Призванные писать о том, о чём душа стонет

ПРИЗВАННЫЕ ПИСАТЬ О ТОМ, О ЧЁМ ДУША СТОНЕТ.

1.
О критике, о совести и
развитии дара литератора.

Всего нас поступило в 1976 году на заочное отделение Литинститута, насколько мне помнится, немногим более восьмидесяти человек. Учились эти студенты в творческих семинарах прозы, поэзии, критики, драматургии. Было, кажется, несколько переводчиков.
Семинар драматургов вёл сам ректор Литературного института, Пименов Владимир Фёдорович. Два семинара поэзии. Одним руководил поэт Владимир Цыбин. У него учился камазовский поэт Женя Кувайцев. Кто был руководителем второго семинара – точно не помню. Кажется, поэт Валентин Сидоров. К сожалению, отчества обоих руководителей поэтических семинаров я не знаю.
Было также два семинара прозы. Мы с Володей Курочкиным попали в творческий семинар Лобанова Михаила Петровича. Костя Майборода попал в семинар известного в ту пору писателя Амлинского Владимира Ильича, члена редколлегии журнала «Юность».  Если об Амлинском я слышал немало и читал в «Юности» его роман, повесть и рассказы, то о Лобанове Михаиле Петровиче я услышал впервые и понятия не имел, кто это такой.
Вскоре, впрочем, узнал от кого-то из однокурсников, что это один из самых бескомпромиссных и своеобразных литературных критиков всего тогдашнего громадного Советского Союза,  член редколлегии журнала «Молодая гвардия».
В ту пору этот журнал был тоже весьма популярен в Советском Союзе, хотя тираж имел поменьше, чем двух- или трехмиллионная «Юность». Но в отличии от «Юности» журнал «Молодая гвардия» я до поступления в Литературный институт не читал. Да это было и не удивительно, ибо в 70-е годы прошлого века в Советском Союзе было множество популярных и интересных журналов. И не только литературно-художественных, но и научно-популярных, и общественно-политических.
А в ближайшее время мы уже непосредственно познакомились с руководителем нашего творческого семинара.
Михаил Петрович Лобанов оказался внешне строгим, но очень чутким и доброжелательным наставником, одним из лучших руководителей творческих семинаров Литинститута.
Помнится, в конце второго занятия нашего творческого семинара Михаил Петрович спросил: кто хочет предложить на следующее занятие для обсуждения свою творческую работу. Таковых нашлось двое, а я был третьим.
Я предложил обсудить на следующем занятии один из моих вступительных рассказов  под названием «Молния». Это был очень искренний и, одновременно, весьма слабый в творческом исполнении рассказ, прекрасная мишень для критики моих уже весьма «зубастых» однокурсников.
В годы нашей учёбы днём занятий в творческих семинарах был вторник. И вот на протяжении недели, до следующего семинара, пока рассказ мой переходил из рук в руки в общежитии среди моих однокурсников, я услышал много критических и нелестных отзывов о нём.
Но словно молодой, наивно-упрямый кутёнок, я самоотверженно и терпеливо отгавкивался и стойко отбивался от прямых уколов моих критиков и готов был защищаться от любых агрессивных нападок. Разумеется, при этом чутко прислушиваясь к критике позитивной, конкретной, глубокой и меткой.
Многие критические и уничижительные отзывы моих первых читателей передавал мне Костя Майборода, который (после отъезда домой бывшего моего соседа Володи Смирнова) жил вдвоём со мной в комнате. Костя и сам не скрывал своего негативного отношения к моему чахлому и наивному творению, но старался всё-таки быть чутким и деликатным, чтобы не наносить бедному автору дополнительных ран.
Однако, к тому времени я уже был довольно закалённым по характеру в многочисленных житейских испытаниях. Потому особо не боялся критических нападок, хотя всё больше осознавал, что совершил ошибку, предложив столь слабый и уязвимый рассказ на обсуждение.
Суть моей ошибки заключалась в том, что в данной ситуации просто не могло получиться интересного обсуждения, ибо уровень авторского исполнения был откровенно слабоватым и весьма рыхлым. 
