Альфред Хейдок. Вещее материнское

                ВЕЩЕЕ МАТЕРИНСКОЕ
      1962-1964 годы – точной даты рассказчик не помнит. Осенней темной ночью на могучем Енисее километрах в 50 ниже Красноярска перевернулась и затонула самоходная наливная баржа. Спаслись молодой капитан баржи В. Рыжиков и члены экипажа самоходки – все, за исключением жены капитана, Веры.
      Поиски тела утонувшей в глубокой, полноводной исполинской реке результатов не дали, несмотря на все усилия охваченного горем мужа. Перестали искать, река стала покрываться льдом.
      И тогда пришла к своему зятю-капитану мать его утонувшей жены и сказала:
- Не там искал, сынок! Вера моя на Галанинском повороте ждет, дожидается, когда за нею придут.
- А откуда ты знаешь, мама, что она там? – спросил капитан.
- А я, сынок, вижу ее в мыслях своих. Вот и сейчас она у меня перед глазами в зеленом пальто.

      Галанинский поворот находился за знаменитым Казачинским порогом, и, чтобы добраться теперь до него, надо было пройти не менее трехсот километров от Коковского затона, где проживала мать.
     Но поверил капитан вещему духу своей тещи и отправился в далекий путь разыскивать останки той, которую любил. И он действительно нашел ее на Галанинском повороте, вмерзшую в прозрачный лед у самой поверхности, в том же самом зеленом пальто, которое было на ней в ту злополучную ночь.

                ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА ДРУГА
                (Приводится без сокращений)
      "...В 1922 году я с Поляковым поехал на Камчатку – я рабочим, он конторщиком – к его отцу рыбопромышленнику. В пути нас прихватил шторм. Три дня мотал по океану, унес в море, разбил все лодки и снес скот с палубы. Все рабочие были наглухо закрыты в трюмах, но мы сумели избегнуть этого пленения и отсиживались в кают-компании, куда никто уже не заходил и где были хаос и вода. И вот я заметил, как наш пароход, полузатопленное судно, которое беспрестанно гудело, призывая (кого?) на помощь, вдруг стало вставать на дыбы. Я подумал, что оно опрокинется, и выполз наружу (зачем – не знаю, от страха не помню что делал). Зеленая кипящая гора воды ударила с носа и понесла, все смывая. Я уцепился мертвой хваткой за железную стойку, и меня стало заливать и отдирать. И вот вода была уже выше груди, а поток все несся. Вот вода залила лицо, выше, в ушах зазвенело, в рот полилась горькая вода. Конец! – мелькнула мысль, и вдруг я услышал, как чей-то спокойный и проникновенный голос произнес:
      "За плавающих, путешествующих, Господи, помолимся!"
     "Мама, мама! Молись за меня!" – хотел я закричать. Острый ветер резанул мне в лицо, волна прошла, я остался жив...
      К вечеру тайфун стал утихать. Через два дня мы добрались до Петропавловска на Камчатке и стали зализывать раны. А в ту ночь мама вдруг вскочила и стала плакать и говорить, что со мной несчастье. Стала на колени и молилась всю ночь. Это мне потом она и Юля рассказывали..."

                КАБАНИХА
       Под именем персонажа пьесы Островского эта женщина навсегда осталась в памяти Петра Степановича. Некрасивая, мужеподобная, грузная и чрезвычайно жадная, она обладала крупным состоянием, что, однако, не мешало ей работать, как последнему поденщику, на своем дровяном складе в Харбине, на ... улице и вступать в яростные перепалки с китайскими извозчиками, которые норовили при разгрузках припрятать пару поленьев для себя. У нее был муж, кроткий рассудительный человек, но из-за крутого нрава супруги и главным образом ее жадности их брак как-то незаметно для них самих сам по себе растаял и превратился просто в товарищество на паях. Их связывал только дровяной склад, дававший немалые прибыли. Бухгалтерия велась самая тщательная; прибыль делилась поровну, а до личной жизни каждого другому не было дела...
      Харбин 1930-х годов был, что называется, битком набит российскими беженцами от революции, большинству которых ежедневно приходилось решать вопрос, как живу быть, как изловчиться, чтоб не погибнуть от безработицы на чужой земле.

