никакого значения:
    - Ничего особенного. Привыкнешь. Я привык к форме железнодорожника. Так в ней мне ещё лучше.
    Знакомство молодых людей, которое было так очевидно, расстраивалось ещё не начавшись. Уже можно было подумать: что сделаешь? И так бывает. Значит, не судьба. Ничего страшного, у каждого из них ещё всё впереди.
    Галина, которая вдруг закашлялась, приподнялась на локтях на своей нижней полке. Увидев полицейского, простуженным голосом сказала:
    - Молодой человек, не будете ли так любезны поухаживать за женщиной бальзаковского возраста?
    Краешками губ улыбнулась и добавила:
    - Не потрудитесь-ли раздобыть где-нибудь горячего чаю. Хоть полстакана. Будет весьма кстати.
   Полицейского как ветром сдуло.
   У Светы почему-то вдруг испортилось настроение. Если честно, то оно и было неблестящим, но не до такой степени.
   Она поникшим голосом тихо произнесла:
   - Вы что не видите, кто был перед вами?
   Галина удивлённо ответила:
   - Что-то не поняла? А кто? Может, чего не разглядела?
    C каким-то непонятным выражением, почти безразлично Светлана ответила:
    - Нашли кого просить о милосердии? Это же полицейский.
    - Эка невидаль. Ну и что? Они что - нелюди?
    - Ну я бы так не сказала. Но за чаем бегать не будут. Это стопудово.
    - А это ещё как сказать? Они что тебя когда-нибудь обижали?
    - Да нет. Не случалось. Я стараюсь держаться от них подальше.
    - Ну это ты вообще-то правильно делаешь, но мне что-то подсказывает, что это явно не тот случай.
    Паренёк на вид вполне приличный. Так бывает - сначала не глянется.  Между прочим, Светулечка, это совсем для мужчины неплохо в армии, полиции послужить. Они после этого нашу заботу больше ценят.
   - Ну я не знаю. Так вы думаете, что он вернётся?
   - Ты знаешь, почему-то даже не сомневаюсь. Как это к такой красавице, как моя попутчица, да не вернуться? Неужели у нас мужики совсем нюх потеряли?
   - Да ладно вам. Меня из-за маленького роста чебурашкой называют.
   - Ну не скажи. Знаешь, что я тебе по этому поводу скажу, не слушай никого. Это из-за зависти.
   Всё под тот же тревожный стук колёс о рельсовые стыки внимательные друг к другу собеседницы как-то между прочим начинали понимать, что их обоюдо интересный, в начале поездки, разговор как-то незаметно начинал не то чтобы надоедать, но терять свою актуальность.
   То есть быть первостепенным. Понималось, что без него вполне можно обойтись.
   Тем более обеим было понятно, что женские страдания это одно.
   Всё правильно, интересно, всё по делу.
   А вот когда на горизонте появляется особь противоположного пола, да ещё с некоей предполагаемой изюминкой, свои проблемы незаметно улетучиваются, оставляя пространство для проблем новых, дай бы бог, незнакомых и волнительных.
   Так и получилось на этот раз. Полицейский вернулся через несколько минут. В руках он принёс три стакана чая в подстаканниках.
   Вслед за ним шла проводница. Она словно оправдывалась, хотя делала это с нескрываемым удовольствием.
   - Ну ведь говорила. Я сама, Костя. Так нет, не переубедишь. Не надо мой хлеб отнимать. Мне нетрудно. Кто чего подумает. Полицейский чай разносит.
   - А что в этом особенного? Захотелось за симпатичными девушками поухаживать. Сразу оговорили.
   - Да разноси. Я что против. Просто такого я за свои тридцать лет, что работаю на железке, не встречала.
   - Ну вот теперь и встретили.
   - А что, правильно-правильно. Девушка на вид скромная, подходящая. Не знаю, правда, как на самом деле. На всяких насмотрелась. Вот вам печенье, вафли, сахар.
   Галина взяла из-под подушки сумку и протянула проводнице деньги. Та отказалась, сказав, что Константин заплатил.
  Тот промолчал.
   - Пейте чай на здоровье. В дороге чай самое полезное дело.
