Как известно, на том свете всё наоборот...

БЕЗ НАЗВАНИЯ


Как известно, на том свете всё наоборот. Там густые реки и глубокие леса. Там изломанное делается целым, худое – годным; министры там становятся поломойками, затворники – телезвёздами.

Йоханн (назовём его так) очнулся, вобрал в себя яркий свет. Место, где он очутился, было вовсе не похоже на то, о чём когда-то учила его вера – холодная мрачноватая религия одной из североевропейских стран, - тем не менее, она предписывала, чтоб оказавшись в этом месте, он вспомнил свою жизнь и дал ей оценку. Даже сейчас, после стольких… часов? секунд? эонов? – которые длилось его путешествие сюда, он твёрдо помнил это предписание; оно было одним из первых вбито в его голову, оно покинет его сознание самым последним…
Эту далёкую маленькую жизнь заслонили огромные последние впечатления: падаль страха, боль отчаяния, трубы мрака, волны света… И всё же что-то удержалось в сознании. Взорванные города, растерзанные дети, - такие картины выплыли из его памяти; только он не был при жизни ни убитым, ни убийцей. Комья земли разбегаются из-под тяжёлого лезвия… Но он никогда не вспахивал поля. Тусклый блеск пыльного занавеса… Он не был актёром, не стоял на сцене. Снежная целина как ненаписанная страница… В полярные экспедиции он тоже никогда не ездил. Он только смотрел репортажи, что-то читал, следил за комментариями…
Сколько Йоханн ни пытался воскресить в памяти свою собственную жизнь на Земле, - ему всё время рисовалась не Земля, а неожиданная Планета Нереализованных Возможностей.

Да, именно так. Любая пришедшая ему на ум земная работа, развлечение или занятие – непременно оказывались тем, чего он сам при жизни не пробовал делать. Как ни странно, он не пробовал даже петь. Когда в церкви прихожане шелестят страницами псалмовников, ёрзая по жёстким лавкам, выводят хриплыми голосами: «Уста-авший от мира, взыскующий неба…» - и тогда он предпочитал не раскрывать рта. Строго говоря, стесняться ему было нечего: мелодии псалмов незамысловаты, как раз чтоб было нетрудно петь сельским старухам с деревянными глотками, никогда не знавшим консерваторского образования…Среди этих простых мелодий у него когда-то даже были любимые, - и всё равно он ни разу их не спел! Но сейчас уже поздно…

А здесь нет времени. И нелепее всего здесь употреблять земные понятия «сейчас» и «поздно».

Йоханн запел. Незамысловатая мелодия псалма зазвучала внутри него, вышла вовне, в свет и ширь. Здесь она перестала быть незамысловатой; её переливы катились по просторам; звук расцветал и креп. У Йоханна, неожиданно для него самого, оказался очень красивый голос. Он не мог сказать, стал ли его голос таким только здесь, - или был таким же сильным и звучным раньше, на Земле, просто тогда сам обладатель голоса не знал этого.
Йоханн потерял интерес к тому, чтобы оценивать и описывать свою, в целом, непримечательную жизнь где-то там в другом мире. Он был умиротворён, он избавился от гнёта слова «никогда» и диктатуры слова «напрасно»…

***
Гунна плеснула в чашку горький коричневый напиток, поставила на стол тарелки.  Сквозь ароматы кофе и хлеба ещё чувствовался слабый запах масляной краски, которой были покрашены стены. Ещё недавно они с Андресом сами сделали ремонт в этой квартире. Она досталась им по счастливой случайности, говорят, раньше в ней жил какой-то старик, у которого совсем не было родни в городе…
Андрес благодарно принял из её рук чашку кофе. Обычный завтрак, малозначащие разговоры… Он спросил Гунну:
- А ты слышишь то же, что и я?
- Где?
- Я, вроде, пока ещё не сошёл с ума. Но я слышал ночью в гостиной: как будто кто-то поёт в пустой комнате старинный псалом. Красивый мужской голос… И сегодня с утра пение не прекращалось!
- Может, соседи радио забыли выключить…
- какое радио! Тут очень хорошая звукоизоляция. А пение такое мощное, будто кто-то поёт буквально у тебя за плечом… или даже внутри тебя… Ты не в курсе: старик, который, как говорят. Жил в этой квартире до нас, - он часом не был органистом в церкви? Он вообще любил музыку?
- Вот уж не знаю… А почему ты…?
- Я где-то слышал такую теорию, что если у человека остаётся незаконченное дело, когда он умирает, то после смерти он стремится его завершить. Этим объясняется появление всяких призраков, занятых странными на первый взгляд делами. Вполне может быть, что наш милейший старик при жизни недопел или недоиграл какую-то мелодию и вот теперь не может успокоиться. Говорят, такие призраки способны угомониться только если прислать к ним священника и оставить их наедине, лучше всего в полночь (там ещё фаза луны должна быть определённая, я не помню); что будто бы только тогда призрак успокоится, и его страдания прекратятся…
Но Гунне, хлопотавшей у раковины, были чужды мистические настроения.
- Да ладно, - сказала она буднично. – Пусть поёт. Он мне абсолютно не мешает. Подумаешь – старинные псалмы, зато хоть не хип-хоп!
                24 мая 2013