Зверь

 в высокой сидим мы траве
в траве затаились и ждем
темно и бетонный забор
а в воздухе пыльный туман

в руках арбалеты у нас
нацелены стрелы в туман
боимся чего-то и ждем:
там прячется зверь за травой
     Вас. Филиппов

Я не сплю. И Йенни не спит. Мы стоим на ответственном посту. На этой неделе наша очередь дежурить  в подвальном этаже мрачного голого здания на окраине города. С тяжелыми автоматами на плече мы ходим по холодному коридору-трубе и ждем. Мы ждем уже вторую ночь.
Лалли тоже с нами, он стоит в другом конце коридора. В строгом смысле, сегодня ему не надо дежурить; он уже отдежурил  три недели назад. Но в ту ночь ничего не произошло, и Лалли добровольно вызвался стоять в коридоре еще раз. Вообще-то, для охраны достаточно всего двух человек: у коридора только два выхода, окон нигде нет, боковых закоулков тоже нет, а все вентиляционные отверстия забраны мелкими решетками. К тому же, нашего Лалли сильно раздражает присутствие Йенни - суетливого юноши с болезненным воображением. Но таков уж Лалли: он ни за что не хочет, чтобы самые интересные события развернулись без него. Поэтому он добровольно дежурит второй раз с нами.
Может, эта ночь, как и предыдущая, пройдет спокойно, и никто не покажется из холодной темноты. А может, нам наконец повезет, и мы обезвредим Зверя. Зверь уже много лет будоражит город. Это из-за него жители стали угрюмыми, замкнутыми, подавленными, стали пугаться по ночам каждой тени. Это из-за него вымерли окраины, пришли в запустение поля и встали заводы. Из-за него некогда цветущее хозяйство Змееграда пришло в упадок. Можно сказать, что в последние годы именно Зверь и правил Змееградом, - а беспомощным на своих тронах властителям только и оставалось, что всматриваться во тьму и с замиранием сердца угадывать его волю . Змееград еще не пал - но в последнее время он жил только по воле Зверя, только ради Зверя. Зверь занимал умы жителей, - и они добровольно оставляли привычную работу, уходили из убогого милого тепла квартир в голые заброшенные строения на окраинах и проводили ночи с автоматами в руках. 
Встретиться со Зверем лицом к лицу до сих пор не удавалось ни одному из дежурных, проводивших многие и многие ночи в студеных бетонных коробках. То есть, нескольким человекам это, вроде бы, удавалось, но одного из них на следующее утро нашли мертвым (странно: на его теле не было ни малейших следов зубов, когтей или рогов), а двое других сошли с ума. Кое-кто говорил, будто видел его мельком издалека. Иные говорили, что выглядит Зверь не особо внушительно и при малейшей угрозе сам стремится скрыться куда-нибудь в щель. Другие, напротив, уверяли, что Зверь - громадного размера, лохматый, с головой как пивной котел и мощными тяжелыми лапами. Впрочем, может быть, лап никаких и не было, но у него была огромная пасть с острыми, как кинжалы, клыками. Были ли у него рога, никто не мог сказать, но вот крыльев у него точно не было. А самое страшное у Зверя - это его глаза: большие, жадные, с блестящими белками. Такие глаза никогда не забываются . О скорости его передвижения тоже ходили самые разнообразные слухи; некоторые даже заявляли, что Зверь способен быть в нескольких местах одновременно, почти разливаясь в пространстве. Поэтому от него невозможно убежать.
Все приметы Зверя настолько противоречивы и расплывчаты, что руководствуясь только их списком, совершенно невозможно отличить Зверя от других живых существ. Дежурным в сырых ночных коридорах и катакомбах остается только одно: полагаться на интуицию. Когда к тебе приходит Зверь, ты всегда безошибочно почувствуешь это…
Йенни не спит. Он сжал в  руках автомат и напряженно вглядывается в свой конец коридора. На другом конце ходит Лалли. Перед каждым из них - по газовому фонарю в круглой железной клетке из толстых прутьев.
Я могу сменить Йенни, если он заснет. В этом смысле даже хорошо, что сегодня нас здесь трое. Лалли гордо возвышается на своем конце коридора. Один. Он ни за что не допустит, чтобы кто-то сменил его на боевом посту, отнял у него его подвиг. Он ни за что не даст себе свалиться и заснуть. И он прохаживается по своему концу коридора взад-вперед. Качаются тени. Пока ничего не происходит. Если верить бывалым людям, Зверь, как правило, появляется часам к трем ночи. А значит, нам нужно быть начеку. Именно в эту пору вся нечисть выходит на землю, выползают из углов все людские страхи. "Пора меж волка и собаки", - всплывает в моей голове старинное название этого часа. Мы ждем.
Становится теплее. Лицо и руки словно намазаны тонким легким слоем мёда. Тишина… Стоп! Заставляю себя переменить позу и вновь проснуться в холодный мир. Йенни дергает меня за плечо, показывает рукой в дальний конец коридора. Он почти боится туда смотреть. От края светлого круга, который отбрасывает ближний фонарь, наползает огромная лохматая тень, впереди у нее торчит одинокий прямой рог. Она почти бесшумна…
Вот оно - то чувство, которое не спутаешь ни с чем!…
Тень движется медленно. Я успею снять с плеча автомат, пока она не приблизилась… Главное - не смотреть ему в глаза… Ближе…
- Лалли, ты?
  Лалли появляется в нашем конце коридора, одетый в свой мешковатый тулуп. Он вытянул дуло автомата, словно тонкий железный рог.
- Всё спокойно?
Лалли разочарованно машет рукой:
- Всё глухо… Наверно, и эта ночь пройдет впустую… Я уж на всякий случай и тот конец проверил, и углы осмотрел, и вентиляционные решетки все обстукал, - никого!  Хоть бы крыса пробежала, или паук с потолка свалился! Скорее всего, зря мы тут торчим…
Я понимаю, что имеет в виду Лалли: для него не будет горшего разочарования, чем вылезти под бледные утренние лучи после дежурства - и узнать, что канувшей ночью Зверя видели совершенно в другом месте, на противоположном конце города, или - того хуже, - что его уже кто-то убил, и лавры победителя достанутся не ему… Я знаю это, - хотя Лалли и не из тех, кто жалуется вслух.
- Не спеши, - говорю я, - у нас еще полночи впереди.
- Знаю…
- Самое главное - постараться не заснуть. Особенно перед рассветом. Это самое опасное время. 
Лалли уже не раз и не два слышал эти инструкции. Сказать по правде, я тоже не особенно нуждаюсь в их повторении, я просто пытаюсь разговором прогнать сон. От Лалли не ускользает усталость в моих глазах.
- Хочешь, ложись поспи. Мы с Йенни управимся…
Я отказываюсь. Как и Лалли, мне не хочется пропустить самый ответственный момент.
        Йенни подходит к нам. В его очках я вижу отражение двух усталых гордых людей и блики на железных стволах.
- Ребята, - тихо говорит Йенни, словно боится растревожить правящую миром темноту. - Вот… Я с собой сигареты из дома захватил… Угощайтесь… И пожрать у меня есть…  Ну, чтобы не заснуть… Подкрепимся…