   После чего удалилась в своё служебное купе.
   - Так, значит, вас Константином зовут? А если не секрет по отчеству как?  Галина почувствовала себя в своей тарелке. Ситуация ей определённо всё больше нравилась.
   Никакие свои болячки на этот момент были не интересны, и она внимательно ждала, как с ними будет разговаривать молодой человек, как ей показалось ниспосланный откуда-то из других сфер обитания, а поэтому очень интересный.
    - По отчеству меня зовут Павлович. Честь имею, Константин Павлович Раздувалов, но лучше просто по имени.
    - Нет-нет, вы представитель власти. Как бы чего не вышло. Вдруг мы какие-нибудь нарушительницы, которых давно разыскивают.
    - Ну вот, вы опять надо мной подшучиваете?
    - Ну всё, больше не будем. Шутки в сторону. Это действительно перебор. Теперь вы нас извините. Меня Галина Николаевна зовут.
    - Меня Света. Если бы я проспала станцию, то не чаёвничали бы. Вы на  перроне так спорили со своим коллегой, что мне стало очень интересно. Ночью, под фонарём.
    - Если хотите, то могу рассказать. Секрета нет. Даже очень интересно, какой вы мне совет дадите. Какое решение принять? В управление поступила жалоба от железнодорожницы. Работает она дежурной по станции, одинокая, в возрасте, но ещё не старая, а живёт в служебной квартире в щитовом доме рядом с работой.
     Говорил он с юношеским задором. Чувствовалось, что ему интересна его работа.
   - В другой половине этого дома живёт наш молодой полицейский с женой и дочерью. Он отвечает за порядок на станции, сопровождает пассажирские, иногда грузовые поезда, дел хватает.
    Так вот, она написала, что наш сотрудник не является примером в своей семье, так как ругается матом, иногда, не на службе, распивает спиртные напитки.
    Суть жалобы в том, что его жена и дочь достойны лучшей участи, чем жить с таким отцом и мужем.
    - Я что-то не поняла?
    Галина Николаевна от неожиданности даже достала очки и надела их.
    - Так она их родственница или имеет к ним какое отношение?
    - Нет, не родственница, просто соседка.
    - Странно, никогда ничего подобного не слышала, ну и дальше что?
    - Я приезжал разбираться по сигналу. Надо жалобу закрывать, заявительнице ответ направлять. Сейчас с этим делом строго.
    - Жена очень мужа хвалит. Дескать, помогает во всём. Дочка скоро в школу пойдёт. Книжки ей читает. Говорят, что всё у них хорошо.
   Наш сотрудник не отрицает, что иногда выпивает. Ну ведь сухого закона у нас нет, а то, что ругается, так все мужики ругаются.
   Он раньше монтёром пути работал, так там без мата не получается, работа очень тяжёлая физически.
  - Как поступать, если шпалу поднимаем, а её без команды тебе на руку или на ногу роняют?
   Говорит что постарается бросить матерщину, но на все сто процентов не обещает.
  - Так а жалобщица откуда всё это узнала? Что непорядок в семье?
  - Она мне показала проём в стене между их жилыми комнатами. Ей всё слышно, а если фанерку отодвигает то и всё видно, что там происходит. У соседей.
  Она говорит, что написала жалобу из лучших побуждений, чтобы во всей стране был порядок. В каждой семье причём.
   - А её что кто-то чем-то обидел?
   - Да нет. Они очень хорошо общаются, никаких конфликтов и проблем.
   - Да-а, ситуация. С одной стороны, и обсуждать нечего, с другой-это наша действительность.
   Может быть, и неплохо, что люди так взыскательны друг к другу? Даже не знаю, что сказать.
   - А глава семейства, что вам говорит?
   - Очень удивился, узнав, по какому я поводу приехал. Я сначала не сказал. Говорю, что несение службы контролирую. Заставил его инструкцию по применению оружия рассказать.
   Но он понял. И я понял, что он понял. Сначала говорит, что никто не имеет права в мою личную жизнь вмешиваться. А потом. Толку от ругани и водки никакого.
