Белое кружево

          Гелю всю ночь мучила бессонница: мгновенья дрёмы, лёгкого забытья сменялись метаниями по постели, тревожные видения лихорадили душу, бередили ком нервов в животе и ближе к утру уже напоминали горячечный бред. Лишь с рассветом - поздним, январским - явилось видение светлое и умиротворяющее: ей приснился рыцарь на золотом дирижабле, в искристых доспехах и с яростно сверкающим мечом. Он прилетел из волшебной страны - спасти Гелю от неминуемой гибели, от грозного, неотвратимого зла...

          Очнувшись от сна, Геля томненько умилилась: "Это Кирилл, это он мой рыцарь на золотом дирижабле!"  Но тут же одёрнула себя: зануда и крохобор, Кира не был похож на рыцаря даже на самый наивный взгляд. А уж Геля наивной не была.

          "Всё равно, - вздохнула она про себя, - Завтра свадьба, завтра всё свершится! Хватит одной уже лямку тянуть. Да и ребёнка родить надо успеть... Так что, каким бы он ни был, Кирилл всё равно мой спаситель".

          Она открыла глаза. Рассвет за окном был хмурым, синюшным, небо упрятано в тесную клеть переплетённых чёрных ветвей огромного клёна. В голове потрескивало, глаза щипало - всё от проклятой бессонницы. Небо смотрело на Гелю угрюмо, недобро. Увядшее сонное умиление совершенно скукожилось под этим взглядом, превратилось в невнятную детскую жалость к себе. Даже всплакнуть захотелось.

          «Все эти свадебные приготовления с ума меня сведут, - мысленно всхлипнула Геля, - Как будто экзамен... Экзамен, на который я, чёрт возьми, кошмарно опоздала, и сдаю его одна в пустой аудитории - тет-а-тет с брюзгливым гаденьким преподом...»

          Геле было тридцать семь лет, а невестой её назвали впервые - так уж сложилась жизнь. Учёба, работа, карьера... Квартира в кредит - пятнадцать лет кабалы. Но теперь... Теперь у неё всё есть - не страшно жить, не страшно замуж выходить, рожать не страшно. Да и жених не бедный – душевно крепкий, надёжный мужик, не карьерист, но и не рохля.
          Отчего же так тягостно? Отчего так тревожно? Может, это просто предсвадебная лихорадка? Да с чего? Свадьбы, по сути, и не будет – они с Кириллом просто пойдут в ЗАГС, распишутся, отпразднуют в ресторане... Всё прозаично, буднично – просто так надо, так уж положено, если двое собрались обзавестись совместной собственностью, родить ребёнка, воспитывать его и вообще заявить о своей ответственности друг перед другом, разделить некоторые жизненные обязанности… Белое платье и вальс Мендельсона – ерунда, им далеко не по восемнадцать лет.
          Они жили с Кириллом почти уже вместе - почти, потому что всё-таки ночевал он у Гели пока не каждую ночь. Он постепенно перевозил вещи, пока только самое необходимое. Геля очень надеялась, что самым необходимым и обойдётся. Она однажды была у Кирилла дома и была просто потрясена: груды строительного хлама повсюду, сломанные инструменты, разобранные и брошенные, разнообразные мужские игрушки - вроде нелепых зажигалок (абсолютно все оказались сломанными) и бутафорских японских мечей (годных только для того, чтоб позировать перед камерой). Геля как представила, что этот Хаос сольётся с её Космосом, ей дурно стало.
          Всё, что было связано с работой – документы, справочники, проекты – Кирилл тоже пока оставил дома. Там он и ночевал, когда нужно было заниматься делами допоздна. Нынешняя ночь была как раз из таких, посвящённых работе. Геля всё понимала и не обижалась - сама была трудоголиком и тоже много работала дома.
          Откуда ж тревога и это ощущение экзамена? Может, всё дело в отношении к ней Кирилла? Он будто на распродаже её покупает – это да, есть такое чувство. И будто боится переплатить. Ни цветов, ни подарков, ни вечеров в ресторанах – всё ровно, спокойно, скупо и буднично. И свадьба тоже.