На семинаре обсуждение моего рассказа Михаил Петрович поставил в конец занятия. А до этого обсуждали творчество двух других членов нашего семинара. По-моему, это были рассказы сибиряка Владимира Курочкина из Омска и белоруса Владимира Глушакова из Минска. Рассказы их были написаны намного профессиональнее, чем мой, но тоже, разумеется, имели немало уязвимых мест для критики.
Помнится, москвич Стас Юргелевич, который был на десять лет старше меня и выглядел в ту пору матёрым литературным волком, сказал, что и первый, и второй рассказ можно критиковать, но они в сравнении с моим опусом выглядят почти шедеврами. А вот мой рассказ он готов громить в пух и прах, и вообще удивлён, как человек, пишущий подобного уровня слабые вещи мог пройти творческий конкурс и поступить в Литературный институт.
Из сказанного я сделал вывод, что он до этого не один год не мог пройти литинститутский творческий конкурс (так ли это было на самом деле – я не знаю) и теперь будет пинать меня на обсуждении злобно и беспощадно.
Но и тут я не собирался сдаваться и предлагать, чтобы обсуждение моего неудачного опуса было отложено или отменено. Хотя именно это советовал мне шёпотом сделать сидевший со мной за одним столом Володя Курочкин, который откровенно переживал за меня, предвидя предстоящее моё избиение (разумеется, творческое).
И вот здесь Михаил Петрович сделал неожиданный для меня ход. Он деликатно, но в то же время и недвусмысленно предложил отложить пока обсуждение моего рассказа.
И я, к своему удивлению, не стал возражать, хотя ещё минуту назад не собирался отступать перед ждущими меня неприятностями.
Но опытный наставник Михаил Петрович уловил настрой аудитории и не допустил сползания ситуации до серьёзного конфликта, пусть даже и творческого.
Разумеется, мастерство и профессионализм в литературе важны, как и в любом ином деле. Но мы ведь были в тот момент всего лишь первокурсниками. А Михаил Петрович был убеждён, что мастерство и профессионализм – это дело наживное и со временем придёт к человеку пишущему. Если, разумеется, у него есть литературные задатки и способности.
Куда важнее, на его взгляд, для литератора его внутренняя нравственная позиция, чуткость и сострадание к человеку. А также совестливость.
Особо хочу заметить, что совесть – это вообще краеугольный камень в любой человеческой душе и в любой судьбе. Ибо совесть – это глас Бога, живущего в сердце каждого человека. И от того, насколько человек прислушивается к Божьему гласу, насколько поступает по голосу совести, зависит многое в развитии души и судьбы этого человека. Разумеется, я говорю подобные вещи с позиций своего теперешнего житейского опыта. А тогда я мало что из подобных тайн знал и многого просто не понимал.
Как часто приходится видеть людей с литературными способностями, которые разменивают свой талант на словоблудие. Высмеивают людские недостатки, слабости и даже физические немощи и страдания. И подобное словоблудие стало в последние годы очень популярным. Приходится констатировать этот печальный факт с глубоким сожалением.
Что же касается профессионального уровня моих творческих работ, то тут вскоре произошли заметные сдвиги. Летом следующего года я уже написал рассказ, который позже вошёл в мою дипломную работу.
На осенней сессии второго курса его разбирали на одном из творческих семинаров. И Михаил Петрович, и члены нашего семинара дружно отметили заметный рост литературного мастерства  у автора. Хотя, разумеется, хватало там и недостатков.
Правда, Стас Юргелевич и в этот раз меня критиковал. А я, к своему удивлению, при обсуждении его повести, обнаружил массу слабостей и недостатков в его творении. И тоже, разумеется, высказал всё, что думаю о его немощном детище.
Впрочем, я постарался быть, по возможности, объективным и подсказать автору на те моменты, которые резко ослабляют его повесть. Известно ведь, что чужие слабости и недостатки всегда видны намного лучше, чем свои собственные.
Но врагами мы со Стасом не стали. А на последних курсах и вовсе относились друг к другу вполне доброжелательно.