   Светлана после молчания удивлённым голосом заговорила:
   - Я никогда в жизни не могла подумать. что такие темы могут обсуждаться. Какая-то разная жизнь происходит. То, что мы видим по телевизору, это одно. В Интернете - другое. То, что сегодня здесь - третье.
   Как будто разные люди живут в нашей стране. Все они не лучше и не хуже друг друга. Все они просто разные.
  Как будто с разных планет и никогда у них не будет чего-то общего.
   - Света, удивительна твоя реакция на мой рассказ. Мы соберём общее собрание молодых сотрудников. При чём здесь то, что все мы разные? Ну и что из этого?
   Честно, как есть так и есть, расскажем о результатах проверки и попросим высказаться на эту тему.
   А как по-другому? Есть такая мера дисциплинарного воздействия - замечание. Ну, объявим её и что толку. Формализм. А если обсудить и поговорить о том, как нам вместе с железнодорожниками обеспечивать нормальную жизнь на всех наших объектах, что надо с пониманием друг к другу относиться. Даже если кто-то из нас и неправ. Или чересчур придирчив.
     Мы за этот участок железной дороги отвечаем и с нас весь спрос, а как мы это будем делать, это уже наши проблемы.
     Света слушала молодого человека и первый раз в жизни участвовала в обсуждении чего-то, что имело большое государственное значение и было рядом с ней. Его даже можно было потрогать руками или обаять в своём воображении.
     Ей почему-то захотелось и дальше в этом участвовать, чтобы от её усилий зависело что-то очень большое и важное.
     И обязательно, чтобы кроме неё это никто другой не мог решить. Так же как у этого молодого полицейского.
    Он спокойно и ответственно говорил о таких вещах, как безопасность движения поездов, ответственность за жизнь пассажиров, сохранность перевозимых грузов.
    Она, может быть, до конца и не понимала всего, но ей очень хотелось быть рядом с этими проблемами. С этим уже казавшимся симпатичным молодым человеком.
    Встречать и провожать его на службу. Рожать похожих на него детей. Разглаживать утюгом стрелки на его форменных брюках. Говорить своим знакомым:
    - Мой муж работает на железной дороге. Он полицейский. Обеспечивает безопасность.
    Галина Николаевна очень внимательно его слушала. А когда он закончил свой рассказ, задала вопрос:
    - Вы меня извините, но очень интересно было бы узнать о вас побольше, о ваших родителях. У меня такое предчувствие, что я их откуда-то знаю. Не знаю, почему мне так кажется.
    - Пожалуйста. Обычные родители. Папа машинист тепловоза. Работал на пассажирских маршрутах, теперь на грузовом сообщении.
    Старший брат пошёл по его стопам. У нас фамилия паровозников, не одно поколение. С самого зарождения паровозной тяги. А вот мама обычный парикмахер.
     - Раздувалов. Я где-то слышала эту фамилию или что-то читала.
     - Это очень даже может быть. Я учился в школе, над которой шефствовали железнодорожники. И отец, и дед приходили. Много чего интересного рассказывали.
     Отец активным комсомольцем был. Они работали на именных тепловозах имени героев Великой Отечественной, первых комсомольских секретарей-железнодорожников. Тогда такое молодёжное движение было.
     - Вот теперь я вспомнила. Избрали меня по молодости делегатом на комсомольскую конференцию, а там, наверное, ваш отец выступал или кто-то из его друзей.
     По памяти, тоже о чём вы сейчас рассказали. Было настолько всё необычно, что я с подругами даже не поверила сначала.
     Особенно удивительно было слушать, как сейчас помню, о встречных комсомольских планах, которые они на себя принимали.
         Представляете показатели. Тонно – оси - километры, разве такое забудешь.
        А какой энтузиазм был. Пусть всё это условно было, экономисты улыбались, но запомнилось на всю оставшуюся жизнь.
        Даже не поверите, ничего более яркого, в смысле повседневной работы, больше не было.
        Помню, как-то загораем с девчонками на пляже, а рядом железнодорожный мост. Река, солнце светит, небо синее.
        Тепловоз на скорости грузовой состав тащит. На тепловозе надпись большими буквами - имени съезда комсомола.