          Вертя в измученном бессонницей уме эту гаденькую мысль о распродаже, Геля поднялась наконец с постели. Она была в футболке с Че Геварой - Геля всю жизнь благоговела перед Че и очень любила носить футболки с его портретом; поверх футболки был шёлковый бордовый пеньюар, и Команданте поглядывал из глубокого декольте - сурово и мечтательно - пламенно поглядывал.

          «Я залежалый товар, конечно, - думала Геля, - И ничуть не странно, что Кира осторожничает и так явно оценивающе приглядывается… И рожать в тридцать семь – не поздновато ли? И опыта совместной жизни с мужчиной у меня нет…»

          Она прошла на кухню, заварила чай в кружке с осликом – крепкий чёрный чай, чуть не чифирь. Отхлебнула рассеянно – она всегда пила крутой кипяток. Закурила ментоловую сигаретку.
          «Вот ведь ещё – я курю, Кира – нет. Он спортивный мужчина, не пьёт, не ест жирного, не курит. Как ему не сомневаться? И будут ли дети здоровыми? Я ведь по пачке в день смолю…»
          Геля прихлёбывала обжигающий крепкий чай через затяжку, пускала дым в потолок – потолки в доме были выше трёх метров, дом старинный, с колоннами и выпирающими из стен дымоходами печного отопления, с непонятными нишами, выступами, причудливой лепниной на потолках, огромными окнами и широченными дверными проёмами. Дом был с историей, богатый памятью о множестве самых разных жильцов, он был почти живой. Старожилы поговаривали, что и домовые тут водятся, и приведения...
          Сизый сигаретный дым вился ведьмиными локонами, Геля даже засмотрелась. Ей хотелось красоты, хотелось драмы – какой-нибудь простенькой, понятной, чужой. Чтоб отвлечься от собственной смутной драмы, суть которой ей понимать было скучно, тоскливо, ненужно. Она смотрела сквозь заиндевевшее по углам стекло в угрюмое небо и на заснеженную улицу – за окном тяжко, натужно светало, тяжёлое мутное солнце продирало заспанные глазки, утирало личико снегом – белого кружева было в изобилии, искристого, чистого, свежего. В этом кружеве была единственная радость нынешнего утра. Ну, ещё в том, что на работу не надо – Геля даже улыбнулась, проговорившись себе в этом. Каким бы ни была она трудоголиком, зимой всегда тосковала по свободным денькам, по отпускам и больничным, которые могут позволить себе все остальные, нормальные люди.


          Докурив сигарету и допив чай, Геля вернулась в спальню и… замерла на пороге.
           В спальне ощущалось чужое присутствие - непонятное живое волнение: какое-то тихое эхо гуляло между стен, что-то пощелкивало, шуршало. Она было подумала, что это от бессонницы – в глазах щипало ещё сильнее, чем при пробуждении – что ж, ночь практически без сна! С силой зажмурила глаза: что ж за щипотня такая!
          Нет, что-то тут не то!
          Она шагнула к кровати и тут же услышала тоненький голосок, будто девчоночий:
          - Ну что, проснулась? Давай, поиграем!
          Геля опешила:
          - Ты кто?
          Смех в ответ.
          Села на разбросанную постель, огляделась.
          - Я Кренделиха! - хихикнул голосок, – Девочка-домовёнок, хозяйствую здесь.
          - Странное имя... Домовёнок? И во что играть будем?
          - А ты ляг и зажмурься - увидишь!
          Но Геле от этого детского голоска стало не по себе, и ложиться она не стала. Глянула на дверь, примеряясь сбежать...
          - У-ух, - гулко ухнуло в голове, вроде как издалека, но грозно так.
          Перед глазами стало темно, и воля её обмякла: будь что будет.
          - У-ух-ха-а! - уже хором и ближе, наперебой - множество голосов зазвучало - будто целая ватага ошалевшей ребятни ухала и гаркала в её темную голову.
          Геля плашмя рухнула на кровать и зажмурилась. И почувствовала, как, цепляясь за её мысли и ощущения мелкими, ловкими ручонками, кто-то поднимается изнутри неё, из темной пустой глубины - на поверхность сознания.