Курить на посту не полагается, это всем известно. Есть тоже нельзя. Про это правило обычно объясняют, что оно принято из соображений безопасности: запах человеческой еды может привлечь Зверя туда, где к его появлению не готовы, да и сам часовой, занятый поеданием аппетитного куска, может подставить себя под удар, потому что в этот момент расслабляется и теряет бдительность . Но мы пока ничем не рискуем: мы совсем одни, времени у нас много, противник не появился, и никому из нас не придет в голову заложить своих товарищей коменданту за то, что кто-то из них нарушил правила…
Йенни достает из-за пазухи туго завязанный пакет. Мы в молчании жуем согретые теплом его тела слипшиеся бутерброды. Качаются тени. Я наизусть знаю, о чем думают мои товарищи: надо быть готовым в любую минуту. Когда мы встретимся лицом к лицу со Зверем, будет страшно и трудно, - но потом будет хорошо… Нас будут чествовать, как героев… Может быть, всю оставшуюся жизнь. Даже если нам не повезет, и Зверя убьет кто-то другой, - всё равно потом будет хорошо… В Змееград вернется человеческий ритм жизни, оживут индустриальные районы, забегают по полям сельскохозяйственные машины, центр  города на ночь будет превращаться в дрожащую электрическую мантию. Страха не будет… Как сложно представить, что не будет страха! Этот страх уже был с нами с самой колыбели, он рос вместе с нами, въедался в сердца, он почти превратился в особый орган тела. Про бодро бегущие заводы, сияющие трактора на зеленых полях и трепещущее ожерелье ночного города - признаки нормальной мирной жизни - мы читали  в зарубежных книжках, слышали в речах агитаторов. А страх - реален. Он всё время с нами…Он сковывает всё, и остается только удивляться, как еще остались силы жить дальше  и противостоять неведомому врагу…
Лалли заговорил:
- Странно, - начал он, словно прочитал мои мысли, - вот уже столько лет производство в стране простаивает, экономика развалена. Вот в этом самом здании, - он потыкал пальцем куда-то вниз, - раньше была ткацкая фабрика, моя прабабка  в раннем детстве еще видела, как она работала, а теперь всё вымерло! Торговли тоже никакой, все связи с заграницей давно прекращены… Вот я и спрашиваю, откуда же они тогда берут деньги на оборону?  Столько уже средств угробили на это ополчение, - а требуют всё еще и еще…
- Но ведь это … - робким голосом ответил Йенни. - Никто же у нас не отбирает эти средства силком, это же люди сами жертвуют. И в ополчение их никто не гонит насильно, они идут сами… Всё же на добровольной основе…
- Ну да, - усмехнулся Лалли, - добровольно-принудительной. Это я сегодня с вами сам пошел, а обычно же как? - Обычно меня никто не спрашивает, удобно ли мне в такой-то день, они просто приходят и говорят: "Лалли, подошла твоя очередь, иди дежурить! Все в твоем подъезде уже отдежурили своё, а ты - нет. Отправляйся на участок в таком-то районе!" Даже место не дают выбрать, не то, что время! И ладно бы, если бы мне за это хоть что-нибудь платили, так нет, говорят: общественная нагрузка!
- А если бы платили - разве было бы легче? - возразил я. - Если б у тебя и были деньги, всё равно на них теперь почти ничего не купишь…
- Но я считаю, что из того, что народ пожертвовал на оборону Змееграда, хотя бы часть денег должна вернуться нам, часовым! - настаивал Лалли. - А то как-то странно: эти деньги дают на ополченье, то есть, на нас с вами, а мы, ополченцы, их и не видим! Дело не в том, можно ли на них что-нибудь купить, а в справедливости. Потом, не всегда же у нас будут пустые прилавки. Вот убьем Зверя, - и сразу всё наладится…
               В словах Лалли была своя неопровержимая логика. Мы снова замолчали. Йенни закурил. (Вряд ли дым скверной рассыпчатой сигареты, долгое время пролежавшей на дне деревянного сундука, может привлечь Зверя, но если даже и привлечет, - для того мы здесь и стоим, чтобы встретить его!) Темнота колыхалась…
Сознание стало снова заворачиваться в мягкую и плотную ткань тишины. Лицо покрывается легким слоем сна…
Вдруг тени заплясали быстрее, и над головами пробежал кто-то невидимый. Мы вздрогнули. Йенни поспешно затушил свою сигарету, Лалли схватился за автомат… Это просто поток воздуха повеял в трубу коридора из вентиляционной решетки. Мы успокоились.
Ждем… Время тянется… Наступил ли уже этот самый час "меж волка и собаки", или его всё еще отделяет от нас бесконечная пустыня холодных тягучих минут?
На лице Лалли - непривычная тяжелая дума.
- Подумать только, - бормочет он, - мы совсем не знаем, что такое нормальное человеческое существование! Ни мы, ни наши отцы, ни тем более, молодое поколение, - никто! Что такое обычная, мирная повседневность я только читал в книжке, - а книгу последний раз уже и не помню, когда брал в руки! Мне скоро 37 лет, и у меня даже никогда не было никакой личной жизни, ребята! Все годы извелись вот на это: стояние в дозорах, ночные дежурства, слушание отчетов Комитета по борьбе со Зверем… С тех самых пор, как я стал способен таскать автомат… Подумать только, всё это время я жил свою жизнь не для себя, а для Зверя! Уже за одно это я хочу своими руками убить его, - отомстить за украденное время!
- Не ты один: вся страна живет для Зверя, - ответил я. - Смотри: в стране разруха, работают в основном только оружейные мастерские. Наши типографии печатают только летучие листки с отчетами о том, как проходит оборона против Зверя, да правила по технике безопасности, значит, как себя вести при встрече с ним. А ведь в старину, ребята, у  нас были такие книги!…  По радио не передают ни музыки, ни радиоспектаклей, зато каждые полчаса - информация о Звере. Простые люди, как ты сам сказал, жертвуют Зверю своим временем… Какую отрасль ни возьми, - из тех, что еще остались! - все они вертятся вокруг Зверя. А значит, и служат Зверю тем или иным образом. Наука, наша блестящая змееградская наука, - и то полностью посвятила себя Зверю: его изучают, о нем пишут трактаты, - а ни о чем другом не пишут! Наши политики вместо того, чтобы заниматься другими насущными делами, думают только об одном: где на этот раз объявится Зверь, и какие меры принять против него… Зверь - самая важная персона в стране, все только и думают, что о нем!
- Да, он управляет нашим сознанием, - поддакнул Лалли.
- Кстати, что было в новостях? - спохватился Йенни. - Когда его видели в последний раз?
- Не помню… Кажется, давно… Мы его  ждем-ждем, а он не появляется…
- А жертвы еще были?
- Не помню… Вроде, тоже нет…
- Никто не погиб?
- Не-е…
- Странно… От него ни слуху, ни духу… Даже непонятно, чего мы ждем.
- А может, мы просто не там ждем? Вдруг он преспокойно разгуливает в другом месте, и не нам достанется слава?
- Из других мест сообщений не поступало; я слушал радио. Да у нас и не такая уж большая страна: столица с предместьями - и всё, а дальше уже чужая территория. Так что далеко уйти он не мог.
- А вдруг он просто взял и убрался восвояси? И больше никогда не придет? - с надеждой спросил Йенни.
- Если б он убрался, мы бы сразу это почувствовали, - мрачный голос Лалли лишил юношу последней уверенности. - Но я чую: он здесь. У меня интуиция.
- Если он здесь, почему же его никто не видел?