        Молодой человек в окне кабины машиниста в железнодорожной форме с комсомольским значком на лацкане.
        Симпатичный, ладный. Мы со своих мест вскочили. Руками ему машем. Воздушные поцелуи посылаем. Он нам взаимно. Воздушные поцелуи, соответственно.
        Была бы я художницей, нарисовала бы картину, как в конце двадцатого века грузы молодёжь везёт по железной дороге.
        - Как у отца жизнь?
        - Всё нормально. Единственная проблема. Спина побаливает. Это профессиональное. Стаж уже выработал, поездок стали поменьше давать, зарабаток немного меньше стал. Молодёжь поджимает, как и везде.
        - Привет ему передай, а конференция была в Доме культуры железнодорожников. Он вспомнит.
        Мы от швейной фабрики были. Тогда сотовых телефонов не было, так больше и не встретились.
        - Блин, во разговор клёвый.
        Низкий тембр Светиного голоса зазвучал диссонансом. Её стеб не воспринимался продолжением интересного разговора.
        Она это моментально почувствовала и постаралась говорить просто и понятно:
        - Все люди вокруг только и делают, что говорят о деньгах. Кто-то ограничивается разговорами, кто-то их реально зарабатывает, много.
        Сколько ни зарабатывай, всё равно будет мало. Это мне тоже понятно. Как и то, что без денег вообще труба. Но чтобы говорить о каких-то именных тепловозах?
        Помнить об этом всю жизнь? Если я сейчас об этом расскажу своим подругам, они же меня засмеют, скажут, что у меня с головой напряжёнка.
        А как бы хотелось жить и не думать постоянно о деньгах! В монастырь, что ли, пойти? Так надо и в мыслях не грешить, а со мной такое бывает очень часто.
        - Вообще-то каждый для себя сам решает, как ему жить на этом свете. Если душа лежит к монастырю, то надо не раздумывать, а поступать так, как она велит.
        Если душа к этому не лежит, то нечего и голову свою ненужным забивать. Есть много другого интересного.
        - Константин, как вы строги ко мне. И поболтать просто так уж нельзя. Хоть вы, Галина Николаевна, заступитесь за меня. Не давайте в обиду.
         Галина Николаевна в этот момент уже уснула тяжёлым сном. Словно провалилась куда-то глубоко и ей стал сниться какой-то мрачный сон.
         Видимо, болезнь делала своё дело, и времени в течение суток на активную жизнь у неё было немного.
         Стало казаться, что все пассажиры вагона погрузились в сон, а Константин и Светлана под стук колёс всё никак не могли наговориться.
         - А у тебя есть молодой человек?
         - Не скажу.
         - Почему?
         - По - качану.
         - Не хочешь не отвечай.
         - Почему не хочу? Очень даже хочу. Но не буду.
         - Тебя не поймёшь.
         - А меня и не надо понимать.
         - Почему?
         - Всё по тому же.
         - Какой-то странный разговор.
         - Ничего не странный. Ты думаешь, я такая дура, услышала ваш разговор. Ах, да он ещё и при погонах. И сразу растаяла.
         - Ты меня обижаешь. Я что-давал повод?
         - Ну извини.
         - Да нет, обижай, если тебе так хочется.
         - Совсем не хочется. Просто я не хочу, чтобы всё было так легко и просто. Захотел и сразу я растаяла. Хотя если честно, то ты мне понравился. Поэтому я тебе рукой и помахала.
         - И ты мне. Я о себе рассказал. А ты о себе?
         - Всё как обычно. Закончила школу. Потом колледж. Сейчас дипломы и бухгалтера, и экономиста, и коммерсанта, и продавца-кассира. А толку что?  Пока работы по специальности нет. Случайно получила работу на телевидении. Только вот думаю по Ваньке ли шапка?
         - Да бог с ней с работой. Парень у тебя есть?
         - В том смысле, что ты думаешь, нет. А так знакомых много. Может быть, кто-нибудь из них и думает, что я его девушка. Но это не так. А если бы был парень, то что?
         - Ничего. А что уже и спросить нельзя?