2.
Первые успехи и публикации однокурсников.

Среди моих однокурсников по Литинституту, с которыми я близко общался, серьёзный литературный успех очень быстро пришёл к члену нашего творческого семинара Владимиру Глушакову из Минска.
Он был мой ровесник, родом из древнего белорусского города с оригинальным названием Давид-городок. Успех Володе принесла повесть под названием «Семена». В ней он показал жизнь и страсти некоторых своих земляков, занятых выращиванием и продажей овощных и цветочных семян. Эдаких теневиков-бизнесменов, как мы бы их сейчас назвали.
Резонанс от публикации его повести был особенно силён у него в родных краях. И несколько последующих лет ему было просто опасно там появляться. Володя Глушаков и дальше много и плодотворно работал, и к окончанию института мы уже полушутливо называли его, с подачи руководителя нашего творческого семинара Михаила Петровича Лобанова, - «белорусским классиком».
Быстро пришёл успех и к врачу-реаниматору из Красноярска Олегу Корабельникову. Он учился в семинаре Владимира Ильича Амлинского вместе с моим самым близким литинститутским другом Костей Майбородой.
Кажется, на весенней сессии второго курса у Олега был опубликован большой рассказ в еженедельнике «Литературная Россия». А потом его оригинальные рассказы (в которых органично переплетались реальность и фантастика) публиковались в различных изданиях, в том числе и зарубежных. В 1981 году в Красноярском издательстве у него вышла книга и он подарил по экземпляру нам, нескольким своим институтским друзьям-побратимам.
Запомнился случай, когда Олегу перевели гонорар в двадцать долларов за рассказ, опубликованный, насколько мне помнится, в Финляндии. В те годы купить что-то за доллары можно было только в валютном магазине «Берёзка». Деньги-то были не шибко большие, доллар тогда котировался к рублю, как один к одному. Купил Олег в валютном магазине мохеровый шарф за восемнадцать или девятнадцать долларов.
Рассказывая о своём походе в валютный магазин, Олег со смущённой улыбкой объяснил, что выбор у него для покупок был небольшой: сумма маловата. На более дорогой и красивый шарф ему, к примеру, не хватило пары долларов.
Разумеется, дело было не в шарфах, а в самом факте, что нашего однокурсника уже публикуют не только в социалистических, но и в капиталистических странах и присылают ему за его писания реальные валютные гонорары, пусть пока совсем небольшие.


3.
«Им придётся писать, о чём душа стонет»...

В том же Красноярском издательстве вышла годом раньше книга  товарища Олега Корабельникова и его земляка, нашего общего друга, - Сергея Задереева. Ещё учась в школе Сергей лишился из-за несчастного случая кисти правой руки, а также двух пальцев на другой руке. Почти десять месяцев учился писать левой рукой.
С заветной мечтой стать геологом пришлось ему, разумеется, расстаться. Сергей работал журналистом в нескольких районных газетах Сибири, а потом редактором литературного альманаха «Енисей». Он обожал своего великого земляка, писателя Виктора Петровича Астафьева. Преклонялся не только перед истинным писательским талантом этого человека, но и перед его чутким и сострадательным сердцем.
Сергей был у Астафьева в семинаре на Всесоюзном совещании в 1979 году. Получил от него рекомендацию на издание своей книги. Учился он тоже в семинаре Амлинского, но главным своим учителем считал всё-таки Астафьева.
Свою первую книгу Сергей обещал подарить нам, своим близким друзьям-однокашникам, сразу после её выхода на первой же сессии. Но по каким-то личным причинам на очередную сессию он не приехал. Позже я нашёл в Интернете его фамилию среди выпускников 1986 года.
А в 1991 году купил я в селидовском книжном магазине книгу Сергея Задереева «Небесный посланник», вышедшую в том же году в московском издательстве «Молодая гвардия».
К этой его книге писатель Виктор Петрович Астафьев написал потрясающее послесловие под названием «В клубничном краю». На четырёх с половиной книжных страничках великий художник и великой души человек написал воистину шедевр. Тут и удивительно живописное описание родины Сергея Задереева, клубничного сибирского края, расположенного на реке Кан, одном из самых полноводных притоков Енисея. А также емкий рассказ о судьбе Задереева, писателя и человека
Вслед за этим глубокие и во многом горестные размышления писателя Астафьева о вырождение и прекрасного сибирского клубничного края, и его тихо вырождающегося народа. А в конце мудрого, но весьма далёкого от оптимизма послесловия, даны были пожелания и даже своего рода завещание дорогому сердцу мастера, сорокалетнему в ту пору писателю, астафьевскому ученику.
«Мы писали и пишем, о чём душа болит, что не даёт покоя, лишает сна. Им, сорокалетним, придётся писать уже о чём душа стонет. Сергею Задерееву, как и его связчикам и сотоварищам по перу, от родины своей малой никуда не деться, петь её и защищать…» – писал 14 мая 1990 года добрый житель скромного  красноярского села Овсянка, человек с удивительно чутким, глубоким и сострадательным сердцем, великий писатель земли русской Виктор Петрович Астафьев.
Писал он всё это с большой душевной болью, глубоко озабоченный и судьбой родной Сибири, и судьбой родного народа, и судьбой одного из дорогих его сердцу учеников…   