Лалли сурово посмотрел на Йенни, смеющего задавать такие крамольные вопросы.
- Если б он был здесь, он уже давно появился бы, - развивал свою мысль юноша. - Но его нет и нет… Я каждый раз так боюсь, что он придет, а он не приходит… Вот я и стал думать: а может, на самом деле никакого Зверя не существует? Может это всё выдумка, которую пустили в народ, чтобы запугать нас? Такое средство манипуляции сознанием? Чтобы было легче управлять нами, и всё такое?  Как вот маленьким детям говорят, что если они не будут слушаться, то придет бука, - так и здесь…
Глаза  Лалли превратились в дула готовых к бою танков. Усомниться в существовании Зверя в его глазах было таким же преступлением, как во всеуслышанье заявить, что бога нет.
- И какой же смысл был бы в этом запугивании? - надменно спросил он. - К твоему сведению, у современных правительств имеются другие средства держать народ в повиновении, не такие примитивные. Да ты сам подумай, какая им от этого выгода? Заводы стоят, магазины пусты, бюджет трещит по швам… Если бы им по-настоящему надо было добиться от народа беспрекословного подчинения, то они бы избрали себе другие средства: стращали бы тюрьмой за опоздание на работу, обрекали на голодную смерть тех, кто не трудится на их благо… Всё это известные эффективные методы… Зачем же выдумывать для этих целей сказочку про страшного зверя?
- Но его не видели, - настаивал Йенни. - Никто даже не знает, как он точно выглядит…
- Это только доказывает, что Зверь существует на самом деле! - предвкушая легкую победу в споре, произнес Лалли. - Если бы Зверь, как ты говоришь, был выдумкой правительства и службы госбезопасности, то его внешний вид был бы описан точно, - ведь человек сам хозяин собственным фантазиям, про них не скажешь "не знаю, как выглядит"! Может быть, в прессе напечатали бы его изображение… Да и потом, ты посмотри на наших политиков - они сами напуганы!  Вот лучшее доказательство, что они не выдумали его!
- Ну, я не сказал, что Зверь с самого начала был выдумкой, - пошел на попятный Йенни. - Может, когда-то он и существовал и действительно творил всякие страшные дела… А потом он исчез: ушел восвояси, а может, вообще умер, ведь сколько лет прошло! А нам в наследство оставил память о себе и страх. И это чрезвычайное положение, будь оно неладно! А самого его - здесь и сейчас - нет!
- Есть ли Зверь, или нет, - я попытался примирить спорящих, - у нас есть только один способ проверить это. Для этого мы тут и стоим.
- А ведь верно: для этого мы тут и стоим, - согласился Лалли. - Если сегодня ночью он не объявится…
Спорящие замолчали. Наступил ли уже тот самый заветный страшный час, когда вся нечисть выползает из углов, - или нам еще долго ждать?
Мы устали бояться… Может быть, в лепете Йенни и была доля правды, и Зверя среди нас давно уже нет? А может, правда еще радикальнее, чем порождение мозга нервного измотанного юноши: дымовая завеса испуга застлала нам глаза, и мы не видим реального положения вещей? А на самом деле никакого чрезвычайного положения нет, разрухи нет, склады полны аппетитных заграничных продуктов, на пригородных фермах мотает хвостами сытая довольная скотина, по радио звучит ласковая музыка, улицы города освещают огни работающих в ночную смену фабрик и открытых допоздна ресторанов? А мы - три несчастных безумца, - отсиживаемся в сыром подвале под гнетом пустых бетонных этажей и собственной беспощадной мании преследования? А когда мы с зарей выйдем на поверхность, - легкие чистые люди в светлых прогулочных одеждах рассмеются веселым смехом, взглянув на наши бледные усталые лица, замызганные тулупы и бесполезные автоматы в руках? Наша фобия покажется им дикой… Они будут правы… Будет солнечное утро…
Вздор… Чего только не придет в голову, истерзанную долгой бессонницей! Я не имею права быть таким усталым, мне надо быть в форме… Может, стоит пренебречь правилами и растянуться прямо здесь, на жестком грязном бетонном полу, и отдохнуть хотя бы часок? Нас здесь трое, другие подежурят за меня…  Они надежные ребята и не донесут коменданту, что я спал на посту…
Но меня уже опередил Йенни. Он опустился на землю возле фонаря, положил автомат рядом, затем осторожно лег, свернулся калачиком… Он тоже доверяет нам, знает, что мы никому не разболтаем… Пусть поспит… Он младше и слабее нас, ему это нужнее… Пламя газового фонаря пляшет в своей клетке. Все фонари в городе газовые, электричество уже давно отключено. Зверь правит нашим сознанием, а он не любит яркого света.
Говорят, когда Зверь приходит, человека охватывает такое чувство, которое не спутаешь ни с чем… Но никто не помнит, когда он в последний раз приходил. Все помыслы жителей Змееграда сосредоточены на Звере, - а он не приходит… Мы делаем всё-всё, непрерывно держа в голове факт существования Зверя, сообразовываясь с его волей… Мы подчинили ему всю нашу жизнь, пожертвовали ради него своим покоем, своим временем, своими планами на будущее. Мы живем и работаем только ради Зверя. А он не приходит. Неблагодарный зверь. Мы привыкли к этому томительному ожиданию. Я уже не могу сказать точно, с каким чувством именно я жду появления Зверя. Как ждут смертной казни, мировой войны, стихийного бедствия? Или как ждут Мессию - ведь мы всегда говорим, что когда Зверь объявится (и потом будет обезврежен), то всем сразу станет хорошо? Или… В конце концов, пусть даже не я убью его, пусть мой подвиг достанется Лалли или Йенни, или кому-нибудь постороннему, - но я хочу наконец узнать, кто негласно правил нашей страной столько лет!
Пустота… По коридору опять пробегает сырой ветер. Йенни снятся сны, он дергается и стонет на бетонном полу, тяжело переворачивается на спину… Рукав тулупа задевает фонарь, он летит на землю, гулкий гром прокатывается под потолком. Мы вздрагиваем. Йенни резко вскакивает, не протерев глаз, тянется рукой за автоматом, бормочет отчаянные ругательства.  Длинная автоматная очередь в тот конец коридора, в котором отдалось эхо от упавшего фонаря… Грохот выстрелов скачет между голых стен, пулям привольно в пустом  сером  коридоре. Гильзы шлепаются на пол. Упавший фонарь потухает, теперь нам светит только вялое пламя другого фонаря, который Лалли поставил поодаль. Тишина после выстрелов - не сонная и медовая, как прежде. Она такая, как будто лицо и руки омыли до дрожи холодной ржавой водой с привкусом железа. Мы в железном мире. Мы проснулись.
- Я убил его? - с надеждой в голосе спрашивает Йенни. - Где он?
Мы не знаем, как сказать ему, что никакого Зверя нет… Мы и сами в этом не уверены.  Когда Йенни стрелял, его здесь точно не было, - но он мог появиться после, его мог привлечь звук выстрелов… Боже, какой вздор: при выстрелах любое живое существо, напротив, стремится спрятаться или уйти подальше, а значит, в эту ночь мы его точно не увидим .  Своей бездумной пальбой Йенни мог отпугнуть Зверя, значит, в эту ночь он точно не покажется. Кто знает, сколько ночей на холоде еще пройдет, пока он отважится сунуть нос в это место. И в этом виноват Йенни. Йенни украл у нас наш подвиг.
