Вернуться из Завтра

Роман о смысле жизни и чем все может закончится во Вселенной.


                ВЕРНУТЬСЯ ИЗ ЗАВТРА

                Фантастический роман



  Я пророчить не берусь
Но точно знаю, что вернусь
Пусть даже через сто веков...
(Слова из песни)               

Пролог
 



Расстрельную машину готовили с какой-то болезненной аккуратностью. Начальник  сектора Сантос дель Дьено и его подчиненные возились с массивным чудовищем, словно реставраторы над поврежденной картиной. Со стороны, казалось, что в их движениях присутствует какой-то оттенок веселья, или даже возбуждения, словно они были детьми, наряжающими рождественскую елку.
Пока подчиненные проводили действительно необходимые профилактические работы, абы, что не заело во время исполнения, тьфу-тьфу,  Сантос уже во второй раз протирал объективы « Вальтера»  своим носовым платком. Встав на цыпочки, он дохнул на тут же запотевшие голубоватые линзы и протер их снова. Зачем-то, улыбаясь, отошел на несколько метров, чтобы полюбоваться своей работой издали. Один из палачей проверяющий в этот момент систему наведения  нечаянно включил ее, и красное пятно лазера уперлось прямо в грудь начальник тюрьмы. Сантос сделал шаг в сторону и яростно прожег оплошавшего  взглядом ядовито-зеленых глаз. Палач съежился под взглядом начальника и поспешил исправить ошибку, направив лучик на жертву сегодняшней экзекуции.
Жертва была намертво прикована к стене в метрах пятидесяти от расстрельной машины и представляла собой  мужчину средних лет, светловолосого, с усталым спокойным взглядом карих глаз. Хоть вид и выражение лица приговоренного почти ничего не выражали, словно скорая отправка на тот свет не особенно его задевала, он на секунду потерял самообладание, когда красное пятно коснулось его тела и плавно переместилось в область сердца. Мышцу лица непроизвольно повело, и жертва вздрогнула от этого спазма страха, прежде чем смогла овладеть собой. « Слава богу. Хоть не застонал»  — подумал прикованный. Меньше всего ему хотелось в этой ситуации, доставлять удовольствие Сантосу. Шеф тюрьмы просто питался страхами заключенных. А страх Гилиарда Тапича по прозвищу « Замороженный»  был бы настоящим подарком или десертом, если хотите, для начальника тюрьмы типа « ковчег» .
Тем временем  палачи закончили с подготовкой робота для расстрела, и настал черед непосредственно самого представления. Двое охранников включили камеры видеозаписи и по сложившейся традиции вместе с Сантосом подошли к расстреливаемому. Тапича знал, что запись расстрела будут крутить другим зекам. Как писалось в приговоре « …дабы и в назидании…»  составленном в напыщенном старом стиле, навряд ли, подходящим к двадцать четвертому веку. Видеозапись должна была послужить своего рода уроком на будущее для других зарвавшихся преступников. По этим причинам Гил старался сохранять каменное выражение лица. Однако, у этих усилий была и обратная сторона: Гил вспотел. С виска стекла предательская капля пота и подошедший Сантос заметил ее.
— Возьми это крупным планом, — сказал он, деловито указывая горящей сигарой на каплю пота.
Оператор тут же исполнил приказ, взяв каплю крупным планом.
Кровь толчком ударила в голову Гила, но он снова моментально подавил вспыхнувшую эмоцию. Его лицо побледнело каменной бледностью, а в глазах полыхнули остатки костра ярости.
— Ну что, Замороженный. Есть у тебя последнее желание? — спросил Сантос.
С небольшой паузой Гил ответил, переместив взгляд на самодовольное лицо Сантоса, с пыхтящей в зубах сигарой.
— Вряд ли вы можете исполнить мое последнее желание, господин начальник тюрьмы.
Сантос в очередной раз пыхнул дымом и деланно поинтересовался:
— Почему же? Разве это такое большое желание?
— Напротив, господин начальник тюрьмы, это совсем маленькое желание и его можно было бы исполнить прямо сейчас. Однако, меня греет мысль, что если я вам ничего не скажу, мне удастся немного позлить вас перед смертью. Я унесу свою тайну в могилу, а вы так и не узнаете — чего же мне так хотелось перед смертью.
Сантос осклабился. Игра Гила его, явно, забавляла.
— Ты меня заинтриговал, Замороженный. Теперь я непременно захочу узнать твое предсмертное желание.
— Не-а, — Гил помотал головой. — Ни за что не узнаете, начальник. Хоть режьте.
Сантос рассмеялся. Похоже, игра действительно забавляла его.
— А если я предложу сделку? — спросил Сантос. — скажем инъекция инкаротина?
— Инъекция? — с сомнением повторил Гил и покачал головой, облизнув сухие губы. — Нет, я не хочу умирать с задурманенными мозгами. Если вам так уж хочется узнать мое последнее желание, дайте мне стакан воды. Тогда — скажу.
Сантос кивнул одному из охранников, и тот отправился за водой.
— Надо же, как просто, Замороженный. Дешевое у тебя желание. Такая же дешевая, как и цена твоей жизни на данный момент. Между прочим, можешь не корчить из себя героя, — разглагольствовал Сантос, пока несли воду. — Видеозапись твоего расстрела пропустят через компьютер и, на новой записи ты будешь кричать, умолять и даже делать себе в штаны во время исполнения. И все будет выглядеть очень достоверно, уверяю тебя. Тебе парню из прошлого и невдомек до чего, уже дошли технологии веганцев. Твоя собственная мать поклянется, что это ты.
Гил ничего не ответил, дожидаясь обещанной воды. С тех пор как его поместили в камеру смертников, ему так и не дали попить. А жажда основательно измотала его.
Наконец, охранник вернулся с пластиковым стаканом воды. По кивку Сантоса, не раньше, он поднес стакан к губам Гила, который с жадностью осушил его в три больших глотка.
— Ну? —  сказал Сантос, когда стакан убрали.
Но Гил не спешил делиться своей тайной.
— Вытрите мне губы, — попросил он, — я же не могу это сам сделать.
Снова кивок и охранник послушно вытер Гилу губы и подбородок.
— Ну же, Замороженный, — нетерпеливо заговорил Сантос. — Говори чего твоя жалкая душонка так хочет в последний момент жизни?
Гил выпрямился, распрямив плечи насколько позволяли пластиковые ремни, которые удерживали его прикованным к стене и, глядя прямо в глаза Сантоса, с расстановкой высказал свое последнее желание:
— Я хочу, Сантос, чтобы ты взял эту горящую сигару и засунул ее в свою жирную задницу, желательно, как можно глубже…
С последним словом своей дерзкой речи Гил закрыл глаза, ожидая сильного удара. Как оказалось не напрасно. Голова как футбольный мяч мотнулась в сторону, ударившись о каменную стену, выщербленную пулевыми попаданиями. Гил продолжал держать глаза закрытыми, но повторного удара не последовало. Он открыл правый глаз и увидел удаляющегося Сантоса. Он посмотрел на второго охранника с камерой, все еще стоящего рядом и заметил, что тот с большим трудом сдерживает смех. Заметив, что Гил смотрит на него, он поднял руку на уровень груди и показал вытянутый большой палец — знак одобрения его поведением перед смертью.
« Хороший парень, — подумал про него Гил. — Если не станет делать поддельную запись, то совсем хороший» .
Мысль о том, что другие увидят подделку, о которой говорил Сантос, сильно задевало Гила. Он был довольно щепетилен в вопросах собственной чести и отчасти из-за этого и угодил в жидкий азот. Пока Гил додумывал эту мысль, охранник с камерой тоже отошел. Раздался голос Сантоса:
— Эй! Замороженный! Я гарантирую тебе, что сегодня ты пожалеешь не только о своей дурацкой шутке, но  о том, что вообще родился на свет.
Сразу после его слов, расстрельного робота перевели в активную фазу.
Время для Гила начало течь как-то вязко и медленно. Вместе с тем он воспринимал окружающее с невероятной ясностью и четкостью. Гил почувствовал липкую волну дрожи, поднимающую по спине к затылку и наэлектризовавшую волосы, когда с характерным шарнирным скрипом—гудением механизмы Вальтера пришли в движение. Огромный двуногий клоп приподнялся, выпрямил суставы и плавно, стремительно задвигал  многоствольными пулеметами, отыскивая жертву видящими, но неживыми глазами. Свет в помещении погас, оставив только круг света, охвативший распластанного на стене Гила, словно певицу в Кабаре. Красные пятна целеуказателей переместились на ноги чуть ниже колен и Гил мгновенно понял, что имел в виду Сантос, когда говорил что он пожалеет о том, что родился на свет. Сантос дал указание машине убивать его медленно — по частям!
Ему отстрелять ноги, потом руки и, если после этого он еще будет жив, он успеет увидеть собственные кишки из разорванного пулями живота. Гила это открытие бросило в ярость и страх. Ему хотелось кричать, оскорблять шефа тюрьмы, пока он еще может говорить, а не стонать от боли, но он тут же отбросил эту мысль, сдержав готовые вырваться браные слова — умирать, матерясь, было бы недостойно. Он лишь выпрямился насколько позволяли оковы, и посмотрел в сторону, где находились его палачи, но из-за слепящего света прожекторов ничего не увидел.
Вальтеру понадобилось чуть меньше секунды времени, чтобы с ужасающей точностью ювелира срезать ему ступни. Гил не смог сдержать дикого крика. Кровь, куски плоти и осколки разлетающихся костей причиняли ужасающую боль. Прежде чем потерять сознание он успел увидеть свои собственные ноги, лежавшие отдельно, словно чужие предметы а бывшие когда-то его частью конечности.
               