         - Почему нельзя? Спрашивай. Только всё это банально. Так, как ты со мной знакомишься, делают очень многие.
         - И сейчас делают и будут делать. Как мне выделиться. Сказать, Света, если ты не станешь моей девушкой, то я выпрыгну на полном ходу из поезда, чтобы тебе доказать, что у меня к тебе настоящая любовь с первого взгляда?
         - Вот это уже интересно. Но наверняка когда-нибудь уже было.
         - Так всё уже было раньше. Я где-то читал, что всё новое-это хорошо забытое старое.
         - Если это так и есть на самом деле, то скучно, господин лейтенант. Я правильно сказала? А может быть, товарищ лейтенант? Мне так больше нравится.
        - Называй, как хочешь. Всё, что ты говоришь, правильно. Неправильным будет то, если мы по прибытии разойдёмся в разные стороны и больше никогда не встретимся.
        - Так, как Галина Николаевна с твоим отцом?
        - При чём тут отец? Как бы то ни было, а у него жизнь прошла интересно. Меня волнует моя жизнь. Пока ничего яркого в ней нет.
        - Слушай, а может быть, поэтому ты и решил, пусть будет что-то яркое. Выбрал меня и сказал, это у тебя любовь с первого взгляда. Хотя тебе до меня как до Луны.
       - Ну не скажи. Хочешь я тебе скажу то, что никому и никогда не говорил? 
       - Да, хочу.
       - У меня есть знакомая. С ней мы встречались два года. И её, и мои родители говорили, ну всё, это судьба. И много чего всякого разного. Все наши отношения начинались и заканчивались на всяких материальных вопросах. Прежде всего деньги и всё, что вокруг них. Особенно за последнее время это так достало, что стало настоящей пыткой. За неё не знаю. Думаю, для неё всё было вполне обычно. Для меня такая жизнь неприемлема. Она до сих пор так и не поняла, почему мы не встречаемся.
       - А она красивая?
       - Внешне очень.
       - Красивее меня?
       - Нет. Ты другое дело.
       - Какое?
       - Ну другое, и всё.
       - Но я тоже считаю, что деньги в жизни людей играют большую роль.
       - Но это же не всё?
       - С этим я согласна. У нас в Пригонске такие маленькие зарплаты, что в столице ещё ни один человек не поверил, что семья из четырёх человек может жить целый месяц на семь тысяч рублей. И ничего. И не жаловаться. И считать, что больше и не надо. Если хочешь знать, считать себя счастливыми.
      Вот видишь, я сама подвела к тому, что ты прав. Но деньги всё равно нужны. А то тебя даже жалеть начинают по этому поводу.
      А мне в отместку хочется жалельщику в морду дать. Хотя ты не думай, что я какая-нибудь хулиганка.
      - Ничего я не думаю. Я знаю, что если человека довести, то он на всё может пойти. Знаешь, какой случай был на моих глазах?
      - Какой?
     - В дежурную часть на вокзале привели задержанного, да так с ним разговаривали, что, видимо, ему очень, мягко сказать, не понравилось.
    Он стоял перед ними внешне спокойным и вдруг как бросился в окно. А оно было большое, стеклянное.
    Окно вдребезги. С людьми вообще надо очень аккуратным быть. Одного слова достаточно, чтобы довести человека до крайности.
    - А с этим человеком что дальше было?
    - Вызвали вокзального фельдшера. Голову ему перевязали. Окно потом новое вставили. Я полицейским при разборе инцидента говорю:
    - Ну и что, что чуть ли не десять раз судимый? Надо думать, что говорите. Нельзя людей обижать, может быть, и по-детски это звучит.
    - Так что, если я сейчас кинусь головой в окно, это тебя не удивит?
    - Больше ничего тебе рассказывать не буду. Даже не мог представить, что ты так можешь сказать.
    - Ну ладно, не обращай на меня внимания.
    Светлана взяла Константина под руку и положила ему голову на плечо.
    - Слушай, мы уже всем вокруг давно надоели своими разговорами.
    - Это уж точно. И что ты предлагаешь?
    - Пойдём в тамбуре постоим?
