Протез для души

Меня зовут Владимир, я родился в 1976 году. Сейчас я умер и нахожусь в другом измерении, я умер не из за физического увечья и уродства, умерла душа, а потом и тело…
В детстве я был катастрофически замкнутым и закомплексованным ребёнком, внутренний мир которого был заполнен фобиями, аутизмом и комплексом Эдипа, но это не помешало вырасти мне физически развитым, спортивным и очень красивым внешне молодым человеком. Внешне я был очень красив – пышная густая шевелюра, тёмно русые волосы, грустный взгляд и очень красивые, большие, выразительные голубые глаза. Фигура у меня была очень красивая… Наверное это наследственность - тоненький, слаженный и сильный мальчик… с чёрной душою внутри…
С детства я ненавидел окружающее, я ненавидел птиц, которые поют, я ненавидел солнце и ясную погоду, прельщали тучи, мрачное небо, дождливая погода… В эти моменты я чувствовал себя лучше – и физически и духовно лучше чувствовал…
С папой моим было полное непонимание. Он всегда открывал шторы в комнате, а я их закрывал, боясь солнечного света, радости, смеха и раздолья этого мира…
Самое страшное для меня было – это мой день рождения, праздники, новый год, свадьбы… Меня накрывала страшная депрессия в губительном предвкушении этих лживых праздников. Особенно день рождения.
 Я всегда спускался в этот день в подвал, замыкался на ключ изнутри, чтобы меня не беспокоили, я садился на корточки в комнатке в подвале, выключал свет и наслаждался тишиной и темнотой…
Наверное, я был не от мира сего… Но я не понимал людей, а люди не понимали меня…
Я никогда не улыбался, даже в самые радостные дни моей той, прежней жизни… Теперь то у меня иное существование, и,  в сущности, мне тут, в этом мире, неплохо…

Да и что улыбаться то? Разве этот мир так совершенен в своём обличии и первозданности? Почему деревья засыхают, а растения становятся коричневыми и в октябре умирают? Разве так справедливо это Бог сделал? Я размышлял по детски и не понимал, почему этот мир так несовершенен…
Почему все люди так жестоки?
 Почему дети такие жестокие и ненавистные?
 Почему животные болеют и иногда умирают молодыми?
 Почему? Почему? Почему?
Мне были без интересны люди, мне больше нравились животные и растения, мне не нравились женщины, мне не нравился секс, мне не нравилось влагалище, я был далёк от всего чего то тёплого и обычного.. Хотя где эта «обычность»? где эта «нормальность!? Я был видимо ненормальным, или нормальным для ненормальных…
Я был таким, каким был…
Мама меня любила очень и несмотря на мои странности, очень уж переживала и плакала на моих похоронах, я сделал эту боль сам, не надо было…  Эти долги…
Мама недавно умерла, это я здесь в роскоши, и мне тут очень хорошо…
Папа умер после моей смерти спустя три месяца, но так получилось, что в этом измерении, где сейчас я нахожусь, мы с ним ни разу не встретились, но мне сказал кое кто, что встреча возможна через некоторое время, тут свои законы. Признаться по правде, я хотел бы с ним встретиться и поговорить о многих вещах, о которых мы не смогли, да и не могли общаться там, в той жизни…
26 сентября моё состояние ухудшилось. Одни врачи мне выставляли диагноз «МДП», другие «Вялопрогредиентная шизофрения», они что то спорили и что то хотели доказать друг другу, какие смешные, это доктора… Они никогда не познают истину и тонкую причину возникновения болезней, а особенно душевных…
До 24 лет я дважды побывал в психиатрической клинике, но они мне совершенно ни чем «не помогли». Но в помощи я и не нуждался.
Я прекрасно знал, что мир после смерти существует, что жизнь на других планетах существует тоже и что душа у человека… есть…
Растения и животные также обладают душой, и им тоже больно. Эту боль я порой ощущал…
Мне было больно за многих в этом мире, я страдал странной патологией, этот диагноз я выставил сам себе, в медицине такого нет.  Я назвал её «альгосенсия», то есть ощущение каждой клеточкой боли…
всего мира…
 Естесственно, в этом состоянии долго прожить физически я не смог… Но! Почему Бог такой странный? Он не забирал меня…