4.
Искушения публикациями и успехом...

Публикации в журналах и издание книги вообще нередко действуют весьма искусительно на молодого автора и иные из них оставляют институт неоконченным, мечтая полностью отдаться литературному творчеству.
Помню нашего однокурсника Юрия Гейко, который в 1979 или в 1980 году опубликовал свою повесть в престижном журнале «Новый мир». Когда я поздравил его с таким большим успехом, то услышал, что Юрий решил оставить учёбу в Литинституте на неопределённое время. Новые творческие планы мощно захватили молодого писателя, а учёба в тот момент воспринималась, как нечто второстепенное, отвлекающее от главного дела. В любой момент, казалось, можно возобновить учёбу в институте, а вот литературный успех надо было развивать и закреплять. Как в той знаменитой кузнечной пословице: ковать железо, пока горячо…
Бывает, что успешные писатели, оставившие по молодости учёбу в Литературном институте, спохватываются через многие годы и всё-таки заканчивают наш вуз. К примеру, знаменитый прозаик Владимир Солоухин поступил в Литинститут в 1946 году, а закончил - в 1966-м. А поэт Николай Старшинов окончил наш институт в 1965-м, а поступил в него в 1944 году.
Во время моей учёбы ходили разговоры, что собирается закончить Литинститут известный поэт Евгений Евтушенко. Говорили, будто бы ему предложили пост редактора какого-то знаменитого литературного журнала, но потребовали, чтобы он окончил Литинститут, который оставил, вроде бы, в первой половине 1950-х годов. Однако, в ту пору (в конце 70-х, в начале 80-х годов) Евтушенко так и не решился (или не нашёл времени) завершить учёбу и получить диплом Литературного института.
Но вот буквально вчера (4 мая 2008 года) примерно за полчаса до полуночи я зашёл на интернетовский сайт Литературного института и в списке его выпускников за 2001 год нашёл имя поэта Евтушенко Евгения Александровича.
Автор текста песни «Хотят ли русские войны?» и многих поэтических сборников поступил в Литинститут в далёком 1951 году. Если это не какой-то его юный двойник, а сам известный пахарь-ветеран поэтической нивы был в списке выпускников за 2001 год, то получается как раз полвека учёбы российского поэта в престижном Литературном институте.
Прямо настоящий претендент для занесения в книгу рекордов Гиннеса!…
А вот имени Юрия Гейко в списках выпускников Литературного института за все последующие годы я пока так и не встретил.
Поступил он с нами в Литинститут в 1976 году.
Рекорды учёбы в Литинституте Владимира Солоухина и Николая Старшинова он давно уже побил.
Но до повторения рекорда Евгения Евтушенко, который для Юрия Гейко наступит аж в смутном 2026 году, столь подёрнутом за далью лет туманной дымкой, - бывшему моему однокурснику Юрию ещё весьма и весьма неблизко…

Продолжение следует.