     Дела дровяного склада процветали – пришлось нанять служащего. Им оказался бывший петроградский присяжный поверенный, которому эта служба явилась тем спасительным кругом, за который удалось ухватиться уже потерявшему всякую надежду тонущему человеку. Кабаниха обратила на него милостивые взоры.
      Бывший присяжный поверенный отреагировал так, как в его положении следовало ожидать. Соседи, и даже муж, решили, что это правильно – при ее-то комплекции... И одно время все были довольны – Кабаниха даже стала как-то мягче относиться к людям.
     В то же время она сознавала, что грешит, и поэтому поддерживала близкие отношения с игуменьей только что созданного в Харбине женского монастыря Руфиной, вносила крупные вклады в монастырь и заказывала молебны. По ее старомещанским понятиям, все было логично и просто: человек грешит и церковь отмаливает его грехи, но за это надо платить. И блистательная Руфина, любившая появляться ведомой под руки двумя послушницами, ценила Кабаниху и оказывала ей почет.

      Но пришла беда – бывший присяжный поверенный носил в себе затаенную страсть к азартным играм, может быть, ему мерещилось, как Остапу Бендеру, какое-то свое Рио-де-Жанейро и другие женщины... Сперва Кабаниха терпеливо покрывала его мелкие проигрыши, но когда тот в одно утро явился на дровяной склад с мутными от бессонницы глазами и, какой-то тихий, точно побитая собака, старался не глядеть в глаза своей хозяйке, та сразу поняла, что проигрыш превышает всякие нормы, и грозно спросила:
- Сколько?
- Двести сорок три рубля 80 копеек – все, что получил по счету от Каломийцевых, – был ответ, и виновный как-то весь сник, снизился, втянул голову в плечи и стал боязливо озираться, как бы ища места, куда юркнуть после ожидаемого удара...
      Но удара не последовало, случилось худшее – он был сразу уволен. В сознании Кабанихи любовь имела как бы свои материальные ценностные эквиваленты в рублях, и если они не покрывали причиненного материального ущерба, то что же оставалось делать?..

     И тогда она вспомнила про существование Петра Степаныча, в то время еще молодого и сильного, – он закупал дрова по станциям Китайской Восточной железной дороги и отправлял их вагонами в склад. Это ничего, что у Петра Степаныча была жена. Кабаниха верила во власть денег. Мужчины... Э-э, они все такие!..
      Петр Степаныч был переведен в склад, а на его место поехал муж. Началась атака на Петра Степаныча, хотя атака – не то слово; так как женских чар у Кабанихи не было, то она повела наступление тихой сапой, после трудового дня приглашала Петра Степаныча выпить коньячку и закусить чем бог послал. При этом она всячески восхваляла его способности и намекала, что не такую бы ему надо иметь жену, как у него...
      Петр Степаныч от коньяку отказывался, он вообще не пил спиртного, а за достоинства своей жены вступал в спор. Кабаниха пока что не теряла надежды. Но тут вмешался случай.

     Однажды на склад забрел китаец-старьевщик. Среди всякой предложенной ему рухляди был забракованный топор с отломанным уголком. Хозяйка склада требовала за него 10 копеек, а китаец давал только пять. В пылу торга подошел Петр Степаныч.
- Мария Михайловна, я покупаю у вас этот топор – вот вам 10 копеек.
- Да что вы, Петр Степаныч! Не надо мне ваших 10 копеек – я вам дарю его. Люди свои...
      Петр Степаныч отнес топор кузнецу. Тот привел его в полный порядок, вставил топорище, и обошлось это Петру Степанычу немного больше рубля.
      Зато – свой топор! Какое же хозяйство без топора?.. Но допустил одну оплошность – как-то принес его на склад, а там хозяйка его увидела...
- А топор-то получился у тебя хороший! – только и сказала.