    - Ну ты и хитёр. И многие с тобой так ходят? Наверное, каждую поездку?
    - Света, ну что ты за человек! Никак понять не могу.
    - А тебе и не надо понимать.
    - Не боись. Ты под надёжной охраной. Матрос ребёнка не обидит.
    - А ты что-ко всему прочему ещё и матрос?
    - А вот и нет. Зато в тельняшке.
    - Тогда зачем говоришь?
    - А что, нельзя?
    - Врать нельзя.
    - Могу тельняшку показать. Могу её на груди порвать.
    - Ну всё, ладно, успокойся. Пойдём постоим, только недолго.
    В тамбуре был специфический запах, который вообще испокон веков присутствует на всех железнодорожных объектах.
    Это прежде всего запах усталого от круглосуточной работы металла, самых разных смазочных материалов, угля и почему-то всего того, что перевозится по скользким рельсам чугунки.
    На второй половине пути к столице вместо тепловоза пассажирские вагоны были подсоединены к электрической тяге.
    Скорость заметно прибавилась.
    В тамбуре как минимум штормило, слегка подталкивая из стороны в сторону.
    А иногда словно девятый вал обрушивался на молодых людей,
    заставляя их, хочешь не хочешь держаться друг за друга. Они этому и не противились.
     А даже были рады, но не подавали вида друг другу. Уходя из вагона, Константин надел форменную фуражку, и, когда он наклонился, чтобы поцеловать свою новую знакомую, она, громоздкая с непременной кокардой, от какого-то толчка в самое неподходящее время и в самый неподходящий момент, предательски свалилась с буйной головы бравого стража порядка.
     Вместо поцелуя молодые люди слегка стукнулись носами и весело и непринуждённо рассмеялись.
     После чего быстро подняли фуражку с пола и она оказалась на голове у Светланы.
     Её непрерывно по очереди поддерживали то одной, то другой рукой, а их губы слились в настолько долгом поцелуе, что казалось, что он существует сам по себе без конца и края.
     В этом рвущемся сквозь упругий воздух транспортном средстве, в котором двое людей, поддерживая друг друга, летели в неизведанное пространство навстречу событиям и свершениям и с высоты звёздного неба казались совсем маленькими и беспомощными.
     А они в крепких мужских и нежных девичьих объятиях старались удержать всю близлежащую Галактику и, судя по прижавшимся друг к другу трепетным телам, им это удалось.
 
Содержание

“Левая ступня у правого уха“. Повесть
Глава первая. “Все мужики сволочи”
Глава вторая. “Натэлла - пофигистка”
Глава третья. “По расписанию”
Глава четвёртая.  “Бей своих…”
Глава пятая. “Разборка”
Глава шестая “Утро седое”
Глава седьмая “Всё по-новому”
Глава восьмая “Палата номер десять”
“Первого снега цветы”. Повесть
Глава первая. “Нынешняя обструкция”
Глава вторая. “Тётенька, усыновите мальчика”
Глава третья. “С лёгким паром”
Глава четвёртая. “Королева красоты”
Глава пятая. “Полиграф Полиграфович”
Глава шестая. “Дело не в этом”
”Поезд из Светанова“. Повесть
Пролог
3.2 Глава первая. Сказочная дорога
3.3 Глава вторая. Плацкарта
3.4. Глава третья. Под стук колёс
Глава четвёртая. Кому это надо…?
Глава пятая. Напрасные хлопоты
Глава шестая. Колёсная пара

Об авторе
      Сайковский Евгений Вячеславович. Член Союза журналистов России с 1978 года.
      Автор нескольких сотен публикаций, радио и телепрограмм на правовые и нравственно-этические темы.
      Вышло в свет одиннадцать книг прозы: “Олег в квадрате”, “Осень в августе”, “Дни закрытых дверей”, “Роза чёрная”, “На солнцепёке”, “Талый снег”, “Белые халаты”.
      Книга стихов “Выпавшие из гнезда птенцы”. Пьеса “Аркадий Северный. В штопоре” (text @ protagonist.ru). Эссе, рассказы.
      Родился и живу в г. Иванове.