В начале декабря меня выписали, назначив три препарата из группы нейролептиков, седативных и транквилизаторов. Конечно же, таблетки я не принимал, я их выбрасывал. Маме всё ровно было, она только молилась всё время и ходила в церковь.
Жили мы неподалёку от железной дороги, можно сказать, рядом, наш задний дворик выходил прямо на железку, по которой постоянно ходили поезда… Как же я любил в детстве играть в поезда, вагончики и паровозики…
В конце декабря я понял, что так жить невозможно и нужно кончать. Я хотел умереть сразу и быстро. Что может быть эффективнее? Конечно же быстрый поезд и рельсы… Эта смерть самая быстрая и мгновенная, самая сладкая и безболезненная, но не самая красивая…
Я представлял, как кишечник растянется на многие метры вдоль шпал и рельсов, как черепушка будет раскромсана и размозжены мозги, как грудная клетка будет расплющена и лёгкие раздавлены, как сердце остановится, обнажив свою красу и будет блестеть под палящим солнцем на рельсах…
 А страшная мёртвая маска моего изуродованного лица останется на веки в глазах увидевших сиё безобразие…
Я был болен. Я был болен болью… и не вправе оставаться больше в «живых»… Хотя я был уже, наверное, мёртв при жизни…
 Так уж сложилось… И как рабочий в оранжевом жилете небрежно бросит этот комок миокарда в чёрный полиэтиленовый пакет для трупов, но мне было всё ровно, мне было главное – умереть… Духовно, тонко и целеустремлённо. Это было моей главной задачей – умереть…
Все расписания поездов и время проезда возле моего дома я знал наизусть, я хотел лечь под товарный поезд почему то…
Я выбрал время… Я выпил коньяка, много… И пошёл на пути… Какие мысли, Вы спросите у меня были?  Честно – ни каких, я жаждал и ждал смерти, для меня это был праздник наверное…
Я прошёл сарай, соседский курятник… эта тропинка вдоль нашего двора к железной дороге стала для меня и близкой и короткой… Вдали уже был слышен шум приближающегося состава…
Стоял декабрь, но на нашем юге была, как и обычно, плюсовая температура … и этот мерзкий полу растаявший снег серо чёрного цвета. Хотя я и любил всю эту мрачность, но в тот день было как то очень дуально на моей внутренней изнанке, напоминающей вывернутую изношенную и потрёпанную автомобильную шину, выброшенную на свалку и припорошенную серым декабрьским мокрым полу растаявшим снегом…
Но почему эту покрышку не подожгли раньше, чем выкинуть на помойку? Почему? Но не подожги они…
Наверное, смерть от сожжения лучше, но она больнее, но остаётся прах и пепел, не надо хоронить и тлеть… Руины и остатки души смогут «прожить» и в другом измерении…
Я вплотную подошёл к стремящемуся ко мне поезду, набрал воздуха в грудь, и хотел было броситься… Но… Я не смог… Я не смог это сделать, что то останавливало меня. На улице ещё было светло, да и никто не мог бы подумать, что какой то там дебил хочет бросится под поезд… Тем более тот машинист поезда…
Я не смог броситься! Я слабак! Но как же так… Алкоголь буйно бушевал у меня в крови, критика снижена, подкорка расторможена, и кричало что то изнутри. – «Давай», сделай это, очисти свою жизнь, освободи же наконец свою смардную фобию, вылечи мгновенно свою «альгосенсию»…
На мгновение я подумал о маме, об Иисусе Христе, о дьяволе. Но я принял решение - я брошусь..
По старой памяти, я знал, что следующий поезд промчится здесь минут через двадцать пять. Я сел прямо на чёрный, пропитанный мазутом снег возле железной дороги. И стал ждать следующего паровоза. Я знал, что это будет точно «товорняк»…
Достав промокшую пачку синего «LM», я закурил, странно, что в пачке оставалась ПОСЛЕДНЯЯ сигарета, я почему то подумал о роботах…
 А люди роботы, интересно ощущают физическую боль? Наверное, нет, провода и механизмы не могут же…
Я подумал о птицах, о том, что, возможно, они поют от боли… О любви, которую испытывают птицы, но я никогда не ощущал эту любовь, я не знал что это такое… А что такое любовь? На самом деле…
Серой кинолентой промчалась будто бы вся эта жизнь, весь этот комочек, весь этот мелкий отрезок, никому не нужный, ни богу, ни дьяволу .. ни птицам…
 Такова была моя жизнь…  А точнее этот обрубок мира, о котором даже не станет плакать Вселенная, не будет сокрушаться о потере моего дыхания даже космос. И тут меня одобряюще и ещё больше что то подстигнуло – надо точно умирать! Я вспомнил вишни, не цветущие, а обгоревшие, эти деревья сгорели от неосторожности нашего соседа алкоголика, тогда впервые я вожделял красоту не в цветущем, а в обгоревшем дереве, я купался в этом, мне нравилось понимать, прокручивать трагедию вокруг своих пальцев…