          - Тебе понравится, - пообещал голосок.

          И ей понравилось.


                ***

          Проснулась Геля далеко за полдень – в состоянии одурелой растерянности проснулась. Ей сразу отчётливо вспомнилось первое видение из Кренделихиной игры: розы, целые заросли диких роз; из кустов, усыпанных яркими бутонами вспорхнули вдруг белые птицы, и ветви шипастые устремились за ними в небо - хватая за крылья, царапая и выбивая перья; птицы с треском и всполохами взметнулись ввысь фейерверком – ветви, все в кровавых бутонах, обернулись яркими воздушными змеями, всё закружилось... И из этого кружения возникла она сама – Геля, Ангелина! Одетая в одно только фейерверковое сверкание, с золотистыми волосами растрепанными, вся такая округлая, мягкая, легкая, нереальная! Она была прекрасна, словно сказочная фея, и такой восторг наполнял её тело, что земля не в силах была его удержать. Геля взмыла под облака, сквозь снегопад и сухие зимние грозы, и ей навстречу из наполненного солнечным светом, будто обрызганного лавой облака вылетел золотой дирижабль! Тот самый, из её сна! Прекрасный рыцарь был всё тот же – всё в тех же искристых доспехах и с тем же мечом. Лик его был светел, и весь он был под стать ей – прекрасной Ангелине! А дальше… О, она сама изумилась, какими серыми, тусклыми, оказывается, были её ночи с Кириллом – по сравнению с тем, что было дальше! Восторг, экстаз, слёзы градом – освобождающие, очищающие…
          «Боже, как же мне теперь замуж-то за него… после такого?! - вскинулась Геля, сама не своя, - Ведь может быть, рыцарь-то в пути уже? Да и вообще – если такое возможно, то как променять это на… На какого-то Кирилла?»

          Геля думала, думала, думала... Пока сама не испугалась своих мыслей. Испугавшись, стала почти молитвенно взывать к памяти, воскрешая в ней тот дух, что оживлял их с Кириллом отношения - то, что было в самом начале... На работе её тогда перекидывали с места на место: то исполняющей обязанности директора в один из магазинов поставят, то менеджером в центральный офис - вместо ушедшей в декрет коллеги. Где становилось горячо, где какое ЧП - туда и бросали. Грудью на амбразуру. Но где бы она ни трудилась, везде постоянно сталкивалась с Кириллом - он был партнёром их фирмы, директором небольшой строительной компании. В головном офисе Кирилл оформлял крупные поставки, в магазинах закупался по мелочи - всегда чего-то не хватает, стройка - дело такое.

          Геля не могла не обратить на него внимания: под его взглядами на ней мялась одежда и плавились крючки и пуговки на блузках, юбках и жакетах. И она с аппетитом вкушала эти неприметные другим знаки внимания, смаковала их после долгой диеты: целый год она старательно не замечала подобных взглядов - с того момента, как закончился её последний роман, затяжной и нудный, безнадёжный. Сначала Геля подумала, что Кирилл просто бабник. Или дамский угодник - если выражаться интеллигентнее. Подумывала об интрижке. Но Кирилл вдруг взялся за неё основательно - стал то и дело намекать, что ему надоела холостяцкая жизнь, неустроенность быта, одиночество по вечерам и выходным...
          Однажды он заехал в офис под конец рабочего дня - завёз документы. Геля уже собиралась домой, и он предложил подвезти.
          Подвёз, она пригласила на кофе - всё ужасно банально и просто. И всё же, и всё же - в нём было именно то, чего Геле тогда ужасно не хватало: надёжность, готовность исполнять обещания, у м е н и е их исполнять.
          Любовником он оказался пылким - но довольно неуклюжим. Будто мальчишка совсем. Да и оснащён для секса был не лучшим образом. Средненько так оснащён. У них поначалу возникло много проблем, и решать эти проблемы пришлось Геле - Кирилл не очень-то стремился приспосабливаться, чему-то учиться - хотя бы использовать отпущенные ему природой сантиметры оптимальным образом. Если Геля жаловалась - раздражался, говорил, что сказочного секса он ей не обещал, и совесть его чиста.