Лалли не простит ему этого. Он надвигается на юношу при синем свете умирающего фонаря:
- Ты что - осатанел?! - шипит он. - Теперь еще одна ночь псу под хвост!
- Где он? Он ушел? - бормочет ничего не понимающий Йенни.
- Его здесь не было! - орет Лалли, забыв, что громко разговаривать на посту запрещено. - Может, он и пришел бы, но ты своей стрельбой распугал всё живое кругом! Да еще фонарь свернул! Теперь у нас по твоей милости в этом конце вообще нет света!
- Не было, говоришь… - Йенни не нашел ничего умнее, как повторить свою прежнюю догадку. - Вот, значит, как… Значит, его вообще нет… Это только воображение, я же сказал…
- "Воображение, воображение", - зло передразнивает Лалли. - А что если наверху кто-нибудь слышал, как ты палишь во все стороны?! Не обольщайся, что здесь прямо такая уж плотная звукоизоляция. Вот утром потребуют у нас отчета, как прошла ночь, - не буду же я врать, что всё было спокойно, если твои выстрелы было слышно во всей округе.
- Ну, слышно, ну и что… - тупо твердит Йенни. - Скажем, что ложная тревога…
- Не надейся, брат, они там наверху живо сообразят, какая у тебя тревога, - злится Лалли. - Между прочим, у нас есть инструкции… Всякая чушь примерещилась, сдрейфил, - и давай гвоздить без разбору! Скажи спасибо, что ты еще тут никого спросонья не пристрелил!
- Ну, извините, ребята… Накладочка вышла…
- Вот то-то - "накладочка"! Небось, патроны все израсходовал… Вот появится Зверь - а тебе стрелять нечем! Я тебе новых не одолжу, не надейся!
- Ну и не надо… Я сам в Комитете попрошу…
- А если тебя там спросят, почему они вдруг кончились? Хорошенькое дело, нечего сказать! Ночь прошла тихо, никто не появился, - тем не менее, все патроны у тебя исчезли! Значит, ты их истратил на пустяки или, того хуже, толкнул кому-нибудь налево за котелок супа! Был же приказ: боеприпасы экономить, стрелять только в случае крайней необходимости! Что ты им скажешь?
- Ну… Выкручусь как-нибудь…
- Ты-то, может, и выкрутишься, - а мы как? С нас ведь тоже спросят! - Лалли в гневе. Он долго разносит Йенни за бездумный расход ценных боеприпасов, но не признается в настоящей причине своей ярости: в том, что из-за этой дурацкой оплошности его вожделенный подвиг, его бой со Зверем отдалился на бесконечное множество темных ночей, и ему опять придется мучиться из-за этого, мерзнуть, не спать, караулить… В общем-то, неизвестно, отчего Лалли так уверен, что Зверь должен был прийти именно в эту ночь, - но его не переубедишь.
- Я тебя выгораживать не буду! - продолжает он. - Не надейся! Ты понимаешь теперь, в какой мы все дыре?! После того, что ты сделал…
Йенни что-то мямлит, но Лалли его не слушает.
- Вот возьму и доложу в комитет, что ты спал на посту! - не унимается он. - И еще много делал, что запрещено: ел, там, курил… А еще говорил всякие возмутительные речи… Наябедничаю, и всё тут, и мне плевать, пусть меня после этого все считают стукачом и последним мерзавцем!…
Мне становится тягостна эта перепалка.
- Ребята! - взываю я к голосу рассудка. - Уймитесь, ради бога! Да, Йенни сплоховал, повел себя глупо, - но кто из нас вообще совершенен! В конце концов, на его месте мог бы оказаться кто угодно, вон, мне тоже хотелось прилечь поспать… Еще неизвестно, чего бы я наворотил спросонок… И потом, кто знает, может, Зверь в эту ночь вообще не собирался приходить… Мы только думаем, что мы его спугнули, - а ведь он мог быть совершенно в другом месте, не слышать этих выстрелов…
- Зато другие слышали! - упрямится Лалли.
- Кто - другие? У нас самый дальний участок!  Ты, Лалли, прав, звукоизоляция тут паршивая… Зато место глухое. И время уже позднее, члены Комитета, наверно, уже десятый сон видят в своих квартирах. Даже если кому-нибудь из них и пришло бы в голову совершить обход, он сделал бы это около полуночи, а теперь…
- Я не знаю, который час, - признался Лалли.
- У меня тоже нет часов. Но и так понятно, что время уже не детское… Так отчаянно хочется спать… Но больше всего меня огорчает вот что, ребята: Зверь не пришел, может быть, неизвестно, есть ли он вообще, - но он, даже будучи далеко отсюда, уже умудрился вас поссорить!
- Как это? - подал голос ошарашенный Йенни.
- А очень просто. Ведь я понимаю, из-за чего вы на самом деле поругались. Не из-за патронов, ведь нам так и так выдадут новые. А из-за того, что ты, Лалли, решил, что Йеннина глупость отнимет у тебя возможность сегодня ночью встретиться со Зверем…
На лице Лалли написано удивление. Ему явно хочется спросить: "Как ты догадался?" Но он не открывает рта. Спрашивать нет смысла, его сокровенное желание и так всем давно известно.
- Можно подумать, что у тебя со Зверем было назначено свидание именно в этот час именно в этом месте, а я его сорвал, - раздается крамольный смешок осмелевшего Йенни.
- Ты что несешь, щенок?! - опять вспыхивает Лалли. - Уж не хочешь ли ты сказать, что я союзник Звери, или что я ему продался за какие-то блага, или что это именно я напускаю его на город, когда мне заблагорассудится?! Ну знаешь ли…
В слабом свете видно, как он начинает закатывать рукава…
- Перестаньте! - прошу я. - Хватит! Я хочу сказать, это Зверь поссорил вас. Это он причиной тому, что ты, Йенни, втравил нас всех в эту дурацкую историю, а ты, Лалли, едва не стал доносчиком. Вы поругались из-за Зверя, а значит, это он говорит вашими устами! Вы оба уже давно принадлежите ему со всеми потрохами, раз думаете только о нем и ссоритесь тоже из-за него!
Мозг устал от бессонницы, он ничего не может породить, кроме этого убогого умозаключения. Но на бранящихся оно действует. Они замолкают и смотрят в пол.
- На самом деле я не расстрелял все патроны, - утешает Йенни. - У меня еще осталось, вот…
Синий огонек в Лаллином фонаре гаснет. Теперь вокруг нас темно. Страх сырым червём забирается на свое место в груди, обвивается вокруг сердца… Разговоры прекращаются, нам стыдно за те мысли, которые мы излагали друг другу еще тогда, при щедром свете двух фонарей. Ночь не кончилась, и может, мы все ошиблись, и Зверю еще не поздно появиться. В темноте ему раздолье…
Йенни и Лалли во время перебранки положили свои автоматы на землю, и теперь мы можем пропустить решающий миг…
- Что за черт, - Лалли спотыкается  о стоящий фонарь, - Газ кончился… Хоть бы по запасному баллону на ночь выдавали, скупердяи…
Слышен грохот железного фонаря. Йенни  робко замечает: "Наверно, у меня газ еще остался, попробуй!"  В его невидимом кармане гремит спичечный коробок, ноздри щекочет слабый запах серы. Мы перемещаемся вслед за беззащитным огоньком к тому месту, где лежит опрокинутый фонарь Йенни. Юноша тихо ругается, - очевидно, он обжег себе пальцы, - гаснущая спичка летит на пол.  Вспыхивает огонек второй спички. Я встряхиваю фонарь, в баллоне гулко плещется жидкость. Беру у Йенни коробок;  ломкие четырехгранные палочки шелестят под пальцами…