Посреди всех воспоминаний и размышлений, я понимал, что момент «X» приближается… Оставалось минут десять до приближения следующего поезда, теперь он направлялся с другой стороны – справа от нашего дома, и справа от меня. Это должен был быть товарный поезд. И тут меня «осенило». Меня посетили две мысли. 1. Скорость товарного поезда намного меньше, чем пассажирского. 2. Машинист, возможно, увидит меня, затормозит, и мой план сорвётся. Тогда я быстро принял решение - нужно спрятаться, чтобы машинист поезда не увидел на путях человека и экстренно не притормозил.
Соскочив с рельсов, я поспешил спрятаться. Обнаружив в балке недожженные остатки костра, припорошенные грязным снегом, я вытащил эти ветки, соорудил что то вроде шалаша, засады, спрятался за переплетениями этих веток, дабы машинист поезда не увидел меня, я должен выскочить быстро, непосредственно перед тепловозом на рельсы, чтобы наверняка поезд зарезал меня на кусочки быстро, сразу и надёжно…

И вот они, сладострастные звуки приближающегося состава, теперь эти звуки доносятся с правой стороны. Мама. Мама. Ты даже не представляешь, что сейчас произойдёт. Только потом, после своей смерти, я узнал, что именно в этот момент мама моя приняла таблетки и пыталась освободиться, но ей это не удалось, потому что она слишком слабая… Её молитва, видимо, была слишком слаба, либо дьявол плебейства был сильнее в войне с её ангелом хранителем, я не знаю… Но да ладно….
Я вспомнил грудь мамы, её молочные железы, не сексуально вспомнил, а как то по «детёнышески», но предел желания умереть и радость воспоминания перевешивали . И я решил умереть… Однозначно…
Эта грудь очень мягкая… Нежная и совсем как игрушка… Такой мягкости я не видел в мире, сиськи были очень мягкие и очень сочные, я вспоминал, как я играл, а потом брал её сосок в рот… НЕТ.. Это не возможно… Нельзя помнить эти моменты, но я был странен во всём, я помнил это, я помнил период сосания груди…
Разве могут помнить новорожденные? Нет, не могут, но я был особенный…
Мама! Мамочка! Ну прости меня!
Когда тепловоз приблизился совсем уже близко, я выскочил из своей засады, построенной из несгоревших обрубков ветвей возле шпал, у меня получилось на этот раз броситься под поезд!
Но, к сожалению, я не умер….
Так получилось, что меня отбросило то ли ветром, то ли ещё какой то силой, под металлические колёса состава попали мои руки и ноги….
Мне ампутировали конечности, а фактически, мне ампутировали душу…
Вроде как жив, но уже мёртв… Вроде как мёртв, но ещё  жив… И ещё дышу.. Странно? Да. Как и моя проклятая жизнь…
Это теперь тут хорошо, а тогда…
… А тогда, я смутно помню, потому что шок…Шок от того, что не умер. Самое страшное - что не умер! Самое страшное, что всё помню, и что был в полном сознании.
После того, как по мне промчался состав в количестве около сорока вагонов, мои конечности отлетели метров на двадцать в сторону, ни одной царапины голова, туловище, живот, гениталии не получили, я до сих пор помню, как отрываются мои ноги и руки… Но как это получилось? Я не знаю.. Я не планировал и не строил свою жизнь, а попытка самоубийства стала неудачной настолько, что…
Я помню, что поезд затормозил, я боли физической не помню… Я помню скорую помощь, тогда ещё фельдшер, помню, погрузил мои оторванные ноги и руки на вторые носилки, и почему то погрузил их вместе со мной – обрубком в карету скорой помощи, и зачем он это сделал? Самое интересное, что я не помню свою физическую боль, спустя время… Время.. Оно так относительно…
Боковым зрением я видел свои оторванные конечности, и поражался, но почему же я ещё дышу?...
К сожалению, по каким то странным причинам, я не умер, по всем законам медицины, я должен был умереть от несовместимого кровотечения, от геморрагического шока, от болевого шока, от травматического шока… Но я не умер… Я умру, но позже, совсем от другой причины, как Вы уже поняли.
Наверное, тогда, мои магистральные артерии – бедренные, плечевые артерии… быстро спазмировались и обтурировались тромбами, сгустками, не дав всей крови вытечь наружу, что то произошло, врачи всегда удивлялись моему случаю, и  один из них, Валерий Иванович, даже хотел защитить диссертацию кандидатскую на примере моего случая, это был парадокс, это было исключение из правил, почему я не сдох.. Впрочем, как и парадокс того, как я жил прежде на этой планете..
Конечно, были провалы в памяти, когда меня везли в машине скорой помощи, я смутно помню, но я вспоминаю, что меня занесли в приёмный покой на носилках, на других носилках затащили мои оторванные конечности.. И зачем они это делали?...
Дежурный врач, Альберт Иванович, мужчина лет 60, был изрядно пьян и не хотел ни как оказывать мне помощь, а точнее моему обрубку, я помню его жуткий,  резкий запах свежее выпитого спиртогана, но это не важно.
Альберт Иванович кричал и недоумевал, зачем привезли такую несовместимую с жизнью травму, он медлил и ждал, чтобы я умер от геморрагического шока, но как не парадоксально, моё артериальное давление снизилось, но не критично, где то – 80/40…
Самое интересное, я всё видел и всё помнил.
Врач стоял на пороге приёмного покоя и курил с медсестрой, ни кто не подходил. Они думали, что я без сознания, они думали, что я уже сплю, они думали, они надеялись и ждали, что я умру, но я не умирал. Ах, как я Вас понимаю, Альберт Иванович, мне надо было тогда умереть. Шли минуты, часы…
Все ждали, что я наконец то умру, и тело увезут в морг, но я по каким то непонятным причинам не только не умирал, но и мои раны не кровили, я оставался жить и дышать. Пролежав часа четыре на носилках, была уже глубокая ночь, они всё таки решили поднять меня в реанимацию…