          О, как же он был скуп! Даже в этом, природном, интимном - в том, в чём мужчина, казалось бы, не должен быть с женщиной скуп никогда! Однако всё было именно так. Проклятый скряга!


          Кстати, Кирилл уговорил Гелю не тратиться на свадебное платье - мол, глупо это, неуместно. Ну конечно же! Неуместно, да - ведь свадьбы-то толком не будет! Какое уж тут, к чёрту, платье…
          Однако тут Геля позволила себе пойти на маленькую хитрость: свадебный наряд на ней всё же будет. Только о нём никто не узнает, никто не увидит этот наряд. Потому что это будет комплект самого дорогого, самого красивого, самого изысканного - нижнего белья из последней коллекции Шанталь Томас!
          Вспомнив о "свадебном наряде" - уже купленном накануне в бутике - Геля улыбнулась. Решила взглянуть на него ещё раз - это стало для неё в последние дни перед свадьбой своего рода терапией. О, назвать это просто трусами и лифчиком у Гели язык бы не повернулся - это белое кружево было настоящим шедевром, произведением искусства!
          Геля открыла шкафчик, в котором шедевр хранился... И чуть в обморок не упала.
          "Свадебного наряда" не было. Он исчез. Пропал. Испарился.

                ***

          Самым ужасным было то, что в пропаже кружевного чуда Геля увидела перст судьбы. Можно ведь было купить ещё комплект – да она и метнулась тут же в бутик! Перевернув сначала всю квартиру вверх дном, конечно.  Но с полдороги решила вернуться.
          «Видно, не судьба, - решила она, - видно, всё против меня – ведь сплошная же мистика во всём: домовята, сны, видения, вещи пропадают из запертой квартиры…»
          Совершенно разбитая и подавленная, Геля вернулась домой. Ковыряясь ключом в замке, ощутила, как она хочет спать – скинуть одежду, нырнуть с головой под одеяло и забыться.
          Но не тут-то было – дома Гелю опять ждал сюрприз.