Становится зябко, я знаю, что это верный признак того, что через час рассветет. Тогда дежурство кончится. Мы вылезем из негостеприимного подвала, промямлим в здании Комитета по борьбе со Зверем стандартную фразу о том, что за минувшую ночь ничего из ряда вон выходящего не произошло, разойдемся по домам, будем греть чайники на примусе, устало смотреть на застиранные полотна утреннего солнца во дворах, может быть, даже, попытаемся вздремнуть… Мы будем слушать радио, бодро рапортующее о том, что этой ночью Зверь нигде замечен не был… Или о том, что его обнаружили и убили в другом месте, не там, где были мы… Какая, в конце концов, разница… Главное, ночь кончится, и нам будет спокойно… До следующего дежурства…
- Ты что, заснул? - торопит меня голос Лалли. - Нам нужен свет! Еще не время расслабляться, до рассвета может еще много произойти…
Он прав. Нам нужен свет.  У нас не осталось света. В одном фонаре кончился газ, а у другого, опрокинутого,  горелка забита какой-то грязью… Голова наполнена затвердевшим стеарином, мыслям туго…
- Сделай что-нибудь!
Бездумные пальцы копошатся у фонаря, отвинчивают баллон.  Что я делаю?… Какая разница…
В лицо бьет яростная веселая струя жидкого газа. Отшатываюсь. Лалли вскрикивает: "Что ты…" - и резко замолкает… Я отшвыриваю баллон, мы пятимся на другой конец коридора. Брызги попали мне в глаз, жжет… Я не хочу знать, что думает обо мне Лалли…
- Что с тобой? Ты в своем уме?!
- Сам не знаю, что на меня нашло… Думал, обойдется…
- Ну, ты даешь…
- Зараза… Прямо в глаз брызнуло…
- Да ничего страшного, у меня тоже однажды так было, когда я примус чинил. Думал: всё, ослепну, - но ничего, даже ожога не осталось. Это как вода, ничего такого…
Как ни странно, Лалли даже не зол на меня. Это уже не первый инцидент за эту ночь, видимо, он уже устал сердиться. К тому же, все чувствуют приближение рассвета, все устали и притихли, предвкушают возвращение домой, в прохладное молчание постели, - и будь что будет! … В глазу жжет.
Я не очень верю рассказу Лалли о починке примуса, хочу убедиться сам. К моему поясу прицеплен большой блестящий нож, в его лезвие можно смотреться, как в зеркало… Нашариваю спичечный коробок, при пляшущем огоньке ловлю свое отражение в широком лезвии…
С железной пластины на меня смотрят глаза…