 Уже ранним утром об этом узнала моя мама и примчалась в больницу.
Ампутация произошла на уровне верхних третей плеч и бёдер, в обезображенные обрубки костей и мяса вкрапились остатки моей одежды, мазута, щепок и грязного серого  придорожного декабрьского снега…

Моё артериальное давление было низким, но и не критичным - в пределах 60 / 40 мм  рт ст.
Я помню утро и приход всех врачей, консилиум заведующих отделений и зам глав врача,  маму не пускали в палату, но мои жалкие уши  смутно слышали её дикий  вопль за белой дверью, я слышал, как бьётся её раненое сердце, как оно  разрывается и тягостно стонет, как болезненно кричит её душа от страшной боли и неимоверного страдания, ведь я был её сыном, да что там говорить, я и остаюсь и буду всегда…  А она была моей матерью, и она всегда останется моей матерью… Моей мамой… Моей мамой с такой мягкой грудью…

Это сейчас, спустя время я сожалею о некоторых вещах, глядя на мою ненужную могилу и как убивается там моя постаревшая мама, но я не могу ей сказать ни каких слов… И теперь уже не смогу.. Никогда..

Сука! Какой же я сука! Какая я тварь и поддонок, мразь и изувер! Но жить так тоже я тогда я не мог.. Прости, меня мама! прости меня пожалуйста!
Через шесть часов после травмы, у меня всё таки наступила клиническая смерть, произошла остановка дыхания, как следствие острого травматического воздействия, меня подключили к аппарату искусственного дыхания, полностью отключили сознание, медикаментозно меня «загружали», надеясь на быструю смерть. О небо! Но я не умирал, по каким то странным исключениям , я ни как не умирал. Я понимаю. Что и врачам, и маме, и мне самому проще было бы получить смерть, но я не умирал, чёрт возьми, я дышал и моё давление было стабильным. Более того, я быстро стал поправляться, и моё состояние было стабильным, и они решили обработать мои обрубки в операционной, дабы не было сепсиса и заражения крови, мне дали наркоз и отвезли в операционную, они чистили и отрубали мои кости, куски мышц, очищали от мазута, сформировали культяпки, пытались сшить что то, а тем временем мои руки и ноги, отправленные в морг уже стали загнивать.. Их невозможно уже было пришить.  Их похоронили на свалке раньше, чем закопали меня, ведь я умер гораздо позже. Хорошая пища местным собакам наверное…
Проснулся в очередной раз я уже в отделении травматологии куклой, с оторванными руками и ногами….
Я лежал на кровати, в моём члене был катетер для отведения мочи, в носу гастродуоденальный зонд для кормления, культи зашиты и сформированы, между швами резинки, дренажи, трубки. Господи!!!!!!!! Ну почему же ты меня не забрал! Я не мог шевелить ни чем, не было рук, не было ног.
Жгучие слёзы мамы капали мне прямо на лицо, культи, живот…  Она всё время плакала и молчала, эти горячие капли постоянно капали на мой обрубок.
 Я не мог пить, не мог есть, не мог писить и какать самостоятельно…
Самое страшное – это быть немощным и иметь постоянный посторонний уход… Господи! Ну почему ты мне не дал смерть? Иисусе?!  Ну почему?  Почему ты так сурово дал мне ад при жизни…
Мой член вставал непроизвольно, но эту ситуацию я не мог поправить - я не мог ни прикрыть,  ни одеться, ни помастурбировать,  ни кончить.
 Я не мог ни чего… Я не мог взять ложку, я не мог подтереть свою обосранную жопу, я не мог .. даже перекреститься….