          Ещё с порога ей почудился какой-то едкий дух - из глубины квартиры... Даже не дух - душок. Будто уксусом издалека повеяло.
          Она прошла в гостиную - не разуваясь и не снимая пальто: «Неужели опять? - замерев на миг, прошептало ей сердце, заставив забыть обо всём – о бессоннице, свадьбе, пропавшем белье! - Неужели ты снова увидишь его? Своего принца на золотом дирижабле... Сможешь вглядеться в его лицо, запомнить - чтоб уже никогда больше не обознаться...»
          - Эй! - позвала Геля, - Домовёнок! Это ты?
          Сделала ещё пару шагов...
          - Ой! - тихонько удивилась Геля. Тихонько - чтоб самой себя не напугать.
          Сидя в креманке, наполненной фисташками - на столе, в центре гостиной - на Гелю остро позыркивал человечек. Геля пригляделась. Человечек был страшненький: весь во вспученных венах, кривых и причудливо переплетённых, весь напружиненный, будто набухший самим собой на закваске перебродившей крови. Одет был в невозможно вытянутую майку - до колен - ветхую и линялую, почти прозрачную. Больше на нём не было ничего.
          Человечек раздражённо дрыгал ногой. Лицом же был меланхоличен, но при этом невыразимо нагл.
          - Да ты не боись, проходи, - сказал он Геле, подкинув в руке орех, - Не съем я тебя.
          - Спасибо за разрешение, - усмехнулась она в ответ.
          Расстегнула пальто, села за стол.
          - Меня Ковальцом зовут, - представился гость.
          - Геля.
          Человечек глядел на неё без боязни - хоть размером и был не больше куколки-пупса. Выражение лица, правда, было отнюдь не кукольное. Всё на лице этом было торчком: и рот куриной гузкой, и нахальный нос, и кустистые брови, и даже глаза - словно две острые винтовочные пули. В ужимках же ощущался зуд недоброго, растревоженного самолюбия.
          - Знаю, о чём тужишь, - сказал Ковалец Геле, всё так же поигрывая орехом, - Отчего злишься - знаю, девонька! Знаю, и кто виноват в том...
          - Вот как?
          - Н-ну. Невелик секрет. Кружева твои Кренделиха стырила - преподлючее создание!
          Гелю кольнула досада:
          - Как? Та девочка-домовёнок? Зачем?
          - Девочка? - Неприятно рассмеялся домовой душок, - Да она в начале века трёхсотлетний юбилей справляла! Ох и нализались мы тогда... А зачем трусы да лифчик спёрла - да из одной только подлости натуры своей. Лишь бы нагадить! Ну, и из зависти. Ты замуж выходишь, а она... Не бывать ей уже невестой...
          Геля совершенно растерялась:
          - Как это низко... А я думала, она мне помочь хочет...
          Она редко сталкивалась в жизни с подлостью и бессмысленной злобой. Да и кто с этим сталкивается так уж часто? Люди больше придумывают друг о друге.
          Ковалец опять рассмеялся, довольно бесцеремонно:
          - Помочь! Морок-то она на тебя напустила - по доброте душевной, думаешь? Сердце тебе сушит, гадина. Мечтами несбыточными, снами сладкими. Жених у тебя - живой человек, а принц - где он, кто он? Одурь это, пустая и глупая.
          Тут Геля вдруг разозлилась. И не только на коварную Кренделиху, но уже и на Ковальца - он знал её тайну, знал её сны!
          - А ты-то, кстати, сердешный, чего ради стараешься?
          Она в упор посмотрела на домового - тот стушевался:
          - Да жалко тебя, глупую...
          Геля порывисто поднялась, прошлась по комнате - нервно стукая каблуками по паркету и оставляя на нём грязные следы.
          - Думаешь, поверю? Вы ж с Кренделихой одного роду-племени...
          Она вернулась к столу, села и зло прищурилась на домового:
          - А ну-ка, милок, говори правду - что за корысть у тебя!
          - Да понимаешь, в чём дело, - ёжась и морщась, выдавил Ковалец, - Женить меня на ней хотят - силком родня тянет. Я уж и не знаю, что за корысть мне всё тебе рассказать - может, тоже от злобы просто, от безысходности опять же... В общем, особого смысла нет, а всё ж насолить Кренделихе - страсть как охота! Козни её расстроить. Да и кто его знает - может, выручишь чем...
          Геля нахмурилась:
          - Погоди-погоди, домовой... Что ты там говорил... "Не бывать ей уже невестой..."
          - Да нешто возьму я её - это в жёны-то! Да зловредней её в целом мире не сыщешь! Лучше уж в купель со святой водой...
          Геля задумалась - что-то здесь было нечисто... Она скинула наконец пальто, сходила на кухню за пепельницей. "Кури больше - противник дуреет" – вспомнилась ей  знакомая с детства присказка дворовых шахматистов.
          Вернулась к столу, закурила.
          - Видно, здорово припекло тебя, малец-Ковалец... А ты, значит, тоже домовой? Так, выходит? Как-то странно - два домовых на одну квартиру...
          - Да не домовой я - душок. И Кренделиха твоя - тоже. Это уж она просто смеялась над тобой.
          - Что ещё за душок?
          - Ну, вроде альтерэги. Только альтерэга в голове, и плоти не имеет. А мы - время от времени обретаем. Кренделиха вот, к примеру, от бананов плотенькой сладкочуестой обрастает. Я - больше с коньяку. Плотью горькой, изжожистой. Ну, с орехов ещё могу - помаленьку.
          - Альтер-эго? Но это ведь должна быть я – только вроде негатива что-то… А ты - как бы мужчина вроде?
          - Да не мужчина - душок просто. Так вот.
          Геля решалась. Она понимала, что выспросить нужно всё осторожно, но чувствовала, что не сможет. Лучше уж напрямик.
          - А что, от святой воды вы мрёте, что ли? - наконец спросила она, - Или это так, фигура речи?
          Ковалец наморщил жилистый нос - то ли на вопрос, то ли на дым табачный.
          - Бывает, и мрём. От крещенской водицы - всегда. От той, что из церкви - не всякий раз, только если поп - настоящий. А их сейчас поддельных развелось - тьма. Наше счастье.
          - Вот как? - сказала она, нервно постукивая длинным ногтем по полировке стола, - А различать - научишь?
          - Кого? Попов? Да зачем тебе поп-то? Завтра Крещение!..