     Прошла неделька. Хозяйка попросила Петра Степаныча принести топор на склад – что-то ей понадобилось...
     Петр Степаныч принес. В тот же день муж с линии приехал: счета денежные надо было в порядок приводить; бухгалтерия – она точность любит.
      Проработав до вечера, Петр Степаныч взял свой топор и пошел было домой, как тут на него налетела хозяйка.
- Куда мой топор тащишь? Мне самой нужно!
- Как ваш? – удивился Петр Степаныч. - Вы же сами мне его отдали, я еще вам денег предлагал...
- Не дам топора! – гневно закричала хозяйка.
- Отдай...

     Вскипел Петр Степаныч.
- На, возьми! Подавись! – кинул он топор ей под ноги. – И больше я вам не слуга – давай расчет! И ноги моей тут никогда не будет! Но ты, жаднюга, помни: умирать будешь, так черти за тобой придут и никакая Руфина тебе не поможет! Если есть пекло, так для тебя оно уготовано...
       На крик выбежал из конторы муж Кабанихи, схватил за руки Петра Степаныча и увел его в контору, где пытался уговорить его остаться, но тот категорически отказался. Так они и расстались.
      Прошло два года. Петр Степаныч устроился в мясной рубщиком – был мастер разделывать туши, а жил в Нахаловке, пригороде, построенном беженцами, сплошь состоящем из деревянных домиков, как и в большинстве пригородов нашей необъятной родины...
       В зимнюю ночь, часа в два, понадобилось Петру Степанычу покинуть теплую постель и выйти по нужде на двор (в домиках Нахаловки так называемые удобства отсутствовали). Возвращаясь, он прошел трое дверей: на крытую веранду, с нее в переднюю, оттуда на кухню, за которой находилась его спальня. Проходя, он каждую дверь за собой запирал на крючок. Но когда он очутился в кухне, то, не веря своим глазам, он увидел перед собою... Кабаниху. В белом платье, такая же грузная и некрасивая, она стояла перед ним, только глаза у нее были какие-то умоляющие.
- Мария Михайловна, это вы? – вырвалось у Петра Степаныча.
- Да, я, Петр Степаныч, голубчик, придите сейчас к нам – очень нужно.
- Да я... Как же так... А какая нужда? – ошеломленно подбирая слова, спросил Петр Степаныч.
- Мужу... Мужу моему очень нужно... В этот момент из спальни донесся голос жены:
- С кем ты там разговариваешь, Степа?
- Да тут Мария Михайловна пришла. Только он это сказал, как Кабаниха исчезла – была и нет. Петр Степаныч бросился к дверям – крючки все на месте, заложены.

      Долго не мог заснуть после этого Петр Степаныч, а жена сказала:
- Не иначе – умерла в эту ночь Мария Михайловна.
      И действительно, так оно и оказалось. Наутро Петр Степаныч читал в газете траурное объявление. С прискорбием извещаем... горячо любимая жена... умерла в два часа ночи... Вынос тела тогда-то, и прочее и прочее.

      Но что заставило душу этой женщины в момент покидания тела явиться к человеку, которого она обидела? Угрызения ли совести? Желание ли помириться? Страх ли перед грозным Неведомым, куда ей предстояло вступить с сознанием, что не так она прожила свою жизнь, как поверх жажды наживы шептало ей сердце?

                СЛУШАЙ СЕРДЦЕ
      Московский врач Н. Е. Нагель-Арбатская отличалась большой интуицией. Мне рассказывала ее дочь Л" как однажды вместе со своей матерью им понадобилось куда-то поехать, и они присоединились к толпе, ожидающей трамвая. Подошел очередной вагон, но мама категорически отказалась сесть в него. На удивленный вопрос дочери она ответила, что сердцем чувствует какую-то беду и ни за что не сядет в этот трамвай. Они сели в следующий, и, когда стали подъезжать к ближайшей остановке, увидели взволнованную толпу, а затем и раненых.
      Оказалось, что какой-то злоумышленник заложил бомбу замедленного действия в стоявшую у трамвайной остановки урну для мусора, и она взорвалась как раз в тот момент, когда пассажиры выходили из вагона.

______________
* Первая часть – размещена в Стихи.ру 8 июня 2013 г.
   Владислав Стадольник http://www.stihi.ru/avtor/vladislav3