Часть первая: «Пробуждение»




Журналисту Гилу Тапича снился необычный сон. Он лежал закованный в глыбу странного голубого льда, искрящегося и блестевшего ослепительно голубым светом
И едва присутствующими оттенками других цветов.
Как ни странно холодное прикосновение льда не причиняло ему боли. Он почему-то  не осязал температурных различий, хотя краешком сознания понимал, что холод — смертельный — на грани возможного! При этом вся эта картина не вызывала панического страха, клаустрофобии или чего-то в этом роде. Видение голубого льда вкупе с мертвой неподвижностью его погибшего от смертельных ран тела, приносило лишь бесконечное умиротворение души — покой для его бренных останков.
Наконец, когда ему уже начало казаться, что сон никогда не закончится и не отпустит его из плена, время все же прошло врата вечности, и голубой лед раскололся на тысячи блестящих осколков, высвободив свет жизни...

Открыв глаза, Гил зажмурился от яркого света бьющего прямо в глаза. Прикрываясь от света поднятой ладонью, он снова открыл глаза и огляделся.
То, что он обнаружил себя на подобие больничной койки, открытием не было, гораздо более странным было видеть вокруг многоугольную комнату с гладкими белами стенами, похожую чем-то на пчелиные соты. Осмотревшись, и так и не понимая, что происходит, Гил переключил внимание на себя. Лицо было гладко выбрито, руки чистые, а тело одето в легкую почти невесомую пижаму из какого-то неизвестного ему материала, мягкого и теплого на ощупь.
Никаких ножевых ран или рубцов от них Гил не нашел, хотя помнил, что они должны были быть, если последние минуты его жизни не были галлюцинацией. « Странно! — мелькнуло в голове. — « Что это? Жизнь после смерти?»  Поднявшись со своего ложа, Гил прошелся по странному жилищу, осматривая стены и пытаясь обнаружить дверь.
Однако ее — либо не было, либо она была настолько хорошо вделана в стену, что человеческий глаз не был способен увидеть зазор, где она располагалось.
— Что ты ищешь?
Внезапно прозвучавший вопрос застал Гила врасплох. Он стремительно обернулся и увидел типа, стоящего в каких-то двух шагах от него. Причем типа, весьма необычной наружности. Он был с гривой бледно серых волос, с чертами лица напоминающего больше волка, чем человека. Словно какой-то сумасшедший пластический хирург вздумал превратить лицо человека в волчью морду, но достиг только частичного успеха. Острые волчьи уши, дополняли эту картину,  делая его сходство с семейством псовых еще более нечеловеческим. Несмотря на это Гил нисколько не сомневался, что перед ним человек. В своей бурной жизни ему приходилось видеть и более « странно-мордых»  людей, чем этот тип.
Поскольку вопрос был задан, после недолгого молчания, Гил ответил:
— Вообще-то, я ищу дверь… Дверь, через которую Вы, вероятно, вошли.
— Тогда ты не там ищешь, « СтарыйЧелвек» , — отвечая волчелицый показал на потолок. — Выход наверху.
Гил посмотрел в указанное место и заметил открытый четырехугольный проем в центре потолка. Это обстоятельство вполне объясняло появление типа, хоть и не до конца — до потолка было метра три, и если учесть что « волчелицый»  просто спрыгнул, он должен был произвести шум. Но Гил мог поклясться, что ничего не слышал.
Поскольку, пришедший не торопился разъяснять суть происходящего, Гил заговорил с ноткой раздражения в голосе:
— Вы так и не изволите объяснить, где я, и что это за клиника. Я не имею ничего против некоторого налета таинственности, но,  , это перебор.
Волчелицый поднял ладонь, и перед глазами Гила мелькнула тыльная часть его ладони, покрытая редкой серой шерстью, смахивающей на волчий пух.
— Не горячись, « СтарыйЧелвек» , — сказал он. — Я все объясню, если ты вернешься на свою лежку, то есть кровать. Тебе необходимо отдохнуть.
Слегка помедлив, Гил исполнил просьбу волчелицего. Он сел на кровать, по—турецки скрестив ноги. Тип удовлетворенно кивнул, после чего сел сам, подогнув под себя ноги. Серое длинное до пят одеяние скрывало фигуру волчелицего, но положение, в котором он сидел, было бы несколько неудобным для нормального человека, решил Гил, наблюдая за ним.
— Чтобы между нами не возникало непонимания, — начал тип, — я открою тебе свое настоящее имя, « СтарыйЧелвек» . Зови меня Волдодир или просто Волдо. Это имя дал мне БегущийЗаВторойЛуной и я к нему привык. Теперь открой мне свое имя и задавай любые вопросы. Мне легче будет говорить, если ты сам скажешь, что в первую очередь хочешь знать
Пережевав эту, несколько странную для своего уха информацию, Гил все же кивнул и сказал:
— Ладно, поиграем еще немного в эту игру. Можешь звать меня Гил. Настоящее имя я открыть тебе не могу, поскольку его не имею, да и БегущийЗаЛуной вместе с ВоющимНаСолнце были в отъезде, когда я родился. Так что зови меня просто Гил. По профессии я — журналист, работаю в одной газете, не очень известной. А теперь вопросы: — Где я?
— Ответ на этот вопрос лучше показать, — ответил Волдо, и стены комнаты стали прозрачными. Гил судорожно задержал дыхание.
Мириады звезд словно надвинулись на него, зависнув в черной бездне без дна и верха. Ошеломленный, он едва не схватился за кровать, невольно испугавшись, что тотчас упадет в мерцающую звездами тьму.
Через минуту помещение вернулось к своему прежнему  облику.
— Второй вопрос, Гил « СтарыйЧелвек» .
Гил пристально посмотрел на Волдо, мир перевернулся в голове, и удивление еще не прошло.
— Далеко я от Земли? — спросил он.
— Пять тысяч двести двадцать семь световых лет в направлении центра Галактики.
— Расстояние было настолько бессмысленно велико, что разум Гила отказывался верить сказанному:
— Я вам не верю.
Волдо, казалось, проигнорировал это утверждение.
— Следующий вопрос, — сказал он заметно похолодевшим тоном.
— Как я здесь оказался?
— Бокс с жидким азотом, куда было помещено твое тело после смерти, находился на Суоке в семистах световых годах от Земли. С момента вашей смерти прошло четыреста шестьдесят два земных года, по крайне мере так утверждала табличка твоего бокса. Две недели назад тебя извлекли из бокса и подвергли восстановлению на молекулярном уровне.
Гил уставился на свое тело — свежее как у младенца — но заставить себя поверить в чушь с какой-то заморозкой не мог.
— Бред собачий, — констатировал он, продолжая себя разглядывать.
— У тебя было семнадцать ножевых ранений. Из них: семь в сердце, три в шею. Вдобавок отсутствовал правый глаз. Тебя штопали целую неделю, с помощью древней аппаратуры Ал-Хейдов.
Гил тут же потрогал свой глаз, который был вполне здоров и на месте.
— Древней? Кто такие,  Ал-Хейды? — спросил он
— Сверхцивилизация птицеобразных. Старейшая разумная раса Галактики...