                ***

          После ухода Ковальца, («ухода»! он просто надулся и лопнул у неё на глазах!) Геля долго-предолго злилась – нагнетала в себе раздражение. Едва домовой-душок сказал, что это Кренделиха украла у неё единственную свадебную радость, в душе вспыхнула жестокая обида – с жуткой злобой пополам. Она вдруг ощутила, что ужасно хочет отомстить, на ком-то отыграться – за серую судьбу, за мелкого сердцем и перцем мужчинку, посланного ей этой судьбой, за угрюмую серую свадьбу и беспросветно серую будущую жизнь.
          И, конечно же, дождавшись полуночи, Геля набрала из-под крана в бутылку крещенской воды, а утром, перед тем как отправиться в ЗАГС, купила кило бананов – они были переспелые, все в коричневых подпалинах, кожура полопалась, и банановый мёд сочился сквозь трещинки. Геля наполнила большой шприц святой водой и, с холодной яростью вонзая иглу в эти трещинки, напитала каждый банан смертельной для Кренделихи влагой…

          Кирилл заехал за Гелей в одиннадцать:
          - Гелька, слушай, тут накладочка маленькая... Не сердись, в ресторан сходим - я ж обещал! - только потом мне срочно в Тулу надо уехать, на пару дней...
          Вид у него был виноватый. Только Геле было уже всё равно, её целиком захватило ощущение торжествующей, насытившейся ненависти, чувство почти уже исполненной мести. И чёрт с ним, с Кириллом, чёрт с ней, с первой брачной ночью.
          - Что, сразу после ЗАГСа? - холодно спросила она.
          - После ресторана. Гель, меня срочно просят...
          - Да ладно...

          На улице было скользко - от двери подъезда плотно утоптанный снег покрылся ледяной коркой. Песком дворники-таджики посыпали почему-то лишь дикие тропинки, а по нормальным человеческим дорожкам только на коньках и можно было передвигаться... Геля несколько раз поскользнулась,  но это ничуть её не расстроило - даже наоборот, чувство злобного торжества усилилось.
          Они с Кириллом сели в машину. Геля посмотрелась в зеркало - мимолётно отметила, что лицо её стало похоже на маску. Она была будто языческая идолица.

          Первую брачную ночь Кирилл ей не обещал. Да и так ли уж она ей нужна, эта ночь? Как и все последующие ночи...
          Не без ехидства Геля подумала напоследок, что на обещания Кирилл так же скуп, как и на всё остальное. Наверное, не так уж и трудно быть верным слову при этом? А если не обещать совсем ничего? Зачем вообще рисковать своим самолюбием? Так вот однажды пообещаешь – и мордой в грязь...
          На волне всё той же торжествующей злости Геля представила себе это: Кирилл, такой весь из себя супермен – и вдруг взял и грянулся во весь рост, плашмя, нелепо, бессильно – лицом в грязную лужу.
          Кирилл тем временем завёл машину, они осторожно покатились по обледеневшей дороге в сторону ЗАГСа.
          Пошёл снег. Кирилл выругался – дорога скользкая, а тут ещё и не видно ничего, такая метель закружила по улице! Ах, это белое, белое кружево!..
          Геля потом не могла вспомнить, как на неё накатила истерика, что она ему сказала, как вышла и побежала куда-то. Какими словами она послала его к чёрту…