Культяпки заживали очень хорошо, я сокрушался и не верил, я НЕ ВЕРИЛ, что живу и дышу! О как сладостна была бы смерть! Тем временем, мои конечности захоронили где возле свалки нашего города.
Мама ухаживала за мной… и всё время плакала…
На меня одели рубашку, подвернув рукава, на меня одели брюки, подвернув штанины. Судна, кал, моча, пролежни стали моими постоянными спутниками и постоянно плачущая мама, она всегда молчала и только подтирала меня, мыла промежность, перевязывала и что то шептала… Наверное, она молилась…
Спустя полтора месяца меня, а точнее мой обрубок выписали домой, вскоре мне дали первую группу инвалидности бессрочно, мама всегда была рядом, она часто выпивала от стресса и что то постоянно шептала себе под нос, я никогда не расслышивал, что она там бурчит… Я не хотел жить. С утра и до ночи я молился Богу Иисусу Христу, Пресвятой Деве Марии только об  одном – я просил смерти окончательной, я умолял, я упрашивал о смерти, я вымаливал о своей смерти, лишь бы умереть, но я дышал…
Ещё через два месяца маму увезли в наркологический диспансер, а ещё через месяц она умерла от цирроза печени, а меня тем временем отправили в дом инвалидов. В нашем  городке, этот приют был расположен, по стечению обстоятельств, совсем рядом с железной дорогой. Других родственников у меня не было и за мной ухаживали почти конченные санитарки полубомжихи… Но член мой периодически вставал, я же не мог владеть ситуацией, иной раз санитарки, подмывая меня, пользовались этим…
Меня мучила и гложила только одна мысль. Как умереть окончательно?. Пролежни пояснично крестцовой, копчиковой области сжирали меня заживо. Постоянно была субфебрильная темпратура, был застой в лёгких, а в мочевом пузыре и почках хроническая, часто рецидивирующая инфекция. Но самое страшное творилось в голове – мне постоянно снились кошмары. Мне снился яркий луг с красивыми цветами и множеством бабочек, как я ловлю их в сачок, как я двигаю руками, но они, словно картонные, отламываются…  и бабочки питаются моей излившейся кровью, я не могу пошевелить….   И снились деревянные ходули, но предательски отламывались ноги вместе с ними…

Я серьёзно стал задумываться о реальных возможностях самоубийства в этом пансионате для инвалидов. Как всё придумать? Если таблетки, то как я смогу их проглотить без помощи рук, без посторонней помощи? Если безжалостно выброситься из окна, то как я смогу это сделать без ног? Если ножом в сердце пырнуть, но у меня же нет рук, как? Как? Как?

Только смерть спасёт!

Постоянный звук проходящих поездов по железной дороге… Он резал меня изнутри, разрывал каждый раз в клочья, и убивал моё внутреннее существо снова  и снова… Моей основной задачей был чётко разработанный план смерти.
Но как умереть? Как покончить жизнь самоубийством, когда у человека нет ни рук ни ног?
Шли дни и недели, месяцы… Я стал прорабатывать и сильно напрягать свой мозг, мысль была только одна – как умереть, как умереть, как умереть…
После происшествия, я похудел на тридцать пять килограмм. Мой обрубок весил тогда 22 килограмма. Это был обрубок скелета, обтянутый кожей…

Мама!... Господи…   Вы видите меня оттуда?
 Вы видите мои слёзы и скорби, мои крушения и мои тщетные порывы завладеть этим миром, ах да! Я же завладел этим миром! Разве нет? Разве вселенная не подчиняется моему обрубку? Да! Подчиняется!...

