Хозяйка

Ей удалось в своё время приручить тяжеловесную шведскую плиту на львиных ножках. Она определила каждой кастрюле или сковородке своё место, словно маленьким железным планетам в упорядоченной и уютной галактике. А сама она была – творец в своём замкнутом маленьком мирке, внутри  которого  можно до бесконечности упорядочивать  и улучшать всё.

Но в комнате сына она, казалось, теряла свою власть и способность к творению: там была другая галактика, и планеты курсировали по совершенно иным законам. Но она, если честно, не очень об этом беспокоилась. Конечно, ей было прекрасно известно о пресловутом «конфликте поколений» и о том, что у теперешней молодёжи какие-то другие ценности в жизни, не такие, как у старших  – но в глубине души она была убеждена, что на самом деле разница невелика. К сыну иногда приходили друзья. Они исчезали за дверью, украшенной плакатами и большим чёрным полотном с размашистыми лохматыми буквами; из-за двери доносился смех и странная музыка, гул голосов.  О чём они там беседовали, он ей никогда не рассказывал, - но ничего страшного, в конце концов, должно же у него быть право на свои маленькие тайны; ведь он уже почти взрослый юноша. Если, конечно это можно назвать тайнами. Небось, девчонок ребятки обсуждают; у них же сейчас как раз и возраст соответствующий. Ей казалось, что она видит их насквозь – но она никогда не позволяла себе делать им замечания. Меньше всего ей хотелось, чтоб в этой  семье воскресла суровая атмосфера дома её детства, где нельзя было *ни дыхнуть, ни пёрнуть,  ни тем более – признаться, что у тебя есть ухажёр. Теперешнюю молодёжь не перевоспитаешь никакой строгостью; хотя за сына ей вряд ли стоит  беспокоиться: он умный парень и не даст увлечь себя в дурную компанию. Конечно, музыка у них шумноватая, а табачный дым, порой долетающий из комнаты,  такой густой и тяжёлый, - но ведь у всех в юности бывают свои недостатки, а потом человек перерастёт их и образумится.  А её сын со временем образумится, она в этом не сомневалась. (Иногда она даже мечтала, что он станет адвокатом или даже политиком – ведь у него такая светлая голова!) Но сейчас лучше всего не лезть с напрасными замечаниями, быть вежливой  и звать его друзей – кто бы они ни были – с собой за обеденный стол.
Друзья садилась на кухне и молча ели. По всему видать, парнишки были из небогатых семей: одежда у них была потёртая, джинсы вечно нестиранные и рваные. У одного, похоже, не хватало денег даже на то, чтоб по-нормальному постричься: его  сальные волосы свисали до самых плеч, будто у девки, потерявшей единственную расчёску.  Она старалась быть доброй к парням; однажды вызвалась зашить одному из них длинную горизонтальную прореху на штанине; но он отказался (на её взгляд, весьма нелепо): сказал, что так оно и должно быть.
Ей так и не удалось выяснить, учились ли они в институте, и если да, то по какой специальности. Иногда она слышала, что они говорили о каком-то «прямом действии» и упоминали какого-то Хомского (очевидно своего знакомого, а может, преподавателя), который, по их словам, был «умнейший чел». Но стоит ли удивляться, что ей непонятны их разговоры: сейчас ведь другие времена, и появилось множество разных новых наук – которые совсем нелишне освоить молодым людям с ещё свежими мозгами и неуставшей душой.
Ребяткам всегда была по вкусу её еда. Правда, иногда в гости приходил один, который отказывался от роскошного бараньего жаркого, а из салата тщательно выбирал все кусочки ветчины, - но он был исключением. Да, у них были свои причуды – но по крайней мере, никто из них никогда не просил у неё на обед этот гадкий современный «фастфуд» - не в пример  младшему племяннику. Правда, в первый раз, когда ребята зашли к ней на кухню, она спросила для верности, не лучше ли предложить им кока-колы с картошкой фри,  – но парень в рваных джинсах бросил на неё загадочный взгляд и пробормотал что-то насчёт «экономической поддержки врага» - и ей стало стыдно за своё предложение, хотя она сама не могла объяснить, почему.  И они без остатка съели серую варёную пикшу, а после обеда даже вызвались помыть посуду – и почему-то очень удивились, когда она со смехом заявила, что это, вообще-то, не мужское дело.
Но они были культурные образованные ребята: в те немногие разы, когда они заговаривали с её сыном во время обеда, они употребляли много учёных терминов. А ещё они давали ему книги – а читать книги полезно, она всегда была в этом уверена. Нет, не стоит волноваться: сын в хорошей компании!

В то утро, когда двое мордоворотов в униформе уводили её со двора, она лишний раз убедилась, что скромной домохозяйке, вроде неё,  ни за что не разобраться во всех тонкостях современной жизни.
Только на суде она узнала, что её, оказывается, обвиняют в тайных связях с революционно настроенной радикальной группировкой, и что если она и дальше будет всё отрицать, уготованное ей наказание усугубится. Толстый судья с лицом как у хорька  удивлялся, как такая почтенная  пожилая дама могла оказаться лидером в антиправительственном заговоре, который посягал даже на сам политический режим в стране. А её невинная фраза: «Ну отчего бы хороших людей не покормить обедом, - какая разница, какие у них там «убеждения»» - была воспринята как доказательство недостаточной лояльности. Судья сказал, что такого упорства он ещё не встречал ни у одного оппозиционера…

Маленькая уютная вселенная с железными планетами прекратила своё существование.
 

(автоперевод с исландского)
Москва, 17 апреля 2010