Спустя полчаса после начала Волдо прекратил разговор с Гилом. Видимо, устав убеждать Гила в истинности своих утверждении, Волчелицый обратился к кому-то скрытому за стенами панелей:
— ЧелвекМарк поговори со своим соплеменником сам. Я устал от его упрямства, и он дважды оскорбил меня.
Тут же раздался ответный голос невидимого  Марка:
— Не обижайся на него, Волдо. Он не знаком с обычаями твоего народа. Мистер Тапича, вы действительно не верите всему, что сообщил вам наш друг?
— Нет, — с заминкой сообщил, Гил. — По крайне мере, если вы хотите меня убедить в ваших словах, то покажите этот ваш чертов корабль, а не держите меня в каком-то кубике-многоугольнике.
— Резонное предложение, — отозвался голос Марка. — Выходите.
Гил уже хотел было поинтересоваться, как это сделать, как стены комнаты внезапно разошлись, открывая проход. За комнатой оказался длинный коридор с такими же многоугольными, выпуклыми  стенами. Стены медленно вспыхивали и гасли цветным светом, напоминая цветомузыкальное шоу на рок—концерте. Вид этих стен натолкнул Гила на вопрос:
— Марк, Вы меня слышите?
— Да, Гил?
— Если я нахожусь в космосе, то почему здесь сила тяжести как на Земле? Должна же быть невесомость. Разве не так?
— На кораблях всегда бывают генераторы гравитации, Гил. Невесомость плохо влияет на человеческий, да и всякий другой высокоразвитый организм.
— Тогда отключите их, и я вам поверю.
Последовала недолгая пауза, во время которой у Гила мелькнула мысль: «  Вот ты и попался, дружок!»  Он уже ожидал, что Марк придумает какую—нибудь отговорку, чтобы продолжить валять дурака и обманывать его, как случилось нечто неожиданное. Ничуть не обескураженный Марк скомандовал:
— Барт, отключи гравитацию!
Невидимый и таинственный Барт выполнил команду и Гил уверенный, что ничего не случится, был наказан за свое неверие. Макушка его головы больно ударилась об потолок, и, кроме того, наступившая невесомость, непривычная Гилу, вызвало чувство дезориентации и неудержимую тошноту.
— О кей, о кей! Ребята, вы меня сделали, — сказал он, зажимая себе рот и признавая свое поражение.— Верните все на место, а то я вам тут в весь звездолет наблюю.
Гравитация вернулась зубодробильным падением. Тут же раздался смеющийся голос Марка:
— Вы слышали, ребят?! Мы его сделали! Сде-ла-ли! Люблю позднесредневековый сленг. Он такой прикольный!
Последняя фраза покоробила Гила. « Надо же какой термин придумали — позднее-средневековье!»  — подумал он с обидой за имидж своего родного прошлого, поднимаясь с пола. Подошедший Волдо помог подняться.
— Ладно, показывайте куда идти, — сказал он, обращаясь к Волдо.— Насколько я догадываюсь Вы — инопланетник?
Волдо кивнул и, в своей манере краткого и лаконичного ответа, пояснил:
— Эволюционное доминирование псовых. Правда, искусственно вызванное.
Гил только покачал головой. В голове был хаос. Хаос и тысяча вопросов.