Прежде я никогда не испытывал такого чувства, - но я знаю, что оно означает. Про это чувство мне много говорили раньше, его не спутаешь ни с чем. Мне хочется отшвырнуть лезвие со страшным отражением, - но я не в силах оторваться… Я знаю, что я беззащитен, как выкинутая на палубу рыба, мне бесполезен свет, бесполезен автомат, ничто не убережет меня от неведомого врага в самом себе…
Из моего примитивного зеркала смотрят глаза Зверя.


Внезапно я понял все.
Мне оставалось только дивиться наивности своих прежних догадок. Застывший стеарин в мозгу вдруг растопила вспышка мгновенного ужаса. Но это был не тот привычный многолетний страх-червь, который рос вместе с нами и каждый день оставлял в сердце свои склизкие следы. Этот ужас не имел ничего общего с теми, -  каждодневными, сырыми страхами,  -  он нес в себе не оцепенение и гнет, а… Пожалуй, в нем было что-то от освобождения.  Он был явно не из этой жизни… Для человека, испытавшего такое чувство, все будничные дела теряют свое значение, он уже не может вернуться в их убогое деревянное русло.
Я понял всё. Я познал сущность Зверя, нашел разгадку его непобедимости. Понял, каким образом ему удавалось держать страну в своей власти так много лет. И его власть продлится еще столько же лет, потому что после встречи с ним лицом к лицу все мечты о мирной жизни кажутся совершенно нелепыми. Я догадался, почему почти все видевшие Зверя загадочным образом погибали: на них никто не нападал, они просто сами решали умереть после такого переживания. Смысл жизни испаряется как капля влаги на раскаленной плите человеческого сердца, - после встречи со Зверем.
Он смотрел на меня из глубины моих собственных зрачков в железном зеркале.