          Пришла в себя только дома, на кухне. Один из бананов, лежавших на столе, был надчищен, надломлен и брошен на пол. От него в сторону мойки тянулась дорожка тёмных капель. Геля открыла дверцу, скрывавшую мусорное ведро…
          Бледная куколка с искажённым лицом лежала, раскинув руки, и весь роскошный подвенечный наряд её был залит кровью. Да. Она была в свадебном платье. В таком, о каком мечтала Геля, и даже немножко сказочнее, волшебнее. Геля узнала кружево и шитьё по тюлю – Шанталь Томас ни с чем не спутаешь.

          «Получается, я убила ни в чём неповинную сестру по несчастью?» - подумала Геля.

          Она вытрясла из пачки сигарету. Прикурила. Руки дрожали, и внутри всё содрогалось - от нетерпения: так хотелось плакать, а слёзы всё не приходили. Она жадно вдохнула дым, выдохнула, шмыгнула носом.

          Какие разные бывают слёзы... Бывают как стая голубей над колокольней, бывают - как комья земли по крышке гроба, а бывают и такие - будто бы смола сочится из рубцов на лице-маске.

          Всхлипы, икота - удержаться? Нет, пусть! Геля села на пол - обвалилась, сползла по стене, ухватила воображаемую маску руками, та хрустнула под пальцами, надломилась и стала крошиться, облетать колкими, жёсткими лепестками. Она зарыдала.
          Сигарета погасла – на уголёк капнула слеза. Уголёк шикнул и завонял, слеза растаяла.

          Наплакавшись, Геля вернулась в комнату, переоделась в домашнее. Мимоходом глянула на себя в зеркало: тушь потекла и размазалась, глаза припухли, нос покраснел. Че Гевара смотрел с футболки на это безобразие с явным осуждением. Ах, Эрнесто! Крокодил мировых революций, Человек с большой буквы «Че»…
          Геля с бессильной обидой посмотрела команданте в глаза и тут… Она вдруг точно-точно ощутила одну мысль - почувствовала её телом, нервами, душой - всем тем, чем была, чем жила, чем страдала и злилась, плакала, радовалась, любила... Она поняла, что именно так убийственно для неё в Кирилле, что в нём фатально не так.
          Геля вернулась на кухню и вновь закурила.
          Кирилл… Он просто живёт себе и живёт. Скупо и мелко, не тратя души ни на что сверх обычных осязаемых и видимых целей. Живёт просто так, без мечты. А мужчина без мечты - это разве мужчина? Непричастный к какой-то великой цели - он разве мужчина? Ведь не обязательно он должен и сам быть великим - великой цели можно служить и будучи самым обыкновенным. Просто нужно быть Человеком для этого - вот, в чём дело.
          А не-Человек, не-мужчина - зачем он ей?
          И теперь - за что, за что она так жалеет себя? Замуж не вышла? Мужчину своей мечты упустила?
          Геля судорожно выдохнула наполненный кашлем и смехом злой сизый дым. Случайно взглянула на трупик в искристом платье, заляпанном кровью, и вспомнила, что горюет вроде и не о себе. Ну и что же, что же? Душу живую погубила? Да ведь то не душа - так, душок...
          Геля подошла к мёртвой, коченеющей уже Кренделихе, подняла паскудное тельце за ногу и швырнула его в мусорку. Туда же вытряхнула переполненную пепельницу, прихлопнув поднявшееся облачко пепла крышкой.
          - Всё, хватит соплей, - сказала она – приказала она себе! - хватит соплей. Теперь я точно знаю, кто мне нужен, чего я хочу и как мне жить дальше. И это уже навсегда.