Внешность Марка оказалась под стать его звонкому голосу. Рыжий тридцатилетний парень с приветливым лицом, вместе с тем с каким-то огоньком в глазах, скрываемым где-то в глубине, показывающем, что веселье его по большей части напускное — не более чем маска. Все его поведение, даже жесты рук показывали, что он здесь главный. Разговаривая с Гилом, он ходил по рубке корабля с видом знатока и хозяина. К тому же пытливый журналистский взгляд Гила не мог не уловить оттенка снисходительности, когда он давал пояснения. А словечко — позднесредневековье — давало богатую пищу для размышлений и, невольно, показывало, за кого его принимают в этом мире. Волдо же, несмотря на постоянное — СтарыйЧелвек, — ни разу не дал повода для упрека и как собеседник понравился Гилу больше.
— Я все еще не могу понять, зачем я вам нужен, — повторил Гил свой вопрос, когда беседа с Марком была в полном разгаре. Упорный уход от этой темы не ускользнул от его внимания.
— Всему свое время, всему свое время, Гил, — сказал Марк. — Сначала я бы хотел, чтобы Вы уяснили ситуацию, узнали бы историю с момента вашей заморозки. На корабле есть превосходная библиотека. Постарайтесь проникнуться духом того времени, в котором теперь живете. Уверяю, это будут нелегко. Мир очень изменился.
— Спасибо за совет, но я предпочитаю видеть бумажку, которую подписываю. Не спорю, все эти разговоры об инопланетянах и космосе, очень интересны, но мне хотелось бы знать, кто вы и чего от меня хотите. Ведь, я — простой репортер газеты, а не гений из прошлого.
На это — Марк удивленно покачал головой:
— Для человека из двадцатого столетия, Вы ужасно практичны, Гил. Неужели вас не удивляет ситуация в которой Вы сейчас находитесь? Не каждому удается узреть собственными глазами будущее на четыреста лет вперед.
— Удивляет. Тем не менее…
— Марк! Что это за шуточки с гравитацией?!
  Женский голос, а вернее рявк, прервал Гила на полуслове. От неожиданности                Гил чуть не подпрыгнул. В ромбовидный проем навигаторской рубки вошла миниатюрная брюнетка с круглым лицом, миндалевидными глазами, не очень красивая. Она держала пакет со льдом, прижимая его к приличному синяку на лбу.
  — Извини, Мона, — ответил Марк, прежде чем пылающая гневом брюнетка успела подойти вплотную. — Наш гость проснулся, и нам пришлось таким экстравагантным способом убеждать его в реальности происходящего.
  Это объяснение успокоило брюнетку, но прыти в ней не убавилось.
  — Он согласился на наше предложение? — начала она с налета, игнорируя предостерегающий жест Марка.
  — Минутку, Мона. Я еще ничего не предлагал нашему гостю, — перебил ее Марк, из всех сил пытаясь исправить положение,  — это ведь, настоящий удар для него. Мне кажется, ему сначала надо пообвыкнуть …
  — Не надо тянуть резину, —  безапелляционно перебила его Мона. — Эй, ты! « Предок» , согласен ли ты для Матушки Земли убить одну скотину, которая ничего другого и не заслуживает?
  — Мона! — умоляюще воскликнул Марк.
Но Гил уже не обращал на него никакого внимания. Волна понимания прошлась по его лицу, исказив черты до неузнаваемости.
  — А—а! Так вот для чего я вам понадобился! Думаете, парень из темного прошлого, которому ничего не стоит замочить кого-нибудь? Сами хотите чистенькими остаться?! — пальцы Гила непроизвольно сложились в неприличный жест. — Вот вам! Я — не наемный убийца!
  Марк рухнул в кресло пилота, перекосившись как от зубной боли.
  — Ну вот! Что ты наделала, — обреченно произнес он.
  Однако, Мона  его ответом не была обескуражена.
  — Ничего я не наделала, — резко ответила она. — А ты, Замороженный, вместо того, чтобы вставать в позы и важничать, подумал бы о том, что кое—чем обязан нам!
  — Чем? — также резко ответил Гил. — Я не просил вас оживлять меня на таких условиях. Если вам так понадобилось отправить кого-то на тот свет, делайте грязную работу сами.
  Брюнетка Мона при этих словах Гила, вдруг придвинулась к самому его лицу  и, с небольшой паузой сказала:
  — Можешь сколько угодно вставать в позы, Замороженный, но ты обязан нам кое—чем большим, чем просто твоим воскрешением.
  Затем Мона повернулась к молчавшему до сих пор Волдо и бросила:
  — Волдо, покажи-ка нашему другу запись нашего посещения музея на Суоке, — Мона снова повернулась к Гилу. — Там есть очень интересный отдел. Называется вторая половина двадцатого столетия истории Земли. Экспонатов — куча! Тебе столько и не снилось.
Гил не ответил, а молча подождал пока Волдо не исполнил приказ Моны и не включил видеозапись. Возникла также объемная картина, как и в комнате с выходом на потолке. Стены навигаторской рубки растаяли и вместо них возникли сотни людей — толпы разглядывающих экспонаты туристов. Зал где это происходило, был огромен, а эффект присутствия просто поразителен. Но подробно рассмотреть людей Гил не успел, камера наехала на один из экспонатов, показывая его во всю стену. Экспонат оказался продолговатым боксом из прозрачного материала длинной метра два. Стенки были подернуты матовой дымкой, но рассмотреть лежавшее внутри обнаженное тело, вполне удавалось. Изображение укрупнилось еще, но Гилу не было необходимости глазеть на него, он и так догадался, что это — он сам. Его заинтересовала надпись на табличке, которая все время выпадала из кадра.