Лалли мечтал о подвиге, Йенни мечтал о неожиданном повороте событий, который раз навсегда избавит его от страха. Я - самый старший из них, - уже давно перестал мечтать, мной двигала только привычка и прочно вбитое в сознание чувство ответственности. В эту ночь я хотел немногого: поскорее оттрубить постылое дежурство и вернуться домой в постель… Но вышло так, что именно мне выпало заглянуть в зеркало, - а не Йенни и не Лалли. Я узнал правду. И теперь я понимаю, что наши методы борьбы бесполезны, нам надо выдумывать другие. Каждую ночь в бетонных  подвалах и заброшенных заводах Змееграда заступают на дежурство по двое часовых - по двое маленьких замаскированных Зверей в каждом помещении. Они не знают, что внутри самих себя они обретут своего заклятого врага, - и незнание позволяет им пережить ночь…

                *
 В связи с вышесказанным, я, нижеподписавшийся,  предлагаю  выдавать часовым не ружья, а зеркала.  Также у меня есть другое рацпредложение:  в комитет по борьбе со Зверем имеет смысл назначать не только военспецов и административных работников, но и людей, занимающихся  науками о  душевной жизни  человека.   Хотя я отдаю себе отчет в том, что таких специалистов у нас сейчас осталось крайне мало, но выражаю надежду, что они смогут таким образом послужить на благо страны. Кроме того, имеет смысл усилить психологический тренинг и подготовку на местах, во избежании повтора ситуаций, подобных описанной в этом документе. Надеюсь, что мое предложение будет принято во внимание.
                (Неразборчивая подпись. Место написания - Змееград, центральный район. Дата отсутствует).

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) Наиболее отчаянные крамольники берутся утверждать, что древний герб Змееграда: жирный золотой змей, пронзаемый копьем всадника на белом коне, - и тот создан по указке Зверя. Они считают, что такой невероятный художественный образ мог зародиться только в мозгу человека, отравленного постоянным страхом перед Зверем, - а значит, Зверь и есть его настоящий вдохновитель и творец. Эта гипотеза не лишена остроумия, - но не следует забывать, что нашему гербу уже  более 500 лет, он появился еще задолго до прихода Зверя в Змееград.


 (2) На этом основании кое-кто берется утверждать, что в таком случае Зверю необязательно иметь клыки или рога: он может убивать своих жертв взглядом, как василиск. Пока эта гипотеза ничем не подтверждается, но пренебрегать ей тоже не имеет смысла.
 