Один из способов, который я планировал теоретически – это выпрыгнуть из окна.  Но! Прыжок с третьего этажа не гарантировал смерть стопроцентную, да и как я доберусь до подоконника и спрыгну? Урод то такой…

Таблетки. Но где их взять? И как проглотить без рук?

Газ. Но где взять этот газ, когда я лежу в палате для инвалидов, где нет газа и поблизости..

Огонь. Но как я подожгу себя? Я бы сгорел. Гореть – это счастье, физическая боль это же ерунда. Но как я подожгу себя спичками или зажигалкой?

Удушение. Но кто посмеет меня задушить? Я даже повесится и завязать узел не смогу…

Я понял, что без помощи посторонних мне не обойтись. Нужно всё спланировать и продумать. Думай, думай, думай, Владимир, как тебе найти выход, подключи свои пострадавшие мозги, надо немедленно умирать, ведь у меня уже, как я понял, был сепсис, надо обогнать своей смертью этот сепсис!

И вдруг я вспомнил про шприцы и иглы, которыми мне делали инъекции. Иногда, медсестра, забывала их убирать с прикроватной тумбочки и оставляла рядом со мной. А это идея! Что можно придумать? Игла острая, ей же можно что то сделать – разобрать шприц и … в кровь, проткнуть, но как?  Рук то не было….

Идея с иглой пожухла, как обгоревшее дерево, я стал придумывать более подходящие варианты. Вот игла. Длинна у неё сантиметров пять максимум, явно до сердца не достать и не разодрать, так, чтобы причинить смерть.

Ко мне раз в неделю приходили медсестра и доктор хирург, чтобы очистить некроз с моих пролежней, они срезали полумёртвую ткань при помощи ножниц и скальпеля с крестцовых пролежней. Медсестра, молодая распутная девочка по имени Маша была очень неопрятна и невнимательна, она могла оставить рядом со мной окровавленные шарики, салфетки и даже инструменты…
 Ведь сейчас всё одноразовое, даже скальпели с зелёной ручкой. Надо их лишь обработать, утилизировать и выбросить…  Но Маше было всё ровно, ей не хотелось работать за мизерную зарплату, да и контроля такого не было в этом доме инвалидов.
Я понял, что оставленный рядом использованный скальпель, должен пронзить  моё сердце, ведь длина лезвия и рукоятки позволит проткнуть сердце, достичь его и наконец то остановить…

После четырёх - пяти  «тренировок» – «перевязок», я понял, что всё можно воплотить. Главное это то, чтобы медсестра «забыла» на тумбочке использованный, грязный скальпель, а главное, чтобы мне его воткнуть в сердце….

Я стал продумывать, как практически это осуществить. Оказалось всё не так уж и сложно.
Я захватил оставленный скальпель зубами с тумбочки, нашёл складку в матрасе, вставил рукоятку скальпеля, сам отодвинулся, остриё лезвия смотрело строго вверх. Главное прицелиться, подняться на моё «туловище» и чётко упасть телом в точную проекцию сердца. Я помнил из уроков 9 класса, что верхушка сердца расположена в проекции пятого межреберья по среднеключичной лини, а само сердце где то в области четвёртого межреберья. Главное – всё рассчитать, и успех будет гарантирован. Главное найти силы в оставшихся мышцах,  приподнять мой обрубок и плюхнуться на точную цель (на торчащий скальпель), а ещё главнее - чтобы в ближайшее время, помощь мне не оказали, но в этом захолустье, где было на всех насрать, а тем более на такого урода как я, помощи, думаю, не придётся ждать, и это радует.
Я вставил туго зелёную рукоятку скальпеля в матрац губами. Приподнялся как то сбоку, главное – упасть резко и точно, тогда будет успех… Я очень чётко выполнил свою цель… Почему меня настиг такой успех и расчёт? Потому что было огромное желание и стремление…
Скальпель проник точно в левый желудочек сердца, повредив все жизненно важные проводящие пучки и пути… Моё сердце теперь смогло остановиться серьёзно… Я лежал животом книзу абсолютно голый, эти культи… Но мне было уже всё ровно, какое уродство воплощает здесь, на этой планете….
 Скальпель был в моём желудочке сердца, миокард остановился, эта густая кровь вытекала на простыни, на пол, текла и текла на пол, образовав огромную лужу на полу, как кисель, начала сворачиваться через четыре минуты, за которые моя душа успела вырваться из клетки и вылететь хотя бы к потолку палаты дома инвалидов…