— Что там на табличке написано? — спросил Гил, так и не успев разглядеть.
— Да ничего особенного, — подозрительно нейтральным тоном отозвался Марк.
— Ну, уж нет! — вмешалась Мона. — Это самое интересное. Волдо, покажи табличку.
  Волдо, нехотя покрутил что-то своей волосатой ладонью, и Гил прочел надпись на табличке: « Экспонат номер 124000/03. Период позднего средневековья. Уголовный элемент, умерший насильственной смертью в одной из криминальных « разборок»  (войнах преступности). Восстановлению не подлежит согласно пункту 5/17 закона о нераспространении культурных слоев» .
Запись оборвалась, и навигационная рубка вернулась к прежнему виду. Гил молчал. Запись задела его за живое. « Уголовный элемент?»  — думал он. — « Вот ублюдки!»  Гил вспомнил тот утренний звонок, приведший его к смерти. Ведь, он на самом деле, как раз боролся с криминалом. За что и получил ножом в сердце…
— Ну что, экспонат сто двадцать четыре три ноля дробь ноль три? — не без издевки в голосе спросила Мона. — Что надумал?
— Гил повернулся к Моне и мрачной решимостью заявил:
— Еще раз обзовешь меня так, и я размажу тебя по стенке. Я тебе не мягкотелый сопляк из твоего времени.
Брюнетка неожиданно улыбнулась и к удивлению сказала не то, что ожидал от нее Гил:
— Вот теперь ты мне нравишься больше, Предок!


                .            .           .



Гил поглощал пищу, почти не замечая ее, подчас, странного вкуса и запаха, погруженный в раздумья о своем нынешнем положении. Мона же, которая, похоже, взяла опеку над ним полностью в свои руки, сидела напротив, наблюдая своими миндалевидными глазами как он ест.
— Аппетит у вас ничего, — заметила она, наконец.
— Я не ел четыреста лет, — пошутил Гил, затем, перестав на минуту есть, спросил: — Скажи мне, сколько еще ваше здешнее правительство держало бы меня в этой банке, прежде чем воскресит? И что это за пункт пять закона о нераспространении?
— Я не очень разбираюсь в законах, Гил. По-моему это связано с психическими отклонениями и необычными способностями, которые появляются у людей после длительной заморозки. Людям из нашего времени не очень понравилось бы жить рядом с маньяком или уголовником из средних веков. Тебя могли еще тысячу лет держать в этой банке и с течением времени, ты становился бы еще более ценным экспонатом, что снижало бы вероятность твоей разморозки.
— Как же вы добились этого? — спросил Гил.
— Очень просто, мы выкрали тебя.
— Выкрали?
— Не пугайся, Гил. Это не самое страшное преступление, которое мы совершили в своей жизни. По закону, мы — преступники, но сами себя таковыми не считаем. Мы просто немного не стесняемся в средствах. Да и цели у нас благородные.
— И что за цели? — поинтересовался Гил, не сумев скрыть насмешливый тон своего голоса.
— Можешь смеяться, но наша цель — всеобщее счастье для человечества.
Гил хмыкнул, но промолчал. Мона пристально посмотрела на него.
— Тебя это удивляет, Гил?
Гил покачал головой:
— Нет, не удивляет. Меня больше удивляют дурацкие формы этого звездолета. Почему здесь ромбовидные проемы и люки на потолках? Все это смахивает на плохую пародию на инопланетные корабли в старых фантастических фильмах.
Мона хихикнула.
— Очень метко подмечено, Гил, — сказала она, — но это действительно инопланетный корабль. Его построили Ал-Хейды — очень древняя раса разумных птицеподобных существ. Для них дверь в потолке — вверх комфорта, можно не просто выйти, но и вылететь. Ноги у них слабые и по этой причине ромбовидные проемы — можно как войти, так и влететь.
— А корабль вы тоже стащили, как и меня?
— Стащили? — Мона на миг замешкалась. — А! Ты имеешь в виду украли. Нет, он достался нам с аукциона. Ал-Хейды продают слишком древний и не нужный им хлам другим расам. По каким причинам не знаю, да и зачем им деньги тоже не знаю. Возможно в качестве поощрения слаборазвитых рас. Разумеется, они снимают с них всякую начинку, кроме двигателя для свертки пространства. Как он работает, тоже никто не знает, и,  хоть ты тысячу лет ковыряйся в нем, не узнаешь. Слишком удаленные от нас технологические чудеса, хотя и пещерные по уровню для самих Ал-Хейдов.
Гил бросил оценивающий взгляд на помещение, где они находились в данный момент и заметил:
— Не сказал бы, что это хлам.
Мона снисходительно скривила лицо.
— Ты хоть знаешь, сколько лет этому корыту?
— Гил пожал плечами и предположил
— Ну, тысяча, две?
Мона захихикала противным смехом школьницы.
— Ну, десять тысяч, — предположил  Гил.
— Мона захохотала.
— Ну ладно сдаюсь. Сколько?
— Двести тысяч двадцать один год. В земных годах конечно.
— Надо же, без особого удивления заметил Гил. — Как он еще не развалился за такой период времени. Выглядит, как новый.
— Ал-Хейды очень сильно опередили остальные расы в развитии. Это корыто еще столько прослужит. Ты закончил есть?
Гил вытер губы салфеткой и встал.
— Да только остался еще один вопрос: куда мы летим?
               