(3) Ясно видно, что этот запрет противоречит как всему тому, что мы на сегодняшний день знаем о Звере, так и здравой логике. Если бы Зверь действительно так легко соблазнялся человеческой пищей, то вместо того, чтобы затрачивать финансы на организацию обороны Змееграда  и изматывать часовых бессонными ночами с непредсказуемым концом, можно было бы подойти к делу проще: соорудить в предполагаемых местах пребывания Зверя хитроумные ловушки, а в качестве приманки положить кусок бифштекса посочнее… К тому же, тогда Зверь был бы частым гостем на продуктовых складах и кухнях Змееграда (а уж никак не в заброшенных заводских помещениях на окраинах), а как раз там-то его никогда не видели. Ни одна из его жертв тоже не была съедена; как было уже сказано, тела даже не поцарапаны. Еще неизвестно в точности, чем питается Зверь, и питается ли он вообще, - но можно с уверенностью утверждать, что пища обычных млекопитающих его не интересует. Поэтому объяснять запрет на прием пищи во время дежурств интересами безопасности неправомерно. А борьба со сном, холодом и страхом притупляет бдительность неподготовленного ополченца гораздо больше, чем хорошая порция горячего супа во время ночного дежурства. Когда же Зверь появится,  - часовой безошибочно почувствует это в любом случае…
 
(4) На самом деле правительству Змееграда несколько раз удалось получить в международных фондах определенную сумму для финансирования борьбы со Зверем. Все деньги были истрачены по прямому назначению: на производство оружия и зарплату членам Комитета по борьбе со Зверем. В условиях понятного при чрезвычайном положении информационного вакуума широким массам не было ничего известно об этих дотациях.
 
(5)У читателей, знакомых с культурой и историей Змееграда, в этом месте может возникнуть закономерный вопрос, не является ли трусоватый и наивный на первый взгляд Йенни опытным провокатором, засланным в ряды ополченцев с целью ослабить их бдительность и посеять сомнения в осмысленности своих действий. В недавно рассекреченных архивах Змееградских спецслужб содержатся сведения о подобной группировке, существовавшей примерно пятнадцать лет назад в глубоком подполье. Ее члены занимались пропагандой, по ночам расклеивали на улицах воззвания и раскидывали во дворах листовки, в которых писали о том, будто Зверь - ни что иное как выдумка хитроумных политиков, стремящихся таким образом удержать народ в тисках страха, а на самом деле в стране якобы нет никакой разрухи и средств вполне хватает на беззаботную мирную жизнь, - просто их скрывают от людей… Когда эта группировка была обезврежена в результате блестящей операции спецслужб, оказалось, что ее члены - в основном тихие запуганные граждане, создавшие такую возмутительную дезинформацию оттого, что сами устали жить в постоянном страхе. Предводитель группировки на допросе заявил, что  он хотел дать жителям страны величайший дар: свободу от страха, и ему горько, что люди не приняли его подарка… Он был помещен в психиатрическую лечебницу.
Сомнительно, чтобы Йенни, недавно сошедшему со школьной скамьи и не искушенному в делах манипуляции сознанием, было что-нибудь известно об этой группировке. Скорее всего, эти крамольные речи - его собственные домыслы. Поэтому нет смысла придавать им большое значение.

(6)  Тем не менее, не следует обольщаться тем, что Зверю якобы свойственно то же, что и другим живым существам. Как видно из всего вышесказанного, поведение Зверя часто противоречит общим законам природы и здравой логике. Если ему нравятся такие места, в которых уважающее себя животное других видов будет селиться разве что в силу крайних обстоятельств: сырые бетонные казематы, в которых едва ли найдется пища и питьевая вода (и часто есть риск встретить его заклятых врагов - вооруженных людей),  - не исключено, что ему может нравиться и всё остальное, что другие живые существа считают страшным: мрачная гнетущая атмосфера, звуки взрывов и выстрелов, даже вой сирены во время воздушной тревоги… Если Зверь появляется именно в таких местах и при таких обстоятельствах, которые пугают людей, то ему самому эти места, вне сомнения, должны быть приятны.
  На этом месте рукопись обрывается. Приписанный к ней дальше абзац, - по всей видимости, заявление в Комитет по борьбе со Зверем, - написан уже другой рукой, судя по почерку, молодым юношей (тем самым Йенни, о котором упоминает рассказчик?). Рукопись отыскалась в отделе предложений вышеупомянутого Змееградского комитета. Вид у нее неважный: на листы секретари ставили кружки с кофе, а на полях записывали номера телефонов и играли в крестики-нолики. Скорее всего, никто так и не удосужился прочитать текст внимательно, - а он содержит чрезвычайно важную информацию. К сожалению, мы не можем сказать, какая участь постигла рассказчика после встречи со Зверем. Мы даже не знаем, остался ли он в живых, а навести справки не представляется возможным, поскольку рассказчик нигде не упоминает ни своего имени, ни  номера паспорта. Подпись тоже отсутствует, а определить дату написания этого важного документа можно только приблизительно, на основе особенностей почерка, упоминаемых реалий  и типа бумаги. Впрочем, и это сомнительно: рассказчик мог применять нетипичные начертания букв, использовать для писания старые листы из своих запасов, а произошедшие в ту роковую ночь события припомнить уже постфактум, через много лет (если, разумеется, допустить, что он прожил долго после этой ночи).
 Последний абзац (заявление) подписан закорючкой, из которой нельзя извлечь никакой положительной информации об его авторе. Время появления этой неожиданной казенной концовки у волнующего рассказа очевидца тоже не поддается определению. Таким образом, один из самых интересных документов в летописи борьбы нашего маленького народа с беспощадным врагом одновременно таит в себе самую интригующую ее тайну, которая еще ждет своих исследователей.


2006, Москва - Рейкьявик