Своей внешностью Хемп Зимидим здорово напоминал Хемингуэя. Та же, густая, с сединой, борода, круглая грива обесцветившихся волос и доброе лицо этакого Санта—Клауса. Хотя вряд ли кто-нибудь из его, местных знакомых, мог подметить в нем это сходство. На планете Лайброр мало кто слышал даже про Санта-Клауса, а уж про Хемингуэя и подавно не знали.
Место это, по галактическим меркам, было довольно глухое и существование здесь было довольно жалким.
Находившимся по ту сторону купола туземцам приходилось перебиваться случайными подачками местных феодалов, пребывающих в дремучем невежестве. Со всем набором средневековых суеверий: с китами и плоской землей, покоящейся на их спинах посреди мирового океана.
Один раз галактическое сообщество пыталось окультурить туземцев Лайброра. Для этой цели  с разрешения Ал-Хейдов, были созданы несколько центров по типу католических миссий в Южной Америке. Однако, кончилось все это лишь кровавым побоищем и хаосом. С тех пор на Лайброр наложили техническое эмбарго, за соблюдением которого следили довольно строго, хотя и не всегда успешно. Фактически, планета не была закрыта и ее посещало масса инопланетян — туристы, ученые—этнографы, разного рода авантюристы по каким-то причинам, скрывающиеся от кого-то или чего-то.
Зимидим тоже относился к последней категорий, правда, не скрывался от закона, хотя искали его и представители земных властей в том числе. Но настоящий страх он испытывал только перед одним из своих преследователей — неким торговцем информацией. Эту категорию людей Зимидим ненавидел, хотя в бытность часто пользовался их услугами для достижения своих целей.
Шел уже четвертый день его пребывания на Лайброре, когда сигнал электронного секретаря разбудил Зимидима от беспокойного сна. Открыв глаза, он обнаружил долгожданное сообщение, по приеме которого секретарю было поручено немедленно разбудить его. В сообщении говорилось, что некий лайброрианин ждет его на другой стороне силового  купола, окружающего бывший центр по окультуриванию. Зимидим знал, кто его ждет. Это мог быть только Вельвер-Сом — его знакомый аристократ, замок, которого находился в двух сотнях миль отсюда. Связавшись с диспетчером, он попросил оператора впустить своего гостя. Однако, оператор отказался сделать это  без разрешения начальства и Хемпу пришлось потратить полчаса на ожесточенный спор с его начальником веганцем. В конце концов, веганец согласился выдать лайброрианину одноразовый пропуск под ответственность землянина.
Уладив это дело, Хемп прошел в соседнюю комнату и разбудил своего двенадцатилетнего сына.
— Вставай! Пора собираться.
Мальчик проснулся, спросонья не понимая, что от него хотят. Зимидиму пришлось хорошенько встряхнуть его, чтобы заставить прийти в себя.
— Да проснись же, ты дурашка! Нам надо к дяде Джеку.
— Зачем? — спросил Дэнни, вяло, поднимаясь с кровати.
— Там узнаешь, — бросил Зимидим, начиная основательно и без спешки собирать вещи своего сына в дорожную сумку.
— Возьми свою зубную щетку, — обратился он к сыну. — Тебя нужно ненадолго отправить в одно место.
Спустя пятнадцать минут отец и сын были уже на улице города. Хотя, назвать городом единственно уцелевший культурный центр, можно было только с большой натяжкой. Скорее это был поселок с сотней бетонных построек, большинство из которых занимали туристические фирмы, организовывающие щекочущие нервы экскурсии на дирижаблях, рассматривая с высоты тысяча футов варварскую жизнь туземцев Лайброра. Благо зрелищ в данный момент хватало: на юге полыхало ожесточенное восстание против местных феодалов, и редкий день обходился без ожесточенных стычек. Кроме этого в центре находилось: техническая служба, заботой которой был силовой купол, несколько представительств высокоразвитых галактических сообществ, неизвестно чем занимающихся. Скорее всего, ничем, кроме освоения выделяемых на них денег. Хотя техническая служба препятствовала проникновению варваров Лайброра извне, определенную категорию лиц они все же пропускали, предварительно надев на них ошейники с иньектором, впрыскивающим парализующее вещество при возникновении проблем с пришельцами. В основном эту категорию составляли торговцы и люди, попросившие убежище у властей центра. Это были остатки вялотекущей программы по окультуриванию, практически переставшей действовать после побоища.
Тем временем Хемп Зимидим привел своего сына в небольшое кафе, знакомого кшатрянина, которого для удобства называли Джеки. На самом деле у Джеки было и свое имя, но звуковой ряд, в котором оно произносилось, лежал вне пределов слышимости человеческого уха. Да и вид Джеки не вызвал бы у новых клиентов аппетита. Джеки был похож на помесь гималайского медведя с вараном, если у вас хватить воображения представить подобную тварь. Однако, несмотря на этот « недостаток» , Джеки был супер ловким барменом и кроме всего прочего мог готовить кок—тэйли, работая сразу тремя конечностями — руками и ногой. Последняя у кшатрян по ловкости не уступает рукам.
Когда появился Зимидим, Джеки готовил свой фирменный кок—тейл, который местные остряки называли « нога Джеки» , намекая на способ его приготовления. Зимидим поднятой рукой приветствовал Джеки, который махнув в ответ, показал в угол, где спиной к вошедшим сидел высокий лайброрианец в ярком алом плаще, с ржаво—коричневыми волосами, выбивающимися из—под расшитого золотом платка. Это был Вельвер—Сом  — представитель лайброрианской знати, обедневший и лишенный вековой враждой с соседями большой части земель и привилегий. Зимидим хорошо знал, что Вельвер—Сом не будет приветствовать или здороваться. Лайброрианцы приветствуют друг друга, только когда впервые видят человека. Любой лайброрианец, который уже встречался с вами, при повторной встрече начнет разговор так, как будто он и не прерывался никогда. По этим причинам Хемп Зимидим начал разговор без лишних слов, тотчас заняв стул напротив лайброрианца.
—  Не буду спрашивать, как Вы поживаете, Уважаемый Суакили—Сом, печальные слухи о вашей утрате доходили до меня. Выражаю Вам свои искренние соболезнования. Могу я как-нибудь облегчить ваше горе от утраты семьи?
Глухой и безжизненный голос Вельвер—Сома дал короткий ответ:
— Говори о деле, чужак. Зачем ты меня вызвал?
Этот вопрос прозвучал резко, но Зимидим слишком хорошо знал манеры лайброранских аристократов, чтобы обидеться. Лайброрианские властители презирают всякую ложь и лицемерие. В мире Лайброра они считают себя слишком могущественными, чтобы скрывать свои намерения. Ничуть не обескураженный таким тоном, Зимидим продолжил, в той же напыщенной манере, подражая местному аристократическому стилю:
— Должен сказать, уважаемый сом, что камни беды хотят скатиться и на мою истерзанную душу. И, дабы свести к минимуму ущерб, который он могут мне нанести, я хотел бы спрятать у тебя своего сына.
Механический голос Суакили—Сома несколько изменился от едва заметного удивления:
— У тебя есть сын?
— Да. А что тебя удивляет? Если ты удосужишься обернуться, то увидишь его.
Вельвер медленно обернулся и, своими, почти человеческими глазами (за исключением золотистых крапинок в зрачках), посмотрел на Дэнни Зимидима.
— Как его зовут?
— Дэнни.
— И что означает это имя? — спросил Вельвер, удивляя Зимидима, столь неожиданным интересом к персоне своего сына.
— Ничего, просто имя, — ответил Зимидим, пожав плечами.
— Глупое имя, — констатировал Вельвер, опять медленно поворачиваясь к Хемпу. — Почему ты не назвал его горным львом или драконьим сердцем? Зачем мужчине такое никчемное имя?
По странности, Хемп не нашелся что ответить. Оно снова пожал плечами и спросил:
— Так ты спрячешь моего сына в своем родовом имении, пока я не улажу кое—какие дела?
Некоторое время Лайброривнин молчал, потом снова заговорил своим мертвенным тоном, без наличия малейшей эмоциональной окраски:
— Ты знаешь мою цену, Чужак.
Зимидим устало вздохнул.
— Я знал, что ты это скажешь. Деньги тебя, конечно не интересуют?
Вельвер покачал головой и повторил:
— Ты знаешь, что мне нужно.
Помолчав, Хемп с вторичным вздохом достал принесенную с собой сумку, внутренне распрощавшись с хлипкой надеждой, Вельвер все же не потребует этого. Старый деревянный футляр лег на стол. Один бог знает, сколько трудов ему стоило достать эту древность. Открыв деревянный футляр, Хемп достал мощный блестящий   револьвер, с длинным стволом.
— Это называется револьвером, — прокомментировал Хемп. — Старинное огнестрельное оружие. Может делать шесть выстрелов подряд. Довольно быстро перезаряжается.
Вельвер взял оружие и с интересом осмотрел его.
— На каком расстоянии убивает это оружие? — спросил он.
Хемп на миг опешил от вопроса.
— Ну…не знаю, шагов на двести—триста, наверное.
— На двести шагов можно убить и из арбалета.
— Но не шесть раз подряд. К тому же звук выстрела из этого оружия действует на психику незнакомых с огнестрельным оружием людей, и пробивает любые известные у вас доспехи.
— Я бы хотел тот убивающий свет, который видел в Дайбене во время побоища
— Это идиотизм, Суакили—сом! Я не могу дать Вам лазерную винтовку! Выстрел, наверняка засекут с орбиты и Вас немедленно дезинтегрируют, где бы Вы ни находились! Если ты, вообще способен понять, о чем я говорю.
— Хочешь сказать, что твои друзья, небожители, не дадут мне отомстить? Тогда я обращу это оружие против них.
— Это не поможет, — устав от упрямства лайброрианина, требующего лазерное оружие для расправы со своими родовыми врагами, сказал Хемп. — У них есть в десятки, даже, в тысячи раз более мощное оружие, чем это. Револьвер — это все, что я могу Вам дать и то с большим риском. Огнестрельное оружие давно вышло у нас из моды. Так что или Вы соглашаетесь или …
Суакили-сом мрачно кивнул и потребовал:
— Только научи меня сначала, как этим странным оружием пользоваться.
— Ну, это проще пареной репы, как у нас говорят, — сказал Хемп, заметно повеселевшим, от удачного завершения сделки, голосом. — Вы у меня через пару минут будете заправским ковбоем….

Проводив своего сына и лайброрианца до барьера, Хемп вернулся в номер своего отеля. Настроение у него улучшилось. Теперь, чтобы не случилось с ним, Дэнни был в относительной безопасности. Лучшего убежища, чем закрытое от посторонних инопланетников пространство Лайброра, нельзя сыскать. Нужно специальное разрешение, чтобы выйти за рамки возможностей обыкновенного туриста. Да и кому придет в голову искать его сына в среде аборигенов Лайброра с их жестокими обычаями и ненавистью к чужакам. На счет Суакили—сома тоже не следует беспокоиться, лайброрианский дворянин скорее умрет, чем нарушит данное слово.
А Суакили-сом дал Зимидиму слово и теперь у него в любом случае есть две недели, чтобы подготовить убежище и замести следы. По возращении Хемп некоторое время думал над своими дальнейшими планами. Напоминать бармену—кшатрянину о том, чтобы он держал язык за зубами никакой необходимости не было. Ни один кшатрянин не вмешивается в чужие дела, это было их главной ценностью, по мнению Хемпа. Наконец, решив, с чего начать Хемп надел видеонаушники и с привычным легким возбуждением нырнул в местную компьютерную сеть. Возможности локальной сети были довольно жалкие, по сравнению с такими сверхгигантами как:  « ДРЕВО ВСЕЛЕННОЙ»  и «  МЕГАКУЛЬТУРА» , даже имеющим ограниченный доступ к сверхцивилизации Ал-Хейдов. Правда, довольно паршивый, вряд ли, Ал-Хейдам понравилось бы, если бы по их сети шныряли низшие расы, выуживая информацию. Но, несмотря на свою периферийность, сеть давала достаточно возможностей для незаконных запросов и даже махинаций.
Полазив по сети, Хемп выяснил, что по поводу его персоны никаких запросов не поступало, по—крайне мере, явных. Это обнадеживало и давало лишние сутки на подготовку к бегству. Используя сеть, Хемп заказал два билета на Дивирею, причем, нарочно два, вводя в заблуждение возможных преследователей. Затем Хемп отключил компьютер и решил часок отдохнуть. Ночью ему предстояла уже настоящая работа в глобальной сети, требующая максимальной сосредоточенности.
Спустя полчаса, после того как он заснул, Хемп Зимидим вынужден был проснуться от толчков и близкого гула. Подобный шум означал прилет орбитального шаттла, во время прилета которого не на долго убирали силовой барьер купола. Действие сие — всегда сопровождалось характерным треском и хлопками статистических разрядов. Перевернувшись на другой бок Хемп снова закрыл глаза, но сон упорно не шел. Казалось, что обычный дежурный прилет шаттла принес с собой нечто тревожное. В воздухе словно завис запах беды. Такого острого ощущения беды Хемп не испытывал давно, причем разумом он понимал, что это всего лишь депрессия, вызванная его комплексом шпиономании. Ему почти нечего было бояться в этот момент, разве что Боспена — торговца информацией из Лиги Свободных Миров, который проявлял к нему излишнее любопытство во время его пребывания на Карсоне. Однако, это не удивительно, все торговцы информацией постоянно пытаются что-то вынюхать и разузнать. Это их хлеб, в общем—то. Правда, кое—кто их них при этом не гнушается нарушать закон, все равно чей или шантажировать свою жертву. И Хемп в свое время слышал даже что Боспен еще более грязный тип и не прочь попользоваться совсем уж грязными методами.
Ощущение тревоги все росло и росло. Хемп ворочался в постели, но уснуть так и не смог. Наконец, в конец доведенный бессонницей он встал и пройдя в ванную сунул лицо под струю холодной воды. Потом с ожесточением потер лицо, словно пытаясь смыть с него ощущение страха, ожидания чего-то ужасного. Умывшись Хемп устроился за столом своего компьютера, но надевать видеонаушники не стал, до ежесуточного шестичасового выхода в глобальную сеть по сверхсветовому каналу оставалось еще уйма времени. Вместо этого, он достал из ящика стола маленький артефакт — статуэтку странного существа, найденного им в бытность археологом на одной из планет двойной звезды Сольсера. Этот артефакт Хемп таскал с собой как талисман, приносящий удачу. Статуэтка изображала существо смахивающее на мохнатую обезьяну с крыльями вместо ушей. В одной их глазных впадин фигурки был вставлен маленький драгоценный камень размером с просовое зернышко. Поначалу, Хемп который положил на алтарь космоархиологии свою молодость, считал что второй глаз выпал, однако потом, после тщательного изучения, выяснилось что инопланетный божок, которого изображала фигурка был одноглаз, подобно скандинавскому богу Одину. Уже много времени спустя, после своего путешествия на черную сферу, Хемп выяснил что же все таки изображает фигурка. И хотя, он до сих пор не мог поверить во все, что с ним произошло, считая это галлюцинацией от слишком долгого одиночного пребывания в космосе и, чуждой нормальной логике пространства сферы; его сын был живым доказательством всего что произошло. Ведь, в нормальном мире ему полагалось погибнуть и быть мертвым еще два года назад!